Страница:
Дело в том, что Вдаг переживал трудный период своей истории. Землю он миновал, к счастью. Хотя возможность такая виделась самым прозорливым.
За триллионы и триллионы километров от Вдага великий гражданин совсем иной планеты — Владимира Ильича Ленина я имею в виду, — говорил, что "надо бы написать для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили Землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь".
Обширную, щедрую Землю эти хищники не успели разбазарить: вмешалась революция и отобрала у капитализма одну, шестую планеты. Но на Вдаге история сложилась иначе. Представьте себе мир, где угроза, о которой говорил Ленин, стала реальностью, где ситуация 1913 года сохранялась еще несколько десятков лет. Ограбленная капиталистами Земля — это и есть Вдаг. Почему так случилось? Может быть, из-за иных соотношений воды и суши. Обширный и густонаселенный Вдаг был гораздо беднее минеральным сырьем. Горное дело оказалось там не в чести, металл добывали из растений, из водорослей, как йод у нас на Земле. Металла было мало, а хищников предостаточно; хищники рвали друг у друга металлоносы, металл тратили для оружия, затем топили и губили металл в драках. Наука не справлялась с проблемами металла, все популярнее становилась тенденция ограничительства, невозможности новых открытий. Специалисты твердили, что основное в науке уже найдено, объяснено, остались детали.
Считалось, что только ученый очень большого ранга — талант I или II категории может сделать существенное открытие.
Удел подавляющего большинства — распространение знаний, преподавание. Для преподавания и была построена описанная Здаргом иерархия. Таланты пишут учебники, знатоки толкуют их подающим надежды, те объясняют студентам бесспорные истины, проверенные временем.
А что делать такому, как Здарг?
Но продолжим выдержки из его юбилейной статьи: "Ученые феодалы были компетентны, даже полезны в узких рамках своего феода, но оказывались совершенно беспомощными перед широченными проблемами всей природы, всего мозга, всего организма, всего космоса. Они терялись, выходя на просторы мироздания, вселенную рассматривали со своей деревенской колоколенки, объясняли законы природы по обычаям своего провинциального закутка. Остеологи писали, что человек стареет из-за отложения солей в суставах, гелиологи объясняли войны солнечными пятнами, а гравитологи… к ним-то я попал. И попал в разгар сражения.
Битва шла за тяготение, за гравитационное ничье поле.
Всемирное, издревле известное, снабженное формулами тяготение еще не получило объяснения. Надел оказался спорным.
Неясно было, какой науке собирать с него дань. И претендовали на безраздельное владение две школы — оптическая и геометрическая.
В свое время оптики открыли и доказали, что свет и все остальные электромагнитные волны излучаются порциями — квантами. Отсюда был сделан вывод, что всякие волны вообще и всё виды энергии вообще должны передаваться порциями: электромагнитная энергия — фотонами, звуковая — фононами, тепловая — термонами, что существуют психоны, бионы, химоны, а также пласоны — кванты пространства, темпороны — кванты времени и, само собой разумеется, кванты тяготения — гравитоны.
Геометристы занимались геометрическими методами расчета, привыкли все изображать на графиках, мыслили графиками. Как известно, везде, где в процессе участвуют две величины (температура и объем, состав металла и твердость), можно изобразить их соотношения на плоском листе бумаги графически. Для трех величин требуются три координаты, тут нужен объемный график. Движение тела в пространстве зависит от четырех величин, четвертая — время. Движение надо бы изображать на четырехмерном графике. Геометристы и сделали вывод, что наш мир четырехмерен вообще. Почему же небесные тела движутся в нем не прямолинейно — по параболе, гиперболе, эллипсу? "Видимо, мир искривлен", — решили геометристы. Искривлен, и баста. Геометрия такая. И не нужны никакие силы, никакие гравитоны.
Идя в науку, я наивно полагал, что вступаю в армию искателей истины. На самом деле я был зачислен не в армию вообще, а в армию геометристов, в полк Льерля, таланта III категории, и получил конкретное задание: добыть факты для подкрепления позиции геометристов и для посрамления оптистов, в этом и был смысл моей темы. У противников наших не было веских фактов: гравитоны никто не обнаружил.
Но оптисты оправдывались отсутствием достаточно чувствительных приборов. Однако техника шла вперед, был запущен невиданный ульдатрон, и он мог бы зарегистрировать эти крамольные гравитоны. В том и состояла суть моего задания.
Я должен был математически доказать, что гравитоны обязаны проявиться на ульдатроне, но не проявляются, стало быть, их и нет вообще. И написать об этом двести страниц. И в награду за свое усердие получить звание подающего надежды с правом вести семинары по физической геометрии на младших курсах…" Так описывал, так оценивал Здарг свой реферат четверть века спустя. Но тогда, в молодости, он был преисполнен старания, благодарности, даже благоговения к Льерлю, допустившему его в святилище науки. Здарг работал ревностно. Он досрочно сдал все полагающиеся экзамены (Ридда упросила его не спорить с экзаменаторами об аксиомах науки), прочел и пересказал все причитающиеся статьи (комплименты по адресу Льерля Ридда вписала сама). Здарг вывел надлежащие формулы, доказал как дважды два, что гравитонов нет в природе, составил таблицы и графики, проверил плюсы, минусы и запятые, вычертил таблицы на миллиметровке, исправил описки машинисток на четырех экземплярах… и все это сделал на полгода раньше, чем полагалось. Он даже рвался защищать досрочно, как в студенческие времена, но Ридда удержала его. Как правило, молодые ученые не укладывались в сроки, писали просьбы об отсрочках, ссылаясь на необыкновенные находки и свое горячее желание проникнуть во все тонкости. Торопиться было бы недипломатично. Тут любая ошибка колола бы глаза: вот, мол, время было, пренебрег, поленился. Здаргу приходилось ждать бездельничая, а бездельничать он не умел и выдумал сам себе задание: посетить ульдатрон, на месте убедиться, что никаких гравитонов нет.
— А как же иначе? — спросит читатель.
Но дело в том, что ульдатрон находился не на Вдаге, а в космосе — на естественном спутнике, на их луне (позвольте и называть его Их-Луной). И хотя Их-Луна была покорена уже давно, хотя там уже имелись постоянные научные станции, даже ульдатрон был сооружен, этакая махина, все равно, посещение другого небесного тела еще не стало рядовой поездкой. И не всякого кандидата в подающие надежды посылали туда. Ведь и у нас на Земле не каждому пишущему про альпийскую складчатость дадут командировку в Альпы.
Здаргу было сказано: "Пишите на основании печатных материалов". Он так и писал. Однако время осталось, побывать в космосе было любопытно. И Ридда поддержала идею. Подумала, что на защите солидно прозвучит, если Здарг сможет сказать: "На основании личных наблюдений на Луне…" Бедняжка, если бы она знала, сколько волнений доставит ей эта солидность!
Итак, путешествие на Их-Луну. Здарг впитывает подробности, он переполнен впечатлениями. Пространные письма к Ридде насыщены деталями. Все кажется примечательным: упаковка в скафандр, билет с указанием габаритов и веса пассажира, перегрузка, невесомость, глобус Вдага с голубым бантом атмосферы. И вот, наконец, в третьем письме описание ульдатрона: "…Первое впечатление от Луны: какая же уныло мрачная, какая мертвенно неподвижная штука космос! Нигде на Вдаге — ни в какой пустыне, ни в каком океане — нет такого нудного однообразия. Щебень и ямки, валуны и ямы, скалы и кратеры, россыпь сухих камней. Горизонт куцый, равнина кажется пологим холмом, все холмы одинаковые. И на всем нашем пути от горизонта к горизонту шагают нудно-одинаковые Т-образные столбы, не то вешалки, не то виселицы. Это опоры "наигромаднейшего, наиточнейшего, наисовершеннейшего сооружения всех времен и народов" — ульдатрона. Шагают от горизонта к горизонту бетонные буквы, и в каждой дырка. И в дырки те, как пишут в популярных статьях, "словно труппа дрессированных тигров, прыгают невидимые рекордсмены мощности и точности", прыгают, прыгают, прыгают, чтобы в конце пути, сотни раз обежав стокилометровый манеж, "вонзить иглу в иглу".
Некоторая фривольность стиля на совести Здарга. Он еще чувствовал себя студентом, а студенты Вдага склонны к иронии, любят посмеиваться над напыщенной ученостью и возвышенными фразами. Возможно, это реакция на угнетающие порции угнетающе правильных сведений.
Но мне, биографу-переводчику, как раз и нужны были точные, "угнетающе правильные" факты, мне нужно перевести слово "ульдатрон", хотя бы объяснить, что это такое. К сожалению, журналисты больше распространялись о дрессированных тиграх, справочник же сообщал сухо, что "ульдатрон — это громоздкий, устаревшей конструкции инициатор, применявшийся на планетах звезды 5219 в таком-то веке дошаровой эры". С некоторой натяжкой инициатор можно перевести как ускоритель. Почему же ученые Вдага соорудили самый громадный ускоритель на своей луне?
В конце концов я докопался до первоисточника — до книги Ульда, конструктора ульдатрона, — и с удивлением обнаружил, что тут мне понятно каждое слово. Ульд сам и самым неученым языком разъяснял смысл своего открытия. Книга его называлась "КАЛИТКА В СКАЗКУ". Подразумевалось, что ульдатрон и есть эта калитка.
Для краткости привожу только оглавление:
Гл. 1. Два лица природы. Нет фасада без изнанки. Материя и антиматерия.
Гл. 2. Ульдатрон — фабрика второй природы.
Гл. 3. Атомы, любые и несуществующие.
Гл. 4. Вещество, любое и несуществующее.
Гл. 5. Организмы, любые и несуществующие.
Гл. 6. Разумные существа, любые и сверхсовершенные.
Код сапиенса. Какими мы хотим быть? Что после разума?
Я прослушал книгу (Гилик переводил мне) с увлечением; она была написана как роман, сверкающие идеи рассыпались там пригоршнями. И в елочном блеске их я, заинтересованный слушатель, не сразу заметил, как велика дистанция от калитки до сказки. В распоряжении Ульда был ускоритель, пусть необыкновенный, но только ускоритель, он создавал частицы любой массы и любого заряда — протоны, антипротоны, нейтроны, мезоны… Но от частиц к совершенным сапиенсам будущего— путь неблизкий. Представьте себе, что некий изобретатель азбуки расписывает всю заманчивость научных открытий, которые будут изложены его буквами. Буквы буквами, но ведь открытия еще сделать надо.
Понимал ли сам Ульд, как велика дистанция от калитки до сказки? Может, он был прожектером, увлекающимся энтузиастом, из тех, кто принимает желаемое за действительное.
В книге был портрет Ульда, я анаподировал его. Анапод показал мне благообразного пожилого человека, чисто выбритого, старательно одетого, с крахмальным воротничком, перламутровыми запонками. Лицо гладкое, пухловатое, глаза немножко прищурены, улыбка на сочных губах. На Земле я сказал бы про такого: "умный, хитроватый, умеет себя подать, ищет успеха, у женщин тоже, молодится…" Нет, не похож был Ульд на наивного прожектера.
Так неужели сам он не видит пропасти между мечтой и явью?
Разгадка нашлась в письмах Здарга. Ульд искал популярности не только у читателей, но и у молодых своих подчиненных, охотно беседовал с ними о том о сем в рабочее время, вольные мысли ронял. И новичок Здарг, еще преисполненный почтительного внимания к знаменитому Ульду, таланту I категории, вернейшему кандидату в посмертные гении, слово в слово пересказывал его рассуждения в письмах к Ридде.
Например:
1. "Природа похожа на кондитера, решившего поразить нас своим искусством. Торт, созданный им, велик и великолепен, но слишком велик, никто не в силах съесть его в одиночку. И ученые гости режут торт на куски, кому побольше, кому поменьше, кому с кремом, кому с марципанами, а кому и крошки-поскребышки. У каждого что-то есть на тарелке. Но великолепия нет ни у кого. Разрезали!"
2. "Не видеть леса за деревьями — нормальное свойство нашего зрения. И потому не стесняйтесь уверять: надо только дойти до опушки, а там тень, прохлада, в деревне отдохнем, молочка попьем. И не откровенничайте понапрасну о дебрях, чащах, мшистых трясинах, лежащих между опушкой и обещанной деревней. А иначе, кто же полезет с вами в чащобу? Вообще с места не сдвинутся".
3. "Быть или считаться — вот в чем вопрос. Быть великим или считаться великим? Судьба скуповата на блага: то и другое редко выдает в одни руки. Что же предпочтительнее? Быть и не считаться — полезнее для других. Не быть, но считаться — для себя полезнее, легче, безвреднее, приятнее. Только нужно слегка приглушить шепот совести, себя полюбить больше, чем ближнего и дальнего. Но это так естественно: себя любить больше".
Вот вам и весь Ульд: умница, резонер и циник. Отлично видит он всю нецелесообразность специализации, разрушающей великолепное единство природы. Но ему, Ульду, достался самый жирный кус, лично у него нет оснований бороться с иерархией. И он только фрондирует слегка, иронией щеголяет в беседах с молодежью. Отлично он знает, что от калитки мечтаний до вершины свершений длиннющий путь, знает, что сам он всего лишь проводник до ближайшего поворота, до опушки, что следующее поколение ученых заберется в чащу, завязнет в трясине, сойдет с его пути. Но "считаться" для Ульда дороже, чем быть. Он хочет считаться покорителем вершин, а не дорожным мастером первого километра. И пишет рекламную, скажем честно, "саморекламную книгу" об ульдатроновой калитке в волшебную сказку, дипломатично умалчивая, что это калитка не в фруктовый сад, а в непролазную чащу.
Осудим его? Но как мы увидим из дальнейшего, калитка все-таки вела к чудесам, правда не на прямом пути, а на боковой тропке, открытой Здаргом, а не Ульдом.
Ибо ульдатрон хотя и не стал вершиной мечтаний, но был вершиной техники своего времени. И в центре его, там, где "игла входила в иглу", действительно находился самый примечательный кубический миллиметр Вдага и его космических окрестностей с рекордными скоростями, рекордной плотностью, давлением, напряжением. Не удивительно, что в такой особенной точке могло и обнаружиться нечто особенное.
— Гравитоны? — переспросили Здарга миловидные девушки-операторы. — Обязательно есть гравитоны. Все притяжение нарушается. Пыль не оседает. Сами легче становимся. Чувствительно.
Здарг снисходительно высмеял богатое воображение девиц.
Тут же набросал колонку цифр, из которых следовало как дважды два четыре, что ульдатрон никоим образом не может заметно уменьшить притяжение.
— А мы чувствуем, — настаивали обиженные девушки.
Они даже пытались доказать свою правоту на опыте, эти отчаянные физички. Презирая лучевую опасность, выбегали к работающему ульдатрону, бросали пыль лопатами под центральную раму.
— Видите, повисла! Ага! То-то же! Чья взяла?
Здарг, однако, сомневался. В суматохе, гомоне и девичьем визге трудно было замерять метры и секунды. Тогда Здарг организовал более строгий опыт: поместил под ульдатрон бачок со ртутью, на ртуть поставил блюдце с зеркальцем, против него лампочку, то есть смастерил обычный осциллограф. И когда ульдатрон был запущен, световой зайчик сместился слегка.
Зайчик сместился! Сколько радикальных переворотов в науке, сколько величественных открытий начиналось с этого скромного события! Зайчик сместился! Это означало, что поверхность ртути чуть-чуть вздулась. Вздулась, потому что ульдатрон притягивал ртуть, создавая миллиметровый прилив.
Действительно уменьшал притяжение, еле заметно, но все-таки в миллиарды раз больше, чем полагалось бы.
За счет чего? Откуда взялась сверхкомплектная энергия? Здарг задумался. И чем больше он думал, тем непонятнее ему становилось то, что раньше казалось понятным.
Откуда вообще берется энергия тяготения?
Вероятно, читатель удивится: как это Здарг, специалист, автор реферата о гравитации, только накануне защиты задумался о таком кардинальном вопросе? Видимо, виновата сама постановка обучения в школе Льерля. Циник Ульд отлично понимал разницу между "быть" и "считаться". Льерль же не только считался, но и сам себя считал высшим судьей в вопросах тяготения, полагал, что ему ведомо о гравитации все, кроме маловажных деталей, а неизвестное ему вообще непознаваемо в принципе. Откуда берется энергия тяготения? Тут и спрашивать нечего. Геометрия пространства такова. Геометрия все определяет, дело науки только измерять ее, уточнять, шлифовать детали.
И когда Здарг наткнулся на неведомое в этом исхоженном участке, у него было ощущение счастливца, нашедшего клад в своей собственной спальне. Он жадно кинулся на работу с уверенностью, что Льерль и все население Вдага будут в восхищении.
Здесь, как и всякий автор, пишущий об ученых, я сталкиваюсь с непреодолимой трудностью.
Я знаю, что книги об ученых берут читатели двух категорий: с техническим мышлением и с антитехническим.
Первых интересует труд ученых. Им всегда кажется, что в биографии слишком мало чертежей и выкладок. Без цифр текст им кажется несерьезным, взятым с потолка.
Вторых интересует ученый как личность. Им важны только переживания, человеческие чувства. Этим читателям всегда кажется, что в книге слишком много науки, засилье цифр и терминов. Геометрия, гравитация, кому это нужно? Пусть автор изобразит чувства ученого, его любовь, надежды, горести. И пусть объяснит попутно, что такое гениальность: память, знание, трудолюбие, вдохновение или везение?
Но я, честно говоря, не представляю себе, как это рассказывать о заслугах мыслителя, не излагая его мыслей. Может быть, каждое событие описывать дважды: на левой странице для рассудительных, на правой — для эмоциональных читателей?
Когда-нибудь я так и сделаю.
А пока, натуры художественные, прошу вас пропустить ближайшие две странички. Поверьте мне на слово, что Здарг что-то такое понял важное, его однопланетцам неизвестное.
Вам же, физики-техники, я попробую изложить ход рассуждений Здарга. Если мое объяснение покажется странным или несуразным, простите великодушно. Значит, заблудился я в звездной науке, что-то переврал.
Итак, тяготение с точки зрения сохранения энергии.
Цифры беру наши — земные.
Если некое тело падает на Землю, откуда оно берет энергию? За счет чего накапливает скорость 11,2 км/сек? Никто не поднимал его в небо, а работа налицо — вырыта яма при падении.
Падающему телу сообщает энергию поле тяготения? Согласились? Но откуда берет энергию это поле?
Первое, что приходит в голову, поле — прирожденное.
У каждого атома от рождения малюсенькое поле. Когда сложилась планета, сложилось и общее поле — могучее.
Но арифметика опровергает это простецкое рассуждение.
Оказывается, поля атомов не складываются, а перемножаются. Общее поле двух тел больше, чем сумма их полей. И если наша Луна упадет на нашу Землю (а Их-Луна — на Вдаг), энергия общего поля будет больше, чем энергия поля Земли плюс поле Луны. И если Луна сожмется, просто уплотнится, утрясется, энергия ее поля тоже возрастет, хотя масса не прибавится ни на один грамм.
Вопрос остается открытым: откуда приходит энергия?
В принципе может быть два ответа: либо энергия притекает извне, неизвестно откуда, из пространства, выдавливается из физического вакуума, что ли; либо энергия выкачивается изнутри, из вещества, хотя бы за счет пресловутых 25 миллионов киловатт-часов, спрессованных в каждом грамме.
Здарг склонился бы в пользу первой, очень заманчивой гипотезы, если бы нашел на небе тела, энергия поля которых была бы больше энергии вещества, больше 25 миллионов киловатт-часов на каждый грамм. Но в великом небесном каталоге таких тел не нашлось. У Вдага (и у Земли) удельная энергия поля примерно в миллиард раз меньше, у звезд (и у нашего Солнца) в миллион раз меньше, у белых карликов — чемпионов плотности — в тысячи раз меньше. Даже однопроцентного поля не нашлось нигде.
Похоже на то, что небесные тела сами снабжают поля тяготения энергией за счет ущерба собственной массы. И чем крупнее тело, тем больше ущерб.
Не справедливо ли противоположное: если отнимать у тела часть массы, возникнет поле тяготения?
Возможно, именно это и делает ульдатрон.
Но тогда у Здарга в руках перспектива управления гравитацией.
И кто эту перспективу увидел? Вчерашний студент!
Здарг кинулся в работу, словно в воду с вышки прыгнул.
Проверки, перепроверки, справки, уточнения — новую теорию надо было примерить ко всем старым фактам. Здарг умел высыпаться за три часа, он работал и днем и ночью. Все равно диву даешься, сколько он провернул за считанные недели.
Кажется, что написать столько, просто под диктовку написать, невозможно. Похоже, что он вообще забыл про защиту. Но к счастью, не забыла верная Ридда. Она своевременно разослала тезисы, собрала отзывы, лично посетила всех влиятельных членов жюри и так называемых противников. Все было подготовлено заботливой Риддой, и на Их-Луну послана радиограмма с напоминанием: "Диспут в таком-то часу, не опоздай!" Здарг, увлеченный своими находками, ответил лаконично: "Буду. Привезу сюрприз!" Но Ридду, с ее обыденным мышлением, не насторожило слово "сюрприз". Она поняла по-своему: "Вероятно, умница Здарг нашел убедительное доказательство против гравитонов. Льерлю подготовлена приятная неожиданность".
И вот защита. На сцене с колокольчиком в руках благообразный председатель. Рядом Льерль — сухой, высокомерный, застегнутый на все пуговицы, чопорный. Тут же оппонент — толстый, с жирными губами, причмокивающими в ожидании банкета. Свою обязанность он выполнил, подготовил два замечания, микроскопические: о применении букв в формулах; теперь ждет награду за усилия. Члены жюри пьют чай в буфете, чтобы дружно проголосовать "за", когда кончится церемония.
Главное достоинство церемоний — краткость. Зная это, председатель скороговоркой произносит установленные обычаем самые необходимые слова: "выслушаем со вниманием…", "отнесемся с сочувствием к молодому абитуриенту, посвятившему себя благородному делу поисков чистой истины" и т.д.
Не забывает напомнить Здаргу, чтобы тот был краток, уложился в положенные пятнадцать минут. Затем абитуриент, взгромоздившись на кафедру, ерошит густые волосы, дергает себя за галстук, чтобы он съехал на сторону, и объявляет громогласно:
— Я повторять не буду, что написано в автореферате, это вы и сами читали. Нормальная ученическая работа. Там все правильно и ничего ценного для науки.
Председатель вопросительно смотрит на Льерля. Тот улыбается, снисходительно шепчет "молодо-зелено" и ногтем стучит по стеклу часов, дескать, пусть отговорит свое без помех, а что скажет — не имеет значения.
Здарг между тем трубным голосом своим излагал идеи, добытые на Луне: тяготение связано с ущербом массы, в поле тяготения энергия высвобождается, намечается путь к управлению гравитацией…
Льерль слушал, полузакрыв глаза, с сонным видом, руки сложил на животе, крутил большими пальцами. Но крутил все быстрее. Пока его беспокоила только формальная сторона.
Многие молодые сапиенсы на Вдаге воображают, что они сделают мировые открытия с кондачка. С возрастом это проходит. Но жалко, что этот зеленый юнец понес свою ахинею о всемирном открытии на защите, публично признался в легкомыслии. Тень бросает на руководителя — на Льерля.
Заметив, что пальцы крутятся все быстрее, председатель тронул колокольчик:
— Я попрошу вас держаться ближе к теме, абитуриент.
Здарг воззрился на него с недоумением:
— Но я же сказал, что тема моя ученическая, для серьезных ученых интереса не представляет. Сейчас я говорю о вещах гораздо более важных. Самая суть тяготения неизвестна, оно объясняется по аналогии, хотя аналогия, как известно, не доказательство. Электромагнитные силы передаются фотонами, отсюда сделан вывод, что силы тяготения обязаны передаваться гравитонами…
Льерль самодовольно улыбнулся. "Все в порядке: молодой новобранец обрушился на противника. Странноватую выбрал форму, но это даже и хорошо: внимание привлек".
— То же у геометристов, — продолжал Здарг. — Аналогия графическая. И комета, и артиллерийский снаряд движутся по параболе, но это же не означает, что комета выпущена из орудия. По прямым рельсам поезд идет прямо, на криволинейных заворачивает. Но это же не значит, что пространство криволинейно всюду, где тела движутся по кривой. И даже если криволинейно, надо еще спросить, какие силы его искривили, откуда пришла искривляющая энергия, какой лопатой выкопаны ямы тяготения. Не случайно геометристы просмотрели энергетику гравитации.
Председатель заерзал, Льерль покраснел, Ридда побледнела. Происходило неслыханное, почти святотатство. Молодой человек на трибуне покушался на основы основ, громил руководителя во время защиты. Назревал скандал. Неведомо как, телепатически наверное, слух о сенсации проник в буфет, коридоры, аудитории. Даже из соседних корпусов бежали любители зрелищ, злорадствуя: "А у Льерля-то! Провальчик! Наклад очка!" Председатель загремел колокольчиком:
За триллионы и триллионы километров от Вдага великий гражданин совсем иной планеты — Владимира Ильича Ленина я имею в виду, — говорил, что "надо бы написать для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили Землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь".
Обширную, щедрую Землю эти хищники не успели разбазарить: вмешалась революция и отобрала у капитализма одну, шестую планеты. Но на Вдаге история сложилась иначе. Представьте себе мир, где угроза, о которой говорил Ленин, стала реальностью, где ситуация 1913 года сохранялась еще несколько десятков лет. Ограбленная капиталистами Земля — это и есть Вдаг. Почему так случилось? Может быть, из-за иных соотношений воды и суши. Обширный и густонаселенный Вдаг был гораздо беднее минеральным сырьем. Горное дело оказалось там не в чести, металл добывали из растений, из водорослей, как йод у нас на Земле. Металла было мало, а хищников предостаточно; хищники рвали друг у друга металлоносы, металл тратили для оружия, затем топили и губили металл в драках. Наука не справлялась с проблемами металла, все популярнее становилась тенденция ограничительства, невозможности новых открытий. Специалисты твердили, что основное в науке уже найдено, объяснено, остались детали.
Считалось, что только ученый очень большого ранга — талант I или II категории может сделать существенное открытие.
Удел подавляющего большинства — распространение знаний, преподавание. Для преподавания и была построена описанная Здаргом иерархия. Таланты пишут учебники, знатоки толкуют их подающим надежды, те объясняют студентам бесспорные истины, проверенные временем.
А что делать такому, как Здарг?
Но продолжим выдержки из его юбилейной статьи: "Ученые феодалы были компетентны, даже полезны в узких рамках своего феода, но оказывались совершенно беспомощными перед широченными проблемами всей природы, всего мозга, всего организма, всего космоса. Они терялись, выходя на просторы мироздания, вселенную рассматривали со своей деревенской колоколенки, объясняли законы природы по обычаям своего провинциального закутка. Остеологи писали, что человек стареет из-за отложения солей в суставах, гелиологи объясняли войны солнечными пятнами, а гравитологи… к ним-то я попал. И попал в разгар сражения.
Битва шла за тяготение, за гравитационное ничье поле.
Всемирное, издревле известное, снабженное формулами тяготение еще не получило объяснения. Надел оказался спорным.
Неясно было, какой науке собирать с него дань. И претендовали на безраздельное владение две школы — оптическая и геометрическая.
В свое время оптики открыли и доказали, что свет и все остальные электромагнитные волны излучаются порциями — квантами. Отсюда был сделан вывод, что всякие волны вообще и всё виды энергии вообще должны передаваться порциями: электромагнитная энергия — фотонами, звуковая — фононами, тепловая — термонами, что существуют психоны, бионы, химоны, а также пласоны — кванты пространства, темпороны — кванты времени и, само собой разумеется, кванты тяготения — гравитоны.
Геометристы занимались геометрическими методами расчета, привыкли все изображать на графиках, мыслили графиками. Как известно, везде, где в процессе участвуют две величины (температура и объем, состав металла и твердость), можно изобразить их соотношения на плоском листе бумаги графически. Для трех величин требуются три координаты, тут нужен объемный график. Движение тела в пространстве зависит от четырех величин, четвертая — время. Движение надо бы изображать на четырехмерном графике. Геометристы и сделали вывод, что наш мир четырехмерен вообще. Почему же небесные тела движутся в нем не прямолинейно — по параболе, гиперболе, эллипсу? "Видимо, мир искривлен", — решили геометристы. Искривлен, и баста. Геометрия такая. И не нужны никакие силы, никакие гравитоны.
Идя в науку, я наивно полагал, что вступаю в армию искателей истины. На самом деле я был зачислен не в армию вообще, а в армию геометристов, в полк Льерля, таланта III категории, и получил конкретное задание: добыть факты для подкрепления позиции геометристов и для посрамления оптистов, в этом и был смысл моей темы. У противников наших не было веских фактов: гравитоны никто не обнаружил.
Но оптисты оправдывались отсутствием достаточно чувствительных приборов. Однако техника шла вперед, был запущен невиданный ульдатрон, и он мог бы зарегистрировать эти крамольные гравитоны. В том и состояла суть моего задания.
Я должен был математически доказать, что гравитоны обязаны проявиться на ульдатроне, но не проявляются, стало быть, их и нет вообще. И написать об этом двести страниц. И в награду за свое усердие получить звание подающего надежды с правом вести семинары по физической геометрии на младших курсах…" Так описывал, так оценивал Здарг свой реферат четверть века спустя. Но тогда, в молодости, он был преисполнен старания, благодарности, даже благоговения к Льерлю, допустившему его в святилище науки. Здарг работал ревностно. Он досрочно сдал все полагающиеся экзамены (Ридда упросила его не спорить с экзаменаторами об аксиомах науки), прочел и пересказал все причитающиеся статьи (комплименты по адресу Льерля Ридда вписала сама). Здарг вывел надлежащие формулы, доказал как дважды два, что гравитонов нет в природе, составил таблицы и графики, проверил плюсы, минусы и запятые, вычертил таблицы на миллиметровке, исправил описки машинисток на четырех экземплярах… и все это сделал на полгода раньше, чем полагалось. Он даже рвался защищать досрочно, как в студенческие времена, но Ридда удержала его. Как правило, молодые ученые не укладывались в сроки, писали просьбы об отсрочках, ссылаясь на необыкновенные находки и свое горячее желание проникнуть во все тонкости. Торопиться было бы недипломатично. Тут любая ошибка колола бы глаза: вот, мол, время было, пренебрег, поленился. Здаргу приходилось ждать бездельничая, а бездельничать он не умел и выдумал сам себе задание: посетить ульдатрон, на месте убедиться, что никаких гравитонов нет.
— А как же иначе? — спросит читатель.
Но дело в том, что ульдатрон находился не на Вдаге, а в космосе — на естественном спутнике, на их луне (позвольте и называть его Их-Луной). И хотя Их-Луна была покорена уже давно, хотя там уже имелись постоянные научные станции, даже ульдатрон был сооружен, этакая махина, все равно, посещение другого небесного тела еще не стало рядовой поездкой. И не всякого кандидата в подающие надежды посылали туда. Ведь и у нас на Земле не каждому пишущему про альпийскую складчатость дадут командировку в Альпы.
Здаргу было сказано: "Пишите на основании печатных материалов". Он так и писал. Однако время осталось, побывать в космосе было любопытно. И Ридда поддержала идею. Подумала, что на защите солидно прозвучит, если Здарг сможет сказать: "На основании личных наблюдений на Луне…" Бедняжка, если бы она знала, сколько волнений доставит ей эта солидность!
Итак, путешествие на Их-Луну. Здарг впитывает подробности, он переполнен впечатлениями. Пространные письма к Ридде насыщены деталями. Все кажется примечательным: упаковка в скафандр, билет с указанием габаритов и веса пассажира, перегрузка, невесомость, глобус Вдага с голубым бантом атмосферы. И вот, наконец, в третьем письме описание ульдатрона: "…Первое впечатление от Луны: какая же уныло мрачная, какая мертвенно неподвижная штука космос! Нигде на Вдаге — ни в какой пустыне, ни в каком океане — нет такого нудного однообразия. Щебень и ямки, валуны и ямы, скалы и кратеры, россыпь сухих камней. Горизонт куцый, равнина кажется пологим холмом, все холмы одинаковые. И на всем нашем пути от горизонта к горизонту шагают нудно-одинаковые Т-образные столбы, не то вешалки, не то виселицы. Это опоры "наигромаднейшего, наиточнейшего, наисовершеннейшего сооружения всех времен и народов" — ульдатрона. Шагают от горизонта к горизонту бетонные буквы, и в каждой дырка. И в дырки те, как пишут в популярных статьях, "словно труппа дрессированных тигров, прыгают невидимые рекордсмены мощности и точности", прыгают, прыгают, прыгают, чтобы в конце пути, сотни раз обежав стокилометровый манеж, "вонзить иглу в иглу".
Некоторая фривольность стиля на совести Здарга. Он еще чувствовал себя студентом, а студенты Вдага склонны к иронии, любят посмеиваться над напыщенной ученостью и возвышенными фразами. Возможно, это реакция на угнетающие порции угнетающе правильных сведений.
Но мне, биографу-переводчику, как раз и нужны были точные, "угнетающе правильные" факты, мне нужно перевести слово "ульдатрон", хотя бы объяснить, что это такое. К сожалению, журналисты больше распространялись о дрессированных тиграх, справочник же сообщал сухо, что "ульдатрон — это громоздкий, устаревшей конструкции инициатор, применявшийся на планетах звезды 5219 в таком-то веке дошаровой эры". С некоторой натяжкой инициатор можно перевести как ускоритель. Почему же ученые Вдага соорудили самый громадный ускоритель на своей луне?
В конце концов я докопался до первоисточника — до книги Ульда, конструктора ульдатрона, — и с удивлением обнаружил, что тут мне понятно каждое слово. Ульд сам и самым неученым языком разъяснял смысл своего открытия. Книга его называлась "КАЛИТКА В СКАЗКУ". Подразумевалось, что ульдатрон и есть эта калитка.
Для краткости привожу только оглавление:
Гл. 1. Два лица природы. Нет фасада без изнанки. Материя и антиматерия.
Гл. 2. Ульдатрон — фабрика второй природы.
Гл. 3. Атомы, любые и несуществующие.
Гл. 4. Вещество, любое и несуществующее.
Гл. 5. Организмы, любые и несуществующие.
Гл. 6. Разумные существа, любые и сверхсовершенные.
Код сапиенса. Какими мы хотим быть? Что после разума?
Я прослушал книгу (Гилик переводил мне) с увлечением; она была написана как роман, сверкающие идеи рассыпались там пригоршнями. И в елочном блеске их я, заинтересованный слушатель, не сразу заметил, как велика дистанция от калитки до сказки. В распоряжении Ульда был ускоритель, пусть необыкновенный, но только ускоритель, он создавал частицы любой массы и любого заряда — протоны, антипротоны, нейтроны, мезоны… Но от частиц к совершенным сапиенсам будущего— путь неблизкий. Представьте себе, что некий изобретатель азбуки расписывает всю заманчивость научных открытий, которые будут изложены его буквами. Буквы буквами, но ведь открытия еще сделать надо.
Понимал ли сам Ульд, как велика дистанция от калитки до сказки? Может, он был прожектером, увлекающимся энтузиастом, из тех, кто принимает желаемое за действительное.
В книге был портрет Ульда, я анаподировал его. Анапод показал мне благообразного пожилого человека, чисто выбритого, старательно одетого, с крахмальным воротничком, перламутровыми запонками. Лицо гладкое, пухловатое, глаза немножко прищурены, улыбка на сочных губах. На Земле я сказал бы про такого: "умный, хитроватый, умеет себя подать, ищет успеха, у женщин тоже, молодится…" Нет, не похож был Ульд на наивного прожектера.
Так неужели сам он не видит пропасти между мечтой и явью?
Разгадка нашлась в письмах Здарга. Ульд искал популярности не только у читателей, но и у молодых своих подчиненных, охотно беседовал с ними о том о сем в рабочее время, вольные мысли ронял. И новичок Здарг, еще преисполненный почтительного внимания к знаменитому Ульду, таланту I категории, вернейшему кандидату в посмертные гении, слово в слово пересказывал его рассуждения в письмах к Ридде.
Например:
1. "Природа похожа на кондитера, решившего поразить нас своим искусством. Торт, созданный им, велик и великолепен, но слишком велик, никто не в силах съесть его в одиночку. И ученые гости режут торт на куски, кому побольше, кому поменьше, кому с кремом, кому с марципанами, а кому и крошки-поскребышки. У каждого что-то есть на тарелке. Но великолепия нет ни у кого. Разрезали!"
2. "Не видеть леса за деревьями — нормальное свойство нашего зрения. И потому не стесняйтесь уверять: надо только дойти до опушки, а там тень, прохлада, в деревне отдохнем, молочка попьем. И не откровенничайте понапрасну о дебрях, чащах, мшистых трясинах, лежащих между опушкой и обещанной деревней. А иначе, кто же полезет с вами в чащобу? Вообще с места не сдвинутся".
3. "Быть или считаться — вот в чем вопрос. Быть великим или считаться великим? Судьба скуповата на блага: то и другое редко выдает в одни руки. Что же предпочтительнее? Быть и не считаться — полезнее для других. Не быть, но считаться — для себя полезнее, легче, безвреднее, приятнее. Только нужно слегка приглушить шепот совести, себя полюбить больше, чем ближнего и дальнего. Но это так естественно: себя любить больше".
Вот вам и весь Ульд: умница, резонер и циник. Отлично видит он всю нецелесообразность специализации, разрушающей великолепное единство природы. Но ему, Ульду, достался самый жирный кус, лично у него нет оснований бороться с иерархией. И он только фрондирует слегка, иронией щеголяет в беседах с молодежью. Отлично он знает, что от калитки мечтаний до вершины свершений длиннющий путь, знает, что сам он всего лишь проводник до ближайшего поворота, до опушки, что следующее поколение ученых заберется в чащу, завязнет в трясине, сойдет с его пути. Но "считаться" для Ульда дороже, чем быть. Он хочет считаться покорителем вершин, а не дорожным мастером первого километра. И пишет рекламную, скажем честно, "саморекламную книгу" об ульдатроновой калитке в волшебную сказку, дипломатично умалчивая, что это калитка не в фруктовый сад, а в непролазную чащу.
Осудим его? Но как мы увидим из дальнейшего, калитка все-таки вела к чудесам, правда не на прямом пути, а на боковой тропке, открытой Здаргом, а не Ульдом.
Ибо ульдатрон хотя и не стал вершиной мечтаний, но был вершиной техники своего времени. И в центре его, там, где "игла входила в иглу", действительно находился самый примечательный кубический миллиметр Вдага и его космических окрестностей с рекордными скоростями, рекордной плотностью, давлением, напряжением. Не удивительно, что в такой особенной точке могло и обнаружиться нечто особенное.
— Гравитоны? — переспросили Здарга миловидные девушки-операторы. — Обязательно есть гравитоны. Все притяжение нарушается. Пыль не оседает. Сами легче становимся. Чувствительно.
Здарг снисходительно высмеял богатое воображение девиц.
Тут же набросал колонку цифр, из которых следовало как дважды два четыре, что ульдатрон никоим образом не может заметно уменьшить притяжение.
— А мы чувствуем, — настаивали обиженные девушки.
Они даже пытались доказать свою правоту на опыте, эти отчаянные физички. Презирая лучевую опасность, выбегали к работающему ульдатрону, бросали пыль лопатами под центральную раму.
— Видите, повисла! Ага! То-то же! Чья взяла?
Здарг, однако, сомневался. В суматохе, гомоне и девичьем визге трудно было замерять метры и секунды. Тогда Здарг организовал более строгий опыт: поместил под ульдатрон бачок со ртутью, на ртуть поставил блюдце с зеркальцем, против него лампочку, то есть смастерил обычный осциллограф. И когда ульдатрон был запущен, световой зайчик сместился слегка.
Зайчик сместился! Сколько радикальных переворотов в науке, сколько величественных открытий начиналось с этого скромного события! Зайчик сместился! Это означало, что поверхность ртути чуть-чуть вздулась. Вздулась, потому что ульдатрон притягивал ртуть, создавая миллиметровый прилив.
Действительно уменьшал притяжение, еле заметно, но все-таки в миллиарды раз больше, чем полагалось бы.
За счет чего? Откуда взялась сверхкомплектная энергия? Здарг задумался. И чем больше он думал, тем непонятнее ему становилось то, что раньше казалось понятным.
Откуда вообще берется энергия тяготения?
Вероятно, читатель удивится: как это Здарг, специалист, автор реферата о гравитации, только накануне защиты задумался о таком кардинальном вопросе? Видимо, виновата сама постановка обучения в школе Льерля. Циник Ульд отлично понимал разницу между "быть" и "считаться". Льерль же не только считался, но и сам себя считал высшим судьей в вопросах тяготения, полагал, что ему ведомо о гравитации все, кроме маловажных деталей, а неизвестное ему вообще непознаваемо в принципе. Откуда берется энергия тяготения? Тут и спрашивать нечего. Геометрия пространства такова. Геометрия все определяет, дело науки только измерять ее, уточнять, шлифовать детали.
И когда Здарг наткнулся на неведомое в этом исхоженном участке, у него было ощущение счастливца, нашедшего клад в своей собственной спальне. Он жадно кинулся на работу с уверенностью, что Льерль и все население Вдага будут в восхищении.
Здесь, как и всякий автор, пишущий об ученых, я сталкиваюсь с непреодолимой трудностью.
Я знаю, что книги об ученых берут читатели двух категорий: с техническим мышлением и с антитехническим.
Первых интересует труд ученых. Им всегда кажется, что в биографии слишком мало чертежей и выкладок. Без цифр текст им кажется несерьезным, взятым с потолка.
Вторых интересует ученый как личность. Им важны только переживания, человеческие чувства. Этим читателям всегда кажется, что в книге слишком много науки, засилье цифр и терминов. Геометрия, гравитация, кому это нужно? Пусть автор изобразит чувства ученого, его любовь, надежды, горести. И пусть объяснит попутно, что такое гениальность: память, знание, трудолюбие, вдохновение или везение?
Но я, честно говоря, не представляю себе, как это рассказывать о заслугах мыслителя, не излагая его мыслей. Может быть, каждое событие описывать дважды: на левой странице для рассудительных, на правой — для эмоциональных читателей?
Когда-нибудь я так и сделаю.
А пока, натуры художественные, прошу вас пропустить ближайшие две странички. Поверьте мне на слово, что Здарг что-то такое понял важное, его однопланетцам неизвестное.
Вам же, физики-техники, я попробую изложить ход рассуждений Здарга. Если мое объяснение покажется странным или несуразным, простите великодушно. Значит, заблудился я в звездной науке, что-то переврал.
Итак, тяготение с точки зрения сохранения энергии.
Цифры беру наши — земные.
Если некое тело падает на Землю, откуда оно берет энергию? За счет чего накапливает скорость 11,2 км/сек? Никто не поднимал его в небо, а работа налицо — вырыта яма при падении.
Падающему телу сообщает энергию поле тяготения? Согласились? Но откуда берет энергию это поле?
Первое, что приходит в голову, поле — прирожденное.
У каждого атома от рождения малюсенькое поле. Когда сложилась планета, сложилось и общее поле — могучее.
Но арифметика опровергает это простецкое рассуждение.
Оказывается, поля атомов не складываются, а перемножаются. Общее поле двух тел больше, чем сумма их полей. И если наша Луна упадет на нашу Землю (а Их-Луна — на Вдаг), энергия общего поля будет больше, чем энергия поля Земли плюс поле Луны. И если Луна сожмется, просто уплотнится, утрясется, энергия ее поля тоже возрастет, хотя масса не прибавится ни на один грамм.
Вопрос остается открытым: откуда приходит энергия?
В принципе может быть два ответа: либо энергия притекает извне, неизвестно откуда, из пространства, выдавливается из физического вакуума, что ли; либо энергия выкачивается изнутри, из вещества, хотя бы за счет пресловутых 25 миллионов киловатт-часов, спрессованных в каждом грамме.
Здарг склонился бы в пользу первой, очень заманчивой гипотезы, если бы нашел на небе тела, энергия поля которых была бы больше энергии вещества, больше 25 миллионов киловатт-часов на каждый грамм. Но в великом небесном каталоге таких тел не нашлось. У Вдага (и у Земли) удельная энергия поля примерно в миллиард раз меньше, у звезд (и у нашего Солнца) в миллион раз меньше, у белых карликов — чемпионов плотности — в тысячи раз меньше. Даже однопроцентного поля не нашлось нигде.
Похоже на то, что небесные тела сами снабжают поля тяготения энергией за счет ущерба собственной массы. И чем крупнее тело, тем больше ущерб.
Не справедливо ли противоположное: если отнимать у тела часть массы, возникнет поле тяготения?
Возможно, именно это и делает ульдатрон.
Но тогда у Здарга в руках перспектива управления гравитацией.
И кто эту перспективу увидел? Вчерашний студент!
Здарг кинулся в работу, словно в воду с вышки прыгнул.
Проверки, перепроверки, справки, уточнения — новую теорию надо было примерить ко всем старым фактам. Здарг умел высыпаться за три часа, он работал и днем и ночью. Все равно диву даешься, сколько он провернул за считанные недели.
Кажется, что написать столько, просто под диктовку написать, невозможно. Похоже, что он вообще забыл про защиту. Но к счастью, не забыла верная Ридда. Она своевременно разослала тезисы, собрала отзывы, лично посетила всех влиятельных членов жюри и так называемых противников. Все было подготовлено заботливой Риддой, и на Их-Луну послана радиограмма с напоминанием: "Диспут в таком-то часу, не опоздай!" Здарг, увлеченный своими находками, ответил лаконично: "Буду. Привезу сюрприз!" Но Ридду, с ее обыденным мышлением, не насторожило слово "сюрприз". Она поняла по-своему: "Вероятно, умница Здарг нашел убедительное доказательство против гравитонов. Льерлю подготовлена приятная неожиданность".
И вот защита. На сцене с колокольчиком в руках благообразный председатель. Рядом Льерль — сухой, высокомерный, застегнутый на все пуговицы, чопорный. Тут же оппонент — толстый, с жирными губами, причмокивающими в ожидании банкета. Свою обязанность он выполнил, подготовил два замечания, микроскопические: о применении букв в формулах; теперь ждет награду за усилия. Члены жюри пьют чай в буфете, чтобы дружно проголосовать "за", когда кончится церемония.
Главное достоинство церемоний — краткость. Зная это, председатель скороговоркой произносит установленные обычаем самые необходимые слова: "выслушаем со вниманием…", "отнесемся с сочувствием к молодому абитуриенту, посвятившему себя благородному делу поисков чистой истины" и т.д.
Не забывает напомнить Здаргу, чтобы тот был краток, уложился в положенные пятнадцать минут. Затем абитуриент, взгромоздившись на кафедру, ерошит густые волосы, дергает себя за галстук, чтобы он съехал на сторону, и объявляет громогласно:
— Я повторять не буду, что написано в автореферате, это вы и сами читали. Нормальная ученическая работа. Там все правильно и ничего ценного для науки.
Председатель вопросительно смотрит на Льерля. Тот улыбается, снисходительно шепчет "молодо-зелено" и ногтем стучит по стеклу часов, дескать, пусть отговорит свое без помех, а что скажет — не имеет значения.
Здарг между тем трубным голосом своим излагал идеи, добытые на Луне: тяготение связано с ущербом массы, в поле тяготения энергия высвобождается, намечается путь к управлению гравитацией…
Льерль слушал, полузакрыв глаза, с сонным видом, руки сложил на животе, крутил большими пальцами. Но крутил все быстрее. Пока его беспокоила только формальная сторона.
Многие молодые сапиенсы на Вдаге воображают, что они сделают мировые открытия с кондачка. С возрастом это проходит. Но жалко, что этот зеленый юнец понес свою ахинею о всемирном открытии на защите, публично признался в легкомыслии. Тень бросает на руководителя — на Льерля.
Заметив, что пальцы крутятся все быстрее, председатель тронул колокольчик:
— Я попрошу вас держаться ближе к теме, абитуриент.
Здарг воззрился на него с недоумением:
— Но я же сказал, что тема моя ученическая, для серьезных ученых интереса не представляет. Сейчас я говорю о вещах гораздо более важных. Самая суть тяготения неизвестна, оно объясняется по аналогии, хотя аналогия, как известно, не доказательство. Электромагнитные силы передаются фотонами, отсюда сделан вывод, что силы тяготения обязаны передаваться гравитонами…
Льерль самодовольно улыбнулся. "Все в порядке: молодой новобранец обрушился на противника. Странноватую выбрал форму, но это даже и хорошо: внимание привлек".
— То же у геометристов, — продолжал Здарг. — Аналогия графическая. И комета, и артиллерийский снаряд движутся по параболе, но это же не означает, что комета выпущена из орудия. По прямым рельсам поезд идет прямо, на криволинейных заворачивает. Но это же не значит, что пространство криволинейно всюду, где тела движутся по кривой. И даже если криволинейно, надо еще спросить, какие силы его искривили, откуда пришла искривляющая энергия, какой лопатой выкопаны ямы тяготения. Не случайно геометристы просмотрели энергетику гравитации.
Председатель заерзал, Льерль покраснел, Ридда побледнела. Происходило неслыханное, почти святотатство. Молодой человек на трибуне покушался на основы основ, громил руководителя во время защиты. Назревал скандал. Неведомо как, телепатически наверное, слух о сенсации проник в буфет, коридоры, аудитории. Даже из соседних корпусов бежали любители зрелищ, злорадствуя: "А у Льерля-то! Провальчик! Наклад очка!" Председатель загремел колокольчиком: