Всё, никуда не годится. Воткнул в сонную артерию почерневшую от сока шпильку. А ведь мог бы ебать двухметрового блондина из лейб-штандарта. Helas, помешал неправильный прикус.
Садовники ухаживают за кустом белых роз, и так его, и эдак. Перчатки, распылители, шланги. Но мчится гонец, приказывает все бросить, бежать куда глаза глядят. Предположим, подступает неприятель. Да, вот уже катится пыльное зерно энтропии. Не смотрите, что невелико, тут есть чем поживиться. Четыре года не стриг ногти, расцарапал прутья. Раз в месяц прислуга меняла постельное белье, раз в год стригла космы садовыми ножницами. Заинтересует ли вас статья "Тайна черного георгина"? Ладно, присылайте, посмотрим.
Там нет никого, кому бы могло понравиться. Там вообще никого нет. Материк, непригодный для жилья. Умельцы смылись. Ни малейших признаков сострадания. Только стук-постук, костяной индюк. Только каменщик в фартуке белом. Линейкой в горло, мастерком — в грудь, молотом по переносице. Смотри в линзу, не моргай.
26
27
28
29
30
31
32
Садовники ухаживают за кустом белых роз, и так его, и эдак. Перчатки, распылители, шланги. Но мчится гонец, приказывает все бросить, бежать куда глаза глядят. Предположим, подступает неприятель. Да, вот уже катится пыльное зерно энтропии. Не смотрите, что невелико, тут есть чем поживиться. Четыре года не стриг ногти, расцарапал прутья. Раз в месяц прислуга меняла постельное белье, раз в год стригла космы садовыми ножницами. Заинтересует ли вас статья "Тайна черного георгина"? Ладно, присылайте, посмотрим.
Там нет никого, кому бы могло понравиться. Там вообще никого нет. Материк, непригодный для жилья. Умельцы смылись. Ни малейших признаков сострадания. Только стук-постук, костяной индюк. Только каменщик в фартуке белом. Линейкой в горло, мастерком — в грудь, молотом по переносице. Смотри в линзу, не моргай.
26
Небесные сладости, монпансье и грильяж. Приманка для опытов. Нужна жизнь, биение крови, электричество шерстинок, хлипкое блюдце спермы. Ваш вулкан пользуется спросом. Хихикнул в потную муфту.
— Вы ведь понимаете, ни малейшей рекламы. Кругом скоты. Представьте себе мелких алых паучков. Как они забираются под кожу, выедают там все, шебуршат серпами и потом это уже не кожа вовсе а что-то типа вощеной бумаги знаешь как эти подарочные наборы мы еще покупали в херренмоден такие в звездочках искрах и вот сначала ты не обращаешь внимания будто бы красные линии лучи прожилки но потом приходится идти к врачу рутинная проверка на боеготовность братец да у вас же герпес вы спятили все нервные окончания сгнили были ли такие пятна у вашего отца племянника персонального хуесоса? нет ничего подобного не было только помню девяносто три года назад в спальню влетела надувная мышь подарок в день когда прорезался первый клык.
— Перестаньте сочинять.
— Но послушайте, это будет повесть о любви, про приапа, которого разлюбила сперма, высохла, как перпиньянский фонтан. "Проклятье мавров", вот как мы ее назовем. Кому хотелось бы получить пулю в спину (или нож, спицу, даже шприц), шаг вперед. Посмеялись, поцокали копытами, поплелись воплощать дикие идеи. Рынды из лейб-штандарта, ромашка с имбирем. Бронзовые шпоры, иудины серьги, статуя зависимости, жемчуг в мелком супе. Только безумец решится лизать выше первого этажа. Таков короб, собранный за полтора августовских дня. Вышел из больницы, на скамейке в сквере развалился клошар, курил трубку. Цыган дергался в телефонной будке. "Уж небо осенью дышало" — как это точно, изумился, погладил шелк галстука, позвонил брошенному в казематах мальчонке: пойдем к корейцам, угощаю. You have new mail. Fuck you boy you really have it.
— Мсье Прелати!.. Франсуа!..
— Какого хуя?
— Вы обещали рассказать про черный георгин.
Небесные сладости. Ты знаешь, что где-то растет храм, и незачем ходить по стройке, проверять углы, плотность раствора, расположение черепов. Ты — воздушный прораб, можешь тискать хрустальный наперсток, вилять щупом. Там, под бренной оболочкой, кроется иное, нежно-розовое, как ощипанная креветка, световое тело. Вытащить его, стесать рубанком опостылевшую оболочку, расправить эфирные складки: вперед, нас ждет Баррон. То, что нужно для утреннего счастья (адепт извлек блокнотик, застрочил): свежее печиво с вялым камамбером, пара помидоров, уксус и чай. Сразу после ритуала приветствия солнца. Потом — к экрану, сообщения, пришедшие ночью из заатлантических поясов. Звездные линии, светящийся порошок. "Ты даже представить не можешь, кто у меня в гостях" (а это, предположим, оборотень). Подумай только, он — повелитель десятого эфира, его число триста тридцать три. Утренние газеты, домыслы экспатриантов, колониальные сплетни, бюллетени дипломатического городка. Ланч — чечевичный суп, семена тыквы. Гулявшие у озера услышали вопли; кольца расходились по воде, щебетали пузыри, кряквы спешили к суше. Трата денег. Я тебе сразу сказал: этот майонез невозможно есть. Покупатель, снедаемый тщеславием. Вывернуть, как лепесток георгина, все его перепуганные кишки и перемычки. Никакой крови, только шорох бедного вереска. Швы разойдутся, рухнет дом.
Световое тело! Очищенное от грязной кожи, волосков и кровоподтеков, гордость ювелира, покоилось на мраморе в блаженном забытье.
Швырнул скальпель в лохань, поплелся мыть руки, ле-олам, аминь. Кропотливый денщик занес подопытного в реестр: "Жан, крестьянский сын из прихода Нотр-Дам-де-Нант, 24 июня 1438 года. Почти не сопротивлялся".
— Вы ведь понимаете, ни малейшей рекламы. Кругом скоты. Представьте себе мелких алых паучков. Как они забираются под кожу, выедают там все, шебуршат серпами и потом это уже не кожа вовсе а что-то типа вощеной бумаги знаешь как эти подарочные наборы мы еще покупали в херренмоден такие в звездочках искрах и вот сначала ты не обращаешь внимания будто бы красные линии лучи прожилки но потом приходится идти к врачу рутинная проверка на боеготовность братец да у вас же герпес вы спятили все нервные окончания сгнили были ли такие пятна у вашего отца племянника персонального хуесоса? нет ничего подобного не было только помню девяносто три года назад в спальню влетела надувная мышь подарок в день когда прорезался первый клык.
— Перестаньте сочинять.
— Но послушайте, это будет повесть о любви, про приапа, которого разлюбила сперма, высохла, как перпиньянский фонтан. "Проклятье мавров", вот как мы ее назовем. Кому хотелось бы получить пулю в спину (или нож, спицу, даже шприц), шаг вперед. Посмеялись, поцокали копытами, поплелись воплощать дикие идеи. Рынды из лейб-штандарта, ромашка с имбирем. Бронзовые шпоры, иудины серьги, статуя зависимости, жемчуг в мелком супе. Только безумец решится лизать выше первого этажа. Таков короб, собранный за полтора августовских дня. Вышел из больницы, на скамейке в сквере развалился клошар, курил трубку. Цыган дергался в телефонной будке. "Уж небо осенью дышало" — как это точно, изумился, погладил шелк галстука, позвонил брошенному в казематах мальчонке: пойдем к корейцам, угощаю. You have new mail. Fuck you boy you really have it.
— Мсье Прелати!.. Франсуа!..
— Какого хуя?
— Вы обещали рассказать про черный георгин.
Небесные сладости. Ты знаешь, что где-то растет храм, и незачем ходить по стройке, проверять углы, плотность раствора, расположение черепов. Ты — воздушный прораб, можешь тискать хрустальный наперсток, вилять щупом. Там, под бренной оболочкой, кроется иное, нежно-розовое, как ощипанная креветка, световое тело. Вытащить его, стесать рубанком опостылевшую оболочку, расправить эфирные складки: вперед, нас ждет Баррон. То, что нужно для утреннего счастья (адепт извлек блокнотик, застрочил): свежее печиво с вялым камамбером, пара помидоров, уксус и чай. Сразу после ритуала приветствия солнца. Потом — к экрану, сообщения, пришедшие ночью из заатлантических поясов. Звездные линии, светящийся порошок. "Ты даже представить не можешь, кто у меня в гостях" (а это, предположим, оборотень). Подумай только, он — повелитель десятого эфира, его число триста тридцать три. Утренние газеты, домыслы экспатриантов, колониальные сплетни, бюллетени дипломатического городка. Ланч — чечевичный суп, семена тыквы. Гулявшие у озера услышали вопли; кольца расходились по воде, щебетали пузыри, кряквы спешили к суше. Трата денег. Я тебе сразу сказал: этот майонез невозможно есть. Покупатель, снедаемый тщеславием. Вывернуть, как лепесток георгина, все его перепуганные кишки и перемычки. Никакой крови, только шорох бедного вереска. Швы разойдутся, рухнет дом.
Световое тело! Очищенное от грязной кожи, волосков и кровоподтеков, гордость ювелира, покоилось на мраморе в блаженном забытье.
Швырнул скальпель в лохань, поплелся мыть руки, ле-олам, аминь. Кропотливый денщик занес подопытного в реестр: "Жан, крестьянский сын из прихода Нотр-Дам-де-Нант, 24 июня 1438 года. Почти не сопротивлялся".
27
Шаги инвалида на лестнице. Трется жирным боком о стену, тявкает костылем. Зубной камень. Iliac passion, нервные окончания, тайный цветок в желудке. Щуп и хрустальный наперсток, идеальное соседство. На экране новые сведения из электрических миров: "Девяносто три, парни! Я стремился быть лапидарным, но случился конфуз. Понимаю ваше недовольство, дорогой Гриф. Я подразумевал вот что: заклинания не предназначены для вызова ангелов, но все равно привлекают их. Теперь я спрашиваю вас, отчего это происходит, если главный смысл серебряной книги — фиксировать вопли разорванных детских глоток? Теперь я уже догадываюсь, каким должен быть ответ: ХНД столь высок, что его вибрации сотрясают усадьбу ангелов, или как еще назвать то место, где они обитают. Мы лучше всех понимаем, как общаться с высшими силами, как притягивать их пестики и тычинки. Серебряная книга утрачена, и это п-сть нашей скорби. Но в то же время мы знаем, что правильно заполняем страницы. Откуда эта уверенность? Ответ ясен: поведал Баррон".
Мы видели его на кладбище у разоренной могилки куча щебня песок лопаты мотыги и косы какая смерть без лезвий теперь есть такие ножи никогда не нужно точить у них и так уже пилка можешь резать помидоры козий сыр сладкий перец все что угодно кости и жилы проклятых и убитых.
Элементарная таблетка с именами ангелов в светлой полосе. Ваша книга Велиара, ваш кальян, ваш пластырь. Мерзавец кусался. Брошюра «Смiрть» выглядывает из россыпи бумаг, рядом предупреждение министерства печати, любовное письмо из Берлина, россыпь желтых бумажек с полосками клея и налипшими волосками, синий фломастер, счет из музея конопляных кукол, открытка: "отрубленные пальцы и кактус". Этим деревьям не суждено плодоносить, напрасно вы ждете спелую грушу, напрасно смотрите на восток, магия ЗР не действует, кожа сохнет, лопаются магниты. Я так не умею. Отыскал скомканные трусы, мне пора домой. Председатель юношеского конгресса ливанской диаспоры. Слышал только про петру и кедр. И вот что: "рукопись, найденная в кровавой бане".
Еще мы хуячим евреев. Я кстати видел твой знак.
Скорчившись, прикрыл преступную залупу. Хоть лира сломана, аккорд еще рыдает.
Рассказать ему всё: про работу в секретной лаборатории сибирской язвы, про контракт с А-е, про то, что случилось на похоронах Гвидо фон Листа, про "Секреты рун", бегство от тайной полиции, предательство мальчишки Хаусхофера, фобии и пакости (подслушивал за соседями через вентиляцию в сортире), рассказать о краже шкатулки, письмах бедных людей, неудачном приобретении бритвы. Не говорить только о самом главном: щупе, наперстке, желудке.
У тебя такой акцент, я почти ничего не понял.
Повторять по слогам: про счастливый домик, про аптечную демонстрацию, про рисунок в "Фолькише беобахтер", про то, как опасно глотать сперму, про резиновую маску, про лепестки перистальтики, про световое тело, про гибель черного георгина, про опасный звонок в половине второго ночи (кто вы такой? вы меня разбудили — надо срочно поговорить), про созвездие трусости, про хроническую хрупкость костей.
Затем показать трофеи: ствол, родинки, экран.
И вот мы сообщники навсегда.
Мы видели его на кладбище у разоренной могилки куча щебня песок лопаты мотыги и косы какая смерть без лезвий теперь есть такие ножи никогда не нужно точить у них и так уже пилка можешь резать помидоры козий сыр сладкий перец все что угодно кости и жилы проклятых и убитых.
Элементарная таблетка с именами ангелов в светлой полосе. Ваша книга Велиара, ваш кальян, ваш пластырь. Мерзавец кусался. Брошюра «Смiрть» выглядывает из россыпи бумаг, рядом предупреждение министерства печати, любовное письмо из Берлина, россыпь желтых бумажек с полосками клея и налипшими волосками, синий фломастер, счет из музея конопляных кукол, открытка: "отрубленные пальцы и кактус". Этим деревьям не суждено плодоносить, напрасно вы ждете спелую грушу, напрасно смотрите на восток, магия ЗР не действует, кожа сохнет, лопаются магниты. Я так не умею. Отыскал скомканные трусы, мне пора домой. Председатель юношеского конгресса ливанской диаспоры. Слышал только про петру и кедр. И вот что: "рукопись, найденная в кровавой бане".
Еще мы хуячим евреев. Я кстати видел твой знак.
Скорчившись, прикрыл преступную залупу. Хоть лира сломана, аккорд еще рыдает.
Рассказать ему всё: про работу в секретной лаборатории сибирской язвы, про контракт с А-е, про то, что случилось на похоронах Гвидо фон Листа, про "Секреты рун", бегство от тайной полиции, предательство мальчишки Хаусхофера, фобии и пакости (подслушивал за соседями через вентиляцию в сортире), рассказать о краже шкатулки, письмах бедных людей, неудачном приобретении бритвы. Не говорить только о самом главном: щупе, наперстке, желудке.
У тебя такой акцент, я почти ничего не понял.
Повторять по слогам: про счастливый домик, про аптечную демонстрацию, про рисунок в "Фолькише беобахтер", про то, как опасно глотать сперму, про резиновую маску, про лепестки перистальтики, про световое тело, про гибель черного георгина, про опасный звонок в половине второго ночи (кто вы такой? вы меня разбудили — надо срочно поговорить), про созвездие трусости, про хроническую хрупкость костей.
Затем показать трофеи: ствол, родинки, экран.
И вот мы сообщники навсегда.
28
Один проект: выстроить зеркальную часовню на сицилийской рокке, собрать рукописи, дневники, телеграммы, мотки пленки, сиреневые листы копирки, записки: "Мы пригласили его в последний раз", "счастливо оставаться", "Приходил, не застал, оставляю вам славянские марки" (сука стояла за дверью на коленях, пряталась, дышала, вскоре ее скособочил артрит), "отправляюсь в путешествие, когда-нибудь встретимся". Приближение нового эона: ураганы, землетрясения, затмения, пожары, кондиломатоз вытягивает вялые корни. Трехтомник Рескина, подаренный другом детства, линза взламывает лучи. Кабинки с дырами, заткнул пальцем, узкая ладонь ласкает незнакомый хуй. Кофейный налет на резцах. Новый циркуляр фон Зеботтендорфа, квитанция из переплетной мастерской, телефон магазина индийских тканей, can I have your business card? Кожаная лежанка на цепях, не пользуется спросом. Эротический мешок, умащенный тюленьим жиром. Новые лампы, восемь штук в гостиную, две в коридор, шесть на второй этаж. Свет возмездия.
Не/изучен, не/понят, не/облизан, не/отсосан. Покоится здесь с пятнами на скулах, купирует когти. Крест тау в старческой спальне, над раздроченной постелью. Вереница смертей, "мало кто доживает до тридцати восьми лет", опасные энергии. Нюхал кости раздавленного младенца, "мой талисман". Тревога. Предстоит изгнание, жизнь на берегу соленого озера, как у ссохшегося овидия.
Юноши во власти гнусного отступления. Что с ними делать? Каждый месяц отсекали фалангу, поили ржавой водой. Приятная неожиданность: многие сдавались.
Так ли это сложно, как кажется? Легкая коррекция сетчатки, цикл убедительных кинофильмов, просветительская поездка в Нов. Гвин., подкуп: брелоки, изощренные бритвы, комнаты с орхидеями. Не знал, что происходит за спиной. Обернулся: мать честная. Да вас же нужно истреблять, как грызунов.
— Ты меня любишь?
— Я всех люблю. Люблю всех.
Вернулся к своему джину, хвойные сны.
Властитель баллантрэ, он скачет по пустоши, ищет кроликов для секретной акупунктуры. Славянский идол отмечает могильную версту, поодаль восклицательный знак пинии. Смещение меридианов. В тайнике пульсирует, наливается талой кровью гневный глаз Гора. Высокая магия — для подъема духа, низкая — для взлома сухожилий. Раздвоенный труп был найден на пустыре в Лос-Анджелесе 15 января 1947 года, клочки плоти, строительный материал.
Когда пытаешься войти в контакт с элементарным королем, всегда есть опасность, что не сможешь выдержать напряжения. Это же новая вселенная, сосновые лучи, не суйся туда, парень.
— Но мне нужно! Нужно! Я уже проник в киблу, поклонился невидимой стеле. Теперь пора пересечь мост. Осталось меньше двух лет, дрожь.
Сестра убитой говорит: мечтаю, чтобы гробница была открыта. В преступлении сознались сорок семь мужчин и две женщины. Судя по всему, мистер уилсон, сгоревший в гостиничном номере.
Вот-вот, расскажи нам историю. Заклинаю тебя глазом богоматери. Терпение не беспредельно. Отправился стряпать: два глиняных помидора, оранжевый перец, сладкий лук, чашка грибного бульона. Эпическая картина «Bonheur» (не сохранилась — злоумышленник исколол ножом). Безразлично. Глазеть на южно-китайское море, поебывать садовника, щекотать вялого тигренка. Блокнот, распаханный деталями преступлений. Крошево медуз на салатном листе. Лимон и мускатный орех. Глоток штроха перед дождливым сном. "Смерть в водосточных трубах".
Гриф открывает карту. Как обычно, это шут, подвешенный за левую ногу. Маркопулос елозит в спальне. Семьсемьсемь глядит на экран: ничего нет, в Экстернштайне погасли огни.
Не/изучен, не/понят, не/облизан, не/отсосан. Покоится здесь с пятнами на скулах, купирует когти. Крест тау в старческой спальне, над раздроченной постелью. Вереница смертей, "мало кто доживает до тридцати восьми лет", опасные энергии. Нюхал кости раздавленного младенца, "мой талисман". Тревога. Предстоит изгнание, жизнь на берегу соленого озера, как у ссохшегося овидия.
Юноши во власти гнусного отступления. Что с ними делать? Каждый месяц отсекали фалангу, поили ржавой водой. Приятная неожиданность: многие сдавались.
Так ли это сложно, как кажется? Легкая коррекция сетчатки, цикл убедительных кинофильмов, просветительская поездка в Нов. Гвин., подкуп: брелоки, изощренные бритвы, комнаты с орхидеями. Не знал, что происходит за спиной. Обернулся: мать честная. Да вас же нужно истреблять, как грызунов.
— Ты меня любишь?
— Я всех люблю. Люблю всех.
Вернулся к своему джину, хвойные сны.
Властитель баллантрэ, он скачет по пустоши, ищет кроликов для секретной акупунктуры. Славянский идол отмечает могильную версту, поодаль восклицательный знак пинии. Смещение меридианов. В тайнике пульсирует, наливается талой кровью гневный глаз Гора. Высокая магия — для подъема духа, низкая — для взлома сухожилий. Раздвоенный труп был найден на пустыре в Лос-Анджелесе 15 января 1947 года, клочки плоти, строительный материал.
Когда пытаешься войти в контакт с элементарным королем, всегда есть опасность, что не сможешь выдержать напряжения. Это же новая вселенная, сосновые лучи, не суйся туда, парень.
— Но мне нужно! Нужно! Я уже проник в киблу, поклонился невидимой стеле. Теперь пора пересечь мост. Осталось меньше двух лет, дрожь.
Сестра убитой говорит: мечтаю, чтобы гробница была открыта. В преступлении сознались сорок семь мужчин и две женщины. Судя по всему, мистер уилсон, сгоревший в гостиничном номере.
Вот-вот, расскажи нам историю. Заклинаю тебя глазом богоматери. Терпение не беспредельно. Отправился стряпать: два глиняных помидора, оранжевый перец, сладкий лук, чашка грибного бульона. Эпическая картина «Bonheur» (не сохранилась — злоумышленник исколол ножом). Безразлично. Глазеть на южно-китайское море, поебывать садовника, щекотать вялого тигренка. Блокнот, распаханный деталями преступлений. Крошево медуз на салатном листе. Лимон и мускатный орех. Глоток штроха перед дождливым сном. "Смерть в водосточных трубах".
Гриф открывает карту. Как обычно, это шут, подвешенный за левую ногу. Маркопулос елозит в спальне. Семьсемьсемь глядит на экран: ничего нет, в Экстернштайне погасли огни.
29
Утренний скрип молочника, на крыльце вспухают пятна. Спятившее одеяло. Я накрыл их облаком безразличия, выпустил, как струю подводных чернил. Нет прощения. Вы думаете, они безобидны, будто какие-нибудь ризеншнауцеры? Нет, они будут барабанить, пока кожа не покроется волдырями, пока не вспухнут суставы. Проникать в потаенные волокна. Ковать иголки, пока мы тешимся фокстротом. Гасить световое тело, ломать опору. Они неуязвимы, неистребимы. "Это война на уничтожение, никаких компромиссов".
— Неприятное известие. Пришлось дезавуировать циркуляр Lv-Lux-Light.
— Но как же?..
— Мы не можем допустить разнобоя. В Берлине задергались. Отдел ЭИ в оппозиции.
— Но ведь не все агенты уничтожены?
— Не волнуйтесь, противник в панике. Мы поселили вирус в проводах, сменили пароли. Сеть надежно защищена.
— А молодой Хаусхофер?
— Прелати говорит, что он доживет до 44-го года. Что поделать, нельзя взрывать ступени. Хитрый финал: его найдут с окровавленной запиской в кармане.
— "Отец сломал печать простую…" Ерунда, березы. Жаль, никто не выебал вовремя. Эта чванливая знать…
— "… и дьявол изувечил мир". Подумать только, это он о канцлере. Экий вздор!
— Не переношу символистов. Помните, Прелати приносил статью о парне, который сжег себя у собора святого петра?
— Думаю, это отголоски зодиакального дела. Всюду странные точки.
Куст зашелестел у дороги, словно там суетилась стая вьюрков. Замерзающая сентябрьская ночь. Еще месяц, и наступит главный немецкий день.
Распоротые швы. Маркопулос задает вопросы, Гриф ерничает, семерки плачут. Письма приходят на третий день, Джефф Страттон мертв, — убит и похоронен тайно, без почестей, как подобает секретному агенту, винтику издыхающей машины. Новый эон дышит доменным жаром на земных владык. "Порнографическая пантомима" на южно-мичиганском проспекте. Не ждите пощады.
Главные вопросы: о д-ре, Работнике, элементарном короле, серебряной книге, опытах по извлечению светового тела из крестьянских детей. Вот стержень: три гордые буквы, из крышки средней Т, словно из дачного стола, растет мертвый хуй в стальной оплетке, поодаль — ладонь с пугливым глазом, пламя бьет из мизинца; морда мелкого барана застыла коломбиной на указательном пальце. Паства, к алтарю! Приготовиться к штурму!
"ЗР утверждает, что Oro Ibah Aozpi и есть три великих тайных имени, обретенные на вертикальных линиях облатки. Имя элементарного короля, напротив, было получено из водоворота букв в центре. Верно ли я понял, что д-р и Работник считали O! I! A! именем короля?"
Вот что, парни, занимает нас больше всего. Студент выбрил голову, белая веселая кожа на фоне зеленой звезды (предположим, нарисовали на стене вокзала, в обоссанном уголке — там, где склад асбеста). Алхимический дракон корчится в тынском колодце. Малькут! Проснуться и увидеть его рядом, дрожащего во сне, избитого кем-то из стражников. Лавина нежности сносит позднего велосипедиста, ломает хребет, выворачивает кости. И вот он на прибрежной скале, а пудель элементарного короля лижет сонные раны.
— Неприятное известие. Пришлось дезавуировать циркуляр Lv-Lux-Light.
— Но как же?..
— Мы не можем допустить разнобоя. В Берлине задергались. Отдел ЭИ в оппозиции.
— Но ведь не все агенты уничтожены?
— Не волнуйтесь, противник в панике. Мы поселили вирус в проводах, сменили пароли. Сеть надежно защищена.
— А молодой Хаусхофер?
— Прелати говорит, что он доживет до 44-го года. Что поделать, нельзя взрывать ступени. Хитрый финал: его найдут с окровавленной запиской в кармане.
— "Отец сломал печать простую…" Ерунда, березы. Жаль, никто не выебал вовремя. Эта чванливая знать…
— "… и дьявол изувечил мир". Подумать только, это он о канцлере. Экий вздор!
— Не переношу символистов. Помните, Прелати приносил статью о парне, который сжег себя у собора святого петра?
— Думаю, это отголоски зодиакального дела. Всюду странные точки.
Куст зашелестел у дороги, словно там суетилась стая вьюрков. Замерзающая сентябрьская ночь. Еще месяц, и наступит главный немецкий день.
Распоротые швы. Маркопулос задает вопросы, Гриф ерничает, семерки плачут. Письма приходят на третий день, Джефф Страттон мертв, — убит и похоронен тайно, без почестей, как подобает секретному агенту, винтику издыхающей машины. Новый эон дышит доменным жаром на земных владык. "Порнографическая пантомима" на южно-мичиганском проспекте. Не ждите пощады.
Главные вопросы: о д-ре, Работнике, элементарном короле, серебряной книге, опытах по извлечению светового тела из крестьянских детей. Вот стержень: три гордые буквы, из крышки средней Т, словно из дачного стола, растет мертвый хуй в стальной оплетке, поодаль — ладонь с пугливым глазом, пламя бьет из мизинца; морда мелкого барана застыла коломбиной на указательном пальце. Паства, к алтарю! Приготовиться к штурму!
"ЗР утверждает, что Oro Ibah Aozpi и есть три великих тайных имени, обретенные на вертикальных линиях облатки. Имя элементарного короля, напротив, было получено из водоворота букв в центре. Верно ли я понял, что д-р и Работник считали O! I! A! именем короля?"
Вот что, парни, занимает нас больше всего. Студент выбрил голову, белая веселая кожа на фоне зеленой звезды (предположим, нарисовали на стене вокзала, в обоссанном уголке — там, где склад асбеста). Алхимический дракон корчится в тынском колодце. Малькут! Проснуться и увидеть его рядом, дрожащего во сне, избитого кем-то из стражников. Лавина нежности сносит позднего велосипедиста, ломает хребет, выворачивает кости. И вот он на прибрежной скале, а пудель элементарного короля лижет сонные раны.
30
Еще великое наслаждение: купить р-ю с-ю., превратить в паскудного шута, играть с ним, как с канарейкой: менять местами абзацы, искажать слова, вывинчивать микрофон.
Я счастлив оттого, что могу плевать вам в рот. Вы хотели перейти мост, не запачкав башмаки, теперь будете ползать в гнусной жиже, облепленные коленчатыми червями.
Но это так, между прочим. Фон Зеботтендорф переворачивает гордую страницу. С утра, когда голова полна трелей эфира, полезней всего прочитать главу из "Секретов рун". Для лучших очертаний. «Esiasch», — опасное слово Баррона. Пиявки, крендель и фаянсовый таз. Девяносто три раза нажал на (s)Аve.
Дольмены, следы происшествий, обсерваторий, пожаров. Всюду труха, пепел, объедки, зажаренный пластик. "Я прочитал Liber 418 всего лишь раз, да и то искал упоминания о пирамидах". Он думает, что норны высасывают мозг. Не совсем так. Технология: выключать точки, девяносто три в минуту. Постепенно забываешь формы глаголов, имя элементарного короля, число страниц в серебряной книге, год казни Нового Ирода, место рождения Жана Донета, первое слово Велиара, вкус проколотой губы, запах крестьянского сына, попавшего в петлю обстоятельств. F знал суть всех вещей. Мы прибыли в столицу утром 31-го апреля, когда все было почти что кончено. Провалившийся в мертвую реку мост, школьник в женском пальто, раздавленный пулемет, кирпичная пыль.
Форпост ликвидационной комиссии. Боль чуть выше правого виска, мухи в затылочной кости. Излучение от телефонной трубки. Парни, жадно жравшие фасоль, где они теперь? Вывернули наизнанку.
Такую музыку никто не станет покупать, вытекла энергия. Понемногу превратился в ядоносный шип. Плакал на ступеньках, приобщившись к зеленой богине, тонущая ухмылка. Драгоценный гость из Вевельсберга.
Находка строителей: гроб под плитами в правом приделе, скелет лицом вниз, ноги связаны, три железные скрепы там, где когда-то лепетал кишечник. Швырнул газету на асфальт, мудаки ничего не понимают. Это, это…
Крестьянские дети ловят рыбу в тусклом пруду. Ни один не научится говорить по-немецки, ни один не увидит лакированное седло, ни один не поедет отдыхать на Красный остров, всех их убьют хирурги, отрежут им хуи, вспорют животы, скормят кишки собакам. Но об этом ни слова, тайна.
Дрожит наперсток. Продолжить?
— No. No means no.
— Well, from the mainstream standpoint, that would be the Aethyr Wor… Personally I think that the first 18 Calls are also to be used in this fasc… The only thing that ever made me throw up was herbs that have this specific side effect, like Hawaiian woodrose.
Remove his vocal cords. Шелест венецианской болтовни. Жулик из Бергамо, жулик из Кордовы, жулик из Восточной Моравии, нет спасения. Эти люди привыкли к крови, им недостаточно наших плясок. Крошечная москва дрожит под лунным сапогом. Как же ты занимаешься проституцией, если у тебя фимоз, иди к врачу, кретин. Приведи своего брата, племянника, сына, сделай же что-нибудь.
Д-р закрывает дверь, но детские вопли пролезают в скважину, словно зубная паста. We can feel. Работник: его глаза, его талия, его сапоги, его хитрые искры. На конюшне, в сокровищнице, в палатке. Бедра верного друга. Пальцы верного друга. Колокольчик верного друга.
Я счастлив оттого, что могу плевать вам в рот. Вы хотели перейти мост, не запачкав башмаки, теперь будете ползать в гнусной жиже, облепленные коленчатыми червями.
Но это так, между прочим. Фон Зеботтендорф переворачивает гордую страницу. С утра, когда голова полна трелей эфира, полезней всего прочитать главу из "Секретов рун". Для лучших очертаний. «Esiasch», — опасное слово Баррона. Пиявки, крендель и фаянсовый таз. Девяносто три раза нажал на (s)Аve.
Дольмены, следы происшествий, обсерваторий, пожаров. Всюду труха, пепел, объедки, зажаренный пластик. "Я прочитал Liber 418 всего лишь раз, да и то искал упоминания о пирамидах". Он думает, что норны высасывают мозг. Не совсем так. Технология: выключать точки, девяносто три в минуту. Постепенно забываешь формы глаголов, имя элементарного короля, число страниц в серебряной книге, год казни Нового Ирода, место рождения Жана Донета, первое слово Велиара, вкус проколотой губы, запах крестьянского сына, попавшего в петлю обстоятельств. F знал суть всех вещей. Мы прибыли в столицу утром 31-го апреля, когда все было почти что кончено. Провалившийся в мертвую реку мост, школьник в женском пальто, раздавленный пулемет, кирпичная пыль.
Форпост ликвидационной комиссии. Боль чуть выше правого виска, мухи в затылочной кости. Излучение от телефонной трубки. Парни, жадно жравшие фасоль, где они теперь? Вывернули наизнанку.
Такую музыку никто не станет покупать, вытекла энергия. Понемногу превратился в ядоносный шип. Плакал на ступеньках, приобщившись к зеленой богине, тонущая ухмылка. Драгоценный гость из Вевельсберга.
Находка строителей: гроб под плитами в правом приделе, скелет лицом вниз, ноги связаны, три железные скрепы там, где когда-то лепетал кишечник. Швырнул газету на асфальт, мудаки ничего не понимают. Это, это…
Крестьянские дети ловят рыбу в тусклом пруду. Ни один не научится говорить по-немецки, ни один не увидит лакированное седло, ни один не поедет отдыхать на Красный остров, всех их убьют хирурги, отрежут им хуи, вспорют животы, скормят кишки собакам. Но об этом ни слова, тайна.
Дрожит наперсток. Продолжить?
— No. No means no.
— Well, from the mainstream standpoint, that would be the Aethyr Wor… Personally I think that the first 18 Calls are also to be used in this fasc… The only thing that ever made me throw up was herbs that have this specific side effect, like Hawaiian woodrose.
Remove his vocal cords. Шелест венецианской болтовни. Жулик из Бергамо, жулик из Кордовы, жулик из Восточной Моравии, нет спасения. Эти люди привыкли к крови, им недостаточно наших плясок. Крошечная москва дрожит под лунным сапогом. Как же ты занимаешься проституцией, если у тебя фимоз, иди к врачу, кретин. Приведи своего брата, племянника, сына, сделай же что-нибудь.
Д-р закрывает дверь, но детские вопли пролезают в скважину, словно зубная паста. We can feel. Работник: его глаза, его талия, его сапоги, его хитрые искры. На конюшне, в сокровищнице, в палатке. Бедра верного друга. Пальцы верного друга. Колокольчик верного друга.
31
"Какая-то нечисть". 1438–1938. Меняют буквы в словах, ломают будильники, высасывают жир (пиштако). Хочешь знать, сколько стоили эти складки?
Развернулся, схватил печать короля Бабабела. Расколотый пюпитр. "Свиньи, вы хотели меня запугать. Но вот уже вздымаются плиты, зеленая слизь сочится из трещин, жужжит пила, подставляй пальцы, висок, плечи. Я изуродую вас, выжму черные капли, растопчу. Думаете, я пришел заказать паркет, думаете, я выбираю вино, думаете, я рассматриваю рисунок на обоях? Нет, я пришел вас зажарить, вырвать печень, откромсать бритвой уши. На стене будет написано вашей кровью: H-r S-r, а потом "Свиньи! Свиньи! Свиньи!" — потому что вы свиньи, потому что вы свиньи, потому что вы свиньи. Ле-олам. Аминь".
Посланы испытания: встречи с ненужными людьми, горчичные хлопоты, приобретение шкурки. Свидание с хынеком-штрих, мазь в потусторонних кишках. Поездка в дрезден: подъем в семь утра, листерин разъедает язык, шестьсот единиц, больше не берет, шайзе. "He failed", — вышел, покачиваясь от горя, из кабинета языкознания, где проходило судилище. Будет кастрирован повстанцами.
Связка ненужных детей. Волочит по набережной, как каннибал блокадные санки.
— Что? Что вы с ними делаете?
— Да очень просто. Убиваем на хуй.
Перечитал снова, нет, так и есть: «Свиньи». Петлистый почерк хирурга. Селеста, ты хорошо придумала.
Он просит: запиши. "Мы оказались в картонной комнате, всюду эти загогулины, человечки, вроде как картины пердурабо. Не до смеха. Ничком парень в черном тряпье, даже не парень, а просто куча навоза. Умирающая машина для поглощения секреций. Пределы падения: нет никаких пределов. Просто лежал, не шевелясь. Покажу тебе, как мы тут и что. Вывернуть свою жизнь наизнанку перед одним из них: вот, погляди, что мне дорого больше всего. Можешь разодрать в клочья, закачать мне смертельный сироп. Потом поехали в пустой бар, лакричные лампы. Это Джек, мой экс. (Выебать парня по имени Дж., электростанция тщеславия). Просто Джек, demon.co.uk. Ссорились в автомобиле. Джинсы, выпуклые там, где надо. Жидкость в стопке, уж не наркотик ли? Просто шот, выпей. Их старые непонятные разговоры, грязь осталась в бороздах. Типа: сволочь, вернись. Падает ртуть. Стрелка вверх, вверх, вверх, к торговому порту. Пчелиный путь трамвая (он хотел завалить наш мини!). Жалобная песнь турка: "и белый, белый порошок". "Стоило мне появиться, старая сволочь тут же заторопилась домой. С глаз долой, деревенская гнида. Пусть исчезнет. Не хочу его больше видеть". Поцеловал королевскую печать.
Микробы, поселившиеся в крикливом итальянском дерьме. Микробы, поселившиеся в подводном китеже. Микробы, поселившиеся в дохлом море. Наша биография, наши хитрые вопли, наши фаланги, наш народный танец, наши пулеметы. Сперма наших летчиков, сперма наших космонавтов, сперма наших каскадеров. Слышал, как стучат деревянные башмаки, как путается пламя факелов в хищных глазах?
Алхимический дракон в тынском колодце. Такие заказы мы не берем. Смерть жирного славянского ублюдка: уснул под дубом вековым. Смерть невинного Ирода в райском огне. Паяльник в руках звезды.
Вы должны благодарить меня за то, что я пишу эти стихи в ваш альбом. Вы должны благодарить меня за то, что я щупал яйца вашего сына. Вы должны благодарить меня за то, что я целовал вашу собаку. Я — святой франциск, покровитель белочек и медвежат. Число мое: триста тридцать три.
"Катастрофические последствия землетрясения в северном иране", отзвук (предположим) калифорнийских оргазмов. Брошюра «Огнемет». Пантомима "Жених Дьявола". Космическая станция «Энтропия». Вилла "Гора костей".
Мать провожает Жана Донета: маслице, краюшка, соль в платочке. Туда, откуда родом майонез.
Кто мстит? Кто разбросал колючки, кто стряхнул лепестки? Кто растопырил глаз? Защити, князь десятого этира, пусть бетонные блоки оградят зайчика от злодеев.
Бросил вызов интернационалу стариков, цепляющихся за жизнь. Бросил вызов интернационалу детей, их мелким пальчикам. И вот — раздавлен ногами выживших. Молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в нежную шею. Инструменты: щуп и серебряный наперсток, повесть о вырванных и измельченных зубах. О вирусе, скосившем призывников. О чахотке, выпившей лимфу партизана.
Советы Баррона: "Ничего не бойся. Три года расчищены, потом — таблетки, которые ты купил в канадском медицинском центре. Сейчас: подрочи перед сном, проснешься в семь тридцать, разбери покупки, сходи в ресторан, погуляй по набережной. Ты — ноль. Живи как ноль, ничего хорошего больше не будет".
— Когда же наступит расплата за все?
— Дождись перевыборов канцлера.
Проснулся в четыре: гравий в желудке, самообман. Проказы академиков. Нет пощады.
Епитимья: каждое утро — ритуал малой пентаграммы. В дни равноденствия, солнцестояния, праздничный вечер девятого ноября — пентаграмма гранде. Ве-хедура, ве-хебула, итоговый малькут. Повис в фашистском гамаке.
Ты ведь знаешь заповеди: не звони, не открывай, не встречайся, не говори, не трать, не встревай, не участвуй, не пиши, не останавливай взгляд (а это было ужасно в дрездене, когда бритоголовый смертник посмотрел на улице презрительно, прагерштрассе, хозяин нашел раба, встреча назначена в баре bolt, одним движением глаз). Они боятся тех, кто много ебется.
Блеск белой кнопки. Девять, восемь, семь. "Стержень расцеплен".
Развернулся, схватил печать короля Бабабела. Расколотый пюпитр. "Свиньи, вы хотели меня запугать. Но вот уже вздымаются плиты, зеленая слизь сочится из трещин, жужжит пила, подставляй пальцы, висок, плечи. Я изуродую вас, выжму черные капли, растопчу. Думаете, я пришел заказать паркет, думаете, я выбираю вино, думаете, я рассматриваю рисунок на обоях? Нет, я пришел вас зажарить, вырвать печень, откромсать бритвой уши. На стене будет написано вашей кровью: H-r S-r, а потом "Свиньи! Свиньи! Свиньи!" — потому что вы свиньи, потому что вы свиньи, потому что вы свиньи. Ле-олам. Аминь".
Посланы испытания: встречи с ненужными людьми, горчичные хлопоты, приобретение шкурки. Свидание с хынеком-штрих, мазь в потусторонних кишках. Поездка в дрезден: подъем в семь утра, листерин разъедает язык, шестьсот единиц, больше не берет, шайзе. "He failed", — вышел, покачиваясь от горя, из кабинета языкознания, где проходило судилище. Будет кастрирован повстанцами.
Связка ненужных детей. Волочит по набережной, как каннибал блокадные санки.
— Что? Что вы с ними делаете?
— Да очень просто. Убиваем на хуй.
Перечитал снова, нет, так и есть: «Свиньи». Петлистый почерк хирурга. Селеста, ты хорошо придумала.
Он просит: запиши. "Мы оказались в картонной комнате, всюду эти загогулины, человечки, вроде как картины пердурабо. Не до смеха. Ничком парень в черном тряпье, даже не парень, а просто куча навоза. Умирающая машина для поглощения секреций. Пределы падения: нет никаких пределов. Просто лежал, не шевелясь. Покажу тебе, как мы тут и что. Вывернуть свою жизнь наизнанку перед одним из них: вот, погляди, что мне дорого больше всего. Можешь разодрать в клочья, закачать мне смертельный сироп. Потом поехали в пустой бар, лакричные лампы. Это Джек, мой экс. (Выебать парня по имени Дж., электростанция тщеславия). Просто Джек, demon.co.uk. Ссорились в автомобиле. Джинсы, выпуклые там, где надо. Жидкость в стопке, уж не наркотик ли? Просто шот, выпей. Их старые непонятные разговоры, грязь осталась в бороздах. Типа: сволочь, вернись. Падает ртуть. Стрелка вверх, вверх, вверх, к торговому порту. Пчелиный путь трамвая (он хотел завалить наш мини!). Жалобная песнь турка: "и белый, белый порошок". "Стоило мне появиться, старая сволочь тут же заторопилась домой. С глаз долой, деревенская гнида. Пусть исчезнет. Не хочу его больше видеть". Поцеловал королевскую печать.
Микробы, поселившиеся в крикливом итальянском дерьме. Микробы, поселившиеся в подводном китеже. Микробы, поселившиеся в дохлом море. Наша биография, наши хитрые вопли, наши фаланги, наш народный танец, наши пулеметы. Сперма наших летчиков, сперма наших космонавтов, сперма наших каскадеров. Слышал, как стучат деревянные башмаки, как путается пламя факелов в хищных глазах?
Алхимический дракон в тынском колодце. Такие заказы мы не берем. Смерть жирного славянского ублюдка: уснул под дубом вековым. Смерть невинного Ирода в райском огне. Паяльник в руках звезды.
Вы должны благодарить меня за то, что я пишу эти стихи в ваш альбом. Вы должны благодарить меня за то, что я щупал яйца вашего сына. Вы должны благодарить меня за то, что я целовал вашу собаку. Я — святой франциск, покровитель белочек и медвежат. Число мое: триста тридцать три.
"Катастрофические последствия землетрясения в северном иране", отзвук (предположим) калифорнийских оргазмов. Брошюра «Огнемет». Пантомима "Жених Дьявола". Космическая станция «Энтропия». Вилла "Гора костей".
Мать провожает Жана Донета: маслице, краюшка, соль в платочке. Туда, откуда родом майонез.
Кто мстит? Кто разбросал колючки, кто стряхнул лепестки? Кто растопырил глаз? Защити, князь десятого этира, пусть бетонные блоки оградят зайчика от злодеев.
Бросил вызов интернационалу стариков, цепляющихся за жизнь. Бросил вызов интернационалу детей, их мелким пальчикам. И вот — раздавлен ногами выживших. Молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в нежную шею. Инструменты: щуп и серебряный наперсток, повесть о вырванных и измельченных зубах. О вирусе, скосившем призывников. О чахотке, выпившей лимфу партизана.
Советы Баррона: "Ничего не бойся. Три года расчищены, потом — таблетки, которые ты купил в канадском медицинском центре. Сейчас: подрочи перед сном, проснешься в семь тридцать, разбери покупки, сходи в ресторан, погуляй по набережной. Ты — ноль. Живи как ноль, ничего хорошего больше не будет".
— Когда же наступит расплата за все?
— Дождись перевыборов канцлера.
Проснулся в четыре: гравий в желудке, самообман. Проказы академиков. Нет пощады.
Епитимья: каждое утро — ритуал малой пентаграммы. В дни равноденствия, солнцестояния, праздничный вечер девятого ноября — пентаграмма гранде. Ве-хедура, ве-хебула, итоговый малькут. Повис в фашистском гамаке.
Ты ведь знаешь заповеди: не звони, не открывай, не встречайся, не говори, не трать, не встревай, не участвуй, не пиши, не останавливай взгляд (а это было ужасно в дрездене, когда бритоголовый смертник посмотрел на улице презрительно, прагерштрассе, хозяин нашел раба, встреча назначена в баре bolt, одним движением глаз). Они боятся тех, кто много ебется.
Блеск белой кнопки. Девять, восемь, семь. "Стержень расцеплен".
32
Теплый вечер в баварских альпах. Выпитая энергия, подъем в гору, колесики на ногах. Бергхоф, поместье F., здесь сороконожка суетилась на водных лыжах. Мускус парней из лейб-штандарта, аккуратный вечерний жасмин. Мечта очарованного странника: спальня, полная крепких, готовых на все хуев. Магниты власти. Вошел невзначай, в надежде подстеречь рынду, вытиравшего писсуар розовой губкой. Я — новый заместитель начальника охраны, знакомлюсь с персоналом.
Зеро конфуза. Суета послушной ладони.
— Маринус ван дер Люббе, к вашим услугам.
Строительные рабочие плеснули в лицо красавцу негашеную известь. Лучики шрамов под левым глазом. Слепой музыкант, поджигатель, повстанец.
— Можешь называть меня просто Ю-ю.
Проблеск улыбки.
— Так меня прозвал один мальчик… Ты на него похож… увы, он погиб под Брэ. Ты видел эту картину?
— Где он тоскует в пустой усадьбе? Я от нее без ума.
— Да, чудо, правда? Это про нас отчасти. Я смотрел три раза, потом замусолили ленту.
Не торопить события, пусть не волнуется раньше времени. Ладонь на доверчивое плечо, на пару секунд дольше, чем следует. Приручение кролика. Через недели две спросить: "Говорят, ты девственник?" Вроде бы в шутку.
Искупительная жертва. Старт нового эона. Красная повязка на рукаве, словно теплый огонек в избушке ганса и гретель. Поглядывать на нее оленьим глазом по дороге на шабаш.
— Доброе утро, Маринус!
— Доброе утро, господин Хаусхо… Ю-ю!
Плеск бесчисленных струй, фонтанный дом, игуацу. Тайная дружба, как изумрудная скрижаль под черной фланелью. Трели велосипедных спиц. Ногти, выдающие похоть. Реки нерастраченной спермы. Патогенез корней, ищущих почву. Приходит лекарь, бьет в литавры на алжирском бархане: девятнадцать этиров, один навсегда закрыт. Познавательный поход в пинакотеку: Саломея, оказавшаяся мужчиной, мученик Себастьян привязан к дереву, облепленному мухоморами. Заседание комитета эльфов, слева из роскошной осоки торчат колпаки недругов. Бега жуков-носорожцев, дистанцию отмеряют кофейные жестянки.
Проверил пульс. Вермонтским папоротником наплывает эмфизема.
Суббота: благостный вечер в кнайпе, ночью привычный рывок пробуждения, мокрые трусы, взрыв, усадьба пуста, обрезки проволоки, куда-то исчезла мебель, запах гари: оккупанты смеха ради спалили катер. 15-е января, тело недопизды распилено, брошено на землю. "Прохожий решил, что это сломанная кукла или опустошенный грааль". Торнадо куриной слепоты. Первый раз просунул язык в чужой непослушный рот. Я пока не умею (смущенно).
Зеро конфуза. Суета послушной ладони.
— Маринус ван дер Люббе, к вашим услугам.
Строительные рабочие плеснули в лицо красавцу негашеную известь. Лучики шрамов под левым глазом. Слепой музыкант, поджигатель, повстанец.
— Можешь называть меня просто Ю-ю.
Проблеск улыбки.
— Так меня прозвал один мальчик… Ты на него похож… увы, он погиб под Брэ. Ты видел эту картину?
— Где он тоскует в пустой усадьбе? Я от нее без ума.
— Да, чудо, правда? Это про нас отчасти. Я смотрел три раза, потом замусолили ленту.
Не торопить события, пусть не волнуется раньше времени. Ладонь на доверчивое плечо, на пару секунд дольше, чем следует. Приручение кролика. Через недели две спросить: "Говорят, ты девственник?" Вроде бы в шутку.
Искупительная жертва. Старт нового эона. Красная повязка на рукаве, словно теплый огонек в избушке ганса и гретель. Поглядывать на нее оленьим глазом по дороге на шабаш.
— Доброе утро, Маринус!
— Доброе утро, господин Хаусхо… Ю-ю!
Плеск бесчисленных струй, фонтанный дом, игуацу. Тайная дружба, как изумрудная скрижаль под черной фланелью. Трели велосипедных спиц. Ногти, выдающие похоть. Реки нерастраченной спермы. Патогенез корней, ищущих почву. Приходит лекарь, бьет в литавры на алжирском бархане: девятнадцать этиров, один навсегда закрыт. Познавательный поход в пинакотеку: Саломея, оказавшаяся мужчиной, мученик Себастьян привязан к дереву, облепленному мухоморами. Заседание комитета эльфов, слева из роскошной осоки торчат колпаки недругов. Бега жуков-носорожцев, дистанцию отмеряют кофейные жестянки.
Проверил пульс. Вермонтским папоротником наплывает эмфизема.
Суббота: благостный вечер в кнайпе, ночью привычный рывок пробуждения, мокрые трусы, взрыв, усадьба пуста, обрезки проволоки, куда-то исчезла мебель, запах гари: оккупанты смеха ради спалили катер. 15-е января, тело недопизды распилено, брошено на землю. "Прохожий решил, что это сломанная кукла или опустошенный грааль". Торнадо куриной слепоты. Первый раз просунул язык в чужой непослушный рот. Я пока не умею (смущенно).