Страница:
Ветер гнал по лугу травяные волны. Рощи шелестели листвой, летели на восток бесконечные табуны облаков. Синели вдали поросшие лесом утесы, чайки реяли над рекой, словно души погибших друзей, провожающие корабли. Сашка стоял и смотрел на все это. В душе его поднималось знакомое чувство утраты. Он присел, коснулся ладонью плотной, крепко убитой ногами земли. Где-то там, в глубине, спит друг. Спит тем сном, от которого нет пробужденья. Хотя здесь люди верят, что человек может родиться не раз. Может, они и правы…
— Прощай, Храбр Мстиславович! — Савинов сжал пальцы, зачерпнув горсть земли. — Обещаю тебе не посрамить твоей памяти! А если у меня родится сын — я знаю, как его назвать!
Сашка поднялся. Земля, которую он зачерпнул, показалась вдруг очень теплой. Он ссыпал ее за пазуху и вытянул из ножен меч. Холодный стальной луч уперся в синеву неба. Савинов долго стоял так, слушая, как нечто волнами стекает с клинка, пронизывая все тело, и уходит в землю, а оттуда, из кургана, течет навстречу другой поток, теплый и крепкий, как рукопожатие сильного человека.
— Прощай, Храбр! И слава тебе! Тебе и тем, кто лежит с тобой рядом! Прощай…
Он убрал меч и, не оглядываясь, спустился с кургана. Время не ждет. Хотя здесь его, наверное, и нет, времени-то…
— Ну что, Хаген, похоже, что наши расставания становятся привычкой.
— Похоже на то. — Скандинав сжал Сашкино предплечье железными пальцами. — На все воля богов. Однако и человек не бессилен. Да и не верится мне, что расстаемся мы навсегда.
Они стояли на пристани, а лодьи одна за другой отваливали от нее. Волны плескались под веслами, а на передних кораблях уже хлопали, наполняясь ветром, цветные паруса.
— Не печалься, Александр! — Сигурни улыбнулась и сунула ему в руки сверток. — Вот, передай сестрице моей подарок да целуй ее от меня! Норны прихотливо прядут нить человеческих судеб. Кто знает, как повернется?
— Кто знает… — согласился Сашка и крепко обнял Хагена. — Прощай, брат! — Затем поцеловал Сигурни и прыгнул на борт «Медведя». Лодья качнулась. Гребцы толкнулись веслами, и пристань поплыла назад. Фигуры друзей как-то сразу стали далекими. Одинокие люди на пустом причале… Нет, не одинокие! Вон на холме колесница Диармайда, и сам черноволосый ирландец поднял копье, прощаясь, а Грайне машет рукой. Савинов помахал в ответ и отвернулся. Уходя — уходи…
Глава 7
— В общем, так, дочка, — кузнец Богдан ласково погладил Ярину по плечу, — лодья уже снаряжена. Ждан со своею ватажкой ждет тебя. Отправляйтесь в Ладогу. Там у меня торговое подворье да кузня. Пускай-ка сын поработает без моего пригляда. Пора ему уже и самостоятельность явить. А ты, ласковая моя, будешь милого своего поджидать, за хозяйством смотреть да за торгом следить. Торг в Ладоге богаче, чем здесь. Возьмете готовые брони, справу, мечи да копья, скобяной товар. А чего недостанет — то пускай Ждан там сделает. Да смотрите мне, не проторгуйтесь!
— Спасибо тебе, батюшка. — Ярина обняла отца. — Что бы я без тебя делала?
— Ладно уж, — Богдан улыбнулся, — как любимому чаду не помочь? Поезжай дожидаться своего милого! Птицы вещие не ошибаются — мимо Ладоги Ольбардовы лодьи никак не пойдут. Да осторожней там! Урмане и свей нынче редко озоруют в земле новгородской, однако всякое случиться может. Да и на торгу в Ладоге их немало. Народ они беспокойный, так что одна не ходи. Я парней предупредил…
— А Ворон, батюшка?
— Что с тобой сделаешь, егоза! На лодье он уже, коник твой. Вот тебе грамотка к Твердиславу, тамошнему воеводе. Он вас под опеку возьмет…
Ярина звонко чмокнула отца в колючую щеку и побежала домой, собираться. Сердце радостно колотилось. Вот и кончилось вынужденное бездействие! За две седмицы они легко дойдут по рекам до озера Нево, а там уж и Муть-река[80] с градом Ладогой в устье. Впервые вот так, без батюшки она отправится в далекое путешествие. Увидит дремучие леса и реки быстрые, и, может, Ждан не воспротивится, если она захочет сама пострелять уток или пойти с ним на охоту. Брат ей не откажет! А в Ладоге новые люди да чужеземные гости! Знай смотри на их чудные одежды. А еще там девицы наряжаются не хуже, чем в самом Новгороде или Киеве. И можно будет поглядеть, что новенького у наряжех… А главное — к любимому поближе. И не нужно томиться, сидючи дома и выпрядая кудель за куделью. Не по ее нраву — сидеть да ждать-тосковать. А за путем-дорогой да делом новым и времечко быстрей полетит. Глядишь, и заполощутся над волнами знакомые ветрила. И впереди всех самое долгожданное — с сердитым оружным медведем…
— Буря идет! — Ратимир, прищурившись, разглядывал подернувшийся туманной дымкой горизонт по левому борту. Там море заметно потемнело, а за дымкой виделась быстро надвигающаяся стена облаков. Морские птицы с криками носились над самой водой, шарахаясь от вспенившихся гребней. Ветер усилился, лодьи ощутимо увеличили ход. Паруса вздулись пузырями, снасти натужно звенели. «Медведя» кренило на длинной волне, бегущей вдогон кораблям с левых кормовых углов.
Сашка посмотрел на приближающийся шквал. «Надо бы площадь паруса сократить. А то опрокинет нас…» Он указал кормчему на парус. Ратимир кивнул и зычно, перекрикивая вой ветра, отдал команду. Варяги забегали по палубе, потянули канаты. Рей дрогнул и начал опускаться… Савинов снова оглянулся на шквал. «Главное, чтобы успели подвязать и снова поставить парус. Иначе без хода мы все покойники. Поставит бортом к волне и «капут унтерменш[81]», как говаривали фашисты…»
Он быстро прошел по палубе, проверяя, все ли закреплено по-штормовому. Особенно Сашку беспокоили пороки. Если на сильном волнении вышибет стопора, то поворотная часть метательной машины начнет болтаться из стороны в сторону и вполне может кого-нибудь покалечить…
Тем временем небо стремительно заволакивала темная пелена. Закат, остававшийся за кормой, протискивал свои багровые сполохи сквозь узкую щель в тучах. Края облаков кипели расплавленным золотом. Ветер рвал их в клочья, и куски золотой пряжи неслись по небу уже над самыми кораблями. Волны дыбились острыми гребнями, и Сашка вспомнил, что нет ничего хуже, чем попасть в шторм в Балтийских проливах. Кажется, он когда-то об этом читал… Но если повезет, то скоро корабли пройдут Скагеррак, оставляя справа датские берега. А там уж и Каттегат с Зундом, и вот она — Балтика. Там остров Рюген, или Руян, как говорят здесь. Земли лютичей и ободритов. А от них — две недели пути до устья Невы и еще пара недель до Белоозера. А там — Ярина…
Холодные брызги хлестнули по лицу: «Опомнись! О чем ты думаешь?! Шторм! Шторм идет!» Сашка встряхнулся и пошел дальше, проверяя крепления, подбадривая людей, отдавая приказы. Парус все же успели подвязать и поднять заново. Теперь он был в два раза короче. «Кажется, именно это называлось „зарифить паруса“ или „взять рифы“…»
Савинов прошел вдоль палубы до самого носа, остановился, поплотнее закутался в плащ и посмотрел налево, туда, где тянулась серая полоска датских берегов. Оттуда, должно быть, хорошо видны паруса лодей. А даны, по словам Ратимира, свирепы на поживу. Правда, вряд ли они решатся напасть в шторм. Вот после, если корабли разбросает…
«Медведь» шел последним. Впереди на волнах, взбрыкивающих, как норовистые кони, плясал черный корпус «Тура». А за ним, дальше на восток, виднелось все соцветие парусов эскадры Ольбарда. Временами особо высокая волна закрывала один из кораблей, и казалось, что стихия поглотила его. Но через несколько мгновений корабль снова выныривал из небытия, гордо расправляя крыло паруса. Грозная картина. Выдержат ли они шторм? Варяги — опытные мореходы. Однако насколько малыми кажутся эти кораблики по сравнению с теми стальными громадами, что приходилось видать Савинову. А ведь и те, случалось, погибали в шторм…
Багровые блики заката, плясавшие на носовой фигуре «Медведя», внезапно погасли. Стало темнее, будто уже наступила ночь. Сашка оглянулся и увидел, что бешено несущиеся тучи уже закрыли половину неба. В их недрах что-то бурлило и вращалось. Черно-синие, они стремительно настигали убегающие корабли. Ветер срывал с потемневших волн пену и почти горизонтально нес ее над самой водой. Серебряные гребни волн поднимались едва ли не до самых мачт. Ратимир с кормы что-то прокричал. Его голос потерялся в реве урагана, но Савинов понял: пора бы привязаться, не то, не ровен час, смоет за борт.
Он снова посмотрел на клубящиеся тучи, и вдруг что-то случилось с его глазами. Тучи резко придвинулись, будто он разом оказался высоко в небе. Отсюда они смотрелись уже не такими плотными. Ветер бил в лицо с неистовой силой, но глазам почему-то не хотелось моргать. Сашка не сразу понял, что на нем летные очки…
«Чайку»[82] швыряло со страшной силой. Ветер свистел в расчалках и стойках бипланной коробки. Савинов хорошо чувствовал растерянность летчика. Он быстро понял, что это не его собственное прошлое. Сашке, конечно, приходилось летать на И-153, но часть, где он служил, имела на вооружении И-16 и МИГи. И теперь его, Савинова, совершенно непонятным образом швырнуло сюда, в тело молодого пилота, прямо с палубы лодьи. Таинственная сила нанесла удар. И не во сне, а наяву…
Летчик, как понял Савинов, совершал едва ли не первый свой боевой вылет. Он был старшим сержантом — скорее всего, ускоренный выпуск. Сашка помнил многих таких. Они прибывали в часть и, как ни старались опытные пилоты побыстрее научить их законам войны, погибали один за другим. Сказывался малый налет в училище и отсутствие боевого опыта. Вот и этот отстал от своего звена во время штурмовки немецкой колонны и заблудился. У него не было даже полетной карты, а тут еще гроза…
Сержант вертел головой, стараясь определиться по лежащим внизу ориентирам, но их быстро затягивало туманной пеленой. Сашка мысленно крикнул ему: «У тебя же есть компас! Иди на восток!» Но летчик не слышал, в оцепенении продолжая закладывать вираж за виражом.
А рядом парила невесть как залетевшая сюда чайка.
Чайка возле «Чайки»…
Савинов откуда-то знал, что у сержанта забавная фамилия — Куманичкин, и он из 26-го ИАП[83]. Насколько Сашка мог вспомнить, это часть с Ленинградского фронта. Летчика звали Андреем, и Сашка снова принялся наставлять его на путь истинный.
«Забирай левее, Андрюха! Огибай грозовой фронт и по компасу — на восток. А там определишься. Да левее же! Ну!»
Было такое ощущение, что сержант все же услышал, потому что действительно стал огибать грозовой фронт слева. По ходу дела он тревожно оглядывался, подозревая, что раз он сам оказался здесь, то могут появиться и фрицы. Он оказался прав. Одинокий «Мессер» вывалился из облаков прямо перед «Чайкой» и на большой скорости ушел влево. Сашка надеялся, что немецкий пилот их не заметил. Но не тут-то было! «Мессер», заложив крутой вираж, возвращался.
Сержант вжал голову в плечи и затравленно огляделся. Помощи ждать неоткуда. Тогда пилот отдал рукоятку управления от себя, надеясь, видимо, уйти пикированием под грозу.
«Куда, дурень?! — заорал ему Савинов. — „Худой“ на пикировании тебя в два счета догонит! Быстро разворачивай влево, прицелом на него! Прицелом на него и в лобовую!» Но сержант продолжал сосредоточенно пикировать. «Мессер» быстро приближался. Сейчас откроет огонь!
Сашка яростно рванулся. Он не совсем понял, что делает, но перед его глазами что-то вспыхнуло… и в следующий миг он почувствовал, что каким-то образом оказался хозяином тела молодого пилота. В его сознание потоком хлынули сведения о личной жизни сержанта, о девушке по имени Таня и каких-то каникулах. Видимо, бедный парень вспоминал в этот, как он думал, последний миг своей короткой жизни о самом хорошем, что в ней было. Савинов яростно выматерился, отсекая этот поток, и рванул ручку управления на себя и влево, одновременно отдавая левую педаль от себя. «Чайка» взвыла мотором, резко шарахнулась вверх и в сторону, совершив классический ранверсман — разворот на горке.
Вовремя! Мимо пронеслись зеленые трассы. Фашист открыл огонь! Но он опоздал. Курсовой угол у него был слишком острый, и довернуть он не успевал. А вот Сашка, оказавшись выше и левее, успел, поймав в прицел длинный желтоносый фюзеляж, нажать на гашетки. «Чайка» содрогнулась. Савинов с удивлением понял, что ему достался довольно редкий экземпляр, вооруженный двумя пушками, вместо четырех пулеметов. Трассы вспороли консоль крыла «Мессера», но пушки тут же замолчали. Фашист пронесся мимо и даже, кажется, погрозил коварному русскому кулаком. Савинов, используя отличную маневренность своего самолета, довернул вслед и снова нажал на гашетки. Пушки молчали.
«Так вот почему сержант пытался удрать! Боезапас-то — тю-тю!» Сержант, который, похоже, слышал Сашкины мысли и уже ничему не удивлялся, выразился в смысле: «А ты как думал?» Может, правда, он считал, что говорит сам с собой. «Ничего, Андрюха! — успокоил его Савинов. — Прорвемся!»
Хотя, конечно, без снарядов-то дело — труба! Истребитель — это не бомбер. Его так просто не таранишь! Придется шустрить… Сашка ввел самолет в пике следом за Фрицем, благо тот летел в нужную сторону, и выжал из «Чайки» все, что она могла. Приборы показали фантастическую скорость — четыреста пятьдесят кэмэ в час. Однако «Мессер» даст такую и по горизонтали, не особенно напрягаясь. Видно было, как вражеский самолет после пикирования свечой ушел вверх и начал разворот.
Сейчас начнется! Враг не особенно спешил. Понял, что советский истребитель безоружен. До того как фашист вышел на боевой курс, Савинов успел снизиться до ста метров и помчался на бреющем над верхушками деревьев. Далеко справа он заметил в небе белые шапки зенитных разрывов и довернул туда, полагая, что это бьют наши зенитки. Куманичкин подтвердил правильность догадки. Освоился с тем, что некто другой, более опытный, управляет его самолетом. Невозможно… Но наплевать! Главное — выжить! Савинов его понимал…
А фриц повел себя странно. Он шел на полной скорости следом за ними с превышением в полсотни метров и быстро настигал «Чайку». Настиг, поравнялся и сбросил скорость. Затем уравнял высоту полета и пристроился сбоку. «Ни дать ни взять заботливый товарищ. Прямо-таки камрад, да и только».
Теперь Савинов смог рассмотреть противника. Это был Me-109 модификации Ф-2. Пятнистый зелено-серый фюзеляж с желтыми полосами быстрой идентификации на капоте снизу и законцовках крыльев. На борту черная десятка и зеленое сердце в белой окантовке да еще какой-то герб перед кабиной. А на киле тесно от абшуссбалкенов[84]. Штук сорок, не меньше!
«Ах вот это кто! Грюнхерц! Элитная пятьдесят четвертая эскадра[85]… Слыхали про вас!»
Немец в светло-коричневом шлемофоне радостно скалился. Он указал пальцем на свою левую консоль, в нескольких местах пробитую снарядами, и поднял большой палец. Гут, мол! Молодец рус! Затем качнул крыльями и сделал недвусмысленный жест. Иди за мной! И для убедительности скроил из пальцев пистолетик. А то пух! И ты валяешься внизу, рус! Тогда капут, мол! Сашка, зло ощерясь, зажал коленями рукоять управления и ответил фашисту интернациональным жестом: ударил левой ладонью по сгибу правой руки, сжатой в кулак. Хер тебе, ганс! Хер и еще раз хер! Тот перестал щериться и снова покачал крыльями. Давай за мной! А то! И дал короткую очередь из пулеметов. Сашка проследил за трассами и кивнул. Понял тебя! Фашист снова улыбнулся… И едва успел бросить истребитель в сторону, потому что Савинов попытался таранить его, зацепив плоскостью крыла… Фриц вернулся, но только затем, чтобы показать большим пальцем вниз, как в римском Колизее. Смерть проигравшему! А затем мотор «Мессера» взревел, и он ушел в сторону с набором высоты. Все ясно. Сейчас займет позицию для атаки, и сантименты в сторону! «А ведь собьет, падла! — подумал Сашка. — Как пить дать собьет!» Ну да русские так просто не сдаются!
Пока немец разворачивался, Савинов заметил чуть в стороне небольшую речушку, свернул к ней и прижал самолет к самой воде. Они помчались в этом коридоре из древесных стволов и берегов, заваленных буреломом. В одном месте Сашка заметил группу красноармейцев, переходящих речку вброд. Те замахали руками, указывая куда-то назад, а некоторые вскинули винтовки и начали стрелять по наседающему «Мессеру». А тот тут как тут. Речную гладь перед носом «Чайки» вспороли цепочки фонтанчиков. Фашист открыл огонь. Сашка сбросил газ. Теперь фашисту будет мешать его слишком большая скорость. Советский истребитель может плестись почти шагом — на то и биплан. У «Мессера» минимальная скорость гораздо больше и на прицеливание у него мало времени. Точно! Фриц промазал, проскочил вперед и снова полез вверх — готовить следующий заход. Сашка лихорадочно обдумывал ситуацию. Долго они здесь не протянут. Неизвестно, куда течет речка. Пока что она уверенно забирала на север. Вроде бы это наша территория, но кто знает? Савинов поднабрал высоту, чтобы осмотреться, и заметил впереди и справа постройки большого города. Неужели Питер?
В следующий миг ему снова пришлось прижаться к самой воде. «Мессер» вернулся и снова открыл огонь. На этот раз его прицел был точнее. Пули с хрустом жевали верхнее крыло «Чайки». Истребитель трясся и вихлялся, как припадочный. «Лишь бы не зацепил элероны!» Сашке большого труда стоило удержать самолет над самой водой. Враг снова пронесся мимо и пошел на новый заход, «Этак он нас прикончит!» Мысль принадлежала сержанту. «Не дрейфь, паря!» Савинов решился и, добавив газ, свернул в сторону города. Там сильная ПВО, зенитки, пулеметы. Может, фашист не станет преследовать их там?
Под крылом промелькнула ветка железной дороги. По ней пыхтел паровоз, волочащий вереницу вагонов. Сашка прошелся над эшелоном и с удовольствием заметил на платформе счетверенный зенитный пулемет. Расчет переполошился и начал разворачивать установку. Еще немного, и трассы «Максима» напомнят фрицу, что пора домой. Однако немец попался настырный. Зенитчики сбили ему прицел, и он, взяв немного в сторону, продолжил преследование, рассудив, что русский не может долго оставаться под защитой пулеметов эшелона. Так и вышло. Снова началась свистопляска. Сашка, как заяц, зигзагами метался над самыми деревьями, а «Мессер» раз за разом возвращался, чтобы угостить его десятком-другим пуль и снарядов. «Когда же у тебя патроны кончатся, падла?»
Казалось, это продолжалось много часов. Савинов, помнится, что-то орал немцу, приказывая ему убираться, и выжимал из машины все, что можно. Тот, похоже, и сам притомился. Его атаки стали менее настойчивыми, а затем он снова пристроился к Сашке справа и опять показал большой палец. Молодец, рус! И повернул кулак вниз. А все-таки я тебя собью! Савинов снова ответил интернациональным жестом. Немец весело оскалился и отвернул с набором высоты. А Сашка заметил аэродром! На первый взгляд это была просто просека в лесу, но опытный глаз различил замаскированные по краям полосы самолеты. «Ишачки»! Значит, свои и можно садиться! «Аэродром Сосновка», — информировал сержант Куманичкин. Сашка осмотрелся по сторонам, но фриц куда-то пропал. Неужели убрался? Савинов заложил вираж и, сбросив скорость, пошел на посадку. Шасси «Чайки» уже коснулись полосы, когда спрятанные среди деревьев зенитки вдруг открыли ураганный огонь. Грешным делом он поначалу решил, что стреляют в него. С ума они посходили, что ли?! Но когда взлетную полосу совсем близко вспороли пыльные фонтаны, Сашка понял: фриц вернулся! Зашел со стороны солнца!
Нет момента, когда самолет беззащитнее, чем на взлете или посадке! Немецкие трассы с треском вспороли фюзеляж «Чайки». Что-то ударило в бронеспинку. Раздался хруст, и двигатель остановился. Но самолет уже катился по полосе, подпрыгивая и раскачиваясь. Сашка нажал на тормоз и зарулил под защиту деревьев, но в последний миг правая стойка шасси подломилась, и истребитель встал на нос. Пилот повис на привязных ремнях, а «Мессер» с ревом пронесся над аэродромом и ушел на юго-запад…
Кажется, к самолету бежали люди. Савинов видел их как сквозь туман. Потом его куда-то потянуло, тряхнуло, дернуло…
И он снова оказался на палубе лодьи.
Переход был таким резким, что Сашка едва устоял на ногах. Волны все еще вздымались вокруг, огромные, как горы. Еще топорщились на них пенные гребни, но вот с ветром что-то случилось. То ли он казался слабым после полета в открытой кабине «Чайки», то ли и вправду стих. А главное, небо очистилось! Тучи почти все ушли к северному горизонту, словно буря пронеслась стороной, зацепив их только самым краешком. Но Савинов отлично помнил, как грозовой фронт шел прямо на них. Шел сзади слева, то есть с северо-запада. А теперь… Это значит, что он повернул почти на девяносто градусов в сторону!
«По-моему, так не бывает…» Сашка оглянулся. Для этого пришлось повернуться всем телом — шея совершенно затекла и одеревенела…
Солнце почти село, но закат еще полыхал на полнеба, и верхушки волн просвечивала изумрудно-зеленым. Красота! Зато с лодьей было неладно. Точнее, не с лодьей, а с личным составом. Дружина столпилась у мачты. И у всех на лицах, о разными вариациями, написано одно и то же. Примерно так будут выглядеть люди в цирке, если акробат под куполом вдруг бросит свою трапецию и станет летать кругами без всякой поддержки, выписывая замысловатые фигуры.
«По улицам слона водили… — вспомнилось Сашке. — Ну что еще за проблема? Я, наверное, сплясал несколько па из „Лебединого озера“. Он посмотрел на них немного, подумал, как бы поаккуратнее узнать причину такого странного поведения, и крикнул:
— Эй, Рысенок! Подойди-ка!
Тот мигом возник рядом.
— Ну и что случилось? Чего все на меня выставились?
Рысенок аж поперхнулся от удивления.
— Так… Медведкович, ты ж того…
— Чего — того? С ума сошел?
— Да не-е… — Рысенок улыбнулся: мол, чего спрашиваешь, ведь сам все знаешь. — Ты бурю прогнал!
Сашка повернулся к нему, стараясь сохранить на лице каменное выражение.
— Ну-ну… Давай-ка с самого начала.
— А чего тут… В общем, стала она, буря, догонять нас. И все уж решили, что плохо дело. А ты, вождь, впереди стоишь и, гляжу я, духом куда-то воспаряешь. А буря-то уж совсем разыгралась! Прям сладу нет! А ты давай ее бороть, — Рысенок изобразил, как Сашка борол бурю, — и Слова выкликивать! Долго борол! И она потихоньку на Полночь повернула! А ты ей вслед самое сильное Слово кинул. Вот она и ушла совсем! Дружина-то, как увидела, что ты Водой да Ветром повелевать можешь, так и…
— Понятно. А что за Слово, не помнишь?
— Ну как же? Разве можно такие заклятья всуе поминать?
Савинов усмехнулся и вполголоса произнес несколько непечатных выражений, присовокупив пожелание убираться подальше.
— Эти?
Рысенок с ужасом посмотрел на него и кивнул.
«Понятненько! — подумал Сашка. — Это я фрица к хренам посылал, а ураган, выходит, на свой счет принял. И отвалил… Забавное применение матюгов, нечего сказать! Ну теперь я буду у них колдун из колдунов: ведь своими глазами видели! Как бы не разбежался народ, когда в порт придем… А интересно все же, почему шторм прекратился? Неужели и вправду мат помогает? Против немецких летчиков он явно действует слабовато. По крайней мере, они не спешат ретироваться…»
Он усмехнулся своим мыслям и прошел на корму. Ратимир встретил его спокойно, как будто ничего и не случилось, мол, мы-то всякое видывали, не то что эта молодь. Но видно было, что и его проняло. Чтобы разрядить обстановку, Савинов окинул палубу «орлиным взором» и гаркнул:
— А ну, други, прибавьте-ка паруса! Не ровен час отстанем!
Глава 8
Лодья ходко бежала вниз по речушке, и уже остались далеко позади берега озера Белого, зато волны моря Онежского все близились. Казалось — вот-вот, за следующим речным изгибом раскинется во всю ширь окоема вольная гладь воды. А по берегам речки тянулись могучие, кондовые леса, которые росли здесь еще с тех самых пор, как сотворили Род со Сварогом Свет Белый. В лесах тех повсюду можно встретить огромные, вросшие в землю валуны, которые в незапамятные времена принесла сюда с Полуночи Великая Стужа. И древние скалы, чьи обросшие мхом лбы то и дело можно увидеть с реки, здесь совсем не редкость. И огромные буреломы, и глухие чащобы, где таятся звери лесные, местами и непуганые совсем, потому что весские роды живут все больше к Восходу. А сюда забредают редкие охотники, промышляющие пушного зверя, да новогородские ватажки. Яра недавно видела на перекате медведя, занятого ловлей рыбы, и тот проводил лодью удивленным взглядом, совсем не страшась людских стрел и рогатин.
— Прощай, Храбр Мстиславович! — Савинов сжал пальцы, зачерпнув горсть земли. — Обещаю тебе не посрамить твоей памяти! А если у меня родится сын — я знаю, как его назвать!
Сашка поднялся. Земля, которую он зачерпнул, показалась вдруг очень теплой. Он ссыпал ее за пазуху и вытянул из ножен меч. Холодный стальной луч уперся в синеву неба. Савинов долго стоял так, слушая, как нечто волнами стекает с клинка, пронизывая все тело, и уходит в землю, а оттуда, из кургана, течет навстречу другой поток, теплый и крепкий, как рукопожатие сильного человека.
— Прощай, Храбр! И слава тебе! Тебе и тем, кто лежит с тобой рядом! Прощай…
Он убрал меч и, не оглядываясь, спустился с кургана. Время не ждет. Хотя здесь его, наверное, и нет, времени-то…
— Ну что, Хаген, похоже, что наши расставания становятся привычкой.
— Похоже на то. — Скандинав сжал Сашкино предплечье железными пальцами. — На все воля богов. Однако и человек не бессилен. Да и не верится мне, что расстаемся мы навсегда.
Они стояли на пристани, а лодьи одна за другой отваливали от нее. Волны плескались под веслами, а на передних кораблях уже хлопали, наполняясь ветром, цветные паруса.
— Не печалься, Александр! — Сигурни улыбнулась и сунула ему в руки сверток. — Вот, передай сестрице моей подарок да целуй ее от меня! Норны прихотливо прядут нить человеческих судеб. Кто знает, как повернется?
— Кто знает… — согласился Сашка и крепко обнял Хагена. — Прощай, брат! — Затем поцеловал Сигурни и прыгнул на борт «Медведя». Лодья качнулась. Гребцы толкнулись веслами, и пристань поплыла назад. Фигуры друзей как-то сразу стали далекими. Одинокие люди на пустом причале… Нет, не одинокие! Вон на холме колесница Диармайда, и сам черноволосый ирландец поднял копье, прощаясь, а Грайне машет рукой. Савинов помахал в ответ и отвернулся. Уходя — уходи…
Глава 7
Опять Сила Слова
Мы были на голову ниже,
Европы опыт был у них.
Вот и учили нас они же,
А выучив… мы били их.
Т. Л. Гусинский, боевой летчик 767 ИАП ПВО
— В общем, так, дочка, — кузнец Богдан ласково погладил Ярину по плечу, — лодья уже снаряжена. Ждан со своею ватажкой ждет тебя. Отправляйтесь в Ладогу. Там у меня торговое подворье да кузня. Пускай-ка сын поработает без моего пригляда. Пора ему уже и самостоятельность явить. А ты, ласковая моя, будешь милого своего поджидать, за хозяйством смотреть да за торгом следить. Торг в Ладоге богаче, чем здесь. Возьмете готовые брони, справу, мечи да копья, скобяной товар. А чего недостанет — то пускай Ждан там сделает. Да смотрите мне, не проторгуйтесь!
— Спасибо тебе, батюшка. — Ярина обняла отца. — Что бы я без тебя делала?
— Ладно уж, — Богдан улыбнулся, — как любимому чаду не помочь? Поезжай дожидаться своего милого! Птицы вещие не ошибаются — мимо Ладоги Ольбардовы лодьи никак не пойдут. Да осторожней там! Урмане и свей нынче редко озоруют в земле новгородской, однако всякое случиться может. Да и на торгу в Ладоге их немало. Народ они беспокойный, так что одна не ходи. Я парней предупредил…
— А Ворон, батюшка?
— Что с тобой сделаешь, егоза! На лодье он уже, коник твой. Вот тебе грамотка к Твердиславу, тамошнему воеводе. Он вас под опеку возьмет…
Ярина звонко чмокнула отца в колючую щеку и побежала домой, собираться. Сердце радостно колотилось. Вот и кончилось вынужденное бездействие! За две седмицы они легко дойдут по рекам до озера Нево, а там уж и Муть-река[80] с градом Ладогой в устье. Впервые вот так, без батюшки она отправится в далекое путешествие. Увидит дремучие леса и реки быстрые, и, может, Ждан не воспротивится, если она захочет сама пострелять уток или пойти с ним на охоту. Брат ей не откажет! А в Ладоге новые люди да чужеземные гости! Знай смотри на их чудные одежды. А еще там девицы наряжаются не хуже, чем в самом Новгороде или Киеве. И можно будет поглядеть, что новенького у наряжех… А главное — к любимому поближе. И не нужно томиться, сидючи дома и выпрядая кудель за куделью. Не по ее нраву — сидеть да ждать-тосковать. А за путем-дорогой да делом новым и времечко быстрей полетит. Глядишь, и заполощутся над волнами знакомые ветрила. И впереди всех самое долгожданное — с сердитым оружным медведем…
— Буря идет! — Ратимир, прищурившись, разглядывал подернувшийся туманной дымкой горизонт по левому борту. Там море заметно потемнело, а за дымкой виделась быстро надвигающаяся стена облаков. Морские птицы с криками носились над самой водой, шарахаясь от вспенившихся гребней. Ветер усилился, лодьи ощутимо увеличили ход. Паруса вздулись пузырями, снасти натужно звенели. «Медведя» кренило на длинной волне, бегущей вдогон кораблям с левых кормовых углов.
Сашка посмотрел на приближающийся шквал. «Надо бы площадь паруса сократить. А то опрокинет нас…» Он указал кормчему на парус. Ратимир кивнул и зычно, перекрикивая вой ветра, отдал команду. Варяги забегали по палубе, потянули канаты. Рей дрогнул и начал опускаться… Савинов снова оглянулся на шквал. «Главное, чтобы успели подвязать и снова поставить парус. Иначе без хода мы все покойники. Поставит бортом к волне и «капут унтерменш[81]», как говаривали фашисты…»
Он быстро прошел по палубе, проверяя, все ли закреплено по-штормовому. Особенно Сашку беспокоили пороки. Если на сильном волнении вышибет стопора, то поворотная часть метательной машины начнет болтаться из стороны в сторону и вполне может кого-нибудь покалечить…
Тем временем небо стремительно заволакивала темная пелена. Закат, остававшийся за кормой, протискивал свои багровые сполохи сквозь узкую щель в тучах. Края облаков кипели расплавленным золотом. Ветер рвал их в клочья, и куски золотой пряжи неслись по небу уже над самыми кораблями. Волны дыбились острыми гребнями, и Сашка вспомнил, что нет ничего хуже, чем попасть в шторм в Балтийских проливах. Кажется, он когда-то об этом читал… Но если повезет, то скоро корабли пройдут Скагеррак, оставляя справа датские берега. А там уж и Каттегат с Зундом, и вот она — Балтика. Там остров Рюген, или Руян, как говорят здесь. Земли лютичей и ободритов. А от них — две недели пути до устья Невы и еще пара недель до Белоозера. А там — Ярина…
Холодные брызги хлестнули по лицу: «Опомнись! О чем ты думаешь?! Шторм! Шторм идет!» Сашка встряхнулся и пошел дальше, проверяя крепления, подбадривая людей, отдавая приказы. Парус все же успели подвязать и поднять заново. Теперь он был в два раза короче. «Кажется, именно это называлось „зарифить паруса“ или „взять рифы“…»
Савинов прошел вдоль палубы до самого носа, остановился, поплотнее закутался в плащ и посмотрел налево, туда, где тянулась серая полоска датских берегов. Оттуда, должно быть, хорошо видны паруса лодей. А даны, по словам Ратимира, свирепы на поживу. Правда, вряд ли они решатся напасть в шторм. Вот после, если корабли разбросает…
«Медведь» шел последним. Впереди на волнах, взбрыкивающих, как норовистые кони, плясал черный корпус «Тура». А за ним, дальше на восток, виднелось все соцветие парусов эскадры Ольбарда. Временами особо высокая волна закрывала один из кораблей, и казалось, что стихия поглотила его. Но через несколько мгновений корабль снова выныривал из небытия, гордо расправляя крыло паруса. Грозная картина. Выдержат ли они шторм? Варяги — опытные мореходы. Однако насколько малыми кажутся эти кораблики по сравнению с теми стальными громадами, что приходилось видать Савинову. А ведь и те, случалось, погибали в шторм…
Багровые блики заката, плясавшие на носовой фигуре «Медведя», внезапно погасли. Стало темнее, будто уже наступила ночь. Сашка оглянулся и увидел, что бешено несущиеся тучи уже закрыли половину неба. В их недрах что-то бурлило и вращалось. Черно-синие, они стремительно настигали убегающие корабли. Ветер срывал с потемневших волн пену и почти горизонтально нес ее над самой водой. Серебряные гребни волн поднимались едва ли не до самых мачт. Ратимир с кормы что-то прокричал. Его голос потерялся в реве урагана, но Савинов понял: пора бы привязаться, не то, не ровен час, смоет за борт.
Он снова посмотрел на клубящиеся тучи, и вдруг что-то случилось с его глазами. Тучи резко придвинулись, будто он разом оказался высоко в небе. Отсюда они смотрелись уже не такими плотными. Ветер бил в лицо с неистовой силой, но глазам почему-то не хотелось моргать. Сашка не сразу понял, что на нем летные очки…
«Чайку»[82] швыряло со страшной силой. Ветер свистел в расчалках и стойках бипланной коробки. Савинов хорошо чувствовал растерянность летчика. Он быстро понял, что это не его собственное прошлое. Сашке, конечно, приходилось летать на И-153, но часть, где он служил, имела на вооружении И-16 и МИГи. И теперь его, Савинова, совершенно непонятным образом швырнуло сюда, в тело молодого пилота, прямо с палубы лодьи. Таинственная сила нанесла удар. И не во сне, а наяву…
Летчик, как понял Савинов, совершал едва ли не первый свой боевой вылет. Он был старшим сержантом — скорее всего, ускоренный выпуск. Сашка помнил многих таких. Они прибывали в часть и, как ни старались опытные пилоты побыстрее научить их законам войны, погибали один за другим. Сказывался малый налет в училище и отсутствие боевого опыта. Вот и этот отстал от своего звена во время штурмовки немецкой колонны и заблудился. У него не было даже полетной карты, а тут еще гроза…
Сержант вертел головой, стараясь определиться по лежащим внизу ориентирам, но их быстро затягивало туманной пеленой. Сашка мысленно крикнул ему: «У тебя же есть компас! Иди на восток!» Но летчик не слышал, в оцепенении продолжая закладывать вираж за виражом.
А рядом парила невесть как залетевшая сюда чайка.
Чайка возле «Чайки»…
Савинов откуда-то знал, что у сержанта забавная фамилия — Куманичкин, и он из 26-го ИАП[83]. Насколько Сашка мог вспомнить, это часть с Ленинградского фронта. Летчика звали Андреем, и Сашка снова принялся наставлять его на путь истинный.
«Забирай левее, Андрюха! Огибай грозовой фронт и по компасу — на восток. А там определишься. Да левее же! Ну!»
Было такое ощущение, что сержант все же услышал, потому что действительно стал огибать грозовой фронт слева. По ходу дела он тревожно оглядывался, подозревая, что раз он сам оказался здесь, то могут появиться и фрицы. Он оказался прав. Одинокий «Мессер» вывалился из облаков прямо перед «Чайкой» и на большой скорости ушел влево. Сашка надеялся, что немецкий пилот их не заметил. Но не тут-то было! «Мессер», заложив крутой вираж, возвращался.
Сержант вжал голову в плечи и затравленно огляделся. Помощи ждать неоткуда. Тогда пилот отдал рукоятку управления от себя, надеясь, видимо, уйти пикированием под грозу.
«Куда, дурень?! — заорал ему Савинов. — „Худой“ на пикировании тебя в два счета догонит! Быстро разворачивай влево, прицелом на него! Прицелом на него и в лобовую!» Но сержант продолжал сосредоточенно пикировать. «Мессер» быстро приближался. Сейчас откроет огонь!
Сашка яростно рванулся. Он не совсем понял, что делает, но перед его глазами что-то вспыхнуло… и в следующий миг он почувствовал, что каким-то образом оказался хозяином тела молодого пилота. В его сознание потоком хлынули сведения о личной жизни сержанта, о девушке по имени Таня и каких-то каникулах. Видимо, бедный парень вспоминал в этот, как он думал, последний миг своей короткой жизни о самом хорошем, что в ней было. Савинов яростно выматерился, отсекая этот поток, и рванул ручку управления на себя и влево, одновременно отдавая левую педаль от себя. «Чайка» взвыла мотором, резко шарахнулась вверх и в сторону, совершив классический ранверсман — разворот на горке.
Вовремя! Мимо пронеслись зеленые трассы. Фашист открыл огонь! Но он опоздал. Курсовой угол у него был слишком острый, и довернуть он не успевал. А вот Сашка, оказавшись выше и левее, успел, поймав в прицел длинный желтоносый фюзеляж, нажать на гашетки. «Чайка» содрогнулась. Савинов с удивлением понял, что ему достался довольно редкий экземпляр, вооруженный двумя пушками, вместо четырех пулеметов. Трассы вспороли консоль крыла «Мессера», но пушки тут же замолчали. Фашист пронесся мимо и даже, кажется, погрозил коварному русскому кулаком. Савинов, используя отличную маневренность своего самолета, довернул вслед и снова нажал на гашетки. Пушки молчали.
«Так вот почему сержант пытался удрать! Боезапас-то — тю-тю!» Сержант, который, похоже, слышал Сашкины мысли и уже ничему не удивлялся, выразился в смысле: «А ты как думал?» Может, правда, он считал, что говорит сам с собой. «Ничего, Андрюха! — успокоил его Савинов. — Прорвемся!»
Хотя, конечно, без снарядов-то дело — труба! Истребитель — это не бомбер. Его так просто не таранишь! Придется шустрить… Сашка ввел самолет в пике следом за Фрицем, благо тот летел в нужную сторону, и выжал из «Чайки» все, что она могла. Приборы показали фантастическую скорость — четыреста пятьдесят кэмэ в час. Однако «Мессер» даст такую и по горизонтали, не особенно напрягаясь. Видно было, как вражеский самолет после пикирования свечой ушел вверх и начал разворот.
Сейчас начнется! Враг не особенно спешил. Понял, что советский истребитель безоружен. До того как фашист вышел на боевой курс, Савинов успел снизиться до ста метров и помчался на бреющем над верхушками деревьев. Далеко справа он заметил в небе белые шапки зенитных разрывов и довернул туда, полагая, что это бьют наши зенитки. Куманичкин подтвердил правильность догадки. Освоился с тем, что некто другой, более опытный, управляет его самолетом. Невозможно… Но наплевать! Главное — выжить! Савинов его понимал…
А фриц повел себя странно. Он шел на полной скорости следом за ними с превышением в полсотни метров и быстро настигал «Чайку». Настиг, поравнялся и сбросил скорость. Затем уравнял высоту полета и пристроился сбоку. «Ни дать ни взять заботливый товарищ. Прямо-таки камрад, да и только».
Теперь Савинов смог рассмотреть противника. Это был Me-109 модификации Ф-2. Пятнистый зелено-серый фюзеляж с желтыми полосами быстрой идентификации на капоте снизу и законцовках крыльев. На борту черная десятка и зеленое сердце в белой окантовке да еще какой-то герб перед кабиной. А на киле тесно от абшуссбалкенов[84]. Штук сорок, не меньше!
«Ах вот это кто! Грюнхерц! Элитная пятьдесят четвертая эскадра[85]… Слыхали про вас!»
Немец в светло-коричневом шлемофоне радостно скалился. Он указал пальцем на свою левую консоль, в нескольких местах пробитую снарядами, и поднял большой палец. Гут, мол! Молодец рус! Затем качнул крыльями и сделал недвусмысленный жест. Иди за мной! И для убедительности скроил из пальцев пистолетик. А то пух! И ты валяешься внизу, рус! Тогда капут, мол! Сашка, зло ощерясь, зажал коленями рукоять управления и ответил фашисту интернациональным жестом: ударил левой ладонью по сгибу правой руки, сжатой в кулак. Хер тебе, ганс! Хер и еще раз хер! Тот перестал щериться и снова покачал крыльями. Давай за мной! А то! И дал короткую очередь из пулеметов. Сашка проследил за трассами и кивнул. Понял тебя! Фашист снова улыбнулся… И едва успел бросить истребитель в сторону, потому что Савинов попытался таранить его, зацепив плоскостью крыла… Фриц вернулся, но только затем, чтобы показать большим пальцем вниз, как в римском Колизее. Смерть проигравшему! А затем мотор «Мессера» взревел, и он ушел в сторону с набором высоты. Все ясно. Сейчас займет позицию для атаки, и сантименты в сторону! «А ведь собьет, падла! — подумал Сашка. — Как пить дать собьет!» Ну да русские так просто не сдаются!
Пока немец разворачивался, Савинов заметил чуть в стороне небольшую речушку, свернул к ней и прижал самолет к самой воде. Они помчались в этом коридоре из древесных стволов и берегов, заваленных буреломом. В одном месте Сашка заметил группу красноармейцев, переходящих речку вброд. Те замахали руками, указывая куда-то назад, а некоторые вскинули винтовки и начали стрелять по наседающему «Мессеру». А тот тут как тут. Речную гладь перед носом «Чайки» вспороли цепочки фонтанчиков. Фашист открыл огонь. Сашка сбросил газ. Теперь фашисту будет мешать его слишком большая скорость. Советский истребитель может плестись почти шагом — на то и биплан. У «Мессера» минимальная скорость гораздо больше и на прицеливание у него мало времени. Точно! Фриц промазал, проскочил вперед и снова полез вверх — готовить следующий заход. Сашка лихорадочно обдумывал ситуацию. Долго они здесь не протянут. Неизвестно, куда течет речка. Пока что она уверенно забирала на север. Вроде бы это наша территория, но кто знает? Савинов поднабрал высоту, чтобы осмотреться, и заметил впереди и справа постройки большого города. Неужели Питер?
В следующий миг ему снова пришлось прижаться к самой воде. «Мессер» вернулся и снова открыл огонь. На этот раз его прицел был точнее. Пули с хрустом жевали верхнее крыло «Чайки». Истребитель трясся и вихлялся, как припадочный. «Лишь бы не зацепил элероны!» Сашке большого труда стоило удержать самолет над самой водой. Враг снова пронесся мимо и пошел на новый заход, «Этак он нас прикончит!» Мысль принадлежала сержанту. «Не дрейфь, паря!» Савинов решился и, добавив газ, свернул в сторону города. Там сильная ПВО, зенитки, пулеметы. Может, фашист не станет преследовать их там?
Под крылом промелькнула ветка железной дороги. По ней пыхтел паровоз, волочащий вереницу вагонов. Сашка прошелся над эшелоном и с удовольствием заметил на платформе счетверенный зенитный пулемет. Расчет переполошился и начал разворачивать установку. Еще немного, и трассы «Максима» напомнят фрицу, что пора домой. Однако немец попался настырный. Зенитчики сбили ему прицел, и он, взяв немного в сторону, продолжил преследование, рассудив, что русский не может долго оставаться под защитой пулеметов эшелона. Так и вышло. Снова началась свистопляска. Сашка, как заяц, зигзагами метался над самыми деревьями, а «Мессер» раз за разом возвращался, чтобы угостить его десятком-другим пуль и снарядов. «Когда же у тебя патроны кончатся, падла?»
Казалось, это продолжалось много часов. Савинов, помнится, что-то орал немцу, приказывая ему убираться, и выжимал из машины все, что можно. Тот, похоже, и сам притомился. Его атаки стали менее настойчивыми, а затем он снова пристроился к Сашке справа и опять показал большой палец. Молодец, рус! И повернул кулак вниз. А все-таки я тебя собью! Савинов снова ответил интернациональным жестом. Немец весело оскалился и отвернул с набором высоты. А Сашка заметил аэродром! На первый взгляд это была просто просека в лесу, но опытный глаз различил замаскированные по краям полосы самолеты. «Ишачки»! Значит, свои и можно садиться! «Аэродром Сосновка», — информировал сержант Куманичкин. Сашка осмотрелся по сторонам, но фриц куда-то пропал. Неужели убрался? Савинов заложил вираж и, сбросив скорость, пошел на посадку. Шасси «Чайки» уже коснулись полосы, когда спрятанные среди деревьев зенитки вдруг открыли ураганный огонь. Грешным делом он поначалу решил, что стреляют в него. С ума они посходили, что ли?! Но когда взлетную полосу совсем близко вспороли пыльные фонтаны, Сашка понял: фриц вернулся! Зашел со стороны солнца!
Нет момента, когда самолет беззащитнее, чем на взлете или посадке! Немецкие трассы с треском вспороли фюзеляж «Чайки». Что-то ударило в бронеспинку. Раздался хруст, и двигатель остановился. Но самолет уже катился по полосе, подпрыгивая и раскачиваясь. Сашка нажал на тормоз и зарулил под защиту деревьев, но в последний миг правая стойка шасси подломилась, и истребитель встал на нос. Пилот повис на привязных ремнях, а «Мессер» с ревом пронесся над аэродромом и ушел на юго-запад…
Кажется, к самолету бежали люди. Савинов видел их как сквозь туман. Потом его куда-то потянуло, тряхнуло, дернуло…
И он снова оказался на палубе лодьи.
Переход был таким резким, что Сашка едва устоял на ногах. Волны все еще вздымались вокруг, огромные, как горы. Еще топорщились на них пенные гребни, но вот с ветром что-то случилось. То ли он казался слабым после полета в открытой кабине «Чайки», то ли и вправду стих. А главное, небо очистилось! Тучи почти все ушли к северному горизонту, словно буря пронеслась стороной, зацепив их только самым краешком. Но Савинов отлично помнил, как грозовой фронт шел прямо на них. Шел сзади слева, то есть с северо-запада. А теперь… Это значит, что он повернул почти на девяносто градусов в сторону!
«По-моему, так не бывает…» Сашка оглянулся. Для этого пришлось повернуться всем телом — шея совершенно затекла и одеревенела…
Солнце почти село, но закат еще полыхал на полнеба, и верхушки волн просвечивала изумрудно-зеленым. Красота! Зато с лодьей было неладно. Точнее, не с лодьей, а с личным составом. Дружина столпилась у мачты. И у всех на лицах, о разными вариациями, написано одно и то же. Примерно так будут выглядеть люди в цирке, если акробат под куполом вдруг бросит свою трапецию и станет летать кругами без всякой поддержки, выписывая замысловатые фигуры.
«По улицам слона водили… — вспомнилось Сашке. — Ну что еще за проблема? Я, наверное, сплясал несколько па из „Лебединого озера“. Он посмотрел на них немного, подумал, как бы поаккуратнее узнать причину такого странного поведения, и крикнул:
— Эй, Рысенок! Подойди-ка!
Тот мигом возник рядом.
— Ну и что случилось? Чего все на меня выставились?
Рысенок аж поперхнулся от удивления.
— Так… Медведкович, ты ж того…
— Чего — того? С ума сошел?
— Да не-е… — Рысенок улыбнулся: мол, чего спрашиваешь, ведь сам все знаешь. — Ты бурю прогнал!
Сашка повернулся к нему, стараясь сохранить на лице каменное выражение.
— Ну-ну… Давай-ка с самого начала.
— А чего тут… В общем, стала она, буря, догонять нас. И все уж решили, что плохо дело. А ты, вождь, впереди стоишь и, гляжу я, духом куда-то воспаряешь. А буря-то уж совсем разыгралась! Прям сладу нет! А ты давай ее бороть, — Рысенок изобразил, как Сашка борол бурю, — и Слова выкликивать! Долго борол! И она потихоньку на Полночь повернула! А ты ей вслед самое сильное Слово кинул. Вот она и ушла совсем! Дружина-то, как увидела, что ты Водой да Ветром повелевать можешь, так и…
— Понятно. А что за Слово, не помнишь?
— Ну как же? Разве можно такие заклятья всуе поминать?
Савинов усмехнулся и вполголоса произнес несколько непечатных выражений, присовокупив пожелание убираться подальше.
— Эти?
Рысенок с ужасом посмотрел на него и кивнул.
«Понятненько! — подумал Сашка. — Это я фрица к хренам посылал, а ураган, выходит, на свой счет принял. И отвалил… Забавное применение матюгов, нечего сказать! Ну теперь я буду у них колдун из колдунов: ведь своими глазами видели! Как бы не разбежался народ, когда в порт придем… А интересно все же, почему шторм прекратился? Неужели и вправду мат помогает? Против немецких летчиков он явно действует слабовато. По крайней мере, они не спешат ретироваться…»
Он усмехнулся своим мыслям и прошел на корму. Ратимир встретил его спокойно, как будто ничего и не случилось, мол, мы-то всякое видывали, не то что эта молодь. Но видно было, что и его проняло. Чтобы разрядить обстановку, Савинов окинул палубу «орлиным взором» и гаркнул:
— А ну, други, прибавьте-ка паруса! Не ровен час отстанем!
Глава 8
Мир видений
Ах, иначе в былые года
Колдовала земля с небесами,
Дива дивные зрелись тогда,
Чуда чудные деялись сами…
Николай Гумилев
Лодья ходко бежала вниз по речушке, и уже остались далеко позади берега озера Белого, зато волны моря Онежского все близились. Казалось — вот-вот, за следующим речным изгибом раскинется во всю ширь окоема вольная гладь воды. А по берегам речки тянулись могучие, кондовые леса, которые росли здесь еще с тех самых пор, как сотворили Род со Сварогом Свет Белый. В лесах тех повсюду можно встретить огромные, вросшие в землю валуны, которые в незапамятные времена принесла сюда с Полуночи Великая Стужа. И древние скалы, чьи обросшие мхом лбы то и дело можно увидеть с реки, здесь совсем не редкость. И огромные буреломы, и глухие чащобы, где таятся звери лесные, местами и непуганые совсем, потому что весские роды живут все больше к Восходу. А сюда забредают редкие охотники, промышляющие пушного зверя, да новогородские ватажки. Яра недавно видела на перекате медведя, занятого ловлей рыбы, и тот проводил лодью удивленным взглядом, совсем не страшась людских стрел и рогатин.