Они двинулись прочь, две фигуры — красная и зеленая.
— Что скажешь, Джошуа? — спросил Изгримнур, забирая у принца деревянный меч. — Отправимся выпить по капельке вина?
— Я думаю, да, — сказал Джошуа и наклонился, чтобы поднять жилеты. Герцог тем временем поднял меч, брошенный королем. Джошуа выпрямился и застыл, глядя вдаль.
— Мертвые всегда стоят между живыми, дядя? — спросил он тихо и устало провел рукой по лицу.
— Не обращай внимания. Пойдем, поищем какое-нибудь прохладное местечко…
— Правда. Юдит, все будет в порядке, Рейчел ничего не скажет, — рука Саймона, протянутая к сдобному тесту, была перехвачена у самой миски. Юдит обладала недюжинной силой, чего никак нельзя было предположить, взглянув на ее пухлые розовые щеки.
— А ну-ка марш отсюда, шалопай! «Рейчел ничего не скажет», как же! Да она переломает все косточки в моем дряхлом теле! — отпихнув руку Саймона, Юдит сдула прилипшую ко лбу прядь волос и вытерла руки о грязный передник. — Пора бы мне запомнить, что самый слабый запах пекущегося эйдонитского хлеба пригоняет тебя на кухню не хуже собаки.
Саймон внимательно изучал мучные узоры на столе.
— Юдит, у тебя горы и горы теста, ну почему мне нельзя попробовать кусочек из миски?
Юдит поднялась с места и с грациозностью баржи, плывущей по спокойной реке, двинулась к одной из сотен кухонных полок. Два маленьких поваренка метались перед ней, как испуганные чайки.
— Так, а где… — размышляла она, — где этот кувшин сладкого масла? — Пока она стояла в задумчивости, сунув в рот палец, Саймон все ближе придвигался к миске с тестом.
— Не смей, парнишка. — Юдит бросила эти слова через плечо, даже не повернувшись в его сторону. Что у нее, по две пары глаз с каждой стороны, что ли? — Это ведь не потому, что мне жалко, Саймон. Просто Рейчел не хочет, чтобы ты испортил себе ужин. — Она продолжала осматривать аккуратные полки. Саймон покраснел и сел на место.
Несмотря на всяческие неприятности, кухня все-таки была славным, уютным местом. Хотя она была даже длиннее комнат Моргенса, все равно казалась маленькой. А главное, полной живого тепла и всяческих вкусных запахов. Баранье рагу бурлило в железных котлах, эйдонитские хлеба поднимались в духовке, коричневые луковицы, как медные бубенцы, висели на запотевшем окне. Воздух, казалось, состоял из ароматов специй: имбиря, корицы, шафрана, гвоздики, красного перца… Одни из поварят вкатывали в дверь бочонки с мукой и соленой рыбой, другие вытаскивали хлебы из раскаленных печей. Помощник шеф-повара варил рисовую кашу на миндальном молоке для королевского десерта. И сама Юдит, огромная и добродушная, сделавшая эту кухню такой же уютной, как хлев у хорошего фермера, управляла всем этим огромным хозяйством, ни разу не повысив голоса. Добрый, внимательный сюзерен в государстве из кирпичей, котлов и огня.
Наконец она нашла пропавший кувшин. Вытащив специальную щеточку с длинной ручкой, она начала смазывать маслом плетеные эйдонитские хлебы.
— Юдит, — спросил наконец Саймон, — ведь уже совсем скоро Эйдонманса, но почему же до сих пор нет снега? Моргенс сказал, что он никогда еще не видел, чтобы снега не было так долго.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — откликнулась Юдит. — В новандере не было дождя. Просто такой сухой год. — Она внимательно пригляделась и еще раз смазала ближайший к ней хлебец.
— Даже коров и овец из города поят сейчас в Хейхолтском рву, — сообщил Саймон.
— Неужели?
— Вот именно! И вода спускается все ниже и ниже. И даже есть места, где она достает только до колен.
— Ну уж, конечно, ты-то их все отыскал.
— Надеюсь, — скромно ответил Саймон. — Но ведь в прошлом году к этому времени все уже замерзло!
Юдит наконец оторвалась от своих хлебцев и посмотрела на Саймона добрыми светло-голубыми глазами.
— Я понимаю, это страшно интересно, когда происходят всякие непонятные вещи. Но только помни, паренек, что вода-то нам все-таки нужна. Не будет воды, не будет дождя или снега, не будет и еды, не только вкусной, но и вообще никакой. Ты же отлично знаешь, что воду из Кинслага пить нельзя.
— Я знаю, — сказал Саймон. — Но все-таки я уверен, что скоро пойдет снег. Или в крайнем случае дождь, раз все еще так тепло. Просто… это будет немного странная середина зимы.
Юдит собралась сказать что-то еще, но неожиданно замолчала, с неудовольствием глядя на дверь за спиной Саймона.
— Ну, девушка, что тебе здесь надо? — наконец спросила она. Саймон обернулся и увидел кудрявую служанку Эфсебу всего в нескольких футах от себя.
— Рейчел послала меня найти Саймона, мэм, — ответила Эфсеба, слегка приседая. — Он ей нужен, чтобы достать что-то с высокой полки.
— Что ж, милочка, мне он здесь ни к чему. Он просто сидит здесь и томится над сдобой. Без всякой пользы и без всякой надежды. — Она махнула рукой в сторону Саймона. Но он уже этого не видел. Он любовался Эфсебой, ее туго затянутым передником и вьющимися волосами, которые своенравно выбивались из-под шапочки. — Во имя всех святых, иди уже, мальчик, иди. — И она ткнула его ручкой от щетки.
Эфсеба сразу же повернулась и пошла к дверям. Саймон сполз со своего стула, чтобы идти за ней, но хозяйка кухни в этот момент положила ему на плечо свою теплую и добрую руку.
— Вот, — сказала она. — Похоже, эту я совсем испортила, видишь, какая она неказистая и кривая. — И вложила ему в руку обжигающую булочку, пахнущую имбирем и сахаром.
— Спасибо, — сказал Саймон, запихивая себе в рот огромный кусок. — Ох, до чего вкусно!
— Еще бы не вкусно, — возмущенно пожала плечами Юдит. — Но если скажешь об этом Рейчел — шкуру с тебя спущу! — Однако ее последние слова предназначались пустой двери.
Всего несколько шагов понадобилось Саймону, чтобы догнать Эфсебу, которая, правда, шла не очень быстро.
Она что же, ждала меня? — подумал он, почему-то задыхаясь. Хотя нет. Всякий, кто получает хоть какое-нибудь поручение и может вырваться из когтей Рейчел, никогда не будет торопиться обратно.
— Ты… ты не хочешь кусочек? — спросил он, слегка запинаясь. Служанка благосклонно приняла его дар и отправила себе в рот.
— Ох, и вкуснотища! — сказала она, одарив Саймона ослепительной улыбкой. — Дай мне, пожалуй, еще кусочек, а? — Он дал. Они вышли из коридора во двор замка.
— У-у, как холодно, — сказала Эфсеба, обхватив себя руками и поеживаясь.
Вообще-то говоря, было довольно тепло, даже просто жарко, особенно учитывая, что на дворе декандер. Но после того, как Эфсеба сказала об этом, Саймону тоже показалось, что он чувствует ветер.
— Да, действительно, прохладно, — сказал он и снова погрузился в тягостное молчание.
Когда они миновали угол внутренней башни, служившей королевской резиденцией, Эфсеба показала на маленькое окошко, как раз над оружейной амбразурой.
— Видишь? — спросила она. — Совсем недавно я видела здесь принцессу. Она стояла у самого окна и расчесывала волосы… ох, какие у нее чудесные волосы!
Смутное ощущение золота, напоминавшее послеполуденное солнце, возникло в памяти Саймона. Но он не разрешил себе отвлекаться.
— Ха, твои волосы гораздо лучше, — сказал он. И отвернулся. Наверное, чтобы посмотреть на одну из сторожевых башен в стене главного двора. Тем более что щеки его пылали.
— Ты и правда так думаешь? — засмеялась Эфсеба. — А по-моему это не волосы, а сплошное мучение. А вот у принцессы Мириамель есть специальная леди, которая ее причесывает. Сарра — ты ее знаешь, такая светловолосая — так вот Сарра знает ее. И Сарра сказала, что эта леди сказала ей, что принцесса иногда очень грустит и хочет вернуться обратно в Меремунд, где она выросла.
Поскольку Саймон в это время был очень занят рассматриванием шеи Эфсебы, увитой прядками кудрявых коричневых волос, выбившихся из-под шапочки, его ответ был более чем лаконичен:
— М-м-м, — сказал он.
— Рассказать тебе что-нибудь еще? — спросила Эфсеба, оторвавшись, наконец, от созерцания башни. — Куда это ты уставился? — сердито воскликнула она, хотя глаза ее оставались веселыми. — Перестань сейчас же, я же сказала тебе, что это не волосы, а сплошное воронье гнездо. Рассказать тебе еще что-нибудь про принцессу?
— Что?
— Ее отец хочет, чтобы она вышла замуж за графа Фенгбальда, а она не хочет, и король на нее ужасно сердится, и Фенгбальд грозится уехать из замка и вернуться в свой Фальшир. Хотя зачем он этого хочет, не знает никто. А Лофсун говорит, что он никогда этого не сделает, потому что ни у кого в этом графстве нет столько денег, сколько ему нужно, чтобы оплачивать его лошадей, и его одежду, и всякое такое…
— Кто такой Лофсун? — заинтересовался Саймон.
— Так, — Эфсеба казалась немного смущенной. — Это мой знакомый. Солдат. Он из отряда графа Брейугара. Но красивый.
Остаток эйдонтидского хлебца во рту превратился в безвкусный пепел.
— Солдат? — тихо проговорил он. — Это что… твой родственник?
Эфсеба хихикнула — и этот звук стал немного раздражать Саймона.
— Родственник! Вот еще! Милосердная Риаппа, конечно же нет! Родственник! Просто… слоняется вокруг меня… — И она снова хихикнула, и Саймону это понравилось еще меньше. — Может, ты его даже видел. Он страж в восточных бараках. Еще плечи такие широкие, ну, и борода.
Она нарисовала в воздухе фигуру человека, в тени которого можно было бы свободно расположить двух Саймонов.
Чувства Саймона вступили в противоречие с его разумным началом. И чувства победили.
— Солдаты… глупые, — пробормотал он.
— Ничего подобного, — заявила Эфсеба. — И не говори так, пожалуйста. Лофсун — хороший человек. И собирается на мне жениться!
— Что ж, вы будете славной парочкой, — фыркнул Саймон, но тут же ему стало стыдно. — Я надеюсь, вы будете счастливы, — тихо добавил он, мечтая, чтобы Эфсеба не заметила фальши, которую он так старался скрыть.
— А мы и будем, — сказала Эфсеба, поглядывая на стражников с длинными пиками на плечах, прохаживающихся по крепостной стене как раз над их головами.
— А когда-нибудь Лофсун станет сержантом, и у нас будет свой дом в Эрчестере. И мы будем счастливы, как… как только может быть. Уж во всяком случае счастливее, чем эта бедная принцесса.
Саймон ничего не сказал, он поднял большой круглый камень и изо всех сил запустил им в стену замка.
Доктор Моргенс шел по крепостной стене как раз в тот момент, когда Саймон и одна из молоденьких служанок проходили под ним. Он улыбнулся и молча пожелал Саймону удачи — мальчик явно нуждался в ней. Неуклюжая осанка и приступы застенчивости делали его скорее похожим на ребенка, чем на взрослого. Но он был высок и строен и обещал вскоре стать настоящим мужчиной. У Саймона был переходный возраст. И доктор, чей возраст никто в замке не мог угадать, тем не менее прекрасно помнил, что это такое.
Внезапно за его спиной раздался шум крыльев. Моргенс спокойно повернулся, как будто этот звук не был для него неожиданностью. Посторонний наблюдатель мог бы увидеть трепещущую серую тень, которая несколько мгновений висела в воздухе, а затем исчезла в просторных рукавах его одежды.
Руки доктора, только что пустые, теперь держали маленький сверток пергамента, завязанный тонкой голубой лентой. Он осторожно развернул его.
Послание было написано на наббанаи, но почерк непреложно свидетельствовал о руке риммера.
Около подписи автор нарисовал перо в круге.
— Странная погода, не правда ли? — произнес сухой голос. — И тем не менее такая приятная для прогулки по стене.
Доктор резко повернулся, сжимая в руке пергамент. За его спиной стоял улыбающийся Прейратс.
— Воздух сегодня полон птиц, — продолжал вкрадчиво священник. — Вы исследуете птиц, доктор? И много вы уже знаете об их повадках?
— Я очень мало знаю о них, — ответил Моргенс, не поднимая глаз.
— А я вот подумываю, что неплохо бы изучить их, — сказал Прейратс. — Их легко поймать, не правда ли… И они обладают столькими секретами, которые любопытствующий разум найдет чрезвычайно ценными. — Он вздохнул и потер свой гладкий подбородок. — Увы, приходится признать, что мое время и так уже наполнено… До свидания, доктор. Наслаждайтесь свежим воздухом. — И он двинулся вниз со стены, как-то особенно постукивая сапогами по камню.
И еще долго после того как священник скрылся из глаз, доктор стоял, задумчиво поглядывая в небо.
Глава 8. ВОЗДУХ ГОРЯЧИЙ И СЛАДКИЙ
— Что скажешь, Джошуа? — спросил Изгримнур, забирая у принца деревянный меч. — Отправимся выпить по капельке вина?
— Я думаю, да, — сказал Джошуа и наклонился, чтобы поднять жилеты. Герцог тем временем поднял меч, брошенный королем. Джошуа выпрямился и застыл, глядя вдаль.
— Мертвые всегда стоят между живыми, дядя? — спросил он тихо и устало провел рукой по лицу.
— Не обращай внимания. Пойдем, поищем какое-нибудь прохладное местечко…
— Правда. Юдит, все будет в порядке, Рейчел ничего не скажет, — рука Саймона, протянутая к сдобному тесту, была перехвачена у самой миски. Юдит обладала недюжинной силой, чего никак нельзя было предположить, взглянув на ее пухлые розовые щеки.
— А ну-ка марш отсюда, шалопай! «Рейчел ничего не скажет», как же! Да она переломает все косточки в моем дряхлом теле! — отпихнув руку Саймона, Юдит сдула прилипшую ко лбу прядь волос и вытерла руки о грязный передник. — Пора бы мне запомнить, что самый слабый запах пекущегося эйдонитского хлеба пригоняет тебя на кухню не хуже собаки.
Саймон внимательно изучал мучные узоры на столе.
— Юдит, у тебя горы и горы теста, ну почему мне нельзя попробовать кусочек из миски?
Юдит поднялась с места и с грациозностью баржи, плывущей по спокойной реке, двинулась к одной из сотен кухонных полок. Два маленьких поваренка метались перед ней, как испуганные чайки.
— Так, а где… — размышляла она, — где этот кувшин сладкого масла? — Пока она стояла в задумчивости, сунув в рот палец, Саймон все ближе придвигался к миске с тестом.
— Не смей, парнишка. — Юдит бросила эти слова через плечо, даже не повернувшись в его сторону. Что у нее, по две пары глаз с каждой стороны, что ли? — Это ведь не потому, что мне жалко, Саймон. Просто Рейчел не хочет, чтобы ты испортил себе ужин. — Она продолжала осматривать аккуратные полки. Саймон покраснел и сел на место.
Несмотря на всяческие неприятности, кухня все-таки была славным, уютным местом. Хотя она была даже длиннее комнат Моргенса, все равно казалась маленькой. А главное, полной живого тепла и всяческих вкусных запахов. Баранье рагу бурлило в железных котлах, эйдонитские хлеба поднимались в духовке, коричневые луковицы, как медные бубенцы, висели на запотевшем окне. Воздух, казалось, состоял из ароматов специй: имбиря, корицы, шафрана, гвоздики, красного перца… Одни из поварят вкатывали в дверь бочонки с мукой и соленой рыбой, другие вытаскивали хлебы из раскаленных печей. Помощник шеф-повара варил рисовую кашу на миндальном молоке для королевского десерта. И сама Юдит, огромная и добродушная, сделавшая эту кухню такой же уютной, как хлев у хорошего фермера, управляла всем этим огромным хозяйством, ни разу не повысив голоса. Добрый, внимательный сюзерен в государстве из кирпичей, котлов и огня.
Наконец она нашла пропавший кувшин. Вытащив специальную щеточку с длинной ручкой, она начала смазывать маслом плетеные эйдонитские хлебы.
— Юдит, — спросил наконец Саймон, — ведь уже совсем скоро Эйдонманса, но почему же до сих пор нет снега? Моргенс сказал, что он никогда еще не видел, чтобы снега не было так долго.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — откликнулась Юдит. — В новандере не было дождя. Просто такой сухой год. — Она внимательно пригляделась и еще раз смазала ближайший к ней хлебец.
— Даже коров и овец из города поят сейчас в Хейхолтском рву, — сообщил Саймон.
— Неужели?
— Вот именно! И вода спускается все ниже и ниже. И даже есть места, где она достает только до колен.
— Ну уж, конечно, ты-то их все отыскал.
— Надеюсь, — скромно ответил Саймон. — Но ведь в прошлом году к этому времени все уже замерзло!
Юдит наконец оторвалась от своих хлебцев и посмотрела на Саймона добрыми светло-голубыми глазами.
— Я понимаю, это страшно интересно, когда происходят всякие непонятные вещи. Но только помни, паренек, что вода-то нам все-таки нужна. Не будет воды, не будет дождя или снега, не будет и еды, не только вкусной, но и вообще никакой. Ты же отлично знаешь, что воду из Кинслага пить нельзя.
— Я знаю, — сказал Саймон. — Но все-таки я уверен, что скоро пойдет снег. Или в крайнем случае дождь, раз все еще так тепло. Просто… это будет немного странная середина зимы.
Юдит собралась сказать что-то еще, но неожиданно замолчала, с неудовольствием глядя на дверь за спиной Саймона.
— Ну, девушка, что тебе здесь надо? — наконец спросила она. Саймон обернулся и увидел кудрявую служанку Эфсебу всего в нескольких футах от себя.
— Рейчел послала меня найти Саймона, мэм, — ответила Эфсеба, слегка приседая. — Он ей нужен, чтобы достать что-то с высокой полки.
— Что ж, милочка, мне он здесь ни к чему. Он просто сидит здесь и томится над сдобой. Без всякой пользы и без всякой надежды. — Она махнула рукой в сторону Саймона. Но он уже этого не видел. Он любовался Эфсебой, ее туго затянутым передником и вьющимися волосами, которые своенравно выбивались из-под шапочки. — Во имя всех святых, иди уже, мальчик, иди. — И она ткнула его ручкой от щетки.
Эфсеба сразу же повернулась и пошла к дверям. Саймон сполз со своего стула, чтобы идти за ней, но хозяйка кухни в этот момент положила ему на плечо свою теплую и добрую руку.
— Вот, — сказала она. — Похоже, эту я совсем испортила, видишь, какая она неказистая и кривая. — И вложила ему в руку обжигающую булочку, пахнущую имбирем и сахаром.
— Спасибо, — сказал Саймон, запихивая себе в рот огромный кусок. — Ох, до чего вкусно!
— Еще бы не вкусно, — возмущенно пожала плечами Юдит. — Но если скажешь об этом Рейчел — шкуру с тебя спущу! — Однако ее последние слова предназначались пустой двери.
Всего несколько шагов понадобилось Саймону, чтобы догнать Эфсебу, которая, правда, шла не очень быстро.
Она что же, ждала меня? — подумал он, почему-то задыхаясь. Хотя нет. Всякий, кто получает хоть какое-нибудь поручение и может вырваться из когтей Рейчел, никогда не будет торопиться обратно.
— Ты… ты не хочешь кусочек? — спросил он, слегка запинаясь. Служанка благосклонно приняла его дар и отправила себе в рот.
— Ох, и вкуснотища! — сказала она, одарив Саймона ослепительной улыбкой. — Дай мне, пожалуй, еще кусочек, а? — Он дал. Они вышли из коридора во двор замка.
— У-у, как холодно, — сказала Эфсеба, обхватив себя руками и поеживаясь.
Вообще-то говоря, было довольно тепло, даже просто жарко, особенно учитывая, что на дворе декандер. Но после того, как Эфсеба сказала об этом, Саймону тоже показалось, что он чувствует ветер.
— Да, действительно, прохладно, — сказал он и снова погрузился в тягостное молчание.
Когда они миновали угол внутренней башни, служившей королевской резиденцией, Эфсеба показала на маленькое окошко, как раз над оружейной амбразурой.
— Видишь? — спросила она. — Совсем недавно я видела здесь принцессу. Она стояла у самого окна и расчесывала волосы… ох, какие у нее чудесные волосы!
Смутное ощущение золота, напоминавшее послеполуденное солнце, возникло в памяти Саймона. Но он не разрешил себе отвлекаться.
— Ха, твои волосы гораздо лучше, — сказал он. И отвернулся. Наверное, чтобы посмотреть на одну из сторожевых башен в стене главного двора. Тем более что щеки его пылали.
— Ты и правда так думаешь? — засмеялась Эфсеба. — А по-моему это не волосы, а сплошное мучение. А вот у принцессы Мириамель есть специальная леди, которая ее причесывает. Сарра — ты ее знаешь, такая светловолосая — так вот Сарра знает ее. И Сарра сказала, что эта леди сказала ей, что принцесса иногда очень грустит и хочет вернуться обратно в Меремунд, где она выросла.
Поскольку Саймон в это время был очень занят рассматриванием шеи Эфсебы, увитой прядками кудрявых коричневых волос, выбившихся из-под шапочки, его ответ был более чем лаконичен:
— М-м-м, — сказал он.
— Рассказать тебе что-нибудь еще? — спросила Эфсеба, оторвавшись, наконец, от созерцания башни. — Куда это ты уставился? — сердито воскликнула она, хотя глаза ее оставались веселыми. — Перестань сейчас же, я же сказала тебе, что это не волосы, а сплошное воронье гнездо. Рассказать тебе еще что-нибудь про принцессу?
— Что?
— Ее отец хочет, чтобы она вышла замуж за графа Фенгбальда, а она не хочет, и король на нее ужасно сердится, и Фенгбальд грозится уехать из замка и вернуться в свой Фальшир. Хотя зачем он этого хочет, не знает никто. А Лофсун говорит, что он никогда этого не сделает, потому что ни у кого в этом графстве нет столько денег, сколько ему нужно, чтобы оплачивать его лошадей, и его одежду, и всякое такое…
— Кто такой Лофсун? — заинтересовался Саймон.
— Так, — Эфсеба казалась немного смущенной. — Это мой знакомый. Солдат. Он из отряда графа Брейугара. Но красивый.
Остаток эйдонтидского хлебца во рту превратился в безвкусный пепел.
— Солдат? — тихо проговорил он. — Это что… твой родственник?
Эфсеба хихикнула — и этот звук стал немного раздражать Саймона.
— Родственник! Вот еще! Милосердная Риаппа, конечно же нет! Родственник! Просто… слоняется вокруг меня… — И она снова хихикнула, и Саймону это понравилось еще меньше. — Может, ты его даже видел. Он страж в восточных бараках. Еще плечи такие широкие, ну, и борода.
Она нарисовала в воздухе фигуру человека, в тени которого можно было бы свободно расположить двух Саймонов.
Чувства Саймона вступили в противоречие с его разумным началом. И чувства победили.
— Солдаты… глупые, — пробормотал он.
— Ничего подобного, — заявила Эфсеба. — И не говори так, пожалуйста. Лофсун — хороший человек. И собирается на мне жениться!
— Что ж, вы будете славной парочкой, — фыркнул Саймон, но тут же ему стало стыдно. — Я надеюсь, вы будете счастливы, — тихо добавил он, мечтая, чтобы Эфсеба не заметила фальши, которую он так старался скрыть.
— А мы и будем, — сказала Эфсеба, поглядывая на стражников с длинными пиками на плечах, прохаживающихся по крепостной стене как раз над их головами.
— А когда-нибудь Лофсун станет сержантом, и у нас будет свой дом в Эрчестере. И мы будем счастливы, как… как только может быть. Уж во всяком случае счастливее, чем эта бедная принцесса.
Саймон ничего не сказал, он поднял большой круглый камень и изо всех сил запустил им в стену замка.
Доктор Моргенс шел по крепостной стене как раз в тот момент, когда Саймон и одна из молоденьких служанок проходили под ним. Он улыбнулся и молча пожелал Саймону удачи — мальчик явно нуждался в ней. Неуклюжая осанка и приступы застенчивости делали его скорее похожим на ребенка, чем на взрослого. Но он был высок и строен и обещал вскоре стать настоящим мужчиной. У Саймона был переходный возраст. И доктор, чей возраст никто в замке не мог угадать, тем не менее прекрасно помнил, что это такое.
Внезапно за его спиной раздался шум крыльев. Моргенс спокойно повернулся, как будто этот звук не был для него неожиданностью. Посторонний наблюдатель мог бы увидеть трепещущую серую тень, которая несколько мгновений висела в воздухе, а затем исчезла в просторных рукавах его одежды.
Руки доктора, только что пустые, теперь держали маленький сверток пергамента, завязанный тонкой голубой лентой. Он осторожно развернул его.
Послание было написано на наббанаи, но почерк непреложно свидетельствовал о руке риммера.
Моргенс!
Огни Стурмспейка зажжены. Из Танголдира я видел их дым девять дней и их пламя восемь ночей. Белые лисицы опять проснулись и пугают детей в темноте. Я также послал крылатые слова нашему самому маленькому другу, но сомневаюсь, что они застанут его врасплох. Кто-то стучится в опасные двери. Ярнауга.
Около подписи автор нарисовал перо в круге.
— Странная погода, не правда ли? — произнес сухой голос. — И тем не менее такая приятная для прогулки по стене.
Доктор резко повернулся, сжимая в руке пергамент. За его спиной стоял улыбающийся Прейратс.
— Воздух сегодня полон птиц, — продолжал вкрадчиво священник. — Вы исследуете птиц, доктор? И много вы уже знаете об их повадках?
— Я очень мало знаю о них, — ответил Моргенс, не поднимая глаз.
— А я вот подумываю, что неплохо бы изучить их, — сказал Прейратс. — Их легко поймать, не правда ли… И они обладают столькими секретами, которые любопытствующий разум найдет чрезвычайно ценными. — Он вздохнул и потер свой гладкий подбородок. — Увы, приходится признать, что мое время и так уже наполнено… До свидания, доктор. Наслаждайтесь свежим воздухом. — И он двинулся вниз со стены, как-то особенно постукивая сапогами по камню.
И еще долго после того как священник скрылся из глаз, доктор стоял, задумчиво поглядывая в небо.
Глава 8. ВОЗДУХ ГОРЯЧИЙ И СЛАДКИЙ
Был уже поздний дженевер, а дождей все не было. Солнце уходило за западные стены, и насекомые в сухой траве принялись за свои обычные вечерние разговоры.
Саймон и Джеремия, мальчик торговца свечами, сидели, прижавшись спиной к спине, и тяжело дышали.
— Ну вставай, — Саймон заставил себя подняться. — Давай-ка еще раз.
Джеремия, внезапно лишившийся упора, шлепнулся на спину и теперь лежал, растянувшись на траве, как перевернутая черепаха.
— Ты и давай, — прохрипел он. — А я никогда не буду солдатом.
— Будешь, будешь, — раздраженно сказал Саймон. — Мы оба будем. И в последний раз у тебя получалось гораздо лучше. Вставай!
Постанывая и покряхтывая, Джеремия позволил поднять себя. Он с неохотой взял бочарную доску, протянутую ему Саймоном.
— У меня все болит, Саймон. Я думаю, нам пора…
— Ты слишком много думаешь, — ответил Саймон и поднял свою доску. — Получай!
Доски с треском скрестились в воздухе. Удар. Еще удар.
— Ой! — завопил Саймон.
— Хо, хо! — радостно захохотал Джеремия. — Это был смертельный выпад.
Стук и треск продолжались.
Не только неудавшийся флирт с Эфсебой пробудил в Саймоне прежнюю тягу к блеску военной жизни. До того как был коронован Элиас, единственным настоящим желанием Саймона, тем, за что он мог бы отдать полжизни, было ученичество у доктора Моргенса и связанные с ним сложнейшие секреты волшебства. Но теперь, когда желание это полностью осуществилось, сияние тайны начало меркнуть.
Во-первых, было чересчур много работы, а доктор строго следил за ее выполнением. И разве в результате всего этого Саймон научился какому-нибудь колдовству? Нет! Ну, а в сравнении с часами, проведенными за чтением, письмом, метением пола и полированием стеклянных скляночек в душной темной комнате Моргенса, величайшие подвиги на бранном поле и восхищение в глазах прекрасных молодых леди явно стоили больше.
В глубине пропахшего воском логова свечника Якоба толстый Джеремия был не меньше Саймона очарован воинственным блеском первого года правления нового короля. Каждый месяц Элиас устраивал пышные военные торжества. Весь цвет королевства заносили в турнирные списки. Рыцари; похожие на крупных бабочек из тонкого шелка и сверкающей стали, были в тысячи раз прекраснее любого смертного существа. Тонкий аромат боевой славы, доносившийся с турнирного поля, разбудил скрытые мечты, до поры до времени мирно дремавшие в груди молодых людей.
Саймон и Джеремия отправились к бочару и набрали у него длинных досок, которые были идеальным материалом для превращения в боевые мечи. Когда дневная работа была закончена, мальчики сходились на поле брани и часами обменивались сокрушительной силы ударами. До тех пор, пока не вмешался конюх Шем, тревожившийся за спокойствие своих подопечных, они устраивали свои бои в конюшне, а после того как были изгнаны оттуда, перешли на некошеную траву к югу от турнирного поля. Глубокой ночью Саймон возвращался в помещение для слуг. Его штаны и рубашка были выпачканы и изорваны. Рейчел Дракон поднимала глаза к небу и молила святую Риаппу спасти ее от невыносимой пустоголовости этого мальчишки, а потом закатывала рукава и добавляла в копилку Саймона еще несколько тумаков.
— Пожалуй… — прохрипел Саймон, — пожалуй, этого достаточно.
Джеремия, согнувшись вдвое, с пылающим лицом, мог только кивком выразить свое согласие.
Сгущались сумерки. Мальчики медленно двигались к замку, обливаясь потом и пыхтя как рабочие волы. Саймон удовлетворенно отметил, что Джеремия начинает набирать форму. Еще месяц напряженных занятий, и он станет отдаленно походить на солдата. Вначале Джеремия больше напоминал то, во что его хозяин мог бы вставить фитиль.
— Сегодня здорово было, правда? — спросил Саймон. Джеремия потер стриженный затылок и бросил на него недовольный взгляд.
— Не понимаю, зачем я согласился на эту бредовую затею! Все равно самое большее, на что мы можем рассчитывать, это мелкие услуги солдатам.
— Но мало ли что может случиться на поле битвы! Тебе стоит только спасти короля от тритингов или от разведчиков нарракси — и будешь немедленно посвящен в рыцари.
— Хмммм. — На Джеремию эта блестящая перспектива не произвела никакого впечатления. — Сначала надо заставить их принять нас, а как мы сможем это сделать, когда у нас нет фамилий, лошадей и даже мечей? — он помахал своей доской перед самым носом Саймона.
— Да, — сказал Саймон. — Ну… ну, тогда я что-нибудь придумаю.
— Хмммм, — промычал Джеремия, вытирая подолом рубашки мокрое лицо.
Когда они приблизились к стенам замка, мальчиков ослепил яркий свет факелов. На открытом, заросшем травой пространстве в тени стены Хейхолта, тесня друг друга, как чешуя старой больной ящерицы, приютилось несколько убогих лачуг. Трава вокруг них была вытоптана коровами и овцами. Оборванные обитатели лачуг разжигали вечерние костры и созывали играющих в темноте детей, а легкая пыль, собирающаяся в комочки, прежде чем осесть, окрашивала их лица и одежду в темно-коричневый цвет.
— Если не пойдет дождь, — сказал Джеремия, поморщившись при виде кучи орущих детей, уцепившихся за поблекший подол своей поблекшей матери, — стража короля выдворит их отсюда. Нам и самим не хватает воды. Пусть убираются и роют собственные колодцы.
— Но где… — начал Саймон и замолчал, вглядываясь в темноту. В каком-то закоулке незаконного поселения он разглядел лицо, показавшееся ему знакомым.
Оно только мелькнуло в толпе и сразу исчезло, но Саймон был убежден, что заметил лицо того мальчика, которого он поймал на Башне Зеленого ангела и благодаря которому попал в руки пономаря Барнабы.
— Это тот парень, про которого я рассказывал, — возбужденно зашептал он.
Джеремия оглянулся, не понимая.
— Да ты должен помнить! Этот, Мал… Малахиас! У меня есть к нему разговор.
Саймон достиг толпы, в которой, как ему казалось, он и заметил острое лицо шпиона. Тут были в основном женщины и дети, но среди них стояли несколько согнутых и высохших как старые деревья мужчин постарше. Все эти люди окружали молодую женщину, скорчившуюся у входа в полуразрушенную хибарку, упиравшуюся прямо в камень огромной внешней стены замка. Она держала на коленях крошечное бледное тельце ребенка и, рыдая, раскачивалась из стороны в сторону. Малахиаса нигде не было видно.
Саймон посмотрел на окружающие его бесчувственные, осунувшиеся лица и перевел взгляд вниз, на плачущую женщину.
— Ребенок болен? — спросил он. — Я ученик доктора Моргенса. Я могу позвать его.
Какая-то старуха повернулась к нему. Глаза ее, окруженные сетью грязных морщин, напоминали темные жестокие глаза птицы.
— Уходи от нас, человек из замка, — она с омерзением плюнула в грязь. — Королевский прислужник. Убирайся!
— Но я же хотел помочь… — проговорил Саймон, но в эту секунду чья-то сильная рука схватила его за локоть.
— Делай, что тебе говорят, парень. — Это был крепкий старик с всклокоченной бородой, лицо его не казалось жестоким. — Здесь тебе нечего делать. Люди очень рассержены, ребенок мертв. Ступай себе. — Старик спокойно, но твердо подтолкнул Саймона.
Когда Саймон вернулся, Джеремия стоял на том же самом месте. Его лицо в мерцающем свете костров было расстроенным и унылым.
— Пойдем отсюда, Саймон, — захныкал он. — Мне не нравится здесь, особенно после захода солнца.
— Они смотрели на меня так, как будто ненавидят… — пробормотал озадаченный и расстроенный Саймон. Но Джеремия уже торопился к замку.
Факелы не горели, но странный длинный зал был залит туманным светом. Во всем Хейхолте не было видно ни души, но в каждом коридоре раздавались звуки веселых, смеющихся или поющих голосов.
Саймон шел от одной комнаты к другой, открывая двери и раздвигая занавеси, но не мог найти ни одного человека. Голоса просто издевались над ним, то усиливаясь, то становясь еле слышными, распевая и переговариваясь на сотнях языков, ни один из которых не был знаком Саймону.
Наконец он остановился перед дверью тронного зала. Голоса звучали теперь еще громче, и Саймону показалось, что они доносятся из огромного помещения. Он протянул руку — дверь не заперта. Когда он распахнул ее, голоса неожиданно смолкли, словно испуганные скрипом петель. Из зала струился таинственный свет, напоминающий пряный, мерцающий дым. Саймон переступил порог.
Страшно желтый трон из костей дракона стоял в центре зала. Вокруг него кружился зловещий хоровод фигур, взявшихся за руки, двигавшихся так медленно и плавно, как если бы все это происходило глубоко под водой. Саймон узнавал некоторых. Здесь были Рейчел, Юдит, свечник Якоб, еще кое-какой замковый народ.
Все лица были искажены гримасами безумного веселья, танцующие кланялись, кривлялись и выделывали самые неожиданные па. Среди них были танцоры и поважнее — король Элиас, Гутвульф Утаньятский, Гвитин Эрнистирийский. Эти, как и другие обитатели замка, тоже кружились так спокойно и безостановочно, как вечные льды, стирающие в пыль горы. Среди прочих выделялись похожие на жуков блестящие фигуры — малахитовые короли, сошедшие со своих пьедесталов, чтобы присоединиться к замедленному торжеству. А в центре круга гигантской горой, увенчанной тяжелым черепом, стоял трон цвета темной слоновой кости, исполненный могучей жизненной силы, заряженный несказанной древней энергией, будто держащий танцоров на туго натянутых невидимых нитях.
В зале было тихо, если не считать нежной, как бы хрустальной мелодии, дрожавшей в воздухе: «Кансим Фалис», гимн радости. Музыка была растянутой и тревожащей, как будто руки, вызвавшие ее к жизни, не привыкли к земным инструментам.
Саймон чувствовал, что зловещий танец затягивает его, как водяная воронка.
Волоча ноги, он неумолимо двигался вперед. Головы танцоров повернулись к нему легко и чуть колеблясь, как разгибается примятая сапогом, трава. В центре кольца, на троне из костей дракона, концентрировалась тьма — туманное скопление крошечных темных частиц, словно туча летних мух. На самом верху этой роящейся, переливающейся тьмы начали разгораться две яркие, малиновые искры, как бы раздутые внезапным ветерком.
Проплывая мимо, не сводя с него глаз, танцоры теперь повторяли его имя:
«Саймон, Саймон… Саймон!» В дальнем краю кольца, по ту сторону расползающегося от трона мрака, в кругу раскрылась брешь: две сжатые руки разъединились и скользнули в стороны, как расползается истлевшая ткань.
Когда брешь приблизилась к нему, одна из рук затрепетала, словно вытащенная на берег рыба, эта рука принадлежала Рейчел, манившей мальчика к себе. На лице ее застыло необычное выражение беспечного веселья. Она тянула к нему руку. С другого края бреши уныло улыбался толстый Джеремия.
— Вставай, мальчик, — губы Рейчел шевелились, но мягкий и хриплый голос принадлежал мужчине. — Вставай, ты что, не хочешь занять то место, которое мы тебе оставили? Место, приготовленное специально для тебя?
Рука Рейчел вцепилась ему в воротник и потянула в круг. Он пытался сопротивляться, ударив несколько раз по липким холодным пальцам, но руки его были бессильны. Губы Рейчел и Джеремии расползались в широких ухмылках. Голос стал глубже.
— Мальчик! Ты что, не слышишь меня? Вставай, мальчик!
— Нет! Нет, я не буду! — голос наконец вырвался из сжатого ужасом горла Саймона.
— О, подвязки Фреи, проснись, мальчик! Ты же перебудил всех вокруг, — рука грубо тряхнула его еще раз, и неожиданно стало светло. Саймон сел, попытался крикнуть еще что-то, но зашелся в страшном приступе кашля. Над ним склонилась высокая тень, четко обозначенная светом масляной лампы.
Мальчик-то на самом деле никого не разбудил, — внезапно понял Изгримнур.
Все остальные ворочались и стонали с тех пор, по крайней мере, пока я здесь.
Похоже, что все они видят один и тот же сон. Что за странная, Богом проклятая ночь!
Герцог выждал, пока беспокойно мечущиеся тени опять не погрузились в тишину, и повернулся к мальчику.
Смотрите-ка, щеночек здорово раскашлялся! Впрочем, не такой уж он щеночек, просто тощий, как жеребенок-заморыш.
Изгримнур опустил лампу чуть пониже и отдернул в сторону домотканую занавеску, натянутую поперек алькова, чтобы покрепче ухватиться за плечо мальчика. Он посадил юношу и отвесил ему хороший шлепок по спине. Тот кашлянул еще раз и затих. Герцог похлопал его широкой волосатой рукой.
— Извини, паренек, извини. Теперь можешь не спешить.
Пока юноша восстанавливал дыхание, герцог скептически оглядел альков, в котором стояла дощатая кровать мальчика. Вокруг раздавалось сонное бормотание дюжины судомоек, спавших поблизости.
Саймон и Джеремия, мальчик торговца свечами, сидели, прижавшись спиной к спине, и тяжело дышали.
— Ну вставай, — Саймон заставил себя подняться. — Давай-ка еще раз.
Джеремия, внезапно лишившийся упора, шлепнулся на спину и теперь лежал, растянувшись на траве, как перевернутая черепаха.
— Ты и давай, — прохрипел он. — А я никогда не буду солдатом.
— Будешь, будешь, — раздраженно сказал Саймон. — Мы оба будем. И в последний раз у тебя получалось гораздо лучше. Вставай!
Постанывая и покряхтывая, Джеремия позволил поднять себя. Он с неохотой взял бочарную доску, протянутую ему Саймоном.
— У меня все болит, Саймон. Я думаю, нам пора…
— Ты слишком много думаешь, — ответил Саймон и поднял свою доску. — Получай!
Доски с треском скрестились в воздухе. Удар. Еще удар.
— Ой! — завопил Саймон.
— Хо, хо! — радостно захохотал Джеремия. — Это был смертельный выпад.
Стук и треск продолжались.
Не только неудавшийся флирт с Эфсебой пробудил в Саймоне прежнюю тягу к блеску военной жизни. До того как был коронован Элиас, единственным настоящим желанием Саймона, тем, за что он мог бы отдать полжизни, было ученичество у доктора Моргенса и связанные с ним сложнейшие секреты волшебства. Но теперь, когда желание это полностью осуществилось, сияние тайны начало меркнуть.
Во-первых, было чересчур много работы, а доктор строго следил за ее выполнением. И разве в результате всего этого Саймон научился какому-нибудь колдовству? Нет! Ну, а в сравнении с часами, проведенными за чтением, письмом, метением пола и полированием стеклянных скляночек в душной темной комнате Моргенса, величайшие подвиги на бранном поле и восхищение в глазах прекрасных молодых леди явно стоили больше.
В глубине пропахшего воском логова свечника Якоба толстый Джеремия был не меньше Саймона очарован воинственным блеском первого года правления нового короля. Каждый месяц Элиас устраивал пышные военные торжества. Весь цвет королевства заносили в турнирные списки. Рыцари; похожие на крупных бабочек из тонкого шелка и сверкающей стали, были в тысячи раз прекраснее любого смертного существа. Тонкий аромат боевой славы, доносившийся с турнирного поля, разбудил скрытые мечты, до поры до времени мирно дремавшие в груди молодых людей.
Саймон и Джеремия отправились к бочару и набрали у него длинных досок, которые были идеальным материалом для превращения в боевые мечи. Когда дневная работа была закончена, мальчики сходились на поле брани и часами обменивались сокрушительной силы ударами. До тех пор, пока не вмешался конюх Шем, тревожившийся за спокойствие своих подопечных, они устраивали свои бои в конюшне, а после того как были изгнаны оттуда, перешли на некошеную траву к югу от турнирного поля. Глубокой ночью Саймон возвращался в помещение для слуг. Его штаны и рубашка были выпачканы и изорваны. Рейчел Дракон поднимала глаза к небу и молила святую Риаппу спасти ее от невыносимой пустоголовости этого мальчишки, а потом закатывала рукава и добавляла в копилку Саймона еще несколько тумаков.
— Пожалуй… — прохрипел Саймон, — пожалуй, этого достаточно.
Джеремия, согнувшись вдвое, с пылающим лицом, мог только кивком выразить свое согласие.
Сгущались сумерки. Мальчики медленно двигались к замку, обливаясь потом и пыхтя как рабочие волы. Саймон удовлетворенно отметил, что Джеремия начинает набирать форму. Еще месяц напряженных занятий, и он станет отдаленно походить на солдата. Вначале Джеремия больше напоминал то, во что его хозяин мог бы вставить фитиль.
— Сегодня здорово было, правда? — спросил Саймон. Джеремия потер стриженный затылок и бросил на него недовольный взгляд.
— Не понимаю, зачем я согласился на эту бредовую затею! Все равно самое большее, на что мы можем рассчитывать, это мелкие услуги солдатам.
— Но мало ли что может случиться на поле битвы! Тебе стоит только спасти короля от тритингов или от разведчиков нарракси — и будешь немедленно посвящен в рыцари.
— Хмммм. — На Джеремию эта блестящая перспектива не произвела никакого впечатления. — Сначала надо заставить их принять нас, а как мы сможем это сделать, когда у нас нет фамилий, лошадей и даже мечей? — он помахал своей доской перед самым носом Саймона.
— Да, — сказал Саймон. — Ну… ну, тогда я что-нибудь придумаю.
— Хмммм, — промычал Джеремия, вытирая подолом рубашки мокрое лицо.
Когда они приблизились к стенам замка, мальчиков ослепил яркий свет факелов. На открытом, заросшем травой пространстве в тени стены Хейхолта, тесня друг друга, как чешуя старой больной ящерицы, приютилось несколько убогих лачуг. Трава вокруг них была вытоптана коровами и овцами. Оборванные обитатели лачуг разжигали вечерние костры и созывали играющих в темноте детей, а легкая пыль, собирающаяся в комочки, прежде чем осесть, окрашивала их лица и одежду в темно-коричневый цвет.
— Если не пойдет дождь, — сказал Джеремия, поморщившись при виде кучи орущих детей, уцепившихся за поблекший подол своей поблекшей матери, — стража короля выдворит их отсюда. Нам и самим не хватает воды. Пусть убираются и роют собственные колодцы.
— Но где… — начал Саймон и замолчал, вглядываясь в темноту. В каком-то закоулке незаконного поселения он разглядел лицо, показавшееся ему знакомым.
Оно только мелькнуло в толпе и сразу исчезло, но Саймон был убежден, что заметил лицо того мальчика, которого он поймал на Башне Зеленого ангела и благодаря которому попал в руки пономаря Барнабы.
— Это тот парень, про которого я рассказывал, — возбужденно зашептал он.
Джеремия оглянулся, не понимая.
— Да ты должен помнить! Этот, Мал… Малахиас! У меня есть к нему разговор.
Саймон достиг толпы, в которой, как ему казалось, он и заметил острое лицо шпиона. Тут были в основном женщины и дети, но среди них стояли несколько согнутых и высохших как старые деревья мужчин постарше. Все эти люди окружали молодую женщину, скорчившуюся у входа в полуразрушенную хибарку, упиравшуюся прямо в камень огромной внешней стены замка. Она держала на коленях крошечное бледное тельце ребенка и, рыдая, раскачивалась из стороны в сторону. Малахиаса нигде не было видно.
Саймон посмотрел на окружающие его бесчувственные, осунувшиеся лица и перевел взгляд вниз, на плачущую женщину.
— Ребенок болен? — спросил он. — Я ученик доктора Моргенса. Я могу позвать его.
Какая-то старуха повернулась к нему. Глаза ее, окруженные сетью грязных морщин, напоминали темные жестокие глаза птицы.
— Уходи от нас, человек из замка, — она с омерзением плюнула в грязь. — Королевский прислужник. Убирайся!
— Но я же хотел помочь… — проговорил Саймон, но в эту секунду чья-то сильная рука схватила его за локоть.
— Делай, что тебе говорят, парень. — Это был крепкий старик с всклокоченной бородой, лицо его не казалось жестоким. — Здесь тебе нечего делать. Люди очень рассержены, ребенок мертв. Ступай себе. — Старик спокойно, но твердо подтолкнул Саймона.
Когда Саймон вернулся, Джеремия стоял на том же самом месте. Его лицо в мерцающем свете костров было расстроенным и унылым.
— Пойдем отсюда, Саймон, — захныкал он. — Мне не нравится здесь, особенно после захода солнца.
— Они смотрели на меня так, как будто ненавидят… — пробормотал озадаченный и расстроенный Саймон. Но Джеремия уже торопился к замку.
Факелы не горели, но странный длинный зал был залит туманным светом. Во всем Хейхолте не было видно ни души, но в каждом коридоре раздавались звуки веселых, смеющихся или поющих голосов.
Саймон шел от одной комнаты к другой, открывая двери и раздвигая занавеси, но не мог найти ни одного человека. Голоса просто издевались над ним, то усиливаясь, то становясь еле слышными, распевая и переговариваясь на сотнях языков, ни один из которых не был знаком Саймону.
Наконец он остановился перед дверью тронного зала. Голоса звучали теперь еще громче, и Саймону показалось, что они доносятся из огромного помещения. Он протянул руку — дверь не заперта. Когда он распахнул ее, голоса неожиданно смолкли, словно испуганные скрипом петель. Из зала струился таинственный свет, напоминающий пряный, мерцающий дым. Саймон переступил порог.
Страшно желтый трон из костей дракона стоял в центре зала. Вокруг него кружился зловещий хоровод фигур, взявшихся за руки, двигавшихся так медленно и плавно, как если бы все это происходило глубоко под водой. Саймон узнавал некоторых. Здесь были Рейчел, Юдит, свечник Якоб, еще кое-какой замковый народ.
Все лица были искажены гримасами безумного веселья, танцующие кланялись, кривлялись и выделывали самые неожиданные па. Среди них были танцоры и поважнее — король Элиас, Гутвульф Утаньятский, Гвитин Эрнистирийский. Эти, как и другие обитатели замка, тоже кружились так спокойно и безостановочно, как вечные льды, стирающие в пыль горы. Среди прочих выделялись похожие на жуков блестящие фигуры — малахитовые короли, сошедшие со своих пьедесталов, чтобы присоединиться к замедленному торжеству. А в центре круга гигантской горой, увенчанной тяжелым черепом, стоял трон цвета темной слоновой кости, исполненный могучей жизненной силы, заряженный несказанной древней энергией, будто держащий танцоров на туго натянутых невидимых нитях.
В зале было тихо, если не считать нежной, как бы хрустальной мелодии, дрожавшей в воздухе: «Кансим Фалис», гимн радости. Музыка была растянутой и тревожащей, как будто руки, вызвавшие ее к жизни, не привыкли к земным инструментам.
Саймон чувствовал, что зловещий танец затягивает его, как водяная воронка.
Волоча ноги, он неумолимо двигался вперед. Головы танцоров повернулись к нему легко и чуть колеблясь, как разгибается примятая сапогом, трава. В центре кольца, на троне из костей дракона, концентрировалась тьма — туманное скопление крошечных темных частиц, словно туча летних мух. На самом верху этой роящейся, переливающейся тьмы начали разгораться две яркие, малиновые искры, как бы раздутые внезапным ветерком.
Проплывая мимо, не сводя с него глаз, танцоры теперь повторяли его имя:
«Саймон, Саймон… Саймон!» В дальнем краю кольца, по ту сторону расползающегося от трона мрака, в кругу раскрылась брешь: две сжатые руки разъединились и скользнули в стороны, как расползается истлевшая ткань.
Когда брешь приблизилась к нему, одна из рук затрепетала, словно вытащенная на берег рыба, эта рука принадлежала Рейчел, манившей мальчика к себе. На лице ее застыло необычное выражение беспечного веселья. Она тянула к нему руку. С другого края бреши уныло улыбался толстый Джеремия.
— Вставай, мальчик, — губы Рейчел шевелились, но мягкий и хриплый голос принадлежал мужчине. — Вставай, ты что, не хочешь занять то место, которое мы тебе оставили? Место, приготовленное специально для тебя?
Рука Рейчел вцепилась ему в воротник и потянула в круг. Он пытался сопротивляться, ударив несколько раз по липким холодным пальцам, но руки его были бессильны. Губы Рейчел и Джеремии расползались в широких ухмылках. Голос стал глубже.
— Мальчик! Ты что, не слышишь меня? Вставай, мальчик!
— Нет! Нет, я не буду! — голос наконец вырвался из сжатого ужасом горла Саймона.
— О, подвязки Фреи, проснись, мальчик! Ты же перебудил всех вокруг, — рука грубо тряхнула его еще раз, и неожиданно стало светло. Саймон сел, попытался крикнуть еще что-то, но зашелся в страшном приступе кашля. Над ним склонилась высокая тень, четко обозначенная светом масляной лампы.
Мальчик-то на самом деле никого не разбудил, — внезапно понял Изгримнур.
Все остальные ворочались и стонали с тех пор, по крайней мере, пока я здесь.
Похоже, что все они видят один и тот же сон. Что за странная, Богом проклятая ночь!
Герцог выждал, пока беспокойно мечущиеся тени опять не погрузились в тишину, и повернулся к мальчику.
Смотрите-ка, щеночек здорово раскашлялся! Впрочем, не такой уж он щеночек, просто тощий, как жеребенок-заморыш.
Изгримнур опустил лампу чуть пониже и отдернул в сторону домотканую занавеску, натянутую поперек алькова, чтобы покрепче ухватиться за плечо мальчика. Он посадил юношу и отвесил ему хороший шлепок по спине. Тот кашлянул еще раз и затих. Герцог похлопал его широкой волосатой рукой.
— Извини, паренек, извини. Теперь можешь не спешить.
Пока юноша восстанавливал дыхание, герцог скептически оглядел альков, в котором стояла дощатая кровать мальчика. Вокруг раздавалось сонное бормотание дюжины судомоек, спавших поблизости.