Виктор Каган. Искусство жить. Человек в зеркале психотерапии

Виктор Каган
Искусство жить. Человек в зеркале психотерапии

   Редактор Т. Толстова
   Руководитель проекта И. Серёгина
   Корректор Н. Самбу
   Компьютерная верстка О. Кокорева, Е. Сенцова, Ю. Юсупова
   Художник обложки Н. Вихляева
 
   © В. Каган, 2010
   © Издательство «Смысл», 2010
   © ООО «Альпина нон-фикшн», 2010
 
   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Предисловие

   В начале 1990-х гг. мы с Дмитрием Леонтьевым обсуждали идею книги о немедицинской психотерапии. И сегодня еще не затихающие споры о том, имеют ли психологи право заниматься психотерапией или это дело исключительно врачей, тогда бушевали вовсю. Психология в России только пробивала себе дорогу из академических институтов и лабораторий в практику помощи людям, и все «руководящие положения» были подстроены исключительно под медицинскую психотерапию. Мы были уверены, что ситуацию надо менять и что книга может стимулировать эти перемены, однако до самой книги руки тогда не дошли. С тех пор многое изменилось, психологическая практика вошла в жизнь, и сегодня к ней можно обратиться не как к желательному будущему, а как к развивающемуся настоящему.
   Когда психиатр (а по своей исходной профессии я психиатр) выступает как сторонник немедицинской психотерапии, это выглядит странно, не так ли? На самом деле было бы странно не увидеть, не услышать и не воспринять те уроки, которые давала жизнь. Вот два примера.

   1972 год. Я – еще молодой и по уши влюбленный в свою профессию психиатр. Одному из моих пациентов лет 35. Перенесенная когда-то травма головы оставила след в виде хронических слуховых галлюцинаций (мужские голоса), под влиянием которых он впадал в неодолимую ярость, с печальной регулярностью приводившую его в психиатрическую больницу. Говоря о них, он однажды с сожалением и трогательным удивлением спросил: «В.Е., ну почему голоса меня все время подъелдыкивают?» Как-то на дежурстве, ночью уже, я зашел в свое отделение. Он не спал, и я пригласил его в кабинет, где мы просто болтали за чашкой чая. Слово за слово – он заговорил о своем детстве. В рассказе было очень много обиды на отца, который постоянно недооценивал его успехи, корил за неудачи и наказывал за малейшие проступки, все время требуя от него больше, чем мальчишка мог, видимо, полагая, что слова типа «слабак», «дурак» и т. п. подвигнут сына на достижения. Повинуясь какому-то внутреннему чувству, я просто слушал его. А он говорил и говорил – то ли мне, то ли самому себе. И с какого-то момента в его словах, исполненных обиды и боли, зазвучало сочувствие к отцу, который не мог разглядеть в нем того, что хотел видеть. Напряженность его воспоминаний-размышлений стала спадать, разговор сам собой свернулся, и он отправился спать. Через несколько дней медсестры обратили внимание на то, что он стал мягче и дружелюбнее, и если и говорит с «голосами», то не только без озлобления, которого раньше было хоть отбавляй, но даже иногда с улыбкой. Когда я спросил его об этом, он не без удивления сказал, что «голоса» перестали его «подъелдыкивать»; да, они есть, но они лишь комментируют его действия, советуют, иногда шутят. Он настолько изменился, что через две недели смог выписаться. В больнице я его больше не видел. Спустя несколько лет мы случайно встретились в трамвае. Он сам поздоровался (я никогда при случайных встречах не вступаю в контакт первым – это золотое правило психиатров, гинекологов и венерологов) и пересел ко мне. Его галлюцинации не исчезли, но стали не столь интенсивными и постоянными, а главное – теперь они были вполне миролюбивыми, даже дружескими и поддерживающими. Очевидно, что переломным моментом послужили наши с ним посиделки за чаем, когда он разрешил свои внутренние проблемы, связанные с отцом.
   1990 год. Один из курсантов группы усовершенствования врачей – назовем его В. И. – беспрестанно задавал массу вопросов и постоянно выступал, демонстрируя свою эрудицию и прочие качества, ставившие его выше других. К тому времени мне удалось добиться того, чтобы 3–5-дневный тренинг стал обязательной частью курса обучения. Обычно мы с него и начинали, но в этот раз, не помню уже по каким обстоятельствам, отложили на третью неделю. За это время В. И. извел нас, срывая все занятия куда успешнее, чем Вовочка из анекдота. Наконец – тренинг. На нем В. И. продолжал «солировать», практически блокируя работу всей группы своим забалтыванием. Уже первый день его солирования стоил мне напряжения, какого требует 5-дневная группа. На второй день его беспрерывное токование настолько выводит меня из себя, что я довольно резко отказываюсь продолжать занятие. Группа ошеломленно замолкает. В. И. тоже сидит растерянный. Я чувствую некоторые угрызения совести и – мое напряжение уже разряжено – спрашиваю его, для чего, зачем ему нужно все время говорить? Совершенно спокойно и даже не без сочувствия спрашиваю – ведь его растерянность совершенно искренна. Он отвечает, что просто не может молчать: если он пришел, к примеру, на профсоюзное собрание, то обязательно должен выступить. Я предлагаю ему поиграть – он соглашается. «Вот вы на собрании, – говорю я ему, – и прекрасно выступили, а тут приходит волшебник и превращает вас в кого-то или во что-то; в кого или во что он бы вас превратил?» Ответ следует незамедлительно: «В отличника!» – «А вот вы не выступили, промолчали…» Он перебивает: «Такого не может быть!» – «Ну хорошо, а вот выступили так, что “умри, Денис, хуже не скажешь” – в кого бы он вас превратил?» После долгой паузы: «В двоечника». Молчу я, молчит он, молчит группа. Через пару минут он совершенно другим уже тоном произносит: «Я почему-то вспомнил папу. Можно, я расскажу?» И в течение минут пятнадцати говорит примерно следующее. У него был замечательный отец, которого он очень любил. Папа хотел, чтобы сын в будущей жизни был как можно более успешен, и золотым ключиком к тому видел образование, постоянно повторяя при регулярных «разборах полетов» – сначала детсадовских, а потом школьных: «Учись, Вовка, а то так дураком и помрешь». Дальше последовал подробнейший рассказ о том, как наш герой учился – с перечислением всех грамот и поощрений за хорошую учебу в каждом классе, а потом и в институте. Наконец он закончил. Воцарилась тишина. Другие участники группы поглядывали на него уже не раздраженно, а сочувственно и вполне тепло. Я спросил В. И., не будет ли он против, если они выскажутся. Он согласился. И очень мягко, деликатно и точно другие участники группы стали говорить о том, как это трудно – всю жизнь доказывать отцу, которого уже нет, что ты не дурак. …Следующие две недели это был уже совершенно другой человек. То есть я видел, как его иногда подмывает снова «выступить», но он будто что-то вспоминал – и удерживался. Если он и брал слово, то это были уже разумные, взвешенные и уместные выступления.

   У пациента с тяжелыми психическими нарушениями и у здорового В. И. была одна и та же проблема, порожденная подавляющими отцами, чья любовь выражалась способом, который ребенок воспринимает как отвергание и унижение. В обоих случаях я не делал ровным счетом ничего из того, чему меня учили как психиатра, – в первом случае от растерянности, во втором уже совершенно осознанно. А то, что я делал, было психологической практикой – немедицинской психотерапией, в центре которой – не болезни, а человек с его переживаниями – сам творец и своих проблем, и их преодоления.
   Здесь трудно не вспомнить сказанное Маймонидом восемь столетий назад. Он говорил, что несчастья бывают трех видов.
   Первые связаны с нашей телесностью. Мы несем в себе наследственную предрасположенность к болезням, подвержены разного рода разрушительным воздействиям (инфекции, отравления, природные катастрофы, влияния климата и т. д.), у организма есть свои уязвимые места. Таких несчастий сравнительно немного.
   Вторых много больше. Их люди причиняют друг другу – войны, терроризм, техногенные катастрофы, тираническая власть и т. д. Они исходят от людей, и человек не может их предотвратить.
   Наконец, третьи – самые частые – те, которые человек навлекает на себя сам: «…Душа сводит знакомство с ненужными вещами и приучается к ним, и вследствие этого приобретает привычку желать вещи, которые не нужны. <…> Когда, однако, человека поражают такие злоключения на путях, которыми он ходит, он сетует на повеление и предопределение Господне и начинает возлагать вину на сей мир и удивляться его несправедливости. <…> Что кажется трудным и тяжелым для нас, вызвано следующей причиной: когда человек стремится искать то, что не нужно, становится трудно найти даже то, что нужно…»
   У всех этих столь разных несчастий есть, однако, нечто, их объединяющее. Любые события не только проживаются и переживаются, но и пере-живаются – пропускаются через душу, где обретают для каждого человека свои индивидуальные смыслы и значения. Какими они будут, прямо зависит от того, как человек видит себя и мир, как и кого он об этом вопрошает. Именно об этом говорит Дж. Бьюджентал: «Каждый человек должен так или иначе ответить на встающие перед каждым основные вопросы: Кто я и что я есть? Что такое мир, в котором я живу? Мы отвечаем на эти вопросы своими жизнями, тем, как мы определяем себя, как используем свои силы, как встречаем возможности и ограничения бытия. Мы собираем материал для таких ответов от родителей, братьев и сестер, других членов семьи, учителей и сверстников, из литературы… от наших церквей и нашего членства в разных организациях. Всю жизнь мы собираем эти материалы, находим и пересматриваем ответы и непрерывно продолжаем делать это вплоть до последнего вопроса, на который отвечаем своей смертью». Какими будут ответы на эти вопросы, такой будет и жизнь.
   Итак, два разных человека – религиозный философ и светский психолог, принадлежащие к совершенно разным культурам и разделенные едва ли не тысячелетием, говорят об одном и том же. Об ответственности человека за его собственную жизнь и выбираемые в ней пути. Об ответственности за свое счастье и несчастье. Об ответственности не перед кем-то, будь то родители, семья, общество или Бог, а перед собой самим. Об ответственности, не следующей за поступком, а предшествующей ему.

 
Мы сваливать не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет, тот и правит,
Поехал, так держись!
 

Николай Рубцов

   Человек свободен следовать этой ответственности или не следовать ей. В любом случае результаты выбора будут сказываться на его жизни. Он своей жизнью может украшать или отравлять жизни других, но первый, кто пожинает плоды его выбора, это он сам. Какими будут эти плоды, зависит от него. В своей жизни он и сад, и садовник, и инструмент. Из этого исходит немедицинская психотерапия, или, другими словами, психологическая практика помощи людям^[1].
   Каких-нибудь двадцать лет назад книги по психологии были редкостью, прошедшей сквозь частое сито цензуры. Сегодня на прилавках их многие сотни – отечественных и переводных, серьезных и веселых, скучноватых и увлекательных, получше и похуже… Одни из нас психологией очарованы настолько, что видят в ней Золотой Ключик к двери в Страну Чудес. Другие говорят, что за дверью в Страну Чудес находится Страна Дураков. Третьи подозревают, что психологию придумали всякие Карабасы Барабасы и Дуремары.
   Представления о психологии как о чуде или шарлатанстве связаны с тем, что мы слишком мало знаем о себе самих. Можно ли почерпнуть это знание из книг? Нет – потому что ни одна книга не в состоянии рассказать всего и тем более рассказать мне обо мне. Да – потому что чтение – это разговор с автором и размышление, а не заглатывание готового к употреблению фастфуда. Чем разнообразнее чтение, тем шире и глубже размышления. Книг о психологии не может быть слишком много – их может быть только слишком мало. Можно спорить о том, является психология наукой или искусством, принимать или не принимать те или иные ее направления. Но одно бесспорно – без душевного труда собранная из самых распрекрасных деталей жизнь не работает или работает плохо.
   Эта книга построена достаточно вольным образом. Вы не найдете в ней списка литературы и словаря терминов, академических выкладок и научных доказательств, готовых ответов на вопросы и предписаний «здорового образа жизни». В ней многие «несомненные» вещи ставятся под сомнение, а «сомнительные» обсуждаются совершенно серьезно. Она не преследует цели научить читателя чему-то, а приглашает к размышлению. Она не «профессиональная» и не «популярная» – ее содержание находится в зоне общих интересов психолога/психотерапевта и пациента/клиента. Наконец, я пытался построить ее таким образом, чтобы она не только давала пищу уму, но и помогала читателю помогать себе. По ходу изложения я часто обращаюсь к художественной литературе, в частности – к поэзии, в том числе и к своим стихам, в надежде выразить то, что иначе осталось бы невыраженным. И еще. Психология и психологическая практика настолько широки, что сказать о них все невозможно, и я позволил себе говорить прежде всего и в основном о том, что интересно мне самому, не видя другого способа сделать книгу интересной для читателя. Удалось ли это – судить уже вам…
   Книга никогда не пишется в одиночку – за автором всегда стоят те, у кого он учился, и те, чья поддержка была необходимой для работы. Список имен занял бы слишком много места и едва ли интересен читателю. Но я не могу не упомянуть тех, кто меня вырастил и с кем я вырос, – бабушку, родителей и брата, которых, к сожалению, уже нет со мной, моих главных учителей – профессора С. Мнухина и доктора И. Покотинского, моих пациентов, участников тренинговых групп и студентов, у которых под прикрытием помощи им и роли преподавателя я многому учился. Отдельная благодарность – редактору книги Татьяне Толстовой за скрупулезно точное и матерински-нежное отношение к тексту, сделавшее его много лучше.

Виктор Каган

Душа

   Психология изучает душу; поэтому первый вопрос, который может явиться у читателя, это вопрос о том, что такое душа вообще. Представление о душе и ее сущности крайне разнообразно. Как часто мы слышим в нашей жизни утверждения об известных нам людях:
   – Это бездушный человек.
   – Ничего подобного, – отвечают не менее чуткие люди, – он просто мерзавец и спекулирует на олове…
   Или:
   – Сегодня Киканов пел с душой.
   – Какая же это душа, если он слова перевирал и на другой мотив пел?
   И даже сами опрашиваемые о своих душевных переживаниях иногда бессознательно путают это понятие.
   – Почему вы не хотите сегодня прийти?
   – У меня скверно на душе. Хоть бы где-нибудь три рубля достать… И кроме того – флюс.
   Что же такое душа? Душа, как ее определяют философы, это то, что владеет нашими поступками, повелевает нам делать то или иное. Здесь, конечно, можно встретиться с самыми разнообразными возражениями. Так, например, то, что повелевает нам печатать дома деньги или говорить по телефону гадости о приятелях, называется не душой, а свинством.
   Представители чистой науки определяют душу иначе: в их представлении она нечто среднее между каким-то серым мозговым веществом, мозговыми извилинами и тремя-четырьмя наиболее бойкими нервами. В сущности дела, ученые, может быть, и правы, но при таком понимании им никогда не удастся разграничить душевный мир лирического поэта от такового же сибирской козы…
   Что же такое душа?..
   Над этим вопросом потратили много времени и не пришли к окончательному выводу. Именно поэтому и образовалась целая наука изучения души – психология. Если бы душа была определена со всеми своими достоинствами и недостатками, была бы признана простым отростком организма, как, например, слепая кишка, – почетное звание психолога свелось бы к обыкновенной негромкой профессии, как женщина-зубной врач или выжигальщик по дереву… Теперь же для изучения всех явлений души существует целая наука, которая и помогает нам… выяснить сложный вопрос о сущности и проявлениях души.

   Так посмеивались над психологией знаменитые сатирики А. Аверченко, А. Бухов, Г. Ландау и Н. Тэффи в 1916 г., когда ей как науке было от роду всего ничего – 37 лет. Почти теми же словами над психологией и рассуждениями о душе подтрунивают и сегодня, даже на фоне растущего интереса к ней. Игорь Губерман, например, пишет: «Науки, как известно, делятся на точные (уважаемые за глубину и точность), естественные (почитаемые за познание естества) и гуманитарные, то есть неточные и неестественные. К сожалению, психология ввиду полной загадочности нашего душевного устройства относится скорей к наукам последним, отчего распахнута любым гипотезам, догадкам и толкованиям. Не говоря уже об иллюзии доступности, в силу чего психологом почитает себя каждый – особенно если заходит речь о неприятных ему людях».
 
   Один из отцов научной психологии Уильям Джеймс вообще предпочитал не говорить о душе, пока неясно практическое значение этого слова. А Григорий Сковорода говорил, что «душа – это то, что делает траву травой, дерево деревом, а человека человеком. Без нее трава – сено, дерево – дрова, а человек – труп». Она делает нас людьми, страдает, радуется, болит, надеется, верит, любит, замирает от восторга и немеет от страха, уходит в пятки, парит в мечтах и разбивается о беды, пылает страстями и возрождается из пламени, как Феникс. Ее пытаются потрогать, взвесить, рассчитать по сложным формулам, поймать в сети хитроумных приборов. А она ускользает, не дается, оставаясь великой тайной и лукаво напоминая с могильного камня Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал».
   Душа – это мир, в котором каждый человек – сам себе Колумб. И у каждого есть свое представление о душе, своя карта этого мира, своя лоция, помогающая продвигаться по жизни. Правда, карта одного человека не похожа на карту другого. Больше того, саму душу мы представляем очень по-разному. Для одних она продукт деятельности мозга. Для других – сгусток энергии, который после нашего ухода из жизни растворяется в мировом океане. Третьи полагают, что она может переселяться из одного тела в другое и обходиться вовсе без него. Для четвертых душа – просто миф, выдумка, сказка для легковерных. Для пятых – то, что отличает душевного человека от бездушного. Для шестых – Дух Божий в человеке. Для седьмых – сумма внимания, памяти, интеллекта и эмоций… Мы отправляемся на поиски ее секретов подобно герою сказки «Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». И что удивительно – идем, находим и приносим. Впрочем, ходить далеко не приходится – душа в нас самих.
   Всякий раз, читая книгу, разговаривая с людьми, сидя напротив пациента, я убеждаюсь в том, что душа каждого человека неповторима и уникальна – другой такой нет. За сорок лет работы я могу припомнить множество пациентов с одним и тем же диагнозом или одной и той же проблемой, но не могу припомнить двух одинаковых людей.
   Тут читатель вправе сказать: «Ну хорошо – красиво излагаешь, молодец. Но как же ты работаешь, если о душе ничего толком не знаешь? Тебя что, в университетах так ничему и не научили? Может, мне к кому-нибудь другому лучше пойти, другую книжку почитать?»
   Хороший вопрос… Душа – размытое понятие, смысл которого каждому ясен, но точное определение невозможно. Это, иначе говоря, понятие рамочное, объединяющее множество вещей и явлений. Свести его к чему-то одному невозможно, как невозможно втащить раму в картину. Такие понятия есть и в физике, и в математике, и в других точных науках. Психология в этом смысле не лучше и не хуже.

   – О чем вы говорите, профессор? Разрежьте человека, и что вы видите: печень, сердце, легкие… Где же душа?
   – А если раскрыть вашу голову, молодой человек, найдешь ум?

Кл. Болотина

   Мы, и правда, о многих вещах не знаем пока ничего или знаем мало, не можем дать им точных определений. Но никто не освободил нас от необходимости и не лишил счастья иметь с ними дело. Люди рожали детей и умели предупреждать беременность задолго до того, как в начале XVIII в. увидели под микроскопом сперматозоид. Человек, думавший, что плоская Земля лежит на трех слонах, устроившихся на трех китах, наслаждался красотой заката ничуть не меньше нас, знающих, что Земля – шар. Маленький ребенок, понятия не имеющий об устройстве компьютера, осваивает его гораздо быстрее и легче по лысину набитого знаниями взрослого. Говорят даже, что бабуины неплохо справляются с компьютерным программированием и тестированием, так что в будущем могут вытеснить занятых в этих областях людей – удобный вольер, свежие бананы и никаких зарплат, профсоюзов, забастовок! Вовсе не обязательно раскручивать все по винтикам в стремлении понять устройство и причины. Можно наблюдать, как та или иная вещь «ведет» себя, и на этом основании строить с ней отношения. Ганс Фаллада в «Волке среди волков» устами одного из героев говорит, что умный человек – это не тот, кто знает, как делаются макароны, почему летают самолеты и т. д., а тот, кто умеет жить с людьми.
   Психологические теории – замечательная и интересная вещь. Однако, и не имея о них никакого понятия, а просто наблюдая человеческое поведение и размышляя об увиденном, мы можем ориентироваться в себе и мире ничуть не хуже, а иногда и лучше, чем водружая на нос очки теорий.
   Когда необходимо набросать беглый портрет человека, обычно используется простая схема: пол, возраст, характер – «девушка лет 22, веселая такая и немного взбалмошная», «степенный, неторопливый мужчина 60 лет», «женщина бальзаковского возраста, постоянно готовая расплакаться», «юркий, пронырливый мужичок лет 30», «темпераментный 40-летний мужчина»… Человека мы еще в глаза не видели, и вроде ничего толком не сказано, а первое представление о нем уже есть.

Характер

   У меня в кабинете сидит мать 8-летней девочки: «Доктор, помогите. У нее ужасный характер! Сплошная психопатия! Что ни слово, то поперек. Если на скамейке сидит ребенок, она ни за что не сядет на свободное место, а обязательно сгонит его!» Минут через десять спрашиваю, на кого девочка похожа по характеру. В ответ: «Я понимаю, что вы хотите сказать. Но мне-то она должна подчиняться!» Другая мать со скоростью четыреста слов в минуту и от слова к слову все более заводясь, но успевая при этом и любимое чадо одернуть, и прическу поправить, и что-то из сумочки достать, и на звонок по мобильному телефону ответить, рассказывает о том, как суетлив и непоседлив ее ребенок.

   Если полистать книги, то легко обнаружить, что слова «темперамент» и «характер» часто используются так, будто они означают одно и то же. На самом деле за ними кроются разные смыслы.
   Темперамент – одно из самых старых психологических понятий. С темпераментом мы появляемся на свет. В переводе с латинского это «соразмерность». Первые упоминания о нем относятся еще к Древним Греции и Риму. Гиппократ говорил, что у людей есть четыре главных сока: кровь, лимфа и желтая и черная желчь, от соотношения которых зависят темперамент и состояние здоровья. Гален выделил девять темпераментов, но в обиход вошли только четыре: сангвинический, флегматический, холерический, меланхолический.
 
   И. П. Павлов, сохранив галеновские названия, наполнил их новым содержанием. Сопоставляя силу, подвижность и уравновешенность процессов возбуждения и торможения в нервной системе, он выделил четыре типа высшей нервной деятельности: 1) сильный, уравновешенный, подвижный (сангвинический); 2) сильный, уравновешенный, инертный (флегматический); 3) сильный, неуравновешенный (холерический); 4) слабый (меланхолический). В чистом виде они практически не встречаются, и темперамент каждого из нас представлен разными сочетаниями разных типов. В поведении эти типы проявляются в различиях активности (инертность, пассивность, спокойствие, инициативность, стремительность; темп, скорость, ритм, общее количество движений) и эмоциональности (впечатлительность, чувствительность, импульсивность). На такого рода признаках построены системы определения темперамента начиная с самого раннего возраста, когда специально разработанные опросники заполняются родителями или постоянно наблюдающими малыша воспитателями. Казалось бы, это очень ненадежная система – там или не там поставит галочку захлопотавшаяся мать или озабоченный воспитатель? Но множество проверок показало высокую надежность этих тестов – выявленный с их помощью тип темперамента сохраняется на протяжении всей жизни.