Страница:
Миних, которому Петр Великий поручил постройку каналов, принадлежал к крестьянской семье, жившей в Вюстеланде, болотистом местечке в Ольденбургском графстве, и из рода в род занимавшейся ремеслом – осушением болот. Однако его отец, дослужившийся в датской армии до чина подполковника, получил дворянское достоинство. В 1699 году сын его, шестнадцати лет, поступил в военные инженеры во Франции, перешел в гессенское войско, чтобы скорее сделаться майором, сражался со своими прежними товарищами при Евгении Савойском и Мальборуке, а, после Уденарда, оказался пленным вместе с ними. Водворенный в Камбрэ, он впоследствии заявлял, что в это время познакомился с Фенелоном и передавал – может быть выдуманные, – разговоры, доставившие ему «лучшие минуты в жизни».
В 1716 году он уже состоял генералом на службе Августа II, но был недоволен и колебался между Петром I и Карлом XII, которые, как ему казалось, могли лучше оценить его. Смерть шведского героя невольно заставила его направить свои стопы к Петербургу.
Несмотря на его величественную осанку и воинственный вид, его услуг не потребовали в персидскую войну, но в 1723 году, по рекомендации Брюса, ему было поручено докончить неудачно начатую постройку Ладожского канала. С 1710 г. русский строитель Писарев, протеже Меншикова, из 104 верст проектированной длины канала, успел выкопать только десять, и эта работа его оказалась негодной. Немец обещал больший успех, но заручился формальным условием и должностью генерал фельдцейхмейстера. Для получения большего он должен был дожидаться смерти Меншикова. Тогда, в царствование Петра II, он получил губернаторство Ингерманландии и Финляндии и чин командующего находящимися там войсками. При коронации молодой царь пожаловал ему графское достоинство, и, когда был окончен Ладожский канал его сделали губернатором Петербурга. Елизавета, желавшая пристроить одного из покровительствуемых ею поручиков, не была чужда этому избранию. [200]
Миних стремился к командованию артиллерией. Не находя других средств для достижения этой дели, он женился на вдове гофмаршала Салтыкова, имевшей семейные связи. Она доставила ему, кроме желаемого, еще и председательство в Военной коллегии. Он создал два новых полка, Измайловский и Конногвардейский, отделил инженерное ведомство от артиллерийского, основал кадетский корпус, снискал большую популярность между русскими, уравнял жалованье в армии, где, со времен Петра Великого, иностранцы получали двойное содержание.
Бирон хотел сначала воспользоваться такой популярностью, чтобы противопоставить Остерману его соотечественника. Он предоставил президенту Военной коллегии право заседать в Кабинете,новом, созданном Анной органе управления. Но он скоро раскаялся в этом. Миних вовсе и не думал помогать фавориту против его немецкого противника. Честолюбие этого кондотьера разгоралось все больше и больше. Пришлось скоро убедиться, что вместе с небольшим талантом в нем была стихийная сила, игравшая препятствиями, особенно деятельная там, где не надо было считаться ни с людьми, ни с внешними обстоятельствами, как в странах молодых, где эта сила могла совершать чудеса. У Миниха было мало знаний и хитрости. Желая показаться светским человеком, он был смешен. В политике он делал неловкости. На войне он побеждал, но с большими потерями. Один убитый турок стоил ему трех русских. Но никто не умел, как он, пренебрегать страданиями и человеческой жизнью и заставлять других приносить себя в жертву. Он не щадил ни себя, ни других.
Занятый интригами или ошибаясь в нем, Бирон думал извлечь пользу из его решительности и энергии, но Миних действовал локтями, бесновался, так всех подмывал, что внешняя политика Анны была обусловлена отчасти желанием избавиться от такого мешавшего всем субъекта. За это взялись Левенвольды, – их было трое, и они занимали важные места при дворе и посольствах. Миниха послали сначала в Польшу против Лещинского, потом в Крым против турок. Он много истребил народа, выиграл несколько сражений, стоивших дорого и ничего не принесших.
Соперничества, за которые платила Россия, много способствовали ненависти, направленной против фаворита, и отвращению, возбуждаемому управлением, носившем его имя. Стараясь рассмотреть и указать характеристические черты этой главы национальной истории, я надеюсь дать возможность читателю лично принять ту или другую сторону в распре, угрожающей еще не скоро кончиться.
Глава 9
В 1716 году он уже состоял генералом на службе Августа II, но был недоволен и колебался между Петром I и Карлом XII, которые, как ему казалось, могли лучше оценить его. Смерть шведского героя невольно заставила его направить свои стопы к Петербургу.
Несмотря на его величественную осанку и воинственный вид, его услуг не потребовали в персидскую войну, но в 1723 году, по рекомендации Брюса, ему было поручено докончить неудачно начатую постройку Ладожского канала. С 1710 г. русский строитель Писарев, протеже Меншикова, из 104 верст проектированной длины канала, успел выкопать только десять, и эта работа его оказалась негодной. Немец обещал больший успех, но заручился формальным условием и должностью генерал фельдцейхмейстера. Для получения большего он должен был дожидаться смерти Меншикова. Тогда, в царствование Петра II, он получил губернаторство Ингерманландии и Финляндии и чин командующего находящимися там войсками. При коронации молодой царь пожаловал ему графское достоинство, и, когда был окончен Ладожский канал его сделали губернатором Петербурга. Елизавета, желавшая пристроить одного из покровительствуемых ею поручиков, не была чужда этому избранию. [200]
Миних стремился к командованию артиллерией. Не находя других средств для достижения этой дели, он женился на вдове гофмаршала Салтыкова, имевшей семейные связи. Она доставила ему, кроме желаемого, еще и председательство в Военной коллегии. Он создал два новых полка, Измайловский и Конногвардейский, отделил инженерное ведомство от артиллерийского, основал кадетский корпус, снискал большую популярность между русскими, уравнял жалованье в армии, где, со времен Петра Великого, иностранцы получали двойное содержание.
Бирон хотел сначала воспользоваться такой популярностью, чтобы противопоставить Остерману его соотечественника. Он предоставил президенту Военной коллегии право заседать в Кабинете,новом, созданном Анной органе управления. Но он скоро раскаялся в этом. Миних вовсе и не думал помогать фавориту против его немецкого противника. Честолюбие этого кондотьера разгоралось все больше и больше. Пришлось скоро убедиться, что вместе с небольшим талантом в нем была стихийная сила, игравшая препятствиями, особенно деятельная там, где не надо было считаться ни с людьми, ни с внешними обстоятельствами, как в странах молодых, где эта сила могла совершать чудеса. У Миниха было мало знаний и хитрости. Желая показаться светским человеком, он был смешен. В политике он делал неловкости. На войне он побеждал, но с большими потерями. Один убитый турок стоил ему трех русских. Но никто не умел, как он, пренебрегать страданиями и человеческой жизнью и заставлять других приносить себя в жертву. Он не щадил ни себя, ни других.
Занятый интригами или ошибаясь в нем, Бирон думал извлечь пользу из его решительности и энергии, но Миних действовал локтями, бесновался, так всех подмывал, что внешняя политика Анны была обусловлена отчасти желанием избавиться от такого мешавшего всем субъекта. За это взялись Левенвольды, – их было трое, и они занимали важные места при дворе и посольствах. Миниха послали сначала в Польшу против Лещинского, потом в Крым против турок. Он много истребил народа, выиграл несколько сражений, стоивших дорого и ничего не принесших.
Соперничества, за которые платила Россия, много способствовали ненависти, направленной против фаворита, и отвращению, возбуждаемому управлением, носившем его имя. Стараясь рассмотреть и указать характеристические черты этой главы национальной истории, я надеюсь дать возможность читателю лично принять ту или другую сторону в распре, угрожающей еще не скоро кончиться.
Глава 9
Внутренняя политика царствования. – Немцы у власти
I. – Организация нового правительства. – Сенат. – Кабинет. – Олигархия, состоящая из иностранцев. – Остерман и Бирон. – II. Административные реформы. – Возвращение к программе Петра Великого. – Переезд в Петербург. – Законодательство и юстиция. – Реформа и традиция. – Утилитарный характер уголовного процесса. – Одиссея Ваньки Каина. – Жестокость. – Высшая и административная полиция. – Бедность последней. – Пожары. – Нищенство. – Разбои. – Медицинская канцелярия. – III. Финансы. – Бедственное положение финансов, осложняющееся неправильным поступлением налогов. – Медленность экономического развития. – Ее причины. – Переселение. – IV. Военное устройство. – Трудность поддержать его кадры. – Общее бегство. – Манифест 1736 г. – Частичное отступление от принципа обязательной службы. – Его последствия. – Разрыв с народными традициями. – Слишком большая погоня за иностранными образцами. – Роль Миниха. – Упадок флота. – Его причины. – Первое столкновение на море русских с французами. – Военно-учебные заведения. – Их недостаточность. – Кадетский корпус. – V. Народное образование. – Недостаток школ. – Академия наук. – Уход ученого персонала, собранного Петром I. – Россия пользуется плодами иностранной науки. – Байер. – Мюллер. – Научные журналы. – Первые русские ученые. – Ададуров. – Тредиаковский. – Татищев. – Вторая экспедиция Беринга. – Благородные усилия. – VI. Правительство Анны и национальная церковь. – Протестантские и католические тенденции. – Прокопович. – Торжество православия. – Преследование ереси и раскола. – VII. Ложно приписываемый этому царствованию характер иноземной тирании. – Причины такой ошибки. – Так называемые жертвы народного дела. – Румянцев. – Ягужинский. – Долгорукие. – Черкасский. – Волынский. – Его судьба. – Его проекты реформ. – Его процесс и казнь. – Рассказы и история. – Заключение.
А императрица отсутствовала часто. Вначале она аккуратно посещала заседания Кабинета, и в тот момент, когда обсуждались меры преследования против Долгоруких, она проводила целые дни со своими министрами. Но усердие ее мало-помалу остыло, и уже в 1732 г. присутствие ее величества в Кабинетеотмечено только два раза. Министрами были Головкин, князь Черкасский, Остерман и Миних. Но канцлер предпочитал появляться пореже и оставался у себя дома; Черкасский был человеком ограниченным, а от Миниха Остерману отделаться было не трудно, когда Бирон убедился, что не мог пользоваться им. В сущности вице-канцлер управлял делами вместе с фаворитом, за исключением тех случаев, когда обращался к знанию некоторых специалистов, как Прокопович или Ушаков. [202]И это руководство обнимало все; по словам Сперанского – министра-преобразователя будущего века, – «оно присваивало себе все элементы власти, соединенные в лице государя и проявляющиеся в законодательстве, высшей административной и верховной юстиции». Часто приглашаемый из заседания Ушаков представлял собой высшую государственную полицию, в силу другого – тоже сделанного втихомолку – возврата к прошлому: в силу восстановления под именем Канцелярии тайных розыскных дел,Преображенского приказа.
Подобная оценка, по-моему, может быть принята только при наличности явных доказательств. На актив я поставлю сначала весьма почтенную попытку административной реорганизации в провинции, где воеводы, не знавшие никакого удержу с предыдущего царствовании, возвращались вскачь к свойственной им тирании. Но мысль, заставлять их приезжать каждые два года, чтобы отдавать отчет в своем управлении, должна была, на практике, повести к чересчур большой централизации, неудобства которой ощущаются и до сих пор. А изъятие из их ведения собирания подушной подати и передача в ведение помещиков было мерой сомнительного достоинства с фискальной точки зрения и составляло бессмыслицу с социальной. Я объяснюсь по этому поводу ниже.
Уничтожение майоратов было тоже мерой мудрой. В этом отношении, как и в некоторых других, Петр Великий пошел слишком быстро. Они не могли с такой же быстротой изменить экономических условий страны, где земля составляла единственный свободный капитал. Не имея возможности выплачивать деньгами долю младшим, старшие должны были разорять свои имения, отдавая единственное движимое имущество, которым владели – крестьян и скот. Следует также упомянуть о некоторых улучшениях в области колонизации. Двадцать ратных полков, поселенных между Днепром и Днестром, положили начало грандиозному делу, за развитием которого мы следили. После подавления мятежа Булавина (1707 г.) эти земли превратились в пустыню. В 1737 г. генерал-майор Тараканов получил там 4 000 десятин, чтобы заселить малороссами, в то время как далее к востоку, по нижнему течению Волги, Хопра и Медведицы, также основались кое-какие поселенцы.
Точно также значительно улучшились пути сообщения. Подобно большинству реформ Петра Великого, орудием этого улучшения сделалась война: ведущим ее приходилось устраивать сообщения между армиями и операционной базой. Дорога между Москвой и Киевом, на Калугу, Северск и Глухово, со станциями через каждые 25 верст, была дорогой военной, но она продолжала существовать и после заключения мира.
Таким образом, после периода застоя, даже шага назад, во время предыдущего правления, снова возвращались на путь Реформатора, но постепенно, не спеша, во многих случаях только намечая дальнейшие пункты движения.
Возвращение в Петербург двора и государственных учреждений, решенное в 1732 г. подчеркнуло этот переход. Но такова ли была столица, куда дала себя перевезти Анна Иоанновна, какою Думал Петр? Он мечтал создать на берегу Невы город русский, русскийфлот и русскуюторговлю, которые послужили бы базой для господства России над северо-восточной Европой. Напротив того, с Остерманом и Бироном там образовалась главная квартира, откуда управляли Россией, эксплуатируя ее торговлю и промышленность. В этом отношении ничто не изменилось и до сих нор. Но к городу, с возвращением в него двора, вернулась часть его жизни, уже угасавшей в нем. На Васильевском острове снова принялись за постройку домов, начатых по приказанию Петра I и затем заброшенных.
Законодательная деятельность этого царствования была простым толчением на одном месте. Вечная попытка издания законов с помощью собрания депутатов началась с обычным успехом и окончилась… перепечаткой старинного уложения Алексея Михайловича! В видах улучшения судопроизводства Анна и ее советники делали усилия более серьезные. Общая тенденция к объединению, также чересчур поспешная, повела к уничтожению в Москве специальных судов. Их было восемь для гражданского и уголовного судопроизводства: суд во Владимире для некоторых категорий чиновников; губернский суд для Москвы и ее окрестностей, суд в Смоленске для дворянства в этой губернии и т. д. С 1710 по 1727 г. рядом указов была установлена централизация судопроизводства в губернских канцеляриях. Таким образом в московскую канцелярию поступило 21 388 дел, что составило для нее большую обузу. Видя это, правительство Анны снова распорядилось отделить гражданский суд от уголовного, учредили два приказа судныйи сыскной.Но скопление дел все увеличивалось. Традиционная волокитапродолжала задерживать применение закона. И как прежде, частные люди разыскивали способы заменить его. Похождения знаменитого Ваньки Каина, вора-сыщика, дает в этом отношении любопытные и странные указания. Бежавший из дому своего хозяина, купца по фамилии Филатьева, которого обокрал, Ванька, преследуемый по московским улицам и пойманный, познакомился с патриархальным судопроизводством. Собственной властью Филатьев продержал его два дня на одной цепи с ручным медведем. Досыта накормленный зверь не растерзал данного ему товарища, но отказался разделить с ним свой обед. На третий день Филатьев собирался наказать Ваньку батогами, как был остановлен ужасным словои дело,благим матом выкрикиваемым Ванькой: одна служанка, сжалившись над вором, накормила его и шепнула ему, что купец скрывает у себя убитого полицейского.
Таким образом Ванька вступил в сношения с представителями исполнительной власти, заручившись благосклонностью с помощью доноса, сослужившего ему такую службу, что ему захотелось попытать счастья вторично. И с этих пор в течение многих лет он то крал, то делался сыщиком, исполняя свое двойное ремесло под прикрытием официально полученного от сената поручения и с помощью низших полицейских служащих, предоставленных в его распоряжение. Он обложил данью бесконечное число лиц, взводя на них воображаемые преступления. Он подвел под телесное наказание молодую вдову, единственным преступлением которой было, что она отвергла его ухаживание. Но, подкупив сначала судей, он потом заплатил палачам, и жертва, отделавшись легким наказанием, согласилась, из благодарности и страха нового преследования, выйти замуж за Каина. Его подвигам был положен конец только в 1749 году после ужасного пожара, где он действовал уж чересчур бесцеремонно. Дело его тянулось до 1755 года. И наконец он все же избег смертной казни. [203]
Однако правительство Анны как будто старалось уничтожить подобного рода злоупотребления. Ложным доносчикам грозила смертная казнь; было запрещено прекращать наказание преступника, крикнувшего: словои дело!Но вслед за этим распоряжением, вышедшим 10 апреля 1730 г. другое, появившееся шестью днямипозже, назначало также смертную казнь за недонесения в важных делах.И этот быстрый шаг назад был началом других подобных же ограничений, вроде распоряжения 1733 г. заменившего смертную казнь для монахов – ложных доносчиков, отдачей в солдаты. В действительности, уголовный процесс того времени зиждился, и прежде и после, на этом ложном и развращающем основании, таким образом противоречащем самой идее правосудия, по знаменитому выражению Бенжамена Констана. Для него не существовало также принципа, выставленного русским законоведом Чичериным: «Чтобы я уважал закон, он должен уважать меня». Уголовный процесс был чисто утилитарным и до крайности жестоким. В 1730 г. крестьянка Евфросинья, уличенная в убийстве мужа, была живой закопана в землю 21 августа в Брянске и умерла только 22 сентября. [204]После восстановления Сыскного приказа, всего в пять месяцев, от 1 августа 1730 г. до января 1731 г., в протоколах его значатся 425 человек, подвергнутых пытке, 11 казненных, 57 сосланных в Сибирь, 44 отданных в солдаты, и из этого застенка вышло известное «сказать всю подноготную».
Попасть в приказ ничего не стоило. В 1736 г. кабинетский курьер был там наказан кнутом за то, что говорил на одной из сибирских станций о близкой свадьбе Анны Леопольдовны, о которой все знали в Петербурге. В 1737 г. туда попал мужик, заподозренный в том, что он украл курицу, которую нес. Заподозренный на каком основании? Так, здорово живешь. Дело должно было выясниться через палача. Подозрительное по своему положению, это правительство проходимцев постоянно действовало на удачу. Оно отправило в тайную канцелярию, т. е. в застенок, священника, – Иосифа Решилова, арестованного «по важному подозрению», а какому – неизвестно. [205]Двусмысленного слова, превратно истолкованного жеста было достаточно, чтоб поставить на ноги полицию и инквизиторов. 20-летнему Мартыну Карловичу Скавронскому, родственнику покойной императрицы вздумалось как-то шутя сказать своим слугам, что бы он стал делать, если бы был царем. Он был приговорен к наказанию кнутом по доносу слуги.
Когда являлось дело более серьезное, как например дело лжецаревича Алексея – по-видимому сумасшедшего, которому во время турецкой войны поверили несколько крестьян в Ярославце близ Киева – то тут творились положительно ужасы, и Анна проявляла черты, которые ей приписывал шут царевны Прасковьи. Целые месяцы допросов под кнутом, дни казней – плаха, кол, костры…
В конце царствования два иностранных дипломата попытались подвести итог этого правосудия, вероятно воспользовавшись теми же документами, потому что цифры у них почти одни и те же, за незначительными отступлениями, которые можно приписать описке. Ла Шетарди доходит до 37 002 жертв, из которых 1 002 казнены, а прочие сосланы в Сибирь. Мардефельд считает только последних 5 002. Правда, что его товарищ принимает во внимание также тайно казненных, между которыми считает и герцога де Фальери, мужа знаменитой любовницы герцога Орлеанского. Рассказывают, что несчастный приехал в Россию незадолго до замужества Анны Леопольдовны с герцогом Брауншвейгским, привезя письма и драгоценные подарки к герцогине от ее отца. Его заподозрили в преступных кознях, и он исчез бесследно. [206]
И закон не знал никаких ограничений для подобного вмешательства государственной полиции. Она вторгалась во все общественные и частные дела, претендовала все знать. Она врывалась в дома, нарушая святость семейного очага. Только об одном она не заботилась – о поддержании порядка и о безопасности в городах и деревнях. Можно возразить, что это дело административной полиции. Но последняя находилась еще в зачаточном состоянии. До 1733 г. она существовала, в самой элементарной организации только в обеих столицах. В этом году – по сообщению князя Гессен-Гомбурского – сделана была попытка ввести ее в двадцати пяти других городах. Во время своего пребывания в Казани принц был поражен грязью и «невыносимым смрадом», царившими там. В 1737 г. были учреждены стражи и патрули, чтоб следить за пожарами. В предыдущем году было их несколько ужасных. В Москве сгорел Кремль, Китай-город, Белый город, обе Басманные, Немецкая слобода, Лефортовская слобода, 102 церкви, 11 монастырей, 4 дворца, 17 богаделен, 2527 домов, 9145 мелких построек. И по обычаю, бедствие послужило предлогом к общему грабежу, в котором принимали большое участие солдаты и матросы. [207]В окрестностях столиц леса горели постоянно, и даже императрица жаловалась в июле 1735 г., что не может открыть окон из-за дыма. Полиции в этом году было приказано содержать трубочистов, а поджигателям грозила смертная казнь. Пренебрежительный отзыв о пожаре мог подвести под кнут.
Нищенство и бродяжничество, тесно связанные, представляли язву, с которой было трудно справиться, тем более что само правительство способствовало их поддержанию. Задержанные за долги и политические арестанты просили милостыню на улицах, так как тюрьма не кормила их. В кандалах, под конвоем, они проходили по улицам, выставляя напоказ свое истощение и раны от перенесенных пыток. Обычай правежадля неисправных должников продолжал существовать. Их стегали по ногам, пока они не уплачивали долги. Указом было разрешено отдавать арестантов в разного рода работы разным людям, и этот обычай сохранился до сих пор. Число нищих увеличивалось; решили более молодых записывать в солдаты и в матросы, а других отправлять в каторжные работы; заимодавцам вменялось в обязанность кормить своих должников. Самым очевидным последствием этих мер было усиление разбоев; появились организованные шайки. В апреле 1735 года одна из них могла продержаться под Петербургом несколько месяцев и дать настоящее сражение отряду пехоты и, обратив его в бегство, грабить и обирать жителей. В деревне Нарышкина, Ушакове, убив управляющего, дали священнику 3 рубля, «чтоб поминал конобеевского приказчика и убитого их товарища, да еще дали три рубля, на которые велели купить колокол». [208]В 1739 году казнили в Москве князя Ликутьева.
Даже духовенство принимало участие в разбоях. В 1735 г. в малороссийской деревне Кролевец, на дом священника напала шайка под предводительством двух монахов. [209]Для сыска воров был назначен особый постоянный отряд войска под предводительством подполковника Реткина. В 1732 г. он взял 440 человек, а в 1736 – 825. [210]Стало быть, преследование не уменьшало числа воров.
Ни по количеству, ни по качеству городская полиция не была на высоте, своего положения. Сотские, пятидесятые и десятские – большей частью очень молодой народ или дряхлые старики – прежде всего заботились о собственных удобствах. В холодную и ненастную погоду они непременно уходили из будок спать в соседние дома. В 1728 г., впрочем, будки были уничтожены, так как по словам указа сделались «притонами грабежа». У входа в города существовали заставы, но если на вопрос: «Кто ты? Что несешь?!» вор отвечал: «Водку!» то мог быть уверен, что его пропустят. Представителями порядка и нарушителями его часто становились горожане в пользу последних. Случалось, что нанималисолдат, чтоб отбить у полиции вора или контрабандиста. [211]Немало также было хлопот у полиции с людьми, мчавшимися в галоп и давившими прохожих. В 1727 г. Миниха чуть не убило дышлом кареты, несшейся вскачь по многолюдной улице.
Если разбойники и поджигатели давали вздохнуть населению, приходила очередь болезням. В 1737 г. в Пскове открылась эпидемия, и налицо не оказалось ни одного врача. Запрошенная по этому доводу Медицинская канцелярия – таковая существовала – объяснила, что у нее «лишних докторов и лекарей нет; есть штадт-физик с лекарем, да те нужны в Петербурге, и в Москве при ратуше есть лекарь, но он нужен на месте. [212]За два года перед тем был отправлен в Новопавловск аптекарский «гезель» – помощник. Он обратился к местным властям, прося отвести квартиру, и получил ответ: «Все бы привозили из Москвы». Ему пригрозили батогом. Четыре недели он со своей аптекой пробыл на улице и спал там же. Только в 1737 г. были отправлены в Псков, Новгород, Тверь и Ярославль военные лекари из отставных и при них аптекари.
Недостаток в деньгах, конечно, играл значительную роль при медленном исполнении всех подобных проектов.
I
Правление этого царствования было, конечно, олигархией, состоявшей из иностранцев, и его организация, изменившаяся с течением времени согласно удобствам этих иностранцев, носила отпечаток такого влияния. Восстановление значения Сената в том размере, как при Петре Великом, постигла участь всех уступок, делаемых побежденным. Снабженное снова всей обстановкой «правительственной власти» высокое собрание имело генерал-прокурора, целую армию прокуроров, пять департаментов, (церковных дел, военный и морской, финансов, юстиции, мануфактур и коммерции), и ему принадлежало верховное руководство всей администрацией во всех ее степенях. Но с 6 ноября 1731 г. рядом с Сенатом возник Кабинет министров, внезапно начавший угрожать Сенату оставлением на его долю лишь внешности этой вернувшейся к нему власти. [201]Новый орган правительства функционировал уже несколько месяцев под видом личного, и так сказать тайного, секретаря императрицы, руководимого Остерманом. Придавая новому учреждению официальное существование, ноябрьский указ как будто желал ввести его в государственный организм без шума, тайком. В принципе речь шла только об органе, который служил бы посредником между государыней и другими государственными учреждениями; но на практике этот принцип оказался очень растяжимым; новым указом от 9 июля 1735 г. начался ряд дальнейших захватов, что совершенно изменило физиономию новорожденного. Оказалось, что воскрес тот же Верховный Совет, только под измененным названием, но обладавший всеми правами старого, в том числе и правом издавать законы. Указы, исходящие из Кабинета, даже в отсутствии императрицы,должны были иметь такую же силу, как бы подписанные ею.А императрица отсутствовала часто. Вначале она аккуратно посещала заседания Кабинета, и в тот момент, когда обсуждались меры преследования против Долгоруких, она проводила целые дни со своими министрами. Но усердие ее мало-помалу остыло, и уже в 1732 г. присутствие ее величества в Кабинетеотмечено только два раза. Министрами были Головкин, князь Черкасский, Остерман и Миних. Но канцлер предпочитал появляться пореже и оставался у себя дома; Черкасский был человеком ограниченным, а от Миниха Остерману отделаться было не трудно, когда Бирон убедился, что не мог пользоваться им. В сущности вице-канцлер управлял делами вместе с фаворитом, за исключением тех случаев, когда обращался к знанию некоторых специалистов, как Прокопович или Ушаков. [202]И это руководство обнимало все; по словам Сперанского – министра-преобразователя будущего века, – «оно присваивало себе все элементы власти, соединенные в лице государя и проявляющиеся в законодательстве, высшей административной и верховной юстиции». Часто приглашаемый из заседания Ушаков представлял собой высшую государственную полицию, в силу другого – тоже сделанного втихомолку – возврата к прошлому: в силу восстановления под именем Канцелярии тайных розыскных дел,Преображенского приказа.
II
Один историк того времени, весьма строгий критик современных ему нравов, Щербатов, отзывается о таком управлении очень одобрительно. «Только одна знать, лишенная новыми олигархами власти, захваченной ею на короткое время, могла жаловаться на подобное правительство. Народ же, напротив имел все причины быть довольным: законы ясные и применяемые точно; суды, не обязанные считаться с произволом или заискиваться у сильных, самих дрожащих за себя; подробное обсуждение всех вопросов, имеющих общий интерес, в Кабинете,члены которого не боялись касаться даже самой императрицы; а главное, и прежде всего, умеренные подати, не превосходящие способностей плательщиков. Правда, раздача должностей и милостей зависела от Бирона и его «жидов»; но так как народ не предъявлял на них притязания, то и не горевал об этом».Подобная оценка, по-моему, может быть принята только при наличности явных доказательств. На актив я поставлю сначала весьма почтенную попытку административной реорганизации в провинции, где воеводы, не знавшие никакого удержу с предыдущего царствовании, возвращались вскачь к свойственной им тирании. Но мысль, заставлять их приезжать каждые два года, чтобы отдавать отчет в своем управлении, должна была, на практике, повести к чересчур большой централизации, неудобства которой ощущаются и до сих пор. А изъятие из их ведения собирания подушной подати и передача в ведение помещиков было мерой сомнительного достоинства с фискальной точки зрения и составляло бессмыслицу с социальной. Я объяснюсь по этому поводу ниже.
Уничтожение майоратов было тоже мерой мудрой. В этом отношении, как и в некоторых других, Петр Великий пошел слишком быстро. Они не могли с такой же быстротой изменить экономических условий страны, где земля составляла единственный свободный капитал. Не имея возможности выплачивать деньгами долю младшим, старшие должны были разорять свои имения, отдавая единственное движимое имущество, которым владели – крестьян и скот. Следует также упомянуть о некоторых улучшениях в области колонизации. Двадцать ратных полков, поселенных между Днепром и Днестром, положили начало грандиозному делу, за развитием которого мы следили. После подавления мятежа Булавина (1707 г.) эти земли превратились в пустыню. В 1737 г. генерал-майор Тараканов получил там 4 000 десятин, чтобы заселить малороссами, в то время как далее к востоку, по нижнему течению Волги, Хопра и Медведицы, также основались кое-какие поселенцы.
Точно также значительно улучшились пути сообщения. Подобно большинству реформ Петра Великого, орудием этого улучшения сделалась война: ведущим ее приходилось устраивать сообщения между армиями и операционной базой. Дорога между Москвой и Киевом, на Калугу, Северск и Глухово, со станциями через каждые 25 верст, была дорогой военной, но она продолжала существовать и после заключения мира.
Таким образом, после периода застоя, даже шага назад, во время предыдущего правления, снова возвращались на путь Реформатора, но постепенно, не спеша, во многих случаях только намечая дальнейшие пункты движения.
Возвращение в Петербург двора и государственных учреждений, решенное в 1732 г. подчеркнуло этот переход. Но такова ли была столица, куда дала себя перевезти Анна Иоанновна, какою Думал Петр? Он мечтал создать на берегу Невы город русский, русскийфлот и русскуюторговлю, которые послужили бы базой для господства России над северо-восточной Европой. Напротив того, с Остерманом и Бироном там образовалась главная квартира, откуда управляли Россией, эксплуатируя ее торговлю и промышленность. В этом отношении ничто не изменилось и до сих нор. Но к городу, с возвращением в него двора, вернулась часть его жизни, уже угасавшей в нем. На Васильевском острове снова принялись за постройку домов, начатых по приказанию Петра I и затем заброшенных.
Законодательная деятельность этого царствования была простым толчением на одном месте. Вечная попытка издания законов с помощью собрания депутатов началась с обычным успехом и окончилась… перепечаткой старинного уложения Алексея Михайловича! В видах улучшения судопроизводства Анна и ее советники делали усилия более серьезные. Общая тенденция к объединению, также чересчур поспешная, повела к уничтожению в Москве специальных судов. Их было восемь для гражданского и уголовного судопроизводства: суд во Владимире для некоторых категорий чиновников; губернский суд для Москвы и ее окрестностей, суд в Смоленске для дворянства в этой губернии и т. д. С 1710 по 1727 г. рядом указов была установлена централизация судопроизводства в губернских канцеляриях. Таким образом в московскую канцелярию поступило 21 388 дел, что составило для нее большую обузу. Видя это, правительство Анны снова распорядилось отделить гражданский суд от уголовного, учредили два приказа судныйи сыскной.Но скопление дел все увеличивалось. Традиционная волокитапродолжала задерживать применение закона. И как прежде, частные люди разыскивали способы заменить его. Похождения знаменитого Ваньки Каина, вора-сыщика, дает в этом отношении любопытные и странные указания. Бежавший из дому своего хозяина, купца по фамилии Филатьева, которого обокрал, Ванька, преследуемый по московским улицам и пойманный, познакомился с патриархальным судопроизводством. Собственной властью Филатьев продержал его два дня на одной цепи с ручным медведем. Досыта накормленный зверь не растерзал данного ему товарища, но отказался разделить с ним свой обед. На третий день Филатьев собирался наказать Ваньку батогами, как был остановлен ужасным словои дело,благим матом выкрикиваемым Ванькой: одна служанка, сжалившись над вором, накормила его и шепнула ему, что купец скрывает у себя убитого полицейского.
Таким образом Ванька вступил в сношения с представителями исполнительной власти, заручившись благосклонностью с помощью доноса, сослужившего ему такую службу, что ему захотелось попытать счастья вторично. И с этих пор в течение многих лет он то крал, то делался сыщиком, исполняя свое двойное ремесло под прикрытием официально полученного от сената поручения и с помощью низших полицейских служащих, предоставленных в его распоряжение. Он обложил данью бесконечное число лиц, взводя на них воображаемые преступления. Он подвел под телесное наказание молодую вдову, единственным преступлением которой было, что она отвергла его ухаживание. Но, подкупив сначала судей, он потом заплатил палачам, и жертва, отделавшись легким наказанием, согласилась, из благодарности и страха нового преследования, выйти замуж за Каина. Его подвигам был положен конец только в 1749 году после ужасного пожара, где он действовал уж чересчур бесцеремонно. Дело его тянулось до 1755 года. И наконец он все же избег смертной казни. [203]
Однако правительство Анны как будто старалось уничтожить подобного рода злоупотребления. Ложным доносчикам грозила смертная казнь; было запрещено прекращать наказание преступника, крикнувшего: словои дело!Но вслед за этим распоряжением, вышедшим 10 апреля 1730 г. другое, появившееся шестью днямипозже, назначало также смертную казнь за недонесения в важных делах.И этот быстрый шаг назад был началом других подобных же ограничений, вроде распоряжения 1733 г. заменившего смертную казнь для монахов – ложных доносчиков, отдачей в солдаты. В действительности, уголовный процесс того времени зиждился, и прежде и после, на этом ложном и развращающем основании, таким образом противоречащем самой идее правосудия, по знаменитому выражению Бенжамена Констана. Для него не существовало также принципа, выставленного русским законоведом Чичериным: «Чтобы я уважал закон, он должен уважать меня». Уголовный процесс был чисто утилитарным и до крайности жестоким. В 1730 г. крестьянка Евфросинья, уличенная в убийстве мужа, была живой закопана в землю 21 августа в Брянске и умерла только 22 сентября. [204]После восстановления Сыскного приказа, всего в пять месяцев, от 1 августа 1730 г. до января 1731 г., в протоколах его значатся 425 человек, подвергнутых пытке, 11 казненных, 57 сосланных в Сибирь, 44 отданных в солдаты, и из этого застенка вышло известное «сказать всю подноготную».
Попасть в приказ ничего не стоило. В 1736 г. кабинетский курьер был там наказан кнутом за то, что говорил на одной из сибирских станций о близкой свадьбе Анны Леопольдовны, о которой все знали в Петербурге. В 1737 г. туда попал мужик, заподозренный в том, что он украл курицу, которую нес. Заподозренный на каком основании? Так, здорово живешь. Дело должно было выясниться через палача. Подозрительное по своему положению, это правительство проходимцев постоянно действовало на удачу. Оно отправило в тайную канцелярию, т. е. в застенок, священника, – Иосифа Решилова, арестованного «по важному подозрению», а какому – неизвестно. [205]Двусмысленного слова, превратно истолкованного жеста было достаточно, чтоб поставить на ноги полицию и инквизиторов. 20-летнему Мартыну Карловичу Скавронскому, родственнику покойной императрицы вздумалось как-то шутя сказать своим слугам, что бы он стал делать, если бы был царем. Он был приговорен к наказанию кнутом по доносу слуги.
Когда являлось дело более серьезное, как например дело лжецаревича Алексея – по-видимому сумасшедшего, которому во время турецкой войны поверили несколько крестьян в Ярославце близ Киева – то тут творились положительно ужасы, и Анна проявляла черты, которые ей приписывал шут царевны Прасковьи. Целые месяцы допросов под кнутом, дни казней – плаха, кол, костры…
В конце царствования два иностранных дипломата попытались подвести итог этого правосудия, вероятно воспользовавшись теми же документами, потому что цифры у них почти одни и те же, за незначительными отступлениями, которые можно приписать описке. Ла Шетарди доходит до 37 002 жертв, из которых 1 002 казнены, а прочие сосланы в Сибирь. Мардефельд считает только последних 5 002. Правда, что его товарищ принимает во внимание также тайно казненных, между которыми считает и герцога де Фальери, мужа знаменитой любовницы герцога Орлеанского. Рассказывают, что несчастный приехал в Россию незадолго до замужества Анны Леопольдовны с герцогом Брауншвейгским, привезя письма и драгоценные подарки к герцогине от ее отца. Его заподозрили в преступных кознях, и он исчез бесследно. [206]
И закон не знал никаких ограничений для подобного вмешательства государственной полиции. Она вторгалась во все общественные и частные дела, претендовала все знать. Она врывалась в дома, нарушая святость семейного очага. Только об одном она не заботилась – о поддержании порядка и о безопасности в городах и деревнях. Можно возразить, что это дело административной полиции. Но последняя находилась еще в зачаточном состоянии. До 1733 г. она существовала, в самой элементарной организации только в обеих столицах. В этом году – по сообщению князя Гессен-Гомбурского – сделана была попытка ввести ее в двадцати пяти других городах. Во время своего пребывания в Казани принц был поражен грязью и «невыносимым смрадом», царившими там. В 1737 г. были учреждены стражи и патрули, чтоб следить за пожарами. В предыдущем году было их несколько ужасных. В Москве сгорел Кремль, Китай-город, Белый город, обе Басманные, Немецкая слобода, Лефортовская слобода, 102 церкви, 11 монастырей, 4 дворца, 17 богаделен, 2527 домов, 9145 мелких построек. И по обычаю, бедствие послужило предлогом к общему грабежу, в котором принимали большое участие солдаты и матросы. [207]В окрестностях столиц леса горели постоянно, и даже императрица жаловалась в июле 1735 г., что не может открыть окон из-за дыма. Полиции в этом году было приказано содержать трубочистов, а поджигателям грозила смертная казнь. Пренебрежительный отзыв о пожаре мог подвести под кнут.
Нищенство и бродяжничество, тесно связанные, представляли язву, с которой было трудно справиться, тем более что само правительство способствовало их поддержанию. Задержанные за долги и политические арестанты просили милостыню на улицах, так как тюрьма не кормила их. В кандалах, под конвоем, они проходили по улицам, выставляя напоказ свое истощение и раны от перенесенных пыток. Обычай правежадля неисправных должников продолжал существовать. Их стегали по ногам, пока они не уплачивали долги. Указом было разрешено отдавать арестантов в разного рода работы разным людям, и этот обычай сохранился до сих пор. Число нищих увеличивалось; решили более молодых записывать в солдаты и в матросы, а других отправлять в каторжные работы; заимодавцам вменялось в обязанность кормить своих должников. Самым очевидным последствием этих мер было усиление разбоев; появились организованные шайки. В апреле 1735 года одна из них могла продержаться под Петербургом несколько месяцев и дать настоящее сражение отряду пехоты и, обратив его в бегство, грабить и обирать жителей. В деревне Нарышкина, Ушакове, убив управляющего, дали священнику 3 рубля, «чтоб поминал конобеевского приказчика и убитого их товарища, да еще дали три рубля, на которые велели купить колокол». [208]В 1739 году казнили в Москве князя Ликутьева.
Даже духовенство принимало участие в разбоях. В 1735 г. в малороссийской деревне Кролевец, на дом священника напала шайка под предводительством двух монахов. [209]Для сыска воров был назначен особый постоянный отряд войска под предводительством подполковника Реткина. В 1732 г. он взял 440 человек, а в 1736 – 825. [210]Стало быть, преследование не уменьшало числа воров.
Ни по количеству, ни по качеству городская полиция не была на высоте, своего положения. Сотские, пятидесятые и десятские – большей частью очень молодой народ или дряхлые старики – прежде всего заботились о собственных удобствах. В холодную и ненастную погоду они непременно уходили из будок спать в соседние дома. В 1728 г., впрочем, будки были уничтожены, так как по словам указа сделались «притонами грабежа». У входа в города существовали заставы, но если на вопрос: «Кто ты? Что несешь?!» вор отвечал: «Водку!» то мог быть уверен, что его пропустят. Представителями порядка и нарушителями его часто становились горожане в пользу последних. Случалось, что нанималисолдат, чтоб отбить у полиции вора или контрабандиста. [211]Немало также было хлопот у полиции с людьми, мчавшимися в галоп и давившими прохожих. В 1727 г. Миниха чуть не убило дышлом кареты, несшейся вскачь по многолюдной улице.
Если разбойники и поджигатели давали вздохнуть населению, приходила очередь болезням. В 1737 г. в Пскове открылась эпидемия, и налицо не оказалось ни одного врача. Запрошенная по этому доводу Медицинская канцелярия – таковая существовала – объяснила, что у нее «лишних докторов и лекарей нет; есть штадт-физик с лекарем, да те нужны в Петербурге, и в Москве при ратуше есть лекарь, но он нужен на месте. [212]За два года перед тем был отправлен в Новопавловск аптекарский «гезель» – помощник. Он обратился к местным властям, прося отвести квартиру, и получил ответ: «Все бы привозили из Москвы». Ему пригрозили батогом. Четыре недели он со своей аптекой пробыл на улице и спал там же. Только в 1737 г. были отправлены в Псков, Новгород, Тверь и Ярославль военные лекари из отставных и при них аптекари.
Недостаток в деньгах, конечно, играл значительную роль при медленном исполнении всех подобных проектов.