Трускиновская Далия. Чумная экспедиция

   – И жеманничай поделикатнее! - велела она, зная простоту питомицы. - Мушка на тебе - «кокеткой» зовется, вот и соответствуй… Погоди, еще одну на щеку налепим. Та означает - на все согласна! Учитесь, девки, пока я добрая.
   – Опять лучший гость дуре Парашке достанется, - обиженно шепнула Дуньке Малашка.
   Тут ворвалась Глашка.
   – Идут, идут! - воскликнула она страшным шепотом.
   – Свечи зажигай, дура, - тут же велела Марфа.
   Девки, встав, как задуманно, начали жеманно охорашиваться.
   Первым вошел Матвей.
   – Какого славного гостя Бог послал! - обрадовалась, оценив его крупное телосложение, Марфа.
   – Я к столу гость, - кладя на этот самый стол полуполтину, заявил Матвей. - Мне бы провианту домашнего, да наливочки, да пирожка, а то впору уж взвыть на казенной солонине. А нимфы пусть кого другого полюбят.
   Пока Марфа смотрела на него с изумлением, вошли Левушка, Бредихин, Медведев и Архаров.
   – Пятеро, - сказала она. И обвела взглядом мужчин. Последним увидела Архарова - и на него-то уставилась пристальнее, чем на молодежь.
   Всякие лица видела она в своем доме. Но чтобы к девкам приходил такой пасмурный и неприятный на вид кавалер - кажется, впервые.
   Марфа прочитала на этом крупном и тяжелом лице явственное недоверие. А было еще иное - то, что она по-бабьи учуяла. Сильный и довольно причудливый норов, победа над коим могла бы ее несколько развлечь…
   Архаров еще не знал, что многие Марфины эскапады объясняются борьбой со скукой. А смотрел на нее весьма недоверчиво по понятной причине - неизвестно еще, сколько запросит за девку.
   Марфа усмехнулась.
   – А что ж! - объявила она задорно. - Коли гость хорош, так я и сама не хвора принять! Особливо столь ядреного кавалера!
   При этом недвусмысленно взглянула на Архарова. Он даже немного растерялся от такой отваги и такого комплимента - воображение представило ему диковинную картину: как они оба с Марфой, люди весьма в теле, валятся на постель, и тут же слышится треск ломающихся ножек…
   Но он тут же справился с зародившейся было улыбкой. Сводне и полагается подпускать шуточки-прибауточки. Надо же - только в Москве и довелось услышать про себя: ядреный кавалер. Но так ведь оно и есть.
   Архаров хмыкнул, укладывая меткое словечко в память. А Марфа, сделав этот прикидочный выстрел, занялась другими гостями.
   – Милости прошу, сударики мои! - звала она к столу. - Девицы стосковались, пироги в печи перестояли!
   – Пироги - это мне! - потребовал Матвей. - Да и вот что - девки-то чистые?
   – Экий ты грубый, - заметила Марфа. - А как им чистыми не быть? Девицы ко мне прямиком из Франции прибыли, из города Берлина. Живут тихо, уж разве что какой хороший гость пожалует, дворянского звания, так я им позволяю беседой развлечь. Грязи набраться негде! Вот, извольте радоваться, Лизета!
   Парашка встала перед Матвеем и сделала реверанс.
   – Благородных родителей чадо! Графских кровей! Родители померли, родня сироту обобрала, я приютила. Вот Жанета, вот Фаншета, вот Лизета…
   Она показала на Малашку, у которой только глазищи торчали над кружевным краем веера.
   – Ты, тетенька, говори да не заговаривайся, - усмехнулся Архаров.
   Марфа опять взглянула на него - и на миг Архарову показалось, будто перед ним противник со шпагой, взглядом мерящий расстояние.
   Но противник тут же отступил, опуская клинок. И это Архарову понравилось - баба не глупа, видит, на кого можно наскакивать со своими шалостями, а на кого - нет.
   – А они у меня все Лизеты! - Марфа рассмеялась. - Да садись ты, сударь, в ногах правды нет. Девки, тащите пироги!
   – Надо же, кругом мор, а вы веселитесь, - сказал Бредихин. - Нет чтоб о душе подумать…
   – Вот тоже проповедник нашелся! Нам теперь один закон - чума! - с почти настоящей беззаботностью выпалила Марфа. - Да и кормиться как-то надо.
   – Чего ж раньше смерти помирать? - поддержал ее Архаров.
   – Верно, сударь мой, молвить изволил. Недаром ты мне сразу полюбился, - объявила Марфа.
   – Кто, я? - Архаров несколько ошалел от этого признания.
   – Ты, сударик,- подтвердила Марфа. - Я вам что скажу. Девкам и старухам - тем подавай красавчиков. Молодым женкам - тем горячих. А коли баба не молода, да и не стара, то ей подавай норовистого. Красавчик красы лишится, горячий - остынет, а вот норов никуда не денется, с норовистым надолго разбираться хватит!
   Архаров онемел от столь верного определения своей натуры.
   Противник нанес-таки удар. Играючи, балуясь - и все же это было вторжение в архаровские пределы, чего он не любил.
   Матвей расхохотался.
   – Нашлась, Николашка, и на тебя управа! Раскусили, раскусили! - закричал он.
   – Я чаял, до твоего венчания не доживу. А теперь хоть понятно стало, какая невеста на тебя польстится, - добавил Бредихин. - Что, раскрасавицы, я за норовистого не сойду?
   – Ты, сударь, видать, из горячих, - льстиво сказала Парашка. - Садись к столу, вон туда, к Лизете, она у нас горячих любит.
   – Постой, - удержал его Матвей, которому не понравилось, как Лизета-Малашка закрывает лицо.
   Матвей подошел к ней, отвел веер, взял за подбородок, внимательно всмотрелся в лицо. Кожа чистая, гладкая, такой белила ни к чему. Зацепив пальцем, приподнял губу. Малашка от ужаса зажмурилась. Но и изнутри губ все было чисто. Матвей взял ее за руку, ощупал пальцы, локти - ничего не припухло.
   – Садись, - позволил. - Тут вроде ничего, без подарочков…
   – Грешно тебе, сударь, так-то, - сказала Парашка, принимая у Глашки блюдо с горячими и жирными пирогами. - Нас Марфа Ивановна как родных блюдет. Коли что - в тычки бы выставила. Мы только с благородным званием дело имеем.
   – А знаете, как одна умная баба сказала? - спросил Архаров. - С попом - свято, с дворянином - честно, а с чувашином и грех - да лучше всех!
   Он для визитов к девкам завел несколько таких присказок, даже с матерными словечками. Они позволяли начать ту краткую беседу, без которой заваливать девку в постель было вовсе уж неприлично.
   Стали знакомиться, рассаживаться за столом, и Архаров приметил, как Марфа что-то этакое шепнула Глашке.
   Он навострил ухо.
   – В вашей комнате спит, - тихонько отвечала Глашка.
   – Вперемежку, вперемежку! - командовал Бредихин. - Дама - кавалер, дама - кавалер!
   – Я не кавалер, меня к пирогам! - требовал Матвей.
   – Как же не кавалер? Это ты еще не разомлел! - бойко отвечала Марфа. - Пироги у нас простые, с кашей, с капустой, с рыбкой, да вот кувшинец с брусничной водой, да яблоки моченые, да, коли угодно, Глашка квашеной капустки с погреба принесет, да вот вам водка померанцевая, сама настаивала…
   Архаров протянул руку, поймал Левушку, привлек к себе - ухом к губам.
   – Ты, Тучков, вот что… - прошептал Архаров. - Пока я блядям буду зубы заговаривать, ты тут пошарься по закоулкам, авось чего приметишь. Тут у сводни много кто прятаться может. Пошел…
   И Левушка, кивнув, за спиной Архарова тихонько выскользнул в дверь.
   Коли по правде - он чувствовал себя неловко среди этих хватающих его, по локоть обнаженных, рук, которых у четырех девиц и одной сводни, как ему показалось, было поболее двух десятков.
   Ему в Санкт-Петербурге доводилось бывать у своден - только там как-то устраивалось без лишнего шума, скоро и просто. Потом завелась некая вдовушка мещанского звания, охотно его принимавшая. Но вдовушка собралась замуж и временно сделалась недоступна. Потому Левушка и утешался образами неземных Глафир, играющих на арфах. Что его душе, кстати, было и ближе…
   Поэтому поручение Архарова его даже обрадовало.
   Левушка оказался в узких сенях, откуда наверх вела лестница. К счастью, он успел прихватить с собой свечу. Заслоняя ладонью огонек, он поднялся по лестнице. Там, наверху, обнаружил дверь направо и дверь налево.
   Левушка достал уксусный платок, сквозь него нажал ручку правой двери, заглянул - там была совсем крошечная каморка, где лишь кровать и помещалась. Он нагнулся, приподнял покрывало - под кроватью никого не было. На стене громоздилась куча повешенных на гвоздь платьев, укрытая простыней. Левушка пошарил в ней - скрытого злоумышленника не обнаружил.
   Оставалась левая дверь.
   Левушка встал перед ней, прислушался - тихо. Сквозь платок нажал на ручку - отворилась…
   Войдя, он прямо ахнул:
   – Ишь ты! Гнездышко!
   Комнатка оказалась мала, заставлена мебелью, и вся розовая. Даже попугай в клетке соответствовал своей расцветкой. Хотя он был жемчужно-серым, даже без хохолка, однако хвост с изнанки красный, приятного оттенка, и наброшенный сбоку на клетку полосатый платок - тех же тонов.
   Особенно вдохновляла пышная взбитая постель, рядом с которой на стуле висели розовые бабьи одежки. А под одеялом рисовались человеческие формы…
   – И птенчик! - обрадовался Левушка. - Ишь ты! Спит пташечка…
   Он шагнул было к постели, протянул руку - и отступил. Уж больно было неловко.
   Именно эта неопределенность положения вдруг оказалась до крайности соблазнительна. И это даже смутило подпоручика Тучкова.
   Честно исполняя поручение Архарова, Левушка пошарил по комнатке, заглянул за оконные занавески, потрогал зачем-то пальцем землю в цветочных горшках. Показал язык большому задумчивому попугаю и опять подошел к пышной постели.
   – Ду… - и от волнения у него сел голос. Левушка прокашлялся и начал заново.
   – Душенька!…
   Никакого шевеления под одеялом не обнаружилось. Тогда Левушка коснулся рукой места, где предполагал ощутить плечико. Душенька поерзала, не желая просыпаться. Левушка, уже частично теряя голову, решительно потянул за одеяло.
   Душенька с ворчаньем повернулась - и на Левушку уставилась хотя и красивая, с огромными томными глазами, хотя и чернобровая, хотя и в обрамлении густых всклокоченных темных кудрей, однако усатая и небритая рожа.
   – Архаров! - заорал Левушка, выхватывая шпагу.
   – Свят-свят-свят! - заорал, выпрастывая босые ноги из-под одеяла, усатый молодец.
   – Тревога! Аларм! - еще громче завопил Левушка и, к радости своей, услышал внизу топот. Теперь главное было - не дать злоумышленнику скрыться.
   Усатый молодец попыталося было встать, но Левушка сделал шпажный выпад, и молодец, не желая получить в живот три дюйма стали, завалился обратно на постель.
   – Караул, убивают! - взвыл он. Тут же Левушка приставил ему к горлу шпагу.
   – Ты кто таков? - спросил он яростно.
   Тут попугай решил, что без его вмешательства получается как-то скучновато. И с особой попугайской пронзительностью выкрикнул:
   – Давай хрен свежий, хоть медвежий!
   – Живу я здесь! Сожитель! - одновременно с попугаем объявил про себя молодец.
   В дверях гнездышка появился готовый ко всему Архаров.
   – Какой такой сожитель? Какого черта от людей прячешься? А ну, пошли вниз - разбираться!
   Левушка отвел шпагу - и, стоило молодцу сесть прямо, Архаров твердой рукой ухватил его за шиворот.
   – Да что вы, ваши милости?! - взвыл молодец.
   – Уху ели, али так охренели? - добавил язвительный попугай, уже вдогонку.
   В гостиную они не столь вошли, сколь ввалились, едва не застряв в дверях: Архаров сгоряча норовил втиснуться вместе со своей возмущенной добычей, которую к тому же подгонял сзади шпагой Левушка.
   Девки, уже много чего успевшие в деле нехитрого соблазнения, взвизгнули и, вскочив, ухватились друг за дружку.
   Одна Марфа осталась сидеть за столом, преспокойно наливая Матвею из штофа в стопочку.
   Она повернулась, поглядела на Архарова, именно на него, и выпрямилась.
   – Чего ты, батюшка Николай Петрович, к моему дармоеду привязался? - удивленно, но и довольно сердито спросила Марфа. - Это Никодимка, при моей особе состоит. Никаких иных грехов за ним не водится.
   – Ишь ты, при особе! - прямо-таки восхитился Архаров. - Сколько ж тебе лет, чтобы молоденьких ребят к своей юбке пришпиливать?
   Никодимкиного шиворота он тем не менее не отпускал.
   – Да уж не больше, чем нашей государыне, - дерзко отрубила Марфа.
   – Ты постерегись такие слова выговаривать, - предупредил Архаров.
   – А то вся Москва не знает, что она с Гришкой Орловым живет! А он ее на пять лет моложе. Не смеши, сударик. И не грозись - чума вон пострашнее тебя будет, и той не боюсь. Немало погуляно, наливочек попито, молоденьких мальчиков полюблено!
   Тут-то Архаров и ощутил, что нашла коса на камень.
   Он оценивал всякую женщину по мужчине, который ее так или иначе содержал - в законном ли браке, иным ли порядком. Тот, кто научил Марфу независимо и дерзко обращаться с мужчинами, был, видать, человек не простой, а наглый и веселый - в бабьем голосе Архаров уловил перепев мужской молодецкой интонации.
   – Не связывайся, Архаров, - подал голос Бредихин. - Марфа у нас черт, а не баба.
   Это звучало лучше всякого галантного комплимента.
   Решив, что и впрямь не стоит затевать шумихи в домишке сводни, Архаров отпустил Никодимкин шиворот.
   – Вот и Ваня мой так же, бывало, говорил. Бывало, как сцепимся ругаться - только искры летят. И чертом звал, и гадюкой семибатюшной. А замуж меня провожал - шкатулочку подарил, а в шкатулке той такие камушки, что нашей государыне и не снились. На черный день берегу. Никодимка, поди сюда, сядь тут!
   Парень послушно уселся на стул, тут же девки бросились к нему с гребешком, расчесали кудри. Марфа подошла, подхватила юбки и взгромоздилась к нему на колени.
   – Так-то, сударь мой, - сказала она гордо. - Девки, чего струхнули? За стол живо - и жеманничайте пободрее! И кавалеров разбирайте, пока я стариной не тряхнула! Фаншета! Ну-ка, приголубь кавалера!
   И указала ей на Архарова.
   Фаншета-Дунька бойко подошла к нему.
   – За стол пожалуй, сударь, а то и сразу в светелку.
   Архаров невольно ухмыльнулся. И похлопал ее по плечику - там, где соскользнула кружевная косынка.
   – Погоди, прелестница, мне с хозяйкой сперва переговорить надобно.
   – Как изволишь, сударь, - обиженно сказала Дуська и пошла добывать Левушку.
   Архаров же подошел к Марфе и встал перед ней твердо, всем видом показывая: бабьи штучки не про меня, а поговорить о деле надобно.
   – Ты, надо думать, под ручной заклад деньги даешь, - сказал сводне Архаров. - Сережки там, перстеньки…
   – Случается, - осторожно согласилась она.
   – Пойдем-ка ненадолго.
   – А пойдем.
   Она, словно ждала как раз такого приглашения, соскользнула с Никодимкиных колен и, даже не обернувщись на своего дармоеда, пошла из гостиной прочь, Архаров - за ней.
   Сводня привела его в розовое гнездышко, преспокойно убрала со стула свои наряды.
   – Тут ты, сударь, можешь быть безопасен, - сказала. - Лестница со скрипом, девки уже умные - меня не подслушаешь.
   – Так я про заклады.
   Марфа посмотрела на него вопрошающе.
   – Не похож ты, кавалер, на ветропраха, который часишки с табакерочками закладывает, - сообщила она.
   – Нет, я не вертопрах, - согласился Архаров. - Могу весь твой домишко вместе с девками купить.
   Она помолчала.
   – Твое счастье, Николай Петрович, что не сказал - вместе с девками да с тобой самой впридачу. Тут-то бы и опозорился. Спрашивай, отвечу.
   – Часто ли приходят заклады выкупать?
   – Иной раз и приходят. Сам видишь, чума. Иной бы и рад выкупить, да на тот свет отправляется.
   – Заклад, стало быть, за гроши тебе достается?
   – Такое уж ремесло, - отрубила Марфа.
   – А куда потом денешь?
   – Чума не навек. Кончится - буду разбираться. Иное продать можно. Иное - камни выну, продам особо, оправа - ювелирам, на вес. А есть вещицы, что себе оставлю.
   – Ловко ты, Марфа Ивановна, устроилась. Чума тебе и кормилица, и поилица. А что, в последние дни не приносил ли кто заклада?
   – У тебя стянули чего? - оживилась она.
   Архаров усмехнулся - он уже сообразил, что сводня не брезговала и краденым, но брала только у верных, годами проверенных людей.
   – Не у меня. Ищу я человека, который сразу бы много принес - перстеньков с десяточек, сережек пригоршню… понимаешь?
   Марфа задумалась.
   – И рада бы тебе, сударь, помочь. Да только не приносили. Коли у кого золота с каменьями много прикоплено - тот, вроде меня, будет ждать, пока моровое поветрие пройдет. Сейчас-то сбыть с рук разве что за гроши удастся. А и принесут много - не возьму. Золотишка-то с камушками у меня набралось, а живые деньги - на исходе. Вон, для них не поленилась, за Яузу побежала…
   Архаров задумался.
   Его попытки понять по крайней мере, кто был тот человек, или же люди, что завладели сундучком с деньгами, пока оказались безрезультатны. Хотя, очевидно, сундучок попал не к фабричным - те бы уж живо пустили в ход и деньги, и побрякушки, потому что оголодали, и Марфа могла об этом знать. Но мало ли на Москве баб, которые, как Марфа, промышляют ручным закладом?
   Была еще одна зацепка.
   – Ну-ка, взгляни… - Архаров достал из кармана монету. - Такой рублевик тебе в последние дни не попадался? Может, кто заклад выкупал? Или за любовь расплатился?
   Марфа разглядела монету и попробовала на зуб.
   – Погоди, вроде видала… Отвернись, сударь, не подглядывай.
   Архаров честно отвернулся, она достала из-под перин кошелек, высыпала на столик монеты.
   – Поворачивайся, ищи.
   Архаров поворошил пальцем груду монет, поднес одну к самому носу.
   – Таков, да не тот. Вот что, Марфа Ивановна. Я про твои шашни никому докладывать не побегу, а ты сделай милость - как увидишь вдругорядь большой рубль… А ты читать умеешь?
   Он достал из кармана последний, четвертый рубль.
   – Обучена! - гордо сказала Марфа. - Мой Ванюшка взъелся на меня - пришлось грамоте учиться.
   – Гляди - по ободу «Санкт-Петербургского монетного двора», а вензель под государыней - московский, с «мыслете».
   – И точно!
   – Коли попадет к тебе такой здоровенный рубль, да еще с особинкой, - дай мне знать. А я в долгу не останусь.
   – Меченую монету ловишь? - вдруг спросила она. - И кому ж ты ее подсунул? Да ты не кобенься, прямо говори. Я когда с Ванюшкой моим жила, и не на такое нагляделась.
   – Да что за Ванюшка-то?
   – А душегуб Ваня Каин! - гордо и весело произнесла Марфа. - Что сперва главным вором на Москве был, а потом на службу к государыне подался и все воровство враз повывел. Слыхивал про такого?
   Архаров присвистнул. Такое сожительство многое в Марфе объясняло.
   – Слыхивал. Тот вор, что в полицию прошел служить, что ли?
   – Он самый. И знал бы ты, как при нем на Москве тихо жилось!
   – Как же он с ворьем сладил? - полюбопытствовал Архаров. - И как его ворье за такое рвение не пришибло?
   – А давай я тебе сказочку скажу, - вдруг предложила Марфа. - Я ведь, сударь мой, однажды точно тот же вопросец ему задала. Как тебя-де до сих пор терпят? А он мне - сказочку. Слушай. Завелись у одного хозяина в амбаре крысы. Здоровенные, хитрые, злобные, сладу нет. Пошел он, купил кота. Кот - тридцати фунтов весом, гладкий, клыки, когти - все котовье снаряжение, как полагается. Запустил в амбар. Утром приходит - крысы кота сожрали. Идет опять, покупает другого кота, в сорок фунтов, когти в вершок, клыки как у пса. Запускает в амбар. Наутро - одни косточки. Ну, что делать? И говорит ему кум - вон на помойке рыжий котишка есть, облезлый, никакого вида, попробуй-ка его. Хозяин, делать нечего, идет рыжего кота звать. Тот согласился, пошел ночевать в амбар. Утром хозяин глядит - все крысы передушены, кот лапой рыльце намывает. Как так - спрашивает, тут же у меня не коты, львы жизни лишились, как это крысы тебе поддались? А котишка и отвечает: это потому, что они - крысы, а я - кот!
   – Занятная сказка, - оценил Архаров.
   – Мудрая сказка, - поправила Марфа. - Я это уж потом поняла. А теперь ступай, сударик, Фаншета заждалась. Лучшую девку тебе отдаю. Сама бы легла - так ведь Никодимка обидится.
   Архаров усмехнулся - умела Марфа Ивановна валять дурака.
   – Погоди, еще вопрос.
   – Спрашивай.
   – Сказывали, потайные кабаки завелись. Так не присоветуешь ли, где искать?
   – А не присоветую! - отрубила Марфа. - За себя я сама ответчица, а добрых людей подводить под розыск не желаю! Ступай, ступай, батюшка, к Фаншетке!
 

* * *

 
   Архаров знал, что с ним ложатся за деньги, и большой беды в этом уже не видел.
   Дунька-Фаншета привела его в свою каморочку на первом этаже. И встала у постели, опустив руки, ожидая от кавалера хотя бы слова.
   Свечка на столе тоже ждала - чтобы погасили.
   В ее неярком свете Дунька-Фаншета казалась совсем юной и невинной - вроде тех монастырок, которые свели с ума влюбчивого Левушку.
   Она подняла свои раскосые глазищи - личико было немного испуганным.
   Архаров же смотрел на Дуньку исподлобья, словно бы собираясь с духом.
   Всякий раз, когда нужно было говорить женщинам необязательные и ненужные слова, он недоумевал - да ведь и без того все ясно. Глаза в глаза, узкая каморка, жалкая свечка - да ведь и понятно, что за все это будут плачены деньги.
   Правда, до сих пор Архаров имел дело с женщинами постарше, поопытнее, и его устраивало их деловитое отношение к его надобности. Они многих слов и не просили. А эта - совсем молоденькая, кто ее разберет… дернул же черт Марфу подвести ему самую свежую из девок!
   Дунька подняла голову - и по этому ее движению Архаров понял, что девка лихая.
   Дунька решилась начать первой.
   Марфа сама велела ей приголубить кавалера, который приятностью и любезностью не отличался, да и взгляд имел тяжелый. Марфа отдала ее, самую молодую, самую свежую, этому офицеру - да как еще при этом взглянула! Словно бы сожалела, что сама не может его ублажить. А он глядит букой… Неужто так всю ночь и проторчит у постельки? Ну, Марфа Ивановна… удружила…
   Так, стало быть - ух! Как на Крещенье - в ледяную прорубь!
   – Что, сударь? Или не хороша? - задиристо спросила Дунька-Фаншета.
   – Хороша, - одобрительно сказал Архаров.
   Девка ему и впрямь нравилась. Он только не знал, как ей это растолковать.
   – Так что ж ты? - удивилась Дунька и распустила узелок на кружевной косынке. Косынка ей очень нравилась - обидно будет, коли этот насупленный кавалер ее сдуру порвет.
   Сунув косынку в изголовье, Дунька сделала шаг - и оказалась совсем рядом. Оставалось только взять ее за плечи.
   Все-таки ей было страшновато. Поди знай, чего от такого ждать. И потому Дунька опять вскинула голову, словно бы кинулась в атаку.
   – Ну что ж, сударь?
   – Больно ты шустра, - отвечал Архаров, несколько удивленный ее натиском.
   – Ремесло такое, - тут же объяснила Дунька. - Марфа учила - кавалер всякий попадается, бывает такой, что семь потов с тебя сойдет, пока его в постель уладишь… да наладишь!
   Архаров расхохотался.
   Его детский смех обычно очень удивлял тех, кто слышал этот заливистый хохот впервые. Дунька невольно улыбнулась и засмеялась сама - так же искренне.
   Под этот хохот он ее и завалил на постель.
   И, пока он разгребал складки и оборки ее юбок, Дунька вдруг вздумала его приласкать. Не так, как ласкают любовника, жарко и пылко, порой вцепляясь ногтями, а почему-то - кончиками пальцев. Может, потому, что была безмерно благодарна ему за его радостный, все преграды разрушивший смех.
   Она расстегнула пуговичку камзола, распустила шнурок, стягивавший ворот его офицерской полотняной рубахи, скользнула рукой под ткань - и замерла.
   Никто и никогда не говорил еще Архарову, что у него изумительно нежная кожа.
   Вот и Дунька промолчала… только трогала и молчала…
 

* * *

 
   Архаров, обремененный своим имуществом, застегивая камзол, вошел в горницу и тряхнул за плечо задремавшего в кресле Матвея. Тот, укутанный по уши в епанчу, был похож на огромного красномордого спеленутого младенца, разве что без чепчика.
   – Пора, едем.
   Следовало бы поверх камзола перепоясаться офицерским шарфом, да кто ночью глядеть станет? Архаров вдел руки в рукава мундира.
   – А что? Утро? - осведомился сонный Матвей.
   – А ты до утра решился ждать, авось фриштыком угостят? Вставай, поехали.
   Архаров не любил надолго оставаться там, где имел дело с женщиной.
   – А Бредихин, а Медведев? - Матвей угрелся под епанчой и страсть как не хотел вылезать в прохладную ночь, садиться в седло, трястись целую вечность до Головинского дворца.
   – Сейчас и до них доберусь, - пообещал Архаров.
   Матвей поглядел в окошко.
   – Так ночь же на дворе, Николаша… Нас до утра не хватятся… Остался бы с девкой, вдругорядь приласкала бы… экая ты чучела беспокойная…
   Вдруг Архаров шагнул к окну и отвел занавеску.
   – Гляди, зарево…
   – Ну, пожар где-то, - проворчал Матвей. - Москва без пожаров не живет.
   Он изучил остатки на столе, налил в стопку из бутыли, выпил, закусил недоеденным пирогом.
   – Уж не наш ли бивак? - вдруг спросил Архаров.
   – С чего ты взял? Вечно тебе мерещится…
   Но Матвей уже давно понял - Архарову не просто так мерещится, и его подозрительности надобно доверять. Матвею всего лишь не хотелось подниматься.
   Архаров выскочил из горницы и взбежал по лесенке в Марфину светлицу.
   Марфа и Никодимка в розовом гнездышке, ожидая, пока гости управятся, играли в карты - в модную игру «ламуш», попросту - в мушку. Архаров ворвался без стука и первым делом оказался возле окна.
   – Чего тебе, сударик? - осведомилась Марфа.
   – Вон там, где горит, у нас - что?
   – Почем я знаю? - удивилась вопросу Марфа. - Я тебе не московский полицмейстер.
   Но Никодимка заинтересовался пожаром. Положив пять карт на столик рубашкой вверх, он встал возле Архарова.