Страница:
А убивать себе подобных — наука занятная. Веками человечество обучалось умерщвлять себя и в этом деликатном вопросе достигло определенных, скажем так, успехов. Они общеизвестны, эти научные изыски, начиная с примитивных костедробилок древнего Рима и заканчивая просветительским электрическим стулом звездно-полосатых США. Если бы наш обыватель не ленился и прилежно занимался в школе, то знал бы: убить себе подобного нетрудно. Трудно заставить себя — убить. Сложно переступить барьер духовного самоуничтожения. А коль переступил его по тем или иным причинам, то это значит одно: твоя жизнь кинута на игровой стол рулетки, где шансы на победу и выживание зависят исключительно от умения убивать первым.
Я не инструктор по умерщвлению, и поэтому скажу лишь, что ликвидировать врага можно в мгновение ока, а можно бесконечно долго. Все зависит от житейских обстоятельств и целей, которые преследуешь. По мне: проще радикальный удар пальцем в глазное яблоко с последующим его извлечением, чем воспитательная тягомотина с обрезанием половых органов. Чай, славяне мы и действуем без лукавых семитских уловок. Хотя, если надо, выдавим клюквенный сок из любого члена общества. Все, повторю, зависит от политической обстановки в федерации, равно как и от состояния конкретного дела.
Великий принцип: нет человека — нет проблемы, живет и процветает в нашем капиталистическом социализме.
Никто не защищен на пространстве, находящемся в процессе кровавого перелома: если не пуля остановит счастливчика, то витамины цианистого калия, если не они, то пеньковый галстук, ну, а если не веревка, то какой-нибудь телесный недуг или плохой случай…
За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови — крови врагов.
Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.
— Холодно? — обнял его за плечи.
— А что мне сказать дома? — спросил.
— Ничего, — отрезал. — Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.
— Куда?
— К бабушке, — огрызнулся.
— У меня их две.
— Богатый выбор, — проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? — Надо уезжать, — повторил.
Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель — мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.
— А если менты прихватят, отсылай их ко мне…
— К тебе?
— Как лучшему другу брата.
— Ну ладно, — и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.
Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит — пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.
Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось — так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов — jig.
Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.
— Ага, Санька ночью припер, — пожимала плечиками. — Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?
— Где культура речи, Катюха? — не выдержал. — Говори на языке Александра Сергеевича.
— А это кто? — зевнула.
— Пушкин, которое наше все, — и треснул по молоденькому затылку.
Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли — обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного «крези», видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома…
Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью — информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: «о 555 оо». Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам — другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь…
К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе — в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне — под залог честного слова.
— Аркадий Петрович, — сказал я после дежурных любезностей. — Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.
— Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, — всплеснул руками господин Голощеков.
— Я бы согласился на АIDS, — не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.
Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:
— Так нельзя шутить, дружок, — погрозил пальцем.
— Не шутка.
— Я Веньку не знаю? Он, сукин сын, ради красного словца родного отца…
— Аркадий Петрович!
— Не может этого быть? — и приказал секретарю соединить с квартирой Маминых.
И я его понимал, трудно принять мысль, что тот, кто несет вместе с тобой генетическую память рода, срезан с древа жизни самым варварским образом.
— Алло? — услышали мы голос по селектору.
На секунду показалось, что говорит Венька, потом понял — младшенький.
— Санька, а где родители? — рявкнул руководитель дамского клуба. — И Вениамин где?
Возникла странная и напряженная пауза. Было такое впечатление, что младший брат, не говоря ни слова, отправился на поиски старшего. Мы даже переглянулись: что происходит? Наконец раздалось полупридушенное признание:
— Дядя Аркадий, у нас большая беда.
— Какая такая беда?
— Нам позвонили из милиции в десять часов и сообщили…
Надо отдать должное господину Голощекову: в потерянном состоянии он находился недолго. Плеснув в себя виски, он успокоился, философски пожевал губами:
— Жаль Вениамина, а жизнь продолжается. — И вспомнил. — А какая хорошая новость?
Я ответил, что хочу заняться поисками убийц. Не вдаваясь в подробности (не рассказывать же руководителю борделя о конкурентах), признался, что есть и моя вина в гибели Мамина. И поэтому хочу действовать — и самым решительным образом.
— Дмитрий, а вы уверены в своих силах?
— Аркадий Петрович, обижаете, — передернул плечами. — С вашей помощью…
— И в чем она?
Я передал собеседнику аккуратно исписанный листочек в школьную клеточку. Руководитель отнюдь не просветительского заведения внимательно изучил его и, подняв брови, вопросил: не собираюсь ли я начать военный балаган, как НАТО на Балканах.
— А что такое?
— Дима, вы издеваетесь? — и начинает развивать мысль о том, что я предоставил ему список оружия для диверсионного полка. — Автомат, два пистолета, — это я понимаю, — горячился Аркадий Петрович. — А вот зачем тут гранатомет «Муха», так да?
— Это список максимальных требований, — поясняю. — Возможно, ничего этого и не потребуется.
— Дмитрий, я работаю на рынке порока, — укоризненно сообщает господин Голощеков, — а не на оружейном. Почувствуй разницу, дружище.
— Никакой разницы, — усмехаюсь. — Что там, что тут: пушки заряженные.
Солдафонский юмор принимается: похекивающий господин Голощеков ерзает в руководящем кресле:
— Ох, чувствую, кровушки прольется…
— Это не ко мне, Аркадий Петрович.
— Понимаю-понимаю, — и вспоминает. — А как же наш договор?
— Какой договор? — валяю ваньку.
— Ох-хо, — вздыхает господин Голощеков. — Связался черт с младенцем.
И мы в доверительных тонах обсуждаем нашу проблему. По-моему пониманию, рынок порока пока может обойтись без услуг жиголо Жигунова. Слава богу, героев с пушками, как небезызвестный Викт`ор, в штанах хватает. Со мной соглашаются: в этом вопросе «Ариадна» может гордиться своим половым потенциалом.
— А после выполнения спецпоручения, — обещаю, — полностью отдаю себя в руки дамскому клубу.
— У нас длинные руки, — шутит Аркадий Петрович и вызывает начальника службы безопасности. — Ладно, будем помогать — помогать по мере возможности.
Главный секьюрити клуба коренаст, с выносливым мужицким лицом и внимательными глазами. Это наша защита, представляет его господин Голощеков, прошу любить и жаловать: Королев Анатолий Анатольевич (АА). И после коротко излагает суть вопроса. Начальник охраны слушает без эмоций, будто речь идет о поставках картофеля на подшефный завод. Потом изучает мой список:
— Радует, что ядерный потенциал страны не востребован Дмитрием, сдержанно улыбается. — Подозреваю, что был отличником боевой и политической подготовки?
— Гвардеец, — отвечает Аркадий Петрович.
— Вижу-вижу, что гвардеец, — размышляет начальник безопасности. Какой, говоришь, номерок на джипе?
Я повторяю: o 555 oo. Правительственный, говорит Анатолий Анатольевич, хотя это ничего не значит, мало ли придурков на колесах месит Подмосковье.
— Впрочем, не будем гадать, — и приглашает пройти в компьютерный кабинет.
Мы прощаемся с господином Голощековым, как отец с сыном. Мне обещают материальное содействие и желают удачи, что, право, не мешает в делах, окропленных теплой кровушкой.
В полутемном кабинете, заставленном дисплеями, господин Королев обратился к человеку, похожему на ученого верблюда в очках. По-видимому, от бессрочной работы у хакера образовался горб, а глаза вылезли из орбит.
— Это наш Петя Плевин, — не без гордости заметил начальник безопасности, пока герой виртуального мира играл на клавиатуре. — Пентагон вскрывает, как консервную банку.
Хакер жизнерадостно заржал: никаких проблем с этими яппи, у которых мозги примитивны и кислы, точно их овощные чизбурги.
— И вообще, козлы они все, — заключил Петя Плевин, наблюдая за столбиками информации, марширующими на экране. — Давно пора их накормить нашим мирным атомом.
— Дело к тому идет, — хмыкнул АА. — Накормим друг друга от пуза плутонием и…
— Есть, — прервал его хакер, устанавливая маркер на строчке. — «о 555 оо RUS 77» — записан на Шокина Андрея Николаевича. «Шок» — это по-нашему! Адресок нужен?
— Все нужно, — ответил я, — по этому поцу.
— Почему поцу? — усмехнулся господин Королев. — Уважаемый в обществе человек, депутат Думы, младореформатор. Правда, глазки у него кривые от вечных враков, да нынче это не порок.
Я ответил, что, если в том будет нужда, зенки можно поправить, то есть закрыть на долгие времена. Секьюрити выразил сомнение в легкости предприятия: господин Шокин не только выдающийся славоблуд и любитель катания на роликовых коньках, но имеет отношение к частному охранному предприятию «Арийс», где трудятся люди серьезные — бывшие сотрудники всевозможных силовых структур.
Как говорится, информация к размышлению. Не могли так вызывающе действовать бывшие менты и чекисты, это не их стиль. И зачем младореформатору резать журналистку? За критическое выступление по поводу помыва в бане с бабенцами или траха с однополыми единомышленниками по демократическому движению? Нет, такие вельможные персоны, если начинают большую игру на выживание, то по причинам более весомым и действуют куда хитрее и осторожнее. И тем неё менее факт остается фактом: на джипе активного деятеля нашего мутного времени прибыла боевая группа труппоукладчиков. И от этого факта не уйти.
— Надеюсь, у господина Шокина имеется супруга? — спросил я.
— А как же без нее, — улыбнулся Анатолий Анатольевич, угадывая, что скрывается за моим вопросом.
— И случайно она не ваша клиентка?
— Вряд ли, — передернул плечами начальник службы безопасности. — Хотя чем черт не шутит, — и приказал хакеру проверить госпожу Шокину на лояльность к собственному мужу, который последние силы кладет на алтарь загибающейся в дугу нашей демократии.
— А у того, кто кладет на алтарь, — смеялся Петя Плевин, играя на клавиатуре, — как правило, не восстает.
Было бы смешно и глупо рассчитывать на «идеальный» вариант: жена политического импотента активный член дамского клуба. Так в жизни не бывает. В романах о любви для любительниц утреннего омлета и такого же минета — сколько душа пожелает, а в нашей классической действительности все куда сложнее. Жизнь не терпит пошлой и банальной схемы и любит закручивать спираль сюжета самым немыслимым образом.
Я не ошибся: госпожа Шокина не состояла, не участвовала и не привлекалась к занятиям по макраме в народном клубе по интересам. Я призадумался: у меня не было времени, чтобы искать, а потом влюблять в себя даму полусвета. Подобные стервочки манерны и ханжат без меры. Банан, предложенный им на фуршете в честь независимости РФ, воспринимается как попытка прилюдного изнасилования. Высокопоставленные матроны забывают не только то, что они все вышли из недр чумазого народа, но и жар полночей, когда их любовными воплями оглашалась вся колдовскую местность в Барвихе или там Жуковке.
— Ладно, — сказал я. — Мы не ищем простых путей. — И попросил, чтобы жену Шокина таки проверили на лояльность мужу. — Вдруг имеет любовника на стороне, а мы не знаем.
— Играешь с огнем, Дмитрий, — посчитал нужным предупредить ещё раз Анатолий Анатольевич, напоминая о резне на даче любительницы косметики и кошек. — Это публика серьезная: если тронешь их интересы…
Без всяких сомнений, журналисточка Стешко пала жертвой профессионального любопытства. Возможно, она поверила, что находится под защитой Закона о печати. Ее имя было знакомо секьюрити Королеву: скандальные статьи часто появлялись в желтой, как мимозы, прессе.
Любила Мариночка резать правду-матку о тех, кто, оказавшись у «овощного» тела Царя-батюшки, от счастья теряли последний ум и трезвость, не забывая при этом обтяпывать свои делишки. А кому понравится, когда пресса самым бесстыдным образом обвиняет во всех смертных грехах: от халявной любви к дорогим девкам на выездных симпозиумах, посвященным успешному продвижению страны по пути реформ, до обвинений в идиотизме, кумовстве и патологической жадности.
Кстати, последняя аналитическая статья журналистки так и называлась: «Саранча над страной». Быть может, её действующие герои обиделись на справедливые упреки и ответили на языке им доступном: лучший журналист мертвый журналист.
— Дима, — отмел мои предположения начальник безопасности клуба. — Не вижу повода для резни. Сейчас слова ничего не стоят, ничего, — и посоветовал искать ответы на интересующие меня вопросы среди друзей СМИ-скандалистки.
Совет был банальным, но верным. И начинать надо было, естественно, с госпожи Пехиловой, поведение которой в свете последних печальных событий выглядела весьма-весьма подозрительно. Думается, отношения между дамами были самыми теплыми, если одна из них могла позволить себе роскошь заказать отечественного жиголо для подружки с феминистскими комплексами. И потом: если наши доблестные внутренние органы начнут развязывать узелки, то без проблем намотают мои кишки, тоже, кстати, внутренние органы, на ножи следственной мясорубки. Кому это надо? Надо мало-мало торопиться, сержант, чтобы потом не было много-много времени для размышлений — в казенных стенах.
Я прощаюсь с начальником охраны дамского клуба, договорившись о совместных наших действиях, коль в том будет нужда.
— Лучше худой мир, Дмитрий, — напоминает мне Анатолий Анатольевич истину.
— Это уж как получится, — я искренен. — Не мы выбираем судьбу, а совсем наоборот.
Неведение — великая сила. Когда не знаешь предназначения гильотины, она кажется тебе удобным средством для резки капустных голов и прочих витаминных овощей.
Увы-увы, никто не знает своего будущего — и поэтому каждый надеется выжить и жить в будущем счастливо. Я никого не осуждаю: каждый живет как считает нужным. Каждый тешит себя иллюзиями. Без надежды на бессмертие лучше не жить.
Моя тревога оказалась не напрасной. Очаровательная секретарь Верочка, ничуть не удивившись моему новому появлению в офисе, сообщает, что исполнительный директор убыла в срочную командировку.
— Куда? — ахаю. — В Париж?
— Почему в Париж? — смеется Верочка, вибрируя телом, упругим, как круп молодой кубанской кобылки. — В Нью-Йорк…
— … город контрастов?
— Именно туда, Дмитрий.
— А когда?
Девушка справедливо замечает, что мой интерес к Пехиловой подозрителен: а вдруг я есть представитель конкурирующей фирмы? Я понимаю, что кавалерийский скок в таком деликатном вопросе не проходит. И меняю тактику обольщения всезнайки с бюстом, напоминающим чарующие тибетские горы. А не провести ли нам вместе вечер, Верочка, в ресторанчике «Кабанчик», там, говорят, гостей встречает негр цвета цветущей сирени и от пуза кормят котлетками «свинтусиками» и хлебцами под названием «копытца». Девушка обворожительно смеется, запрокинув голову вверх: «Кабанчик», «свинтусики», «копытца», мило-мило, надо подумать, Димочка. А что тут думать, Верочка, шефиня твоя далеко, изучает передовой опыт американских стервочек, тем более рабочий день у нас, в России, идет к своему закономерному концу. К какому концу, хохочет прелестница. В смысле, к финалу…
Наша легкая любовная прелюдия к тяжелым затяжным сексуальным боям заканчивается тем, что я возвращаюсь к драндулетику и жду ту, кто оплатит мне ночь — оплатит информацией. Это будет хорошая плата. За все надо платить, это я хорошо усвоил.
Как тут не вспомнить Новый год, когда мы были молоды, бесхитростны и красивы, это был наш последний Новый год перед окончанием школы. Практически весь десятый «А» собрался у Раечки, родители которой убыли в рождественское путешествие на райские Филиппины. Наш праздник начался с трезвого боя кремлевских курантов. Потом стало весело, хмельно и… порно. Великолепный Мамин-Мамыкин притащил видеокассеты и принялся крутить их, как сельский киномеханик в сотый раз фильм «Еще раз про любовь». Любителей горячей отечественной love оказалось человек десять-двенадцать. Трудно было считать в неверном свете ТВ. Впрочем, никто не считал, каждый был занят трудоемким делом. Наши плутократические тела были прекрасны в своем бесстыдстве; потные тела, приводимые в движение животным инстинктом, напоминали ртуть; ртутные тела искали утешение и счастье в себе подобных, не догадываясь, что жидкий металл чрезвычайно ядовит и перенасыщение им может привести к смертельному исходу. И моя плата за тот Новый год оказалась дорогой: я окончательно потерял веру в любовь. Какая может быть любовь к тем, меж ног которых хлюпает вулканическая бездна со злыми испарениями плюмбума?
…Как я и полагал, настоящий алабамовский негр встречал меня и мою колоритную спутницу у ресторанчика «Кабанчик». Сиреневый, будто подмосковные вечера, швейцар в буржуазном цилиндре так радостно ощерился нам, что я, пересчитав его зубы, похожие на кукурузные зерна, тиснул ассигнацию на чифирь.
Стены небольшого зала были размалеваны в национальный колорит Малороссии: солнце, подсолнухи, плетень с перевернутыми горшками, стилизованные вислоусые свинопасы в вышитых рубахах и, разумеется, стадо тучных животных, удаляющихся в сторону бирюзового горизонта. Их мягкие, скажем так, места с крючочками хвостов были направлены, точно дальнобойные орудия, именно на посетителей, решившим откушать пряного сальца в плотной сметанке. Подозреваю, художник был вегетарианцем и подобной кракелюрой [3]выразил критическое отношение к любителям свиных трупиков.
Любезный до дурноты метрдотель пригласил нашу пару за столик, где интимно пламенела настольная лампа, изображающая малороссийскую хатку.
— А здесь мило, — заметила Верочка, осматриваясь. — Как в деревне.
— Возвращаемся к своим корням, — сказал я и выразил надежду, что моя спутница не блюдет диету на отрубях.
Девушка призналась: да, ей надо бы похудеть, но как, если вокруг такой соблазнительный мир, и облизнула свои припухлые губы, напитанные молодостью и вожделением. Я взбодрился: вечер обещался быть весьма перспективным. Вот только бы не обожраться до поросячего визга и не забыть главной цели нашей вечеринки. Под крымское кипучее шампанское и отбивные из полтавского кабанчика мы повели бесхитростный разговор о делах мирских. Верочка, слава богу, оказалась словоохотливой и я узнал многое о косметической фирме, уже год как осваивающей российский потребительский рынок. Как я и подозревал, госпожа Пехилова выполняла роль ширмочки, сработанной китайскими искусниками из тропического бамбука.
— Братья Хубаровы нами управляют, — призналась Верочка. — Два брата-акробата.
— Циркачи?
— Ага, раньше выступали под куполом, а теперь крутят сальто-мортале тут, — засмеялась секретарь и отмахнула рукой, едва не сбив лампу-хатку.
Не трудно было догадаться, что настоящими хозяевами фирмы по производству фальсифицированной «Шанель № 5» для доверчивых русских бабенок были два чебурека, прибывшие из солнечного Азербайджана. Почему они решили заняться именно этим легкомысленным бизнесом трудно сказать, рассуждала Верочка, заполняя свой молодой организм веселыми шариками шампанского, но они производят благоприятное впечатление.
— Какое впечатление?
— Бла-а-агоприятное, ик, Димочка.
— Я начинаю ревновать, Верочка.
— Ни-ни, у нас строго, — погрозила пальчиком. — Работа прежде всего.
Несмотря на кризис, призналась девушка, фирма процветала. Во всяком случае, оплата труда была стабильна, как рост курса фунта стерлинга. Я тотчас же поднял тост за преуспевание кампании. От шампанского и праздничной атмосферы ресторанчика моя собеседница решительно расслабилась — была мила и проста:
— Ой, — вспомнила. — Пойду пожурчу.
Притягивая взгляды жующей публики вихляющими бедрами, она удалилась. Я задумался: такое впечатление, что продажа духов, белил и розовой пудры для братьев Хубаровых не есть главное дело. Фирма-ширма? А почему бы нет? Наркотики? Продажа оружия? Проституция? Перекачка капитала? Если ошибаюсь, согласен жить святой жизнью в Свято-Сергеевской пустоши и более не грешить с прекрасным, но бесовским отродьем.
Предположим, журналисточка Мариночка Стешко, используя дружеское расположение глуповатенькой Аллочки Николаевны, прознала некую информацию о рынке порока, где в одной из железных палаток трудились радушные чурбанчики из прикаспийской республики. Конечно, обидно и досадно, когда щелкоперы лезут в твой личный бизнес, однако это не повод устраивать столь крепкую резню. Понимаю, схема моя слишком примитивна и не отвечает на ряд вопросов. Например, какую роль во всем этом страшненьком бедламе играет госпожа Пехилова, якобы убывшая под защиту американского правосудия? Подсадной хромающей уточки? Не похоже. Какой смысл заказывать «свидетеля» и, главное, окроплять гранатовой кровушкой подруги свою частную собственность? Необходима дополнительная информация. Где мой славненький и сдобненький на формы информатор? Возвращается той же танцующей вихляющей походкой походкой похоти и любви. Такие женщины мне искренне нравятся: они не скрывают своего естественного животного состояния тела и души. От них исходит особый магнетизм по цвету напоминающий лимонный солнечный диск, погружающийся в теплый мелковатый азовский лиман. И я всегда честен перед той, с кем встречаю подобный магнетический закат, после которого мы вместе совершаем потрясающие полеты в неизведанные звездные миры, где нет ничего, кроме беспредельного чувства счастья.
Я не инструктор по умерщвлению, и поэтому скажу лишь, что ликвидировать врага можно в мгновение ока, а можно бесконечно долго. Все зависит от житейских обстоятельств и целей, которые преследуешь. По мне: проще радикальный удар пальцем в глазное яблоко с последующим его извлечением, чем воспитательная тягомотина с обрезанием половых органов. Чай, славяне мы и действуем без лукавых семитских уловок. Хотя, если надо, выдавим клюквенный сок из любого члена общества. Все, повторю, зависит от политической обстановки в федерации, равно как и от состояния конкретного дела.
Великий принцип: нет человека — нет проблемы, живет и процветает в нашем капиталистическом социализме.
Никто не защищен на пространстве, находящемся в процессе кровавого перелома: если не пуля остановит счастливчика, то витамины цианистого калия, если не они, то пеньковый галстук, ну, а если не веревка, то какой-нибудь телесный недуг или плохой случай…
За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови — крови врагов.
Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.
— Холодно? — обнял его за плечи.
— А что мне сказать дома? — спросил.
— Ничего, — отрезал. — Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.
— Куда?
— К бабушке, — огрызнулся.
— У меня их две.
— Богатый выбор, — проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? — Надо уезжать, — повторил.
Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель — мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.
— А если менты прихватят, отсылай их ко мне…
— К тебе?
— Как лучшему другу брата.
— Ну ладно, — и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.
Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит — пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.
Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось — так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов — jig.
Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.
— Ага, Санька ночью припер, — пожимала плечиками. — Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?
— Где культура речи, Катюха? — не выдержал. — Говори на языке Александра Сергеевича.
— А это кто? — зевнула.
— Пушкин, которое наше все, — и треснул по молоденькому затылку.
Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли — обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного «крези», видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома…
Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью — информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: «о 555 оо». Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам — другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь…
К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе — в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне — под залог честного слова.
— Аркадий Петрович, — сказал я после дежурных любезностей. — Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.
— Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, — всплеснул руками господин Голощеков.
— Я бы согласился на АIDS, — не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.
Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:
— Так нельзя шутить, дружок, — погрозил пальцем.
— Не шутка.
— Я Веньку не знаю? Он, сукин сын, ради красного словца родного отца…
— Аркадий Петрович!
— Не может этого быть? — и приказал секретарю соединить с квартирой Маминых.
И я его понимал, трудно принять мысль, что тот, кто несет вместе с тобой генетическую память рода, срезан с древа жизни самым варварским образом.
— Алло? — услышали мы голос по селектору.
На секунду показалось, что говорит Венька, потом понял — младшенький.
— Санька, а где родители? — рявкнул руководитель дамского клуба. — И Вениамин где?
Возникла странная и напряженная пауза. Было такое впечатление, что младший брат, не говоря ни слова, отправился на поиски старшего. Мы даже переглянулись: что происходит? Наконец раздалось полупридушенное признание:
— Дядя Аркадий, у нас большая беда.
— Какая такая беда?
— Нам позвонили из милиции в десять часов и сообщили…
Надо отдать должное господину Голощекову: в потерянном состоянии он находился недолго. Плеснув в себя виски, он успокоился, философски пожевал губами:
— Жаль Вениамина, а жизнь продолжается. — И вспомнил. — А какая хорошая новость?
Я ответил, что хочу заняться поисками убийц. Не вдаваясь в подробности (не рассказывать же руководителю борделя о конкурентах), признался, что есть и моя вина в гибели Мамина. И поэтому хочу действовать — и самым решительным образом.
— Дмитрий, а вы уверены в своих силах?
— Аркадий Петрович, обижаете, — передернул плечами. — С вашей помощью…
— И в чем она?
Я передал собеседнику аккуратно исписанный листочек в школьную клеточку. Руководитель отнюдь не просветительского заведения внимательно изучил его и, подняв брови, вопросил: не собираюсь ли я начать военный балаган, как НАТО на Балканах.
— А что такое?
— Дима, вы издеваетесь? — и начинает развивать мысль о том, что я предоставил ему список оружия для диверсионного полка. — Автомат, два пистолета, — это я понимаю, — горячился Аркадий Петрович. — А вот зачем тут гранатомет «Муха», так да?
— Это список максимальных требований, — поясняю. — Возможно, ничего этого и не потребуется.
— Дмитрий, я работаю на рынке порока, — укоризненно сообщает господин Голощеков, — а не на оружейном. Почувствуй разницу, дружище.
— Никакой разницы, — усмехаюсь. — Что там, что тут: пушки заряженные.
Солдафонский юмор принимается: похекивающий господин Голощеков ерзает в руководящем кресле:
— Ох, чувствую, кровушки прольется…
— Это не ко мне, Аркадий Петрович.
— Понимаю-понимаю, — и вспоминает. — А как же наш договор?
— Какой договор? — валяю ваньку.
— Ох-хо, — вздыхает господин Голощеков. — Связался черт с младенцем.
И мы в доверительных тонах обсуждаем нашу проблему. По-моему пониманию, рынок порока пока может обойтись без услуг жиголо Жигунова. Слава богу, героев с пушками, как небезызвестный Викт`ор, в штанах хватает. Со мной соглашаются: в этом вопросе «Ариадна» может гордиться своим половым потенциалом.
— А после выполнения спецпоручения, — обещаю, — полностью отдаю себя в руки дамскому клубу.
— У нас длинные руки, — шутит Аркадий Петрович и вызывает начальника службы безопасности. — Ладно, будем помогать — помогать по мере возможности.
Главный секьюрити клуба коренаст, с выносливым мужицким лицом и внимательными глазами. Это наша защита, представляет его господин Голощеков, прошу любить и жаловать: Королев Анатолий Анатольевич (АА). И после коротко излагает суть вопроса. Начальник охраны слушает без эмоций, будто речь идет о поставках картофеля на подшефный завод. Потом изучает мой список:
— Радует, что ядерный потенциал страны не востребован Дмитрием, сдержанно улыбается. — Подозреваю, что был отличником боевой и политической подготовки?
— Гвардеец, — отвечает Аркадий Петрович.
— Вижу-вижу, что гвардеец, — размышляет начальник безопасности. Какой, говоришь, номерок на джипе?
Я повторяю: o 555 oo. Правительственный, говорит Анатолий Анатольевич, хотя это ничего не значит, мало ли придурков на колесах месит Подмосковье.
— Впрочем, не будем гадать, — и приглашает пройти в компьютерный кабинет.
Мы прощаемся с господином Голощековым, как отец с сыном. Мне обещают материальное содействие и желают удачи, что, право, не мешает в делах, окропленных теплой кровушкой.
В полутемном кабинете, заставленном дисплеями, господин Королев обратился к человеку, похожему на ученого верблюда в очках. По-видимому, от бессрочной работы у хакера образовался горб, а глаза вылезли из орбит.
— Это наш Петя Плевин, — не без гордости заметил начальник безопасности, пока герой виртуального мира играл на клавиатуре. — Пентагон вскрывает, как консервную банку.
Хакер жизнерадостно заржал: никаких проблем с этими яппи, у которых мозги примитивны и кислы, точно их овощные чизбурги.
— И вообще, козлы они все, — заключил Петя Плевин, наблюдая за столбиками информации, марширующими на экране. — Давно пора их накормить нашим мирным атомом.
— Дело к тому идет, — хмыкнул АА. — Накормим друг друга от пуза плутонием и…
— Есть, — прервал его хакер, устанавливая маркер на строчке. — «о 555 оо RUS 77» — записан на Шокина Андрея Николаевича. «Шок» — это по-нашему! Адресок нужен?
— Все нужно, — ответил я, — по этому поцу.
— Почему поцу? — усмехнулся господин Королев. — Уважаемый в обществе человек, депутат Думы, младореформатор. Правда, глазки у него кривые от вечных враков, да нынче это не порок.
Я ответил, что, если в том будет нужда, зенки можно поправить, то есть закрыть на долгие времена. Секьюрити выразил сомнение в легкости предприятия: господин Шокин не только выдающийся славоблуд и любитель катания на роликовых коньках, но имеет отношение к частному охранному предприятию «Арийс», где трудятся люди серьезные — бывшие сотрудники всевозможных силовых структур.
Как говорится, информация к размышлению. Не могли так вызывающе действовать бывшие менты и чекисты, это не их стиль. И зачем младореформатору резать журналистку? За критическое выступление по поводу помыва в бане с бабенцами или траха с однополыми единомышленниками по демократическому движению? Нет, такие вельможные персоны, если начинают большую игру на выживание, то по причинам более весомым и действуют куда хитрее и осторожнее. И тем неё менее факт остается фактом: на джипе активного деятеля нашего мутного времени прибыла боевая группа труппоукладчиков. И от этого факта не уйти.
— Надеюсь, у господина Шокина имеется супруга? — спросил я.
— А как же без нее, — улыбнулся Анатолий Анатольевич, угадывая, что скрывается за моим вопросом.
— И случайно она не ваша клиентка?
— Вряд ли, — передернул плечами начальник службы безопасности. — Хотя чем черт не шутит, — и приказал хакеру проверить госпожу Шокину на лояльность к собственному мужу, который последние силы кладет на алтарь загибающейся в дугу нашей демократии.
— А у того, кто кладет на алтарь, — смеялся Петя Плевин, играя на клавиатуре, — как правило, не восстает.
Было бы смешно и глупо рассчитывать на «идеальный» вариант: жена политического импотента активный член дамского клуба. Так в жизни не бывает. В романах о любви для любительниц утреннего омлета и такого же минета — сколько душа пожелает, а в нашей классической действительности все куда сложнее. Жизнь не терпит пошлой и банальной схемы и любит закручивать спираль сюжета самым немыслимым образом.
Я не ошибся: госпожа Шокина не состояла, не участвовала и не привлекалась к занятиям по макраме в народном клубе по интересам. Я призадумался: у меня не было времени, чтобы искать, а потом влюблять в себя даму полусвета. Подобные стервочки манерны и ханжат без меры. Банан, предложенный им на фуршете в честь независимости РФ, воспринимается как попытка прилюдного изнасилования. Высокопоставленные матроны забывают не только то, что они все вышли из недр чумазого народа, но и жар полночей, когда их любовными воплями оглашалась вся колдовскую местность в Барвихе или там Жуковке.
— Ладно, — сказал я. — Мы не ищем простых путей. — И попросил, чтобы жену Шокина таки проверили на лояльность мужу. — Вдруг имеет любовника на стороне, а мы не знаем.
— Играешь с огнем, Дмитрий, — посчитал нужным предупредить ещё раз Анатолий Анатольевич, напоминая о резне на даче любительницы косметики и кошек. — Это публика серьезная: если тронешь их интересы…
Без всяких сомнений, журналисточка Стешко пала жертвой профессионального любопытства. Возможно, она поверила, что находится под защитой Закона о печати. Ее имя было знакомо секьюрити Королеву: скандальные статьи часто появлялись в желтой, как мимозы, прессе.
Любила Мариночка резать правду-матку о тех, кто, оказавшись у «овощного» тела Царя-батюшки, от счастья теряли последний ум и трезвость, не забывая при этом обтяпывать свои делишки. А кому понравится, когда пресса самым бесстыдным образом обвиняет во всех смертных грехах: от халявной любви к дорогим девкам на выездных симпозиумах, посвященным успешному продвижению страны по пути реформ, до обвинений в идиотизме, кумовстве и патологической жадности.
Кстати, последняя аналитическая статья журналистки так и называлась: «Саранча над страной». Быть может, её действующие герои обиделись на справедливые упреки и ответили на языке им доступном: лучший журналист мертвый журналист.
— Дима, — отмел мои предположения начальник безопасности клуба. — Не вижу повода для резни. Сейчас слова ничего не стоят, ничего, — и посоветовал искать ответы на интересующие меня вопросы среди друзей СМИ-скандалистки.
Совет был банальным, но верным. И начинать надо было, естественно, с госпожи Пехиловой, поведение которой в свете последних печальных событий выглядела весьма-весьма подозрительно. Думается, отношения между дамами были самыми теплыми, если одна из них могла позволить себе роскошь заказать отечественного жиголо для подружки с феминистскими комплексами. И потом: если наши доблестные внутренние органы начнут развязывать узелки, то без проблем намотают мои кишки, тоже, кстати, внутренние органы, на ножи следственной мясорубки. Кому это надо? Надо мало-мало торопиться, сержант, чтобы потом не было много-много времени для размышлений — в казенных стенах.
Я прощаюсь с начальником охраны дамского клуба, договорившись о совместных наших действиях, коль в том будет нужда.
— Лучше худой мир, Дмитрий, — напоминает мне Анатолий Анатольевич истину.
— Это уж как получится, — я искренен. — Не мы выбираем судьбу, а совсем наоборот.
Неведение — великая сила. Когда не знаешь предназначения гильотины, она кажется тебе удобным средством для резки капустных голов и прочих витаминных овощей.
Увы-увы, никто не знает своего будущего — и поэтому каждый надеется выжить и жить в будущем счастливо. Я никого не осуждаю: каждый живет как считает нужным. Каждый тешит себя иллюзиями. Без надежды на бессмертие лучше не жить.
Моя тревога оказалась не напрасной. Очаровательная секретарь Верочка, ничуть не удивившись моему новому появлению в офисе, сообщает, что исполнительный директор убыла в срочную командировку.
— Куда? — ахаю. — В Париж?
— Почему в Париж? — смеется Верочка, вибрируя телом, упругим, как круп молодой кубанской кобылки. — В Нью-Йорк…
— … город контрастов?
— Именно туда, Дмитрий.
— А когда?
Девушка справедливо замечает, что мой интерес к Пехиловой подозрителен: а вдруг я есть представитель конкурирующей фирмы? Я понимаю, что кавалерийский скок в таком деликатном вопросе не проходит. И меняю тактику обольщения всезнайки с бюстом, напоминающим чарующие тибетские горы. А не провести ли нам вместе вечер, Верочка, в ресторанчике «Кабанчик», там, говорят, гостей встречает негр цвета цветущей сирени и от пуза кормят котлетками «свинтусиками» и хлебцами под названием «копытца». Девушка обворожительно смеется, запрокинув голову вверх: «Кабанчик», «свинтусики», «копытца», мило-мило, надо подумать, Димочка. А что тут думать, Верочка, шефиня твоя далеко, изучает передовой опыт американских стервочек, тем более рабочий день у нас, в России, идет к своему закономерному концу. К какому концу, хохочет прелестница. В смысле, к финалу…
Наша легкая любовная прелюдия к тяжелым затяжным сексуальным боям заканчивается тем, что я возвращаюсь к драндулетику и жду ту, кто оплатит мне ночь — оплатит информацией. Это будет хорошая плата. За все надо платить, это я хорошо усвоил.
Как тут не вспомнить Новый год, когда мы были молоды, бесхитростны и красивы, это был наш последний Новый год перед окончанием школы. Практически весь десятый «А» собрался у Раечки, родители которой убыли в рождественское путешествие на райские Филиппины. Наш праздник начался с трезвого боя кремлевских курантов. Потом стало весело, хмельно и… порно. Великолепный Мамин-Мамыкин притащил видеокассеты и принялся крутить их, как сельский киномеханик в сотый раз фильм «Еще раз про любовь». Любителей горячей отечественной love оказалось человек десять-двенадцать. Трудно было считать в неверном свете ТВ. Впрочем, никто не считал, каждый был занят трудоемким делом. Наши плутократические тела были прекрасны в своем бесстыдстве; потные тела, приводимые в движение животным инстинктом, напоминали ртуть; ртутные тела искали утешение и счастье в себе подобных, не догадываясь, что жидкий металл чрезвычайно ядовит и перенасыщение им может привести к смертельному исходу. И моя плата за тот Новый год оказалась дорогой: я окончательно потерял веру в любовь. Какая может быть любовь к тем, меж ног которых хлюпает вулканическая бездна со злыми испарениями плюмбума?
…Как я и полагал, настоящий алабамовский негр встречал меня и мою колоритную спутницу у ресторанчика «Кабанчик». Сиреневый, будто подмосковные вечера, швейцар в буржуазном цилиндре так радостно ощерился нам, что я, пересчитав его зубы, похожие на кукурузные зерна, тиснул ассигнацию на чифирь.
Стены небольшого зала были размалеваны в национальный колорит Малороссии: солнце, подсолнухи, плетень с перевернутыми горшками, стилизованные вислоусые свинопасы в вышитых рубахах и, разумеется, стадо тучных животных, удаляющихся в сторону бирюзового горизонта. Их мягкие, скажем так, места с крючочками хвостов были направлены, точно дальнобойные орудия, именно на посетителей, решившим откушать пряного сальца в плотной сметанке. Подозреваю, художник был вегетарианцем и подобной кракелюрой [3]выразил критическое отношение к любителям свиных трупиков.
Любезный до дурноты метрдотель пригласил нашу пару за столик, где интимно пламенела настольная лампа, изображающая малороссийскую хатку.
— А здесь мило, — заметила Верочка, осматриваясь. — Как в деревне.
— Возвращаемся к своим корням, — сказал я и выразил надежду, что моя спутница не блюдет диету на отрубях.
Девушка призналась: да, ей надо бы похудеть, но как, если вокруг такой соблазнительный мир, и облизнула свои припухлые губы, напитанные молодостью и вожделением. Я взбодрился: вечер обещался быть весьма перспективным. Вот только бы не обожраться до поросячего визга и не забыть главной цели нашей вечеринки. Под крымское кипучее шампанское и отбивные из полтавского кабанчика мы повели бесхитростный разговор о делах мирских. Верочка, слава богу, оказалась словоохотливой и я узнал многое о косметической фирме, уже год как осваивающей российский потребительский рынок. Как я и подозревал, госпожа Пехилова выполняла роль ширмочки, сработанной китайскими искусниками из тропического бамбука.
— Братья Хубаровы нами управляют, — призналась Верочка. — Два брата-акробата.
— Циркачи?
— Ага, раньше выступали под куполом, а теперь крутят сальто-мортале тут, — засмеялась секретарь и отмахнула рукой, едва не сбив лампу-хатку.
Не трудно было догадаться, что настоящими хозяевами фирмы по производству фальсифицированной «Шанель № 5» для доверчивых русских бабенок были два чебурека, прибывшие из солнечного Азербайджана. Почему они решили заняться именно этим легкомысленным бизнесом трудно сказать, рассуждала Верочка, заполняя свой молодой организм веселыми шариками шампанского, но они производят благоприятное впечатление.
— Какое впечатление?
— Бла-а-агоприятное, ик, Димочка.
— Я начинаю ревновать, Верочка.
— Ни-ни, у нас строго, — погрозила пальчиком. — Работа прежде всего.
Несмотря на кризис, призналась девушка, фирма процветала. Во всяком случае, оплата труда была стабильна, как рост курса фунта стерлинга. Я тотчас же поднял тост за преуспевание кампании. От шампанского и праздничной атмосферы ресторанчика моя собеседница решительно расслабилась — была мила и проста:
— Ой, — вспомнила. — Пойду пожурчу.
Притягивая взгляды жующей публики вихляющими бедрами, она удалилась. Я задумался: такое впечатление, что продажа духов, белил и розовой пудры для братьев Хубаровых не есть главное дело. Фирма-ширма? А почему бы нет? Наркотики? Продажа оружия? Проституция? Перекачка капитала? Если ошибаюсь, согласен жить святой жизнью в Свято-Сергеевской пустоши и более не грешить с прекрасным, но бесовским отродьем.
Предположим, журналисточка Мариночка Стешко, используя дружеское расположение глуповатенькой Аллочки Николаевны, прознала некую информацию о рынке порока, где в одной из железных палаток трудились радушные чурбанчики из прикаспийской республики. Конечно, обидно и досадно, когда щелкоперы лезут в твой личный бизнес, однако это не повод устраивать столь крепкую резню. Понимаю, схема моя слишком примитивна и не отвечает на ряд вопросов. Например, какую роль во всем этом страшненьком бедламе играет госпожа Пехилова, якобы убывшая под защиту американского правосудия? Подсадной хромающей уточки? Не похоже. Какой смысл заказывать «свидетеля» и, главное, окроплять гранатовой кровушкой подруги свою частную собственность? Необходима дополнительная информация. Где мой славненький и сдобненький на формы информатор? Возвращается той же танцующей вихляющей походкой походкой похоти и любви. Такие женщины мне искренне нравятся: они не скрывают своего естественного животного состояния тела и души. От них исходит особый магнетизм по цвету напоминающий лимонный солнечный диск, погружающийся в теплый мелковатый азовский лиман. И я всегда честен перед той, с кем встречаю подобный магнетический закат, после которого мы вместе совершаем потрясающие полеты в неизведанные звездные миры, где нет ничего, кроме беспредельного чувства счастья.