Васильев М.. В МАРЕВЕ АТОЛЛА (Сборник НФ)

   Гуманный и воспитанный, черт бы его драл, разделит трапезу с теми, кто не наелся, уверяет нас Ридда.
   Но те дети плачут на другой планете. Сытый сыт и глух.
   Как же их накормить все-таки? Утешениями Ридды?
   Плачущих от голода не утешает поглаживание по головке.
   Хлеб с молоком лучше, питательнее.
   Сытый не разумеет голодного, а голодный не разумеет сытого. Голодный просто не услышит наших превосходных рассуждений о красоте и добре. Накормите и обучите его сначала.
   Поставьте на ваш уровень ума и снабжения, дайте ему диплом и холодильник.
   Да, не всякий сытый добреет. Да, не всякий обученный умнеет. Да, существует проблема пресыщенных преступников и образованных идиотов. Но это второй этап забот. Без еды не может быть эстетов, без грамоты — интеллектуалов. Почему такая простая истина не доходит до чистых поборников чистого таланта?" Перебирая эти статьи, вслушиваясь в раскаты давно отгремевших споров, невольно пожимаешь плечами: к чему столько страсти? Астрелла — питомник свободного творчества. Вот и твори каждый по своему вкусу: дляки — для практической пользы, нутристы — по внутреннему побуждению, от нутра.
   Но в том-то и дело, что отвлеченные, казалось бы, споры о творческих задачах были тесно связаны с насущным вопросом выбора орбиты. Дляки требовали держаться поближе к Вдагу, нутристы предпочитали удалиться. А эта астрономическая альтернатива в свою очередь определялась житейскими желаниями. Дляки хотели перенести свои опыты на Вдаг, а чистые не нуждались во Вдаге, даже боялись возвращения. Возможно, они опасались, что Вдаг начнет пересортировку. Дляки явно были полезны планете, их могли и оставить на Астрелле, нутристы же со своими отвлеченными и эстетическими идеями могли показаться и необязательными.
   Однако по неписаному этикету Вдага о житейских нуждах не полагалось говорить вслух. Рассуждать надо было о нравственности, справедливости, доброте, красоте. И самих себя спорщики убеждали, что "хочется — не хочется" для них не играет роли. Они пекутся только о правде, о всеобщем благе.
   Толковали о всеобщем благе, а руки поднимали за "хочется".
   Большинству не хотелось возвращаться на голодающий Вдаг.
   Большинство проголосовало за удаленную орбиту.
   Ридда победила, но победа ее не успокоила. Дляки остались в меньшинстве… чересчур влиятельном. Ведь почти все "перспективные" принадлежали к длякам. (О, неблагодарные, именно их Ридда окружала особенной заботой!) Такова была логика их деятельности. Практичные изобретения "перспективных" были близки к завершению, пора было переносить их на поля и в цехи. К длякам примыкали и "масштабные", для которых Астрелла была маловата, например Грд — теоретик управления климатом, инженер Чрз — автор проекта укрощения землетрясений, бесполезного на астероиде, где землетрясений не бывало вообще. Все народ активный, деятельный и настойчивый. И Ридда понимала, что дляки не успокоятся, чтото будут предпринимать.
   Действительно, на следующее же заседание Правления дляки явились с петицией. Они хотели покинуть Астреллу, просили им предоставить ракету.
   — И скатертью дорога! — фыркнула Ридда сгоряча. — Без вас воздух будет чище. Копоти меньше, в прямом смысле тоже.
   Хитрый Бонгр, однако, переубедил ее. На заседании он произнес речь о благородстве товарищеской солидарности и трусливой подлости предательского сепаратизма. Позже Ридде объяснил, что раскол бунтовщиков на "раскаявшихся" и "неисправимых" подрывает позиции оставшихся. Дурной пример заразителен. За первой группой побежит каяться вторая, начнется бегство вперегонки, а с немногочисленными оставшимися ("с возвышенными душами, с рыцарями чести и принципа", — сказал Бонгр) Вдаг церемониться не будет.
   Короче: без дляков нутристы не чувствовали себя уверенно.
   Петицию отклонили под тем предлогом, что ракета на Астрелле единственная.
   Получив отказ, Гвинг подал прошение о том, чтобы длякам разрешили по радио передать результаты своих исследований.
   Казалось бы, и бескорыстно и благородно и для нутристов безвредно. Но Бонгр воспротивился и тут, произнес еще одну речь, на этот раз о скромности, хулил выскочек, старающихся выделиться на общем фоне. Мотив был тот же: не показать Вдагу, что на Астрелле раздоры. Проголосовали. Гвинг остался в меньшинстве.
   Но Ридда понимала, что главный дляк не отступится.
   В просьбах отказали, попробует захватить ракету силой.
   Ридда уговорила Здарга поставить охрану на ракетодроме, расставила посты и возле дома Здарга. Все предусмотрела она, не догадалась о самом существенном — о том, что глава талантов колеблется сам, сочувствует длякам… даже не прочь покинуть Астреллу.
   Странный каприз, непонятная прихоть гения, даже некрасивая, этакая непоследовательная неустойчивость. Но если проследить ход научной мысли Здарга, вывод получается очень последовательный.
   Всю жизнь Здарга тянуло в неведомое, всюду он хотел быть открывателем, самым-самым первым, пионером мысли, разведчиком разведчиков. Его Грави-Вдаги были лестницей в неслыханное. Грави-Вдаг 1м — это лаборатория, Грави-Вдаг 10 м — новая медицина, Грави-Вдаг 100 м — новая агротехника, Грави-Вдаг 1 км — новая техника. Рычаги погоды, рычаги природы, рычаги, переворачивающие небесные тела, осуществленная мечта нашего Архимеда. Грави-Вдаг — точка опоры для переворачивания миров. И довольно возни с рычагами! Пусть повторялыцики повторяют Здарга, двигают Их-Луну туда-сюда.
   Здаргу надоели орбиты и приливы. Здарг увлечен искусственным солнцем. Опять неслыханное, небывалое! Солнца еще не зажигали смертные. Наш античный титан Прометей всего лишь украл готовый небесный огонь.
   Но вот солнце зажглось, сияет, греет, нежит, загаром красит стройные тела астреллиток. Проверено, стало привычным. Повторялыцики, если хотят, могут развлекаться новенькими солнцами. А чем заняться Здаргу? Где еще осталось невозможное?
   И вспоминается то, от чего он сам отказался много лет назад, одернув журналистов, размечтавшихся насчет оживления небесных тел.
   Приливами невозможно прокормить Вдаг. Но нельзя ли прокормиться на самой Луне?
   Гравитация мала? Их-Луна не удержит воздух и воду. Увеличить гравитацию? Но для этого мощность гравистанций должна быть в десятки тысяч раз больше, чем на Астрелле, техника не сразу делает такие скачки. Кроме того, нужна еще шахта к центру тяжести Ilx-Луны, колодец в полторы тысячи километров глубиной. Для водного Вдага что-то невероятное.
   "Невозможная мощность, невозможная шахта" — так возражал Здарг мечтателям в свое время. Но сейчас он подумал: нет ли других решений? Наука, как и транспорт, не штурмует вершины в лоб, ищет пологие, хотя бы и более длинные пути.
   Если сверхглубокая шахта — главное препятствие, нельзя ли обойтись без сверхглубоких шахт?
   "Наоборот, нельзя ли?" — как всегда, вопрошает себя Здарг.
   Не одна сверхшахта, а десяток тысяч мелких. Не одна сверхстанция, а десяток тысяч стандартных, таких же, как на Астрелле, давно освоенных техникой. Расставить их можно в шахматном порядке, заглубив километров на тридцать. Горбы тяготения снять добавочными станциями на пересечении диагоналей.
   Удивительное получится небесное тело с усиленным напряжением тяжести только в коре.
   Хватит ли прочности у пород? Не начнет ли кора отслаиваться от мантии?
   Опыты провести бы.
   Нет возможности. Их-Луна далеко. Здарг делает расчеты, накладывает сетку станций на карту, делает привязку в зависимости от кратеров и хребтов, составляет пояснительную записку… и кладет папку в шкаф.
   Астрелле этот проект не нужен. И нет возможности опробовать его даже для личного удовольствия Здарга. Имеется одна-единственная станция — Грави-Вдаг 35 км, обеспечивающая все нужды, еще одна — на гравибуксире. Третью и соорудить нельзя. Нет промышленности, рук рабочих нет.
   Остается теоретизирование.
   Предположим, оживление Их-Луны удалось. Добыто нужное количество воды и газов, моря залиты, атмосфера заполнена, почвы созданы, засеяны…
   Вероятно, лет через сорок — пятьдесят потребуется еще одна луна, третья, четвертая. Спутники можно отобрать у дальних планет, гравитационными атаками изменить их орбиту, привести ближе к Солнцу и Вдагу. Но вот вопрос: как располагать их? Системы из трех-четырех тел неустойчивы, орбиты их изменчивы, соседи становятся антиподами, антиподы — соседями. Планировать экономику плавучих островов не так удобно.
   Еще труднее агротехника на планетах с неопределенными орбитами, изменчивыми сезонами, растяжимыми зимой и летом.
   Но самое страшное — взаимное притяжение, вечная угроза космического столкновения, страшнейшей из катастроф. Нелегко регулировать движение на магистрали, если автобусы сами собой склонны притягиваться друг к другу.
   Зная все это, Здарг написал в свое время: "Неизбежно мы приходим к необходимости ограничить рост…" О росте он подспудно думал все время. И где-то ему вспомнилось ядро нашей Галактики. Ядро вращается как твердое тело. Почему-то оно не сжимается, звезды там не притягиваются друг к другу. Почему? Чтобы расставлять планеты в космосе, надо бы узнать тайну Галактического Ядра.
   К сожалению, Здарг живет в эпоху ядерных ракет, когда сотни километров в секунду — предел для техники. Скорость света для него — далекое-далекое будущее, межзвездные перелеты — научная фантастика, полет в Ядра — фантастика почти ненаучная. Мечтать об экспедиции не приходится. Остаются опыты. Надо расставить в космосе сотни, а может, и тысячи Грави-Вдагов, посмотреть, как они будут двигаться, в каких условиях парализуется тяготение.
   Здарг составляет проект гравитационного полигона.
   Но Астрелле такой размах не под силу, и нет в нем нужды.
   Астрелле с лихвой хватает своей территории. У каждого таланта усадьба в сто гектаров, а хочешь триста — получай триста. Вот для Вдага расстановка жилых планет — практическая задача ближайших десятилетий.
   Папки лежат в шкафу.
   Здарг томится от невозможности перейти от формул к делу.
   Был бы молодым, бросил бы все и удрал на Вдаг. Молодые легки на подъем; у них багажа мало. Багажом Здарга была Астрелла, он задумал эту школу талантов, привлек в нее ученых, отвечал перед ними. Здарг разрывался, и кто знает, что перевесило бы: чувство долга или тяга к новизне? Но тут Ридда совершила непростительную ошибку: невольно ускорила события, приведя к Здаргу вождя дляков.
   Зачем? По обыкновению, Ридда переоценила своего кумира. Она полагала, что Здарг своей логикой, эрудицией, авторитетом раздавит неуклюжего дляка. Просветленный и пристыженный Гвинг превратится в верного здаргиста, прекратит утомительную борьбу.
   Но коса нашла на камень.
   И косой оказался Здарг, потому что сам он колебался.
   Художники Вдага не раз изображали сцену встречи. Если анаподировать ее, перевести на земные образы, получится примерно такое: полумрак просторного кабинета, на большом пустоватом столе (Здарг методичен, не разбрасывает бумаги как попало) — настольная лампа. Она отражается в чистом стекле, скупо освещает две фигуры, такие разные. Рассеченное шрамом лицо Гвинга почти страшно, единственный глаз выпучен, губы закушены. Он уселся в кресле глубоко и прочно, мощными руками держится за подлокотники, всей позой показывает, что его не сдвинешь на волос. А перед ним возвышается статный Здарг, этакий былинный богатырь. Кажется, одной рукой нажмет — и мокрое место останется от противника. Но не нажимает богатырь. Нет в его позе уверенности. Руки убрал за спину, склонился, слушает. Мог бы раздавить — спрашивает вместо того.
   Не было твердости у титана. И кончилась встреча победой мрачного гнома. Здарг обещал помочь длякам, способствовать их побегу. Так по крайней мере утверждал Гвинг впоследствии.
   Так утверждал Гвинг. Свидетельства Здарга нет. Он дал слово молчать.
   Все равно тайна не осталась втайне. Ракета была рассчитана на двенадцать мест; Гвингу нужно было набрать двенадцать участников. Двенадцать ученых готовились к отъезду, этого нельзя было не заметить. У кого-то были жены, жены догадались или выведали, по секрету рассказали лучшим подругам…
   Короче, не прошло и двух дней после той решающей беседы, как Ридда, вбежав к Здаргу, еще с порога объявила, что эти подлецы, эти скоты неблагодарные, эти подонки, выродки, крохоборы безмозглые (в лексиконе Вдага достаточно ругательств) задумали побег.
   И тут она узнаёт, что Здарг сочувствует безмозглым крохоборам. Больше того, сам хотел бы вернуться на Вдаг.
   Последовала бурная сцена. Ридда стыдила Здарга и умоляла его. Ридда плакала, стояла на коленях и грозила отравиться. Ридда кричала на своего полубога и целовала ему руки.
   Если вдуматься, пожалуй, в тот вечер Ридда изменила сама себе. Всю жизнь она сражалась за интересы Здарга, поддерживала все его начинания, оправдывала все прихоти, все зигзаги поведения. Почему же именно на этом зигзаге она вступила в спор со своим кумиром? Вероятно, испугалась за него.
   Испугалась, что от кумира отвернутся и Вдаг и Астрелла, он окажется между двумя стульями. Да, жители Астреллы боготворили Здарга, считали если не богом, то пророком во всяком случае. Но пророк, Ридда понимала это, должен потакать своим приверженцам. Верующие позволяют вести себя, но только туда, куда им хочется идти. Лидер, сворачивающий слишком резко и часто, рискует остаться без последователей. А потеряв последователей, теряет вес, с ним перестают считаться и противники. Ридда подумала, что академики Вдага будут мстить Здаргу за непокорность, навяжут ему унизительную роль раскаявшегося блудного сына, вместо того чтобы рассматривать проекты по существу. И превратится он в прожектёра, борца с ветряными мельницами. В конце жизни испытает то, чего избежал вначале.
   — Только не бегство, только не бегство! — молила она ломая руки. — Обещай мне не торопиться. Дай честное слово!
   Здарг дал слово… и нарушил его немедленно. Не было возможности не торопиться. Здарг понял, что Ридда утром, не откладывая, оповестит Астреллу о заговоре. Стало быть, раздумывая и медля, Здарг предаст доверившихся ему дляков.
   Как только Ридда ушла, Здарг прошелся по комнате раз, другой, все взвесил, решился и снял трубку видеофона, чтобы позвонить Гвингу.
   Ридда вышла от своего любимца измочаленная и заплаканная, с грязными потеками краски, смытой слезами с ресниц.
   Было уже очень поздно — около часу ночи по нашим понятиям — и очень темно, потому что собственной луной Астрелла еще не обзавелась. Придерживая пальцами виски, Ридда брела по каменистым тропинкам. У нее разыгралась мигрень.
   Казалось, кто-то залез в мозг и никак не может выбраться, давит на череп изнутри, то ли сверлит кость буравчиком, то ли проломить старается. И всю дорогу Ридда думала только о головной боли: скорее бы добраться до дому, принять снотворное, вытянуться в постели, дождаться, чтобы дурман заглушил боль.
   На все это ушло полчаса ("Проклятые полчаса!" — писала она позже в воспоминаниях). Когда боль растворилась, Ридда подумала, что дляки трепыхаются последнюю ночку, завтра поутру их всех приберут к рукам, голубчиков… И вдруг отчетливо поняла, что и Здарг это понял тоже, совесть заставит его предупредить Гвинга, и побег состоится именно в эту ночь.
   Рывком сбросив одеяло, Ридда схватила видеофон.
   Но кому звонить? Ласаху? Разве этот мягкотелый может сопротивляться кому-нибудь? Бонгру? Этот пожестче, но и похитрее, предпочитает жар загребать чужими руками. Эх, мужчины, мужчины, нет на свете мужчин! Напрасно смелость называют мужеством.
   Ридда вызвала охрану космодрома.
   — Да, к ракете прошла группа, — сонным голосом сказал дежурный. — Но сам президент провожал их. Он и сейчас с ними.
   — Задержите! — закричала Ридда не своим голосом. — Любыми средствами не допустите взлета, Здарга похитили.
   Его увели силой.
   — Есть задержать. Есть, не допустить. — Дежурный испуган. Боится, что ему придется отвечать за недосмотр.
   — И осветите ракетодром. И меня подключите к селектору.
   Я хочу видеть, как вы шевелитесь там.
   Когда экран осветился, Ридда увидела обширное ровное поле, единственное ровное поле на скалистой Астрелле.
   По нему метались лучи, освещая суетливые фигурки.
   И вдруг фигурки ложатся все разом.
   — Дежурный, в чем дело? Почему охрана залегла?
   — Нарушители отстреливаются, госпожа Ридда. Оказывают вооруженное сопротивление.
   Действительно, экран исчерчен резкими светлыми линиями.
   Так выглядят трассы смертоносных лучей фотонных пистолетов.
   Оторвавшись от экрана, Ридда сама звонит в милицию, в штаб ополчения, разыскивает командиров десяток, связных.
   А минуты идут. Фигурки все еще лежат. Приподнимаются на миг и тут же падают. Над их головами ходят, скрещиваясь, как бы фехтуют лучевые шпаги. Фехтуют, пожалуй, все ленивее. То ли батареи в пистолетах иссякают, то ли иссякает живая сила. Некоторые из сражающихся уже не поднимают головы.
   Но вот появилась подмога. По полю мчится машина, за ней другая. Новые фигурки раскатываются горошинами. Расцветают букеты лучей. Все они упираются в кучку беглецов.
   Дляки, видимо, поняли безнадежность своего дела. Кто-то рослый поднялся на их стороне, кричит, размахивая руками.
   Сдается или зовет в атаку — не разберешь. Луч чиркнул по нему, рослый рухнул разом, как подпиленный. Преследователи поднялись с жидким "ура!", уцелевшие дляки подняли руки.
   Круглое лицо дежурного заслонило экран. Круглые глаза смотрели растерянно, пухлые губы шлепали беззвучно, не сразу сумели выговорить:
   — Госпо-спожа Ридда. Там убитые. Там Здарг убитый.
   Ридда завизжала и кулаком ударила по экрану. Трубка лопнула с треском.
   Здарг еще не был мертв, но приближался к смерти. Умирал тяжело, страшно и неаккуратно, как умирают рассеченные лучом надвое. Могучее тело еще боролось, руки судорожно удерживали бесчувственную парализованную нижнюю половину, глотка взывала: "Я Здарг. Я ранен. Ко мне! Доктора Здаргу!" Слова перемежались звериным воем боли. И снова: "Я Здарг. Доктора. Ранен Здарг!" Кто-то побежал за врачом, может быть, тот самый, который раскроил Здарга. Кто-то пытался перевязать рану, стянуть артерии. Но кровь лилась наружу и внутрь… и с кровью уходила сила. Крик становился все глуше; Здарг уже не вопил, а подвывал, не требовал, а просил: "Доктора… пожалуйста! Здаргу плохо… худо Здаргу…" Стон переходит в хрип, в шепот. И выплывает из самых глубин мозга последняя мольба, последняя надежда, самая сокровенная: "Мама, бо-бо!" Так ушел из жизни Здарг, величайший из ученых планеты Вдаг, самый волевой, самый напористый, самый непреклонный. Ушел непреклонный в тот день, когда заколебался.
   Проклятая обязанность у биографов. Вынуждены мы описать смерть своего героя.
   Целый месяц Астрелла была в трауре: ни единой песни, ни кино, ни концертов, по ночам свет вполнакала. У женщин заплаканные лица, у мужчин нахмуренные. Даже молодожены были не очень счастливы в тот месяц.
   Астреллиты искренно любили Здарга. Ему были благодарны за избавление от скудной жизни на Вдаге, им восхищались как ученым и как мыслителем, без зависти признавали превосходство. Здарг был выше корысти и выше зависти. После смерти он стал эталоном добродетели.
   В разгаре траура начался суд над убийцами Здарга. Обвинялись трое: Гвинг и два его спутника, захваченные на космодроме. Удивляться тут нечему. Луч не пуля, на нем не написано, из какого ствола он вылетел. В сражении все водили лучом направо-налево, установить, кто именно скосил Здарга, было невозможно. Здарга любили. Считаться даже нечаянным убийцей никому не хотелось. Говорилось уже не раз, что астреллиты очень склонны к самообману. Они легко уговаривают себя, что виноваты другие: "Кто угодно, только не я".
   Охранники хором и по одиночке уверяли, что их лучеметы в этот момент бездействовали. Чей же работал? Видимо, лучемет беглецов. Так к обвинению в похищении Здарга было добавлено еще и обвинение в умышленном убийстве: дляки прятались за спину Здарга и в ярости убили его, видя неизбежность поражения.
   Выгораживая себя, дали нужные показания и спутники Гвинга. Испуганные до тошноты, не глядя в сердито гудящий зал, они каялись, проклиная зачинщика. И кто-то припомнил, будто бы Гвшзт говорил, что Здарга надо увезти силой, если он будет колебаться, что его присутствие — залог их безопасности.
   Стало быть, похитил, считал заложником, заложника убил.
   Только Гвинг не испугался. Сутулый и корявый стоял на помосте, сверлил единственным глазом враждебные лица. Он ничего не смягчал, ни на кого не сваливал, себя не выгораживал.
   Да, он хотел похитить ракету, чтобы бежать от своры эгоистов.
   Нет, Здарга не собирался похищать, но думал, что Здарг колеблется, сам будет благодарен, если его увезут силой. Нет, не считал Здарга заложником, но понимал, что присутствие Здарга — залог их безопасности, может, и говорил такие слова.
   Конечно, эти полупризнания были приняты за признание вины.
   И держался Гвинг вызывающе, почти грубо. Он оскорбил Ридду, оскорбил Бонгра, назвал его эстетствующим циником, а Ласаха — юродивым. И оскорбил всех талантов Астреллы, сказавши в заключительном слове:
   "Я ничего не прошу у вас, ханжи. Вы сами убили Здарга нечаянно, но убили бы его умышленно, если бы он повернул Астреллу назад. Все ваши словеса о чистоте и нравственности — болтовня, вы цените только свои тухлые домишки, вонючий ужин и мягкую постель. И меня вы убьете, потому что я ваша совесть, а совесть — неприятное чувство, раздражающее, жевать мешает спокойно".
   И крикливая совесть была уничтожена. Гвинга казнили, соучастники его отделались домашним арестом. Впрочем, через год их амнистировали.
   "Король умер!" За этим следует: "Да здравствует король!" Здарга похоронили, оплакали, отомстили, кто-то должен был занять его место. Ридда была законным заместителем, но Ридда отказалась. Она даже не явилась на общее собрание астреллитов, просила Бонгра зачитать ее послание. Ридда писала, что недостойна управлять Астреллой, потому что не сумела уберечь Здарга, подавлена и понимает свою вину. Вина же ее в том, что она допускала и даже поощряла длячество, вместо того чтобы вырвать самые корни этого ядовитого дерева. Корнем же длячества является, по ее мнению, творческое бесплодие, нескромный гигантизм, заменяющий недоступную бездари оригинальность. И Ридда настаивала, чтобы в дальнейшем гигантизм не допускался, чтобы даже в Устав Астреллы в параграф третий внесли слова: "Целью истинных талантов является прогресс науки… качественный, а не количественный".
   Поправка была принята охотно и без обсуждения. Половину присутствующих вообще не интересовал прогресс: качественный, количественный — какая разница? И только историки задним числом отмечают, что в этот день Астрелла окончательно встала на путь ограничительного развития. Талант превозносился по-прежнему, но тематика творчества направлялась в одну сторону. Нежелательными признавались количественные изобретения, то есть нужные для массового производства, для промышленности. Вся техника отбрасывалась.
   Один из моих редакторов заметил, что я тут должен был бы раздвоить повествование. Вероятно, в Звездном Шаре с его миллионами миров, тысячами и тысячами цивилизаций нашлись и такие, где история сложилась иначе: грубые и фанатичные дляки подавили чувствительных нутристов, казнили какую-нибудь другую Ридду, капитаном поставили другого Гвинга.
   Представьте себе, и я задал этот вопрос моему куратору в Звездном Шаре.
   — Не припомню, — сказал он. — Кажется, не было такого варианта. Пожалуй, и не могло быть. Ведь дляки хотели вернуться на Вдаг. Они и вернулись бы… и влились бы в общепланетную науку. У них не могло быть изолированной самостоятельной истории. За изоляцию стояли нутристы, те, которые могли творить в башне из слоновой кости. Вот они и отстояли изолированность своей космической летающей башни. А дляки ликвидировали бы ее.
   И в президенты Ридда предлагала убежденного изоляциониста — Ласаха. Имя это встретили овациями. Ласаха, мягкого, доброжелательного и снисходительного исполнителя просьб, любили все.
   Бонгр вытащил на трибуну упирающегося друга.
   — Я боюсь не оправдать вашего доверия, — негромко сказал он, глядя на толпу светлыми глазами. — Вы вручаете мне так много: и все имущество Астреллы, и судьбу стольких хороших талантов — это еще дороже. Я постараюсь распоряжаться наилучшим образом, так, чтобы все были счастливы. Какое нужно вам счастье, это мы обсудим с каждым в отдельности. Это хорошо, что вы все рядом. Я всегда полагал, что счастье можно дать только конкретному лицу, соседу, близкому. Далекий далеко, его не видишь, не чувствуешь, не слышишь возражений и поправок. Я всегда удивлялся тем, кто брался осчастливить всю планету Вдаг, но семье своей не дал счастья. Однако разрешите мне не теоретизировать, Позвольте приступить к делу…
   Все были в восторге. Мужчины кричали "ура!", женщины утирали слезы, восклицали в умилении: "Какой у нас хороший президент! Он гораздо лучше Здарга".