Уилсон Жаклин. Девчонки гуляют допоздна

   — Ты так думаешь? — Магда поправляет волосы и облизывает губы.
   — Размечталась, Магз, — говорит Надин. — Он никого в упор не видит, кроме Элли.
   Парень возвращается с кофе и садится за наш столик. Рядом со мной.
   — Ну, так что ты еще нарисовала, Элли? Между прочим, меня зовут Рассел.
   Он протягивает руку. Я хлопаю глазами: неужели он такой формалист, что собирается отметить знакомство рукопожатием? Я подаю ему свою, и тут уже он удивляется:
   — Вообще-то я хотел взять твой альбом…
   — Ох! — Я чувствую, что заливаюсь краской, и пытаюсь отдернуть руку.
   — Давай все равно пожмем друг другу руки, — говорит Рассел и слегка сжимает мою ладонь.
   Надин смотрит на Магду и торжествующе кивает. Она была права! Я не могу этому поверить. Как будто я неожиданно перенеслась на Планету Романтики. Со мной такого просто не бывает!
   — А теперь посмотрим альбом, — говорит Рассел. Он рассматривает мои шуточные портреты Магды и Надин. — Просто фантастика! — улыбается он.
   — Да ну, ерунда. И вообще, это просто наброски. Я могу гораздо лучше, — говорю я. — Но с тобой мне не сравниться.
   — А по-моему, у тебя настоящий талант, Элли. Ты собираешься в будущем заняться графикой?
   Он разговаривает со мной, как с серьезным человеком. Он и сам серьезный человек. Единственный мальчик, который ухаживал за мной до сих пор, считал, что «графика» пишется через два «ф», и был уверен, что это название клеящего карандаша.
   — Да, может быть, — роняю я небрежно.
   — Говорят, в Кингтаунском художественном училище очень хорошее отделение графики, — говорит Рассел.
   — Нет, туда мне не хочется. Там преподает мой папа, — говорю я.
   — А, понятно. Эта проблема мне знакома. Моя мама — учительница начальных классов в моей школе, и мне было так странно поднимать руку и называть ее «мисс». Я надеялся, что буду у нее любимчиком, а она, наоборот, постоянно ко мне придиралась.
   У нас завязывается долгий разговор о школе. Магда рассказывает, как она стеснялась огромных свертков с завтраками, которые навязывали ей родители в младших классах. У Магды мама и папа — владельцы ресторана и всех, кого любят, первым делом стараются накормить. А Магду они очень, очень, очень любят. Магду все любят. Но Рассел ее как будто не замечает, хотя вежливо кивает. Наконец Магда отказывается от борьбы.
   — Пойдем домой, Надин? — предлагает она.
   — Хорошая мысль, — говорит Надин. — Пока, Элли, до завтра.
   — Нет, подожди, я тоже иду!
   — Можно и мне с вами? — спрашивает Рассел. — Тебе в какую сторону, Элли?
   — Нам с Надин на автобус.
   — Отлично, мне тоже, — говорит Рассел.
   — Ты даже не знаешь, какой автобус!
   — Тот же, что у тебя.
   Магда и Надин закатывают глаза. Я глупо хихикаю и дотрагиваюсь до щеки тыльной стороной ладони. Щеки у меня такие горячие, что на них можно жарить яичницу. По крайней мере, на улице я немножко охлажусь. Магда машет на прощание и уходит, качая головой, все еще чуточку озадаченная. Я неуклюже семеню между Расселом и Надин, отчаянно пытаясь придумать какую-нибудь умную тему для разговора. Мне хочется расспросить Рассела о разных разностях, связанных с рисованием, но не хочется, чтобы Надин осталась за бортом. Но если я стану болтать с Надин о домашнем задании по французскому и о том, в какие цвета она собирается раскрасить свои ногти, это будет невежливо по отношению к Расселу.
   Я нервно поглядываю на них обоих по очереди. Оба замечают это. Надин снова закатывает глаза. Рассел улыбается. Покашливает. Что-то напевает себе под нос. Может, он тоже не знает, о чем говорить? Удивительное дело — от этого мне сразу становится легче.
   — У тебя есть их последний альбом? — спрашивает Надин.
   Я в недоумении смотрю на нее, но Рассел отвечает. Оказывается, он напевал мелодию какой-то культовой хип-группы, по которой сходит с ума Надин. Я о ней даже не слышала. Рассел и Надин принимаются бурно обсуждать музыку.
   — Как ты относишься к «Зверским звукам», Элли? — спрашивает Рассел.
   Я только глазами хлопаю. Я бы не узнала «Зверские звуки», даже если бы они завыли свои жуткие песни у меня над самым ухом.
   — Да так, ничего, — отвечаю я осторожно.
   Надин опять закатывает глаза, но не выдает меня. Я даю себе слово каждую неделю читать «Новый музыкальный экспресс».
   Мы стоим и ждем автобуса. Через дорогу — огромная афиша фильма ужасов: «Девчонки гуляют еще позднее».
   — Здорово, — говорит Рассел. — Его начнут показывать в пятницу. Говорят, там потрясающие спецэффекты, столько кровищи! Хочешь пойти посмотреть, Элли?
   Я что-то беспомощно мямлю. Он имеет в виду — пойти с ним! Да, конечно, я очень хочу пойти с ним! Но я ненавижу ужастики. В самых страшных местах я всегда зажмуриваюсь. Не могу даже слышать наводящую жуть музыку, от этого я вся покрываюсь гусиной кожей. До сих пор я видела ужастики только на видео. На большом экране все небось еще страшнее. Если я пойду с Расселом, наверняка опозорюсь и в конце концов забьюсь под сиденье. Если вообще удастся пройти в кинотеатр, ведь этот фильм «до восемнадцати». Никто никогда в жизни не поверит, что мне восемнадцать.
   Рассел смотрит на меня и ждет ответа.
   — М-м-м-м-м, — бормочу я, понимая, что такого ответа не стоило ждать так долго.
   Надин с азартом принимается разглагольствовать о последнем ужастике этого режиссера. Я стою и смотрю в пространство. Рассел слушает, как зачарованный. Видимо, до него начинает доходить, что он выбрал не ту девочку. Они с Надин — родственные души.
   — Как тебе «Девчонки гуляют допоздна», Элли? — спрашивает он.
   — О'кей, — бубню я.
   Рассел не отстает:
   — Тебе понравилось?
   — М-м-м-м-м.
   Кажется, я нынче разговариваю исключительно междометиями. — Тебе понравилась эта жуткая сцена на многоэтажной автостоянке? — спрашивает Рассел.
   Я взглядом призываю на помощь Надин. На этот раз она выдала меня, закатившись хохотом.
   — Элли не досмотрела до этой сцены, — говорит Надин. — Мы начали смотреть у меня дома, но она отвернулась от экрана еще до того, как закончились титры. Не прошло и десяти минут, как она выскочила из моей комнаты и наотрез отказалась вернуться. Рассел широко улыбается:
   — Ты так боишься ужастиков, Элли?
   — Элли из тех девочек, что пугаются даже Ну-Ну, волшебного пылесоса телепузиков, — хихикает Надин.
   Наверняка щеки у меня красные, как у По. Рассел точно подумает, что я слабоумная! Он смеется:
   — Ну, тогда я тебя очень прошу, пойдем со мной на этот фильм, Элли: ты не успеешь оглянуться, как со страху кинешься в мои объятия!
   Мне тоже удается засмеяться, хотя я все еще чувствую себя довольно глупо. Я бросаю взгляд на часы. Кстати, о девчонках, которые гуляют допоздна! Уже почти десять!
   Но вот идет автобус. Скоро я буду дома. По крайней мере, такие у меня намерения.

 

Глава 2
Время идти домой

   В автобусе я не знаю, с кем сесть. Надин первой входит в автобус и демонстративно располагается, заняв одна двойное сиденье. Я делаю движение к сиденью напротив и вдруг чувствую, что поступаю низко. Надин — моя лучшая подруга с пятилетнего возраста, а Рассела я знаю не больше часа, Господи боже! Я поворачиваю на всем ходу и, подвинув Надин, усаживаюсь рядом с ней. Рассел садится напротив. Он наклоняется к нам, чтобы продолжать разговор, но старушка рядом с ним так пыхтит и отдувается, что он ограничивается улыбкой.
   Мы с Надин вполне можем разговаривать.
   — Ну и ну, а я-то думала, что Магда у нас шустрая! — шепчет Надин. — Как видно, я недооценила твои способности завлекать парней, Элли!
   — Я тут ни при чем! — шепчу я.
   — Не увиливай, это ведь все оттого, что ты бросала на него зазывные взгляды в «Макдоналдсе».
   — Я его рисовала! Поневоле приходилось на него смотреть. И вообще, он первый стал меня рисовать. Это он все начал.
   — И что теперь? Станешь с ним встречаться?
   — Не знаю. Вряд ли он меня об этом попросит. Он просто заговорил с нами из-за рисования.
   — Элли!!! Ты что, нарочно меня злишь? Совершенно очевидно, что он от тебя без ума.
   — Ты правда так думаешь? — радостно шепчу я.
   Надин вздыхает.
   — Слушай, когда сойдем с автобуса, я сверну на Вестон-авеню и пойду домой. Ладно? Не собираюсь быть третьей лишней.
   — Ты не лишняя!
   — Во всяком случае, я не намерена стоять и полировать ногти, пока вы будете целоваться на пороге.
   — Я не собираюсь целоваться! — Я забыла, что надо шептать.
   Надин толкает меня локтем. Рассел пристально смотрит на меня.
   Господи, неужели он услышал то, что я сказала?!
   — Конечно, ты будешь целоваться, — говорит Надин.
   — Да мне не хочется.
   — Разве он тебе не нравится?
   — Я… не знаю, — глупо отвечаю я. — Что ты о нем думаешь, Надин?
   — Ну, он ничего. Я хочу сказать, вообще-то он не в моем вкусе.
   — Как, по-твоему, он симпатичный?
   — Вроде бы. Ну, не то чтобы совсем ботаник, просто трудно разобрать, когда он в этой ужасной школьной форме.
   — Надин, а когда целуешься… Вот как сейчас, в первый раз… Полагается делать эти вещи языком?
   — Если хочешь.
   — Да я не знаю, чего я хочу!
   Это правда. Я столько мечтала о романтических встречах, и вот, когда это со мной случилось на самом деле, я как-то вдруг испугалась. Я почти жалею, что Рассел не стал ухаживать за Магдой или Надин. Нет, на самом деле я бы этого совсем не хотела. Просто лучше бы Рассел вообще не начал меня рисовать, и мы сейчас ехали бы себе с Надин после самой обыкновенной девчонской прогулки по магазинам.
   — Выходим, — говорит Надин, — наша остановка.
   Я говорю:
   — Может, он поедет дальше?
   — Элли, ты что, ненормальная? Смотри, он тоже встал.
   — Надин, не уходи на Вестон-авеню. Пойдем со мной. Пойдем мимо моего дома. Пожалуйста! Я не хочу оставаться с ним одна, — лихорадочно шепчу я.
   — Не будь ребенком, Элли! Тебе уже пора повзрослеть.
   В том-то и дело. Я совсем не уверена, что мне так уж хочется повзрослеть.
   Мы выходим из автобуса — Рассел, Надин и я.
   — Ну, пока, ребята, — говорит Надин.
   — Надин!
   — До завтра, Элли. — Она кивает Расселу.
   — Пока, Надин, приятно было познакомиться, — говорит Рассел.
   Потом поворачивается ко мне: — Нам в какую сторону?
   — Можно пойти туда, где живет Надин, — говорю я.
   Но Надин уже бежит прочь, стуча каблучками туфелек от Shelley.
   — Пошли туда, где ты живешь, — говорит Рассел. — Приблизительно в том направлении. Может, сначала немножко погуляем?
   — Ну… — На руке у меня вместо часов звякают серебряные браслеты, но я знаю, что уже довольно поздно. Какое там довольно — просто поздно. Я — Девчонка, Которая Гуляет Допоздна. Мне надо домой. Он может проводить меня до двери, а там я быстренько поцелую его в щеку и шмыгну в дом. Так я и сделаю! Это именно то, чего я хочу.
   Но совсем не то, чего хочет он.
   — Пошли, Элли! — Он оглядывается по сторонам. — Здесь поблизости есть какой-нибудь парк? Покажи мне его, чтобы я мог представить себе, как малышка Элли кормит уточек.
   — Там нет ни пруда, ни уточек. Только качели.
   — Качели даже еще лучше! Покачаемся ровно пять минут. Максимум десять. Да?
   Моя голова сама собой кивает. Мы идем к парку. Рассел придвигается поближе ко мне. Он берет меня за руку.
   О боже, я не знаю, что делать с пальцами. Им неудобно, но если я их согну, может показаться, будто я нарочно поглаживаю его ладонь. Рука у меня вспотела, или это у него? Вот бы сейчас была зима, мороз, тогда мы были бы в перчатках.
   Но сейчас весна, и мне становится ужасно жарко в тесном Моголином свитере. Что я делаю? Я хочу домой, а потом — сейчас и правда очень поздно. У меня будут неприятности.
   — Рассел, мне скоро нужно будет возвращаться, правда.
   — Ну конечно, мне тоже.
   — А где ты живешь?
   — Да тут, поблизости.
   — Нет, не поблизости, раз ты даже не знаешь, где парк!
   — Парк… вон там. — Рассел неопределенно машет свободной рукой.
   — Совсем даже не там. Нет, послушай, где ты живешь?
   — Около парка.
   — Врун!
   — Ну ладно, около другого парка, в Пембридж-Парке.
   — Это же за много километров отсюда!
   Кроме того, это самый шикарный район города, там стоят огромные величественные особняки викторианской эпохи. Однажды я была там в гостях и до сих пор помню, как поразили меня окна-витражи в холле — я уж думала, что увижу в гостиной алтарь и скамьи для прихожан. Некоторые из домов по соседству с парком на самом деле величиной с церковь и вызывают почти такой же священный трепет. А я иду за ручку с мальчиком, который там живет и учится в Холмерской школе.
   — Большой дом? — спрашиваю я.
   — Большой, но у нас только квартира на первом этаже. Она называется «квартира с садом», но сад-то снаружи, и наша только пятая часть. Дом весь поделен на квартиры. И наша семья тоже живет раздельно. Я сейчас с папой, а сестра — с мамой. С нами еще живет папина подружка, но чем меньше о ней говорить, тем лучше. Надеюсь, она скоро исчезнет с горизонта. Совсем не хочется видеть ее своей мачехой.
   — У меня есть мачеха. Правда, она неплохая. Раньше мы с ней не ладили, а теперь подружились.
   Анна точно со мной раздружится, если я не вернусь домой немедленно. Она наверняка беспокоится.
   — Я ни за что не подружусь с Цинтией. Подумай, просто классическое имя: мой бедный, глупый папочка цинично связался с Цинтией. Не понимаю, что это на него нашло. Нам с ним было так здорово вдвоем, настоящая мужская жизнь, а теперь она все время мешается. Тоска. Поэтому я стараюсь поменьше бывать дома. Какая радость сидеть целый вечер в гостиной, когда твой папочка с подружкой обнимаются на диване, словно подростки?
   — Прямо при тебе? Ничего себе!
   — Ну, как только я выйду из комнаты. А когда возвращаюсь, отскакивают друг от друга. Как будто это я его папа. Ну, я и ухожу к себе в спальню, рисую, делаю уроки и так далее. Но иногда жутко надоедает так сидеть, словно в одиночной камере, и тогда я ухожу, брожу где-нибудь сам по себе.
   — Разве у тебя нет друзей?
   — Есть, конечно, целая куча. Нет, ты не думай, что я такой бедный одинокий мальчик, которому не с кем пообщаться.
   — Я не это хотела сказать!
   — Просто, понимаешь, в школе-то все нормально, у нас там своя компания, и мы ходим вместе. А вот после школы… Ну, есть два типа у нас в Холмерской, полные компьютерные придурки, такие крутые, всегда и во всем первые, для них самое классное развлечение — найти какую-нибудь порнуху в Интернете. Есть еще одна развеселая компания, они ходят на все на свете вечеринки, кадрят девочек, пьют, принимают наркотики — ну, для них я слабак.
   — Ни капельки ты не слабак, — говорю я.
   — И вообще у парней все немножко по-другому. Есть, конечно, приятели, но с ними нет настоящей близости. Если только ты не голубой, а уж этого во мне определенно нет, хоть про нашу школу и рассказывают всякие истории, насчет порочных свиданий за велосипедным сараем.
   Я хихикаю. Одно время за Магдой ухаживал восьмиклассник из Холмерской школы, так он клялся, что половина одиннадцатого класса этим занимается — и как раз за велосипедным сараем.
   — Наверное, замечательно, когда у тебя есть близкие друзья, с которыми можно куда угодно пойти, вот как эти твои подружки.
   — Надин и Магда. Да, они обе — мои лучшие подруги.
   — А с кем из них ты больше дружишь?
   — С обеими одинаково.
   — И вы никогда не ссоритесь?
   — Ну, бывает, что мы спорим. А в прошлом году Надин влюбилась в просто кошмарного парня, из-за этого мы ее почти не видели, но теперь мы опять вот как дружим. — Я скрещиваю пальцы свободной руки.
   Мы все еще держимся за руки, хотя и немного вспотевшие. Мы уже почти пришли в парк. Минута или две, потом, может, быстренько покачаемся на качелях, а потом — домой!
   — А сейчас у Надин есть парень?
   — Нет.
   — Спорим, у той, другой, есть — у той болтушки с красными волосами.
   — У Магды? Нет, у нее сейчас тоже нет парня.
   — А у тебя, Элли?
   Я молчу. Качаю головой.
   Рассел улыбается:
   — Отлично, тогда… давай иногда с тобой встречаться?
   — Я и сейчас с тобой встречаюсь.
   — Нет, в смысле — пойти куда-нибудь, съесть пиццу, или в кино,
   или еще куда.
   — Ладно.
   — Завтра?
   — Если хочешь.
   — В семь. Я буду ждать тебя у торгового центра. Если забудешь, как я выгляжу, у меня в руках будет альбом для эскизов.
   — Ладно, а сейчас мне пора домой. Уже так поздно!
   — Совсем не поздно, посмотри, еще детишки играют.
   Несколько малышей кружатся на карусели в темноте, жуют хрустящую картошку и пьют кока-колу прямо из горлышка.
   — Я понимаю, еще не совсем-совсем поздно, но меня уже давно ждут дома.
   — Но мы же еще не покачались. Пошли, Элли. Один разик качнемся, и все.
   — Ладно, исключительно категорически один-единственный разик, а потом мне нужно домой.
   — Обещаю! Мне так нравится, как ты разговариваешь, Элли. Ты совсем не такая, как другие девчонки.
   Мы идем по кочкам к детской площадке. Я тихо радуюсь, что не надела сегодня туфли на каблуках. На мне потрепанные красные кроссовки, резиновые подошвы почти совсем протерлись, но у меня такое чувство, будто я подпрыгиваю на пружинках. Это все на самом деле! Я, Элли, иду за руку с мальчиком, которому нравится, что я не такая, как другие. Я ему нравлюсь, я ему нравлюсь, я ему нравлюсь!
   Мы подходим к качелям, и я вспоминаю, сколько раз бывала здесь раньше. Сначала с мамой — и даже сейчас у меня сжимается сердце, потому что мне так ее не хватает, она для меня всегда будет важнее всех. Потом меня приводил папа, он так высоко раскачивал качели, что я боялась — вдруг они сделают полный круг? Теперь папа раскачивает Моголя, и тот однажды свалился и так грохнулся, что чуть было в самом деле не превратился в гоголь-моголь. Летом мы с Магдой и Надин иногда тоже гуляем в парке, болтаем о нарядах, о косметике, о разных прическах, о рок-звездах и о мальчиках.
   А сейчас я пришла сюда с мальчиком, и он раскачивается, и я раскачиваюсь, все выше, выше, так что мои кроссовки взлетают выше тополей, чьи силуэты виднеются на краю парка. Я откидываю голову, чтобы скорость казалась еще больше, но голова у меня начинает кружиться, я замедляюсь, соскакиваю с качелей, и вдруг парк валится куда-то набок.
   — Оп-ля! — Рассел подхватывает меня. — Ты в порядке, Элли?
   И не успеваю я ответить, как он наклоняется и целует меня. Это совсем мимолетный поцелуй, просто наши губы легонько сталкиваются. Мы отступаем друг от друга. Я моргаю за запотевшими стеклами очков.
   — Ох, Элли, — говорит Рассел и снова целует меня. Это уже настоящий поцелуй. Настоящий, тесный поцелуй, губы в губы, полный глубокого смысла. Я никогда не думала, что это окажется так удивительно, так ни на что не похоже. Голова у меня кружится еще сильнее. Я цепляюсь за него, а он обнимает меня еще крепче.
   Вдруг что-то льется мне на голову. Это что, дождь? И какие-то хлопья сыплются на плечи. Снег?!
   Чей-то хохот.
   Я отталкиваю Рассела. Детишки столпились вокруг, поливают нас кока-колой и посыпают хрустящей картошкой.
   — Целуются, целуются! — ликуют они.
   — Да провалитесь вы, — говорит Рассел.
   В волосах у него, словно бантик, застрял лепесток жареной картошки. Я смахиваю его, и мы оба хохочем.
   — Пойдем найдем более спокойное местечко, — говорит Рассел и берет меня за руку. — Вон там, под деревьями?
   — Нет, мне правда пора идти.
   — Ну пойдем, Элли, пожалуйста.
   — Я уверена, что уже пора по домам.
   — Совсем как Энди-Пенди! Ты видела эту передачу, «Смотри вместе с мамой»? Я так люблю детские передачи!
   — Я тоже! Больше всего мне нравилась «Улица Сезам».
   — И мне! Я их всех рисовал фломастерами. Все ребята в младших классах хотели, чтобы я нарисовал для них портрет Зелибобы.
   — А мне нарисуй портрет Коржика, он у меня любимец.
   — А тебе нравилась «Рисовальная атака», когда ее вела Зои Болл, сто лет назад?
   — Ой, я ее обожала!
   — У меня в классе один парень с ума сходит по Зои Болл, он мне дал пятерку за то, чтобы я нарисовал его портрет с ней в обнимку.
   — Слушай, вот это мысль! У нас все девчонки с ума сходят по Леонардо Ди Каприо — может, мне нарисовать для них его портреты, заработаю кучу денег!
   — Говорят, я немножко похож на Леонардо Ди Каприо, — ну, там, прическа, черты лица… А ты как думаешь, Элли?
   Я что-то вежливо бормочу. Ни капельки он не похож на Леонардо Ди Каприо. Я радуюсь, что Надин с Магдой здесь нет, они бы хохотали, как безумные. Детишки на качелях остались далеко позади. Мы теперь возле деревьев, где по-настоящему темно.
   — Ах, Элли, — говорит Рассел.
   По-видимому, это сигнал к очередному поцелую. На этот раз я успела приготовиться — наклонила голову набок, чтобы очки не мешали. Мне ужасно нравится, как он целуется! С Дэном мы тоже целовались, но тогда это было страшно глупо, неуклюже и по-детски. А сейчас все настоящее, взрослое, волнующее.
   Слишком даже настоящее, взрослое и волнующее. Его рука понемногу продвигается по моему плечу, спускается ниже…
   — Рассел, не надо.
   — Пожалуйста… Ну пожалуйста…
   Его рука настойчиво гладит Моголев шерстяной свитер. Мне нравится это ощущение. В этом нет ничего такого ужасного. Я не хочу, чтобы он думал, будто я какая-то убогая ханжа. Может, позволить ему еще чуть-чуть?
   О господи, я вдруг вспоминаю про салфетки, которые запихала в лифчик, чтобы выглядеть не так откровенно в тесном свитере! Если у него в руке окажется бумажная салфетка, я умру на месте!
   — Рассел, я прошу тебя… Нет, перестань, мне правда нужно домой. — Я решительно отталкиваю его.
   — Элли!
   — Я серьезно. Который час?
   Он смотрит на часы.
   — Ох, не могу разглядеть стрелки в темноте.
   — Рассел, пожалуйста!
   — Ну, ладно, ладно. Всего-то чуть больше одиннадцати.
   — Что?! Ты шутишь!
   — Десять минут двенадцатого.
   — Боже, что же мне делать?
   — Эй, эй, только без паники! На самом деле не так уж поздно.
   Элли! Подожди!
   — Мне надо бежать.
   — Я с тобой. Провожу тебя до дома, объясню твоим родителям, что это я виноват.
   — И что же ты скажешь? Что мы пошли гулять в парк, начали целоваться и забыли о времени?
   — Ну-у, что-нибудь в этом духе.
   — Моему папе?
   — А что, у тебя такой свирепый старорежимный отец? — спрашивает Рассел. — Ну, может быть, лучше мне не идти с тобой до самого дома…
   — И не надо! Поезжай к себе в Пембридж-Парк. Ты сто лет будешь туда добираться. Я даже не знаю, ходит ли еще автобус.
   — Возьму такси, не проблема. Я ведь пошутил, Элли. Конечно, я тебя не отпущу одну. Просто ты слишком быстро идешь, я за тобой не поспеваю. Бегун из меня никакой.
   — Из меня тоже!
   Мне приходится замедлить шаг, потому что сердце и так уже колотится, воздуха не хватает, пот течет по спине. Господи, хоть бы дезодорант еще действовал, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Чтобы Рассел не запомнил меня Вонючкой Элли.
   — Значит, ты неспортивная. Не любительница хоккея?
   — Ненавижу хоккей! Мы с Магз и Надин всегда стараемся слинять, когда у нас устраивают матч. — Я набираю побольше воздуха. — Все-таки надо бежать, Рассел. Уже бьет четверть двенадцатого. Как это мы не заметили, что так поздно?
   — Просто у тебя было очень интересное общество, — говорит Рассел. — Слушай, Элли, твой папа серьезно рассердится?
   Да не знаю я! Я еще никогда так не задерживалась. Мы с Дэном не ходили на свидания, да с Дэном папа за меня и не беспокоился бы. У Дэна на лице большими буквами написано: «Ботаник». Стоило ему подойти поближе, он становился ярко-розовым, как мятное драже. Если бы он хоть раз в жизни поцеловал меня так, как Рассел, стал бы багровым и взорвался. Как голова девочки в фильме «Девчонки гуляют допоздна». А я сегодня, вот уж точно, загулялась допоздна, папа с Анной, наверное, здорово беспокоятся. Но если рассказать им правду, они забеспокоятся еще сильнее. Лучше уж что-нибудь сочинить. Скажу, что зашла к Надин, а она стала показывать мне свой любимый ужастик «Девчонки гуляют допоздна», и мы так увлеклись, просто не могли оторваться и совершенно забыли о времени. Здесь не все вранье. Я действительно однажды смотрела у Надин кусочек этого фильма. Они поймут. Конечно, они будут сердиться, скажут: почему не позвонила? Ну ладно, я скажу, что не дозвонилась. Нет, у Надин испортился телефон — и папин мобильный тоже. А может, около дома Надин приземлились маленькие зеленые человечки и всех нас похитили, и испортили все телефоны???
   Мы уже почти дошли до поворота на мою улицу.
   — Теперь иди, Рассел, пожалуйста.
   — Но я хочу тебе помочь, объяснить твоему папе…
   — Нет, я ему скажу, что была у Надин. Иди, Рассел, иди домой.
   — Ладно. Только еще один поцелуй… Слушай, уже все равно поздно, одна секунда ничего не меняет.
   Он обнимает меня. Я и так запыхалась, а этот последний поцелуй такой удивительный, что я вообще перестаю дышать. Когда Рассел наконец отпускает меня, я ловлю воздух ртом, словно золотая рыбка.
   — Ах, Элли! — Рассел снова тянется ко мне.
   — Нет! Я должна идти. Пока, Рассел, пока!
   Я вырываюсь и опять бегу. Бегу, бегу, бегу по улице к нашему дому. Господи, что же я скажу? Думай, Элли, думай! Сделай глубокий вдох. Может, еще все обойдется. Может, они пораньше легли спать или еще что-нибудь… Кого я обманываю? На первом этаже все окна полыхают.