Страница:
От того, как протекает диалог продуктивности и застоя (стремления и покоя, новаций и традиций, изменчивости и постоянства), зависит то, с каким чувством мы войдем в следующую, последнюю стадию развития.
После 65 лет: интеграция – отчаяние. На этой стадии мы воспринимаем мир гораздо шире, чем раньше. Дорожим семьей и детьми, получаем удовольствие от поздравлений с бывшей работы: помнят – значит и ценят. Но принадлежим уже не им, а человечеству – чувствуем себя его частью. Даже воинствующие атеисты в это время могут задумываться о существовании Бога – не из страха и желания выторговать себе местечко в раю, а как бы вкладывая в Его уста собственный вопрос к себе: «Как жил? Что сделал в жизни?» Можно, конечно, посетовать на болезни и покряхтеть, но, как говорят мои пациенты в свои и 80, и 90, иногда мило смущаясь при этом: «Знаете, доктор, а душа не стареет».
В отличие от Э. Эриксона с его «возрастами жизни» Д. Левинсон говорит о «сезонах жизни» (ребенок-подросток, ранняя взрослость, средняя взрослость и поздняя взрослость) и кризисах перехода от сезона к сезону.
Кризис ранней взрослости (17–22 года). Мы окончательно оставляем детство и закладываем основы жизни во взрослом мире. Этот переход ведет к формированию Мечты – образа идеальной жизни, ориентируясь на который мы совершаем наши выборы и принимаем решения.
Кризис тридцатилетия (28–33 года). Становится ясно, что выстроенная в ранней молодости структура жизни не очень согласуется с реальностью. А время не ждет – надо окончательно входить во взрослую жизнь. Пора успокоиться, стабилизироваться, остепениться, угомониться, отбросить лишнее и сосредоточиться на главном.
Кризис среднего возраста (40–45 лет) – время реорганизации жизни. Воздушный шар Мечты теряет упругость, из него понемногу уходит тянувший в небеса газ молодости. Приходит понимание того, что достижение целей, которые мы перед собой ставили, не приносит столько удовлетворения, сколько от него ждали, да и едва ли эти цели полностью достижимы. Накоплен опыт не только успехов и счастья, но и утрат и разочарований. Изменяется переживание бытия – мы переходим из «жизни после рождения» в «жизнь до смерти». Или, как сказал А. Кушнер: «Жизнь кончена, а смерть еще не знает об этом. Паузу на что употребим?» Потом, когда этот кризис уже позади, оказывается, что слово пауза было ошибкой – ба, да мы живем, а не коротаем время до смерти!
Левинсоновские «сезоны жизни» не получили полного подтверждения в психологии. Кризис среднего возраста отмечается не так часто, как он утверждал. У женщин чаще выражен кризис тридцатилетия, чем кризис среднего возраста. Но если не ждать, что все в человеческой жизни можно измерить одной линейкой, то придется сказать, что в «сезонах жизни» много правды, открывающейся в общении и живом наблюдении, а не в показателях тестовых шкал.
Говорят, что никто не может пройти невредимым сквозь время. Отметины времени много рассказывают о человеке. Мы не можем обойти законы времени и возраста, но ни один из них не описывает полностью его, ее, вас, меня. Кто-то и в 60 – глубокий старик, а кто-то встречает свое столетие стихами:
Я в мире и мир во мне
Внутренние карты
Глядя на другого
Толкование поведения и восприятие себя
После 65 лет: интеграция – отчаяние. На этой стадии мы воспринимаем мир гораздо шире, чем раньше. Дорожим семьей и детьми, получаем удовольствие от поздравлений с бывшей работы: помнят – значит и ценят. Но принадлежим уже не им, а человечеству – чувствуем себя его частью. Даже воинствующие атеисты в это время могут задумываться о существовании Бога – не из страха и желания выторговать себе местечко в раю, а как бы вкладывая в Его уста собственный вопрос к себе: «Как жил? Что сделал в жизни?» Можно, конечно, посетовать на болезни и покряхтеть, но, как говорят мои пациенты в свои и 80, и 90, иногда мило смущаясь при этом: «Знаете, доктор, а душа не стареет».
Мыльная опера. Старики уже в мыле.
Серия 224. А о чем – позабыли.
Плюются, говорят, мол, такая зараза.
Но аккуратно смотрят в день по два раза.
Новости мира разучивают по телеканалам.
Одно и то же. Господи, сколько можно?!
Вранье в упаковке, вразвес и навалом.
Без этого как? Но не так же безбожно!
Стареющие дети позванивают исправно.
Прошлое отдается эхом в глохнущем слухе.
И жизнь перетекает в небытие плавно
Под дудочку ангела в обличье случайной мухи.
Хохлятся на скамейках. Сплетничают, глазеют.
Расходятся с оглушительным суставным треском.
Стыдятся сознаться в том, что душа не стареет.
А глаза играют семнадцатилетним блеском.
Смерти мы боимся, пока молоды, пока еще нет ощущения выполненного предназначения в жизни, пока много планов, пока за спиной подрастающие дети. Опыт работы с пожилыми и старыми людьми позволяет утверждать, что страх смерти – самый редкий страх у них. Их отчаяние – не столько от страха собственно смерти, сколько от невозможности смириться с ощущением, что уже не помогаешь детям, а нуждаешься в их помощи, что чего-то важного в жизни не успел и можешь уже никогда не успеть. Это горько. Но когда человек сам или с помощью психолога проделывает нелегкую работу горевания по этой утрате, он приходит к мудрости – спокойной заботе о жизни перед лицом смерти.* * *
Годы уходят, сдаваясь усталости,
Хрусту сухого коленного хвороста…
Только душа, неподвластная старости,
Не затихает в объятиях возраста.
Мудрость эта может быть немного озорной и чуть ироничной, как у Карла Витакера:
Да разве я о смерти говорю?
О жизни, что похожа на зарю,
Поскольку хороша и мимолетна.
Об этом все поэмы и полотна.
Сначала – утро, яркая денница,
Потом – закат, вечерняя заря,
А после прожитое долго снится,
Тысячелетья тлея и горя…
Про смерть – в разгаре жизни говорится.
Когда же впрямь дыханьем ледяным
Повеет на тебя неотвратимо,
Захочется взглянуть поверх и мимо,
Чтоб слабый разум укрепить иным.
Припомнить осень давнюю, рассвет
И тишину, какой в помине нет,
Картавый стон тетеревиных веток.
Какая свежесть, музыка и страсть!
…Когда в сырую землю станут класть,
Ты будешь улыбаться напоследок.
Ян Гольцман
Кто-то сказал, что юность – такое прекрасное время жизни, что стыдно тратить его в юности. Я бы добавил сюда свое недавнее открытие, что старость – такое прекрасное время, что стыдно ждать его так долго! …Одна причина тому – свобода от всевозможных страхов… Чувство защищенности в пожилом возрасте происходит от того, что все до лампочки. Другие люди имеют право на убеждения, но их убеждения не могут заставить меня чувствовать себя неловко или меняться. Мне нравится моя жизнь, и я могу сидеть и наслаждаться ее течением… Юность – это кошмар сомнений; средний возраст – утомительный, тяжелый марафон; пожилой возраст – наслаждение хорошим танцем (быть может, коленки хуже сгибаются, но темп и красота становятся естественными, невымученными). Старость – это радость. Этот возраст знает больше, чем говорит. Он не так уж и жаждет говорить. Жизнь просто для того, чтобы жить.Описанные Э. Эриксоном восемь возрастов человека свободно перетекают один в другой, если кризис каждого из них разрешен положительно. Отрицательные разрешения кризисов (недоверие, чувства стыда, вины, неполноценности, неопределенности, изоляции, застоя, отчаяния) и незавершенность стадий изменяют личность, накапливая все большее количество проблем, которые мы пытаемся разрешить в дальнейшей жизни. Это никогда не поздно, хотя может оказаться нелегким делом. Мужество решиться на это открывает дорогу к мудрости.
В отличие от Э. Эриксона с его «возрастами жизни» Д. Левинсон говорит о «сезонах жизни» (ребенок-подросток, ранняя взрослость, средняя взрослость и поздняя взрослость) и кризисах перехода от сезона к сезону.
Кризис ранней взрослости (17–22 года). Мы окончательно оставляем детство и закладываем основы жизни во взрослом мире. Этот переход ведет к формированию Мечты – образа идеальной жизни, ориентируясь на который мы совершаем наши выборы и принимаем решения.
Кризис тридцатилетия (28–33 года). Становится ясно, что выстроенная в ранней молодости структура жизни не очень согласуется с реальностью. А время не ждет – надо окончательно входить во взрослую жизнь. Пора успокоиться, стабилизироваться, остепениться, угомониться, отбросить лишнее и сосредоточиться на главном.
Кризис среднего возраста (40–45 лет) – время реорганизации жизни. Воздушный шар Мечты теряет упругость, из него понемногу уходит тянувший в небеса газ молодости. Приходит понимание того, что достижение целей, которые мы перед собой ставили, не приносит столько удовлетворения, сколько от него ждали, да и едва ли эти цели полностью достижимы. Накоплен опыт не только успехов и счастья, но и утрат и разочарований. Изменяется переживание бытия – мы переходим из «жизни после рождения» в «жизнь до смерти». Или, как сказал А. Кушнер: «Жизнь кончена, а смерть еще не знает об этом. Паузу на что употребим?» Потом, когда этот кризис уже позади, оказывается, что слово пауза было ошибкой – ба, да мы живем, а не коротаем время до смерти!
Левинсоновские «сезоны жизни» не получили полного подтверждения в психологии. Кризис среднего возраста отмечается не так часто, как он утверждал. У женщин чаще выражен кризис тридцатилетия, чем кризис среднего возраста. Но если не ждать, что все в человеческой жизни можно измерить одной линейкой, то придется сказать, что в «сезонах жизни» много правды, открывающейся в общении и живом наблюдении, а не в показателях тестовых шкал.
Говорят, что никто не может пройти невредимым сквозь время. Отметины времени много рассказывают о человеке. Мы не можем обойти законы времени и возраста, но ни один из них не описывает полностью его, ее, вас, меня. Кто-то и в 60 – глубокий старик, а кто-то встречает свое столетие стихами:
Не приучена молиться,
Господи, меня прости!
Рождена я мастерицей
Словом кружева плести.
Подари мне десять спичек
И зари вечерний свет,
Сочиню сонет отличный
На молитвенный сюжет.
И на согнутых коленях
Приползу покорно в Храм,
Чтоб свое стихотворенье
Положить к Твоим Стопам.
Белла Дижур
Я в мире и мир во мне
Внутренние карты
Когда-то в детстве я открыл для себя интересную игру. Если сесть спокойно, прикрыть глаза и повторять про себя какое-нибудь слово – например, «стол, стол, стол…», то через какое-то время перестаешь понимать, что за ним. Повторяешь его, а в нем ничего, кроме букв. Ты не можешь представить себе, что оно обозначает. Открываешь глаза – перед тобой стол. Но какое-то время он никак не связывается со словом, и ты оглядываешь комнату в поисках предмета, которому принадлежит это имя. Потом вдруг в сознании что-то щелкает – ага, это же и есть стол! Легкая растерянность сменяется радостью узнавания и ощущения себя в знакомом мире.
Если бы новорожденный ребенок мог говорить, он, наверное, рассказал бы, как страшно оказаться в мире безымянных вещей, назначение которых непонятно. Что-то подобное мы переживаем, когда сгущается тьма и вещи теряют привычные очертания… И только что дружелюбно шелестевший под легким ветерком куст становится чудовищем, издающим звуки, которые заставляют сжиматься от страха.
Все мы живем в объективном мире и сами являемся его частицами. Будь в этой фразе вся правда о нас, наша жизнь была бы не сложнее жизни дождевого червя или домашнего сверчка – перенеси их на другую грядку или в другой запечек, они будут жить, как жили, не зная тоски ни по привычному месту или человеку, ни тем более по Синей Птице, по «туманам и запахам тайги». Они никогда не окажутся в ситуации любовного треугольника, не будут наслаждаться закатом и спорить о вкусах, не станут убивать друг друга из-за разницы во взглядах, сгорать от страсти… Все они вместе за всю историю их существования не совершили столько ошибок и не наделали столько глупостей, сколько один я за свою недолгую жизнь. Правда, и не придумали ничего, не написали, не открыли… У них нет имени и индивидуальности.
Человек живет не столько в собственно объективном мире, сколько между ним и миром своих представлений о нем. Мир, в который я помещен, представлен в моем сознании в виде знаний, переживаний, жизненных ценностей, комплексов, моральных стандартов, предубеждений и т. д. – своего рода карты мира, которая изменяется, расширяется, обогащается по мере жизни и приобретения опыта. Иногда изменения удачны, иногда, обжегшись на молоке, человек остаток жизни дует на воду. Один учится на чужих ошибках, другому и свои не впрок. Но так или иначе мы видим мир, в котором живем, через призму своих представлений о нем. Я не стану это долго и нудно доказывать – просто проведите маленький опыт. Вы перед телевизором в кругу семьи или в гостях. Кто-то выступает – певица, политик, юморист. Для вас это красивый, умный, порядочный, интересный человек. А теперь послушайте, что говорят остальные, не спорьте – просто послушайте. Вы скажете, что здесь замешан вкус: один, мол, любит арбуз, а другой – свиной хрящик и никто никому не указ. Допустим. Но вот эксперимент, поставленный в одной из психологических лабораторий. Представьте себе что-то вроде детской раскраски, на которой изображена женская фигура. В одном варианте ее раскрашивают так, что получается типичная мексиканская женщина, а в другом – типичная белокожая американка. Затем оба изображения проецируют на экран так, чтобы контуры точно совпадали. Получается изображение женщины без определенных национальных признаков. Однако мексиканцы узнают в нем мексиканку, а американцы – американку.
Многие вещи в мире не открываются нам просто потому, что мы не знаем о них, и потому, что восприятие выхватывает из мира прежде всего то, на что оно настроено, что ему хорошо знакомо. Говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но слышим и видим мы то, что готовы или хотим услышать и увидеть. Нужна какая-никакая сексуальная озабоченность, чтобы пару слов – кекс и сойка – запомнить как секс и койка. Стоит молодой человек под часами, где свидание назначено, а девушки все нет и нет… и «вокруг идут прохожие, все на дьяволов похожие», но вот она показалась вдали – и что же? – «вокруг идут прохожие, все на ангелов похожие».
Как же мы строим отношения с миром и людьми, если все так переменчиво и зыбко?
Если бы новорожденный ребенок мог говорить, он, наверное, рассказал бы, как страшно оказаться в мире безымянных вещей, назначение которых непонятно. Что-то подобное мы переживаем, когда сгущается тьма и вещи теряют привычные очертания… И только что дружелюбно шелестевший под легким ветерком куст становится чудовищем, издающим звуки, которые заставляют сжиматься от страха.
Все мы живем в объективном мире и сами являемся его частицами. Будь в этой фразе вся правда о нас, наша жизнь была бы не сложнее жизни дождевого червя или домашнего сверчка – перенеси их на другую грядку или в другой запечек, они будут жить, как жили, не зная тоски ни по привычному месту или человеку, ни тем более по Синей Птице, по «туманам и запахам тайги». Они никогда не окажутся в ситуации любовного треугольника, не будут наслаждаться закатом и спорить о вкусах, не станут убивать друг друга из-за разницы во взглядах, сгорать от страсти… Все они вместе за всю историю их существования не совершили столько ошибок и не наделали столько глупостей, сколько один я за свою недолгую жизнь. Правда, и не придумали ничего, не написали, не открыли… У них нет имени и индивидуальности.
Человек живет не столько в собственно объективном мире, сколько между ним и миром своих представлений о нем. Мир, в который я помещен, представлен в моем сознании в виде знаний, переживаний, жизненных ценностей, комплексов, моральных стандартов, предубеждений и т. д. – своего рода карты мира, которая изменяется, расширяется, обогащается по мере жизни и приобретения опыта. Иногда изменения удачны, иногда, обжегшись на молоке, человек остаток жизни дует на воду. Один учится на чужих ошибках, другому и свои не впрок. Но так или иначе мы видим мир, в котором живем, через призму своих представлений о нем. Я не стану это долго и нудно доказывать – просто проведите маленький опыт. Вы перед телевизором в кругу семьи или в гостях. Кто-то выступает – певица, политик, юморист. Для вас это красивый, умный, порядочный, интересный человек. А теперь послушайте, что говорят остальные, не спорьте – просто послушайте. Вы скажете, что здесь замешан вкус: один, мол, любит арбуз, а другой – свиной хрящик и никто никому не указ. Допустим. Но вот эксперимент, поставленный в одной из психологических лабораторий. Представьте себе что-то вроде детской раскраски, на которой изображена женская фигура. В одном варианте ее раскрашивают так, что получается типичная мексиканская женщина, а в другом – типичная белокожая американка. Затем оба изображения проецируют на экран так, чтобы контуры точно совпадали. Получается изображение женщины без определенных национальных признаков. Однако мексиканцы узнают в нем мексиканку, а американцы – американку.
Многие вещи в мире не открываются нам просто потому, что мы не знаем о них, и потому, что восприятие выхватывает из мира прежде всего то, на что оно настроено, что ему хорошо знакомо. Говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но слышим и видим мы то, что готовы или хотим услышать и увидеть. Нужна какая-никакая сексуальная озабоченность, чтобы пару слов – кекс и сойка – запомнить как секс и койка. Стоит молодой человек под часами, где свидание назначено, а девушки все нет и нет… и «вокруг идут прохожие, все на дьяволов похожие», но вот она показалась вдали – и что же? – «вокруг идут прохожие, все на ангелов похожие».
Как же мы строим отношения с миром и людьми, если все так переменчиво и зыбко?
Глядя на другого
При встрече с новой ситуацией мозговой компьютер прежде всего сличает ее с хранящимися в его памяти схемами, сложившимися в результате опыта, – отбрасывает то в образе человека, что со схемой не совпадает, и выделяет совпадающее. Мы лучше запоминаем и лучше распознаем то, что совпадает с нашими схемами. В осанке человека, представившегося как военный, легче разглядеть выправку (даже если ее нет!), чем в облике недавнего военного, отрекомендовавшегося вольным художником. Просто мы знаем, что у военных она должна быть. На помощь приходят и хранящиеся в памяти прототипы – образы, например, старика, преступника, врача, политического лидера.
Чтобы узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть – полтора года, если не пересаливать. Да и то без особых гарантий. А первое впечатление рождается мгновенно и часто оказывается самым верным.
Об одном говорят, что он умный, умелый, трудолюбивый, теплый, решительный, практичный и осмотрительный. О другом – умный, умелый, трудолюбивый, холодный, решительный, практичный и осмотрительный. Кто из них по этим описаниям производит на вас более положительное впечатление? С. Эш в 1946 г. показал, что большинство людей отдает предпочтение первому. Он объяснил это тем, что не все характеристики имеют одинаковый «вес» – некоторые «весят» больше других. Они сообщают что-то очень важное. «Умный, умелый, трудолюбивый, решительный, практичный и осмотрительный» – это кто: наш разведчик или их шпион, мой друг или враг? Но стоит добавить «теплый» или «холодный», как вопросы исчезают. Не очень верится? Переберите все известные вам фильмы – от «Семнадцати мгновений весны» до похождений Джеймса Бонда, и вы без особого труда убедитесь в этом. Попробуйте представить человека, обратившегося в службу знакомств. Привлечет его кандидатура, в описании которой будут слова «колючий» или «холодный»?
Сложен человек, широк и противоречив. Сегодня он такой, завтра этакий. Верим мы больше тому, с чем столкнулись раньше. Был у меня приятель, который безо всяких знаний психологии использовал это очень умело. Устроившись на новое место, он месяц-другой приходил на работу минут на 20 раньше, а уходил – минут на 20 позже положенного. Зато потом мог и опаздывать, и исчезать пораньше («Если я опоздал на работу, то не могу же я еще и с работы опаздывать!»), но никто этого не замечал – его воспринимали через призму уже сложившегося образа беззаветного трудяги.
Проведя перед телевизором час, вы наверняка увидите рекламу освежителей дыхания, отбеливателей для зубов или нового семиэтажного гамбургера. Аккуратный, хорошо одетый, подтянутый, красивый молодой человек… а женщины в лифте от него брезгливо шарахаются – зубы желтые или изо рта не фиалками пахнет. Новый гамбургер! – его с аппетитом уплетают стройные девушки и без жиринки парни. А появись вместо них какие-нибудь замарашки или коротышки весом за центнер – вы когда-нибудь купите эти освежители-отбеливатели и гамбургеры? На американский рынок как-то вбрасывали новый холодильник – чертовски красивый и снаружи, и изнутри. На рекламе он был изображен с приоткрытой дверцей, что позволяло увидеть, как много внутри удобных полочек и разных прибамбасов. А он не продавался! Отчаявшаяся фирма наняла команду психологов, которые обнаружили один маленький нюансик: открытая дверца ассоциировалась с плохой хозяйкой и испортившимися продуктами… На той же самой рекламе появилась женская рука, закрывающая дверцу, и холодильник стали покупать. Этот пример демонстрирует еще одну особенность восприятия – отрицательные характеристики производят на нас более сильное впечатление, чем положительные. Иначе и быть не может: инстинкт самосохранения диктует прежде всего избегать опасностей и неприятностей, и только потом приходит черед «принципа удовольствия».
Физическая привлекательность очень сильно влияет на впечатление. Мы легче простим проступок стройному красивому человеку, увидим больше ума в привлекательном ребенке. Знаем, что внешность бывает обманчива, но встречаем все-таки по одежке и удивляемся: как, такой красивый – и бандит?!
Впечатление о человеке может искажать наша тенденция переоценивать его сходство с нами. «Орел, он думает, что все орлы, у каждого подозревая гордость» (Олжас Сулейменов), а вор уверен, что все люди воруют. Мне, например, в свое время потребовалось несколько лет на избавление от иллюзии, что всем моим студентам интересен мой предмет.
«Искреннее всех, – заметил В. Шкловский, – обезьяна на ветке. Но ветка тоже влияет на психологию». Впечатление о человеке зависит от ситуации, в которой мы с ним встречаемся, и от того, с какой точки зрения мы на него смотрим. В 1973 г. Д. Розенхам провел очень показательный эксперимент. Восемь здоровых добровольцев обратились к психиатрам с жалобами на «голоса» и были госпитализированы. Оказавшись в психиатрической больнице, они больше не симулировали болезнь и вели себя нормально. Примерно треть пациентов догадывались, что эти люди здоровы. Врачи же всем восьмерым поставили диагноз «шизофрения». Что, врачи глупее пациентов или такие злоумышленные – хлебом их не корми, но дай только кому-нибудь укол аминазина вкатить? Нет, конечно, и все мы бываем такими «врачами» в экспериментах, которые ставит сама жизнь. Количество звонков в полицию о подозрительных людях резко увеличивается после сообщений о серийных убийцах, насильниках или угонщиках автомобилей.
Сами по себе механизмы формирования впечатления ни хороши, ни дурны, ни правильны, ни ошибочны. Они прекрасно известны имиджмейкерам (мордоделам, как их иронично именуют в народе), и в период любой избирательной кампании в этом легко убедиться. О рекламе, представляющей не столько продукт, сколько его соблазняющий образ, я уж и не говорю.
И кто же не хотел бы уметь создавать свой образ в глазах других людей, чтобы добиться желаемого? О, это товар вечно повышенного спроса! Журналы для мужчин из номера в номер рассказывают о простых способах охмурения женщин, а журналы для женщин – о надежных способах очарования мужчин. Как понравиться начальству? Как замылить глаза профессору на экзамене? Если отжать из тысяч подобных советов воду, останется не так уж много, но кое-что останется.
Завоевать расположение бывает важно, когда мы обладаем малой властью, будь то в отношениях с начальником или с супругом. В ход идут лесть, подхалимаж, поддакивание. Слова какие-то нехорошие. И не на каждого это действует. Но в общем – действует, и еще как! Потому что доброе слово и кошке приятно. Отчего бы и начальству не слышать, что оно хорошо выглядит? Почему бы не видеть, что ему не просто из страха подчиняются, но согласны с ним? Когда в гостях женщина на вопрос о ее потрясающих сережках отвечает, повернувшись в сторону мужа, что это его подарок и что он умеет выбирать (хотя он эти сережки впервые видит), – она что делает? Да, льстит благоверному, а заодно и прозрачно намекает ему на то, как он мог бы проявить внимание к ней. Согласитесь, что это много лучше, чем в ответ на вопрос «Это тебе муж подарил?» рубануть во всеуслышание: «Да уж, от него дождешься!!!»
Прямо противоположный способ – запугивание, подчеркивание своей силы или власти. Человек, из которого можно веревки вить, симпатии и уважения не завоюет. На одном из речных островов в Псковской области был обезьяний заповедник. Работавшие там исследователи рассказали интересную историю. Умер вожак стаи. Развернулась борьба за власть между самыми сильными самцами – сложное время. И тут какой-то несмышленыш-сопляк принялся со страшным грохотом гонять забытый исследователями пустой металлический бочонок. Он и стал вожаком! В человеческом обществе эти игры сложнее, но если поскрести, то часто за ними не так трудно разглядеть «эффект пустого бочонка».
Самореклама – о ней хорошо говорят: не похвалишь сам себя – сиди как оплеванный. В обществах, где говорить «Я» – значит якать, высовываться, хвастать, быть нескромным, это осуждается: сиди и жди, пока другие скажут о тебе хорошо. Но кто может отрекомендовать вас лучше, чем вы сами? Когда вы составляете резюме или проходите интервью, от вас ведь не скромности ждут – не в Смольный институт благородных девиц поступаете, а информации о том, что вы умеете, почему вы предпочтительнее других кандидатов. Из скромности тоже можно сделать рекламируемый товар: я такой скромный, такой скромный, что впереди вечно оказываются ничего из себя не представляющие горлопаны. Но такая реклама обычно приводит к обратному результату.
Можно использовать убеждение: «Я – человек добрый… люди этим злоупотребляют, но я все равно не могу отказать… я всем помогаю…» Если при этих ваших словах на скулах у вас гуляют желваки и кулаки сжаты, никто не поверит. Если это только слова, вас рано или поздно раскусят. Если же вы хотя бы изредка подкрепляете их делом – можете слыть добрым всю жизнь. Но истинная доброта себя не рекламирует – как говорят на Востоке: «Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах – запах мускуса говорит сам за себя».
Прошение – тоже способ произвести впечатление. Люди, которые видят в вас нуждающегося в помощи и заслуживающего ее человека, будут к вам расположены. Когда вы просите человека о чем-то, он чувствует себя значимым, а это всегда приятно. Тут важно не перегнуть палку, не переиграть и не заиграться – вечно хныкающих и прибедняющихся попрошаек не любят.
Последнее время в ходу слово харизма (от греч. charisme – божественный дар, милость) – исключительные свойства, которыми наделен лидер в глазах своих почитателей. Говорят – харизматическая личность, харизматический лидер. Я бы сказал, что харизматический дар – это способность воздействовать на людей так, чтобы они считали тебя харизматической личностью. Мы очень различаемся по умению контролировать свое поведение, по стремлению и способности активно формировать у других впечатление о себе. У харизматичных людей эти свойства ярко выражены. Они видят свое поведение не изнутри, а снаружи – как бы со стороны, но еще чаще «пупом чувствуют», какими надо быть, чтобы покорять людей. О. Уайльд заметил, что о чужом произведении мы судим по тексту, а о своем по замыслу. Харизматичные люди как бы видят «текст» своего поведения. Они обостренно чувствительны к тому, что желательно и чего от них ждут в разных ситуациях, очень восприимчивы к используемым другими способам контроля производимого впечатления и легко перенимают их, постоянно обогащая свой арсенал. Но это не значит, что их можно «лепить». Они «лепят» себя сами, ориентируясь на внутренние цели; обычно они очень целеустремленны и упорны. Их задача – не нравиться людям, а подчинять их, вести за собой. Они всегда загадочны, в них есть некая тайна, нераскрытость и способность вести себя неожиданным образом, очень точно отвечая на ожидания других. Но – не всех. В этом нетрудно убедиться, наблюдая поведение публичных политиков и реакции на него.
Чтобы узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть – полтора года, если не пересаливать. Да и то без особых гарантий. А первое впечатление рождается мгновенно и часто оказывается самым верным.
Об одном говорят, что он умный, умелый, трудолюбивый, теплый, решительный, практичный и осмотрительный. О другом – умный, умелый, трудолюбивый, холодный, решительный, практичный и осмотрительный. Кто из них по этим описаниям производит на вас более положительное впечатление? С. Эш в 1946 г. показал, что большинство людей отдает предпочтение первому. Он объяснил это тем, что не все характеристики имеют одинаковый «вес» – некоторые «весят» больше других. Они сообщают что-то очень важное. «Умный, умелый, трудолюбивый, решительный, практичный и осмотрительный» – это кто: наш разведчик или их шпион, мой друг или враг? Но стоит добавить «теплый» или «холодный», как вопросы исчезают. Не очень верится? Переберите все известные вам фильмы – от «Семнадцати мгновений весны» до похождений Джеймса Бонда, и вы без особого труда убедитесь в этом. Попробуйте представить человека, обратившегося в службу знакомств. Привлечет его кандидатура, в описании которой будут слова «колючий» или «холодный»?
Сложен человек, широк и противоречив. Сегодня он такой, завтра этакий. Верим мы больше тому, с чем столкнулись раньше. Был у меня приятель, который безо всяких знаний психологии использовал это очень умело. Устроившись на новое место, он месяц-другой приходил на работу минут на 20 раньше, а уходил – минут на 20 позже положенного. Зато потом мог и опаздывать, и исчезать пораньше («Если я опоздал на работу, то не могу же я еще и с работы опаздывать!»), но никто этого не замечал – его воспринимали через призму уже сложившегося образа беззаветного трудяги.
Проведя перед телевизором час, вы наверняка увидите рекламу освежителей дыхания, отбеливателей для зубов или нового семиэтажного гамбургера. Аккуратный, хорошо одетый, подтянутый, красивый молодой человек… а женщины в лифте от него брезгливо шарахаются – зубы желтые или изо рта не фиалками пахнет. Новый гамбургер! – его с аппетитом уплетают стройные девушки и без жиринки парни. А появись вместо них какие-нибудь замарашки или коротышки весом за центнер – вы когда-нибудь купите эти освежители-отбеливатели и гамбургеры? На американский рынок как-то вбрасывали новый холодильник – чертовски красивый и снаружи, и изнутри. На рекламе он был изображен с приоткрытой дверцей, что позволяло увидеть, как много внутри удобных полочек и разных прибамбасов. А он не продавался! Отчаявшаяся фирма наняла команду психологов, которые обнаружили один маленький нюансик: открытая дверца ассоциировалась с плохой хозяйкой и испортившимися продуктами… На той же самой рекламе появилась женская рука, закрывающая дверцу, и холодильник стали покупать. Этот пример демонстрирует еще одну особенность восприятия – отрицательные характеристики производят на нас более сильное впечатление, чем положительные. Иначе и быть не может: инстинкт самосохранения диктует прежде всего избегать опасностей и неприятностей, и только потом приходит черед «принципа удовольствия».
Физическая привлекательность очень сильно влияет на впечатление. Мы легче простим проступок стройному красивому человеку, увидим больше ума в привлекательном ребенке. Знаем, что внешность бывает обманчива, но встречаем все-таки по одежке и удивляемся: как, такой красивый – и бандит?!
Впечатление о человеке может искажать наша тенденция переоценивать его сходство с нами. «Орел, он думает, что все орлы, у каждого подозревая гордость» (Олжас Сулейменов), а вор уверен, что все люди воруют. Мне, например, в свое время потребовалось несколько лет на избавление от иллюзии, что всем моим студентам интересен мой предмет.
«Искреннее всех, – заметил В. Шкловский, – обезьяна на ветке. Но ветка тоже влияет на психологию». Впечатление о человеке зависит от ситуации, в которой мы с ним встречаемся, и от того, с какой точки зрения мы на него смотрим. В 1973 г. Д. Розенхам провел очень показательный эксперимент. Восемь здоровых добровольцев обратились к психиатрам с жалобами на «голоса» и были госпитализированы. Оказавшись в психиатрической больнице, они больше не симулировали болезнь и вели себя нормально. Примерно треть пациентов догадывались, что эти люди здоровы. Врачи же всем восьмерым поставили диагноз «шизофрения». Что, врачи глупее пациентов или такие злоумышленные – хлебом их не корми, но дай только кому-нибудь укол аминазина вкатить? Нет, конечно, и все мы бываем такими «врачами» в экспериментах, которые ставит сама жизнь. Количество звонков в полицию о подозрительных людях резко увеличивается после сообщений о серийных убийцах, насильниках или угонщиках автомобилей.
Сами по себе механизмы формирования впечатления ни хороши, ни дурны, ни правильны, ни ошибочны. Они прекрасно известны имиджмейкерам (мордоделам, как их иронично именуют в народе), и в период любой избирательной кампании в этом легко убедиться. О рекламе, представляющей не столько продукт, сколько его соблазняющий образ, я уж и не говорю.
И кто же не хотел бы уметь создавать свой образ в глазах других людей, чтобы добиться желаемого? О, это товар вечно повышенного спроса! Журналы для мужчин из номера в номер рассказывают о простых способах охмурения женщин, а журналы для женщин – о надежных способах очарования мужчин. Как понравиться начальству? Как замылить глаза профессору на экзамене? Если отжать из тысяч подобных советов воду, останется не так уж много, но кое-что останется.
Завоевать расположение бывает важно, когда мы обладаем малой властью, будь то в отношениях с начальником или с супругом. В ход идут лесть, подхалимаж, поддакивание. Слова какие-то нехорошие. И не на каждого это действует. Но в общем – действует, и еще как! Потому что доброе слово и кошке приятно. Отчего бы и начальству не слышать, что оно хорошо выглядит? Почему бы не видеть, что ему не просто из страха подчиняются, но согласны с ним? Когда в гостях женщина на вопрос о ее потрясающих сережках отвечает, повернувшись в сторону мужа, что это его подарок и что он умеет выбирать (хотя он эти сережки впервые видит), – она что делает? Да, льстит благоверному, а заодно и прозрачно намекает ему на то, как он мог бы проявить внимание к ней. Согласитесь, что это много лучше, чем в ответ на вопрос «Это тебе муж подарил?» рубануть во всеуслышание: «Да уж, от него дождешься!!!»
Прямо противоположный способ – запугивание, подчеркивание своей силы или власти. Человек, из которого можно веревки вить, симпатии и уважения не завоюет. На одном из речных островов в Псковской области был обезьяний заповедник. Работавшие там исследователи рассказали интересную историю. Умер вожак стаи. Развернулась борьба за власть между самыми сильными самцами – сложное время. И тут какой-то несмышленыш-сопляк принялся со страшным грохотом гонять забытый исследователями пустой металлический бочонок. Он и стал вожаком! В человеческом обществе эти игры сложнее, но если поскрести, то часто за ними не так трудно разглядеть «эффект пустого бочонка».
Самореклама – о ней хорошо говорят: не похвалишь сам себя – сиди как оплеванный. В обществах, где говорить «Я» – значит якать, высовываться, хвастать, быть нескромным, это осуждается: сиди и жди, пока другие скажут о тебе хорошо. Но кто может отрекомендовать вас лучше, чем вы сами? Когда вы составляете резюме или проходите интервью, от вас ведь не скромности ждут – не в Смольный институт благородных девиц поступаете, а информации о том, что вы умеете, почему вы предпочтительнее других кандидатов. Из скромности тоже можно сделать рекламируемый товар: я такой скромный, такой скромный, что впереди вечно оказываются ничего из себя не представляющие горлопаны. Но такая реклама обычно приводит к обратному результату.
Можно использовать убеждение: «Я – человек добрый… люди этим злоупотребляют, но я все равно не могу отказать… я всем помогаю…» Если при этих ваших словах на скулах у вас гуляют желваки и кулаки сжаты, никто не поверит. Если это только слова, вас рано или поздно раскусят. Если же вы хотя бы изредка подкрепляете их делом – можете слыть добрым всю жизнь. Но истинная доброта себя не рекламирует – как говорят на Востоке: «Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах – запах мускуса говорит сам за себя».
Прошение – тоже способ произвести впечатление. Люди, которые видят в вас нуждающегося в помощи и заслуживающего ее человека, будут к вам расположены. Когда вы просите человека о чем-то, он чувствует себя значимым, а это всегда приятно. Тут важно не перегнуть палку, не переиграть и не заиграться – вечно хныкающих и прибедняющихся попрошаек не любят.
Последнее время в ходу слово харизма (от греч. charisme – божественный дар, милость) – исключительные свойства, которыми наделен лидер в глазах своих почитателей. Говорят – харизматическая личность, харизматический лидер. Я бы сказал, что харизматический дар – это способность воздействовать на людей так, чтобы они считали тебя харизматической личностью. Мы очень различаемся по умению контролировать свое поведение, по стремлению и способности активно формировать у других впечатление о себе. У харизматичных людей эти свойства ярко выражены. Они видят свое поведение не изнутри, а снаружи – как бы со стороны, но еще чаще «пупом чувствуют», какими надо быть, чтобы покорять людей. О. Уайльд заметил, что о чужом произведении мы судим по тексту, а о своем по замыслу. Харизматичные люди как бы видят «текст» своего поведения. Они обостренно чувствительны к тому, что желательно и чего от них ждут в разных ситуациях, очень восприимчивы к используемым другими способам контроля производимого впечатления и легко перенимают их, постоянно обогащая свой арсенал. Но это не значит, что их можно «лепить». Они «лепят» себя сами, ориентируясь на внутренние цели; обычно они очень целеустремленны и упорны. Их задача – не нравиться людям, а подчинять их, вести за собой. Они всегда загадочны, в них есть некая тайна, нераскрытость и способность вести себя неожиданным образом, очень точно отвечая на ожидания других. Но – не всех. В этом нетрудно убедиться, наблюдая поведение публичных политиков и реакции на него.
Толкование поведения и восприятие себя
Даже профессиональным психологам не всегда удается быть нейтральными наблюдателями, принимающими человеческое поведение таким, как оно есть, без толкования его причин. Почему человек плюнул: во рту противно стало, легкие больные, слюнки на что-то потекли, дурная привычка такая, хотел выразить свое отношение? Как ответим на вопрос, так и отнесемся к плюнувшему. Хотя, с другой стороны, как относимся, так и толкуем. Фрейд однажды заметил, что, если человек, глядя на вас, морщится, вовсе не обязательно, что вы ему неприятны – может быть, у него просто живот болит. Мой ребенок ударил – дал сдачи, защищал кого-то, отстаивал принципы; соседский – хулиганил, плохо воспитан, злодей. В обыденной жизни восприятие поведения зависит от того:
1) вызвано оно внутренними (настроение, способности, здоровье, наследственность, желание) или внешними причинами (особенности ситуации, окружения, стоящих перед человеком задач);
2) постоянные или временные, преходящие факторы влияют на поведение;
3) проявляется оно всегда или в ответ на какие-то специфические ситуации или события;
4) контролируемы ли причины поведения.
Но самое интересное здесь – не сами эти признаки, а то, что при оценке чужого и своего поведения люди пользуются ими по-разному.
При интерпретации чужого поведения обычны переоценка внутренних и недооценка внешних причин. Если кто-то не справился с задачей, значит, ему недостает ума, способностей или воли.
В оценке чужого успеха-неуспеха мы обычно используем два измерения: «внутреннее – внешнее» и «временное – постоянное». Б. Вейнер представляет это такой схемой:
Измерение «временное – постоянное» помогает прогнозировать успех и неудачу, а «внешнее – внутреннее» – определять отношение к ним. Если я думаю, что мой ребенок умница, я свяжу его успех с его способностями, а неудачу – со слишком трудным заданием, шумом в классе, с его усталостью или со случайностью – найду, с чем. При удаче похвалю, при неудаче поддержу. Если я считаю, что он туповат, – буду ждать провала на каждом шагу даже при легкой задаче и счастливом случае. Его успех натолкнется на мое: «Ну, тебе повезло сегодня», а неудача станет поводом для упреков или обвинений.
1) вызвано оно внутренними (настроение, способности, здоровье, наследственность, желание) или внешними причинами (особенности ситуации, окружения, стоящих перед человеком задач);
2) постоянные или временные, преходящие факторы влияют на поведение;
3) проявляется оно всегда или в ответ на какие-то специфические ситуации или события;
4) контролируемы ли причины поведения.
Но самое интересное здесь – не сами эти признаки, а то, что при оценке чужого и своего поведения люди пользуются ими по-разному.
При интерпретации чужого поведения обычны переоценка внутренних и недооценка внешних причин. Если кто-то не справился с задачей, значит, ему недостает ума, способностей или воли.
В оценке чужого успеха-неуспеха мы обычно используем два измерения: «внутреннее – внешнее» и «временное – постоянное». Б. Вейнер представляет это такой схемой:
Измерение «временное – постоянное» помогает прогнозировать успех и неудачу, а «внешнее – внутреннее» – определять отношение к ним. Если я думаю, что мой ребенок умница, я свяжу его успех с его способностями, а неудачу – со слишком трудным заданием, шумом в классе, с его усталостью или со случайностью – найду, с чем. При удаче похвалю, при неудаче поддержу. Если я считаю, что он туповат, – буду ждать провала на каждом шагу даже при легкой задаче и счастливом случае. Его успех натолкнется на мое: «Ну, тебе повезло сегодня», а неудача станет поводом для упреков или обвинений.