Она забыла о Хелле, но охранники, наполовину видимые сквозь неплотно прикрытую дверь, блокировали путь отступления. Он изумленно слушал, потому что сейчас он увидел новую Черную Марго.
   — Могу ли я быть всегда Принцессой Пегги? — промурлыкала она. — Я даже забыла… Да, Мартин Сейр мог остановить мой возраст, но он не смог остановить течение времени. Но Эйнар, ты был неправ, оттолкнув его предложение!
   — Видя тебя, Маргарет, я думаю, что, может быть, я был слишком умен. Молодость слишком приятная штука, чтобы растягивать ее на бесконечно долгий срок, а ты родилась меньше, чем сто лет назад. А что будет через следующие пятьдесят лет? Или в следующую сотню, если искусство Мартина Сейра сохранит свою силу? Какой ты будешь?
   Она покачала головой. Ее зеленые глаза были задумчивыми и печальными.
   — Не знаю, Эйнар. Не знаю.
   — Ладно, — сказал он тихо. — Я — стар, но зато я доволен. Интересно, можешь ли ты сказать то же самое о себе?
   — Я могла бы быть другой, Эйнар, если бы ты был с нами. Я могла бы полюбить тебя, Эйнар.
   — Да, — согласился он спокойно. — Я боялся этого и это было одной из причин, по которой я отказался. Ты видишь, я любил тебя, Маргарет, и я выбрал возможность перерасти пытку, чем растянуть ее. Это было болезненное ощущение — любить тебя. Оно захватывает всех нас когда-нибудь. «Охваченный пламенем» — так мы называем это. — Он слабо улыбнулся. — А кто-нибудь остался из тех, кто любил тебя, кроме меня?
   — Только Йоргенсен, — сказала она печально. — Если он еще не погиб, пытаясь выяснить секрет крыльев Древних. Но он обязательно погибнет.
   — Да, — сказал Олин сухо, — мои годы еще посмеются над их бессмертием.
   Он указал скрюченным пальцем на Хелла.
   — Зачем тебе нужен здесь мой юный друг?
   Ее глаза зажглись изумрудным блеском, и она вырвала свою руку из руки Старого Эйнара.
   — Я собиралась убить его.
   — Правда? Почему же?
   — Почему? — ее тон стал ледяным. — Потому, что он толкнул меня. Дважды.
   Старик улыбнулся.
   — Я бы не удивился узнав, что у него есть достаточные основания для этого, Маргарет. Если мне не изменяет память, я и сам не раз испытывал подобное желание.
   — Значит, хорошо для тебя, что ты не воплотил его в жизнь, Эйнар. Даже ты.
   — Без сомнения. Но я думаю, что мне следует попросить тебя, чтобы ты простила юного Хелла Тарвиша.
   — Ты, действительно, знаешь его имя? Он, действительно, твой друг.
   Старый Эйнар кивнул.
   — Я прошу тебя простить его.
   — Почему? — спросила Принцесса. — Почему ты думаешь, что твоего слова достаточно, чтобы спасти его?
   — Я до сих пор еще Олин, — сказал старик, встретившись с ее зелеными глазами своими водянисто-голубыми. — У меня до сих пор есть печать Хоакина.
   — Словно это может остановить меня!
   Но холодная ярость медленно исчезла из ее взгляда и ее глаза снова стали печальными.
   — Да, ты до сих пор Олин, Отец Энергии, — пробормотала она.
   Резким жестом она сунула оружие в кобуру.
   — Я снова прощаю его, — сказала она и затем тоном, который прозвучал до странности печально, проговорила. — Я думаю, что все равно не смогла бы убить его. Это моя слабость, но я не могу убить того, кто любит меня — слабость, которая когда-нибудь будет стоить мне жизни.
   Олин растянул губы в улыбке, схожей с оскалом черепа, и повернулся к молчащему юноше.
   — Хелл, — сказал он ласково. — Ты, должно быть, был рожден под счастливой звездой. Но если ты достаточно любопытен, послушай, что тебе скажет старый человек. — Его улыбка стала шире. — За западными горами есть очень сильные, очень редкие огромные кошки, которые называются львами, и о которых Мартин Сейр говорит, что они не с этого континента, а были привезены сюда Древними, которые держали их в клетках, смотрели на них и иногда дрессировали. Насчет этого я ничего не знаю, но я скажу тебе, Хелл
   — лучше попробуй дернуть льва за хвост, чем снова вызвать гнев Черной Марго. А сейчас — уходи отсюда.
   — Погоди, Хелл, — вмешалась Принцесса. — Мне все еще нужно рассчитаться с тобой.
   Она повернулась к Олину.
   — Куда ты направляешься сейчас, Олин?
   — В Н'Орлеан. У меня есть кое-какие знания, которые я хочу передать Йоргенсену. Я затосковал по Великому Городу.
   Он замолчал.
   — Я видел Хоакина. Селуи пал.
   — Я знаю. Я отправляюсь туда сегодня ночью, чтобы встретиться с ним.
   — Он послал своих представителей в Ч'каго.
   — Хорошо, — она загорелась. — Значит, снова будут битвы.
   Затем ее глаза стали мечтательными.
   — Я никогда не видела пресного моря, — добавила она задумчиво, — интересно, может ли оно быть таким же прекрасным, как голубой Залив рядом с Н'Орлеаном.
   Старый Эйнар покачал головой, растрепав тонкие седые волосы.
   — Когда будет конец всему этому, Маргарет? — спросил он тихо. — После того, как Ч'каго будет захвачен — куда вы отправитесь тогда?
   — Тогда на земли, лежащие севернее пресного моря и восточнее их. В Н'Йорк и все остальные города на побережье.
   — А затем?
   — Затем Южная Америка, я так думаю.
   — А затем, Маргарет?
   — Затем? Остается еще Европа, окутанная тайной, Азия, Африка — все земли, известные Древним.
   — А после всего этого?
   — После этого, — ответила она задумчиво, — мы сможем отдохнуть. Огненная судьба, ведущая Хоакина, наверняка, не заведет его за пределы мира.
   — Так значит, — сказал Олин, — ты собираешься покорить весь мир только для того, чтобы отдохнуть в конце пути. А почему не отдохнуть сейчас, Маргарет? Неужели ты собираешься преклонить свою голову на всем земном шаре?
   Ярость сверкнула в ее глазах. Она вскинула руку и ударила старика по лицу, но легко, потому что он продолжал улыбаться.
   — Глупец! — закричала она. — Тогда я сделаю так, что всегда будет война! Между мной и Хоакином, если в этом будет нужда или между мной и кем-то другим — кем угодно — лишь бы сражаться!
   Она на мгновение замолчала.
   — Оставь меня, Эйнар, — попросила она вяло. — Мне не нравятся вещи, которые ты пробудил во мне.
   Продолжая улыбаться старик направился к выходу. У двери он остановился.
   — Я увижусь с тобой перед тем, как умру, Маргарет, — пообещал он и был таков.
   Она последовала за ним до двери.
   — Сора! — крикнула она. — Сора! Я еду!
   Хелл услышал тяжелые шаги толстой Соры и через мгновение она появилась, неся котурны и пару блестящих перчаток. Она сразу же вышла.
   Медленно, словно нерешительно, Принцесса повернулась лицом к Хеллу, который все еще не позволял лучу надежды проникнуть в душу, потому что он слишком много испытал от Марго, чтобы поверить в ее обещание Старому Эйнару пощадить его. Хелл чувствовал лишь восхищение, которое она всегда вызывала в нем, впитывая глазами ее невероятные черные волосы, ее глаза цвета моря и ее неземную красоту.
   — Хелл, — сказала она ласково, — что ты думаешь обо мне сейчас?
   — Я думаю, что ты черное пламя, горящее холодом вокруг мира. Я думаю, ты одержима демоном.
   — И ты ненавидишь меня?
   — Я бы молился, если бы смог ненавидеть тебя?
   — Тогда смотри, Хелл. — Своими маленькими руками в перчатках она взяла его большие руки и положила на совершенном изгибе ее шеи. — Я даю тебе свою жизнь. Ты можешь только сжать свои могучие руки, и Черная Марго навсегда исчезнет из этого мира.
   Она замолчала.
   — Неужели я должна просить тебя?
   Он почувствовал, как расплавленный металл вливается в его руки от соприкосновении с ее кожей. Его пальцы стали твердыми, словно металлические прутья и всей силы их не хватило бы, чтобы поднять единое перышко или сжать мягкое горло, на котором они лежали. И глубоко, в изумрудном пламени пылающем в ее глазах, он снова увидел отблеск насмешки
   — мучительной, издевательской.
   — Ну, так что же? — спросила она, убирая его руки, но продолжая сжимать своими. — Значит, ты не ненавидишь меня?
   — Ты же знаешь, что нет, — простонал он.
   — А ты любишь меня?
   — Пожалуйста, — пробормотал он. — Неужели есть нужда снова мучить меня? Мне не нужны доказательства твоего превосходства.
   — Тогда скажи, что любишь меня.
   — Небеса, простят меня за это, — прошептал он. — Люблю!
   Она отпустила его руки и улыбнулась.
   — Тогда послушай меня, Хелл. Ты по-настоящему любишь Вейл и мало-помалу воспоминание померкнет перед реальностью. Вскоре в тебе ничего не останется от Черной Марго, а всегда будет Вейл. Я ухожу сейчас, надеясь, что мы никогда больше не встретимся, но… — тут ее глаза снова стали ледяными. — Я сначала должна рассчитаться с тобой.
   Она подняла свою руку в перчатке.
   — Это за твое предательство! — сказала она и яростно ударила его по правой щеке.
   Брызнула кровь, на щеке останутся шрамы, но он стоял неподвижно.
   — Это за твое насилие! — сказала она и серебряная перчатка вонзилась во вторую щеку.
   Затем ее глаза стали более ласковыми.
   — А это — прошептала она, — за твою любовь!
   Ее рука обняла его, ее тело прижалось к нему, ее удивительные губы обожгли губы Хелла. Он почувствовал, что на мгновение объят пламенем, и затем она исчезла. Вместе с ней — часть его души. Когда Хелл услышал стук копыт жеребца Эблиса под окном, он повернулся и медленно вышел из дома туда, где Вейл сидела, склонившись над телом отца. Она бросилась к нему, стерла кровь с его щек и странное дело, ее слова были не о смерти отца и не о спасении жизни Хелла, а о Черной Марго.
   — Я знаю, ты лгал, чтобы спасти меня, — прошептала она. — Я знаю, что ты никогда не любил ее.
   И Хелл, в котором не было фальши, прижал ее к себе и ничего не ответил.
   А Черная Марго мчалась на север к Селуи сквозь ночь. В небе перед ней мерцали тонкие тени, ведущие в бой армии призраков. Александр Великий, Атилла, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон и, ближе всех, царица Семирамида. Все могучие завоеватели прошлого. Где они, где их империи, где их кости? Далеко на юге были могилы людей, любивших ее. Всех, за исключением Старого Эйнара, который, словно серый призрак, бродил по миру в надежде найти покой.
   Сбоку от нее повернулся Хоакин Смит, словно хотел что-то сказать. Он посмотрел и промолчал. Он не привык видеть слезы на глазах и щеках Черной Марго 7.

КНИГА ВТОРАЯ
ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

1. НАКАЗАНИЕ — И ПОСЛЕ

   Томас Маршалл Коннор должен был умереть. Бормочущий голос тюремного капеллана неотвратимо усыплял его, вместо того, чтобы стимулировать его разум. Все казалось диким и невероятным для нормального человека. Через десять минут он должен отправиться на электрический стул, чтобы заплатить самую высокую цену за то, что он случайно убил человека голыми руками.
   Коннору — удивительно живому, жизнерадостному и здоровому парню — было всего двадцать шесть лет от роду. Он был талантливым молодым инженером. И вот он должен умереть. Зная это — он не волновался. Не было ничего призрачного в сером камне и холодных железных решетках камеры смертников. Не было ничего странного в разрезе на его левой штанине и выбритой точке на виске.
   Приговоренный внезапно обратил внимание на единство материальных вещей вокруг. Мир, который он покидал, был незыблемым и конкретным. Приближающиеся шаги охранника смертников глухо звучали в отдалении.
   Дверь камеры отворилась, и капеллан прекратил свое бормотание. Пассивно Томас Маршалл Коннор принял его благословение и спокойно встал между двумя охранниками для последней прогулки на своих двоих. Он оставался в состоянии отрешенности, когда его посадили на стул, привязали и подключили электроды. Томас услышал приглушенный шепот свидетелей и нервное торопливое царапанье карандашей репортеров. Он мог представить себе, что они пишут — «Закоренелый убийца»… «Совершенно не взволнован своей судьбой».
   Но все это, казалось, касалось кого-то другого.
   Он просто расслабился и ждал. Умереть так быстро и безболезненно было большим облегчением, после всего произошедшего. Томас даже не увидел, когда начальник тюрьмы подал сигнал. Потом была внезапная вспышка голубого света. И затем — вообще ничего.
 
   Значит, вот какова смерть. Медленный и величественный дрейф сквозь Стигийский водоворот — безвременное порождение Вечности.
   Спокойствие. Наконец тихое спокойствие и отдых.
   Но что это был за миг, когда блеснула вспышка далекого света, который зажегся и погас, словно звезда? Вскоре свет разгорелся снова и постепенно начал приближаться. Томас Маршалл Коннор стал медленно ощущать, что он снова существует? Чувства и память о себе самом слабо боролись, чтобы собраться в единое целое — и он пришел в себя, ощутив боль физической пытки.
   Раздался шум перепуганных голосов. Томас почувствовал приток свежего воздуха. Он снова ощутил свое тело. Он лежал спокойно, инертно, неподвижно. Но это не была неподвижность смерти. Сколько еще ему придется лежать?
   Когда испуганные голоса зазвучали снова, Коннор открыл невидящие глаза и уставился в черноту перед собой. Постепенно он начал видеть, хотя и не мог ничего понять. Чернота стала покоробленной, каменной поверхностью. Она находилась не далее, чем в двенадцати дюймах от его глаз — кривая и незаконченная, словно подземная часть стены.
   Свет превратился в лучик дневного света возле его правого плеча.
   Новое ощущение охватило его. Он чувствовал невероятный, кусающий холод. Не мороз зимнего ветра, а ужасную фригидность межгалактического пространства. Но он был на… точнее, в земле. Словно по его венам вместо крови бежала ледяная вода. Томас чувствовал себя совершенно измученным жаждой. Его тело было совершенно неподвижно, словно жил лишь мозг, а он был жестоко заключен внутри. Он ощутил растущий ужас от осознания этого факта.
   Затем, привлеченный шумом кричащего голоса и маленькой ногой, виднеющейся справа, он сделал невероятное усилие — и пошевелился. Раздался сухой, рвущийся, лопающийся звук — словно шелест старого пергамента — но без сомнения, его правая рука поднялась!
   От этого усилия он почувствовал слабость и тошноту. На какое-то время он застыл в неподвижности. Вторая попытка прошла легче. После новой, бесконечно долгой борьбы, его ноги начали подчиняться мозгу. Томас снова лежал неподвижно. Он совсем устал. Собрав остатки последних сил, он попытался выбраться из могилы.
   Сейчас Томас знал, где находится. Он лежал в том, что осталось от его могилы. Как и почему все так произошло, он не знал. Об этом будет время подумать.
   Со всеми оставшимися силами, Томас уцепился за край могилы и передвинул свое тело вправо. Только тонкая полоска земли и камень блокировали ему путь наверх. Когда он плечом ударил по полоске земли, она скатилась вниз миниатюрной лавиной.
   Ослепляющий свет был для Коннора словно агония. Возбужденные голоса загалдели.
   — Т мумья! — звонко закричал детский голос. — Т снова мумья.
   Коннор, тяжело дыша от усталости, из последних сил выбирался из дыры, и каждое движение вызывало звук, похожий на шуршание бумаги. И внезапно он оказался свободен! Последние комья земли свалились вниз и Томас перекатился, чтобы неподвижно застыть на склоне небольшого холма.
   Он увидел, что эрозия проделала отверстие в его могиле — или что там это было — и открыла ему путь на волю. Его взгляд был до странности расплывчатым, но он обратил внимание на полудюжину маленьких фигур, стоящих вокруг него полукругом и в любую секунду готовых убежать.
   Дети! Дети в странной модернистской одежде ярких цветов, но тем не менее, человеческие дети, которые смотрели на него с широко открытыми ртами и выпученными глазами. Их изумленные лица херувимов превратились в маски неподдельного ужаса.
   Внезапно вспомнив о страхах, которые он переживал в своем детстве. Коннор был удивлен, что они не разбежались. Он приподнялся на руке и сделал отчаянную попытку заговорить. Это была первая попытка использовать свой голос, но он обнаружил, что не может говорить.
   Колдовство, парализовавшее детей, внезапно было разрушено. Один из них издал отчаянный крик:
   — А-а-а! Т спекер!
   В панике, вызванной этим криком, вся группа резко повернулась и бросилась врассыпную. Дети исчезли за склоном оплывшего холма и Коннор остался в жутком одиночестве. Он застонал из глубин отчаяния и был изумлен, услышав звук, выходящий из его потрескавшихся, пересохших губ.
   Коннор внезапно обнаружил, что он совершенно нагой — его саван давным-давно превратился в пыль. В это же самое мгновение осознание того, что это значит, пришло к нему, и он в ужасе уставился на свое тело. Кости! Ничего кроме костей, покрытых грязной, цвета пергамента, кожей!
   Кожа так плотно прилегала к его скелету, что даже структура костей была видна сквозь нее. Он видел сочленения на пальцах, коленях, ногах. Пергамент кожи потрескался, словно древняя Китайская ваза, ясно обозначая возраст. Он стал ужасом, вышедшим из могилы. Коннор чуть не потерял сознание, поняв это.
   Через какое-то время Томас попытался подняться. Обнаружив, что не в состоянии этого сделать, он принялся ползти — мучительно и трудно — к луже, оставшейся с прошлого дождя. Добравшись до нее, он коснулся губами поверхности, не обращая внимания на качество воды в луже, и принялся сосать жидкость, пока у него не зазвенело в ушах.
   Через мгновение слабость прошла. Он почувствовал себя несколько лучше. Его дыхание уже меньше обжигало его увлажненный рот. Взор постепенно очистился, и он, нагнувшись над маленьким бассейном, стал рассматривать свое отражение. Голова была похожа на череп — лицо с губами так плотно лежащими над зубами, что это больше походило на маску смерти.
   — О Боже! — воскликнул он и его голос был похож на карканье больного ворона. — Что случилось? Где я?
   В его сознании вертелась мысль, что было нечто странное в том, что он появился из могилы в виде живого призрака. Коннор посмотрел вверх.
   Небо было голубым, по нему парили белоснежные облачка. Солнце сияло так, что Коннор подумал, что оно никогда не сияло так раньше. Трава была зеленой. Земля была обычной землей. Все было нормальным, земным. Все было так, как должно было быть, но была какая-то странность, пугающая его. Инстинктивно он понимал, что здесь чего-то нет.
   Это было не потому, что он не смог узнать окрестности. У него не было сил исследовать их. К тому же, он не знал, где его похоронили. Это был инстинкт возвращения домой, которым в разной степени обладают животные. Его чувство времени остановилось после включения электрического рубильника
   — как давно назад? Каким-то образом, лежа под теплыми лучами солнца, он ощущал себя чужаком в этой стране.
   — Потерян! — и он заплакал, как ребенок.
   Через какое-то время, пока он лежал неподвижно, Коннор обратил внимание на приближающиеся шаги. Он повернул голову и поглядел в ту сторону. Группа мужчин, которую вел ребенок, медленно приближалась к нему. Они были одеты в яркие цветные рубашки — красные, голубые, фиолетовые — и странные бесформенные штаны, заканчивающиеся у косточек довольно экзотическим образом.
   С отчаянным приливом энергии Коннору удалось стать на колени. Он протянул молящую руку, похожую на лапу скелета.
   — Помогите! — прошептал он отчаянно и хрипло.
   — Отон! — раздался звонкий детский голос. — Т спекре. Т мертвый.
   Один из мужчин подошел ближе и перевел взгляд с Коннора на зияющую дыру в склоне.
   — Что такое? — спросил он.
   Коннор смог только повторить свою просьбу о помощи.
   — Нболен, — мрачно заявил второй мужчина. — Спящик, а?
   Послышался шепот совещания между мужчинами в ярких одеждах, с мягкими, до странности, женственными голосами.
   — К Эвани! — решил один из них. — К Эвани, влшебнице.
   Они быстро собрались вокруг, и осторожно приподняли Коннора. Он держался в сознании, когда они свернули на желтую дорогу. Затем черная пустота поглотила его.
   Когда он пришел в себя снова, то обнаружил, что находится в комнате, лежащий на чем-то, вроде мягкой кровати. У него было смутное воспоминание о девичьем лице с волосами цвета бронзы и чертами, словно у ангелов Рафаэля, склонявшейся над ним. Что-то теплое и сладкое, вроде глицерина, потекло ему в горло.
   Затем, под шепчущий аккомпанемент искаженного английского, он погрузился в благословенные объятия глубокого сна.

2. ЭВАНИ, ВОЛШЕБНИЦА

   Последовало чередование сна и пробуждения, с невероятной болью и жуткой тошнотворной слабостью. Слышались голоса, бормочущие, неясные, неразборчивые слова, которые казались, до странности, знакомыми.
   И вот, однажды летним утром, он полностью пришел в сознание. Птицы щебетали; где-то в отдалении смеялись дети. Наконец, с ясным сознанием, он лежал на роскошном диване, не зная, куда он попал, кто он такой. Потому что ничего из того, что Коннор видел, не могло подсказать ему — ни где он, ни кто он такой.
   Первым, что привлекло его внимание, была его правая рука. Покрытая тонкой, как бумага, кожей, невероятно костлявая, она лежала, словно рука смерти, на розовом покрывале. Кожа была настолько прозрачной, что цвет покрывала, казалось, просвечивал сквозь нее. Коннор не мог поднять руку. Только дрожь ужасных пальцев подтвердила, что рука слушается приказаний тела.
   Сама комната была совершенно незнакома в своей почти величественной простоте интерьера. Здесь не было ни картин, ни украшений. Только несколько стульев из металла, похожего на алюминий, блестящий серебристый стол, на котором лежало несколько старых потрепанных альбомов, массивный сервант, напротив стены канделябр, прикрепленный цепью к потолку.
   Коннор попытался позвать кого-нибудь. Из горла вырвался хриплый кашель.
   Ответ был удивительно быстрым. Мягкий голос спросил:
   — Ктты? — в самое ухо, и он с трудом повернул голову, чтобы встретиться глазами с девушкой с волосами цвета бронзы, сидящей рядом с ним. Она мягко улыбнулась.
   Она была одета в странные бесформенные штаны, доходящие до лодыжек и ярко зеленую рубашку, с закатанными рукавами. Ее костюм был похож на одежду мужчин, принесших его сюда.
   — Ктты? — мягко повторила она.
   Он понял.
   — О! Я… гм… Томас Коннор, конечно.
   — Откда?
   — Из Сент Луиса.
   — Селуи? Эт' длеко.
   Далеко? Где же он был? Внезапно часть памяти вернулась к нему. Приговор, Рут, этот катастрофический эпизод с электрическим стулом. Рут! Желтоволосая девушка, которую он когда-то любил, и которая стала его женой
   — девушка, которая холодно предала его, и он убил человека, которого она любила.
   Смутные воспоминания начали возвращаться и он вспомнил, как обнаружил ее в объятиях другого, в самом разгаре их медового месяца; и его горькое чувство, что человек, которого он называл своим другом, похитил у него Рут. Ярость охватила его, словно пламя, и ослепила, и когда скорая битва была закончена, мужчина лежал, скорчившись на зеленой подстилке террасы, со сломанной шеей.
   За это его казнили на электрическом стуле. Он был привязан к этому креслу!
   Затем… затем ниша на холме. Но как… как? Неужели произошло какое-то чудо и он пережил сжигающее напряжение? Должно быть так, и ему следует расплачиваться!
   Он отчаянно пытался подняться.
   — Я должен уйти отсюда! — пробормотал он. — Выйти, я должен выйти! — Новая мысль. — Нет! Я ведь официально мертв. Они не могут тронуть меня сейчас; в этой стране нет повторной кары. Я в безопасности!
   В соседней комнате зазвучали голоса.
   — З Селуи, — сказал мужской голос. — Давно так.
   — Ну, — сказал другой. — Н дачно жив — счасливц! Бдет богат!
   Для него это ничего не значило. Он с огромным усилием поднял руку; она блестела на свету, смазанная каким-то маслом. Трещин на коже больше не было и призрак мяса уже покрыл кости. Его тело возвращалось к нему.
   Он ощутил сухость в горле. Он сделал глубокий вдох, закончившийся резким кашлем.
   — Могу я попросить немного воды? — спросил он девушку.
   — Н-н-н! — Она покачала головой. — Н воды. Нмного ликета?
   — Ликета? — Должно быть, напиток, решил он.
   Коннор кивнул и выпил чашку густой жидкости, которую девушка поднесла к его губам.
   Он улыбнулся, поблагодарив, и она снова села рядом с ним. Он удивлялся — куда его занесло, что за странное место — с экзотической одеждой и странным испорченным английским.
   Его глаза остановились изучающе на своей сиделке; даже если она была какой-то иностранкой, то она была невероятно красива — с бронзовыми волосами, сверкающими поверх изумрудного костюма.
   — Мжно гворить, — сказала она в конце-концов, словно давая разрешение.
   Он не стал раздумывать.
   — Как вас зовут?
   — Й Эвани Сейр. Эвани, Влшебница.
   — Эвани, Волшебница! — повторил он. — Очаровательное имя… Эвани. А почему Волшебница? Вы предсказываете судьбу?
   Вопрос озадачил ее.
   — Н'пнятно, — пробормотала она.
   — Я имею в виду, чем вы занимаетесь?
   — Влшебством. — И увидев его изумленный взгляд она сказала. — Дать силу — сделать хорошо.
   Она коснулась его высохшей руки.
   — Но ведь это медицина, наука. Не волшебство.