Уильямс Тэд. Башня зеленого ангела (Орден Манускрипта - 6)

   Саймон сделал то, что она просила, начав медленно и нерешительно, но все больше набираясь уверенности, по мере того как кусок за куском его прошлое возвращалось к нему. Он был удивлен, обнаружив, что вспоминает имена, которые только что были туманными провалами в его памяти.
   Мегвин не перебивала его, но по мере продолжения его монолога ее облик становился все более различимым. Он снова видел ее лицо, блестящие, полные боли глаза, плотно сжатые губы, которые она словно пыталась удержать от дрожи. Он думал о том, кто любил ее - потому что эту женщину, конечно, должны были любить, - он скорбел о ней. Когда он заговорил о Сесуадре и о миссии графа Эолера из Эрнисадарка, она впервые перебила его, попросив поподробнее рассказать о графе и о том, что он говорил.
   Когда Саймон рассказал об Адиту и ее словах, что Дети Восхода едут в Эрнистир, Мегвин снова начала рыдать.
   - О Мирча, дождем одетая! Это то, чего я боялась. Я едва не уничтожила свой народ в своем безумии! Я не умерла.
   - Я не понимаю. - Саймон наклонился поближе, греясь в тепле ее сияния. Оно делало странную призрачную долину немного менее пустой. - Ты не умерла?
   Женщина-призрак начала рассказывать о своей жизни. Саймон с изумлением, осенившим его, понял, что действительно знал ее, хотя они никогда не встречались. Она была дочерью Лута, сестрой Гвитина, эрнистирийца, которого Саймон видел в Наглимунде на совете у Джошуа.
   История, которую она рассказала, и воспоминания о снах, путанице и несчастьях, которые они с Саймоном собрали из кусочков и догадок, были действительно ужасны. Саймон, который провел столько времени на колесе, сгорая от жалости к себе, почувствовал, что почти болен от одного перечисления потерь Мегвин - отец, брат, дом и страна были отняты у нее, - и такого даже он, при всех своих несчастьях, не мог бы вынести! Неудивительно, что она потеряла разум и вообразила себя мертвой. Ему было невыносимо больно за нее.
   Когда Мегвин закончила, призрачная долина снова погрузилась в полную тишину.
   - Но почему ты здесь? - спросил наконец Саймон.
   - Я не знаю. Меня никто не приводил сюда, как тебя. Но после того как я коснулась сознания того существа, в котором, как я думала, был Скадах - в Наглимунде, если только это было там, - я все время была нигде. Потом я проснулась в этом месте - в этой стране - зная, что жду. - Она помолчала. Может быть, это тебя я должна была дождаться?
   - Но почему?
   - Не знаю. Но похоже, что мы ведем один и тот же бой - или, скорее, вели его, поскольку я не знаю, каким образом кто-то из нас может покинуть это место.
   Саймон подождал и подумал.
   - А это существо... существо в Наглимунде... какое оно было? Что... что ты почувствовала, когда коснулась его мыслей?
   Мегвин пыталась подобрать слова:
   - Оно... оно жглось. Быть так близко к нему - это было как сунуть лицо в дверь печки для обжига глины. Я боялась, что это сожжет мою душу. Я не понимала слов, как понимаю твои, но там были... идеи. Ненависть, как я тебе говорила, - ненависть к жизни и стремление к смерти, к освобождению... которое было почти таким же сильным, как желание отмщения. - Она издала печальный звук. На мгновение ее свет потускнел. - Вот тогда меня впервые встревожили мои собственные мысли, потому что я тоже ощутила стремление к смерти, - но если я уже была мертва, зачем же мне было нужно освобождение от жизни? - Она засмеялась, существо Саймона пронзила сладкая горечь этого смеха. - Мирча, защити меня! Выслушай нас! Даже после всего, что произошло за гранью моего понимания, дорогой незнакомец. То, что ты и я оказались в этом месте, этом мойхвнег, - тут она употребила эрнистирийское слово, которого Саймон не понял, - рассуждая о наших жизнях, хотя мы даже не знаем, живы ли еще.
   - Мы вышли из мира, - сказал ей Саймон, и внезапно все вокруг показалось ему другим. Он почувствовал, как неизъяснимое спокойствие охватывает его. Возможно, мы получили подарок. Нам разрешили на некоторое время покинуть мир и отдохнуть.
   И действительно, теперь он чувствовал себя гораздо больше самим собой, чем все время с того момента, когда провалился под землю в могиле Джона. Встреча с Мегвин много сделала для того, чтобы он снова ощутил себя живым существом.
   - Отдохнуть? Может быть, для тебя это и так, Саймон, и, если это правда, я счастлива за тебя, но я сама могу только смотреть на глупость, которую сделала из своей жизни, и скорбеть.
   - Неужели ты больше ничему не научилась у... у горящего существа? - Ему хотелось отвлечь ее. Он боялся, что, если скорбь о содеянном полностью овладеет Мегвин, она снова начнет рассеиваться.
   Мегвин слегка замерцала. Ветер, которого Саймон не мог почувствовать, слегка растрепал ее призрачные волосы.
   - Там были мысли, для которых у меня нет слов. Картины, которые я не могу объяснить, очень четкие, очень яркие, словно порожденные самым сердцем пламени, давшим жизнь этому духу.
   - Какие картины?
   Если горящее существо, которое описывала Мегвин, было именно тем, о ком думал Саймон, все, что могло дать какой-нибудь ключ к его планам или планам его неумершего господина, могло бы предотвратить нашествие тьмы.
   Если только я смогу вернуться, напомнил он себе. Если только мне удастся выбраться из этого места. Он отогнал эту беспокойную мысль. Бинабик учил его делать только то, что он действительно может сделать в настоящий момент. "Ты не можешь поймать трех рыб двумя руками", часто говорил он.
   Мегвин помедлила, и сияние усилилось.
   - Я попробую показать тебе.
   Перед ними, в долине стекла и теней, что-то шевельнулось. Это был другой свет, но если тот, который держала у труди Мегвин, был мягким и теплым, то этот горел со свирепой настойчивостью; пока Саймон следил за ним, еще четыре светящиеся точки возникли вокруг него. Мгновением позже центральный свет перерос в бушующее пламя, стремящееся вверх, но по мере того, как пламя возрастало, оно меняло цвет, пока наконец не стало белым, как лед. Колышущиеся щупальца огня застыли, распростершись в стороны. Саймон в потрясении смотрел на то, во что они превратились. В центре огненного квадрата стояло высокое белое дерево, прекрасное и чуждое. Это было именно то, что преследовало его так долго. Белое дерево. Пылающая башня.
   - Это Башня Зеленого ангела, - пробормотал он.
   - Это место, куда устремлены все помыслы духа в Наглимунде. - Голос Мегвин внезапно стал уставшим, как будто то, что она сделала, отняло почти все ее силы. - Эта идея горит у него внутри точно так же, как это пламя горит вокруг дерева.
   Видение заколебалось и исчезло, оставив только призрачную долину.
   Башня Зеленого ангела, думал Саймон. Что-то должно произойти там.
   - Еще одна вещь. - Голос Мегвин стал заметно слабеть. - Каким-то образом она думала о Наглимунде, как о... Четвертом Доме. Это что-нибудь значит для тебя?
   Саймон смутно вспомнил, что слышал нечто похожее от огненных танцоров на вершине горы в Хасу Вейле, но сейчас это почти ничего не говорило ему. Он был поглощен мыслями о Башне Зеленого ангела. Башня и ее зеркальное отражение Белое дерево - преследовали его в снах почти год. Это был последний оплот ситхи в Хейхолте, место, где Инелуки произнес ужасные слова, убившие тысячи смертных солдат и отгородившие его навеки от живого мира Светлого Арда. Если Король Бурь желал полного отмщения, может быть придав смертельную силу своему смертному союзнику Элиасу, лучшего места, чем башня, ему бы не удалось найти.
   Саймон почувствовал, как бессильная ярость охватила его. Знать это, по крайней мере видеть очертания последнего плана врага, но быть бессильным что-либо изменить - это приводило его в бешенство. Больше чем когда-либо он нуждался в возможности что-нибудь делать и был обречен блуждать бездомным духом в пустоте, вдали от собственного опустевшего тела, бесполезно висящего на колесе.
   - Мегвин, я должен найти выход из этого места. Я должен вернуться. Все, за что мы сражались, здесь. Башня Зеленого ангела в Хейхолте - это Белое дерево. Я должен вернуться!
   Призрачная фигура подле него долго не отвечала.
   - Ты хочешь вернуться к этой боли? К твоим страданиям?
   Саймон подумал о том, что уже произошло и может еще произойти, о своем искалеченном теле на колесе и боли, от которой он бежал, когда пришел сюда, но это не изменило его решения.
   - Эйдон, спаси меня, но я должен. Разве ты не хочешь вернуться?
   - Нет. - Смутная фигура Мегвин содрогнулась. - Нет, у меня не осталось сил, Саймон. Если бы что-то не удерживало меня здесь, я бы давно оторвалась от тех, кто ждет меня. - Мегвин сделала нечто похожее на глубокий вдох; когда она снова заговорила, то была на грани рыдания. - Есть еще те, кого я любила, и теперь я знаю, что некоторые из них все еще среди живых. Один... - Она взяла себя в руки. - Я любила его - любила до безумия. И возможно, он тоже не был равнодушен ко мне, а я была слишком гордой и слишком глупой, чтобы увидеть это... Но теперь это не имеет значения. - Голос ее прерывался. - Нет, это неправда. В живом мире нет ничего более важного для меня, чем эта любовь; но ей не суждено сбыться. Я не начала бы все сначала, даже если бы могла.
   Ее боль была так велика, что у Саймона не нашлось слов. Он понимал теперь, что есть вещи, которые нельзя исправить.
   - Но я верю, что ты должен вернуться, - сказала она. - Для тебя все по-другому, Саймон. Я рада, что это так, рада, что есть еще те, кто хочет жить в мире. Я никому не могла бы пожелать чувствовать, как я. Вернись, Саймон. Спаси тех, кого любишь, если сможешь, - и тех, кого я люблю, тоже.
   - Но я не могу. - Теперь его подавленная ярость уступила место безысходному отчаянию. Пути к возвращению не было. Он и Мегвин будут вечно обсуждать здесь детали своих никому не нужных жизней. - Я не знаю, зачем я сказал тебе, что собираюсь вернуться, потому что я не могу. Я пытался, но у меня нет сил найти свое тело.
   - Попробуй. Попробуй еще раз.
   - Ты думаешь, я не пробовал? Неужели ты не понимаешь, что я старался изо всех сил? Это недостижимо.
   - Если ты прав, у нас впереди целая вечность. Последняя попытка не причинит тебе никакого вреда.
   Саймон, который знал, что уже до предела напрягал свои силы и потерпел неудачу, подавил горькие слова. Она была права. Если он хочет быть хоть сколько-нибудь полезным своим друзьям, если он хочет получить хотя бы крошечный шанс добиться отмщения за то, что выстрадали он, Мегвин и тысячи других, он должен попытаться снова - каким бы маловероятным ни казался успех.
   Он попробовал освободить голову от страхов и огорчений. Обретя наконец некоторое спокойствие, он вызвал видение колеса, силой воли призывая его возникнуть, так что оно превратилось в огромный туманный круг над призрачной долиной. Потом он вызвал изображение лица, своего и только своего лица, обращая при этом внимание еще и на то, что находилось за лицом - сны, мысли и воспоминания, которые делали его Саймоном. Он пытался заставить призрачную фигуру, привязанную к колесу, превратиться в Саймона, но уже чувствовал, что силы его иссякают.
   - Ты можешь мне помочь, Мегвин? - По мере того как видение становилось все более четким, фигура Мегвин расплывалась; и теперь она была всего лишь немногим больше, чем слабое сияние тусклого света. - Я не могу этого сделать.
   - Попробуй еще!
   Он пытался удержать колесо перед собой, пытался ощутить боль и ужас, которые должны были прийти вместе с ним. На мгновение он почти почувствовал, как грубое дерево царапает ему спину, услышал плеск воды и скрежещущее клацанье огромных цепей, но потом это снова начало ускользать. Бледнея, колесо колыхалось, как отражение в неспокойной воде. Оно было так близко, но теперь опять уходило.
   - Пора, Саймон! - И внезапно Мегвин оказалось повсюду вокруг и каким-то образом даже внутри него. Сияние, которое она баюкала все время, пока они разговаривали, теперь было передано ему. Оно было теплым, как солнце. - Я думаю, что именно для этого я была приведена сюда. Мне пора идти - а тебе пора возвращаться.
   Ее сила наполнила его. Колесо, литейная, гложущая боль его живого тела все, что в это мгновение было для него жизнью, внезапно приблизилось.
   Но сама Мегвин была далеко. Ее следующие слова, казалось, доносились с огромного расстояния. Звук быстро угасал.
   - Я ухожу, Саймон! Возьми то, что я дала, и используй это: мне не нужна больше моя жизнь. Делай то, что ты должен. Я молюсь, чтобы этого было достаточно. Если ты встретишь Эолера... нет, я скажу ему сама. Когда-нибудь. В другом месте...
   Ее храбрые слова не могли скрыть страха. Саймон ощущал каждую каплю ее ужаса, когда она позволила себе соскользнуть в темную неизвестность.
   - Мегвин! Не надо!
   Но она исчезла. Сияние, которое она держала, теперь было частью Саймона. Она отдала ему единственное, что у нее оставалось, - самый мужественный и самый ужасный дар из всех возможных.
   Саймон боролся, как не боролся никогда в жизни, полный решимости не допустить, чтобы жертва Мегвин оказалась напрасной. Хотя мир живых был так близко, что он чувствовал его, непостижимый барьер отделял его от оставленного позади собственного тела. Но он не мог позволить себе потерпеть поражение. Используя силу, которую дала ему Мегвин, он заставлял себя приблизиться к оставленной плоти, принимая в себя боль, страх и даже беспомощность, которые охватят его, если он вернется. Он почувствовал, что барьер готов сломаться. Тогда Саймон сделал еще одно усилие. Серая страна стала черной, потом красной. Когда он прошел из нижнего мира в мир живущих, Саймон закричал. Ему было больно. Болело все. Он снова родился в царстве боли.
   Крик продолжался, с дребезжанием вырываясь из его пересохшего горла и потрескавшихся губ. Рука его горела от невыносимой боли.
   - Тише! - испуганный голос раздался совсем близко. - Я стараюсь.
   Он снова был на колесе. В голове у него стучало, шершавое дерево терлось о его кожу. Но что случилось с рукой? Казалось, что кто-то пытался оторвать ее от плеча раскаленными щипцами... Она шевелилась! Он мог шевелить рукой!
   Снова раздался дрожащий шепот:
   - Голоса говорят, я должен торопиться. Они скоро придут!
   Левая рука Саймона была свободна. Когда он попытался согнуть ее, жгучая, пронизывающая боль отдалась в плечо - но рука двигалась. Он открыл глаза и вытаращил их так, что закружилась голова.
   Перед ним вверх ногами висела темная фигура. Пещера литейной за ее спиной тоже была перевернута. Человек пилил веревку у его правой руки чем-то отражавшим свет факелов на противоположной стороне пещеры. Кто это был? И что он делал? Саймон никак не мог привести в порядок свои искалеченные мысли. Пульсирующая жгучая боль охватила теперь и правую руку.
   - Ты приносил мне еду. Я... Я не могу оставить тебя. Но голоса говорят, я должен спешить.
   Трудно было думать, когда обе руки горели как в огне, но постепенно Саймон начал понимать. Он висел вниз головой на колесе. Кто-то обрезал его веревки. Кто-то...
   - ..Гутвульф?..
   - Скоро остальные заметят. Они придут. Не двигайся. Я не вижу и боюсь, что порежу тебя. - Слепой граф яростно трудился. Саймон сжал зубы, когда кровь прилила к его рукам, пытаясь удержать новый крик. Он не верил, что такое страдание возможно.
   Свобода. Это стоит того. Я буду свободен... Он снова закрыл глаза и сжал зубы. Теперь обе его руки освободились и болтались у головы. Изменение положения было мучительным. Он смутно слышал, что Гутвульф прошел несколько шагов, потом начал пилить около лодыжек.
   Всего несколько мгновений, обещал себе Саймон, отчаянно сдерживая крик. Он вспоминал, что говорили ему горничные, когда ребенком он плакал над пустяковой царапиной: "До свадьбы заживет, все будет хорошо".
   Одна нога освободилась, и боль, которую испытал Саймон, соотносилась только с напряжением, которое теперь испытывала другая. Саймон повернул голову и вонзил зубы в собственное плечо. Что угодно, только бы не закричать и не привлечь внимания Инча и его подручных.
   - Почти, - хрипло проговорил Гутвульф. Саймон медленно заскользил вниз, потом внезапно упал. Оглушенный, он обнаружил, что вот-вот утонет в ледяной воде. Он беспомощно бултыхался, не чувствуя ни рук, ни ног. Он не знал, куда плыть.
   Что-то схватило его за волосы и дернуло. Мгновением позже другая рука обвилась вокруг шеи, едва не удушив его. Голова Саймона оказалась над водой, и он глубоко вдохнул. На мгновение его лицо было прижато к тощему животу Гутвульфа, пока его спаситель пытался схватить его поудобнее. Потом Саймона потащили вперед и бросили на край шлюза. Руки его все еще не работали; он удерживался на краю, цепляясь локтями, и почти забыл о боли в суставах. Он не хотел вернуться назад в воду.
   - Мы должны... - начал Гутвульф. Потом слепой судорожно вздохнул, и что-то ударилось в Саймона, который скатился назад и едва успел схватиться за край шлюза.
   - Что здесь происходит?! - Голос Инча был похож на ужасное гремящее рычание. - А ну не троай моего кухонного мальчика!
   Саймон чувствовал, как надежда угасает, сменяясь тошнотворным ужасом. 'Как такое могло случиться? Это неправильно! Он вернулся из смерти, из небытия только для того, чтобы "Инч пришел на несколько минут раньше, чем следовало? Как могла судьба сыграть с ним такую чудовищную шутку?
   Гутвульф глухо вскрикнул, потом Саймон некоторое время не слышал ничего, кроме приглушенного плеска. Он начал осторожно пятиться вниз. Наконец его ноги коснулись скользкого дна шлюза. Нагрузка на его израненные ноги породила облако черной обжигающей боли, но Саймон устоял. Он знал, что после своих мучений не сможет даже двигаться, но все еще сохранял часть силы, которую придала ему жертва Мегвин; он чувствовал, как она тлеет в нем, подобно полузасыпанному костру. Он заставил себя стоять в медленно текущей воде до тех пор, пока не смог наконец видеть.
   Инч вошел в шлюз и теперь стоял по пояс в воде в центре, как какой-то болотный зверь. В смутном свете факелов Саймон увидел, как из воды вынырнул Гутвульф, отчаянно пытаясь отплыть подальше от надсмотрщика. Инч схватил его голову и снова пихнул ее под воду.
   - Нет! - Хриплый голос Саймона был почти шепотом. Если его и можно было услышать, Инч не обратил внимания. И все-таки тишина почему-то раздражала Саймона. Он оглох? Нет, он слышал и Гутвульфа, и Инча. Тогда почему же помещение кажется таким тихим?
   Рука Гутвульфа дернулась над поверхностью, но все его тело оставалось погруженным в темную воду.
   Саймон ковылял по направлению к ним, борясь с медленным течением. Огромное колесо неподвижно висело над водой. Увидев это, Саймон понял причину странной тишины. Гутвульф каким-то образом ухитрился поднять колесо, чтобы освободить Саймона.
   Когда он приблизился к Инчу, в пещере начало светлеть, словно восход проник сквозь камень в темную нору. К шлюзу неуверенно приближались фигуры с факелами. Саймон подумал, что это, должно быть, солдаты или подручные Инча, но, когда они подошли ближе, он увидел их широко раскрытые испуганные глаза. Рабочие литейной были разбужены и теперь осторожно подходили, чтобы посмотреть, что послужило причиной шума.
   - Помогите! - проскрежетал Саймон. - Помогите нам! Он не может остановить вас всех.
   Оборванные люди остановились, как будто слова Саймона могли сделать их предателями, подлежащими наказанию Инча. Они смотрели вниз, слишком запуганные даже для того, чтобы перешептываться между собой.
   Инч не обращал никакого внимания ни на Саймона, ни на своих рабов-рабочих. Он позволил Гутвульфу подняться на поверхность и несколько раз вздохнуть, а теперь запихивал его обратно. Саймон с трудом поднял онемевшие руки и изо всех сил ударил надсмотрщика. С тем же успехом он мог бы ударить гору. Инч повернулся, чтобы посмотреть на него. Покрытое шрамами лицо надсмотрщика было лишено всякого выражения, как будто насилие отвлекало на себя все его внимание.
   - Кухонный мальчик! - прогудел он. - Ты не убегай. Ты следующий. - Он протянул огромную руку и дернул Саймона, на секунду отпустив Гутвульфа, чтобы схватить Саймона двумя руками и выкинуть его из шлюза на твердый камень. Юноша на мгновение перестал дышать, новая волна боли нахлынула на него, боли, которая была даже сильнее огня в его суставах. Он не мог заставить слушаться свое истерзанное тело. Саймон почувствовал, как кто-то наклонился над ним. Это, конечно, Инч явился, чтобы довершить начатое. Саймон сжался.
   - Эй, парень, - прошептал кто-то и попытался помочь ему сесть. Стенхельм, рабочий литейной, который дружил с ним, сидел на корточках подле него. Он, казалось, с трудом двигался. Одна рука бессильно повисла перед грудью, шея была согнута под странным углом.
   - Помоги нам. - Саймон попытался подняться. Казалось, что с каждым вздохом его грудь пронзают кинжалом.
   - От меня ничего не осталось. - Даже речь Стенхельма была невнятной. - Но ты лучше посмотри на колесо, парень!
   Пока Саймон пытался разобраться в том, что ему сказал Стенхельм, подошел один из помощников Инча.
   - Не трогай его, - зарычал он. - Это докторов парень!
   - Заткнись, - сказал Стенхельм. Надсмотрщик поднял руку, словно собираясь ударить, но внезапно несколько других рабочих с разных сторон двинулись к нему. Некоторые из них держали куски железа, тяжелые и острые.
   - Ты слышал? - тихо прорычал один из них человеку Инча. - Заткнись!
   Надсмотрщик огляделся, взвешивая свои шансы:
   - Вы хорошо заплатите за это, когда доктор узнает. Он мигом покончит с тем бандитом!
   - Тогда иди и любуйся на него! - выплюнул один из рабочих литейной. Люди казались испуганными, но каким-то образом они выстроились в ряд: если они не хотели драться с неуклюжим Инчем, то стоять и смотреть, как его подручный мучит Стенхельма или Саймона, не собирались. Надсмотрщик выругался и попятился прочь, поближе к своему хозяину.
   - Вот теперь, парень, - прошептал Стенхельм, - смотри на это колесо!
   Голова Саймона кружилась. Он долго смотрел на литейщика, пытаясь понять смысл его слов. Потом он наконец повернулся и увидел.
   Огромное деревянное лопастное колесо было поднято и висело на высоте почти в два человеческих роста над водой. Инч, продолжавший барахтаться с Гутвульфом в шлюзе, стоял прямо под ним. Стенхельм протянул согнутую дрожащую руку:
   - Там. Там рычаги.
   Саймон с трудом поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов по направлению к огромному механизму. Рычаг, которым, как он видел раньше, пользовался Инч, был поднят и укреплен веревкой. Саймон медленно развязал узел, напрягая горящие мышцы и ослабевшие руки, потом схватился за рычаг скользкими онемевшими пальцами. Тем временем Инч снова запихнул Гутвульфа под воду и наблюдал за страданиями своей жертвы со спокойным интересом. Слепой человек шлепал по воде, пытаясь бежать от своего мучителя, и сейчас находился вне досягаемости колеса.
   Саймон сказал несколько слов из молитвы Элисии, которые смог вспомнить, и повис на рычаге. Тот едва сдвинулся с места, но рама, державшая колесо, заскрипела. Инч посмотрел вверх, огляделся и медленно повернулся к Саймону своим единственным глазом.
   - Кухонный мальчик... ты...
   Саймон нажал еще раз, оторвав ноги от земли и всем своим весом давя на рычаг. Он кричал от боли, вцепившись в скользкое дерево. Рама снова заскрипела; потом со скрежещущим визгом рычаг упал, колесо задрожало и с громким плеском рухнуло в шлюз.
   Инч попытался нырнуть, чтобы отплыть в сторону, но исчез под огромными лопастями.
   Какое-то мгновение в пещере не двигалось ничего, кроме колеса, которое начало медленно вращаться. Потом, словно монстр из морской пучины Инч выскочил на поверхность, рыча от ярости. Вода текла из его широко раскрытого рта.
   - Доктор! - Он брызгал слюной и размахивал кулаком. - Нельзя убить меня! Только не доктора Инча!
   Он сделал все, что мог. Инч шагнул вперед, потом упал. Саймон смотрел на него, ошеломленный. Мир совсем сошел с ума.
   Тело Инча поднялось из воды. Только когда весь он оказался на поверхности, Саймон увидел, что широкий пояс надсмотрщика зацепился за лопасть колеса.
   Водяное колесо поволокло Инча наверх. Великан мычал в ярости, что его одолевает нечто большее, чем он сам. Инч извивался на конце лопасти, чтобы освободиться, тянулся назад, пытаясь ударить по дереву кулаком. Когда колесо вынесло его на верхнюю точку своего вращения, он схватился рукой за одну из огромных цепей, уходивших под потолок, и полез наверх, скрываясь в темноте. Огромные руки Инча цеплялись за скользкие звенья. Он держался крепко. Когда цепи пошли вверх, Инч вытянулся, потом пряжка его ремня лопнула. Руками и ногами он уцепился за тяжелую цепь. Теперь Инч не был связан, и в его гулком реве появились нотки триумфа - по мере того как цепи несли его выше и выше. Он рванулся в сторону, чтобы упасть в воду подальше от колеса, но падал недолго: он задел цепь, опрокинулся, потом его нога скользнула в одно из промасленных звеньев, и он оказался подвешенным вниз головой. Надсмотрщик бился, пытаясь подтянуться, чтобы освободить ногу. Завывая и плюясь, он до крови ободрал руки, но так и не смог подняться. Цепь уносила его наверх, в темноту. Крики Инча становились слабее по мере того, как его тащило выше. Потом ужасный вопль эхом разнесся по пещере, отвратительный гортанный крик, в котором не было ничего человеческого. Колесо содрогнулось и остановилось, слегка покачиваясь из стороны в сторону, когда течение толкало остановившиеся лопасти. Потом оно завертелось снова, преодолевая сопротивление тяжелого скрежещущего механизма, вращавшего башню Прейратса. Темные капли упали вниз, потом что-то рухнуло в воду