Габриэль пришла в себя и протянула доктору руку.
– Попробую! – тихо промолвила она.
При других обстоятельствах Георг, вероятно, догадался бы, что происходит нечто необыкновенное, но весть о близком соседстве Габриэли совершенно нарушила его душевное равновесие: он с трудом сохранял внешнее спокойствие. К сожалению, Макс нисколько не считался с элегическим настроением друга, хотя прекрасно знал, в чем дело. Напротив, он беспощадно приставал к нему, под всевозможными предлогами стараясь снова вытащить его в сад.
– Да что мне делать в саду? – почти с досадой возражал Георг, – я ведь уже был там утром и вдоволь налюбовался прекрасным видом.
– Теперь ты должен полюбоваться выдумкой моего отца, – ответил Макс, – выдумкой, устроенной в твою честь. В виде исключения отец раз в жизни поступил практично. Ну, пойдем же! Ты будешь поражен!
На самом берегу озера возвышался маленький павильон, из которого открывался действительно чудный вид. Когда друзья подошли к беседке, Георг бросил беглый взгляд в окно.
– Там какие-то дамы, – сказал он.
– Ну да, – спокойно ответил Макс, – у Агнесы гости. Да вот и она.
Агнеса вышла из павильона и обменялась быстрым взглядом с мужем, который ловко пропустил своего друга вперед и, втолкнув его в беседку, запер за ним дверь.
– Теперь оба попались в ловушку, – с торжествующим видом обратился он к жене, – и горе Георгу, если он не выйдет оттуда женихом. Теперь дело за тем, чтобы устранить все, что могло бы им помешать. Собственно говоря, женатому человеку и отцу не пристало изображать стража при любовном свидании, но, принимая во внимание исключительность обстоятельств и мой старый опыт, я уж, так и быть, снизойду до этого. Отправляйся, Агнеса, и извести папу, что все удалось великолепно, что оба сидят взаперти, а я стою здесь, как ангел-хранитель, и выпущу из беседки только парочку обрученных – больше никого!
В павильоне в это время разыгралась короткая, но знаменательная сцена.
Ничего не подозревая, Георг перешагнул порог и даже не заметил, что дверь за ним закрылась и Макс остался в саду. Он вообще ничего не видел и стоял, как пригвожденный к полу, не сводя взора с женской фигуры, облокотившейся на подоконник.
Она нерешительно, почти испуганно обернулась.
Георг пришел в себя лишь тогда, когда увидел ее лицо.
– Габриэль! – вскрикнул он и рванулся было к ней, но тотчас опомнился и остановился. – Баронесса Гардер…
– Георг! – с кротким упреком перебила Габриэль. Его собственное имя в ее устах позвучало для него с прежней властной силой, он забыл свою сдержанность и медленно приблизился.
– Прости! Я не знал… не подозревал… как ты попала сюда?
Габриэль не отвечала, но в ее молчании уже крылась надежда, и Георг понял.
– Почему ты пришла? – со страстным нетерпением повторил он. – Габриэль, отвечай! Ты знала, что я здесь?
– Знала, – прозвучал тихий, но твердый ответ. Георг стоял совсем близко от любимой и даже не притронулся к ее руке. В его голосе дрожала тревога и бесконечная нежность, когда он проговорил:
– Габриэль! Это не первое наше свидание после того дня, когда мы стали чужими друг другу, и до сих пор твои глаза неизменно повторяли мне, что чужими мы навсегда и останемся. Можно ли прочесть в них другое?
И он прочел это «другое» во взгляде, обращенном на него.
– Георг, – сердечным тоном сказала Габриэль, – я причинила тебе горе. Ты знаешь, что нас разлучило, что стояло между нами целые годы. Я отняла у тебя счастье, заставила глубоко страдать. Я так хотела бы вернуть тебе утраченное… но в моей ли это власти?
Ему не пришлось отвечать: горячее чувство, с которым он прижал Габриэль к своему сердцу, без слов дало ей ответ.
И вот она опять в его объятиях и опять, как прежде, слышит его признание. Тогда она не знала бурного, всепоглощающего счастья, которое испытала потом в объятиях Арно, блаженства, вознесшего ее на самые светлые вершины бытия и подарившего в одно короткое мгновение счастьем целой жизни, чтобы потом заставить заплатить за него горем всей жизни! Теперь, вопреки прошлому, солнечный свет и тепло снова наполнили ее душу. Габриэль не была бы женщиной, если бы ее сердце не трепетало радостью от сознания, что она так глубоко, так верно любима, и не чувствовала бы, какое великое счастье – сделать счастливым другого.
Впереди, купаясь в солнечном блеске, сверкало широко раскинувшееся озеро, голубые горы уходили вдаль. И так же широко открывалась жизнь перед двумя молодыми людьми, только что заключившими союз. Все кругом было ясно, солнечно-ярко, – и все же на миг невеста ощутила какое-то дуновение… В ушах ее зазвучало журчание отдаленного ручья, в душе смутно промелькнула картина лунной ночи, и глаза, затуманившиеся набежавшими слезами, на мгновение перестали видеть солнечный свет. Габриэль чувствовала, что вернулась к жизни, к любви, но какой дорогой ценой!
– Попробую! – тихо промолвила она.
* * *
Что-то странное творилось в доме Бруннова в этот вечер. Сначала у доктора в его кабинете был какой-то разговор наедине с сыном, который произвел на Макса до такой степени ошеломляющее впечатление, что он бросился к отцу с бурными объятиями вроде тех, которыми душил когда-то папашу-советника. Затем молодой доктор имел такой же таинственный разговор в столовой наедине со своей женой, и оба вышли из комнаты взволнованные. После этого Агнеса куда-то исчезла и долго не показывалась, а ее муж в это время усердно занимал своего друга разговорами, ни на минуту не отпуская его от себя.При других обстоятельствах Георг, вероятно, догадался бы, что происходит нечто необыкновенное, но весть о близком соседстве Габриэли совершенно нарушила его душевное равновесие: он с трудом сохранял внешнее спокойствие. К сожалению, Макс нисколько не считался с элегическим настроением друга, хотя прекрасно знал, в чем дело. Напротив, он беспощадно приставал к нему, под всевозможными предлогами стараясь снова вытащить его в сад.
– Да что мне делать в саду? – почти с досадой возражал Георг, – я ведь уже был там утром и вдоволь налюбовался прекрасным видом.
– Теперь ты должен полюбоваться выдумкой моего отца, – ответил Макс, – выдумкой, устроенной в твою честь. В виде исключения отец раз в жизни поступил практично. Ну, пойдем же! Ты будешь поражен!
На самом берегу озера возвышался маленький павильон, из которого открывался действительно чудный вид. Когда друзья подошли к беседке, Георг бросил беглый взгляд в окно.
– Там какие-то дамы, – сказал он.
– Ну да, – спокойно ответил Макс, – у Агнесы гости. Да вот и она.
Агнеса вышла из павильона и обменялась быстрым взглядом с мужем, который ловко пропустил своего друга вперед и, втолкнув его в беседку, запер за ним дверь.
– Теперь оба попались в ловушку, – с торжествующим видом обратился он к жене, – и горе Георгу, если он не выйдет оттуда женихом. Теперь дело за тем, чтобы устранить все, что могло бы им помешать. Собственно говоря, женатому человеку и отцу не пристало изображать стража при любовном свидании, но, принимая во внимание исключительность обстоятельств и мой старый опыт, я уж, так и быть, снизойду до этого. Отправляйся, Агнеса, и извести папу, что все удалось великолепно, что оба сидят взаперти, а я стою здесь, как ангел-хранитель, и выпущу из беседки только парочку обрученных – больше никого!
В павильоне в это время разыгралась короткая, но знаменательная сцена.
Ничего не подозревая, Георг перешагнул порог и даже не заметил, что дверь за ним закрылась и Макс остался в саду. Он вообще ничего не видел и стоял, как пригвожденный к полу, не сводя взора с женской фигуры, облокотившейся на подоконник.
Она нерешительно, почти испуганно обернулась.
Георг пришел в себя лишь тогда, когда увидел ее лицо.
– Габриэль! – вскрикнул он и рванулся было к ней, но тотчас опомнился и остановился. – Баронесса Гардер…
– Георг! – с кротким упреком перебила Габриэль. Его собственное имя в ее устах позвучало для него с прежней властной силой, он забыл свою сдержанность и медленно приблизился.
– Прости! Я не знал… не подозревал… как ты попала сюда?
Габриэль не отвечала, но в ее молчании уже крылась надежда, и Георг понял.
– Почему ты пришла? – со страстным нетерпением повторил он. – Габриэль, отвечай! Ты знала, что я здесь?
– Знала, – прозвучал тихий, но твердый ответ. Георг стоял совсем близко от любимой и даже не притронулся к ее руке. В его голосе дрожала тревога и бесконечная нежность, когда он проговорил:
– Габриэль! Это не первое наше свидание после того дня, когда мы стали чужими друг другу, и до сих пор твои глаза неизменно повторяли мне, что чужими мы навсегда и останемся. Можно ли прочесть в них другое?
И он прочел это «другое» во взгляде, обращенном на него.
– Георг, – сердечным тоном сказала Габриэль, – я причинила тебе горе. Ты знаешь, что нас разлучило, что стояло между нами целые годы. Я отняла у тебя счастье, заставила глубоко страдать. Я так хотела бы вернуть тебе утраченное… но в моей ли это власти?
Ему не пришлось отвечать: горячее чувство, с которым он прижал Габриэль к своему сердцу, без слов дало ей ответ.
И вот она опять в его объятиях и опять, как прежде, слышит его признание. Тогда она не знала бурного, всепоглощающего счастья, которое испытала потом в объятиях Арно, блаженства, вознесшего ее на самые светлые вершины бытия и подарившего в одно короткое мгновение счастьем целой жизни, чтобы потом заставить заплатить за него горем всей жизни! Теперь, вопреки прошлому, солнечный свет и тепло снова наполнили ее душу. Габриэль не была бы женщиной, если бы ее сердце не трепетало радостью от сознания, что она так глубоко, так верно любима, и не чувствовала бы, какое великое счастье – сделать счастливым другого.
Впереди, купаясь в солнечном блеске, сверкало широко раскинувшееся озеро, голубые горы уходили вдаль. И так же широко открывалась жизнь перед двумя молодыми людьми, только что заключившими союз. Все кругом было ясно, солнечно-ярко, – и все же на миг невеста ощутила какое-то дуновение… В ушах ее зазвучало журчание отдаленного ручья, в душе смутно промелькнула картина лунной ночи, и глаза, затуманившиеся набежавшими слезами, на мгновение перестали видеть солнечный свет. Габриэль чувствовала, что вернулась к жизни, к любви, но какой дорогой ценой!