Думал о самом главном, но поскользнулся, наебнулся виском о буржуазный столбик. Легкие пузырьки ша-ци.
   Маркопулос отвечает: "Нет, не ошибся. Когда работаешь с такими силами, как Стража, неизбежны переборы. Нужно не просто дышать ртом, тут еще приходится втягивать до потайных пазух. "Если хотите выбрать ружье, — наставлял нас Гвидо фон Лист, — закрывайте глаза и тяните из пирамиды на ощупь. Эльфы, живущие между ваших пальцев, подскажут верный путь". Однажды, помню, он показал нам отблеск серебряной книги. Какое-то скрюченное зеркало, уже не помню деталей, кажется, лежало в комоде жертвенной жабы. Всего одну ночь, конечно".
   Присосались к капиллярам. Моргнули, а на экране уже ничего, пустота, сбой системы, стержень расцеплен.
   — Что они кричали?
   — "We can feel! We can feel!" Детки в клетке. Как обычно.
   Фасад ХНД, имитация фрески. Никакой охраны, никаких "признаков жизни", статую Нового Ирода полирует песок, здесь его до хуя, барханы. "Вам это не сойдет с рук, профессор Зеботтендорф, весь этот магний". Прижгли ступни калеке, пошевелили сетчатку. Где моя белая кнопка, где провод? — прыгал по дюнам, визжал: верните, раскрутите назад, хочу начать все сначала. От нулевой отметки, от рубанка, от винта.
   — Это твое право, Маринус.
   Твоя ладонь. Твоя известь в глазах. Твой еврейский керосин. Твой разрубленный позвонок.
   "One thing I'm not good at is strictness, и это заботит меня, парни", — отвечает Гриф, быстро, чтобы не засекли. Две минуты, эхолот вылавливает обидчика. Беспомощный визг сирены. Опять наебка.
   Засел в бункере, в марьяже сочащихся труб и влажных картонок. Откуда-то взялось электричество. Словно F. на закате карьеры. Три книги: Liber 418, свиток ЭЗ, карманный велиар. Пустельга и ее хамское гнездо. "Что это? Руки?" Да, отрубленная кисть с часами, валяется в искусственном болоте, демонстрирует постоянство памяти обломкам фюзеляжа, останкам авиажертвы. Самый подходящий день для церемонии — beltane, а ночь — с 18 на 19 число каждого месяца или с 28 на 29. Корни сладкой науки. Лучший месяц — в названии которого есть эр. Лучший год — нечетный. 1947, январь, декабрь. Кислые стебли эволюции.
   "Живи как ноль", говорит Баррон. Сейчас: спустись на кухню, возьми рамбутановый компот, крекеры, раствори таблетку, включи музыку, можешь выкурить сигарету, потом иди в ванну, плесни эвкалиптовой пены, читай таблоид до двух часов, постриги ногти, потом подрочи, ложись спать, встанешь в шесть тридцать, посмотри новости, позвони на южно-мичиганский проспект, узнай, как дела, как прошла церемония, не горят ли картины, есть ли свежие валеты. Потом можешь принять таблетки и спать до двух ночи. В два тридцать снова вставай, жди сообщений, держи наготове щуп и наперсток. Вот сумма технологий. Esiasch.
   Сжалились, отвели двести пятьдесят метров в пожизненное владение, перстень с поддельным сапфиром, чековую книжку. Молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в глупую шею. Разнарядка возмездия.
   Смятые, никудышные щеки, к восьми вечера уже зарастают хуевой щетиной. Никаких известий.

48

   На задворках сна Azt ждет за бронзовой дверью. Боялся пожара, боялся меланом, боялся подцепить вирус, боялся перейти таиландский проспект. Маленький, как птенец ястреба. Движение машин с ложной стороны, беспощадные моторы, пазухи, свечи. За хлипкой роговицей растет ХНД, костлявые стены, непотребный шпиль, косой купол. Desire, disconnection, кролик бежит вспять по вспухающей стерне, лапки сбивают сметану. За ночь, проведенную в ящике злодея, приготовлен жирный соус. Personal toad. Не нашел времени ответить, сука. Conspiracy, ее поводки и присоски. Тайные послания, пересекающие злой океан, порождающие электрические бури, поднимающие иглы чудищ, рвущие постромки, выламывающие спицы, крошащие шоколадные яйца кораблей. Катастрофические последствия наших поебок, Маринус.
   Подхватил губами кленовый лист, побежал, дурачась по полю: попробуй, разожми зубы. Словно раненый сенбернар. Его ушлые ноги.
   Так из цветочной рассады, из шевелящих землю жучков и муравьев вырастает холодным цикламеном окончательное решение еврейского вопроса, "пососать тебе пальцы? плюнуть тебе в рот, облизать ноги?". Да, ноги, ноги. Первое слово книги Велиара, вкус проколотой губы. Приготовиться ко взлому алтаря: девять, семь, три, "…отец сломал печать простую". Богатый клиент, поставщик элементарного короля, очки в золотой оправе, разъясняет: "В преступлении сознались сорок семь мужчин и две женщины".
   Рысь, выпивающая дыхание изо рта спящего младенца, мистер уилсон, пилящий недопизду пополам, новый ирод, обдрочивший кишки крестьянского сына. Мы здесь, мы раскачиваем бронзовую дверь. Там ждет тебя хранитель, ему не терпится, он раздражен. Еще немного, улетит, не дождавшись. Таков марокканский трюк. Ты будто бы смотришь на витрину, а вовсе не на бритоголового парня, но он все равно замечает твой взгляд, на полтора миллиметра, на сорок микрон, четыре миллисекунды высовывает злой язык (случай на прагерштрассе). Свидание в баре Bornless Rite через полчаса.
   Напали возле трокадеро: "Ну что, сука?", проломили череп. Веселые осколки костей.
   — Я всегда был таким.
   Хуй, который разлюбила сперма.
   — Не дышит. Идем?
   Шаловливый филерский свист. Дыхание возле окоченевшего уха, теплый язык сержанта внутренних войск. По всем меридианам. Читали «ювенилию», читали "безымянный роман", читали пародии на суинберна. Лежали во фланелевом соседстве, бок о бок, запустив друг другу в трусы шутливые пальцы, разминая костный мозг. В таком волшебном единении душ, в божественной DT, в ее весеннем буйстве. Рак кожи — страшный, как утюг кавказского палача. Новые метастазы, надо спешить.
   Дисбаланс солей, анемия, обезвоживание, исход кальция. None but the dead deserve the fair. Dead butt. His dead butt, в которую пробралась ошалевшая от счастья змейка. Serpent-destroyer в итальянских брюках. Вышли на пляж, волны, ветер, пластиковой вилкой пырнули в щеку, остался пороховой шрам: три фиолетовые точки, матросская метка.

49

   Обычное обозначение радиоактивности. Знак Bon-Pa, его изотермы. К вечеру — тепловой удар, в затылке бьет колокольчик, словно в грязной славянской кукле. Ibah, головоломка, ее лишние, облепленные мокрым песком детали. Первородная глина. Эльф закутался в брюшную перегородку, прыгал, как заяц. Два пальца вверх, потом к запястью, к горлу.
   — Рад видеть вас, синьор фон Зеботтендорф! Крутились в хаммаме?
   Да, пар и смутные тела желаний. Мое любимое время — половина одиннадцатого утра. Они уже глотнули вереска, зачерпнули горсть пряных бобов, теперь готовы на все. Встреча "между кадок". Теплые, как щенки в тюремном лукошке. Кожа турка в мелких укусах. Белый порошок зашит в шелковой подкладке.
   — Куда отправим черепа?
   — Забросьте в Hypogeum.
   Там, где слышны только мужские голоса. Музыка лоа, колеблющая священные столбы. Известняк, гранит, желтый форт стережет пустое море.
   "Детский ульпан". Смерть тебе, ты плохо вытер жопу.
   — Ни одному отцу не понравится, что его сын так извивается в чужих руках.
   — Не знаю, мне чужды радости отцовства. В битве под Брэ лошадь ударила меня копытом в пах.
   Жизнерадостные поклоны. Гвардейцы пришли повертеться в парке, покусать мальчишек. Штаны на лямках, сизый позор фимоза. Здесь рады любому, мальтийский клуб. В пиано-баре наглый смех М-Широкие-Плечи. (Угомонись, сука, здесь тебе не коннектикут).
   Но ничего не сказал, втянул голову в плечи, офицерский воротник в красных нашлепках.
   Такие люди не ждут. Печень, автомат, неправильно закинул ногу. Всё ясно, прозрение посетителей, шепот богатых блондинов. Посмотри, как он держит сигарету. Ты только посмотри, хорст.
   Всегда боялся произнести три слова "orange juice please" из горла вырывался позорный вой посмешище "what can I do for you sir?" позор гр крх "black wine" в разбитом самолете дыры циклон-б плутаем в загадках фюзеляжа направление — таматав, блядство на побережье.
   Или происшествие в шахматном магазине, где школьники похитили ладью.
   — Слышал? Они говорят "спустили".
   Враги повсюду. Посмотрел, ухмыльнулся, мог бы и ебнуть (случай на п-штрассе). В июле проникновение в глубокую палестину.
   Пизда, рассеченная ураганом. Тяжкая, словно африканская свинина, грудь. Инициация новоприбывших. Ваши документы, ваши лодыжки, ваши резинки и кляпы. Ваш "пакет приобретений". Зловонные олим.
   — Помилуйте, магистр.
   Год рождения. Глубина отверстий. Цвет языка. Микробы, дремлющие в носоглотке. Свистопляска на южно-мичиганском проспекте. Пальцы, мои пальцы. А это уже смiрть, ее тощие позывные, ее пиццикато. Ее слабый, замазанный ветром голос. Стертый щебетанием сорных трав. Зажатый журчанием воды в пробоине ("происшествие с вахтенным матросом"), смытый хрустом пули, испоганенный цокотом языка.
   "Что-то забулькало". А ведь вывод ясен, как лепесток черного георгина. Проходите, мистер уилсон, присаживайтесь. "Он в темноте гризетку миновал". Доктор-б: избавление от судорог, фасоли в рыдающих венах, катаракты в запретных глазах богов нового эона. Канюли и пипетки, хлороформ, батистовые бандажи. Мог бы быть поаккуратней. "Я невнимательно читаю". Произнесите по буквам. Д-о-л-л-а-р. Довольный смех ассистента. Рискнул обратиться к удачливому коллеге, вспомоществование Вевельсберга, лучшая чеканка. Вот ваш конвертец.
   Убийство и расчленение пожилого всезнайки, вытащили заспиртованного младенца из колбы, забили в ученую глотку. Достали из утробы самодельный наперсток. "Как настоящий, вот блядина". Даже холодный факел на дне.
   Баррон! Ты дергаешь черный поводок, колешь нас незримыми иглами, поливаешь сердечным воском. Ты снимаешь стружку, будоражишь мясо, выдергиваешь стулья. Ты вздымаешь вихри в зеркалах, режешь сухожилия коням, рвешь барабанные перепонки, поджигаешь амбары, выпиваешь дыхание спящих детей, взрываешь их колыбели. Ты меняешь стихии, растворяешь воздух огнем, засыпаешь песком каверны, вынуждаешь лимфу струиться вспять, а рвоту гаснуть в желудке.
   — Но это же… это же пузырь с грязью.
   — Проткнуть.

50

   Liber Loa. Теплая борьба элементалей за правое дело. Кишечник, распоротый проворным Прелати, стружки, шурупы, заусенцы.
   Quack und Quuck, die muntern Kerle,
   Wuhteln eifrig mit dem Bein.
   Doch sie fanden keine Perle:
   Was sie fanden, war nur Stein.
   Рык локи, распухшая от гнева рука. Засмеялся, пощекотал перстнем шею: "Но будь искусным пчеловодом!".
   — Сорок семь добровольцев, надо же. Скальпель, пила, дрель. Добрались до самой сердцевины. Когда же ты сдохнешь, макаронник?
   Так легко сбить градус, взболтать колбу, чавкнуть в сердечной сумке. Блеванул на диплимузин, пришел домой счастливый: я принят в ложу кипящей глины, меня щекотал магистр. Керосин юности. Первый градус, но впереди — карьера. Вивр са ви, потаскуха за стеклом, злокачественная пепельница, хруст кофейного автомата, роман стивенсона, сладкоголосая птица. Так мы развлекались в 20 a.s.
   "Химическая свадьба, перемены". Доктор-б у подъезда, его драгоценный несессер. Легкое пробуждение: четверг, два часа дня, сад охвачен морозом, нежный огонь в деснах, пробрались отважные муравьи. "Другая жизнь". У порога — журнал в алом пакете, охуительные глаза. Кто ебет таких? Какие-нибудь жидовские карлики из голливуда, "все позволено".
   Глоток пастиса, салат, моцарелла, пунцовые помидоры. Твои лопатки, Маринус. Это жестоко, Ю-ю. Приглашение в Бергхоф, принес улыбчивый рында, каскетка, гольфы. "Не волнуйся, это партия в пикет, час не настал". Книга Велиара под влажной подушкой. Ледяные салфетки, ворон на бюсте паллады. Южно-мичиганский проспект молчит, в сгоревших комнатах плетутся сети. "Козни арахны". Мальчики послушно заполняют серебряную книгу, 48 страниц, алые каракули. 15 января, бокал за упокой души искромсанной стервы. Облатка света. Робкие судороги напоследок.
   Спалили белую кнопку. Скудные новости из узилища, где томится в славянских оковах пленник. Ein Kind wird geschlagen. Желтая свеча, ломтик фальшивого мяса на блюдце. Ответы на все вопросы. Кто убил? Чья голова? Сколько отверстий? Azt! Чело застилает солнце; золотую колесницу, надрываясь, тянут влюбленные звери. Рога власти, шар чистоты. Помехи в скрипте, не разберешь ничего, стекло забрызгано грязью, джип скачет по непотребной сахаре. Военный аэродром, последняя попытка. Плеснули известью в голландские глаза.
   — Ты предал меня, Ю-ю.
   Ключи (утверждает Маркопулос) использовались совсем для другого. Это как те спицы, которыми самодовольные отцы ковырялись в сыновних кишках. Помните опрометчивого Анри-Кристофа?
   — Потомки дагомейских рабов, что вы хотите. Мы видели, как они впадают в транс в Брюсселе.
   19:40. Проснулся в хлеву, вилы, лопаты. Сладкий ток живодерни. Секретный циркуляр в навозной жиже. Персональная копия, на пятой странице оливковой тушью выведено «Khonsu». Расстегнул внизу: Малькут! Твое здоровье, элементарный король! Мы опять копошимся! За твою землянику, за пудру и коренья, за древо эфиров, за смiрть, за рабочие губы, за крест тау, за esiasch, за детские зрачки, за священную голову лэма, за туле, за Ablehnung! We can feel! We can feel!
   Спели напоследок my monkey. Гавайские трели.
   J'ai pas sommeil.
   Существует ли код, способный утихомирить матросов? (Проверить в красном словаре).

51

   Вечером — волнение на Лисистрате. Утром — похмелье, vertigo, магнезия в розентале. Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы. Изгадили погост, растоптали куртины. Месть А-е, чета агентов утюжит явки. Кураре в наперстке, в отеле хлестко расписались: Shedona~Babalon. Вязкая зависть Дж. А. Уилсона, убийцы. Его тень в саду пыток. Выплеснули все, что можно. Мегалитры грязной воды.
   "Кто остался, парни? — спрашивает Маркопулос. Обитает в прекрасном далеке, неистребленный монсеррат пощажен вулканом, но федэкс пока не доходит. Обувная лавка, аптека, карликовый ипподром, стоянка полудохлых су-24, наплывы лавы. Три месяца назад электрика убило током, с тех пор мешают только флоридские байкеры в блестящих сбруях, дети ебливого провинстауна. — Кто остался, парни?"
   Стержень расцеплен. "Надо определить сроки". 1934–1947, книги нашлись под краковской грушей. "Все понятно". В пепельнице смердит записка, пламя выпрыгивает на журнальный лак. "Отец сломал печать простую". Бет Ш. в черном платье сердится на патефон. Смеясь, плеснула абрикосовым ликером, сука, кто теперь будет платить. Ваш узи, сеньор Зеботтендорф. 30-е ноября, ипсиссимус на смертном ложе, слабый карандашный рисунок, осторожный росчерк леди F.H.
   — Он принес мне несчастье.
   — Нет, это испытание. Он водит твоей рукой. Он благосклонен.
   Озноб изобилия, позволено всё. Голова Azt застилает солнце, звери тянут колесницу. Дал отсосать идиоту (ох а можно по-другому no time shit business I must be there soon hynek), опасная резь в канале, "не осталось живого места". Причина смерти — tumor, "в пятницу принесу тебе кислоту", свидетельство о гибели героя, толкавшего на сцену безголовых куриц. Не стоило лезть на столб. Жертва электричества, диверсии, лунной болезни. Непотребный акцент.
   Ласмихинрюе. То, что мы шепчем, когда. Наказан бесплодием. Гостил у мускулистых блядей: плети, кольца, butt plugs. Кельнская вода кусает ночные раны. Щуп и наперсток.
   — Я встретил Жана Донета, кровь сочилась из ран.
   (Неудачная командировка в Данциг). "They broke all the rules". На обложке — лицо, искромсанное ланцетом уилсона, фамильные черты. Зеваки столпились, наблюдают за ангельским поцелуем. Жан и Жиль. Ирод вертит сладкую голову, лимфа на мураве. Вам отказано в кредите (еще до того, как решился сменить ковер на паркет, задраить страшные люки). Звонок из Вевельсберга, ноктюрн в далеких проводах. Агенты из отдела ЭИ, вертятся катушки. Вроде бы во всем совпадали, но потом разногласия разъели альянс, "как заяц". Не звонил, не писал, не приходил. "Всё доложили".
   В паутине сомнений.
   Хорошие люди.
   Их хуи. Их звуки.
   Извержение пощадило только рыжего карла, томившегося в камере смертников — паскудник загрыз теплого братца.

52

   Шабаш в Отеле де ля Сюз. 18:47. Оракул предвещает дорогу. Тревожные нити тянутся в Тунис, Бремен, Boca do Inferno. Выплеснуть яд, забраться под одеяло, уснуть, проснуться под перескок ворон в холодном саду. Мой бестиарий, четыре пса колотят деревянными молотками по мешку живодера. Liber loa на подушке, партизанская зима. "Ему не хватало селена, продается в таблетках". Почтовый ящик пуст.
   — Ни один разумный человек туда не поедет.
   — Хулиганы сломали бедро.
   — На обратном пути заглянули в свинарник.
   — Coup de grace.
   В песках зреет ХНД. Никакой живности, звенящее поле охраняет остров от вторжений.
   — Какой на хуй остров?
   (Нет острова). Обнаружил нарыв в горле. Встал перед зеркалом раззявил рот еб твою мать что теперь делать это сифон если не хуже отравление спорыньей корчи мясоедов грибковое заражение парша герпес гениталий мог вылить бутылку минеральной воды в пустую глазницу высунуть язык из дыры в подбородке развлекал сучат на провинциальных ярмарках стояли выпятив зенки кишки пропеллеры.
   Только череп. А куда делось все остальное?
   — Швыряли в термитник.
   "Отрубленный бог" (сангина, деталь). Выставка в байонне, пошел от нечего делать, матер долороза что они вытворяют. Нет вариантов.
   Новости от горцев. Убит еще один, прятавшийся в подземном кувшине. Рука трясется, шприц добродушно ерзает в кармане. Les mots, закладка на девяносто третьей странице, ураган, автоматчик тормошит киоски. Вишневый ликер с патриаршей медалью. Серое на золотом.
   Брошюры: "Смотри у меня" и "Головы Отеля де ля Сюз". Вышел из лавки, данхилллайтс перфаворе, но ничего не оказалось, все вымели тонтон-макуты. Железный вкус на языке. Curfew, дребезжит опасный джип.
   — Помнишь того негритенка, что стоял у кондитерской, клянчил: "бонбон мсье бонбон"?
   Ничего не осталось. Тропический ливень. They broke all the rules. Хы-нек. Звонок в прискорбный французский клуб. Есть ли белые кнопки? Может, у вас еще не свинтили? Шестнадцать тысяч франков, все мое состояние.
   Рассмеялись, щелчок, тусклые гудки. Пальцы, мои пальцы. Еще шевелятся, живут своей жизнью, вивр са ви. Но ничего не помогло, уплыл в долины айяхуаски, прыгал по песку, тормошил кактусы, как дитя, "как заяц".
   Суеверия, пойманные и растоптанные.

53

   Свидание в Брэ. Напечатано в февральском номере, тусклый набор, перевернутые снимки, зеленый цвет выползает из-под красного, подпись: "We can feel", другая — "Маринус ван дер Люббе". Это замысел, провокация, они начали подкоп, двоится лэм, ебаный кошмар. Звонок в страну заносов, где выворачивают селезенку, бьют по черепу деревянной колотушкой, вкалывают вирус под ноготь большого пальца.
   Такова версия ястреба: "Карма испорчена зимней поездкой на Липари (колеса буксуют, автострада изгибается тигриным когтем, дождь смывает следы). Место ссылки великого магистра, его домик с фальшивым балконом, зелеными ставнями, блестящей водосточной трубой. Справа — некрополь, ржавая решетка, мох на плитах. Просто сиди в центре круга, повторяя Ключ. Научились теребить дерево, нагибать ветку «смiрть», кусать младенцев, отыскали подземный ход в Экстернштайн. Первым ключом повелевает Iad Balt, лови. Что думал об этом д-р?". Ответ из красного словаря: "Yet there is no evidence that D-r ever used Calls or prevented erection during discipline. All he ever had to do was set up the skull (and theoretically the entire temple structure with Probe and Thimble). He never used Calls to contact any sailor that we see him speaking to. The Calls were for something else entirely". Февраль, месяц нахальства и сожалений. Элитные отряды сатаны перебрасывают ржавые трубы, куски жести, пытаются отыскать люк в подземелье, бункер, где прячется СемьСемьСемь. Access denied. Проткнуть паскуду серебряным штыком, протащить на аркане по вересковой пустоши, растерзать в "Отеле де ля Сюз". There are no bones in the ice-cream.
   Проснулся в 16:23, орел теребит печень, пляска гепатита. Сон про тувинскую певицу, ее тайный концерт в Вевельсберге, шампанское исходит пузырьками. Start at Call One and move upward one at time. Никакого эффекта. Следы утюга. В почте — налоговая декларация из портленда, столбики опасных цифр, барбадосская лотерея, выиграл золотоносный порш. Красные крестики на полях, самодовольный почерк титана. Конкурс на лучший череп, блестящая победа Жана Донета, сына Жанны Дегрепи из прихода Нотр-Дам-де-Нант. Возраст неизвестен. Первое причастие, крошки в распухшей гортани. Шило пробивает легкое, "верхние доли", пункция Баррона. Вторая треть пятидесятой страницы, ожог на лодыжке — швыряли порох в костер. Пригоршни драгоценного песка. Открытка на полу у двери: "Let me be your fantasy".
   Они вытягивают жалкие слова. Слова тощие, как прут, спасенный в ночь погрома. Они высасывают селен из лобных пазух. Они глумятся за каждым стволом, посвистывают, стоит только отвернуться. Они ловят распухших детей в уолденском пруду, distant creek. Их безжалостные пятки, шпоры, механические языки. Главный приз — голос Баррона, глыба берилла, воскресшая за кладбищенской ивой на похоронах Гвидо фон Листа. Иди сюда, мальчик, не пугайся. Лишние трели.
   Внезапное приближение марта, "proper satisfaction", "translucent globe of Insight-of-Truth", "elemental table", обрыв. Спой это на мотив "дом восходящего солнца", "my monkey", песков невады, дороги к сияющей крепости в пустыне настоящему дворцу цезаря и его катамитов румяных тапеток с балетными ужимками пухлыми руками расстроенной судьбой. "Не трогай меня" (уехал в вашингтон, встретил кого надо). Птичьи прикосновения, вертлявые бедра, унаследованные по ошибке зеленые глаза н.м., р.с., ж.с., bonus track бфмт.
   Фальшивые перстни на коротких пальцах. Насурьмленные щеки.
   Кормил пленников подгнившим виноградом.
   Континент Му. "Все эти безмозглые солдаты".
   Elemental table for the 4 elements. Знакомство с М-Широкие-Плечи.
   По сути дела «бессмысленно». Сеанс избавления от обстоятельств. Выброшенные на ветер деньги, листья, прикрывающие дерево от ноября. "Ольховая роща", кучи горящей листвы, ее тление, мелкие белые червячки на окраине сада. "Дух немощи".
   — Звонок из Вевельсберга, мсье Зеботтендорф.
   Свирель гнатона, его смешные вывернутые икры. Жаркий воздух из пасти. "Я — факир элементалей".
   — Не могу подойти. Скажите, что я в кумирне.
   "Относился с иронией". Похороны Грифа, все, что осталось от библиотечного плена. "За счет префектуры". Тувинское горловое зелье. Семь розовых таблеток, семь голубых таблеток, четыре белых, доктрина монро. You can find it. I'll have to go back and check.

54

   18:40. Его тень в саду пыток. Спрятавшийся за деревом Пан мелькает в солнечном луче. Шато Machecoul, незадолго до пасхи, март 1440, убийство шестнадцатилетнего поваренка Гийома ле Барбье. "Накатила усталость".
   Встретились на перроне, подлетел в белом плаще, облаке парфюма. Крылья раненого меркурия. Каприз природы, ее смешной трюфель. Были молоды, не знали, в какую дырку. Теплая тень десантника на верхней полке. Татуировка прожигает солнечное плечо. Три точки, пирамида. В память о плавающих-путешествующих, заснувших под водой, сгоревших заживо, растворенных в кислоте, сгнивших на запасной ветке. "Ростовский морг".
   Красный словарь, страница "Осуждение и погребение демонов".
   Курьер из А-е. Три мертвых волоска Элизабет Шорт в желтом конверте. "Письма темных людей". Розовые ступни в подвале LAPD. На левой руке написано «пить», на правой «жрать». Сердце дребезжит от дикого чеснока. Фиолетовая тушь.
   — Атэ! — блестящая точка на лбу.
   — Айвасс! — багровый сосок.
   — Малькут! — елозит в паху.
   — Ве-Хебура! — правое плечо.
   — Ве-Хедула! — левое.
   — Ле-Олам! Аминь. — Сомкнулись ладони.
   Баррон неблагосклонен. Вытягивает флексии, протыкает податливые мышцы, извлекает ногти. «Проклятие». Заманили на заброшенный склад, вывернутая требуха холодильника, радиаторы в темных сосульках. "Где лунный младенец?" (суетливо ткнулись в пизду, девка царапнула воздух). Наветы колдунов, их жезлы, державы, кубки. Скачущие буквы: Khonsu. Знак на лодыжке. Березы подняли детские знаки, расплывшиеся на смуглой коре, изъеденные жуками, исклеванные дятлом. Шумишь, как Boca do Inferno. Как неодушевленный треугольник.
   Энергия уходит. Вчера еще заливала второй этаж, ласкала парня с лисьей головой, дергала клавиши, поджигала страницы. Сегодня — липкая лужица на бетонном полу, прощальный блеск электродов, сон мяса, распухшие подмышки. Два кружка на линии жизни против холма луны — потеря зрения на оба глаза. Маленькая стрелка со звездочкой на конце, бегущая от линии жизни на долину марса — раны и повреждения. Крестик на линии печени возле холма луны — нищета в старости. Звезда на третьем суставе указательного пальца — жизнь нечистая и похотливая.
   — Принесли регалии, господин Хаусхофер.
   Седой волос на халате. Буйство отпрыска, танцующего по ночам на берлинских площадях, шея в меланомах после парада любви, вялая капля ягермайстера на самом дне. Козни элементарного короля, не дающегося в руки, выскальзывающего в зеленые потоки александрийской форелью. ХНД недостроен, кости желтеют на солнце, фундамент тонет в песке. С тех пор не позвонил ни разу.
   Ловкая затея — поездка в логово пиштако, обрыв вагонетки у маччу-пиччу, повстанцы окружают повозку с офицерами из отдела ЭИ, вспарывают глотки. "Ковбойские рубашки", птица клюет зеленые квадраты, поле сурепки за окном. Последняя покупка в сан-хосе, взамен окровавленного хаки. "Это не трубка".
   Ласмихинрюе, ловко стащил пепельницу с казенного стола, запихнул в портфель, смылся. Кражи, разоблаченные и позабытые. "Смiрть в водосточной трубе". Крест или звездочка на холме марса — счастливые путешествия.
   — Пригласите, пусть войдут.
   Виноград — жирный, как шайбы.

55

   — Они все еще скрывают третье пророчество фатимы?