Ван Ластбадер Эрик. Шань

   — Они не следуют заповедям Дао, — ответил он, помолчав. — Они предпочитают сражаться, и поэтому другие сражаются против них.
   — Подобно мне.
   — Тебе доводилось убивать людей, сестра. Я вижу смерть в твоих глазах.
   — Я убивала, чтобы выжить.
   — И поступая так, ты убивала себя, — тихо сказал он. Она презрительно фыркнула, несмотря на то, что у нее от тоски вдруг защемило сердце.
   — Ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты рад помочь мне.
   — Это не в моей власти, сестра.
   — Но ведь ты не веришь мне, — продолжала настаивать она. — Я и сейчас убила по необходимости.
   — Неужели?
   Боль в ее сердце стала почти невыносимой. Она чувствовала, как ее затягивает в зловещую черную бездну. Страх перед этой бездной заставил ее убить полковника Ху.
   — Он меня создал, — ее голос опустился до пронзительного шепота. — И я уничтожила его.
   Старик не сводил с нее глаз. Его лицо оставалось совершенно бесстрастным, ее же выражало затаенную муку.
   — Он переделал меня. Словно гончар, он вылепил из глины мою новую душу.
   — Теперь его больше нет.
   — И я свободна.
   — Ты сама сознаешь, что это заблуждение. Ци Линь в ответ промолчала. Она знала, что ей следует несколькими расчетливыми движениями свалить его, добить и продолжать путь. Оставлять его в живых означало идти на слишком большой риск.
   — Быть может, твой создатель и превратил тебя в солдата, которого я вижу перед собой, — промолвил старик. — Надо ли мне говорить тебе, что солдаты — это орудия в руках зла? Дао — это путь истины. Тот, кто управляет другими, имеет в своем распоряжении источник физической силы. Однако тот, кто управляет собой, обладает неиссякаемой силой.
   Ци Линь прижала ладонь к раскалывавшейся от боли голове.
   — Я даже не помню, для чего он готовил меня. Смутные тени появляются передо мной и исчезают...
   Какое-то чувство промелькнуло на его неподвижном лице.
   — С тобой сделали нечто такое, что не под силу изменить даже Дао.
   Тени, гоняющиеся друг за другом. Ужасная боль в голове! И надвигающаяся вслед за тенями черная бездна.Ци Линь слабо вскрикнула и стукнула себе кулаком в висок.
   — Ты опасен, — выдавила она из себя с трудом. — Через тебя они могут выйти на мой след.
   — Значит, ты должна сделать так, чтобы этого не случилось, — он произнес эти слова с такой откровенностью, что девушка, опешив, изумленно уставилась на него.
   — Тебе все равно, умереть или остаться в живых?
   — О, нет, не все равно. Но это поистине не имеет никакого значения по сравнению с реками, впадающими в море.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   Он оставался совершенно спокойным.
   — Те, кто способны вовремя прекратить действия, точно так же как и начать его, живут долго. Остальным суждено умереть в молодости.
   Ци Линь долго молча смотрела на него. Она чувствовала, как сильно колотится ее сердце. Пламя факела плясало, слегка потрескивая. Тени вытягивались вверх по сырым, неровным стенам и скрещивались на своде потолка. Остальным суждено умереть в молодости.
   Бросив на него прощальный взгляд, она засунула бумаги обратно за пояс. Ее путь лежал вверх по шатающимся ступенькам, прочь от мерцающего света факела. Она так и не решилась убить старика. Было ли это признаком победы или поражения? Она не знала. Уже скрывшись во мраке, она обернулась и крикнула:
   — Прощайте!
   — Помни о реках, — ответил он, обращаясь в пространство перед собой, где она только что стояла, — которые впадают в море.

* * *

   Закрыв глаза, Блисс видела этот драгоценный камень. Сверкающие лучи, красные, золотые, тянулись от него через бескрайнюю гладь океана. Почему этот опал так важен? —недоумевала Блисс.
   Проснувшись на борту джонки своего отца, она услышала чьи-то голоса и, натянув одежду, вышла из каюты. Босиком она прошла по коридору. Ей казалось, что она слышала эти голоса во сне и что они-то ее и разбудили. Впрочем, она тут же усомнилась в этом; уж больно тихо они звучали.
   Будда простит тебя, боу-сек, —сказал он. — Как я прощаю тебя.Но могла ли она простить себя? Этот вопрос по-прежнему не давал Блисс покоя.
   И точно так же по-прежнему Чжилинь не оставлял ее наедине с мучительными вопросами и сомнениями. Он умер, да, и умер от ее рук. Однако что произошло между ним и ею в то мгновение, когда жизнь покидала бренную оболочку Цзяна. Блисс не могла ни передать в словах, ни даже понять сама. Быть может, —размышляла она, — мы вместе проникли сквозь резонирующую оболочку в да-хэй? И кто знает, какие превращения произошли с нами в великой пустоте, таинственной и волшебной?
   В одном она была уверена: все это — что бы там ни было — являлось частью плана Чжилиня. Он знал о приближавшейся смерти и хотел, чтобы Блисс находилась рядом с ним в эту минуту. Разве он не подготовил ее к этому заранее? Разве не с его помощью она неоднократно проникала в да-хэй?Теперь она не сомневалась, что все это делалось для того, чтобы в нужную минуту она оказалась готова.
   Но к чему?
   — ...как ты сам можешь убедиться, исключительной чистоты, — донесся до нее голос отца, явно старавшегося говорить негромко. — Отличный экземпляр.
   — Его привезли из Австралии, не так ли? Это был Дэнни, третий сын Цуня Три Клятвы. Было уже поздно — или рано? — почти четыре часа утра.
   — Мне нужно, чтобы ты установил, где его купили. Стоя в дверях каюты, Блисс прислушивалась к разговору отца и сына. Все еще наполовину погруженная в да-хэй,она вдруг отчетливо поняла, что ее место сейчас не в коридоре, а там, в каюте.
   — Отец?
   Цунь Три Клятвы поднял голову, Дэнни повернулся лицом к двери. Он очень походил на отца.
   — Боу-сек. Стобой все в порядке?
   В последние дни она постоянно слышала из его уст этот вопрос и видела на его лице озабоченное выражение, Ей очень хотелось бы успокоить его, но как она могла объяснить, что творится с ней, если сама толком не знала?
   — Да, — ответила она. — Со мной все нормально. Мне приснился огромный опал, горевший малиновым пламенем.
   Опустив взгляд на стол, она увидела на нем в точности такой же камень, какой привиделся ей во сне всего несколько минут назад. Прежде чем кто-либо из мужчин успел помешать ей, она протянула руку и схватила его.
   — Боу-сек...
   — Отец, тысяча извинений, что прервала вашу беседу, но мне кажется, что я уже видела этот опал. — С усилием она отвела глаза от камня. — Я случайно услышала, что ты просил Дэнни узнать, где он был куплен. Это важно?
   В первое мгновение Цунь собирался соврать дочери ради ее же блага. Он очень беспокоился за нее и, тщетно ломая голову над тем, как бы помочь ей, чувствовал себя совершенно беспомощным. Однако, встретив ее взгляд, так хорошо знакомый ему, он сделал единственное, что ему оставалось, — сказал правду.
   — Джейк дал мне его перед отъездом в Японию. Он обнаружил его в кармане шпика, следившего за ним в ту ночь, когда погиб Чжилинь. Из-за этого шпика Джейк и не успел тогда на джонку к назначенному часу.
   — Знал ли Чжилинь о том, что он должен приехать?
   — Думаю, что знал.
   Блисс, замолчав, стала рассматривать опал, вертя его в своих тонких, длинных пальцах. Огонь, горевший внутри камня, то распадался на тысячу мелких брызг, то вновь сливался воедино. Блисс на мгновение почудилось, будто в трепетном сиянии опала проступают черты лица Цзяна.
   — Боу-сек...
   —Отец, мне бы хотелось...
   — Об этом даже и речи идти не может, — отрезал Цунь Три Клятвы, словно угадывая ее мысли. — Это должен сделать Дэнни. Он...
   — Ты держишь меня здесь под арестом?
   — Что за чушь! — возмутился Цунь. — Ты вольна идти, куда и когда тебе заблагорассудится.
   — Ну да, если только сестра Лин будет сопровождать меня, — возразила Блисс и, видя, что отец молчит, добавила: — Стало быть, я не заключенная, а всего лишь пациентка плавучей больницы?
   — Я не... — он вдруг оборвал фразу на полуслове и, повернувшись к сыну, попросил его: — Дэнни, пожалуйста, оставь нас одних.
   Молодой человек, кивнув, вышел, и когда дверь за ним закрылась, Цунь укоризненно промолвил:
   — Боу-сек, боу-сек,чего ты хочешь от меня? Чтобы я послал тебя навстречу опасности, даже не зная, в каком состоянии находится твое здоровье?
   — Единственная опасность, — сердито ответила Блисс, — состоит в том, что я умру от бездействия и тревоги за Джейка. Вот на что ты меня обрекаешь.
   Цунь Три Клятвы покачал головой.
   — Мне кажется, ты сама плохо представляешь, что с тобой происходит.
   — Со мной все в порядке. Однако ты прав, я уже не та, что была до... гибели моего духовного отца. — Она уселась в кресло, освобожденное Дэнни. — Ши Чжилинь был последним звеном, связывавшим меня с моим прошлым. — Мой прадед, первый Цзян, был его наставником. Именно к Ши Чжилиню пришла за помощью моя мать в самую трудную минуту. Не будь его, я вообще могла бы не появиться на свет. И уж точно не попала бы в Гонконг и не обрела бы в тебе нового отца. Да, я стала другой и не отрицаю этого. Там, где раньше был свет, теперь — пустота. Я приняла его смерть, отец. Такова была воля Будды. Джосс. И, конечно же, это не могло не повлиять на меня. Я не хочу и не буду притворяться, будто я не изменилась.
   — Никто и не просит этого от тебя, — тихо промолвил Цунь.
   — Вот и хорошо.
   Он смотрел на сидевшую перед ним молодую женщину, чужую ему по крови, но выросшую в его семье, и сам удивлялся безграничности своей любви к ней.
   — Я не принесу тебя в жертву делу йуань-хуаня,— заявил он решительно.
   — Это уже произошло, — возразила она. — Давным-давно, отец, ты принял решение, противоречащее твоим теперешним словам. Ты подготовил меня. Теперь я прошу тебя: пожалуйста, не мешай мне исполнить мое предназначение.
   — Я сожалею...
   — Поздно сожалеть, отец.
   Цунь Три Клятвы проникся мудростью ее слов. Сдавшись, он сообщил Блисс все, что Джейк рассказал ему про опал. В конце разговора Блисс, улыбнувшись, наклонилась к старику и поцеловала его в щеку. И в то же мгновение ее пальцы сомкнулись вокруг самоцвета.

* * *

   Слуха Джейка достигли чьи-то голоса. Целая толпа мертвых орала у него над ухом. Действуя ему На нервы, они гремели костями, щелкали зубами, точно голодные аллигаторы, тыкали в него костлявыми пальцами.
   Они хотели сообщить ему нечто важное и, видимо, поэтому, решил он, не переставали кричать. Джейк не отвечал, но от этого их вопли не становились тише.
   Он с удивлением и раздражением думал о том, почему их голоса звучат так естественно, словно принадлежат живым. Эта какофония постепенно выводила его из себя. Если он мертв, то к чему столько шума и суеты? Если же нет...
   Несколько песчинок, подхваченных ветром, упали ему на лицо. В горле у него запершило от едкого дыма. Он закашлялся, и в то же миг под опущенными веками забрезжил серый свет, явившийся на смену кромешной тьме.
   Кровь, обрывки кожи, ярко-розовые и малиновые кусочки человеческого мяса — результат взрыва заряда “Бизон” в кабинете Микио. Грохот...
   Он открыл глаза. ...швырнувший на него тело Микио. Камон,символ клана Комото, на тонкой, испещренной красными кляксами ткани кимоно, распадающийся на части у него на глазах. Грохот...
   Он увидел, что находится в комнате, стены, пол и потолок которой отделаны полированным кедром.
   …кромсающий тело Микио, навалившееся на него. Полоса визжащего огня, и в самом конце, за мгновение до того, как сознание окончательно угасло, кошмарное зрелище кровоточащего, розового месива из мяса и костей, ухмыляющейся маски смерти на месте лица Микио.
   Он увидел зелень — листва деревьев за окном? — и на другом конце комнаты закрытую фузуму,деревянную дверь с филенкой, обитой матовой парчой. Словно под действием его взгляда она скользнула вбок. Послышалось пение птиц — с деревьев за окном? Он не был уверен ни в чем. Его органы чувств до сих пор не могли оправиться от двойного удара: чудовищного грохота и тяжести тела Микио, разрываемого на части силами, которым не может противостоять ни одно живое существо.
   О,Микио, мой друг!
   Он прищурился, вглядываясь в фигуру человека, появившегося в дверном проеме, точно вынырнув из глубины полутемного коридора. Тихонько, на цыпочках, человек подошел к кровати, на которой лежал Джейк, и склонился над ней.
   Напрягая глаза, перед которыми все еще плавали облака белого порохового дыма, он изумленно уставился на до боли знакомое лицо.
   — Микио-сан!

* * *

   Я должен связаться с Цзяном во что бы то ни стало.Это было первое, о чем подумал Эндрю Сойер.
   Однако, зная, что это невозможно по той простой причине, что он не имел ни малейшего представления, где сейчас пребывает Цзян, Сойер схватил трубку телефона, стоявшего в его кабинете, и набрал номер Цуня. Где-то далеко под ним бурлила и шумела по обыкновению Ханг-Сенг, гонконгская биржа ценных бумаг. При взгляде сверху ее можно было принять за змеиное логово — такое там царило неистовое, безостановочное движение.
   Просунув руку под пиджак, Сойер потянул за шелковую ткань дорогой рубашки, прилипшей к его телу. Рубашка была влажная и потемневшая от пота. Черт побери! —ругался он про себя, слыша в трубке длинные гудки. — Где же ты?
   Его беспокойный взгляд метался от цифр на высоком табло к оживлению возле столов “Пибоди, Смитерс” и “Тун Пин Ань” — двух крупнейших брокерский фирм — и обратно. И там, и там налицо были признаки надвигающейся катастрофы.
   Наконец длинные гудки прекратились, и Сойер шумно вздохнул.
   — Да-а-а.
   — Началось, — сказал он с ходу. — Худшие опасения оправдываются.
   — Где ты?
   — На Хант-Сенге.
   — Ну, и как там? Плохо?
   — Хуже, чем плохо. Если бы было просто плохо, сегодня я бы прыгал от радости.
   — Я выезжаю, — сказал Цунь Три Клятвы.
   — Боже правый, — промолвил Сойер в трубку, из которой уже доносились короткие гудки.
   Онемевшими пальцами он водрузил ее на место и повернулся к помощнику, уже подававшему ему листки бумаги с данными о торгах и передвижений акций за последние четверть часа.
   Все цифры сегодня с момента открытия биржи подтверждали одно и то же: две брокерские фирмы “Пибоди, Смитерс” и “Тун Пин Ань” через неравномерные промежутки времени целыми пакетами скупали десятитысячные акции “Общеазиатской торговой корпорации”. Самым странным было то, что эти пакеты не оплачивались.
   Поскольку “Общеазиатская” являлась относительно новой корпорацией, а также из-за подвижности гонконгского рынка ценных бумаг, значительное колебание цены и уровней продажи и покупки акций на протяжении торгового дня не являлось выходящим из ряда вон событием. В обязанности Сойера, главного биржевого представителя “Общеазиатской”, входило отслеживание сделок с крупными пакетами акций корпораций. Его сотрудники проверяли, для кого независимые биржевые фирмы приобретали пакеты, даже в тех случаях, когда след вел к какой-нибудь подставной компании, принадлежащей йуань-хуаню.
   Платежи, так же, как и уровни спроса и предложения, служили индикатором, позволявшим Сойеру и другим главным членам круга избранных чувствовать пульс рынка и, принимая соответствующие меры, уберегать корпорацию от лишних потрясений.
   Однако в этот день на бирже явно творилось что-то неладное. Две брокерские фирмы приобрели в общей сложности около семидесяти пяти тысяч акций “Общеазиатской”, и при этом отсутствовала какая-либо информация об осуществленных платежах. Именно это последнее обстоятельство больше всего и тревожило Сойера, ибо недвусмысленно свидетельствовало, что “Общеазиатская” находится под согласованной, корпоративной атакой.
   Но кто же руководит и осуществляет ее?Сзади послышался шум, достаточно громкий, чтобы оторвать Сойера от бесконечных раздумий. Он повернулся и увидел торопливо приближающегося к нему Цуня Три Клятвы. Нездоровая бледность покрывала щеки пожилого китайца. Широкий лоб его был усеян бусинками холодного пота.
   — Плохие новости, — заявил он, едва переступив порог кабинета.
   Помощнику Сойера пришлось посторониться при появлении тай-пэня:в тесном маленьком кабинете едва хватало места для двух человек.
   — Хуже чем вот это? — Сойер показал жестом на беспокойную толпу в зале внизу. — Я думаю, что ты еще не осознал всей тяжести...
   — “Южноазиатская”, — перебил его Цунь Три Клятвы. — Известия о скандале уже разошлись по всей колонии.
   — О, господи, — Сойер бессильно рухнул в кресло. В следующую секунду его начало трясти. — Что банк?
   — Массовый наплыв требований вернуть вклады, — ответил Цунь. — Если не удастся остановить этот поток, у нас не хватит средств расплатиться с клиентами.
   — Черт бы побрал все это! — В мгновение ока перед мысленным взором Сойера пронеслись картины разрушения трудов всей его жизни, кропотливой и упорной работы, направленной на превращение “Сойер и сыновья” в один из крупнейших торговых домов на Дальнем Востоке. Во имя чего я пахал как проклятый столько лет?— вопрошал он себя. — Чтобы в конце концов все в один прекрасный день пошло прахом? О Боже, нет!
   Сверкая глазами, он уставился на Цуня Три Клятвы.
   — Может статься, что в течение одной недели мы лишимся и “Южноазиатской”, и “Общеазиатской”.
   — Чума на всех наших врагов! — загремел Цунь. — Это означает, что мы потеряем контроль над Пак Ханмином и Камсангом. То есть случится то, чего, как предостерегал мой старший брат, мы не должны допустить ни в коем случае.
   — Камсанг? — вскричал Сойер. — Во имя всего святого, кому какое дело до проекта, отстоящего от нас на шесть сотен миль, и о котором, к тому же, нам ровным счетом ничего не известно? Наши собственные компании могут пойти с молотка, вот о чем сейчас идет речь. Если операция, затеянная против “Общеазиатской”, окажется успешной, то это будет означать конец всему, ради чего мы работали столько лет. Ты понимаешь, почтенный Цунь? Всему!

* * *

   — Ну и напугал же ты нас, юми-тори.Обладатель лука. Этот почетный титул присваивался лишь выдающимся воинам, в совершенстве владевшим этим древним оружием самураев. Кто мог обратиться к нему так?
   — Микио-сан? — Кто мог знать, что он — киудзюцу сенсэй, кроме... — Это действительно ты? Он попытался привстать, чтобы лучше разглядеть склонившееся над ним лицо, и острая боль пронзила все тело.
   — Тише, Джейк-сан, — услышал он умиротворяющий, почти нежный голос Микио. — Да, это я. Только, пожалуйста, перестань волноваться. Тебе здорово досталось.
   — Ну, как?
   Чьи-то руки легли ему на плечи, ласково, но настойчиво заставляя его снова лечь. Повернув голову, он увидел молодую женщину, скорее даже девушку, в оранжево-желтом кимоно.
   Затем он снова перевел взгляд на Микио и почувствовал, что у него кружится голова.
   — Я же сам видел, как ты погиб в кабинете. Я был там, когда твои враги выстрелили из “Бизона”. Я видел своими глазами, как взрывом твое тело разорвало на куски.
   — Это тело и спасло тебе жизнь. — Микио Комото улыбался, глядя на Джейка, но под его улыбкой угадывалось плохо скрываемое напряжение. — Я пытался предостеречь тебя, Джейк-сан. Я хотел удержать тебя в стороне от всего этого. Однако я должен был действовать окольными путями, поскольку подозревал, что все мои связи прослеживаются врагами. Я сознательно не отвечал на твои звонки, надеясь, что ты поймешь всю серьезность ситуации и не станешь ничего предпринимать. Получив известие о твоем приезде, я приказал Качикачи отправить тебя обратно в Гонконг. В конце концов, твое место там, верно? И уж, по крайней мере, не здесь, в самой гуще войны, которую я веду. Однако, мой Друг, я совершил ошибку, забыв о твоем удивительном упорстве. И я бесконечно благодарен Господу за то, что ты не получил серьезных ран.
   — Скажи мне, что произошло? — попросил Джейк.
   — Военная хитрость, — ответил Микио. Он провел ладонью по короткому ежику своих кое-где расцвеченных сединой черных волос. — Ты попался на нее, а значит, есть основания полагать, что и мои противники тоже. Как ты уже мог догадаться, человек, который на твоих глазах садился в “Мерседес”, был не я.
   — Качикачи! — Джейк внезапно вспомнил о предательстве маленького помощника Микио.
   — Не переживай, Джейк-сан. Он всего лишь исполнял свою роль в задуманном мной плане и по-прежнему предан мне до конца. Однако его умелая игра внушила клану Кизан, будто они могут одним упреждающим ударом положить конец этой кровавой сваре. Без оябуна,которого уважают и беспрекословно слушают все члены клана, война вестись не может.
   — Кто же тогда погиб в твоем кабинете?
   — Храбрец, подлинный герой нашего клана. Он вызвался добровольцем. Это была смерть, достойная самурая, и, скорбя об его уходе, я радуюсь его счастливой судьбе. Его комивознесется высоко... И теперь у меня появилось преимущество над Кизан. Они считают меня мертвым и из этого неизбежно сделают вывод, будто наш клан обречен.
   — И я чуть было не испортил такой блестящий замысел, — заметил Джейк.
   Я должен был лучше понять твои намерения и предотвратить то, что произошло.
   — Ты не мог предотвратить убийства моего отца.
   — Ши Чжилинь мертв? Господи! Ты знаешь, кто убийца?
   — Да, — ответил Джейк, и Микио уловил горечь в его голосе.
   — Он пал от рук дантай,Микио-сан. Дантай,принадлежавших к якудзе.
   —Это полнейший абсурд, — моментально возразил Микио.
   Лицо его выдавало смятение, охватившее оябунапри словах Джейка.
   — Я сам сражался с ними. Они убили отца и серьезно ранили Блисс, которая сейчас находится в больнице. Ошибки быть не может. Я лично видел татуировки на их телах. Ирезуми.
   — Ирезуми,— повторил следом за ним Микио. Он присел на корточки. — И кто же мог послать дантайв Гонконг? Ни один оябуниз тех, кого я знаю, не решил бы пойти на столь открытые действия на территории другой страны.
   — И тем не менее кто-то все же рискнул, потому что члены якудзывыполняют приказы только оябунов, —возразил Джейк. — Это одна из причин, побудивших меня приехать сюда, Микио-сан, и отказаться от обратного билета, который вручил мне Качикачи. Я обязан выяснить, кто стоит за спинами убийц, подосланных к моему отцу. Все люди, близкие ему, как и само дело, начатое им, находятся под угрозой, и я не могу предпринять никаких ответных мер, пока не узнаю, кто мои враги.
   Микио кивнул.
   — Понятно. Ты поступил мудро, приехав сюда, Джейк-сан. В твоем положении это был единственный выход. — Его задумчивый взгляд был устремлен в пространство. — Но Господь следит за нами. Он спас тебя только что от неминуемой гибели, и за это мы должны вознести хвалу ему. Теперь...
   В этот момент девушка в оранжевом кимоно прикоснулась к его руке, молча указав взглядом на Джейка, устало опустившего веки.
   — Я думаю, тебе лучше всего отдохнуть и набраться сил, — мягко промолвил Микио. — Когда ты проснешься, тебя будет ждать трапеза, и у нас будет время поговорить обо всем.
   Нет, —подумал Джейк. — Я хочу поговорить сейчас.
   Однако сон уже неудержимо наваливался на него.

* * *

   Тони Симбал провел в Майами-Бич чуть больше трех часов, прежде чем ему удалось засечь Кубинца. Он обнаружил его в модном кабаке под названием “Ла Тукана”. Пастельных тонов голубовато-зеленые стены, многочисленные зеркала, длинная стойка бара, составленная из полупрозрачных стеклянных блоков, освещенных изнутри неоновыми лампами, плетеные кресла, столы со стеклянными поверхностями и еще Бог знает что делали заведение похожим на чудо-дворец, рожденный фантазией какого-нибудь латиноамериканца, подогретого изрядной порцией кокаина. Симбал не успел пробыть в нем и полминуты, как почувствовал, что его тошнит.
   Облаченный в легкий белый костюм, из-под которого выглядывала ярко-голубая рубашка, он уселся у стойки бара, не снимая темных очков из-за этих самых неоновых ламп. Заказав водки, он огляделся по сторонам и незаметно подтянул повыше рукав пиджака, как было принято у здешней публики, ибо не хотел ничем выделяться из толпы.
   Кубинец пришел чуть позже, и его появление удивило Симбала. Настоящее имя его было Мартин Хуанито Гато де Роза, поэтому неудивительно, что в “Кампусе” его звали просто Кубинец.
   “Кампус” — так называлась штаб-квартира АНОГ, поэтому в принципе не было ничего удивительного в том, что Кубинец, один из опытнейших агентов этой службы, оказался в “Ла Тукане”. Его пребывание в Майами в то время, когда где-то здесь околачивался Эдвард Мартин Беннетт — вот что настораживало Симбала.
   На земном шаре было немало мест, где Кубинец мог находиться в данным момент. Недаром же руководство ЦРУ так шумно восхищалось им, всячески подчеркивая эффективность его работы на “Субконтиненте”, как они называли Южную Америку.
   Совпадение было слишком значительным, чтобы у Симбала не зародилось подозрение, так ли уж оно случайно. Беннетт и Кубинец. Сколько операций им доводилось проводить вместе? Сколько раз каждый из них заявлял, что другой снова спас емужизнь? Вполне достаточно для того, чтобы усомниться в случайности этого совпадения.В памяти Симбала всплыли строки из досье Беннетта, извлеченного им из компьютерной сети АНОГ с помощью Моники.
   Моника.При воспоминании о ней у него начинало сосать под ложечкой. Что они задумали вместе с Максом Треноди? Что Макс от него хочет?Наверное, в сотый раз после вылета на операцию Тони размышлял, стоит ли ему сообщать Доновану о своих подозрениях. И в сотый раз он решил, что не стоит. В настоящий момент было вполне достаточно того, что у Донована были собственные соображения относительно странных маневров Макса. Симбал не хотел, чтобы ситуация выходила из-под контроля в то время, когда он находился вдали от Вашингтона. Он счел, что будет лучше продолжать вести игру со своим бывшим шефом, пока не удастся глубже проникнуть в его планы. С докладом Доновану можно было и подождать.