неосвещенных окон дробилась тысячью отражений бледная луна. По тротуару
одиноко брел патрульный полицейский; он шагал, устремив взгляд на освещенный
циферблат уличных часов и ничего не подозревая о лихорадочной работе,
кипевшей у него под ногами. Все его мысли были сосредоточены на чашке кофе,
ждавшей его в конце обхода. Кошка молнией перебежала ему дорогу и шмыгнула в
тень.
А тем временем там, глубоко внизу, под нависшими бетонными громадами,
вдали от миллионов ничего не подозревающих, мирно спящих горожан, четыреста
человек фанатично трудились, готовя ужасную новость на грядущее утро.
Телеграфные ключи и скоростные печатающие аппараты отбивали то краткие
быстрые сообщения, то более длинные и зловещие. Бешено грохотали телетайпы,
выдавая горы информации. Надрывались телефоны, выплевывая чьи-то
металлические голоса. Мощный многоканальный коротковолновый передатчик
посылал через высотную антенну тревожные имнульсы по всему миру.
Стекающиеся отовсюду новости анализировались, сравнивались,
классифицировались. Бликер завершил опыт. Сообщает, что видит два шара,
парящие над Делавер авеню. 0'кей, передайте Бликеру, чтобы он забыл о них -
если сумеет! Звонит Уильямс. Говорит, что провел опыт и теперь видит
светящиеся шары. Поблагодарите Уильямса, и пусть он как можно скорее
куда-нибудь скроется! На проводе Толлертон. Опыт дал положительные
результаты. Он наблюдает вереницу голубых шаров, на большой высоте
пересекающих Потомак. Пусть спустится в укрытие и вздремнет.
- Это вы, Толлертон? Спасибо за информацию. Извините, но нам не
разрешено говорить, насколько результаты других опытов совпали с вашими.
Почему? Ну, конечно, ради вашей же безопасности. А теперь выкиньте все из
головы и ступайте баиньки!
Вокруг царил шумный, но методичный шурум-бурум: каждый звонок
пробивался сквозь встречные вызовы, каждый далекий абонент стремился
опередить остальных. Вот мужчина отчаянно вцепился в трубку, уже раз в
двадцатый пытаясь связаться со станцией ВРТС в Колорадо. Отчаявшись, он
сделал запрос в полицейское управление Денвера В другом углу радист
терпеливо и монотонно повторял в микрофон:
- Вызываю авианосец Аризона. Вызываю авианосец Аризона.
Ровно в четыре часа посреди этой суматохи появились двое; они вышли из
туннеля, по которому вот уже десять лет вывозили на поверхность тысячи еще
влажных газет, чтобы срочно доставить их на железнодорожную станцию.
Войдя, первый почтительно придержал дверь, пропуская вперед своего
спутника, высокого плотного мужчину со стальной шевелюрой и светло-серыми
глазами, спокойно и непреклонно глядевшими с жестковатого лица.
Он остановился и оценивающим взглядом окинул помещение.
- Господа, перед вами президент! - сказал его провожатый.
Наступила тишина. Все встали, вглядываясь в хорошо знакомые черты.
Глава государства знаком призвал их продолжать работу и вместе с
сопровождающими проследовал в отдельную кабину. Там он надел очки, взял в
руки несколько машинописных листков и придвинулся к микрофону.
Вспыхнула сигнальная лампочка. Президент заговорил. Голос его звучал
спокойно и уверенно, в интонациях ощущалась убедительная сила. Тонкая
аппаратура, скрытая в другом подземелье, на расстоянии двух кварталов,
улавливала его голос и воспроизводила в двух тысячах копий.
После его отъезда аппаратура, работавшая на полную мощность, выдала две
тысячи катушек магнитной пленки. Их быстро собрали, упаковали в
герметические контейнеры и увезли.
Стратоплан Нью-Йорк - Сан-Франциско, вылетевший в пять часов, унес на
борту две дюжины копий речи президента, спрятанных среди груза. Три из них
он успел оставить в пунктах посадки, после чего пилот потерял власть над
своими мыслями и стратоплан исчез навсегда.
Специальный рейс 4.30 на Лондон получил десяток копий, благополучно
перенес их через Атлантику и доставил в пункт назначения. Пилоту и его
помощнику сказали, что в запечатанных контейнерах находятся микрофильмы. Они
и считали, что там микрофильмы; поэтому те, кого их мысли могли бы,
заинтересовать, невольно обманулись, поверив в истинность сказанного.
До наступления критического часа по назначению попали примерно три
четверти копий. Из оставшейся четверти несколько задержались в пути по
естественным и непредвиденным причинам, остальные же явились первыми
потерями в новой беспощадной войне. Конечно, президент и сам мог бы без
труда произнести эту речь по всем программам сразу. Но речь его также без
труда могла быть прервана на первой фразе затаившейся в микрофоне смертью.
Теперь же целых полторы тысячи президентов ждали с речью наготове у полутора
тысяч микрофонов, разбросыных по всему земному шару одни в американских
посольствах и консульствах в Европе, Азии и Южной Америке, другие - на
дальних островах, затерянных в Тихом Океане, некоторые - на боевых кораблях,
вдали от людей и витонов. Десять расположились в безлюдных просторах
Арктики, где о витонах напоминали только безопасные вспышки в небесах.
В семь утра в восточных штатах, в полдень в Великобритании и в свое
время - в каждой точке планеты новость выплеснулась на первые страницы
газет, вспыхнула на теле и стереоэкранах, загремела из громкоговорителей и
радиоприемников, зазвучала с крыш домов.
Стон недоверия и ужаса вырвался у человечества. Он становился все
громче по мере того, как росла вера в реальность происходящего, и наконец
перешел в истерический вопль.
В голосе человечества звучало постигшее его потрясение, которое каждая
раса выражала в соответствии со своим эмоциональным складом, каждая нация -
со своими убеждениями, каждый человек - со своим темнераментом. В Нью-Йорке
обезумевшая толпа до отказа забила Таймс Сквер. Люди толкались, орали,
потрясали кулаками в хмурые небеса, распалившись, как загнанные в угол
крысы. В Центральном парке более благопристойная толпа молилась, распевала
гимны, взывала к Иисусу, оглашая воздух то протестами, то рыданиями.
В это же утро лондонская Пикадилли обагрилась кровью сорока самоубийц.
На Трафальгарской площади негде было яблоку упасть. Даже знаменитые каменные
львы скрылись под наплывом обезумевших толп. Кто-то требовал августейшего
присутствия Георга Восьмого, кто-то отдавал приказы самому Всемогущему. И
вот когда львы, казалось, от страха припали к земле еще ниже, чем
перепуганное человечество, когда побледневшие, покрытые испариной лица были
устремлены на ораторов, вещавших, что смерть есть расплата за содеянные
грехи, колонна Нельсона переломилась у основания, накренилась, на какое-то
мгновение, показавшееся вечностью, застида, как бы опираясь на другую
колонну, образованную людскими воплями, потом рухнула, придавив триста
человек. Фонтан змоций взмыл до небес - утоляющих жажду эмоций!
В то утро мусульмане переходили в христианство, а христиане ударялись в
пьянство. Народ метался между церковью и публичным домом, частенько
заканчивая психушкой. Грешники спешили омыться святой водой, а праведники -
забыться, погрязнув в пороке. Каждый сходил с ума по-своему. Каждый был
витонской коровой с набухшим выменем, получившей нужную подкормку.
И все же новость вышла наружу, несмотря на все попытки помешать этому,
несмотря на все созданные препятствия. Не все газеты откликнулись на
распоряжение правительства отдать первые страницы президентскому воззванию.
Многие, решив отстоять независимость прессы или, вернее, тупое упрямство
своих владельцев, внесли изменения в предоставленные им копии - добавили
юмора или нагнали страха, каждая по своему вкусу, - сохранив таким образом
освященную веками свободу допускать грубые искажения, именуемые свободой
печати. Несколько газет наотрез отказались печатать столь очевидную
галиматью. Некоторые упомянули новость в редакционных статьях,
охарактеризовав ее как явный предвыборный фокус, на который они и не
подумают клюнуть. Другие же честно старались сделать все возможное, но это
им не удалось.
"Нью-Йорк Таймс" вышла с опозданием, известив читателей, что ее
утренний выпуск не увидел свет в связи с "внезапными потерями в штате". В то
утро в редакции умерло десять сотрудников.
"Канзас Сити Стар" вышла вовремя, громогласно требуя ответа на вопрос:
что за очередную утку, рассчитанную на выкачивание денег, состряпали в
Вашингтоне на этот раз? Ее штат не пострадал.
В Эльмире редактор местной "Газетт" сидел за своим столом. Он был
мертв. Окоченевшие пальцы все еще сжимали полученную по телетайпу из
Вашингтона копию президентской речи. Помощник редактора, попытавшийся взять
листок, упал замертво у ног своего шефа. Третий распростерся у дверей -
репортер, погибший от безрассудного намерения исполнить долг, за который
отдали свои жизни его товарищи.
Радиостанция ВТТЦ взлетела в воздух в тот самый миг, когда ее микрофоны
включились, и диктор уже открыл рот, чтобы прочитать новости, за которыми
должна была последовать речь президента.
В конце недели подвели итог: семнадцать радиостанций в Соединенных
Штатах и шестьдесят четыре по всей планете были загадочным образом выведены
из строя некими сверхъестественными силами, причем как раз в нужное время,
чтобы не допустить трансляции нежелательных для противника новостей. Тяжелые
потери понесла и пресса. В критический момент редакционные здания рушились
от каких-то неведомых взрывов или же самые информированные члены редакций
гибли один за другим.
И все же мир узнал. Он получил ту весть, которую так тщательно
готовили. Даже невидимки не вездесущи.
Новость вышла наружу, и несколько избранных почувствовали себя в
безопасности. Зато всех остальных охватил ужас.
Вилл Грэхем вместе с лейтенантом Волем сидели у профессора Юргенса на
Линкольн Парнуэй и просматривали вечерние выпуски всех газет, которые
удалось раздобыть.
- Реакция в точности такая, как и следовало ожидать, - заметил Юргенс.
- Сплошная мешанина. Вот, взгляните!
Он развернул "Бостон Транскрипт". В газете не было никаких упоминаний о
невидимых силах, зато три колонии занимала передовая статья, содержавшая
яростные нападки на правительство.
"Нас не интересует, правда или ложь - мрачная сенсация, обнародованная
нынче утром, - вещал ведущий обозреватель "Трансирипт". - Зато нас
интересует, кто за ней стоит. Тот факт, что правительство взяло на себя
полномочия, которые избиратели ему никогда не давали, и практически
узурпировало первые страницы всех газет страны, мы рассматриваем как первый
шаг и диктатуре. Мы наблюдаем тенденцию к методам, которые наша свободная
демократическая страна не потерпит никогда, ни на единый миг, и которые
столкнутся с нашим непреклонным протестом, пока мы еще сохраняем свободу
голоса".
- Возникает вопрос, чьи взгляды выражает газета, - озабоченно сказал
Грэхем. - Можно предположить, что автор писал ее абсолютно честно и с
наилучшими намерениями. Вот только неизвестно, действительно ли он так
считает, или эти мысли коварно внушены ему извне, но он воспринимает их как
свои собственные и верит, что так оно и есть.
- Да, такая опасность существует, - согласился Юргенс.
- По нашим данным, витоны способны склонять общественное мнение в любую
сторону, незаметно внушая мысли, которые наилучшим образом служат их целям.
Поэтому разобраться, какие взгляды возникли и развились сами по себе, а
какие навязаны извне, практически невозможно.
- В этом вся трудность, - подтвердил профессор. - Витоны имеют
колоссальное преимущество: ведь они держат человечество в своих руках,
разделяя его, несмотря на все наши попытки к объединению. Теперь каждый раз,
когда какой-нибудь интриган начнет мутить воду, мы должны задать себе
жизненно важный вопрос: кто за этим стоит? - Он нацелил длинный тонкий палец
на статью, о которой шла речь. - Вот вам первый психологический удар,
нанесенный врагом, первый выпад против замышляемого единства - ловко
посеянное подозрение, что где-то якобы таится угроза диктатуры. Добрый
старый прием: облить противника грязью. И каждый раз на удочку попадаются
миллионы. И всегда будут попадаться - ведь люди скорее поверят выдумке, чем
убедятся в правде.
- Да уж. - Грэхем мрачно уставился в газету.
Воль задумчиво наблюдал за ним.
- "Кливленд Плейн Дилер" придерживается другого мнения, - заметил
Юргенс.
Он поднял газету и показал двухдюймовую шапку:
- Вот отличный пример того, как журналисты подают читателям факты. Этот
парень возомнил себя сатириком. Он делает тонкие намеки на некую пирушку,
состоявшуюся в Вашинггоне пару недель назад, и предлагает для витонов свое
название: "вампиры Грэхема". Что касается вас, он полагает, что вы чем-то
торгуете, скорее всего, очками от солнца.
- Скотина! - возмущенно бросил Грэхем. Уловив смешок Воля, он одарил
приятеля таким взглядом, что тот быстренько примолк.
- Да вы не расстраивайтесь, - продолжал Юргенс. - Если бы вам довелось
заниматься массовой психологией столько лет, сколько мне, вы давно перестали
бы удивляться. - Он похлопал рукой по газете. - Этого следовало ожидать.
Журналисты считают, что правда существует только для того, чтобы ее
насиловать. А факты они уважают только тогда, когда это им выгодно. В
остальных случаях гораздо умнее пичкать читателей всяким вздором. Это
поднимает журналиста в собственных глазах и дает ему ощущение превосходства
над нами, дураками.
- Увидь они все воочию, превосходства бы у них сильно поубавилось.
- Да нет, навряд ли. - Юргенс на мгновение задумался, потом сказал: -
Не хотелось бы впадать в мелодраму, но, будьте добры, скажите, нет ли сейчас
поблизости витонов?
- Ни одного, - успокоил его Ррэхем, бросив в - окно взгляд широко
раскрытых сверкающих глаз. - Несколько парят вдали, над крышами домов, еще
два висят высоко в воздухе над дорогой, а здесь их нет.
- Ну и слава Богу, - лицо ученого прояснилось. Он провел пятерней по
длинным седым волосам и едва заметно улыбнулся, увидев, что Воль тоже
вздохнул с облегчением. - Меня интересует, что нам делать дальше. Теперь мир
узнал самое худшее - и что же он намерен предпринять, да и что он сможет
предпринять?
- Мир должен не только узнать самое худшее, но и осознать его как
суровую и непреложную истину, - убежденно проговорил Грэхем. - Правительство
включило в свой стратегический план практически все крупные химические
компании. Первый шаг - выбросить на рынок массу дешевых препаратов, входящих
в формулу Бьернсена, чтобы весь народ смог сам увидеть витонов.
- Ну и что это нам дает?
- Это дает большой шаг к неизбежному обнародованию всех фактов. Нужно,
чтобы в грядущей схватке мы могли опереться на единодушное общественное
мнение. Я не имею в виду только нашу страну. Оно должно быть единодушным во
всемирном масштабе. Всем нашим вечно грызущимся группировкам - политическим,
религиозным и всяким прочим - придется прекратить раздоры перед лицом
нависшей опасности и, объединившись, помочь нам в борьбе, чтобы раз и
навсегда покончить с врагом.
- Наверное, вы правы, - неуверенно заметил Юргенс, - вот только...
Но Грэхем продолжал:
- Еще необходимо собрать как можно больше информации о витонах. Ведь
то, что мы знаем о них сегодня, - сущая малость. Нам нужно гораздо больше
сведений, а их могут предоставить только тысячи, может быть, даже миллионы
наблюдателей. Мы должны как можно скорее уравновесить колоссальное
преимущество, которое имеют витоны, уже много веков назад постигшие
человеческую природу, и так же досконально выведать о них все возможное.
Познай своего врага! Бесполезно готовить заговоры и сопротивляться, пока мы
не знаем точно, кто нам противостоит.
- Вполне разумно, - согласился Юргенс. - Я не вижу для человечества
никакого выхода, пока оно не сбросит это бремя. Только сознаете ли вы, что
такое сопротивление?
- Что же это по-вашему? - поинтересовался Грэхем.
- Гражданская война! - Психолог даже взмахнул рукой, стремясь
подчеркнуть серьезность своего заявления. - Чтобы получить шанс нанести
витонам хотя бы один удар, вам придется сначала завоевать и подчинить
полмира. Человечество разделится на две враждующие половины - уж об этом они
позаботятся. И ту половину, которая окажется под витонским влиянием, другой
половине придется одолеть, возможно, даже истребить, и не просто до
последнего воина, но даже до последней женщины, до последнего ребенка!
- Неужели все они дадут себя провести? - вставил Воль.
- До тех пор, пока люди думают железами, желудками, бумажниками - всем,
кроме мозгов, провести их - проще простого, - зло бросил Юргенс. - Они
попадаются на каждый ловкий, настойчивый, возбуждающий пропагандистский трюк
и всякий раз оказываются в дураках. Возьмите хотя бы япошек. В конце
позапрошлого века мы называли их цивилизованным, поэтичным народом и
продавали им лом черных металлов и станки. Через десяток лет мы звали их
грязным желтобрюхим сбродом. В 1980-м мы снова обожали их, лобызали и
называли единственными демократами во всей Азии. А к концу века они опять
превратились в исчадий ада. Такая же история с русскими: их поносили,
расхваливали, опять поносили, снова расхваливали - и все в зависимости от
того, к чему призывали народ: поносить или расхваливать Любой ловкий
обманщик может взбудоражить массы и убедить их влюбить одних и ненавидеть
других, смотря что его в данный момент устраивает. И если заурядный мошенник
способен разделять и властвовать, что же тогда говорить о витонах! - Он
повернулся к Грэхему. - Помяните мои слова, молодой человек: первым и самым
трудно одолимым препятствием станут миллионы истеричных дуралеев, наших же
собратьев.
- Боюсь, что вы правы, - неохотно признал Грэхем.
Юргенс действительно оказался прав, еще как прав. Через семь дней
формула Бьернсена поступила на рынок, причем в огромных количествах. А на
восьмой день рано утром последовал первый удар. Он грянул с такой
разрушительной силой, что человечество было парализовано, как при
психической атаке.
На лазурное небо, обрызганное розоватым светом утреннего солнца,
невесть откуда низверглись две тысячи огненных струй. Спускаясь все ниже,
они бледнели, расплывались и наконец превратились в мощные выхлопы
незнакомых желтых стратопланов.
Внизу лежал Сиэтл. Его широкие улицы были еще совсем малолюдны. Из
печных труб поднимались редкие кудрявые дымки. Множество изумленных глаз
устремились в небо, множество спящих заворочались в своих постелях, когда
воздушная армада с ревом пронеслась над Паджет Саунд и обрушилась на город.
Стремительный бросок - и рев перешел в пронзительный вой. Желтая свора
промчалась над самыми крышами домов. На нижних поверхностях обрубленных
крыльев уже можно было разглядеть эмблемы в виде пламенеющих солнц. От
стройных, удлиненных корпусов стали парами отделяться какие-то черные
зловещие предметы. Несколько мгновений, показавшихся вечностью, они
беззвучно падали вниз. И сразу же дома превратились в бешено крутящиеся
вихри пламени, дыма, обломков дерева и кирпича.
Шесть ужасных минут Сиэтл содрогался от серии мощных взрывов. Потом две
тысячи желтых смертей, как адские призраки, взмыли в извергнувшую их
стратосферу.
Четыре часа спустя, когда улицы Сиэтла еще сверкали от осколков битого
стекла, а уцелевшие жители еще стонали среди развалин, атака повториласк На
этот раз пострадал Ванкувер. Пике, шестиминутный ад - и снова ввысь.
Медленно, словно неохотно, густеющие струи реактивных выхлопов растворялись
в верхних слоях атмосферы. А внизу лежали изрытые улицы, обращенные в руины
деловые кварталы, разрушенные жилые дома, вокруг которых бродили враз
постаревшие мужчины, рыдающие женщины, плачущие дети; многие были ранены. То
здесь, то там слышался неумолчный крик, будто чья-то навеки проклятая душа
претерпевала все муки ада. То здесь, то там звучал короткий отклик,
приносивший покой и облегчение тем, кто в них так нуждался. Маленькая
свинцовая пилюля служила долгожданным лекарством для смертельно
искалеченных.
Вечером того же дня, во время сходной и столь же эффективной атаки на
Сан-Франциско, правительство Соединенных Штатов официально опознало
агрессоров. Для опознания могло бы вполне хватить эмблем на их машинах, но
весть, которую они несли, была слишком невероятна, чтобы поверить. К тому же
власти еще не забыли те дни, когда считалось выгодным наносить удар под
флагом любой страны, кроме своей собственной.
И все же догадка оказалась верной. Имя врага - Азиатское Сообщество, с
которым у Соединенных Штатов были, казалось бы, самые что ни на есть
дружеские отношения.
Отчаянная радиограмма с Филиппин подтвердила истину. Манила
капитулировала. Боевые корабли Сообщества, его самолеты и сухопутные войска
наводнили весь архипелаг. Филиппинская армия больше не существовала, а
Тихоокеанский флот Соединенных Штатов, который проводил маневры в тех краях,
подвергся нападению, как только поспешил на помощь созникам.
Америка схватилась за оружие, а ее лидеры собрались на совещание, чтобы
обсудить новую, так внезапно вставшую перед ними проблему. Богатые
прожигатели жизни пытались увильнуть от призыва. Сектанты, исповедующие
конец света, удалились в горы и там ожидали пришествия архангела Гавриила,
который одарит их всех нимбами. Остальные, широкие. массы, готовящиеся
принести себя в жертву, боязливо перешептывались, задавая друг другу
вопросы:
- Почему они не используют атомные бомбы? Потому что их нет, или они
просто опасаются, что у нас их больше?
Но дело было даже не в атомных бомбах. Вне всяких сомнений, жестокое,
ничем не мотивированное нападение было спровоцировано витонами. Как же им
удалось так распалить и науськать Азиатское Сообщество, обычно пребывающее в
полудремотном состоянии?
Ответ на этот вопрос дал пилот-фанатик, сбитый во время безумного
одиночного налета на Денвер.
- Пришло время, когда наш народ должен получить свое законное
наследство, - заявил он. - На нашей стороне невидимые силы. Они помогают
нам, направляя к божественно предопределенному уделу. Настал судный день, и
кротким предстоит унаследовать землю.
Разве наши святые, узрев эти маленькие солнца, не распознали в них
духов наших славных предков? - вопрошал он с уверенностью человека, не
сомневающегося в ответе. - Разве солнце - не наш древний символ? Разве мы не
дети солнца, которым после смерти суждено самим превратиться в маленькие
солнца? Что есть смерть, как не обычный переход из царства бренной плоти в
небесное царство сияющего духа, где нас вместе с нашими досточтимыми отцами
и благородными отцами наших отцов ждет великая слава?
Путь Азии отмечен свыше, - с безумным видом выкрикивал фанатик, - путь,
что благоухает райскими цветами прошлого и порос недостойными плевелами
настоящего. Убейте же меня, убейте, чтобы я смог по праву занять свое место
в ряду предков, ибо только они одни могут благословить мое нечистое тело!
Вот такой мистический вздор нес пилот-азиат. Весь его континент
воспламенился этой бредовой мечтой, коварно взращенной и тонко привитой умам
людей невидимыми силами, завладевшими Землей задолго до правления династии
Мин, силами, которые досконально изучили людей-коров и знали, когда и где
дергать их набухшее вымя. Столь блестящая идея - выдать себя за духа предков
- делала честь дьявольской изобретательности витонов.
Пока западное полушарие срочно мобилизовывало все силы, преодолевая
постоянные и необъяснимые препятствия, а восточное развертывало священную
войну, лучшие умы Запада неистово бились над тем, как бы опровергнуть
безумную идею, навязанную азиатскому миру, и донести до него ужасную истину.
Но тщетно! Разве не западные ученые впервые обнаружили маленькие
солнца? Как же они могут теперь оспаривать их существование? Так вперед, к
победе!
Охваченные духовной горячкой орды азиатов кипели и бурлили, выйдя из
своего обычного миролюбивого состояния. Глаза сверкали, но не мудростью, а
неведением, души следовали "божественному промыслу". Лос-Анджепес был опален
низвергшимся с небес огненным вихрем. Первый же вражеский пилот-одиночна,
добравшийся до Чикаго, взорвал небоскреб, перемолов тысячу тел со сталью и
бетоном, пока робот-перехватчик успел сбить его на лету.
До 20 августа ни одна из сторон так и не прибегла ни к атомным бомбам,
ни к отравляющим газам, ни к биологическому оружию. Каждая опасалась
возмездия, и это было самой эффективной защитой. Война, хоть и кровавая,
пока оставалась "странной войной".
Тем не менее, азиатские войска целиком захватили Калифорнию и южную
половину Орегона. Первого сентября воздушные и подводные суда сократили
рейды через Тихий океан, чтобы уменьшить все растущие потери. Довольствуясь
укреплением и обороной огромного плацдарма, завоеванного на американском
континенте, Азиатское сообщество развернуло наступление в противоположном
направлении.
Его победоносные войска хлынули на восток. В них влились обезумевшие
армии Вьетнама, Малайзии, Сиама. Двухсоттонные танки на широченных гусеницах
с грохотом карабкались на горные перевалы, а когда застревали, толпы народа
одиноко брел патрульный полицейский; он шагал, устремив взгляд на освещенный
циферблат уличных часов и ничего не подозревая о лихорадочной работе,
кипевшей у него под ногами. Все его мысли были сосредоточены на чашке кофе,
ждавшей его в конце обхода. Кошка молнией перебежала ему дорогу и шмыгнула в
тень.
А тем временем там, глубоко внизу, под нависшими бетонными громадами,
вдали от миллионов ничего не подозревающих, мирно спящих горожан, четыреста
человек фанатично трудились, готовя ужасную новость на грядущее утро.
Телеграфные ключи и скоростные печатающие аппараты отбивали то краткие
быстрые сообщения, то более длинные и зловещие. Бешено грохотали телетайпы,
выдавая горы информации. Надрывались телефоны, выплевывая чьи-то
металлические голоса. Мощный многоканальный коротковолновый передатчик
посылал через высотную антенну тревожные имнульсы по всему миру.
Стекающиеся отовсюду новости анализировались, сравнивались,
классифицировались. Бликер завершил опыт. Сообщает, что видит два шара,
парящие над Делавер авеню. 0'кей, передайте Бликеру, чтобы он забыл о них -
если сумеет! Звонит Уильямс. Говорит, что провел опыт и теперь видит
светящиеся шары. Поблагодарите Уильямса, и пусть он как можно скорее
куда-нибудь скроется! На проводе Толлертон. Опыт дал положительные
результаты. Он наблюдает вереницу голубых шаров, на большой высоте
пересекающих Потомак. Пусть спустится в укрытие и вздремнет.
- Это вы, Толлертон? Спасибо за информацию. Извините, но нам не
разрешено говорить, насколько результаты других опытов совпали с вашими.
Почему? Ну, конечно, ради вашей же безопасности. А теперь выкиньте все из
головы и ступайте баиньки!
Вокруг царил шумный, но методичный шурум-бурум: каждый звонок
пробивался сквозь встречные вызовы, каждый далекий абонент стремился
опередить остальных. Вот мужчина отчаянно вцепился в трубку, уже раз в
двадцатый пытаясь связаться со станцией ВРТС в Колорадо. Отчаявшись, он
сделал запрос в полицейское управление Денвера В другом углу радист
терпеливо и монотонно повторял в микрофон:
- Вызываю авианосец Аризона. Вызываю авианосец Аризона.
Ровно в четыре часа посреди этой суматохи появились двое; они вышли из
туннеля, по которому вот уже десять лет вывозили на поверхность тысячи еще
влажных газет, чтобы срочно доставить их на железнодорожную станцию.
Войдя, первый почтительно придержал дверь, пропуская вперед своего
спутника, высокого плотного мужчину со стальной шевелюрой и светло-серыми
глазами, спокойно и непреклонно глядевшими с жестковатого лица.
Он остановился и оценивающим взглядом окинул помещение.
- Господа, перед вами президент! - сказал его провожатый.
Наступила тишина. Все встали, вглядываясь в хорошо знакомые черты.
Глава государства знаком призвал их продолжать работу и вместе с
сопровождающими проследовал в отдельную кабину. Там он надел очки, взял в
руки несколько машинописных листков и придвинулся к микрофону.
Вспыхнула сигнальная лампочка. Президент заговорил. Голос его звучал
спокойно и уверенно, в интонациях ощущалась убедительная сила. Тонкая
аппаратура, скрытая в другом подземелье, на расстоянии двух кварталов,
улавливала его голос и воспроизводила в двух тысячах копий.
После его отъезда аппаратура, работавшая на полную мощность, выдала две
тысячи катушек магнитной пленки. Их быстро собрали, упаковали в
герметические контейнеры и увезли.
Стратоплан Нью-Йорк - Сан-Франциско, вылетевший в пять часов, унес на
борту две дюжины копий речи президента, спрятанных среди груза. Три из них
он успел оставить в пунктах посадки, после чего пилот потерял власть над
своими мыслями и стратоплан исчез навсегда.
Специальный рейс 4.30 на Лондон получил десяток копий, благополучно
перенес их через Атлантику и доставил в пункт назначения. Пилоту и его
помощнику сказали, что в запечатанных контейнерах находятся микрофильмы. Они
и считали, что там микрофильмы; поэтому те, кого их мысли могли бы,
заинтересовать, невольно обманулись, поверив в истинность сказанного.
До наступления критического часа по назначению попали примерно три
четверти копий. Из оставшейся четверти несколько задержались в пути по
естественным и непредвиденным причинам, остальные же явились первыми
потерями в новой беспощадной войне. Конечно, президент и сам мог бы без
труда произнести эту речь по всем программам сразу. Но речь его также без
труда могла быть прервана на первой фразе затаившейся в микрофоне смертью.
Теперь же целых полторы тысячи президентов ждали с речью наготове у полутора
тысяч микрофонов, разбросыных по всему земному шару одни в американских
посольствах и консульствах в Европе, Азии и Южной Америке, другие - на
дальних островах, затерянных в Тихом Океане, некоторые - на боевых кораблях,
вдали от людей и витонов. Десять расположились в безлюдных просторах
Арктики, где о витонах напоминали только безопасные вспышки в небесах.
В семь утра в восточных штатах, в полдень в Великобритании и в свое
время - в каждой точке планеты новость выплеснулась на первые страницы
газет, вспыхнула на теле и стереоэкранах, загремела из громкоговорителей и
радиоприемников, зазвучала с крыш домов.
Стон недоверия и ужаса вырвался у человечества. Он становился все
громче по мере того, как росла вера в реальность происходящего, и наконец
перешел в истерический вопль.
В голосе человечества звучало постигшее его потрясение, которое каждая
раса выражала в соответствии со своим эмоциональным складом, каждая нация -
со своими убеждениями, каждый человек - со своим темнераментом. В Нью-Йорке
обезумевшая толпа до отказа забила Таймс Сквер. Люди толкались, орали,
потрясали кулаками в хмурые небеса, распалившись, как загнанные в угол
крысы. В Центральном парке более благопристойная толпа молилась, распевала
гимны, взывала к Иисусу, оглашая воздух то протестами, то рыданиями.
В это же утро лондонская Пикадилли обагрилась кровью сорока самоубийц.
На Трафальгарской площади негде было яблоку упасть. Даже знаменитые каменные
львы скрылись под наплывом обезумевших толп. Кто-то требовал августейшего
присутствия Георга Восьмого, кто-то отдавал приказы самому Всемогущему. И
вот когда львы, казалось, от страха припали к земле еще ниже, чем
перепуганное человечество, когда побледневшие, покрытые испариной лица были
устремлены на ораторов, вещавших, что смерть есть расплата за содеянные
грехи, колонна Нельсона переломилась у основания, накренилась, на какое-то
мгновение, показавшееся вечностью, застида, как бы опираясь на другую
колонну, образованную людскими воплями, потом рухнула, придавив триста
человек. Фонтан змоций взмыл до небес - утоляющих жажду эмоций!
В то утро мусульмане переходили в христианство, а христиане ударялись в
пьянство. Народ метался между церковью и публичным домом, частенько
заканчивая психушкой. Грешники спешили омыться святой водой, а праведники -
забыться, погрязнув в пороке. Каждый сходил с ума по-своему. Каждый был
витонской коровой с набухшим выменем, получившей нужную подкормку.
И все же новость вышла наружу, несмотря на все попытки помешать этому,
несмотря на все созданные препятствия. Не все газеты откликнулись на
распоряжение правительства отдать первые страницы президентскому воззванию.
Многие, решив отстоять независимость прессы или, вернее, тупое упрямство
своих владельцев, внесли изменения в предоставленные им копии - добавили
юмора или нагнали страха, каждая по своему вкусу, - сохранив таким образом
освященную веками свободу допускать грубые искажения, именуемые свободой
печати. Несколько газет наотрез отказались печатать столь очевидную
галиматью. Некоторые упомянули новость в редакционных статьях,
охарактеризовав ее как явный предвыборный фокус, на который они и не
подумают клюнуть. Другие же честно старались сделать все возможное, но это
им не удалось.
"Нью-Йорк Таймс" вышла с опозданием, известив читателей, что ее
утренний выпуск не увидел свет в связи с "внезапными потерями в штате". В то
утро в редакции умерло десять сотрудников.
"Канзас Сити Стар" вышла вовремя, громогласно требуя ответа на вопрос:
что за очередную утку, рассчитанную на выкачивание денег, состряпали в
Вашингтоне на этот раз? Ее штат не пострадал.
В Эльмире редактор местной "Газетт" сидел за своим столом. Он был
мертв. Окоченевшие пальцы все еще сжимали полученную по телетайпу из
Вашингтона копию президентской речи. Помощник редактора, попытавшийся взять
листок, упал замертво у ног своего шефа. Третий распростерся у дверей -
репортер, погибший от безрассудного намерения исполнить долг, за который
отдали свои жизни его товарищи.
Радиостанция ВТТЦ взлетела в воздух в тот самый миг, когда ее микрофоны
включились, и диктор уже открыл рот, чтобы прочитать новости, за которыми
должна была последовать речь президента.
В конце недели подвели итог: семнадцать радиостанций в Соединенных
Штатах и шестьдесят четыре по всей планете были загадочным образом выведены
из строя некими сверхъестественными силами, причем как раз в нужное время,
чтобы не допустить трансляции нежелательных для противника новостей. Тяжелые
потери понесла и пресса. В критический момент редакционные здания рушились
от каких-то неведомых взрывов или же самые информированные члены редакций
гибли один за другим.
И все же мир узнал. Он получил ту весть, которую так тщательно
готовили. Даже невидимки не вездесущи.
Новость вышла наружу, и несколько избранных почувствовали себя в
безопасности. Зато всех остальных охватил ужас.
Вилл Грэхем вместе с лейтенантом Волем сидели у профессора Юргенса на
Линкольн Парнуэй и просматривали вечерние выпуски всех газет, которые
удалось раздобыть.
- Реакция в точности такая, как и следовало ожидать, - заметил Юргенс.
- Сплошная мешанина. Вот, взгляните!
Он развернул "Бостон Транскрипт". В газете не было никаких упоминаний о
невидимых силах, зато три колонии занимала передовая статья, содержавшая
яростные нападки на правительство.
"Нас не интересует, правда или ложь - мрачная сенсация, обнародованная
нынче утром, - вещал ведущий обозреватель "Трансирипт". - Зато нас
интересует, кто за ней стоит. Тот факт, что правительство взяло на себя
полномочия, которые избиратели ему никогда не давали, и практически
узурпировало первые страницы всех газет страны, мы рассматриваем как первый
шаг и диктатуре. Мы наблюдаем тенденцию к методам, которые наша свободная
демократическая страна не потерпит никогда, ни на единый миг, и которые
столкнутся с нашим непреклонным протестом, пока мы еще сохраняем свободу
голоса".
- Возникает вопрос, чьи взгляды выражает газета, - озабоченно сказал
Грэхем. - Можно предположить, что автор писал ее абсолютно честно и с
наилучшими намерениями. Вот только неизвестно, действительно ли он так
считает, или эти мысли коварно внушены ему извне, но он воспринимает их как
свои собственные и верит, что так оно и есть.
- Да, такая опасность существует, - согласился Юргенс.
- По нашим данным, витоны способны склонять общественное мнение в любую
сторону, незаметно внушая мысли, которые наилучшим образом служат их целям.
Поэтому разобраться, какие взгляды возникли и развились сами по себе, а
какие навязаны извне, практически невозможно.
- В этом вся трудность, - подтвердил профессор. - Витоны имеют
колоссальное преимущество: ведь они держат человечество в своих руках,
разделяя его, несмотря на все наши попытки к объединению. Теперь каждый раз,
когда какой-нибудь интриган начнет мутить воду, мы должны задать себе
жизненно важный вопрос: кто за этим стоит? - Он нацелил длинный тонкий палец
на статью, о которой шла речь. - Вот вам первый психологический удар,
нанесенный врагом, первый выпад против замышляемого единства - ловко
посеянное подозрение, что где-то якобы таится угроза диктатуры. Добрый
старый прием: облить противника грязью. И каждый раз на удочку попадаются
миллионы. И всегда будут попадаться - ведь люди скорее поверят выдумке, чем
убедятся в правде.
- Да уж. - Грэхем мрачно уставился в газету.
Воль задумчиво наблюдал за ним.
- "Кливленд Плейн Дилер" придерживается другого мнения, - заметил
Юргенс.
Он поднял газету и показал двухдюймовую шапку:
- Вот отличный пример того, как журналисты подают читателям факты. Этот
парень возомнил себя сатириком. Он делает тонкие намеки на некую пирушку,
состоявшуюся в Вашинггоне пару недель назад, и предлагает для витонов свое
название: "вампиры Грэхема". Что касается вас, он полагает, что вы чем-то
торгуете, скорее всего, очками от солнца.
- Скотина! - возмущенно бросил Грэхем. Уловив смешок Воля, он одарил
приятеля таким взглядом, что тот быстренько примолк.
- Да вы не расстраивайтесь, - продолжал Юргенс. - Если бы вам довелось
заниматься массовой психологией столько лет, сколько мне, вы давно перестали
бы удивляться. - Он похлопал рукой по газете. - Этого следовало ожидать.
Журналисты считают, что правда существует только для того, чтобы ее
насиловать. А факты они уважают только тогда, когда это им выгодно. В
остальных случаях гораздо умнее пичкать читателей всяким вздором. Это
поднимает журналиста в собственных глазах и дает ему ощущение превосходства
над нами, дураками.
- Увидь они все воочию, превосходства бы у них сильно поубавилось.
- Да нет, навряд ли. - Юргенс на мгновение задумался, потом сказал: -
Не хотелось бы впадать в мелодраму, но, будьте добры, скажите, нет ли сейчас
поблизости витонов?
- Ни одного, - успокоил его Ррэхем, бросив в - окно взгляд широко
раскрытых сверкающих глаз. - Несколько парят вдали, над крышами домов, еще
два висят высоко в воздухе над дорогой, а здесь их нет.
- Ну и слава Богу, - лицо ученого прояснилось. Он провел пятерней по
длинным седым волосам и едва заметно улыбнулся, увидев, что Воль тоже
вздохнул с облегчением. - Меня интересует, что нам делать дальше. Теперь мир
узнал самое худшее - и что же он намерен предпринять, да и что он сможет
предпринять?
- Мир должен не только узнать самое худшее, но и осознать его как
суровую и непреложную истину, - убежденно проговорил Грэхем. - Правительство
включило в свой стратегический план практически все крупные химические
компании. Первый шаг - выбросить на рынок массу дешевых препаратов, входящих
в формулу Бьернсена, чтобы весь народ смог сам увидеть витонов.
- Ну и что это нам дает?
- Это дает большой шаг к неизбежному обнародованию всех фактов. Нужно,
чтобы в грядущей схватке мы могли опереться на единодушное общественное
мнение. Я не имею в виду только нашу страну. Оно должно быть единодушным во
всемирном масштабе. Всем нашим вечно грызущимся группировкам - политическим,
религиозным и всяким прочим - придется прекратить раздоры перед лицом
нависшей опасности и, объединившись, помочь нам в борьбе, чтобы раз и
навсегда покончить с врагом.
- Наверное, вы правы, - неуверенно заметил Юргенс, - вот только...
Но Грэхем продолжал:
- Еще необходимо собрать как можно больше информации о витонах. Ведь
то, что мы знаем о них сегодня, - сущая малость. Нам нужно гораздо больше
сведений, а их могут предоставить только тысячи, может быть, даже миллионы
наблюдателей. Мы должны как можно скорее уравновесить колоссальное
преимущество, которое имеют витоны, уже много веков назад постигшие
человеческую природу, и так же досконально выведать о них все возможное.
Познай своего врага! Бесполезно готовить заговоры и сопротивляться, пока мы
не знаем точно, кто нам противостоит.
- Вполне разумно, - согласился Юргенс. - Я не вижу для человечества
никакого выхода, пока оно не сбросит это бремя. Только сознаете ли вы, что
такое сопротивление?
- Что же это по-вашему? - поинтересовался Грэхем.
- Гражданская война! - Психолог даже взмахнул рукой, стремясь
подчеркнуть серьезность своего заявления. - Чтобы получить шанс нанести
витонам хотя бы один удар, вам придется сначала завоевать и подчинить
полмира. Человечество разделится на две враждующие половины - уж об этом они
позаботятся. И ту половину, которая окажется под витонским влиянием, другой
половине придется одолеть, возможно, даже истребить, и не просто до
последнего воина, но даже до последней женщины, до последнего ребенка!
- Неужели все они дадут себя провести? - вставил Воль.
- До тех пор, пока люди думают железами, желудками, бумажниками - всем,
кроме мозгов, провести их - проще простого, - зло бросил Юргенс. - Они
попадаются на каждый ловкий, настойчивый, возбуждающий пропагандистский трюк
и всякий раз оказываются в дураках. Возьмите хотя бы япошек. В конце
позапрошлого века мы называли их цивилизованным, поэтичным народом и
продавали им лом черных металлов и станки. Через десяток лет мы звали их
грязным желтобрюхим сбродом. В 1980-м мы снова обожали их, лобызали и
называли единственными демократами во всей Азии. А к концу века они опять
превратились в исчадий ада. Такая же история с русскими: их поносили,
расхваливали, опять поносили, снова расхваливали - и все в зависимости от
того, к чему призывали народ: поносить или расхваливать Любой ловкий
обманщик может взбудоражить массы и убедить их влюбить одних и ненавидеть
других, смотря что его в данный момент устраивает. И если заурядный мошенник
способен разделять и властвовать, что же тогда говорить о витонах! - Он
повернулся к Грэхему. - Помяните мои слова, молодой человек: первым и самым
трудно одолимым препятствием станут миллионы истеричных дуралеев, наших же
собратьев.
- Боюсь, что вы правы, - неохотно признал Грэхем.
Юргенс действительно оказался прав, еще как прав. Через семь дней
формула Бьернсена поступила на рынок, причем в огромных количествах. А на
восьмой день рано утром последовал первый удар. Он грянул с такой
разрушительной силой, что человечество было парализовано, как при
психической атаке.
На лазурное небо, обрызганное розоватым светом утреннего солнца,
невесть откуда низверглись две тысячи огненных струй. Спускаясь все ниже,
они бледнели, расплывались и наконец превратились в мощные выхлопы
незнакомых желтых стратопланов.
Внизу лежал Сиэтл. Его широкие улицы были еще совсем малолюдны. Из
печных труб поднимались редкие кудрявые дымки. Множество изумленных глаз
устремились в небо, множество спящих заворочались в своих постелях, когда
воздушная армада с ревом пронеслась над Паджет Саунд и обрушилась на город.
Стремительный бросок - и рев перешел в пронзительный вой. Желтая свора
промчалась над самыми крышами домов. На нижних поверхностях обрубленных
крыльев уже можно было разглядеть эмблемы в виде пламенеющих солнц. От
стройных, удлиненных корпусов стали парами отделяться какие-то черные
зловещие предметы. Несколько мгновений, показавшихся вечностью, они
беззвучно падали вниз. И сразу же дома превратились в бешено крутящиеся
вихри пламени, дыма, обломков дерева и кирпича.
Шесть ужасных минут Сиэтл содрогался от серии мощных взрывов. Потом две
тысячи желтых смертей, как адские призраки, взмыли в извергнувшую их
стратосферу.
Четыре часа спустя, когда улицы Сиэтла еще сверкали от осколков битого
стекла, а уцелевшие жители еще стонали среди развалин, атака повториласк На
этот раз пострадал Ванкувер. Пике, шестиминутный ад - и снова ввысь.
Медленно, словно неохотно, густеющие струи реактивных выхлопов растворялись
в верхних слоях атмосферы. А внизу лежали изрытые улицы, обращенные в руины
деловые кварталы, разрушенные жилые дома, вокруг которых бродили враз
постаревшие мужчины, рыдающие женщины, плачущие дети; многие были ранены. То
здесь, то там слышался неумолчный крик, будто чья-то навеки проклятая душа
претерпевала все муки ада. То здесь, то там звучал короткий отклик,
приносивший покой и облегчение тем, кто в них так нуждался. Маленькая
свинцовая пилюля служила долгожданным лекарством для смертельно
искалеченных.
Вечером того же дня, во время сходной и столь же эффективной атаки на
Сан-Франциско, правительство Соединенных Штатов официально опознало
агрессоров. Для опознания могло бы вполне хватить эмблем на их машинах, но
весть, которую они несли, была слишком невероятна, чтобы поверить. К тому же
власти еще не забыли те дни, когда считалось выгодным наносить удар под
флагом любой страны, кроме своей собственной.
И все же догадка оказалась верной. Имя врага - Азиатское Сообщество, с
которым у Соединенных Штатов были, казалось бы, самые что ни на есть
дружеские отношения.
Отчаянная радиограмма с Филиппин подтвердила истину. Манила
капитулировала. Боевые корабли Сообщества, его самолеты и сухопутные войска
наводнили весь архипелаг. Филиппинская армия больше не существовала, а
Тихоокеанский флот Соединенных Штатов, который проводил маневры в тех краях,
подвергся нападению, как только поспешил на помощь созникам.
Америка схватилась за оружие, а ее лидеры собрались на совещание, чтобы
обсудить новую, так внезапно вставшую перед ними проблему. Богатые
прожигатели жизни пытались увильнуть от призыва. Сектанты, исповедующие
конец света, удалились в горы и там ожидали пришествия архангела Гавриила,
который одарит их всех нимбами. Остальные, широкие. массы, готовящиеся
принести себя в жертву, боязливо перешептывались, задавая друг другу
вопросы:
- Почему они не используют атомные бомбы? Потому что их нет, или они
просто опасаются, что у нас их больше?
Но дело было даже не в атомных бомбах. Вне всяких сомнений, жестокое,
ничем не мотивированное нападение было спровоцировано витонами. Как же им
удалось так распалить и науськать Азиатское Сообщество, обычно пребывающее в
полудремотном состоянии?
Ответ на этот вопрос дал пилот-фанатик, сбитый во время безумного
одиночного налета на Денвер.
- Пришло время, когда наш народ должен получить свое законное
наследство, - заявил он. - На нашей стороне невидимые силы. Они помогают
нам, направляя к божественно предопределенному уделу. Настал судный день, и
кротким предстоит унаследовать землю.
Разве наши святые, узрев эти маленькие солнца, не распознали в них
духов наших славных предков? - вопрошал он с уверенностью человека, не
сомневающегося в ответе. - Разве солнце - не наш древний символ? Разве мы не
дети солнца, которым после смерти суждено самим превратиться в маленькие
солнца? Что есть смерть, как не обычный переход из царства бренной плоти в
небесное царство сияющего духа, где нас вместе с нашими досточтимыми отцами
и благородными отцами наших отцов ждет великая слава?
Путь Азии отмечен свыше, - с безумным видом выкрикивал фанатик, - путь,
что благоухает райскими цветами прошлого и порос недостойными плевелами
настоящего. Убейте же меня, убейте, чтобы я смог по праву занять свое место
в ряду предков, ибо только они одни могут благословить мое нечистое тело!
Вот такой мистический вздор нес пилот-азиат. Весь его континент
воспламенился этой бредовой мечтой, коварно взращенной и тонко привитой умам
людей невидимыми силами, завладевшими Землей задолго до правления династии
Мин, силами, которые досконально изучили людей-коров и знали, когда и где
дергать их набухшее вымя. Столь блестящая идея - выдать себя за духа предков
- делала честь дьявольской изобретательности витонов.
Пока западное полушарие срочно мобилизовывало все силы, преодолевая
постоянные и необъяснимые препятствия, а восточное развертывало священную
войну, лучшие умы Запада неистово бились над тем, как бы опровергнуть
безумную идею, навязанную азиатскому миру, и донести до него ужасную истину.
Но тщетно! Разве не западные ученые впервые обнаружили маленькие
солнца? Как же они могут теперь оспаривать их существование? Так вперед, к
победе!
Охваченные духовной горячкой орды азиатов кипели и бурлили, выйдя из
своего обычного миролюбивого состояния. Глаза сверкали, но не мудростью, а
неведением, души следовали "божественному промыслу". Лос-Анджепес был опален
низвергшимся с небес огненным вихрем. Первый же вражеский пилот-одиночна,
добравшийся до Чикаго, взорвал небоскреб, перемолов тысячу тел со сталью и
бетоном, пока робот-перехватчик успел сбить его на лету.
До 20 августа ни одна из сторон так и не прибегла ни к атомным бомбам,
ни к отравляющим газам, ни к биологическому оружию. Каждая опасалась
возмездия, и это было самой эффективной защитой. Война, хоть и кровавая,
пока оставалась "странной войной".
Тем не менее, азиатские войска целиком захватили Калифорнию и южную
половину Орегона. Первого сентября воздушные и подводные суда сократили
рейды через Тихий океан, чтобы уменьшить все растущие потери. Довольствуясь
укреплением и обороной огромного плацдарма, завоеванного на американском
континенте, Азиатское сообщество развернуло наступление в противоположном
направлении.
Его победоносные войска хлынули на восток. В них влились обезумевшие
армии Вьетнама, Малайзии, Сиама. Двухсоттонные танки на широченных гусеницах
с грохотом карабкались на горные перевалы, а когда застревали, толпы народа