Страница:
Тайный их роман продолжался около года. И каждый брал свое: Витенька опыт, женщина — куски искрящегося счастья. В знак благодарности любовница преподносила любимчику дорогие подарки. Что поначалу напрягало того, да Валечка Павловна улыбалась: «Привыкай получать то, что заслужил».
Потом она убыла с мужем-дипломатом в долгую командировку, передав молоденького, быстро обучающего мальчика приятельнице. Та оказалась малосимпатичной, тучной, как туча, но с такими вакуумными губками… Это было что-то!.. За шоколадный минет тетка ещё и платила: как говорится, Россия — щедрая душа.
Во всяком случае, учась в МГИМО, юноша, грызущий гранит амурной науки, позволил себе купить автомобиль. После этого пошло — поехало. Как в прямом смысле, так и переносном.
Слушок о любвеобильном и способном love-boy быстро распространился в среде богатеньких матрон, у которых и деньга водилась, и душа горела от половых желаний, мужья же находились далече, в окопах холодной дипломатической войны.
— Я этих теток называл «мамочками», — признался Викт`ор. — И накормят, и посюсюкают, и оближут, как пряник. Но главное: все почему-то стеснялись раздеваться передо мной — оставались в ночных рубашках с рюшечками. Прикинь, да, с рюшечками и ещё цвета отвратного — розового…
— Розовый, — пошутил я, — цвет непорочности.
— Б-р-р! — поежился от воспоминаний дамский угодник. — Этот цвет, мой друг, убивает всё — все сексуальные охоты. Видно, «мамули» считали: довольно пристроить мне подобный «стриптиз» и я буду искриться бенгальским огнем.
Мы выпили за то, чтобы cука-жизнь как можно меньше издевалась над тружениками сексодрома, и Викт`ор продолжил: позже зародился класс деловых женщин. Эти дамы при всем их внешнем лоске и подтянутости потрясающе раскованы в койке и в большинстве своем увлекаются садомазохизмом. Это и понятно: целый день такая бизнес-баба руководит мужиками, а вечером ей хочется здоровой разрядки. И мчится она туда, где можно, без проблем оголив задницу, подставить её под плетку.
— Это я тебе говорю, — занервничал Викт`ор, уловив на моем лице тень недоверия. — Не представляешь, какие фантазерки и какие прихоти. — И доверительно наклонился для неожиданного вывода: — Иногда кажется, все они… крези, — покрутил пальцем у виска, — сумасшедшие, ей-ей. Например, чтобы наставить рожки мужу такое удумают…
— Что?
Выслушав откровения искушенного селадона, понял: война меж полами ведется по всем законам боевого искусства. Одна подружка пихала муженька в не работающий холодильник и трахалась с хахалем на нем же, бытовом агрегате. Оказывается, такое положение вещей (и супруга) её необыкновенно воспламеняло. Другая утопистка непременно желала, чтобы ею владели с горящей свечкой на её же спине. Третья отдавалась только на балконе, сидя румяной попой на перилах. Четвертая заставляла супруга таиться под кроватью, чтобы в самую пикантную минуту…
— Да, — признался я, — есть всякие мечтательницы. Однажды такая хотела, чтобы я её в Царь-колоколе…
— И что?
— Там же экскурсии, — резонно заметил, — часто зарубежные.
Мы посмеялись и мой старший товарищ по общему делу заключил, что работа наша и опасна, и трудна, и вредна. Особенно, когда обслуживаешь коллектив гремучих гарпий. Мой рекорд, признался Казанова, шесть штук за раз. Трудился, мой юный друг, всю ночь, как стахановец, но это взаправду тяжело.
— У шлюшек случается и больше, — посмел заметить.
— А что им? Раздвинули ноги — охи-ахи-махи, думай о вечном. А нам работать надо в поте лица и яйца.
Трудно было спорить: все-таки с «пестиком» могут возникнуть проблемы, а с «тычинкой» — какие проблемы? В принципе, никаких.
— Кстати, особое внимание обращай на свой внешний вид, — учил мастак сексуальных утех. — Люби себя, парень, и холи холку. Помни, ты элитный любовник. Интеллектуальный уровень держи на высоте. После траха почти все клиентки треплются на разные всякие темы: литература, кино, наука, политика.
— Политика?
— А где мы живем? — удивился собеседник. — В Штатах президента все знаю только потому, что соса Моника его ославила. — И спохватился. — Вот именно: никаких чувств. Работа есть работа. Все отношения и гонорар надо оговаривать заранее, а то не дай Бог решит какая-нибудь вдовушка, что ухаживания искренние, а потом слезы, обиды, истерики. Это тебе надо, дружище?
— Не надо, — ответил я. — А вдовушки как-то не обольщают, — признался.
Секс-мастер рассмеялся: жиголо — это не профессия, это состояние души. Цель — осчастливить слабую половину человечества. Как поется в песенке: «Мы рождены для амура, шерше ля фам, скорее, мужики, шерше-шерше, и все дела».
— Я уже давно «шерше-шерше» с молоденькими, — сообщил Викт`ор, которые мне платят не меньше «мамочек» и бизнес-баб. И знаешь почему?
— Почему?
— Я их обучаю, как правильно себя вести в постели. Это такие же мажорки, каким был я. И все у них, золотых, есть, кроме этого умения.
Я пожал плечами: ведь неопытность есть свидетельство непорочности? Мне возражали: нынешние «крутые» и «новые» предпочитают готовых любовниц — не девственниц. Что с неумехами делать? Пока притрешься к телу, пора менять на новое.
Я задумался: планета «Жиголо» представлялась намного привлекательнее и простодушнее. А здесь бушуют такие неистовые страсти, что сравнить их можно только с планетой бурь Венерой.
— Ничего-ничего, — подбодрил меня великий искусник половых иллюзий. У тебя есть шарм, Дима. Энергетическое, прости, поле, бабы на него и западают, я тебе говорю. Ну, конечно, помимо прочего.
— На это, что ли? — посмеялся, показывая фото, где мое «помимо прочего» находилось в активно-реактивном, как пишут в медицинских журналах, состоянии.
— Однако, — вскинулся эксперт.
— М-да, — потупил глаза долу. — Природа, мать наша.
— У тебя прекрасное будущее, — заключил Викт`ор. — Так держать, товарищ!
— Спасибо.
— И помни. Французы говорят: пока у мужчины остался хотя бы один палец — он любовник и затейник.
Расстались мы друзьями. Встреча произвела на меня должное впечатление. Появился шанс учиться на чужих ошибках и не совершать своих. С этой положительной мыслью я отдал свои интимные фото в отдел кадров дамского клуба и поспешил на пыльную улицу — меня ждала новая встреча, но уже с другим мастером-ланкастером.
Прогулявшись вдоль бетонного забора, за которым прибойными волнами шумели метропоезда, я оказался у проходной АЗЛК, где мы с отчимом и договорились повидаться.
Требовался автомобильчик, пусть даже подержанный. Не прибывать же к даме сердца пехом или рейсовым автобусом № 666? По уверению Ваныча, проблема была только в сумме. Я признался, что имею пока пять свободных сотенок цвета весенней вашингтонской листвы, и отчим зачесал затылок: маловато будет, однако.
— И ящик водки, — пообещал я.
— Ладненько, — вздохнул бывший мастер АЗЛК, — скумекаем перделку с трубой.
Стоянка была забита подобными механическими изделиями c выхлопными трубами и без, неспособными к передвижению. Я присел на лавочку. Солнечное колесо катило по лобовым стеклам, бамперам и дискам мертвых машин. Из проходной АЗЛК пылила тишина. По обочине замусоренной дороги трусила стая бродячих собак, не обращающих внимание на бесцветный нищий мир людей.
Такое впечатление, что мы все проживаем на пустыре, где среди кинутой домашней утвари и ржавых цистерн можно обнаружить раздавленную веру, покореженные остовы надежд, промасленную ветошь любви.
Мое столь высокое философское настроение прервал автомобильный треск: из заводских ворот выкатил драндулет, похожий на самоходку времен Великой Отечественной, правда, без пушечки, но с надписью на бортах: Ралли: Москва-Дакарт.
Я вздрогнул от нехорошего предчувствия и оказался прав: рулевое колесо крутил Ван Ваныч, и крутил с таким пролетарским усердием, что казалось меня не замечает, равно как и колею. Ан нет: лихо притормозив, распахнул дверцу:
— Машина — высший класс, Дымок!
Я вспомнил армейскую службу: на таких самоходках перевозить только тамбовских наливных молодок, да выбирать не приходиться. В крайнем случае, можно сделать вид, что я большой оригинал и нет проблем с чувством юмора. Однако задаю естественный вопрос: как на такую игрушку посмотрит ГИБДД?
— А что ГБД, — сплевывает Ван Ваныч. — Видишь на авто слова всякие. Какие могут быть вопросы к ралли?
Я посмеялся: все мы в каком-то смысле участники гонки на выживание, каждый из нас живет надеждой на победу и верой, что ему удастся прийти к финишу первым. Но, как известно, победителей в этой гонке со временем не бывает.
На площадке мы проверяем ходовую часть агрегата, собранного заводскими умельцами из пяти автомобилей, крепко битых на столичных трассах смерти.
— Как часы, — утверждает отчим. — Ваши денюжки, наши гарантии. — И запел: — «А вместо сердца — пламенный мотор!»
Я понял, что умельцы уже отметили праздник автомобилестроения и с нетерпением ждут его продолжения. И лучше, если я не буду омрачать подъем трудового духа.
И мы с Ван Ванычем ударяем по рукам: я получаю документы, утверждающие, что я есть владелец своеобычного транспортного средства, а другая сторона получает пять импортных сотенок и ящик отечественной огненной воды. И все остаются довольны. Главное, оказаться в нужное время и в нужном месте.
— Это точно, Дымок, — сказал на прощание отчим, когда я сгрузил его и ящик родной у проходной. — Чудное времечко вокруг и мы в нем, как в турецких банях.
Я хотел уточнить насчет помыва в чужих банях, да Ваныч с заслуженной ношей поспешил удалиться в сторону невидимых, но опытных во всех отношениях автомобилестроителей.
Легкая и веселая энергия автомобильчика передалась и мне. Я почувствовал себя намного свободнее. Конечно, я сын трудового народа, но народная любовь порой утомляет, а её клозетные запахи убивают все прекрасные порывы. Так что лучше будет, если наши дороги пойдут параллельными курсами, пересекаясь только в самых крайних случаях.
Мое авто плывет в общем механизированном потоке, на него никто не обращает внимания, даже мешковатые ГИБДДрилы с жезлами. Значит, мой отчим прав: участникам ралли дают зеленую улицу.
Через четверть часа прибываю на стоянку, где у семейства Мамина-Мамыкина зарезервировано местечко: машину украли, а площадка осталась, и мой товарищ решил мне её удружить. А если угонят и мою тачку, пошутил я. Не-а, твердо заявил Венька, ни за что. Почему? А я точку для тачки заминирую, заверил друг. Я посмеялся: и правильно, не дадим врагу никаких шансов. И вот я въезжаю на стоянку и вижу рыжего гаера, который, признав меня за рулем, начинает хохотать.
— И минировать не надо, — говорит он. — Откуда такое чудо-юдо?
— Я участник ралли, — отмахиваюсь. — И этим сказано все.
— И ты на этой таратайке, — не унимается, — к даме сердца?
— Угадал, фигляр, — отвечаю.
— А если я с тобой?
— Зачем?
— Буду освещать место событий — свечами.
Я трескаю охальника по затылку и мы отправляемся к нему домой. Живет Мамин с родителями и младшим братом Санькой, что не мешает ему проводить свою политику относительно личной свободы и независимости. Отвоевал её со скандалами и показательными уходами и такими же возвращениями. Помимо этого имеет свою комнату, где такой вещевой ералаш, что непостижимо, как можно здесь жить. Однако мой товарищ жил, и жил хорошо, утверждая, что в хаосе он обретает душевный покой. И я даже знаю, какой он обретает покой, когда тащит в логово очередную любительницу порно. Такого количества видеокассет с малохудожественными шедеврами я не встречал даже в публичных библиотеках.
— Я люблю кино и я изучаю искусство любви, — утверждал Веничка. — Это трудно понять тем, кто живет низкими страстями.
— А ты живешь высокими? — смеялся я. — Извини, не знал, что ты у нас натура возвышенная.
— Сам такой, — огрызался Мамыкин и делал вид, что очень оскорблен в своих самых лучших чувствах.
За два года ровным счетом ничего не изменилось: все тот же бардак с борделью, заметил я, пиная продукцию рынка порока, хрустящую под ногами морскими ракушками. Жизнь продолжается, сказал на это Мамин и по моей просьбе принялся рыться в хламе, чтобы обнаружить телефон. Когда я начал терять терпение, искатель нащупал провод и по нему выбрался на балкон, где и был найден искомый аппарат.
— Только не крой рожи, — предупредил я. — У меня ответственный разговор.
— С кем?
Я признался, что с мадемуазель, мечтающей провести ночь с горячим славянским парнем. То есть с тобой, жеребцом, уточнил Мамыкин и принялся ржать, точно вышеупомянутое животное. Отправив кентавра на кухню готовить кофе, я накрутил диск.
— Да? — услышал милый женский голосок. — Добрый день, «Russia cosmetic» слушает вас.
Я не знал, как в подобных случаях начинают вести светскую беседу и поэтому решил сделать вид, что состою в ордене Святых Мучеников:
— Будьте добры, госпожу Пехилову?
— Как вас представить? — любезно интересуется секретарь.
— Дима от Михи, — был прост я.
— Минуточку, — после заметной паузы ответила девушка.
Я перевел дыхание: перспектива встречи при свечах с «железной леди» в ночной розовой рубахе мне не улыбалась. Хотелось нечто — легкого, летящего, искрящегося. И я его получил в полном объеме:
— Дима от Михи? Да-да! — услышал голос стервочки и её нервный смешок. — Замечательно, ха-ха. Именно вы мне и нужны, Дима, и немедленно!
— Это в каком смысле? — насторожился.
— Это не телефонный разговор, — интриговал исполнительный директор ТОО «Russia cosmetic». — Приезжайте сейчас, поговорим. По душам.
Люблю говорить с женщинами по душам, особенно, когда они молчат. Молчание — золото, это именно тот случай: любимая занята исключительно твоим предметом её обожания, а душа твоя воспаряет к небесам, где заливаются глазурные архангелы.
— Я тоже хочу, — заявил Мамыкин, узнав причину моих сборов к уходу, находиться в гуще событий.
— Тебя только там не хватало, — огрызнулся и посоветовал: — Сиди, гляди кино и пей вино, порнушник.
— Иди к черту, — обиделся Веничка. — Я к тебе всей душой, а ты?
О, Боже! Все говорят о душе. Как можно говорить о том, чего нет — нет у многих.
— А вести себя будешь хорошо? — решаю взять товарища, стенающего о том, что это он, между прочим, пристроил мне такую интересную работенку.
— Какие-то сомнения? — удивляется Мамыкин. — Я могу быть, как папа римский с прихожанками.
Я смеюсь: сукин ты сын, Веничка, ничего святого, и предупреждаю, что беру его исключительно в качестве развлекательной программы.
— Для дамы?
— Для себя, — уточняю я. — Во время передвижения. И для охраны таратайки.
— Вот она, человеческая неблагодарность, — сокрушается Мамин и говорит все, что он думает о современных нравах.
Его мнение я знаю — и не слушаю. На улице нас встречает солнце, посеченное летним дождем. Приятный запах озона и дорожной грязи, которую я месил босиком в детской жизни. В такой дождик хорошо начинать новое дело. Правда, наше дельце с запашком, да делать нечего: не мы выбираем время, оно выбирает нас.
Поездка по столичным магистралям закончилась для нас благополучно, несмотря на то, что Мамыкин всю дорогу горланил похабные народные частушки, типа: Наша Таня громко плачет, Потеряла Таня честь. Честь, едрена мать, не мячик, Мячик можно приобресть. Я смеялся и крутил рулевое колесо. То есть с хорошим настроением мы прибыли к офису «Russia cosmetic».
Пятиэтажное здание было типичным для публичного проживания, но первый этаж занимала контора, решившая облагородить морщинистый боевой лик российской женщины. Широкие окна, под ними импортные авто, металлическая дверь, за ними трудовой коллектив, а над дверью — глазок видеокамеры, просматривающий кус внешнего мира. Я оставил Мамыкина охранять наше передвижное средство и направился в дом, так сказать, высокой косметики. Не посади даму попкой на канцелярскую кнопку, хихикал в спину завистливый рыжий фигляр. Он не слышал голоса «дамы» и был уверен, что меня ждет экзотическая любовь на столе, заваленным парфюмерной продукцией от Армани. Вряд ли. Если судить по смешку исполнительного директора, готовилась какая-то пакость. Какая? Меня, как участника смертельного ралли, именно это и привлекало, а не то, что, по твердому убеждению Венички, ждало спортсмена на промежуточном финише. Как известно, на таком финише запыленных лидеров гонки первыми встречают пригожие красавицы с цветами и треугольными атласными вымпелами.
У двери офиса курили сотрудницы, держащиеся официально и строго. На лицах печать ответственности, такие не встречают героев ралли букетами и не дают атласных вымпелов, прошитых золотыми или серебряными нитками. И тем не менее я обратился без лишней фамильярности:
— Девочки, а где найти Пехилову Аллу Николаевну?
Реакция сотрудниц на мой невинный вопрос была неестественна: они глянули на меня, как на безумца, потом нервно затушили сигаретки и прошмыгнули вверх по мраморной лестницы. Я понял, что в трудовом коллективе обстановка нездоровая и госпожой Пехиловой можно пугать на ночь детей. Это меня ещё больше заинтриговало. Охранник в пятнистой форме указал мне верный путь по длинному коридору, не задав никаких вопросов. Видимо, благонадежность исходила из меня, как святой дух из схимы Сергiя Благочестивого, известного своей набожностью в начале просвещенного ХIХ века.
Я шел по коридору и чувствовал приторный запах, напоминающий розовую пудру. Однажды в детстве нашел мамину пудреницу. Я не знал, что это пудреница, и не понимал значение красивой, как будто из червленого золота, массивной вещицы. Разумеется, мне стало интересно, что там внутри находится. Я принялся открывать штуковину. И неудачно: розоватое облачко НЛО вспухло под моими ногами, оставив на майке и штанах кометный хвост. Когда получил нахлобучку от мамы и наконец понял назначение пудры, то удивился:
— А зачем это твоей красоте?
Мать засмеялась и так толком не ответила. Теперь она постарела и даже косметическая пыльца не спасает её от увядания. Так что отношусь я к румянам, белилам и прочей пахучей дряницы с большой предвзятостью.
У кабинета исполнительного директора столкнулся с девушкой в кожаных брючках и шафрановой по цвету кофточке. Сотрудница была миловидна и с великолепной грудью — такую грудь удобно использовать в качестве подставки для чтения детективной дребедени в метро, когда вокруг трется потный люд. В руках секретаря трепыхались бумаги. Один из листочков выпорхнул на свободу. Я поймал его как птичку:
— Ап! На место!
— Спасибо, — улыбнулась. — Работаем налету. — И кивнула в сторону двери кабинета откуда доносился истеричный начальственный фальцет:
— Я для кого инструкции писала?! Я вас спрашиваю?! — ответа не последовало. — Я все делаю сама! Да, работаю только я. А вы?.. Чем заняты вы?! За что я вам только деньги плачу?! Придется уменьшить зарплаты. Еще одно замечание, и всех уволю, бездельники! Понятно говорю? Работаем или я за себя не отвечаю!..
Из кабинета прыснул коллектив «бездельников». Я и девушка встретили их сочувственными ухмылками.
— Рвет и мечет? — тихо спросила секретарь.
— Ой, и не говори, Верочка, — всхлипнула одна из сотрудниц. — Совсем озверела!..
Милая Верочка предупреждающе взглянула на меня: мол, готов ли молодой человек войти в клетку с тигрицей? И спросила:
— А по какому вопросу, простите?
— А передайте: Дима от Михи.
— Минуточку, Дима, — усмехнулась и, вильнув напряженным бедром, исчезла в кабинете.
Жаль, что я занят. Что может быть прекраснее ужина при свечах с девушкой похожей на голивудскую кинодиву с полифонической грудью? Увы-увы, не всегда наши мечты…
К удивлению, госпожа Пехилова оказалась вполне хорошенькой блондинкой предбальзаковского возраста, правда, с нездоровым цветом городского лица и апатичными губами.
— Не обращайте внимания, Дима, — неопределенно отмахнулась, когда я предстал перед ней. — С людьми нужен не только пряник, но и кнут. Или я не права? — и легким движением руки неожиданно извлекла из воздуха котенка цвета пыльного столичного асфальта. — У-у-у, мордашка!
— Как может быть не права такая женщина, как вы, — решил польстить шефине с длинными, окрашенными в фиолетовый цвет ногтями. — А у вас мило, осмотрелся: помимо дорогостоящей оргтехники, в кабинете находился демонстрационный стеклянный стенд, на котором искрилась всевозможная парфюмерная пакость.
— Выживаем, как можем, — вздохнула дама и без перехода добавила. — А я вас таким и представляла, Дмитрий. Хотя Михаил Соломонович мастер, но фото все-таки не дает полного представления.
— Спасибо, — заерзал на стуле, показывая всем видом, что готов к более конструктивному диалогу.
Меня поняли и через минуту я узнаю причину веселого настроения исполнительного директора. Дело в том, что у неё есть подружка-журналисточка Мариночка Стешко, которая раньше была милой тургеневской барышней, а ныне попала под влияние воинствующих феминисток. И что этим дурочкам не хватает? Равноправия с мужчинами? Так этого добра у нас навалом, сокрушалась госпожа Пехилова, тиская котика. И в чем же дело, был нетерпелив я. Все очень просто, призналась Аллочка Николаевна, хочу Марину вернуть к нормальной жизни. Это будет мой подарок на её день рождения.
— Подарок, — переспросил я, — какой подарок?
— Вы Димочка, — засмеялась директриса, обнажая мелкие зубки, и объяснила, что чудная эта идея подарить на сутки жиголо пришла ей, когда увидела снимки старенького порнографа. — А вас что-то смущает, Дмитрий? Недовольно спросила, видимо, заметив мое удивление. — Как я понимаю, это ваша работа, за которую платят. Семьсот вечнозелененьких в ночь — цена приличная. У меня люди за месяц куда меньше получают, — ни на шутку распалилась bisnes-women.
— Понятно, — усмехаюсь и задаю естественный вопрос. — А самой-то Стешко известно о таком… подарке?
Нет, это будет для неё сюрпризом — именно в этом вся соль. Я настораживаюсь: что за женские игры? Не будет ли для Мариночки этот дар подобен бисквитному торту с тротиловой начинкой? Госпожа Пехилова смеется моему образу и объясняет, что у её подруги было три мужа, а это много, чтобы понять суть противоположной стороны. То есть девушка закалена в семейных баталиях и её ничего не страшит. Но я проявляю несвойственную осторожность:
— Так таки она будет знать о подарке или нет?
— Я же говорю: сюрприз, — с заметным раздражением отвечает собеседница.
— И как вы все это представляете?
— Что именно?
— Мое появление, например, перед новорожденной?
Аллочка Николаевна с легкостью объясняет: все продумано, милый друг. Мариночка Стешко сейчас проводит отпуск на её, госпожи Пехиловой, даче проводит в гордом одиночестве, если не считать котенка Басика. И день своего рождения феминистка мечтает встретить в глубокой меланхолии. На самом же деле этой барышне-крестьянке необходима встряска, как душевная, так и телесная.
— Мило-мило, — думаю я. — Значит, меня все-таки будут использовать в качестве тротила?
— Дмитрий, вы о чем?
Что-то мешало мне принять правила игры. Может все-таки, как утверждал управляющий дамского клуба, для подобной работы надо пройти определенную психологическую подготовку. Или встреча с мастером по женской части Виктор`ом оставила свой след. А может, общаясь с заядлой кошатницей, чувствовал в её словах некую недосказанность. Было впечатление, что существует какая-то пружина потаенной интриги. А что может быть страшнее разборок меж любящими подружками? Не лучше сделать вид, что я не способен выступить в роли тротилового заряда для дамской пещерки, прикрытой жасминной растительностью.
— Ну хорошо, — проговорила со вздохом Алла Николаевна, видя мои сомнения, и трогательно прижала к груди молодого кота. — Сделаем так: завтра, без одной минуты семь вечера я звоню по телефону Мариночке и пою песенку Happy birthday to you, ровно в девятнадцать на дачном пороге появляетесь вы, Дмитрий! С букетом роз, шампанским и во всем своем великолепии!.. Думаю, Стешко без труда разгадает нашу поздравительную шараду. — И на этих утвердительных словах собеседница выкладывает на стол три импортные сотенки. — На цветы и шампанское. Остальное — на следующий день. После работы.
Что на это можно было ответить — только по-буратиновски улыбнувшись, чмокнуть на прощание мадам в пальчики, ноготки которых были покрыты, повторюсь, фиолетовым лаком.
Именно этот неживой цвет мешает мне чувствовать себя легко и свободно. Тем не менее успеваю сделать приятный комплимент секретарю Верочке, скучающей за экраном дисплея, выказав мысль о том, что новая наша встреча вполне возможна.
— Вы о чем, Дима? — смеется девушка.
Я не успеваю пригласить привлекательную Верочку на ужин при свечах из кабинета раздается рык начальницы, и я вынужден ретироваться.
Выпадаю в летнее жизненное пространство. Краски пыльной улицы естественны и милы, теплый ветер катит газетную требуху с давними новостями. Мамин полулежит в самодельной колымаге и глазеет в июньские свободные небеса, по которым порхают невидимые сахарные ангелочки.
— Эх, хорошо, — потягивается созерцатель и выражает удивление, почему я один, неужели уже выполнил трудоемкую работу на канцелярском столе.
Потом она убыла с мужем-дипломатом в долгую командировку, передав молоденького, быстро обучающего мальчика приятельнице. Та оказалась малосимпатичной, тучной, как туча, но с такими вакуумными губками… Это было что-то!.. За шоколадный минет тетка ещё и платила: как говорится, Россия — щедрая душа.
Во всяком случае, учась в МГИМО, юноша, грызущий гранит амурной науки, позволил себе купить автомобиль. После этого пошло — поехало. Как в прямом смысле, так и переносном.
Слушок о любвеобильном и способном love-boy быстро распространился в среде богатеньких матрон, у которых и деньга водилась, и душа горела от половых желаний, мужья же находились далече, в окопах холодной дипломатической войны.
— Я этих теток называл «мамочками», — признался Викт`ор. — И накормят, и посюсюкают, и оближут, как пряник. Но главное: все почему-то стеснялись раздеваться передо мной — оставались в ночных рубашках с рюшечками. Прикинь, да, с рюшечками и ещё цвета отвратного — розового…
— Розовый, — пошутил я, — цвет непорочности.
— Б-р-р! — поежился от воспоминаний дамский угодник. — Этот цвет, мой друг, убивает всё — все сексуальные охоты. Видно, «мамули» считали: довольно пристроить мне подобный «стриптиз» и я буду искриться бенгальским огнем.
Мы выпили за то, чтобы cука-жизнь как можно меньше издевалась над тружениками сексодрома, и Викт`ор продолжил: позже зародился класс деловых женщин. Эти дамы при всем их внешнем лоске и подтянутости потрясающе раскованы в койке и в большинстве своем увлекаются садомазохизмом. Это и понятно: целый день такая бизнес-баба руководит мужиками, а вечером ей хочется здоровой разрядки. И мчится она туда, где можно, без проблем оголив задницу, подставить её под плетку.
— Это я тебе говорю, — занервничал Викт`ор, уловив на моем лице тень недоверия. — Не представляешь, какие фантазерки и какие прихоти. — И доверительно наклонился для неожиданного вывода: — Иногда кажется, все они… крези, — покрутил пальцем у виска, — сумасшедшие, ей-ей. Например, чтобы наставить рожки мужу такое удумают…
— Что?
Выслушав откровения искушенного селадона, понял: война меж полами ведется по всем законам боевого искусства. Одна подружка пихала муженька в не работающий холодильник и трахалась с хахалем на нем же, бытовом агрегате. Оказывается, такое положение вещей (и супруга) её необыкновенно воспламеняло. Другая утопистка непременно желала, чтобы ею владели с горящей свечкой на её же спине. Третья отдавалась только на балконе, сидя румяной попой на перилах. Четвертая заставляла супруга таиться под кроватью, чтобы в самую пикантную минуту…
— Да, — признался я, — есть всякие мечтательницы. Однажды такая хотела, чтобы я её в Царь-колоколе…
— И что?
— Там же экскурсии, — резонно заметил, — часто зарубежные.
Мы посмеялись и мой старший товарищ по общему делу заключил, что работа наша и опасна, и трудна, и вредна. Особенно, когда обслуживаешь коллектив гремучих гарпий. Мой рекорд, признался Казанова, шесть штук за раз. Трудился, мой юный друг, всю ночь, как стахановец, но это взаправду тяжело.
— У шлюшек случается и больше, — посмел заметить.
— А что им? Раздвинули ноги — охи-ахи-махи, думай о вечном. А нам работать надо в поте лица и яйца.
Трудно было спорить: все-таки с «пестиком» могут возникнуть проблемы, а с «тычинкой» — какие проблемы? В принципе, никаких.
— Кстати, особое внимание обращай на свой внешний вид, — учил мастак сексуальных утех. — Люби себя, парень, и холи холку. Помни, ты элитный любовник. Интеллектуальный уровень держи на высоте. После траха почти все клиентки треплются на разные всякие темы: литература, кино, наука, политика.
— Политика?
— А где мы живем? — удивился собеседник. — В Штатах президента все знаю только потому, что соса Моника его ославила. — И спохватился. — Вот именно: никаких чувств. Работа есть работа. Все отношения и гонорар надо оговаривать заранее, а то не дай Бог решит какая-нибудь вдовушка, что ухаживания искренние, а потом слезы, обиды, истерики. Это тебе надо, дружище?
— Не надо, — ответил я. — А вдовушки как-то не обольщают, — признался.
Секс-мастер рассмеялся: жиголо — это не профессия, это состояние души. Цель — осчастливить слабую половину человечества. Как поется в песенке: «Мы рождены для амура, шерше ля фам, скорее, мужики, шерше-шерше, и все дела».
— Я уже давно «шерше-шерше» с молоденькими, — сообщил Викт`ор, которые мне платят не меньше «мамочек» и бизнес-баб. И знаешь почему?
— Почему?
— Я их обучаю, как правильно себя вести в постели. Это такие же мажорки, каким был я. И все у них, золотых, есть, кроме этого умения.
Я пожал плечами: ведь неопытность есть свидетельство непорочности? Мне возражали: нынешние «крутые» и «новые» предпочитают готовых любовниц — не девственниц. Что с неумехами делать? Пока притрешься к телу, пора менять на новое.
Я задумался: планета «Жиголо» представлялась намного привлекательнее и простодушнее. А здесь бушуют такие неистовые страсти, что сравнить их можно только с планетой бурь Венерой.
— Ничего-ничего, — подбодрил меня великий искусник половых иллюзий. У тебя есть шарм, Дима. Энергетическое, прости, поле, бабы на него и западают, я тебе говорю. Ну, конечно, помимо прочего.
— На это, что ли? — посмеялся, показывая фото, где мое «помимо прочего» находилось в активно-реактивном, как пишут в медицинских журналах, состоянии.
— Однако, — вскинулся эксперт.
— М-да, — потупил глаза долу. — Природа, мать наша.
— У тебя прекрасное будущее, — заключил Викт`ор. — Так держать, товарищ!
— Спасибо.
— И помни. Французы говорят: пока у мужчины остался хотя бы один палец — он любовник и затейник.
Расстались мы друзьями. Встреча произвела на меня должное впечатление. Появился шанс учиться на чужих ошибках и не совершать своих. С этой положительной мыслью я отдал свои интимные фото в отдел кадров дамского клуба и поспешил на пыльную улицу — меня ждала новая встреча, но уже с другим мастером-ланкастером.
Прогулявшись вдоль бетонного забора, за которым прибойными волнами шумели метропоезда, я оказался у проходной АЗЛК, где мы с отчимом и договорились повидаться.
Требовался автомобильчик, пусть даже подержанный. Не прибывать же к даме сердца пехом или рейсовым автобусом № 666? По уверению Ваныча, проблема была только в сумме. Я признался, что имею пока пять свободных сотенок цвета весенней вашингтонской листвы, и отчим зачесал затылок: маловато будет, однако.
— И ящик водки, — пообещал я.
— Ладненько, — вздохнул бывший мастер АЗЛК, — скумекаем перделку с трубой.
Стоянка была забита подобными механическими изделиями c выхлопными трубами и без, неспособными к передвижению. Я присел на лавочку. Солнечное колесо катило по лобовым стеклам, бамперам и дискам мертвых машин. Из проходной АЗЛК пылила тишина. По обочине замусоренной дороги трусила стая бродячих собак, не обращающих внимание на бесцветный нищий мир людей.
Такое впечатление, что мы все проживаем на пустыре, где среди кинутой домашней утвари и ржавых цистерн можно обнаружить раздавленную веру, покореженные остовы надежд, промасленную ветошь любви.
Мое столь высокое философское настроение прервал автомобильный треск: из заводских ворот выкатил драндулет, похожий на самоходку времен Великой Отечественной, правда, без пушечки, но с надписью на бортах: Ралли: Москва-Дакарт.
Я вздрогнул от нехорошего предчувствия и оказался прав: рулевое колесо крутил Ван Ваныч, и крутил с таким пролетарским усердием, что казалось меня не замечает, равно как и колею. Ан нет: лихо притормозив, распахнул дверцу:
— Машина — высший класс, Дымок!
Я вспомнил армейскую службу: на таких самоходках перевозить только тамбовских наливных молодок, да выбирать не приходиться. В крайнем случае, можно сделать вид, что я большой оригинал и нет проблем с чувством юмора. Однако задаю естественный вопрос: как на такую игрушку посмотрит ГИБДД?
— А что ГБД, — сплевывает Ван Ваныч. — Видишь на авто слова всякие. Какие могут быть вопросы к ралли?
Я посмеялся: все мы в каком-то смысле участники гонки на выживание, каждый из нас живет надеждой на победу и верой, что ему удастся прийти к финишу первым. Но, как известно, победителей в этой гонке со временем не бывает.
На площадке мы проверяем ходовую часть агрегата, собранного заводскими умельцами из пяти автомобилей, крепко битых на столичных трассах смерти.
— Как часы, — утверждает отчим. — Ваши денюжки, наши гарантии. — И запел: — «А вместо сердца — пламенный мотор!»
Я понял, что умельцы уже отметили праздник автомобилестроения и с нетерпением ждут его продолжения. И лучше, если я не буду омрачать подъем трудового духа.
И мы с Ван Ванычем ударяем по рукам: я получаю документы, утверждающие, что я есть владелец своеобычного транспортного средства, а другая сторона получает пять импортных сотенок и ящик отечественной огненной воды. И все остаются довольны. Главное, оказаться в нужное время и в нужном месте.
— Это точно, Дымок, — сказал на прощание отчим, когда я сгрузил его и ящик родной у проходной. — Чудное времечко вокруг и мы в нем, как в турецких банях.
Я хотел уточнить насчет помыва в чужих банях, да Ваныч с заслуженной ношей поспешил удалиться в сторону невидимых, но опытных во всех отношениях автомобилестроителей.
Легкая и веселая энергия автомобильчика передалась и мне. Я почувствовал себя намного свободнее. Конечно, я сын трудового народа, но народная любовь порой утомляет, а её клозетные запахи убивают все прекрасные порывы. Так что лучше будет, если наши дороги пойдут параллельными курсами, пересекаясь только в самых крайних случаях.
Мое авто плывет в общем механизированном потоке, на него никто не обращает внимания, даже мешковатые ГИБДДрилы с жезлами. Значит, мой отчим прав: участникам ралли дают зеленую улицу.
Через четверть часа прибываю на стоянку, где у семейства Мамина-Мамыкина зарезервировано местечко: машину украли, а площадка осталась, и мой товарищ решил мне её удружить. А если угонят и мою тачку, пошутил я. Не-а, твердо заявил Венька, ни за что. Почему? А я точку для тачки заминирую, заверил друг. Я посмеялся: и правильно, не дадим врагу никаких шансов. И вот я въезжаю на стоянку и вижу рыжего гаера, который, признав меня за рулем, начинает хохотать.
— И минировать не надо, — говорит он. — Откуда такое чудо-юдо?
— Я участник ралли, — отмахиваюсь. — И этим сказано все.
— И ты на этой таратайке, — не унимается, — к даме сердца?
— Угадал, фигляр, — отвечаю.
— А если я с тобой?
— Зачем?
— Буду освещать место событий — свечами.
Я трескаю охальника по затылку и мы отправляемся к нему домой. Живет Мамин с родителями и младшим братом Санькой, что не мешает ему проводить свою политику относительно личной свободы и независимости. Отвоевал её со скандалами и показательными уходами и такими же возвращениями. Помимо этого имеет свою комнату, где такой вещевой ералаш, что непостижимо, как можно здесь жить. Однако мой товарищ жил, и жил хорошо, утверждая, что в хаосе он обретает душевный покой. И я даже знаю, какой он обретает покой, когда тащит в логово очередную любительницу порно. Такого количества видеокассет с малохудожественными шедеврами я не встречал даже в публичных библиотеках.
— Я люблю кино и я изучаю искусство любви, — утверждал Веничка. — Это трудно понять тем, кто живет низкими страстями.
— А ты живешь высокими? — смеялся я. — Извини, не знал, что ты у нас натура возвышенная.
— Сам такой, — огрызался Мамыкин и делал вид, что очень оскорблен в своих самых лучших чувствах.
За два года ровным счетом ничего не изменилось: все тот же бардак с борделью, заметил я, пиная продукцию рынка порока, хрустящую под ногами морскими ракушками. Жизнь продолжается, сказал на это Мамин и по моей просьбе принялся рыться в хламе, чтобы обнаружить телефон. Когда я начал терять терпение, искатель нащупал провод и по нему выбрался на балкон, где и был найден искомый аппарат.
— Только не крой рожи, — предупредил я. — У меня ответственный разговор.
— С кем?
Я признался, что с мадемуазель, мечтающей провести ночь с горячим славянским парнем. То есть с тобой, жеребцом, уточнил Мамыкин и принялся ржать, точно вышеупомянутое животное. Отправив кентавра на кухню готовить кофе, я накрутил диск.
— Да? — услышал милый женский голосок. — Добрый день, «Russia cosmetic» слушает вас.
Я не знал, как в подобных случаях начинают вести светскую беседу и поэтому решил сделать вид, что состою в ордене Святых Мучеников:
— Будьте добры, госпожу Пехилову?
— Как вас представить? — любезно интересуется секретарь.
— Дима от Михи, — был прост я.
— Минуточку, — после заметной паузы ответила девушка.
Я перевел дыхание: перспектива встречи при свечах с «железной леди» в ночной розовой рубахе мне не улыбалась. Хотелось нечто — легкого, летящего, искрящегося. И я его получил в полном объеме:
— Дима от Михи? Да-да! — услышал голос стервочки и её нервный смешок. — Замечательно, ха-ха. Именно вы мне и нужны, Дима, и немедленно!
— Это в каком смысле? — насторожился.
— Это не телефонный разговор, — интриговал исполнительный директор ТОО «Russia cosmetic». — Приезжайте сейчас, поговорим. По душам.
Люблю говорить с женщинами по душам, особенно, когда они молчат. Молчание — золото, это именно тот случай: любимая занята исключительно твоим предметом её обожания, а душа твоя воспаряет к небесам, где заливаются глазурные архангелы.
— Я тоже хочу, — заявил Мамыкин, узнав причину моих сборов к уходу, находиться в гуще событий.
— Тебя только там не хватало, — огрызнулся и посоветовал: — Сиди, гляди кино и пей вино, порнушник.
— Иди к черту, — обиделся Веничка. — Я к тебе всей душой, а ты?
О, Боже! Все говорят о душе. Как можно говорить о том, чего нет — нет у многих.
— А вести себя будешь хорошо? — решаю взять товарища, стенающего о том, что это он, между прочим, пристроил мне такую интересную работенку.
— Какие-то сомнения? — удивляется Мамыкин. — Я могу быть, как папа римский с прихожанками.
Я смеюсь: сукин ты сын, Веничка, ничего святого, и предупреждаю, что беру его исключительно в качестве развлекательной программы.
— Для дамы?
— Для себя, — уточняю я. — Во время передвижения. И для охраны таратайки.
— Вот она, человеческая неблагодарность, — сокрушается Мамин и говорит все, что он думает о современных нравах.
Его мнение я знаю — и не слушаю. На улице нас встречает солнце, посеченное летним дождем. Приятный запах озона и дорожной грязи, которую я месил босиком в детской жизни. В такой дождик хорошо начинать новое дело. Правда, наше дельце с запашком, да делать нечего: не мы выбираем время, оно выбирает нас.
Поездка по столичным магистралям закончилась для нас благополучно, несмотря на то, что Мамыкин всю дорогу горланил похабные народные частушки, типа: Наша Таня громко плачет, Потеряла Таня честь. Честь, едрена мать, не мячик, Мячик можно приобресть. Я смеялся и крутил рулевое колесо. То есть с хорошим настроением мы прибыли к офису «Russia cosmetic».
Пятиэтажное здание было типичным для публичного проживания, но первый этаж занимала контора, решившая облагородить морщинистый боевой лик российской женщины. Широкие окна, под ними импортные авто, металлическая дверь, за ними трудовой коллектив, а над дверью — глазок видеокамеры, просматривающий кус внешнего мира. Я оставил Мамыкина охранять наше передвижное средство и направился в дом, так сказать, высокой косметики. Не посади даму попкой на канцелярскую кнопку, хихикал в спину завистливый рыжий фигляр. Он не слышал голоса «дамы» и был уверен, что меня ждет экзотическая любовь на столе, заваленным парфюмерной продукцией от Армани. Вряд ли. Если судить по смешку исполнительного директора, готовилась какая-то пакость. Какая? Меня, как участника смертельного ралли, именно это и привлекало, а не то, что, по твердому убеждению Венички, ждало спортсмена на промежуточном финише. Как известно, на таком финише запыленных лидеров гонки первыми встречают пригожие красавицы с цветами и треугольными атласными вымпелами.
У двери офиса курили сотрудницы, держащиеся официально и строго. На лицах печать ответственности, такие не встречают героев ралли букетами и не дают атласных вымпелов, прошитых золотыми или серебряными нитками. И тем не менее я обратился без лишней фамильярности:
— Девочки, а где найти Пехилову Аллу Николаевну?
Реакция сотрудниц на мой невинный вопрос была неестественна: они глянули на меня, как на безумца, потом нервно затушили сигаретки и прошмыгнули вверх по мраморной лестницы. Я понял, что в трудовом коллективе обстановка нездоровая и госпожой Пехиловой можно пугать на ночь детей. Это меня ещё больше заинтриговало. Охранник в пятнистой форме указал мне верный путь по длинному коридору, не задав никаких вопросов. Видимо, благонадежность исходила из меня, как святой дух из схимы Сергiя Благочестивого, известного своей набожностью в начале просвещенного ХIХ века.
Я шел по коридору и чувствовал приторный запах, напоминающий розовую пудру. Однажды в детстве нашел мамину пудреницу. Я не знал, что это пудреница, и не понимал значение красивой, как будто из червленого золота, массивной вещицы. Разумеется, мне стало интересно, что там внутри находится. Я принялся открывать штуковину. И неудачно: розоватое облачко НЛО вспухло под моими ногами, оставив на майке и штанах кометный хвост. Когда получил нахлобучку от мамы и наконец понял назначение пудры, то удивился:
— А зачем это твоей красоте?
Мать засмеялась и так толком не ответила. Теперь она постарела и даже косметическая пыльца не спасает её от увядания. Так что отношусь я к румянам, белилам и прочей пахучей дряницы с большой предвзятостью.
У кабинета исполнительного директора столкнулся с девушкой в кожаных брючках и шафрановой по цвету кофточке. Сотрудница была миловидна и с великолепной грудью — такую грудь удобно использовать в качестве подставки для чтения детективной дребедени в метро, когда вокруг трется потный люд. В руках секретаря трепыхались бумаги. Один из листочков выпорхнул на свободу. Я поймал его как птичку:
— Ап! На место!
— Спасибо, — улыбнулась. — Работаем налету. — И кивнула в сторону двери кабинета откуда доносился истеричный начальственный фальцет:
— Я для кого инструкции писала?! Я вас спрашиваю?! — ответа не последовало. — Я все делаю сама! Да, работаю только я. А вы?.. Чем заняты вы?! За что я вам только деньги плачу?! Придется уменьшить зарплаты. Еще одно замечание, и всех уволю, бездельники! Понятно говорю? Работаем или я за себя не отвечаю!..
Из кабинета прыснул коллектив «бездельников». Я и девушка встретили их сочувственными ухмылками.
— Рвет и мечет? — тихо спросила секретарь.
— Ой, и не говори, Верочка, — всхлипнула одна из сотрудниц. — Совсем озверела!..
Милая Верочка предупреждающе взглянула на меня: мол, готов ли молодой человек войти в клетку с тигрицей? И спросила:
— А по какому вопросу, простите?
— А передайте: Дима от Михи.
— Минуточку, Дима, — усмехнулась и, вильнув напряженным бедром, исчезла в кабинете.
Жаль, что я занят. Что может быть прекраснее ужина при свечах с девушкой похожей на голивудскую кинодиву с полифонической грудью? Увы-увы, не всегда наши мечты…
К удивлению, госпожа Пехилова оказалась вполне хорошенькой блондинкой предбальзаковского возраста, правда, с нездоровым цветом городского лица и апатичными губами.
— Не обращайте внимания, Дима, — неопределенно отмахнулась, когда я предстал перед ней. — С людьми нужен не только пряник, но и кнут. Или я не права? — и легким движением руки неожиданно извлекла из воздуха котенка цвета пыльного столичного асфальта. — У-у-у, мордашка!
— Как может быть не права такая женщина, как вы, — решил польстить шефине с длинными, окрашенными в фиолетовый цвет ногтями. — А у вас мило, осмотрелся: помимо дорогостоящей оргтехники, в кабинете находился демонстрационный стеклянный стенд, на котором искрилась всевозможная парфюмерная пакость.
— Выживаем, как можем, — вздохнула дама и без перехода добавила. — А я вас таким и представляла, Дмитрий. Хотя Михаил Соломонович мастер, но фото все-таки не дает полного представления.
— Спасибо, — заерзал на стуле, показывая всем видом, что готов к более конструктивному диалогу.
Меня поняли и через минуту я узнаю причину веселого настроения исполнительного директора. Дело в том, что у неё есть подружка-журналисточка Мариночка Стешко, которая раньше была милой тургеневской барышней, а ныне попала под влияние воинствующих феминисток. И что этим дурочкам не хватает? Равноправия с мужчинами? Так этого добра у нас навалом, сокрушалась госпожа Пехилова, тиская котика. И в чем же дело, был нетерпелив я. Все очень просто, призналась Аллочка Николаевна, хочу Марину вернуть к нормальной жизни. Это будет мой подарок на её день рождения.
— Подарок, — переспросил я, — какой подарок?
— Вы Димочка, — засмеялась директриса, обнажая мелкие зубки, и объяснила, что чудная эта идея подарить на сутки жиголо пришла ей, когда увидела снимки старенького порнографа. — А вас что-то смущает, Дмитрий? Недовольно спросила, видимо, заметив мое удивление. — Как я понимаю, это ваша работа, за которую платят. Семьсот вечнозелененьких в ночь — цена приличная. У меня люди за месяц куда меньше получают, — ни на шутку распалилась bisnes-women.
— Понятно, — усмехаюсь и задаю естественный вопрос. — А самой-то Стешко известно о таком… подарке?
Нет, это будет для неё сюрпризом — именно в этом вся соль. Я настораживаюсь: что за женские игры? Не будет ли для Мариночки этот дар подобен бисквитному торту с тротиловой начинкой? Госпожа Пехилова смеется моему образу и объясняет, что у её подруги было три мужа, а это много, чтобы понять суть противоположной стороны. То есть девушка закалена в семейных баталиях и её ничего не страшит. Но я проявляю несвойственную осторожность:
— Так таки она будет знать о подарке или нет?
— Я же говорю: сюрприз, — с заметным раздражением отвечает собеседница.
— И как вы все это представляете?
— Что именно?
— Мое появление, например, перед новорожденной?
Аллочка Николаевна с легкостью объясняет: все продумано, милый друг. Мариночка Стешко сейчас проводит отпуск на её, госпожи Пехиловой, даче проводит в гордом одиночестве, если не считать котенка Басика. И день своего рождения феминистка мечтает встретить в глубокой меланхолии. На самом же деле этой барышне-крестьянке необходима встряска, как душевная, так и телесная.
— Мило-мило, — думаю я. — Значит, меня все-таки будут использовать в качестве тротила?
— Дмитрий, вы о чем?
Что-то мешало мне принять правила игры. Может все-таки, как утверждал управляющий дамского клуба, для подобной работы надо пройти определенную психологическую подготовку. Или встреча с мастером по женской части Виктор`ом оставила свой след. А может, общаясь с заядлой кошатницей, чувствовал в её словах некую недосказанность. Было впечатление, что существует какая-то пружина потаенной интриги. А что может быть страшнее разборок меж любящими подружками? Не лучше сделать вид, что я не способен выступить в роли тротилового заряда для дамской пещерки, прикрытой жасминной растительностью.
— Ну хорошо, — проговорила со вздохом Алла Николаевна, видя мои сомнения, и трогательно прижала к груди молодого кота. — Сделаем так: завтра, без одной минуты семь вечера я звоню по телефону Мариночке и пою песенку Happy birthday to you, ровно в девятнадцать на дачном пороге появляетесь вы, Дмитрий! С букетом роз, шампанским и во всем своем великолепии!.. Думаю, Стешко без труда разгадает нашу поздравительную шараду. — И на этих утвердительных словах собеседница выкладывает на стол три импортные сотенки. — На цветы и шампанское. Остальное — на следующий день. После работы.
Что на это можно было ответить — только по-буратиновски улыбнувшись, чмокнуть на прощание мадам в пальчики, ноготки которых были покрыты, повторюсь, фиолетовым лаком.
Именно этот неживой цвет мешает мне чувствовать себя легко и свободно. Тем не менее успеваю сделать приятный комплимент секретарю Верочке, скучающей за экраном дисплея, выказав мысль о том, что новая наша встреча вполне возможна.
— Вы о чем, Дима? — смеется девушка.
Я не успеваю пригласить привлекательную Верочку на ужин при свечах из кабинета раздается рык начальницы, и я вынужден ретироваться.
Выпадаю в летнее жизненное пространство. Краски пыльной улицы естественны и милы, теплый ветер катит газетную требуху с давними новостями. Мамин полулежит в самодельной колымаге и глазеет в июньские свободные небеса, по которым порхают невидимые сахарные ангелочки.
— Эх, хорошо, — потягивается созерцатель и выражает удивление, почему я один, неужели уже выполнил трудоемкую работу на канцелярском столе.