Волошин Юрий. Казаки-разбойники

   Лука всё же не смог приблизиться к беседующим. Воин преградил ему путь.
   За час до заката пришел толмач и повел Луку к большому дому. Они не обменялись ни единым словом, и Луке показалось, что ему что-то угрожает. В голове мелькали отрывочные мысли, губы шептали молитву за молитвой, но страх в сердце не проходил. Он сжимал его, заставлял покрываться потом тело, замирало что-то в груди.
   Перед домом сидели старейшины и несколько гостей. Горел костерок с душистыми веточками в нем, от которых шел приятный аромат. Москиты вились рядом, их отгоняли ветками и листьями. Все курили трубки и молча глядели на приближающегося белого человека.
   Лука слегка поклонился, делая усилия, чтобы не выказать страха и волнения. И, подняв голову, вдруг остолбенел от неожиданности. Сердце заколотилось так сильно, что перехватило дыхание.
   На него глядела своими синими глазами индианка Катуари. Он смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Потом, словно опомнившись, поклонялся именно ей, но говорить поостерегся. Ждал, что будет дальше.
   Вождь заговорил, его слушали внимательно, а Катуари, глянув на Луку, перевела бесстрастным тоном:
   — Вождь спрашивает, белый человек, ты узнать я?
   — Да, да, мадемуазель! — заторопился Лука и покраснел. — Как можно не узнать такую девушку?
   — Я мадемуазель нет, Лука. Я мадам.
   — Прощу простить, мадам! Я не думал, что вы… замужем.
   Она отвернулась от него и говорила некоторое время с вождем. Потом обернулась и спросила спокойно:
   — Ты жить здесь? Рядом?
   Ее французский показался Луке немного лучше, чем раньше, на Доминике.
   — Да, мадам. Мы купили землю и расчищаем ее для посадок.
   — Купить у кого?
   — У властей, мадам. В городе.
   — Это наша земля. Продавать только мы.
   — Я понимаю, но простите, мадам. Так узаконили французы. Мы должны подчиняться их законам.
   — Я помнить, Лука. Ты француз нет, забыть я. — Она долго беседовала со старейшинами, потом обратилась к Луке: — Ты чертил буква. Ответ пришел? Что ты думать?
   — Думаю, что мои друзья закупят оружие и скоро его пришлют.
   — Хорошо, Лука. Быть ждать.
   — Вы не собираетесь напасть на усадьбы? — осмелился спросить Лука.
   — Мы война хотеть нет. Француз хотеть война. Мы хотеть защита свой земля!
   При этих словах лицо Катуари показалось Луке злым, твердым и решительным.
   — Мне это понятно, мадам, — торопливо ответил Лука. — Моя земля так же захвачена врагами, и ее у нас постоянно отнимают. Но что я могу сделать для вашего народа? Он слишком слаб против французов. Они не дадут вам жить на своей земле. Таковы законы белого человека, мадам.
   Она пристально вглядывалась в его лицо, словно пыталась проникнуть в самые сокровенные мысли. Потом спросила жестко:
   — Ты хотеть мы покорность?
   — Мне трудно теперь советовать, мадам. Я сам пленник. Но думаю, что вам ничто не поможет. Смирение лишь продлит ваше существование. Французам нужны земли и рабы. Или вы подчинитесь, или они вас уничтожат.
   — А ты? — спросила индианка с каким-то странным оттенком в голосе.
   — Я готов жить с вами на правах соседей. Я не питаю к вам ничего плохого, но вы не сможете принять условия французов. Их жизнь далека от вашей, и ужиться будет невозможно.
   — Ты француз помогать?
   — Нет, мадам, но и вредить вам у меня желания нет. Я хотел бы быть с вами в дружбе.
   — Я вера ты. И ты быть свобода. Когда мушкет быть мы.
   Лука понял, что аудиенция закончена. Он поклонился и удалился со смутным предчувствием чего-то необычного и томительного одновременно.
 
   Гости пробыли в деревне еще два дня. Лука так и не понял, для чего они приходили.
   В день их ухода Лука наблюдал за сборами в дорогу, потом, определив, что индианка не появляется, направился к своей хижине и ощутил чей-то пытливый взгляд. Он быстро обернулся и успел заметить, как Катуари отвернулась, явно не желая, чтобы Лука заметил ее движение и взгляд.
   «Почему она так резко отвернулась? — подумал он, и сердце его тревожно забилось. — Что может означать это?»
   Потом Катуари ни разу на него не взглянула, хотя гости прошли в шести шагах. Он проводил ее глазами. Лицо было у нее бесстрастное, гордое, независимое. А Лука подумал, что она и здесь, на Гваделупе, пользуется почему-то немалым почетом.
   Он не отрывал глаз от стройной фигуры, пока та не исчезла за поворотом тропы и не скрылась в зелени подлеска.
   Остаток дня Лука часто возвращался мыслями к индианке. Это были волнующие и томительные размышления. Ему было жаль снова расставаться с этой странной и гордой женщиной.
   Потом его кольнула мысль, что она вовсе не мадемуазель, как он считал. Но где же ее муж? Он ничего и никогда о нем не слышал.
   Теперь он решил расспросить молодого индейца, что перетолмачивал его речь. Найти того было просто.
   — Окуопа, — спросил Лука, остановив индейца у большого общего дома, — я бы хотел задать тебе несколько вопросов. Ты можешь со мной говорить?
   Тот некоторое время смотрел на Луку.
   — Что хотеть белый человек знать?
   — Кто эта Катуари? И почему она здесь была?
   — Зачем белый человек хотеть знать?
   — Мы с ней встречались на Доминике. Расскажи о ней.
   — Окуопа плохо понять ты, белый человек.
   — Ну, кто она такая? — не отставал Лука. — Поведай! Прошу тебя.
   Индеец помолчал, словно обдумывая, стоит ли продолжать разговор. И всё же ответил, тщательно подбирая слова:
   — Катуари, племянница вождя с Доминики. А приплыть они туда с остров на север, — и индеец махнул в нужную сторону, — с Лиамуиги. Их выгнать оттуда три или четыре года англичанин.
   — Я не слыхал такого острова, Окуопа. Где это?
   — Белый человек звать остров Сент-Киттс, белый человек.
   — Что-то припоминаю. И кто муж Катуари?
   — Муж уходить в рай. Так говорить белый человек. Два год, — и индеец показал два пальца. И добавил: — Война с белый человек. Британ убил.
   Эта новость почему-то отозвалась в душе Луки спокойствием и радостью. Настроение поднялось. И он спросил торопливо, заметив, что Окуопа намеревается уходить:
   — А почему у Катуари синие глаза и светлая кожа, Окуопа?
   Индеец призадумался, но ответил:
   — Мать Катуари быть белый человек. Быть плен. Умерла давно.
   Лука проводил индейца благодарным взглядом. Теперь он многое знал об индианке.
   Но долго раздумывать о своем ему не пришлось. Уже на следующий день прибежал в деревню индеец, и жители с повышенным интересов стали поглядывать на Луку.
   Вскоре Окуопа позвал его к старикам и вождю.
   Выслушав вождя, он перевел:
   — Твой друг дать лист, белый человек. Разрешать смотреть, — и протянул клочок бумаги.
   Назар писал, что мушкеты закупаются, и скоро можно будет обменять его на них. Просил не волноваться и сообщал, что в усадьбе пока всё спокойно.
   — Белый человек говорить, — напомнил Окуопа задумавшемуся Луке.
   — Да, да! Прости. Тут написано, что оружие и припасы закупаются, и скоро они будут здесь у вас. Несколько дней надо подождать.
   Лука хотел спрятать записку, но Окуопа забрал ее и передал вождю.
   — Быть ждать, белый человек, — перетолмачил индеец, выслушав слова старцев.
   И потянулись дни томительного ожидания. Правда, за это время он выведал у Окуопы, что затевают индейцы с Доминики.
   — Катуари готовить большой поход на Лиамуигу, белый человек. Приходить нас уговорить.
   — И что ваши старейшины?
   — Думать. Мало хотеть. Здесь война.
   — Разве договориться нельзя? Я готов уговорить поселенцев жить с вами мирно. Мы не будем мешать друг другу.
   — Решать вождь, старейшина, — и Окуопа пошел прочь, не удостоив пленника дальнейшим разговором.
   Это заставило Луку отвлечься от мыслей о скором освобождении. Потом он вдруг вспомнил Луизу. И опять остро захотелось ее мягкого, податливого тела и жарких объятий.
   Он вздохнул с чувством глубокого сожаления и надежды. Вспомнил, что его судно можно будет использовать для путешествия, и посетовал про себя, что не может сейчас никак ускорить постройку своего детища.
 
   Лука сдружился с одним из мальчишек, следящих за ним. Это был двенадцатилетний паренек со смышлеными глазами и улыбчивым лицом добряка, звали которого Мягкая Улитка. Над ним часто посмеивались за неповоротливость, медлительность и отсутствие необходимой воину смелости и жестокости. Он не мог просто так раздавить жука или лягушку. Охотился неумело и неудачно.
   Лука решил смастерить для него самострел. Тем более что кормили в деревне пленника скудно, и поправить рацион можно было охотой.
   И теперь они с Улиткой бродили по ближнему лесу. Удавалось иногда подстрелить небольшую птичку или агути, и тогда они разжигали костерок и с удовольствием готовили себе маленькое угощение. Остальные ребята лишь посмеивались, потешаясь над новыми приятелями с их смешным самострелом.
   Этот мальчик в долгих утомительных беседах, больше жестами и мимикой, чем словами, рассказывал Луке об индейцах острова, о скрытой войне с французами. И хоть Лука мало понимал из всего этого, но какие-то сведения всё же черпал.
   Так он с трудом, но понял, что местные индейцы не все хотят принимать участие в походе на Лиамуигу, но имеются добровольцы, и скоро можно будет ожидать их выступления. В полнолуние, а это через две с небольшим недели, флотилия индейцев намерена выступить.
   Наконец несколько индейцев принесли в деревню ящики и бочонки, мушкеты и два пистолета. Лука ликовал. Теперь его должны были отпустить!
   Он с нетерпением ожидал освобождения, но торопить индейцев не решался. Они могли расценить это как неуважение, что здорово повредило бы их отношениям. Он отказался идти в лес на охоту и тем расстроил Улитку. Но было не до мальчишки. Мысли были заняты другим. Лишь на следующий день его привели к большому дому, и старейшины с вождем согласились отпустить его домой. Окуопа сказал Луке:
   — Белый человек свобода. Можно идти. Бери провожать.
   Лука торопливо благодарил, кланялся, приветливо махал руками и побежал в большую хижину искать провожатого. Сам он мог дорогу не найти.
   Никто не хотел провести его к усадьбе. И лишь Улитка согласился помочь. Он быстро собрал немного еды, налил воды в калебасу, и они быстрым шагом направились в лес по хорошей тропе, ведущей на запад.
   Поздно вечером они, сильно измученные, появились в усадьбе.
   — Лука! — воскликнул радостно Макей и вскочил с раскинутыми руками навстречу. — Наконец-то! Мы уж думали завтра готовиться в поход за тобой.
   — Наконец я дома! — блаженно оглядывался Лука. — Сколько же это я отсутствовал?
   — Почти месяц, друг! — приветствовал Назар, и остальные присоединились к нему, а Макей спросил:
   — Кто это с тобой пришел, Лука?
   — Это мой друг и товарищ. Он любезно согласился проводить меня. А то в этих дебрях сам черт ногу переломает. Он хороший парень. Накормите нас, а то оголодали с дороги.
   — Оно и видно, — вставил слово Яким. — Исхудал ты изрядно. Мойтесь и садитесь за стол. Сейчас принесут еду.
   Она была обильной. Мальчик впервые в жизни сидел на табурете и неловко орудовал непривычной совсем ложкой. Он поглядывал по сторонам, и глаза его были испуганными.
   — Он не знает нашего языка, — пояснил Лука, когда Макей по-отечески заговорил с мальчиком. — Но мне сдается, что он может быстро научиться. Соображает. Мы с ним охотились с самострелом. Вместе мастерили, — и Лука дружески потрепал мальчишку по щеке.
   Мальчика уложили на веранде, постелив пару одеял с подушкой, что сильно удивило того. Он тут же заснул — усталость от целого дня быстрой ходьбы свалила его почти мгновенно.
   А друзья еще долго сидели при свете лучин и говорили, и говорили.
 
   Утром Лука первым делом пошел на берег смотреть корабль. С ним отправился и Улитка. Тому всё было в диковинку, и теперь он постоянно оглядывался, глазел по сторонам, долго стоял и наблюдал, как Яо с Асамом били молотками по раскаленной полосе стали.
   Лука был приятно удивлен тем, что судно строилось быстро. И плотник Аман Ларю с живостью в голосе рассказывал, как этого достиг.
   — Господин Люк, я долго просил ваших друзей выделить взамен вас хотя бы троих негров. И вот господин Назар дал мне их, и даже больше. Теперь работы у нас движутся быстрее. Ждали вас, месье Люк.
   — Да, Аман, я удивлен и обрадован. Скоро можно будет спускать судно на воду, ставить мачты и ладить такелаж. Отлично! Завтра и я примусь за работу. Вот с мальчишкой разберусь — и сюда!
   Лишь в конце дня они вернулись в усадьбу. По дороге Лука долго пытался растолковать мальцу, что тому надо возвращаться. Однако мальчишка стал просить не отсылать его и позволить остаться в усадьбе.
   Лука долго думал, а потом был вынужден согласиться, видя, как мальчишка умоляет его и жестами, и глазами, и всем своим видом.
   Так Улитка стал жить в усадьбе. Он быстро, как и предполагал Лука, осваивал французскую речь, помогал во всех работах, особенно на строительстве судна. Аман принял мальчишку хорошо, помогал быстрее осваивать незнакомую тому речь.
 
   Уже через пару недель судно спустили на воду. Оно покачивалось на мелкой волне, выглядело пока бесформенным обрубком, но скоро уже должно было ощетиниться остриями мачт, одеться паутиной снастей и забелеть парусами.
   — Фок-мачта будет нести прямые паруса, а бизань — латинские, — мечтательно говорил Лука. — Вот только где взять капитана? С этим будет осложнение.
   — Надо самому подучиться, месье Люк, — отвечал плотник. — Управлять таким суденышком не составит большого труда. И если хотите, то я могу поговорить с одним старым рыбаком в поселке. Он ходил на таком же приблизительно корыте, как и это. Справится легко.
   — Было бы хорошо, Аман, — согласился сразу же Лука. — Поезжай и договорись. Прямо завтра же и выезжай. Я поеду с тобой. Двинемся рано утром. Всё равно завтра воскресенье, и работы не будет.
   — Я с удовольствием, месье Люк. Давно не был в поселке. Вырос он, наверное. Я слыхал, недавно судно пришло из Франции и привезло поселенцев.
   — Тем более будет интересно побывать в поселке. Я в деревне индейцев и вовсе отвык от города.
   Лука прихватил с собой и мальчишку. Его назвали здесь Жаном, и он не возражал. Непутевая кличка порядком поднадоела ему. Он постоянно что-то шептал под нос, и Аман утверждал, что так он запоминает новые слова и выражения. И добавил:
   — Удивительно понятливый мальчишка! Хватает на лету. Диву даюсь, как этот дикарь может творить такое. Он уже почти всё понимает. Но не говорит пока.
   — Успеется еще. Научится и заговорит, правда, Жан? — наклонился Лука к мальчику.
   Тот утвердительно закивал, не прекращая поглядывать по сторонам.
   В поселке решили переночевать в домике плотника. Жана определили в шалаше под огромным деревом, где уже обосновались два сына Амана.
   Со старым рыбаком договорились быстро. Хорошая плата сделала свое дело.
   Рыбака звали Самюэль Сартан, было ему не больше пятидесяти. Он был совершенно лыс, седеющие космы лишь редкими прядями торчали у затылка. Большие глаза смотрели с прищуром, пристально, в них можно было обнаружить волевые искорки. Этот кряжистый человек с кривыми ногами и короткой шеей, загорелой и морщинистой, был холост и не сетовал на это. К женщинам относился пренебрежительно и лишь иногда готов был пользоваться их телами в отдаленных портах. А такое случалось редко.
   Он жил в подобии шалаша, немного более приличном, чем халупы нищих. И без сожаления покинул его, уложив свои пожитки в обширный мешок.
   Поскольку с продовольствием в усадьбе было по-прежнему туго, а рыба очень помогла бы прокормиться, Назар разрешил выделить еще трех негров для работ на судне. И теперь дела шли очень быстро. Уже стояли мачты, подтягивали и крепили реи, натягивали канаты, отделывались помещения на надстройке бака и юта.
   Женщины спешно плели сети для рыбной ловли, и тут большую помощь оказал Самюэль. Он отлично знал свое дело, получил, хоть и не в собственность, судно и надеялся со временем обеспечить себе приличную жизнь.
 
   В день, когда судно было готово к испытательному плаванию, утроили праздник. Зарезали быка, накупили снеди, выгребли почти все запасы в поселке, и целый день и часть вечера на берегу гремела негритянская музыка, пелись песни, а в клубах пыли отплясывали босые ноги.
   Лука и почти все белые, кроме Макея, составили команду судна. Колен стал боцманом и был доволен, снова ощутив под ногами качающуюся палубу.
   — Ну, Лука, поздравляю тебя с новой собственностью! — Назар пожал руки друга, а тот, усмехнувшись про себя, подумал:
   «Знал бы ты, что я встречал индианку! Вот бы всполошился!»
   Эта мысль частенько посещала его, но заботы о судне как-то отодвинули ее на второй план. А в ожидании первого плавания всё чаще думалось о Сан-Мартене, где могла его ждать Луиза.
   Подняли самодельный кованый якорь на рассвете. Легкий ветер зашевелил паруса, надул, судно плавно пошло к морю и уже на просторе, подхватив струю свежего ветра, накренилось и двинулось на север, оставляя за кормой короткий пенный след.
   Самюэль командовал уверенно. Он приказал приготовиться к пробному лову.
   — Поглядим, какими дарами нас осчастливит наш первый рейс! Работайте, ребята! Не ленись! Рыба любит сильных и ловких!
   Вернулись ближе к вечеру. Улов был не очень хорош, но для начала и это всех радовало, давало приятное ощущение собственного участия в важном деле.
   — Ничего, ребята! — бодрил Самюэль. — Главное, что начало положено! Фунтов триста наловили, и то хорошо. Будет чем побаловать и себя и черномазых!
   — Думаешь, что дальше пойдет лучше? — интересовался Лука.
   — Обязательно, клянусь хвостом мурены! Будем выходить пораньше, и обещаю не менее пятисот фунтов улова. Только надо обучить народ.
   — И сколько тебе надо народа, Самюэль?
   — Хватит и десяти человек. А там поглядим.
   — Многовато, не так ли? — засомневался Назар.
   — Я же сказал, что поглядим. Народ ведь без умения и опыта, господин.
   И всё же было радостно и приятно ощущать хоть небольшой успех. Ведь денег оставалось слишком мало для содержания большого хозяйства. А урожай в этом году еще только собираются снимать. Каким он будет и как его продать? Всё это требовало и умения, и труда.
 
   И всё же слова Самюэля оправдались. Меньше пятисот фунтов улова он не привозил. Этого хватало на день с учетом всего остального.
   Собрали маис, маниоку, картофель и прочую огородину. Сгрузили в приготовленный заранее погреб, зерновые засыпали в закрома.
   — Если ничего чрезвычайного не случится, то на год продовольствия нам хватит, — довольным голосом говорил Назар. — И на продажу немного оставим.
   — Как бы нам не прогореть со всем этим, — Макей был не очень уверен в успехе. — Рабы слишком дорого обходятся.
   — Ты хочешь на них экономить? — вскипел Назар. — Забыл, как сам возмущался на панов за это самое?! Голодный раб, мне сдается, будет обходиться дороже сытого!
   — Уж это точно, — бросил Яким. — Будут только делать вид, что работают. И я таким был. Так пусть едят от пуза и трудятся на совесть.
   — Держи карман шире, Якимко! — Макей говорил на родном языке, хотя остальные по договоренности разговаривали только на французском.
   — Ладно, ребята! Посмотрим, как у нас получится, — остановил Лука. — Я готов стать на сторону Назара.
   Тем разговоры на эту тему и закончились.
   Назар постоянно наезжал в поселок и договаривался о продаже излишков.
   Это дело оказалось сложнее, чем он предполагал. И первый урожай он продал почти без прибыли.
   — Нам еще многому надо поучиться, — заявил он, когда с этим делом было покончено. — Прибыль так мала, что ни на какое расширение хозяйства денег не хватит. Мы рассчитывали на большее.
   — И плохо делали, — изрек Макей. — Кто может рассчитывать на барыши с первого урожая? Надо поднимать хозяйство, чтобы первые пробы оказались достаточно хороши. Расходов было много. Дальше они сократятся, и прибыток возрастет.
   — Но дальше придется платить налог, — не останавливался Назар.
   — Всё помаленьку наладится. Продал весь товар — хорошо. Думай о завтрашнем дне. Так и проживем.
   Лука эти дни был поглощен мечтою о поездке на Сен-Мартен. Он никому об этом не говорил, но постоянно прикидывал, что и как надо предпринять.
   Самюэль не был против столь дальнего путешествия и уверял, что с имеющимися у него картами он легко доведет корабль до нужного острова.
   — В тех краях островов много, но легко можно определиться. Лоция у меня уже есть. Чего еще надо? Не беспокойтесь, господин Люк. Готовьте товар, не с пустым же трюмом идти туда.
   — Не забывай, что в тех водах шныряют пираты всех мастей, — возражал Лука.
   — Бог даст — проскочим, господин Люк. Да и добыча будет так мала, что никто на нас не позарится. Всего-то шестьдесят тонн. Кому мы такие нужны?
   Лука согласился и уже решительно заявил, что готов пуститься добывать себе жену.
   — При всех опасностях и возможных неудачах в пути ты решил правильно, — воскликнул Назар, а Яким заметил бодро и решительно:
   — И я с тобой, Лука! А то здесь и бабу найти невозможно. Слишком мало их на острове. А там колония старая и обжитая. Легче добыть этого добра.
   — Вы и мне привезите старушенцию какую-нибудь, — молвил Макей. — Только не черномазую. А то надоело одному куковать! Договорились?
   — Это хорошая мысль, дядько Макей, — воскликнул Лука. — Можно попытаться в тех краях добыть нескольких женщин для нашего хозяйства. Это многое могло бы решить здесь.
   — Лука, так ты берешь меня? — продолжал канючить Яким.
   — Вы что же, все хотите покинуть усадьбу? А кто работать будет? Назар, разберись ты с этим. Мне они надоели.
   — Яким, Лука прав. Нельзя всем оставлять хозяйство. Мы еще не стали на ноги, а вы уже разбегаетесь. Угомонитесь.
   — Да что я, не имею права поискать себе жену? Всем можно, а мне нет? Поеду, да и всё тут!
   На том и остановились.
 
   Судно было загружено товаром, продовольствием, водой, дровами и с утренним бризом вышло в море. Путь на север был знаком Самюэлю, он уверенно вел корабль, поглядывая на дальний берег, медленно проплывавший справа по борту.
   Антигуа прошли в середине ночи. Там делать было нечего и заходить смысла не было. К вечеру следующего дня оставили по левому борту Сент-Киттс, и впереди для Луки уже вырисовывались в воображении коричневые скалы Сен-Мартена. Он волновался, и не только за себя.
   На борту было восемь человек команды, груз, и за всё уплачено из последних денег Луки. Если всё это погибнет, то он останется нищим. Правда, есть его доля в хозяйстве, но это уже не то.
   Однако эти беспокойства чаще всего перекрывались надеждами на возможную скорую и приятную встречу. И всё же в его голове иногда возникали противоречивые, достаточно тревожные мысли, связанные с индианкой. И лишь уверенность в том, что с ней он больше никогда не встретится, успокаивала его и вселяла уверенность.
   И всё же было приятно вспомнить эту загадочную индианку. Хотя она скорее походила на европейку, например испанку. Вот только глаза слишком контрастировали с ее обликом. Они заставляли задуматься, волновали и возбуждали одновременно.
   — Что задумался, Лука? — уже который раз приставал к другу Яким. — Чем на этот раз забиваешь себе голову?
   — Э, друг! Забот и мыслей хоть отбавляй, а как их все решить? Вот в чем загвоздка.
   — А ты брось думать, от этого голова может разболеться. Живи попроще, и никакие мысли тебя не станут тревожить, — оптимистически заметил Яким.
   — Не получается, друг. Я уж и так завидую тебе. Ты молодец, а у меня постоянно что-то в голове шевелится и не дает спокойно спать.
   — Смотри не свихнись, Лука.
   — До этого не дойдет, Якимко! Что я, дурак какой?
   — Может, поэтому и можешь свихнуться. Я за тобой наблюдаю, Лука. Не нравишься ты мне последнее время. Книжки почитываешь. Не к добру это. Раньше ты был лучше, понятнее.
   — Это потому, что мне не хотелось бы оставаться дурнем. Приходится почитывать. А в книгах заложена мудрость человеческая. Не самому же доходить до всего того, что уже известно.
   — Мудрено говоришь. Тебя не всегда и поймешь. От Назара нахватался. Вот и Макей жалуется на тебя.
   — А ему-то с какой стати жаловаться? Что я ему плохого сделал?
   — Вроде ничего, но говорит, что отдаляешься ты от него. Раньше всё советов просил, а теперь сам всё решаешь.
   — Так время поспело для такого, Яким. Да и чему он может теперь меня научить, коль сам ничего в этой жизни не кумекает? Пустое это.
   — Не скажи. Жизненный опыт — большое дело. А у Макея его предостаточно.
   — Согласен, но на одном старом опыте далеко не уедешь. Сегодня и здесь у нас другие заботы, для них другой опыт нужен.
   После таких разговоров Лука ощущал какую-то пустоту в голове. Он соглашался, что отдаляется от друзей, но ничего не мог с этим поделать. Злился на себя, признавал, что он неправ. Но с другой стороны, друзья уже мало чего могли ему дать в этой жизни. А ее необходимо налаживать.
   Но вот как именно, он еще не понимал полностью. И завидовал Назару, который в этом преуспел значительно больше. У того появились знакомые предприниматели, деловые люди, и с ними надо было вести дела и ни в чем не проигрывать. У Луки так пока не получалось.
 
   Три дня спустя суденышко благополучно бросило якорь в бухте Филиппсбурга.