Я взял в руки “Жизнь на Миссисипи” и раскрыл ее, но читать не мог. Просто сидел и ждал и после долгого молчания вновь услышал голоса, а затем — как за посетительницей закрылась входная дверь. Я ждал, что Кейт снова поднимется, но она не появилась, и через некоторое время я принялся за чтение, закончил наконец абзац, перевернул страницу и начал другую.
Кейт появилась около часа спустя, через минуту после того, как раздался телефонный звонок. Она остановилась в дверях и сообщила:
— Это Джордж Пэдберри. Он говорит, что это важно.
— Нет.
— Я ответила ему, что ты вряд ли подойдешь, — успокоила она. Ни в ее лице, ни в голосе не было упрека. Кейт вышла за дверь и начала спускаться вниз.
Я сорвался с места, выбежал из комнаты и остановился на лестничной площадке. Затем позвал ее, и она остановилась, подняв на меня глаза.
— Пусть это трусость, — сказал я, — но иначе я не могу.
— Я знаю, — кивнула она, и лицо ее вдруг смягчилось. — Все хорошо, Митч. Я понимаю.
— Ладно, сейчас спущусь, — буркнул я. Мы вместе подошли к телефону, она взяла трубку, послушала и сказала:
— Он не дождался. Гудки... — Она положила трубку на рычаг и улыбнулась мне. — Разрешил нашу проблему за нас.
Конечно, ничего подобного — наши проблемы разрешить никому не под силу, — но я улыбнулся в ответ и согласился:
— Пожалуй, что так.
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Кейт появилась около часа спустя, через минуту после того, как раздался телефонный звонок. Она остановилась в дверях и сообщила:
— Это Джордж Пэдберри. Он говорит, что это важно.
— Нет.
— Я ответила ему, что ты вряд ли подойдешь, — успокоила она. Ни в ее лице, ни в голосе не было упрека. Кейт вышла за дверь и начала спускаться вниз.
Я сорвался с места, выбежал из комнаты и остановился на лестничной площадке. Затем позвал ее, и она остановилась, подняв на меня глаза.
— Пусть это трусость, — сказал я, — но иначе я не могу.
— Я знаю, — кивнула она, и лицо ее вдруг смягчилось. — Все хорошо, Митч. Я понимаю.
— Ладно, сейчас спущусь, — буркнул я. Мы вместе подошли к телефону, она взяла трубку, послушала и сказала:
— Он не дождался. Гудки... — Она положила трубку на рычаг и улыбнулась мне. — Разрешил нашу проблему за нас.
Конечно, ничего подобного — наши проблемы разрешить никому не под силу, — но я улыбнулся в ответ и согласился:
— Пожалуй, что так.
Глава 8
На следующий день, во вторник, примерно в половине пятого вечера, раздался звонок в дверь. Я был в гостиной и смотрел по телевизору пиратский фильм с Эрролом Флинном, поэтому сразу же вскочил на ноги.
Кейт, проходя мимо по дороге из кухни, сказала:
— Не волнуйся, сиди спокойно, Митч. Я никого не пущу.
— Ладно. — Я остался стоять возле телевизора, глядя на дверь в гостиную и пытаясь различить голоса за доносившейся с экрана музыкой. Билл сегодня вернулся из Лонг-Айленда и возился наверху у себя в комнате с каким-то своим таинственным прожектом, так что вполне могли прийти и к нему.
Когда через минуту вернулась Кейт, на лице ее была тревога, а за ней вошли двое мужчин в штатском.
— Это детективы, Митч, — сообщила она.
Взглянув на них, я попытался прочитать по их лицам, известно ли им — кто я, но они оба были бесстрастны. Молодые ребята, аккуратные, но слегка тяжеловатые. Один из них обратился ко мне:
— Мы хотели бы, чтобы вы проехали с нами, мистер Тобин, если располагаете временем.
— Что случилось? — поинтересовался я.
— Ничего. Просто нам хотелось бы уточнить кое-что из вашего заявления по делу Вилфорда.
— А здесь этого сделать нельзя?
Другой резонно возразил:
— С вами хочет поговорить капитан, мистер Тобин. Много времени это не займет, и мы сразу же привезем вас обратно.
Я мрачно вслушивался в знакомые интонации. Когда-то подобные заверения срывались и с моих собственных губ, и отзвуки когда-то привычных слов вызвали массу воспоминаний. Когда я трепался подобным образом, то иногда мои слова соответствовали действительности, но зачастую являлись заведомой ложью, своего рода тактическим маневром — попыткой доставить за решетку потенциально опасного субъекта без лишнего шума и неприятностей.
На этот раз они, похоже, говорили правду. Не было никаких причин отнести меня в разряд особо опасных, а глядя на откровенно скучающие физиономии этих двоих, я понял, что они далеки от подобных намерений. Но зачем тогда забирать меня с собой? Возможно, просто из принципа, чтобы жизнь мне медом не казалась. В любом случае мне ничего не оставалось, как подчиниться и испытать на собственной шкуре, что будет дальше.
— Мне нужно обуться, — сказал я. — Ботинки наверху.
— Какой разговор? Конечно!
Наверх никто за мной не последовал — еще один признак того, что в данную минуту надо мной пока не дуло и не капало. Я пробыл у себя недолго — чтобы не тянуть резину и побыстрей со всем разделаться, поэтому наспех надел приличную рубашку и натянул ботинки.
Они поджидали уже у дверей. Я сказал Кейт, что если не вернусь через час, то позвоню, и мы вышли из дому.
У входа стояла их машина — зеленый “Меркурий”.
— Куда садиться? — спросил я.
— Пожалуй, лучше на заднее сиденье, — ответил один. Они вдвоем уселись спереди, и мы тронулись с места. Тот, что не вел машину, повернулся и, улыбнувшись мне через плечо, сказал:
— Не стоило оговаривать время с женой. Мы и в самом деле привезем вас домой.
— Как знать, — пожал я плечами.
— А что она будет делать, если вы через час не явитесь?
— Сядет на телефон. Он кивнул:
— Я так и думал. Верно, что вы раньше служили в полиции?
— Верно.
Он продолжал глядеть на меня, улыбаясь ожидал, что я что-нибудь добавлю, — значит, ему еще была неизвестна вся моя подноготная. Но уж я-то точно не собирался ничего ему выкладывать; когда молчание сделалось тягостным, я отвернулся и начал разглядывать проплывавшие сбоку здания, после чего разговор в машине закончился.
Участок, в который мы прибыли, размещался в старом кирпичном здании с выложенными плиткой ступенями; с одной стороны к нему примыкало пошивочное ателье, а с другой стороны — мрачноватая на вид общеобразовательная школа. Мы припарковались возле самого гидранта, и они препроводили меня вовнутрь; теперь как тот, так и другой изменили отношение ко мне — держались гораздо более холодно. Мы поднялись на второй этаж, здесь мне велели сесть в коридоре на скамейку и подождать, и оба моих сопровождающих вошли в дверь с надписью “Отряд детективов” на матовом стекле.
Я давно уже не бывал в подобных местах, и нахлынувшее на меня чувство причастности ко всему этому, казалось бы, давно забытое, всколыхнуло меня гораздо сильнее, чем я предполагал. Мне было не по себе — от покоробленного дерева старой скамьи, от стен, выкрашенных в два слоя зеленой краской, от покрытого потемневшим лаком дощатого пола и от потолка, покрашенного успевшими потемнеть белилами и облупившегося в одном углу. Пока я сидел там в полном одиночестве, мое беспокойство и возбуждение все нарастали, пока наконец я не выдержал, встал и начал расхаживать взад-вперед по коридору, чтобы снять напряжение. Все попытки умерить свою прыть ни к чему не приводили: я постоянно сбивался на все более быстрый шаг, затем, опомнившись, пытался перейти на размеренную походку, но снова сбивался на рысь, и боюсь, что со стороны здорово смахивал на новобранца, который учится ходить в строю.
Я ждал всего несколько минут, но они показались мне вечностью. В коридор вышли те же самые, что меня привезли, двое детективов, и тот, который прежде пытался завязать со мной беседу, произнес:
— Вас хочет видеть капитан Линтер.
Он продолжал держаться холодно из-за моего нежелания разговаривать с ним в машине.
Я пошел за ним, и меня провели сквозь “загон” — длинную унылую комнату, вдоль которой тянулись в ряд небольшие квадратные деревянные столы с телефонами, почти все пустые — явление, впрочем, обычное. Какой-то парень в одной рубашке без пиджака тыкал пальцами в клавиши стоявшей в углу дряхлой пишущей машинки, другой, сидя за одним из столов, негромко бубнил по телефону.
Табличка на двери в противоположном конце комнаты гласила: “Капитан”. Они остановились, отступили по сторонам, дали мне пройти и закрыли за мной дверь.
Теперь я оказался в маленьком квадратном офисе, отделанном той же цветовой гаммой, что и коридор. В глаза сразу бросался большой деревянный письменный стол, аккуратно прибранный, но донельзя обветшалый. Прочая мебель — диван, деревянные стулья, еще стол — была столь же преклонного возраста, за исключением стоящего в углу новенького, поблескивающего серым металлом несгораемого шкафа для хранения документов. На стенах висели в рамках портреты президента, нынешнего мэра и других менее известных личностей.
В комнате находились двое мужчин, оба лет пятидесяти с небольшим, одетые в штатское. Тот, что сидел на диване, был худой и долговязый, с густыми седеющими волосами и изрезанным морщинами бледным лицом. Другой, за письменным столом — очевидно, капитан Линтер, — лысеющий грузный мужчина, судя по всему, был в курсе того, что меня вышвырнули из полиции: он глянул на меня с нескрываемым отвращением и произнес:
— Значит, вы — Тобин.
Я ничего не ответил по той причине, что говорить было нечего.
Он повернул голову со словами:
— Это капитан Дрисколл, двадцать седьмой отряд.
— Рад познакомиться, — произнес я, и капитан Дрисколл ответил кивком.
— Капитан Дрисколл желает поговорить с вами по делу об убийстве, свидетелем которого вы оказались, происшедшем на его участке, — объявил он и, снова повернув голову, добавил:
— Что ж, он в вашем полном распоряжении, — и поднялся на ноги. — Я буду в коридоре.
Капитан Дрисколл поблагодарил его, подождал, пока капитан Линтер выйдет из кабинета, затем поглядел на меня и сказал:
— Присаживайтесь, Тобин.
— Спасибо. — Я уселся на деревянный стул недалеко от него. Он достал трубку и темный кожаный кисет и, не отрывая глаз от трубки, которую набивал табаком, произнес:
— Вы проходите свидетелем по делу об этом двойном убийстве на моем участке.
— Да, я был там.
Он поглядел на меня, затем снова на кисет и трубку.
— Почему вы там оказались?
— Меня попросила прийти Робин Кеннеди. Она — моя родственница, троюродная сестра.
— Почему она вас об этом попросила? — Он отложил кисет и посмотрел мне прямо в глаза. Я объяснил:
— Ее друзьям из этого кафетерия не давал покоя какой-то полицейский в штатском. Они не знали, чего он хочет — может, денег, и она попросила меня с ним поговорить.
Он медленно кивнул, засунул трубку в рот и начал охлопывать себя по карманам в поисках спичек.
— У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал он. Я вынул из кармана спички и протянул ему. Видя, что он выжидательно смотрит на меня, я спросил:
— Какой?
— Спасибо, — поблагодарил он и, взяв спички, закурив трубку и выпустив дымок, продолжал:
— Мне кажется, вы обвиняете одного из моих людей в вымогательстве. — Он задул все еще горевшую спичку, наклонился, чтобы бросить ее в пепельницу на столе капитана Линтера, отклонился на спинку дивана и снова поглядел на меня. — Вы располагаете какими-нибудь свидетельствами в пользу этого обвинения?
— Мне следовало догадаться, — ответил я. На его лице обозначилось недоумение.
— О чем вам следовало догадаться?
— Я слишком давно не имел дела с полицией, — объяснил я. — Иначе бы я догадался, зачем ко мне приехали. Мне следовало сообразить, что капитан полиции не явится сюда ради того, чтобы допрашивать меня по делу об убийстве.
— Боюсь, что я не улавливаю хода ваших мыслей, — признался он.
Вынув трубку изо рта, он держал ее в руке, с риском дать ей погаснуть. В другой его руке все еще были мои спички.
— Давайте снова пройдемся по моему заявлению, — попросил я.
— Не вижу в этом необходимости.
— Это не займет много времени.
Он пожал плечами, спохватился, что держит в руке мои спички и потянулся, чтобы вернуть их мне.
— Благодарю, — сказал я. — Робин Кеннеди сообщила мне, что какой-то полицейский в штатском обратил их внимание на некоторые нарушения, касающиеся кафетерия. Они не совсем хорошо поняли, что от них требуется, поэтому она попросила меня поговорить с этим человеком и выяснить, что им нужно делать.
Он нахмурился:
— Вы меняете свои показания?
— Нет, просто формулировку, — ответил я. — Продиктовать? Я слишком поторопился, не дав ему времени подготовиться к такому обороту событий. Он сказал:
— В своем первоначальном заявлении вы обвинили инспектора Донлона в попытке вымогательства. Теперь вы хотите изменить заявление. Значит, в прошлый раз вы солгали?
— Ничуть, — возразил я. — Я готов подтвердить каждое слово. Но теперь мне ясно, что мои слова можно не правильно истолковать, поэтому я хочу сделать поправки к первоначальному заявлению и заменить его новым.
— Если у вас есть доказательства не правомочных действий одного из моих подчиненных, — сказал он, — вы можете представить их. Я никого не покрываю.
— У меня нет доказательств.
— Все равно мне кажется, — решил он, — что ваше первоначальное заявление может служить основанием для разбирательства.
— Нет. Я только передал те подозрения, которыми со мной поделилась Робин Кеннеди. Я не сообщал, верю я ей или нет.
— Вы ей верите?
— У меня нет на этот счет своего мнения.
К этому моменту наша взаимная неприязнь резко возросла, и мы не находили нужным ее скрывать. Его трубка в правой руке погасла. Он спросил:
— Вы всегда были таким циником, Тобин? Или в вас говорит ожесточение против полиции?
— Я знаю, как устроен этот мир, — ответил я. — Вы вряд ли захотите заставить меня придерживаться первоначального заявления.
Я видел его колебания и знал, чем они вызваны. Он пришел сюда с определенной целью и добился ее слишком легко. Капитан приготовился к тому, что из меня придется в поте лица вышибать новое заявление о Донлоне, а вместо этого я сам предложил изменить свои показания, не дав ему даже опомниться. Ему предстояла неприглядная работенка, мы оба это знали, а я пошел ему навстречу с такой готовностью, что он поневоле оказался в одной упряжке со мной, стал мне обязанным, а ему претила даже мысль сотрудничать со мной.
И все же деваться ему было некуда. Он медленно покачал головой, поглядел на свою погасшую трубку, затем снова на меня и проговорил:
— Вы хотите сделать новое заявление?
— Естественно.
— Ладно, займусь-ка я поисками стенографиста, — пробурчал он и с неохотой поднялся на ноги.
— Спасибо, — многозначительно произнес я, явно дав ему понять, что это он должен меня благодарить.
Он вышел, не сказав ни слова.
У меня не было сомнений в личной честности капитана Дрисколла. Если бы я и в самом деле представил ему неоспоримые доказательства, что инспектор Эдвард Донлон вымогал взятку, капитан Дрисколл, безусловно, выполнил бы по отношению к тому свой служебный долг. С другой стороны, я не сомневался, что капитан Дрисколл и без того знал всех своих людей как облупленных и был в курсе, кто в его отряде нечист на руку, но предпочитал не выносить сор из избы и помалкивал до поры до времени, пока никто не засветился.
В данном случае преступление в “Частице Востока” представляло неоспоримое и явное убийство при наличии подозреваемого, взятого под стражу, и мое заявление совсем некстати припутывало к нему щекотливую тему коррупции среди полицейских. И добившись, чтобы оно не бросало никакой тени на его сотрудника, он значительно упростил ситуацию.
Разумеется, он предпочел бы немного дипломатии — и то, что я сразу взял быка за рога, поставило его в неловкое положение. Но меня вывел из себя этот неприглядный способ спасения чести мундира, и вообще все в этом здании действовало мне на нервы. Я не желал играть в их игры, мне хотелось только побыстрей сделать то, что от меня требовалось, и уехать домой.
Через несколько минут явился стенографист, тощий патрульный в форме и толстых очках. Он сел за стол и, сосредоточенно выводя свои каракули, записал мое заявление. Когда я закончил, он сказал:
— Я скоро, — и вышел.
Стуча каблуками, вернулся капитан Линтер. Не скрывая презрения, он обратился ко мне:
— Капитан Дрисколл закончил с вами разбираться. Можете подождать снаружи.
Выйдя в “загон”, я сел за ближайший пустой стол; парень, что тюкал на пишущей машинке, все еще находился в комнате, но того, который разговаривал по телефону, уже не было. Зато теперь еще два стола оказались занятыми; за одним полицейский заполнял какие-то бланки, за другим его коллега жевал бутерброд, запивал кофе и читал “Дейли ньюс”.
Ощущение, что все это мне до боли знакомо, усилилось, хотя чисто внешне это помещение мало чем напоминало дежурку в участке, в котором я раньше работал. И все же атмосфера была настолько похожей, что, когда раздался звонок, я огляделся, чтобы проверить, не моя ли очередь отвечать на вызов. Смущенный, я опустил глаза на лежавшие на коленях руки, надеясь, что никто не заметил моего движения и не понял его. Я сидел в таком положении, пока не вернулся стенографист с отпечатанными экземплярами моего нового заявления. Я подписал их один за другим, и он отправился с ними обратно в кабинет к капитану. Мне ничего не оставалось, как ждать.
Капитан Линтер вышел из кабинета и, подойдя ко мне, остановился. Стоя, он казался приземистее, чем когда сидел за столом. Он сказал:
— Прежде чем вы уберетесь отсюда, Тобин, я вам кое-что должен высказать. Я ждал.
— Для меня новость, что вы живете на моем участке, — заявил он. — Не знал об этом до сегодняшнего дня. И, поверьте, далеко не в восторге. Если у вас есть голова на плечах, сидите смирно и не высовывайтесь.
— Не буду, — пообещал я.
— Тогда все, — буркнул он. — Можете идти.
— Меня обещали отвезти домой.
— У меня нет лишних людей, — отрезал он и, повернувшись, направился в свой кабинет. Домой я поехал на такси.
Кейт, проходя мимо по дороге из кухни, сказала:
— Не волнуйся, сиди спокойно, Митч. Я никого не пущу.
— Ладно. — Я остался стоять возле телевизора, глядя на дверь в гостиную и пытаясь различить голоса за доносившейся с экрана музыкой. Билл сегодня вернулся из Лонг-Айленда и возился наверху у себя в комнате с каким-то своим таинственным прожектом, так что вполне могли прийти и к нему.
Когда через минуту вернулась Кейт, на лице ее была тревога, а за ней вошли двое мужчин в штатском.
— Это детективы, Митч, — сообщила она.
Взглянув на них, я попытался прочитать по их лицам, известно ли им — кто я, но они оба были бесстрастны. Молодые ребята, аккуратные, но слегка тяжеловатые. Один из них обратился ко мне:
— Мы хотели бы, чтобы вы проехали с нами, мистер Тобин, если располагаете временем.
— Что случилось? — поинтересовался я.
— Ничего. Просто нам хотелось бы уточнить кое-что из вашего заявления по делу Вилфорда.
— А здесь этого сделать нельзя?
Другой резонно возразил:
— С вами хочет поговорить капитан, мистер Тобин. Много времени это не займет, и мы сразу же привезем вас обратно.
Я мрачно вслушивался в знакомые интонации. Когда-то подобные заверения срывались и с моих собственных губ, и отзвуки когда-то привычных слов вызвали массу воспоминаний. Когда я трепался подобным образом, то иногда мои слова соответствовали действительности, но зачастую являлись заведомой ложью, своего рода тактическим маневром — попыткой доставить за решетку потенциально опасного субъекта без лишнего шума и неприятностей.
На этот раз они, похоже, говорили правду. Не было никаких причин отнести меня в разряд особо опасных, а глядя на откровенно скучающие физиономии этих двоих, я понял, что они далеки от подобных намерений. Но зачем тогда забирать меня с собой? Возможно, просто из принципа, чтобы жизнь мне медом не казалась. В любом случае мне ничего не оставалось, как подчиниться и испытать на собственной шкуре, что будет дальше.
— Мне нужно обуться, — сказал я. — Ботинки наверху.
— Какой разговор? Конечно!
Наверх никто за мной не последовал — еще один признак того, что в данную минуту надо мной пока не дуло и не капало. Я пробыл у себя недолго — чтобы не тянуть резину и побыстрей со всем разделаться, поэтому наспех надел приличную рубашку и натянул ботинки.
Они поджидали уже у дверей. Я сказал Кейт, что если не вернусь через час, то позвоню, и мы вышли из дому.
У входа стояла их машина — зеленый “Меркурий”.
— Куда садиться? — спросил я.
— Пожалуй, лучше на заднее сиденье, — ответил один. Они вдвоем уселись спереди, и мы тронулись с места. Тот, что не вел машину, повернулся и, улыбнувшись мне через плечо, сказал:
— Не стоило оговаривать время с женой. Мы и в самом деле привезем вас домой.
— Как знать, — пожал я плечами.
— А что она будет делать, если вы через час не явитесь?
— Сядет на телефон. Он кивнул:
— Я так и думал. Верно, что вы раньше служили в полиции?
— Верно.
Он продолжал глядеть на меня, улыбаясь ожидал, что я что-нибудь добавлю, — значит, ему еще была неизвестна вся моя подноготная. Но уж я-то точно не собирался ничего ему выкладывать; когда молчание сделалось тягостным, я отвернулся и начал разглядывать проплывавшие сбоку здания, после чего разговор в машине закончился.
Участок, в который мы прибыли, размещался в старом кирпичном здании с выложенными плиткой ступенями; с одной стороны к нему примыкало пошивочное ателье, а с другой стороны — мрачноватая на вид общеобразовательная школа. Мы припарковались возле самого гидранта, и они препроводили меня вовнутрь; теперь как тот, так и другой изменили отношение ко мне — держались гораздо более холодно. Мы поднялись на второй этаж, здесь мне велели сесть в коридоре на скамейку и подождать, и оба моих сопровождающих вошли в дверь с надписью “Отряд детективов” на матовом стекле.
Я давно уже не бывал в подобных местах, и нахлынувшее на меня чувство причастности ко всему этому, казалось бы, давно забытое, всколыхнуло меня гораздо сильнее, чем я предполагал. Мне было не по себе — от покоробленного дерева старой скамьи, от стен, выкрашенных в два слоя зеленой краской, от покрытого потемневшим лаком дощатого пола и от потолка, покрашенного успевшими потемнеть белилами и облупившегося в одном углу. Пока я сидел там в полном одиночестве, мое беспокойство и возбуждение все нарастали, пока наконец я не выдержал, встал и начал расхаживать взад-вперед по коридору, чтобы снять напряжение. Все попытки умерить свою прыть ни к чему не приводили: я постоянно сбивался на все более быстрый шаг, затем, опомнившись, пытался перейти на размеренную походку, но снова сбивался на рысь, и боюсь, что со стороны здорово смахивал на новобранца, который учится ходить в строю.
Я ждал всего несколько минут, но они показались мне вечностью. В коридор вышли те же самые, что меня привезли, двое детективов, и тот, который прежде пытался завязать со мной беседу, произнес:
— Вас хочет видеть капитан Линтер.
Он продолжал держаться холодно из-за моего нежелания разговаривать с ним в машине.
Я пошел за ним, и меня провели сквозь “загон” — длинную унылую комнату, вдоль которой тянулись в ряд небольшие квадратные деревянные столы с телефонами, почти все пустые — явление, впрочем, обычное. Какой-то парень в одной рубашке без пиджака тыкал пальцами в клавиши стоявшей в углу дряхлой пишущей машинки, другой, сидя за одним из столов, негромко бубнил по телефону.
Табличка на двери в противоположном конце комнаты гласила: “Капитан”. Они остановились, отступили по сторонам, дали мне пройти и закрыли за мной дверь.
Теперь я оказался в маленьком квадратном офисе, отделанном той же цветовой гаммой, что и коридор. В глаза сразу бросался большой деревянный письменный стол, аккуратно прибранный, но донельзя обветшалый. Прочая мебель — диван, деревянные стулья, еще стол — была столь же преклонного возраста, за исключением стоящего в углу новенького, поблескивающего серым металлом несгораемого шкафа для хранения документов. На стенах висели в рамках портреты президента, нынешнего мэра и других менее известных личностей.
В комнате находились двое мужчин, оба лет пятидесяти с небольшим, одетые в штатское. Тот, что сидел на диване, был худой и долговязый, с густыми седеющими волосами и изрезанным морщинами бледным лицом. Другой, за письменным столом — очевидно, капитан Линтер, — лысеющий грузный мужчина, судя по всему, был в курсе того, что меня вышвырнули из полиции: он глянул на меня с нескрываемым отвращением и произнес:
— Значит, вы — Тобин.
Я ничего не ответил по той причине, что говорить было нечего.
Он повернул голову со словами:
— Это капитан Дрисколл, двадцать седьмой отряд.
— Рад познакомиться, — произнес я, и капитан Дрисколл ответил кивком.
— Капитан Дрисколл желает поговорить с вами по делу об убийстве, свидетелем которого вы оказались, происшедшем на его участке, — объявил он и, снова повернув голову, добавил:
— Что ж, он в вашем полном распоряжении, — и поднялся на ноги. — Я буду в коридоре.
Капитан Дрисколл поблагодарил его, подождал, пока капитан Линтер выйдет из кабинета, затем поглядел на меня и сказал:
— Присаживайтесь, Тобин.
— Спасибо. — Я уселся на деревянный стул недалеко от него. Он достал трубку и темный кожаный кисет и, не отрывая глаз от трубки, которую набивал табаком, произнес:
— Вы проходите свидетелем по делу об этом двойном убийстве на моем участке.
— Да, я был там.
Он поглядел на меня, затем снова на кисет и трубку.
— Почему вы там оказались?
— Меня попросила прийти Робин Кеннеди. Она — моя родственница, троюродная сестра.
— Почему она вас об этом попросила? — Он отложил кисет и посмотрел мне прямо в глаза. Я объяснил:
— Ее друзьям из этого кафетерия не давал покоя какой-то полицейский в штатском. Они не знали, чего он хочет — может, денег, и она попросила меня с ним поговорить.
Он медленно кивнул, засунул трубку в рот и начал охлопывать себя по карманам в поисках спичек.
— У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал он. Я вынул из кармана спички и протянул ему. Видя, что он выжидательно смотрит на меня, я спросил:
— Какой?
— Спасибо, — поблагодарил он и, взяв спички, закурив трубку и выпустив дымок, продолжал:
— Мне кажется, вы обвиняете одного из моих людей в вымогательстве. — Он задул все еще горевшую спичку, наклонился, чтобы бросить ее в пепельницу на столе капитана Линтера, отклонился на спинку дивана и снова поглядел на меня. — Вы располагаете какими-нибудь свидетельствами в пользу этого обвинения?
— Мне следовало догадаться, — ответил я. На его лице обозначилось недоумение.
— О чем вам следовало догадаться?
— Я слишком давно не имел дела с полицией, — объяснил я. — Иначе бы я догадался, зачем ко мне приехали. Мне следовало сообразить, что капитан полиции не явится сюда ради того, чтобы допрашивать меня по делу об убийстве.
— Боюсь, что я не улавливаю хода ваших мыслей, — признался он.
Вынув трубку изо рта, он держал ее в руке, с риском дать ей погаснуть. В другой его руке все еще были мои спички.
— Давайте снова пройдемся по моему заявлению, — попросил я.
— Не вижу в этом необходимости.
— Это не займет много времени.
Он пожал плечами, спохватился, что держит в руке мои спички и потянулся, чтобы вернуть их мне.
— Благодарю, — сказал я. — Робин Кеннеди сообщила мне, что какой-то полицейский в штатском обратил их внимание на некоторые нарушения, касающиеся кафетерия. Они не совсем хорошо поняли, что от них требуется, поэтому она попросила меня поговорить с этим человеком и выяснить, что им нужно делать.
Он нахмурился:
— Вы меняете свои показания?
— Нет, просто формулировку, — ответил я. — Продиктовать? Я слишком поторопился, не дав ему времени подготовиться к такому обороту событий. Он сказал:
— В своем первоначальном заявлении вы обвинили инспектора Донлона в попытке вымогательства. Теперь вы хотите изменить заявление. Значит, в прошлый раз вы солгали?
— Ничуть, — возразил я. — Я готов подтвердить каждое слово. Но теперь мне ясно, что мои слова можно не правильно истолковать, поэтому я хочу сделать поправки к первоначальному заявлению и заменить его новым.
— Если у вас есть доказательства не правомочных действий одного из моих подчиненных, — сказал он, — вы можете представить их. Я никого не покрываю.
— У меня нет доказательств.
— Все равно мне кажется, — решил он, — что ваше первоначальное заявление может служить основанием для разбирательства.
— Нет. Я только передал те подозрения, которыми со мной поделилась Робин Кеннеди. Я не сообщал, верю я ей или нет.
— Вы ей верите?
— У меня нет на этот счет своего мнения.
К этому моменту наша взаимная неприязнь резко возросла, и мы не находили нужным ее скрывать. Его трубка в правой руке погасла. Он спросил:
— Вы всегда были таким циником, Тобин? Или в вас говорит ожесточение против полиции?
— Я знаю, как устроен этот мир, — ответил я. — Вы вряд ли захотите заставить меня придерживаться первоначального заявления.
Я видел его колебания и знал, чем они вызваны. Он пришел сюда с определенной целью и добился ее слишком легко. Капитан приготовился к тому, что из меня придется в поте лица вышибать новое заявление о Донлоне, а вместо этого я сам предложил изменить свои показания, не дав ему даже опомниться. Ему предстояла неприглядная работенка, мы оба это знали, а я пошел ему навстречу с такой готовностью, что он поневоле оказался в одной упряжке со мной, стал мне обязанным, а ему претила даже мысль сотрудничать со мной.
И все же деваться ему было некуда. Он медленно покачал головой, поглядел на свою погасшую трубку, затем снова на меня и проговорил:
— Вы хотите сделать новое заявление?
— Естественно.
— Ладно, займусь-ка я поисками стенографиста, — пробурчал он и с неохотой поднялся на ноги.
— Спасибо, — многозначительно произнес я, явно дав ему понять, что это он должен меня благодарить.
Он вышел, не сказав ни слова.
У меня не было сомнений в личной честности капитана Дрисколла. Если бы я и в самом деле представил ему неоспоримые доказательства, что инспектор Эдвард Донлон вымогал взятку, капитан Дрисколл, безусловно, выполнил бы по отношению к тому свой служебный долг. С другой стороны, я не сомневался, что капитан Дрисколл и без того знал всех своих людей как облупленных и был в курсе, кто в его отряде нечист на руку, но предпочитал не выносить сор из избы и помалкивал до поры до времени, пока никто не засветился.
В данном случае преступление в “Частице Востока” представляло неоспоримое и явное убийство при наличии подозреваемого, взятого под стражу, и мое заявление совсем некстати припутывало к нему щекотливую тему коррупции среди полицейских. И добившись, чтобы оно не бросало никакой тени на его сотрудника, он значительно упростил ситуацию.
Разумеется, он предпочел бы немного дипломатии — и то, что я сразу взял быка за рога, поставило его в неловкое положение. Но меня вывел из себя этот неприглядный способ спасения чести мундира, и вообще все в этом здании действовало мне на нервы. Я не желал играть в их игры, мне хотелось только побыстрей сделать то, что от меня требовалось, и уехать домой.
Через несколько минут явился стенографист, тощий патрульный в форме и толстых очках. Он сел за стол и, сосредоточенно выводя свои каракули, записал мое заявление. Когда я закончил, он сказал:
— Я скоро, — и вышел.
Стуча каблуками, вернулся капитан Линтер. Не скрывая презрения, он обратился ко мне:
— Капитан Дрисколл закончил с вами разбираться. Можете подождать снаружи.
Выйдя в “загон”, я сел за ближайший пустой стол; парень, что тюкал на пишущей машинке, все еще находился в комнате, но того, который разговаривал по телефону, уже не было. Зато теперь еще два стола оказались занятыми; за одним полицейский заполнял какие-то бланки, за другим его коллега жевал бутерброд, запивал кофе и читал “Дейли ньюс”.
Ощущение, что все это мне до боли знакомо, усилилось, хотя чисто внешне это помещение мало чем напоминало дежурку в участке, в котором я раньше работал. И все же атмосфера была настолько похожей, что, когда раздался звонок, я огляделся, чтобы проверить, не моя ли очередь отвечать на вызов. Смущенный, я опустил глаза на лежавшие на коленях руки, надеясь, что никто не заметил моего движения и не понял его. Я сидел в таком положении, пока не вернулся стенографист с отпечатанными экземплярами моего нового заявления. Я подписал их один за другим, и он отправился с ними обратно в кабинет к капитану. Мне ничего не оставалось, как ждать.
Капитан Линтер вышел из кабинета и, подойдя ко мне, остановился. Стоя, он казался приземистее, чем когда сидел за столом. Он сказал:
— Прежде чем вы уберетесь отсюда, Тобин, я вам кое-что должен высказать. Я ждал.
— Для меня новость, что вы живете на моем участке, — заявил он. — Не знал об этом до сегодняшнего дня. И, поверьте, далеко не в восторге. Если у вас есть голова на плечах, сидите смирно и не высовывайтесь.
— Не буду, — пообещал я.
— Тогда все, — буркнул он. — Можете идти.
— Меня обещали отвезти домой.
— У меня нет лишних людей, — отрезал он и, повернувшись, направился в свой кабинет. Домой я поехал на такси.
Глава 9
В дверях меня встретила Кейт со словами:
— Митч, тебя кое-кто желает повидать.
По выражению ее лица я понял, что мне этот визит не доставит удовольствия и что она не собирается уговаривать меня делать то, чего я не хочу. Не проходя в дом, чтобы держаться подальше от двери в гостиную, я спросил:
— Кто?
— Юноша по имени Халмер Фасе. Он тоже совладелец кафетерия.
— Я не хочу его видеть, Кейт. С меня хватит...
— Митч...
— Нет, — отрезал я. Затем прошел мимо нее, миновал дверь в гостиную и начал подниматься по лестнице. Она произнесла мне вдогонку:
— Митч, Джордж Пэдберри мертв.
Я остановился. Поглядел на нее сверху вниз со ступенек:
— Как?
— Его сбила машина. Через полчаса после его вчерашнего звонка. Он умер сегодня утром в больнице, не приходя в сознание.
Я нахмурился и до боли вцепился в перила. Только бы ото всего этого держаться подальше!
— Одно с другим никак не связано.
— Митч! — воскликнула она.
— Что говорит полиция?
— То же, что и ты. Не имеет никакого отношения к убийству.
— Им виднее, чем нам, — пожал я плечами.
— Нет, не виднее, — раздался голос, и в дверях гостиной появился высокий худой, похожий на подростка негр со светлым оттенком кожи, лет около двадцати, одетый в опрятный костюм, сшитый по последней моде. — Они наблюдают со стороны, — сказал он. — А мы замешаны вплотную.
— Кроме меня, — возразил я. — Я не имею к вам никакого отношения. Моя хата с краю.
— Митч!
Я обернулся к Кейт.
— Капитан полиции, — объяснил я, — только что посоветовал мне сидеть и не высовываться, что я и собираюсь делать.
Мальчишка — Халмер Фасе, как его назвала Кейт, — возразил:
— Я здесь по той причине, мистер Тобин, что полагаю, что вы с нами заодно, повязаны одной веревочкой.
— Вот уж в чем не уверен.
— Мы еще не знаем, почему он сбил Джорджа, — продолжал юноша. — Если это звенья одной цепи, тогда следующий — я, а затем — вы.
Вмешалась Кейт:
— Митч, тебе нельзя держаться в стороне. Что, если на тебя тоже начнут охоту?
— Тогда я и стану беспокоиться.
— А как же Джордж Пэдберри? — спросила Кейт.
— Никак. Он же умер.
— Через полчаса после того, как ты отказался с ним разговаривать.
Я махнул рукой:
— Нет, даже ты не сможешь меня убедить, что его убили. Халмер Фасе покачал головой.
— Вот так и бывает, когда не желаешь ни во что вмешиваться, мистер Тобин, — сказал он. — Сегодня вам это до лампочки, а завтра уже слишком поздно.
— Я за смерть Джорджа Пэдберри не в ответе, — сказал я. Он наградил меня понимающей, полной презрения улыбкой.
— Прощай, детка, — с издевкой пропел он и повернулся к двери.
— Подожди, — остановила его Кейт. — Не уходи пока. А ты ступай наверх, Митч, — продолжала она, — и подумай хорошенько. Подумай о Робин, которую из Белльвью собираются перевести в тюрьму. Подумай о Джордже Пэдберри, и об этом парне, и о своей собственной семье. Когда все обдумаешь, найдешь нас на кухне. — Она повернулась к негру:
— Пошли, Хал-мер. Хочешь холодного кофе?
Он улыбнулся:
— Не отказался бы, — и они вместе отправились на кухню.
На второй этаж я так и не поднялся. Вместо этого присел на ступеньку и почувствовал, как сердце сжимает ледяная рука. Но все, чего мне хотелось, — забиться поглубже в нору и даже носа не высовывать наружу.
Пока я так сидел, в дом с шумом ворвался Билл. Ему было четырнадцать лет, и он как раз находился в стадии перехода от подросткового возраста к таинственному возмужанию, как и владельцы “Частицы Востока”. Я не знал, насколько много ему известно о моем постыдном прошлом, и не пытался узнать. Пропасть отчуждения между мной и моим сыном расширялась. Я понимал, что в основном это моя вина, но нельзя было добиться сближения, не раскрыв душу, а идти на такой шаг мне ни в коем случае не хотелось.
Теперь он топал вверх по ступенькам, держа в руке коричневую холщовую сумку, и, остановившись рядом со мной, спросил:
— Ты что тут делаешь, па?
— Думаю, — ответил я. — Что у тебя там?
— Радиолампы. Ну ладно, пока.
— Пока.
Он снова затопал наверх, оставив меня в одиночестве. Я помотал головой, поднялся на ноги и спустился на кухню, где за столом сидел Халмер Фасе.
— Ты можешь связаться с братом Джорджа Пэдберри? Тем самым без пяти минут адвокатом?
— Ральфом? Конечно.
— Он нам понадобится. Позвони ему. Халмер вскочил на ноги:
— Чтобы он сюда приехал?
— Да.
Он улыбнулся:
— Есть, сэр.
— Кто еще связан с “Частицей Востока”? У вас есть другие партнеры?
— Двое, — ответил он. — Они вам нужны?
— Да. Телефон в прихожей.
— Когда они вам потребуются?
— Как можно скорее.
— Будет сделано! — отчеканил он и побежал в прихожую. Я поглядел на Кейт и сказал:
— Не ухмыляйся, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты знала, что мне все это ненавистно, поэтому я собираюсь как можно быстрее покончить с этим делом и потом опять забиться в свою нору.
— Все правильно, Митч, — кивнула она. — Ты прав, как всегда.
Это означало лишь то, что она не поверила ни единому моему слову.
— Митч, тебя кое-кто желает повидать.
По выражению ее лица я понял, что мне этот визит не доставит удовольствия и что она не собирается уговаривать меня делать то, чего я не хочу. Не проходя в дом, чтобы держаться подальше от двери в гостиную, я спросил:
— Кто?
— Юноша по имени Халмер Фасе. Он тоже совладелец кафетерия.
— Я не хочу его видеть, Кейт. С меня хватит...
— Митч...
— Нет, — отрезал я. Затем прошел мимо нее, миновал дверь в гостиную и начал подниматься по лестнице. Она произнесла мне вдогонку:
— Митч, Джордж Пэдберри мертв.
Я остановился. Поглядел на нее сверху вниз со ступенек:
— Как?
— Его сбила машина. Через полчаса после его вчерашнего звонка. Он умер сегодня утром в больнице, не приходя в сознание.
Я нахмурился и до боли вцепился в перила. Только бы ото всего этого держаться подальше!
— Одно с другим никак не связано.
— Митч! — воскликнула она.
— Что говорит полиция?
— То же, что и ты. Не имеет никакого отношения к убийству.
— Им виднее, чем нам, — пожал я плечами.
— Нет, не виднее, — раздался голос, и в дверях гостиной появился высокий худой, похожий на подростка негр со светлым оттенком кожи, лет около двадцати, одетый в опрятный костюм, сшитый по последней моде. — Они наблюдают со стороны, — сказал он. — А мы замешаны вплотную.
— Кроме меня, — возразил я. — Я не имею к вам никакого отношения. Моя хата с краю.
— Митч!
Я обернулся к Кейт.
— Капитан полиции, — объяснил я, — только что посоветовал мне сидеть и не высовываться, что я и собираюсь делать.
Мальчишка — Халмер Фасе, как его назвала Кейт, — возразил:
— Я здесь по той причине, мистер Тобин, что полагаю, что вы с нами заодно, повязаны одной веревочкой.
— Вот уж в чем не уверен.
— Мы еще не знаем, почему он сбил Джорджа, — продолжал юноша. — Если это звенья одной цепи, тогда следующий — я, а затем — вы.
Вмешалась Кейт:
— Митч, тебе нельзя держаться в стороне. Что, если на тебя тоже начнут охоту?
— Тогда я и стану беспокоиться.
— А как же Джордж Пэдберри? — спросила Кейт.
— Никак. Он же умер.
— Через полчаса после того, как ты отказался с ним разговаривать.
Я махнул рукой:
— Нет, даже ты не сможешь меня убедить, что его убили. Халмер Фасе покачал головой.
— Вот так и бывает, когда не желаешь ни во что вмешиваться, мистер Тобин, — сказал он. — Сегодня вам это до лампочки, а завтра уже слишком поздно.
— Я за смерть Джорджа Пэдберри не в ответе, — сказал я. Он наградил меня понимающей, полной презрения улыбкой.
— Прощай, детка, — с издевкой пропел он и повернулся к двери.
— Подожди, — остановила его Кейт. — Не уходи пока. А ты ступай наверх, Митч, — продолжала она, — и подумай хорошенько. Подумай о Робин, которую из Белльвью собираются перевести в тюрьму. Подумай о Джордже Пэдберри, и об этом парне, и о своей собственной семье. Когда все обдумаешь, найдешь нас на кухне. — Она повернулась к негру:
— Пошли, Хал-мер. Хочешь холодного кофе?
Он улыбнулся:
— Не отказался бы, — и они вместе отправились на кухню.
На второй этаж я так и не поднялся. Вместо этого присел на ступеньку и почувствовал, как сердце сжимает ледяная рука. Но все, чего мне хотелось, — забиться поглубже в нору и даже носа не высовывать наружу.
Пока я так сидел, в дом с шумом ворвался Билл. Ему было четырнадцать лет, и он как раз находился в стадии перехода от подросткового возраста к таинственному возмужанию, как и владельцы “Частицы Востока”. Я не знал, насколько много ему известно о моем постыдном прошлом, и не пытался узнать. Пропасть отчуждения между мной и моим сыном расширялась. Я понимал, что в основном это моя вина, но нельзя было добиться сближения, не раскрыв душу, а идти на такой шаг мне ни в коем случае не хотелось.
Теперь он топал вверх по ступенькам, держа в руке коричневую холщовую сумку, и, остановившись рядом со мной, спросил:
— Ты что тут делаешь, па?
— Думаю, — ответил я. — Что у тебя там?
— Радиолампы. Ну ладно, пока.
— Пока.
Он снова затопал наверх, оставив меня в одиночестве. Я помотал головой, поднялся на ноги и спустился на кухню, где за столом сидел Халмер Фасе.
— Ты можешь связаться с братом Джорджа Пэдберри? Тем самым без пяти минут адвокатом?
— Ральфом? Конечно.
— Он нам понадобится. Позвони ему. Халмер вскочил на ноги:
— Чтобы он сюда приехал?
— Да.
Он улыбнулся:
— Есть, сэр.
— Кто еще связан с “Частицей Востока”? У вас есть другие партнеры?
— Двое, — ответил он. — Они вам нужны?
— Да. Телефон в прихожей.
— Когда они вам потребуются?
— Как можно скорее.
— Будет сделано! — отчеканил он и побежал в прихожую. Я поглядел на Кейт и сказал:
— Не ухмыляйся, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты знала, что мне все это ненавистно, поэтому я собираюсь как можно быстрее покончить с этим делом и потом опять забиться в свою нору.
— Все правильно, Митч, — кивнула она. — Ты прав, как всегда.
Это означало лишь то, что она не поверила ни единому моему слову.
Глава 10
Гости собрались без четверти семь и мы вшестером сели за стол в гостиной, самой прохладной комнате в доме. За окном все еще палило солнце, никак не желая заходить. В гостиной, напротив, царил полумрак, создавая странное ощущение нереальности происходящего.
Халмер Фасе остался с нами ужинать, и у них с Биллом возникла оживленная беседа по поводу каких-то электронных премудростей, из которой выяснилось, что Билл возится у себя в комнате с самодельным фонографом, который собирает из найденных где попало деталей. За время этого ужина Билл поведал Халмеру больше, чем мне, наверное, за целый год, и я с болью осознал, до какой степени нуждаюсь в общении с собственным сыном. Я завидовал тому, с какой легкостью Халмер общается с Биллом, знал, что зависть моя до абсурда нелепа, и все равно ничего не мог с собой поделать.
После ужина мы с Халмером перешли в гостиную и завязали неловкий разговор. Мы оба не знали, как друг к другу относиться, поэтому беседовали очень сдержанно и на самые безобидные темы — о погоде, дорогах и бейсболе, — о чем угодно, только не о том, из-за чего мы и оказались вместе. По мере прибытия остальных Халмер представлял их мне, и к нашей скованной беседе присоединялся очередной участник. Когда Кейт, помыв посуду, составила нам компанию, разговор стал чуть более непринужденным, но все еще велся, как говорится, вокруг да около.
Ральф Пэдберри, прибывший первым, чем-то разительно напоминал своего покойного брата, и в то же время резко от него отличался. Джордж Пэдберри отрастил длинные патлы, отпустил пушистые усы и щеголял в свитере с широким воротом, в то время как Ральф Пэдберри предпочел ничем не выдающуюся внешность типичного городского клерка, с приглаженными волосами, чисто выбритым лицом, недорогим строгим костюмом, рубашкой и галстуком, с очками в роговой оправе. Ему только портфеля в руках не хватало.
И еще он казался неестественно бледным из-за странной голубизны вокруг глаз — следствия недавно перенесенного шока. И дня не прошло, как он лишился брата, и это не могло не оставить отпечаток на его лице.
Следующей появилась девушка по имени Вики Оппенгейм. Низенькая и пухленькая, она была одета во все черное — свитер, юбка, чулки, туфли — и, должно быть, умирала от жары, но не показывала этого. Ее длинные черные волосы, собранные на затылке эластичной лентой, свободно падали на плечи. Она была довольно симпатичной и очень непосредственной. На ее лице, несомненно, обычно всегда сияла радостная улыбка, которую она теперь, ввиду серьезности момента, без особого успеха пыталась подавить.
— Господи, — вырвалось у нее после того, как Халмер нас познакомил. — Не знаю, что и сказать. Ей-богу.
Кейт пришла мне на помощь, обратившись к девушке:
— Мы все не знаем, что сказать, Вики. Присаживайся. Последним явился парень по имени Эйб Селкин, тощий, напряженный, с горящими глазами, жиденькой бороденкой, сообразительный и энергичный — пожалуй, даже слишком. Он окинул комнату быстрым и цепким взглядом и поинтересовался:
Халмер Фасе остался с нами ужинать, и у них с Биллом возникла оживленная беседа по поводу каких-то электронных премудростей, из которой выяснилось, что Билл возится у себя в комнате с самодельным фонографом, который собирает из найденных где попало деталей. За время этого ужина Билл поведал Халмеру больше, чем мне, наверное, за целый год, и я с болью осознал, до какой степени нуждаюсь в общении с собственным сыном. Я завидовал тому, с какой легкостью Халмер общается с Биллом, знал, что зависть моя до абсурда нелепа, и все равно ничего не мог с собой поделать.
После ужина мы с Халмером перешли в гостиную и завязали неловкий разговор. Мы оба не знали, как друг к другу относиться, поэтому беседовали очень сдержанно и на самые безобидные темы — о погоде, дорогах и бейсболе, — о чем угодно, только не о том, из-за чего мы и оказались вместе. По мере прибытия остальных Халмер представлял их мне, и к нашей скованной беседе присоединялся очередной участник. Когда Кейт, помыв посуду, составила нам компанию, разговор стал чуть более непринужденным, но все еще велся, как говорится, вокруг да около.
Ральф Пэдберри, прибывший первым, чем-то разительно напоминал своего покойного брата, и в то же время резко от него отличался. Джордж Пэдберри отрастил длинные патлы, отпустил пушистые усы и щеголял в свитере с широким воротом, в то время как Ральф Пэдберри предпочел ничем не выдающуюся внешность типичного городского клерка, с приглаженными волосами, чисто выбритым лицом, недорогим строгим костюмом, рубашкой и галстуком, с очками в роговой оправе. Ему только портфеля в руках не хватало.
И еще он казался неестественно бледным из-за странной голубизны вокруг глаз — следствия недавно перенесенного шока. И дня не прошло, как он лишился брата, и это не могло не оставить отпечаток на его лице.
Следующей появилась девушка по имени Вики Оппенгейм. Низенькая и пухленькая, она была одета во все черное — свитер, юбка, чулки, туфли — и, должно быть, умирала от жары, но не показывала этого. Ее длинные черные волосы, собранные на затылке эластичной лентой, свободно падали на плечи. Она была довольно симпатичной и очень непосредственной. На ее лице, несомненно, обычно всегда сияла радостная улыбка, которую она теперь, ввиду серьезности момента, без особого успеха пыталась подавить.
— Господи, — вырвалось у нее после того, как Халмер нас познакомил. — Не знаю, что и сказать. Ей-богу.
Кейт пришла мне на помощь, обратившись к девушке:
— Мы все не знаем, что сказать, Вики. Присаживайся. Последним явился парень по имени Эйб Селкин, тощий, напряженный, с горящими глазами, жиденькой бороденкой, сообразительный и энергичный — пожалуй, даже слишком. Он окинул комнату быстрым и цепким взглядом и поинтересовался: