Страница:
Почувствовав, что конечность его онемела, опустошитель зашипел от ярости.
Радж Ахтен должен был выбрать вторую цель за бесконечно малую долю секунды. Если чудовище сейчас заревет, оно широко раскроет пасть, и можно будет, минуя страшные зубы, ударить топором в верхнее нёбо и поразить мозг.
Если же опустошитель попятится, растерявшись, его надо бить в брюхо, целясь между роговых пластин.
Чудовище не сделало ни того, ни другого. Оно нагнуло голову и, не обращая внимания на боль, слепо бросилось вперед. И попыталось смести Радж Ахтена со своего пути ударом чудо-молота.
Уходя от туши в пятнадцать тонн весом, Радж Ахтен нырнул в сторону. Получи он удар от опустошителя, его не спасла бы даже тысяча даров силы, ибо дары эти укрепляли мускулы, но не кости. Кости сломались бы, как лучинки, и от самого слабого удара.
Опустошитель же вложил в этот удар всю свою силу и ярость. Великан Фрот еще сильнее надавил шестом, пытаясь оттеснить противника, и, моргая глазами, отвернул голову.
Радж Ахтен в этот момент посмотрел на него. Вся золотистая шерсть великана была забрызгана алой кровью людей и чернильно-синей кровью опустошителей. Он, видимо, уже успел испытать на себе силу клинка опустошителя — кольчуга его была разрублена, и собственная кровь смешивалась с чужой.
От этой раны он, похоже, сильно ослабел, поскольку видел опасность, но ничего не делал, чтобы избежать удара, хотя великаны славились своим проворством, — он просто навалился на шест и отвернулся, моргая большими серебряными глазами.
Молот попал ему прямо в морду, раздробил кости и зубы. На Радж Ахтена брызнула кровь.
Взбесившись, Радж Ахтен рубанул опустошителя топором и отхватил от левой передней лапы два пальца. Тот повернул к нему голову, собираясь схватить зубами, и тогда Радж Ахтен вскочил ему прямо в пасть, развернулся на шершавом языке и нанес беспощадный удар по мягкому нёбу чудовища.
Лезвие топора глубоко вонзилось в плоть между двумя костными пластинками верхнего свода челюсти. Высвободив топор, Радж Ахтен вогнал его в рану снова, и длинное острие на обратной от лезвия стороне вошло в мозг чудовища.
Прежде чем из раны хлынула кровь, Радж Ахтен уже выскочил из пасти наружу. Он отомстил за своего великана.
Великан же Фрот, пятясь, наткнулся на каких-то воинов и упал на них, раздавив полдюжины человек.
Радж Ахтен огляделся, проверяя, не нужна ли помощь кому-то из его людей. Неодолимые сражались группами по четыре-пять человек на одного опустошителя. При виде их желтых накидок Радж Ахтену пришло на ум сравнение с осами, которые облепили кучей крупную добычу и жалят ее.
Шипение на Холме костей к этому времени уже затихло, и очередная колдовская волна покатилась на город. Радж Ахтен подумал мельком, уж не забавляется ли с ними колдунья.
Если она могла поразить людей слепотой и заставить их трястись от страха, неужели она не могла их просто убить? Вряд ли сделать это было сложнее, чем слать отравленный ветер.
Оставалось только гадать. С тех пор, как ее подданные в последний раз воевали с людьми, прошло шестнадцать веков. Может, колдунья за это время изобрела новые чары и теперь просто проверяет их действие.
И тут налетел черный ветер. Люди на стенах закричали, зажимая носы, и поначалу Радж Ахтен не заметил никакого эффекта.
Но понял все, когда запах наконец докатился до него. Во рту сразу пересохло, все поры на теле начали источать пот. Из глаз потекли слезы. Он едва не обмочился, сдержался кое-как, однако заметил, что немногие из тех, кто его окружал, смогли сохранить над собой контроль.
И, борясь с заклятием, он определил его смысл: «Иссохни, как пыль».
Фейкаалд, стоявший в стороне от сражающихся на крыльце постоялого двора, хрипло прокаркал:
— О Великий, новости!
Радж Ахтен приказал Неодолимым сомкнуть ряды и пробежал через луг к своему советнику.
По дороге он оглянулся. Опустошители влезли на гору трупов своих сородичей, и один из них готовился соскочить вниз. Радж Ахтен окинул взглядом стены и подсчитал, что в этой бойне уже погибли три четверти его Неодолимых. У него осталось меньше четырехсот воинов.
Повсюду на стенах шло сражение. Радж Ахтен, взбежав на крыльцо, вынул оселок и принялся затачивать топор. Масла ему для этого не требовалось. Его заменяла кровь опустошителя.
— Говори, — сказал он Фейкаалду.
Старик-советник молча разевал рот, словно давясь пылью. На лбу его блестели капли пота. Наконец он проговорил на ухо Радж Ахтену:
— Пришла лодка. Восточный берег… свободен. Наши нашли опустошителей, но убили их.
Радж Ахтен вытер лоб. Пот лился с него ручьями и уже насквозь промочил тунику, руки стали скользкими. Борода промокла тоже. Он еще несколько раз провел оселком по лезвию, глядя при этом, что происходит на стенах и во дворе замка.
Усилия его вассалов были тщетны.
Пролом в стене становился все шире. Половина артиллерии была уничтожена. Один пламяплет погиб, другим же не помогало восстановить силы даже то, что Каррис полыхал в огне.
Мохнатые великаны Фрот дрались яростно, но их после Лонгмота оставалось всего-то около тридцати. И гибли они один за другим. На глазах у Радж Ахтена меч опустошителя снес голову одному великану и вонзился в спину другого.
Пролом расширялся, воинам Радж Ахтена приходилось растягивать ряды, и вес труднее становилось им отражать атаки опустошителей. Из лордов герцога Палдана немногие сохранили свои дары и способны были достойно противостоять врагу. Они сражались отчаянно, но их было слишком мало.
Как ни бейся, а Каррису не выстоять. Падение его было делом уже не часов, а минут.
Черный ветер выжимал из людей слезы и пот. Они кричали и теряли сознание.
Радж Ахтен боялся, что через десять минут они начнут умирать. Только одно чуточку спасало положение. С востока задувал слабый ветер, и Радж Ахтену казалось, что он относит в сторону колдовскую заразу.
Покончив с топором, он убрал оселок. С горы трупов скатился очередной опустошитель. Он ударил мечом ближайшего великана Фрот, тот взревел и рухнул замертво, придавив сразу двух Неодолимых. Опустошитель ринулся в бой и первым же взмахом клинка поразил четырех человек.
Радж Ахтен принял жестокое решение. Его люди гибнут. Неодолимых осталось уже меньше четырех сотен, и продолжать сражение бесполезно.
Эта битва проиграна, и незачем терять остатки своей армии.
Впереди — другие битвы, другие времена.
К решению его подтолкнула не трусость, но холодная уверенность в том, что так поступить в конечном итоге разумнее всего. Почему его воины должны жертвовать собой, спасая врага?
— Готовь лодки, — сказал он. — Сначала усадить пламяплетов и Неодолимых, потом — лучников. Оповести всех.
И снова бросился в гущу сражения.
Глава 53
Глава 54
Радж Ахтен должен был выбрать вторую цель за бесконечно малую долю секунды. Если чудовище сейчас заревет, оно широко раскроет пасть, и можно будет, минуя страшные зубы, ударить топором в верхнее нёбо и поразить мозг.
Если же опустошитель попятится, растерявшись, его надо бить в брюхо, целясь между роговых пластин.
Чудовище не сделало ни того, ни другого. Оно нагнуло голову и, не обращая внимания на боль, слепо бросилось вперед. И попыталось смести Радж Ахтена со своего пути ударом чудо-молота.
Уходя от туши в пятнадцать тонн весом, Радж Ахтен нырнул в сторону. Получи он удар от опустошителя, его не спасла бы даже тысяча даров силы, ибо дары эти укрепляли мускулы, но не кости. Кости сломались бы, как лучинки, и от самого слабого удара.
Опустошитель же вложил в этот удар всю свою силу и ярость. Великан Фрот еще сильнее надавил шестом, пытаясь оттеснить противника, и, моргая глазами, отвернул голову.
Радж Ахтен в этот момент посмотрел на него. Вся золотистая шерсть великана была забрызгана алой кровью людей и чернильно-синей кровью опустошителей. Он, видимо, уже успел испытать на себе силу клинка опустошителя — кольчуга его была разрублена, и собственная кровь смешивалась с чужой.
От этой раны он, похоже, сильно ослабел, поскольку видел опасность, но ничего не делал, чтобы избежать удара, хотя великаны славились своим проворством, — он просто навалился на шест и отвернулся, моргая большими серебряными глазами.
Молот попал ему прямо в морду, раздробил кости и зубы. На Радж Ахтена брызнула кровь.
Взбесившись, Радж Ахтен рубанул опустошителя топором и отхватил от левой передней лапы два пальца. Тот повернул к нему голову, собираясь схватить зубами, и тогда Радж Ахтен вскочил ему прямо в пасть, развернулся на шершавом языке и нанес беспощадный удар по мягкому нёбу чудовища.
Лезвие топора глубоко вонзилось в плоть между двумя костными пластинками верхнего свода челюсти. Высвободив топор, Радж Ахтен вогнал его в рану снова, и длинное острие на обратной от лезвия стороне вошло в мозг чудовища.
Прежде чем из раны хлынула кровь, Радж Ахтен уже выскочил из пасти наружу. Он отомстил за своего великана.
Великан же Фрот, пятясь, наткнулся на каких-то воинов и упал на них, раздавив полдюжины человек.
Радж Ахтен огляделся, проверяя, не нужна ли помощь кому-то из его людей. Неодолимые сражались группами по четыре-пять человек на одного опустошителя. При виде их желтых накидок Радж Ахтену пришло на ум сравнение с осами, которые облепили кучей крупную добычу и жалят ее.
Шипение на Холме костей к этому времени уже затихло, и очередная колдовская волна покатилась на город. Радж Ахтен подумал мельком, уж не забавляется ли с ними колдунья.
Если она могла поразить людей слепотой и заставить их трястись от страха, неужели она не могла их просто убить? Вряд ли сделать это было сложнее, чем слать отравленный ветер.
Оставалось только гадать. С тех пор, как ее подданные в последний раз воевали с людьми, прошло шестнадцать веков. Может, колдунья за это время изобрела новые чары и теперь просто проверяет их действие.
И тут налетел черный ветер. Люди на стенах закричали, зажимая носы, и поначалу Радж Ахтен не заметил никакого эффекта.
Но понял все, когда запах наконец докатился до него. Во рту сразу пересохло, все поры на теле начали источать пот. Из глаз потекли слезы. Он едва не обмочился, сдержался кое-как, однако заметил, что немногие из тех, кто его окружал, смогли сохранить над собой контроль.
И, борясь с заклятием, он определил его смысл: «Иссохни, как пыль».
Фейкаалд, стоявший в стороне от сражающихся на крыльце постоялого двора, хрипло прокаркал:
— О Великий, новости!
Радж Ахтен приказал Неодолимым сомкнуть ряды и пробежал через луг к своему советнику.
По дороге он оглянулся. Опустошители влезли на гору трупов своих сородичей, и один из них готовился соскочить вниз. Радж Ахтен окинул взглядом стены и подсчитал, что в этой бойне уже погибли три четверти его Неодолимых. У него осталось меньше четырехсот воинов.
Повсюду на стенах шло сражение. Радж Ахтен, взбежав на крыльцо, вынул оселок и принялся затачивать топор. Масла ему для этого не требовалось. Его заменяла кровь опустошителя.
— Говори, — сказал он Фейкаалду.
Старик-советник молча разевал рот, словно давясь пылью. На лбу его блестели капли пота. Наконец он проговорил на ухо Радж Ахтену:
— Пришла лодка. Восточный берег… свободен. Наши нашли опустошителей, но убили их.
Радж Ахтен вытер лоб. Пот лился с него ручьями и уже насквозь промочил тунику, руки стали скользкими. Борода промокла тоже. Он еще несколько раз провел оселком по лезвию, глядя при этом, что происходит на стенах и во дворе замка.
Усилия его вассалов были тщетны.
Пролом в стене становился все шире. Половина артиллерии была уничтожена. Один пламяплет погиб, другим же не помогало восстановить силы даже то, что Каррис полыхал в огне.
Мохнатые великаны Фрот дрались яростно, но их после Лонгмота оставалось всего-то около тридцати. И гибли они один за другим. На глазах у Радж Ахтена меч опустошителя снес голову одному великану и вонзился в спину другого.
Пролом расширялся, воинам Радж Ахтена приходилось растягивать ряды, и вес труднее становилось им отражать атаки опустошителей. Из лордов герцога Палдана немногие сохранили свои дары и способны были достойно противостоять врагу. Они сражались отчаянно, но их было слишком мало.
Как ни бейся, а Каррису не выстоять. Падение его было делом уже не часов, а минут.
Черный ветер выжимал из людей слезы и пот. Они кричали и теряли сознание.
Радж Ахтен боялся, что через десять минут они начнут умирать. Только одно чуточку спасало положение. С востока задувал слабый ветер, и Радж Ахтену казалось, что он относит в сторону колдовскую заразу.
Покончив с топором, он убрал оселок. С горы трупов скатился очередной опустошитель. Он ударил мечом ближайшего великана Фрот, тот взревел и рухнул замертво, придавив сразу двух Неодолимых. Опустошитель ринулся в бой и первым же взмахом клинка поразил четырех человек.
Радж Ахтен принял жестокое решение. Его люди гибнут. Неодолимых осталось уже меньше четырех сотен, и продолжать сражение бесполезно.
Эта битва проиграна, и незачем терять остатки своей армии.
Впереди — другие битвы, другие времена.
К решению его подтолкнула не трусость, но холодная уверенность в том, что так поступить в конечном итоге разумнее всего. Почему его воины должны жертвовать собой, спасая врага?
— Готовь лодки, — сказал он. — Сначала усадить пламяплетов и Неодолимых, потом — лучников. Оповести всех.
И снова бросился в гущу сражения.
Глава 53
Страдание Земли
«Как мне спасти всех?» — в сотый раз, наверное, думал Габорн, скача к Каррису. Он мчался во всю прыть. С серого неба сеялась мелкая изморось. За ним скакали те немногие, чьи лошади были достаточно сильны, чтобы не отставать: чародей Биннесман, королева Хейрин Рыжая, ее дочь, сэр Лангли и еще дюжины две лордов.
Избранным вестникам в Каррисе грозила неминуемая гибель. Земля говорила, что опасность нависла над самим Габорном и над всеми, кто с ним ехал.
Они мчались по зеленым полям Белдинука. Габорн побил все рекорды — за шесть часов он проскакал около трехсот миль. От него отстали почти все рыцари, с которыми он въезжал в Белдинук. Войско растянулось на сотни миль. Кони тех, кто еще кое-как поспевал за ним, уже выдыхались. Несколько лошадей пало, но Габорн не смел более медлить. Хроно отстал давно, и Габорну очень хотелось знать — это лошадь у него устала или же он просто боялся ехать в Каррис.
Аура смерти, нависшая почти над всеми его воинами, буквально душила Габорна. Неделю назад он побывал на поле сражения у Лонгмота, видел тысячи людей, убитых Радж Ахтеном. Обонял запах обуглившихся тел, крови и желчи. Смотрел на своего мертвого отца, холодного, как снег, который сжимал он в своих пустых ладонях.
Но тогда Габорн не предчувствовал все эти смерти. Не ведал, что для стольких людей близится трагический конец, как чувствовал это сейчас, думая о тех, кто его окружал.
«Как мне спасти их всех?» — терзался он.
Теперь и над Боринсоном нависла опасность, и Габорн послал ему мысленное предупреждение: «Беги!»
Когда до Карриса осталось пятнадцать миль, к Габорну подъехал чародей Биннесман и прокричал:
— Передышка, милорд! Иначе наши лошади не смогут везти нас в бой.
Габорн с трудом расслышал его сквозь грохот подков.
— Милорд! — крикнул и сэр Лангли. — Пять минут, пожалуйста!
Впереди, справа от дороги виднелся пруд. У поверхности воды плескалась рыба, ловя мошкару. Скотина, приходившая к пруду на водопой, размесила берег копытами в грязь.
Габорн натянул поводья, повернул коня к воде.
Из камышей с кряканьем взлетели две дикие утки, сделали круг над прудом и улетели на восток. Габорна тут же облепили комары, он принялся отмахиваться.
Сэр Лангли подъехал к воде шагах в двадцати от него, пустил коня пить. И улыбнулся Габорну.
— Клянусь Силами, — сказал он, — знай я, что придется сразиться тут с комарами, надел бы доспехи!
Габорну, однако, было не до шуток. Он обернулся, подсчитал, сколько лордов подъезжает вслед за ними к пруду.
Войско рассеялось. Осталось всего двадцать рыцарей — отважные лорды из Орвинна, Флидса и Гередона. Хроно среди них не было.
Вместо армии его сопровождало всего лишь несколько человек, достаточно храбрых, чтобы без рассуждений пойти за ним на смерть.
Он был уверен, что защитники Карриса не продержатся и часа.
Габорн не получил войска, обещанного королем Ловикером. Ждать отставших он не мог. Оставалось надеяться на воинов из Мистаррии и на Рыцарей Справедливости во главе с Верховным Маршалом Скалбейном.
«Неважно, — сказал он себе. — Что бы там ни замышлял Радж Ахтен, я приеду и потребую перемирия, или убью его».
Лошадь Биннесмана жадно пила воду. Габорн выгреб из сумки для корма последнюю пригоршню дробленки и скормил своему коню. Боевой скакун благодарно заржал. И мгновенно сжевал сладкую смесь. Глаза у него были тусклыми от усталости.
Габорн вытер о тунику липкие руки, и Биннесман, заметив, должно быть, тревогу у него на лице, тихо спросил:
— Что вас беспокоит, милорд?
Близился вечер, в просветы меж тучами пробивались лучи низкого уже солнца. Габорн подставил разгоряченное лицо прохладному ветру.
И ответил так же тихо, не желая, чтобы кто-нибудь услышал:
— Мы скачем навстречу большой опасности. И я хочу знать: как определить ценность жизни человека? По какому признаку я должен избирать одного и отвергать другого?
— Это несложно, — сказал Биннесман. — Вас мучает не вопрос избрания.
— Но как мне определять ценность жизни?
— В который раз вы говорите со мной о ценности жизни, — сказал чародей. — Вы оцениваете большинство людей выше, чем они ценят себя сами.
— Неправда, — возразил Габорн. — Мои подданные любят жизнь.
— Может быть, — сказал Биннесман. — Но как вы пытаетесь защитить слабого ценой собственной жизни, так и каждый здесь, — он кивнул в сторону собравшихся рыцарей, — отдаст свою жизнь за других.
Он был прав. Габорн охотно отдал бы жизнь, служа людям. Он с честью пал бы за них в бою и жил бы для них с честью во времена мира.
— Что вас беспокоит на самом деле? — спросил Биннесман.
Габорн сказал еще тише:
— Земля приходила ко мне во сне и грозилась наказать меня. Она сказала, что я должен избрать семена человеческого рода, не более того.
Охранитель Земли явно испугался. Нахмурясь, он перенес на Габорна все свое внимание. Даже придвинулся ближе.
— Поостерегитесь, милорд. Земля явилась к вам во сне, потому что наяву вы слишком заняты, чтобы прислушиваться к ней. Скажите мне как можно точнее — от чего она вас предостерегала?
— От… того, что я избираю слишком многих, — отвечал Габорн. — Она явилась мне в образе моего покойного отца и сказала, что я должен научиться принимать смерть.
Он не посмел признаться чародею, что не смирился до сих пор со смертью отца. Земля требовала от него невозможного.
Она велела ему ограничить размах, избирать для спасения только самые лучшие семена человеческого рода.
Но кто из людей лучше других?
Те, кого он больше всех любит? Необязательно.
Те, кто больше отдает миру? Но как определить, что ценнее — искусство певца, умение булочника выпекать хлеб или любовь обыкновенной крестьянки к своим детям?
Может, следует избирать лишь тех, кто умеет сражаться и в состоянии защищать других?
Как определить ценность чьей-то жизни? Он мог заглядывать в людские сердца, но сейчас дар Зрения Земли казался ему не только благом, но и бременем.
Он заглядывал в сердца и узнал, что старики, как ни странно, любят жизнь гораздо сильнее, чем молодые.
Он заглядывал в сердца, но куда реже, чем рассчитывал, обнаруживал там добродетель. Самые лучшие воины, в которых он так нуждался, зачастую вовсе не дорожили жизнью. Они любили кровь и власть. Добрые же люди обычно не умели владеть мечом.
Слишком часто, заглядывая в сердца, Габорн, как в случае с королем Ловикером, находил это зрелище невыносимым.
Как же отвернуться тогда от обыкновенного человека, который заслуживает спасения, но ничего не может предложить взамен: как тот хромой мальчик, например, или какая-нибудь одинокая старуха?
Биннесман сказал почти шепотом, чтобы никто не услышал:
— Вам угрожает серьезная опасность, милорд. Служить Земле нужно в точности так, как она требует. Иначе она отнимет у вас свою силу.
Он нахмурился, долго молчал, не сводя глаз с Габорна.
— Возможно, я ошибся, — сказал он наконец. — Когда вы получили силу избирать, я просил вас быть великодушным. Но мне следовало предупредить вас о том, что быть слишком великодушным — тоже опасно. И теперь вам, может быть, придется отказать некоторым из тех, кого вы уже избрали… Вы думаете об этом?
Габорн закрыл глаза, стиснул зубы. Он не мог принять необходимость смерти.
— Милорд! — крикнул сэр Лангли, показывая на гребень холма, расположенного в двухстах ярдах южнее пруда.
Над полями в той стороне вился коричневый парок, всползал на холм, словно пламя распространялось по сухой траве. Но огня не было видно, и пар этот не был похож на дым.
Трава и кустарник не горели, они шипели, бледнели на глазах и поникали. Вот коричневая дымка подползла к высокому дубу, и кора его тотчас начала трескаться. Листья пожелтели и посыпались вниз. Зашипела и съежилась омела, свисавшая с ветвей. Васильки у подножия дерева утратили свою синеву, стали серыми.
Затем ядовитая дымка поползла по склону вниз.
Биннесман нахмурился, провел рукой по бороде.
Габорн со все возрастающим ужасом следил за движением дымки.
— Что это? — спросил он.
— Не знаю… — сказал Биннесман. — Должно быть, какие-то разрушающие чары, но о столь сильных я и не слыхивал никогда.
— А для людей они опасны? — спросил Габорн. — Не убьют ли они наших лошадей?
Биннесман вскочил в седло и поскакал к холму. Габорн, хоть и не испытывал ни малейшего желания касаться мерзкого тумана, поспешил за ним.
Подъехав ближе, он учуял запах смерти и разложения. И сразу же ощутил губительное воздействие дымки. Стоило раз вдохнуть, как силы начали покидать его, невзирая на все дары. Голова закружилась, Габорну стало дурно. «Как же эта дымка влияет на обыкновенных людей?» — подумал он. И посмотрел на Биннесмана.
— Ох! — невольно вскрикнул Габорн.
Чародей внезапно стал выглядеть старее, чем был, морщины на его лице сделались глубже, кожа посерела. В седле перед Габорном сгорбился совершенно больной и измученный человек.
Тут подъехали остальные рыцари. Габорн посмотрел на их лица. Но ни на кого больше, к его удивлению, дымка не оказала столь ужасающего воздействия, как на них с Биннесманом.
— Простите меня за все сомнения, мой король, — хрипло сказал Биннесман. — Вы были правы, что так спешили в Каррис. Сила вашего восприятия растет и уже превзошла мою. Мы должны уничтожить существо, которое произвело эту скверну, кем бы оно ни было.
Габорн добрался до вершины холма и с опаской посмотрел на юг. Перед ним раскинулись полностью оголенные леса. Чернели скрюченные ветви деревьев. Над серой мертвой травой тонкими струйками вился пар.
Земля страдала. Он ощущал ее боль всем своим существом.
Примерно в полумиле Габорн заметил трех верховых, смотревших в его сторону. На голове у одного воина был рогатый тумский шлем, второй держал в руке прямоугольный щит Белдинука. На третьем были эшовенские искусно орнаментированные доспехи.
Столь разнообразную экипировку могли иметь только Рыцари Справедливости. Мгновение они смотрели на Габорна, затем воин из Тума поскакал ему навстречу, подняв в знак мира правую руку.
То был рослый человек с огромным топором за спиной, вполне устрашающего вида. Но на Габорна он взглянул с испугом. А затем перевел взгляд на двадцать рыцарей у него за спиной.
— Ваше величество, это все? Все ваше войско?
— Еще немного воинов едет следом, но до Карриса вовремя им не добраться, — честно признался Габорн.
— Так я и понял, — сказал воин.
— Король Ловикер изменил мне, — объяснил Габорн. — Из Белдинука никто не придет, только из Флидса — королева Хейрин, да еще кое-кто из Орвинна и Гередона. К сожалению, мы ехали слишком долго.
— Вы можете прекратить этот разор? — спросил рыцарь, указывая на ворохи мертвой листвы и гнилую дымку, стелющуюся над землей.
— Попытаемся, — ответил Биннесман. Воин хмыкнул.
— Меня оставили здесь встречать подкрепления, если будут. Верховный Маршал Скалбейн ждет ваших приказаний. Он повел войско дальше на юг, но с такой оравой опустошителей не справятся даже Праведные Полки.
— Опустошители? — удивленно воскликнул сэр Лангли, и, забыв об этикете, лорды из свиты Габорна набросились на рыцаря с расспросами:
— Сколько их? Где они? Когда напали?
Габорн же от изумления утратил дар речи. С помощью своей силы он узнавал, когда Избранным его грозила опасность и как ее можно избежать, но по-прежнему не мог определить, что именно человеку угрожает — сразиться с разбойником или опустошителем, или попросту свалиться со скамейки.
Он думал, что на Каррис напал Радж Ахтен.
Трое Рыцарей Справедливости отвечали все сразу:
— Наши дальновидны сказали, что Радж Ахтен взял замок еще до рассвета, но следом пришли опустошители. Среди них — тысяч двадцать носителей клинков и куча каких-то других тварей. С час назад Радж Ахтен сделал вылазку и потерял много людей. Опустошители уже на стенах, но он заставляет их дорого платить за каждый шаг.
Габорн взглянул на сэра Лангли. Молодой лорд казался воплощением силы. Он был в кольчуге и шлеме, но держался так свободно, словно доспехов на нем не было вовсе. Способствующие Орвинна передавали ему дары в течение двух дней, дабы он мог сравняться с Радж Ахтеном. И доспехи свои он носил теперь с той же легкостью, с какой крестьянин носит рабочую тунику. Мощь его казалась неизмеримой.
И выступил он, конечно, с предложением атаковать.
— Мы можем напасть с флангов и захватить опустошителей врасплох, — Лангли готов был ринуться в бой немедленно.
— С опустошителями с налету не справиться, — возразил Биннесман. — Для этого у нас слишком мало людей.
— У нас есть Праведные Полки, — сказал великан из Тума, — и четыре тысячи копьеносцев, которые откололись от Белдинука.
Габорн внимательно слушал каждого.
— Подумайте хорошенько, — предостерег его Биннесман.
Он посмотрел на чародея. Лицо и глаза Биннесмана были какого-то странного зеленоватого цвета. Служа Земле, он перестал быть человеком — уже давно. И, как Охранитель Земли, он имел полное право наставлять Габорна. Он отдал своему беззаветному служению сотни лет жизни. Габорн же стал слугой Земли всего неделю назад. Он всегда относился к советам Биннесмана с уважением, но сейчас слушать его не хотел.
— Я думаю, чародей прав, ваше величество, — сказала Высокая Королева Хейрин Рыжая. — Нас слишком мало.
— Вот уж не подумал бы, что вы можете струсить, — рыкнул на нее Лангли. — Разве Земля не приказывает нам ударить?
«Земля также велит нам бежать», — подумал Габорн.
— Можно взглянуть на это дело так, — сказал один из лордов Орвинна. — Конечно, в Каррисе Палдан и его люди… но там же заперт и Радж Ахтен. Опустошители могут оказать нам услугу, прикончив этого ублюдка. Разумеется, нелегко смириться с тем, что при этом погибнут и жители Карриса, но, может быть, оно стоит того.
— Вы забываетесь, — сурово сказал Габорн. — Я не позволю умереть сотням тысяч людей, чтобы избавиться от одного человека.
Он готов был защищать Радж Ахтена, однако помнил свое ночное видение и все еще ломал голову над его смыслом.
— Знайте все, — продолжал он, — если мы пойдем вперед, многие из нас сегодня же предстанут перед лицом смерти. Кто со мной!
Все лорды, как один, разразились криками одобрения. И только Биннесман промолчал, с недоверием глядя на Габорна.
— Да будет так! — крикнул Габорн. И, пришпорив коня, помчался по дороге к Каррису. Боль Земли отзывалась болью во всем его существе.
За ним следовали двадцать лордов.
И этого сейчас казалось достаточно.
Избранным вестникам в Каррисе грозила неминуемая гибель. Земля говорила, что опасность нависла над самим Габорном и над всеми, кто с ним ехал.
Они мчались по зеленым полям Белдинука. Габорн побил все рекорды — за шесть часов он проскакал около трехсот миль. От него отстали почти все рыцари, с которыми он въезжал в Белдинук. Войско растянулось на сотни миль. Кони тех, кто еще кое-как поспевал за ним, уже выдыхались. Несколько лошадей пало, но Габорн не смел более медлить. Хроно отстал давно, и Габорну очень хотелось знать — это лошадь у него устала или же он просто боялся ехать в Каррис.
Аура смерти, нависшая почти над всеми его воинами, буквально душила Габорна. Неделю назад он побывал на поле сражения у Лонгмота, видел тысячи людей, убитых Радж Ахтеном. Обонял запах обуглившихся тел, крови и желчи. Смотрел на своего мертвого отца, холодного, как снег, который сжимал он в своих пустых ладонях.
Но тогда Габорн не предчувствовал все эти смерти. Не ведал, что для стольких людей близится трагический конец, как чувствовал это сейчас, думая о тех, кто его окружал.
«Как мне спасти их всех?» — терзался он.
Теперь и над Боринсоном нависла опасность, и Габорн послал ему мысленное предупреждение: «Беги!»
Когда до Карриса осталось пятнадцать миль, к Габорну подъехал чародей Биннесман и прокричал:
— Передышка, милорд! Иначе наши лошади не смогут везти нас в бой.
Габорн с трудом расслышал его сквозь грохот подков.
— Милорд! — крикнул и сэр Лангли. — Пять минут, пожалуйста!
Впереди, справа от дороги виднелся пруд. У поверхности воды плескалась рыба, ловя мошкару. Скотина, приходившая к пруду на водопой, размесила берег копытами в грязь.
Габорн натянул поводья, повернул коня к воде.
Из камышей с кряканьем взлетели две дикие утки, сделали круг над прудом и улетели на восток. Габорна тут же облепили комары, он принялся отмахиваться.
Сэр Лангли подъехал к воде шагах в двадцати от него, пустил коня пить. И улыбнулся Габорну.
— Клянусь Силами, — сказал он, — знай я, что придется сразиться тут с комарами, надел бы доспехи!
Габорну, однако, было не до шуток. Он обернулся, подсчитал, сколько лордов подъезжает вслед за ними к пруду.
Войско рассеялось. Осталось всего двадцать рыцарей — отважные лорды из Орвинна, Флидса и Гередона. Хроно среди них не было.
Вместо армии его сопровождало всего лишь несколько человек, достаточно храбрых, чтобы без рассуждений пойти за ним на смерть.
Он был уверен, что защитники Карриса не продержатся и часа.
Габорн не получил войска, обещанного королем Ловикером. Ждать отставших он не мог. Оставалось надеяться на воинов из Мистаррии и на Рыцарей Справедливости во главе с Верховным Маршалом Скалбейном.
«Неважно, — сказал он себе. — Что бы там ни замышлял Радж Ахтен, я приеду и потребую перемирия, или убью его».
Лошадь Биннесмана жадно пила воду. Габорн выгреб из сумки для корма последнюю пригоршню дробленки и скормил своему коню. Боевой скакун благодарно заржал. И мгновенно сжевал сладкую смесь. Глаза у него были тусклыми от усталости.
Габорн вытер о тунику липкие руки, и Биннесман, заметив, должно быть, тревогу у него на лице, тихо спросил:
— Что вас беспокоит, милорд?
Близился вечер, в просветы меж тучами пробивались лучи низкого уже солнца. Габорн подставил разгоряченное лицо прохладному ветру.
И ответил так же тихо, не желая, чтобы кто-нибудь услышал:
— Мы скачем навстречу большой опасности. И я хочу знать: как определить ценность жизни человека? По какому признаку я должен избирать одного и отвергать другого?
— Это несложно, — сказал Биннесман. — Вас мучает не вопрос избрания.
— Но как мне определять ценность жизни?
— В который раз вы говорите со мной о ценности жизни, — сказал чародей. — Вы оцениваете большинство людей выше, чем они ценят себя сами.
— Неправда, — возразил Габорн. — Мои подданные любят жизнь.
— Может быть, — сказал Биннесман. — Но как вы пытаетесь защитить слабого ценой собственной жизни, так и каждый здесь, — он кивнул в сторону собравшихся рыцарей, — отдаст свою жизнь за других.
Он был прав. Габорн охотно отдал бы жизнь, служа людям. Он с честью пал бы за них в бою и жил бы для них с честью во времена мира.
— Что вас беспокоит на самом деле? — спросил Биннесман.
Габорн сказал еще тише:
— Земля приходила ко мне во сне и грозилась наказать меня. Она сказала, что я должен избрать семена человеческого рода, не более того.
Охранитель Земли явно испугался. Нахмурясь, он перенес на Габорна все свое внимание. Даже придвинулся ближе.
— Поостерегитесь, милорд. Земля явилась к вам во сне, потому что наяву вы слишком заняты, чтобы прислушиваться к ней. Скажите мне как можно точнее — от чего она вас предостерегала?
— От… того, что я избираю слишком многих, — отвечал Габорн. — Она явилась мне в образе моего покойного отца и сказала, что я должен научиться принимать смерть.
Он не посмел признаться чародею, что не смирился до сих пор со смертью отца. Земля требовала от него невозможного.
Она велела ему ограничить размах, избирать для спасения только самые лучшие семена человеческого рода.
Но кто из людей лучше других?
Те, кого он больше всех любит? Необязательно.
Те, кто больше отдает миру? Но как определить, что ценнее — искусство певца, умение булочника выпекать хлеб или любовь обыкновенной крестьянки к своим детям?
Может, следует избирать лишь тех, кто умеет сражаться и в состоянии защищать других?
Как определить ценность чьей-то жизни? Он мог заглядывать в людские сердца, но сейчас дар Зрения Земли казался ему не только благом, но и бременем.
Он заглядывал в сердца и узнал, что старики, как ни странно, любят жизнь гораздо сильнее, чем молодые.
Он заглядывал в сердца, но куда реже, чем рассчитывал, обнаруживал там добродетель. Самые лучшие воины, в которых он так нуждался, зачастую вовсе не дорожили жизнью. Они любили кровь и власть. Добрые же люди обычно не умели владеть мечом.
Слишком часто, заглядывая в сердца, Габорн, как в случае с королем Ловикером, находил это зрелище невыносимым.
Как же отвернуться тогда от обыкновенного человека, который заслуживает спасения, но ничего не может предложить взамен: как тот хромой мальчик, например, или какая-нибудь одинокая старуха?
Биннесман сказал почти шепотом, чтобы никто не услышал:
— Вам угрожает серьезная опасность, милорд. Служить Земле нужно в точности так, как она требует. Иначе она отнимет у вас свою силу.
Он нахмурился, долго молчал, не сводя глаз с Габорна.
— Возможно, я ошибся, — сказал он наконец. — Когда вы получили силу избирать, я просил вас быть великодушным. Но мне следовало предупредить вас о том, что быть слишком великодушным — тоже опасно. И теперь вам, может быть, придется отказать некоторым из тех, кого вы уже избрали… Вы думаете об этом?
Габорн закрыл глаза, стиснул зубы. Он не мог принять необходимость смерти.
— Милорд! — крикнул сэр Лангли, показывая на гребень холма, расположенного в двухстах ярдах южнее пруда.
Над полями в той стороне вился коричневый парок, всползал на холм, словно пламя распространялось по сухой траве. Но огня не было видно, и пар этот не был похож на дым.
Трава и кустарник не горели, они шипели, бледнели на глазах и поникали. Вот коричневая дымка подползла к высокому дубу, и кора его тотчас начала трескаться. Листья пожелтели и посыпались вниз. Зашипела и съежилась омела, свисавшая с ветвей. Васильки у подножия дерева утратили свою синеву, стали серыми.
Затем ядовитая дымка поползла по склону вниз.
Биннесман нахмурился, провел рукой по бороде.
Габорн со все возрастающим ужасом следил за движением дымки.
— Что это? — спросил он.
— Не знаю… — сказал Биннесман. — Должно быть, какие-то разрушающие чары, но о столь сильных я и не слыхивал никогда.
— А для людей они опасны? — спросил Габорн. — Не убьют ли они наших лошадей?
Биннесман вскочил в седло и поскакал к холму. Габорн, хоть и не испытывал ни малейшего желания касаться мерзкого тумана, поспешил за ним.
Подъехав ближе, он учуял запах смерти и разложения. И сразу же ощутил губительное воздействие дымки. Стоило раз вдохнуть, как силы начали покидать его, невзирая на все дары. Голова закружилась, Габорну стало дурно. «Как же эта дымка влияет на обыкновенных людей?» — подумал он. И посмотрел на Биннесмана.
— Ох! — невольно вскрикнул Габорн.
Чародей внезапно стал выглядеть старее, чем был, морщины на его лице сделались глубже, кожа посерела. В седле перед Габорном сгорбился совершенно больной и измученный человек.
Тут подъехали остальные рыцари. Габорн посмотрел на их лица. Но ни на кого больше, к его удивлению, дымка не оказала столь ужасающего воздействия, как на них с Биннесманом.
— Простите меня за все сомнения, мой король, — хрипло сказал Биннесман. — Вы были правы, что так спешили в Каррис. Сила вашего восприятия растет и уже превзошла мою. Мы должны уничтожить существо, которое произвело эту скверну, кем бы оно ни было.
Габорн добрался до вершины холма и с опаской посмотрел на юг. Перед ним раскинулись полностью оголенные леса. Чернели скрюченные ветви деревьев. Над серой мертвой травой тонкими струйками вился пар.
Земля страдала. Он ощущал ее боль всем своим существом.
Примерно в полумиле Габорн заметил трех верховых, смотревших в его сторону. На голове у одного воина был рогатый тумский шлем, второй держал в руке прямоугольный щит Белдинука. На третьем были эшовенские искусно орнаментированные доспехи.
Столь разнообразную экипировку могли иметь только Рыцари Справедливости. Мгновение они смотрели на Габорна, затем воин из Тума поскакал ему навстречу, подняв в знак мира правую руку.
То был рослый человек с огромным топором за спиной, вполне устрашающего вида. Но на Габорна он взглянул с испугом. А затем перевел взгляд на двадцать рыцарей у него за спиной.
— Ваше величество, это все? Все ваше войско?
— Еще немного воинов едет следом, но до Карриса вовремя им не добраться, — честно признался Габорн.
— Так я и понял, — сказал воин.
— Король Ловикер изменил мне, — объяснил Габорн. — Из Белдинука никто не придет, только из Флидса — королева Хейрин, да еще кое-кто из Орвинна и Гередона. К сожалению, мы ехали слишком долго.
— Вы можете прекратить этот разор? — спросил рыцарь, указывая на ворохи мертвой листвы и гнилую дымку, стелющуюся над землей.
— Попытаемся, — ответил Биннесман. Воин хмыкнул.
— Меня оставили здесь встречать подкрепления, если будут. Верховный Маршал Скалбейн ждет ваших приказаний. Он повел войско дальше на юг, но с такой оравой опустошителей не справятся даже Праведные Полки.
— Опустошители? — удивленно воскликнул сэр Лангли, и, забыв об этикете, лорды из свиты Габорна набросились на рыцаря с расспросами:
— Сколько их? Где они? Когда напали?
Габорн же от изумления утратил дар речи. С помощью своей силы он узнавал, когда Избранным его грозила опасность и как ее можно избежать, но по-прежнему не мог определить, что именно человеку угрожает — сразиться с разбойником или опустошителем, или попросту свалиться со скамейки.
Он думал, что на Каррис напал Радж Ахтен.
Трое Рыцарей Справедливости отвечали все сразу:
— Наши дальновидны сказали, что Радж Ахтен взял замок еще до рассвета, но следом пришли опустошители. Среди них — тысяч двадцать носителей клинков и куча каких-то других тварей. С час назад Радж Ахтен сделал вылазку и потерял много людей. Опустошители уже на стенах, но он заставляет их дорого платить за каждый шаг.
Габорн взглянул на сэра Лангли. Молодой лорд казался воплощением силы. Он был в кольчуге и шлеме, но держался так свободно, словно доспехов на нем не было вовсе. Способствующие Орвинна передавали ему дары в течение двух дней, дабы он мог сравняться с Радж Ахтеном. И доспехи свои он носил теперь с той же легкостью, с какой крестьянин носит рабочую тунику. Мощь его казалась неизмеримой.
И выступил он, конечно, с предложением атаковать.
— Мы можем напасть с флангов и захватить опустошителей врасплох, — Лангли готов был ринуться в бой немедленно.
— С опустошителями с налету не справиться, — возразил Биннесман. — Для этого у нас слишком мало людей.
— У нас есть Праведные Полки, — сказал великан из Тума, — и четыре тысячи копьеносцев, которые откололись от Белдинука.
Габорн внимательно слушал каждого.
— Подумайте хорошенько, — предостерег его Биннесман.
Он посмотрел на чародея. Лицо и глаза Биннесмана были какого-то странного зеленоватого цвета. Служа Земле, он перестал быть человеком — уже давно. И, как Охранитель Земли, он имел полное право наставлять Габорна. Он отдал своему беззаветному служению сотни лет жизни. Габорн же стал слугой Земли всего неделю назад. Он всегда относился к советам Биннесмана с уважением, но сейчас слушать его не хотел.
— Я думаю, чародей прав, ваше величество, — сказала Высокая Королева Хейрин Рыжая. — Нас слишком мало.
— Вот уж не подумал бы, что вы можете струсить, — рыкнул на нее Лангли. — Разве Земля не приказывает нам ударить?
«Земля также велит нам бежать», — подумал Габорн.
— Можно взглянуть на это дело так, — сказал один из лордов Орвинна. — Конечно, в Каррисе Палдан и его люди… но там же заперт и Радж Ахтен. Опустошители могут оказать нам услугу, прикончив этого ублюдка. Разумеется, нелегко смириться с тем, что при этом погибнут и жители Карриса, но, может быть, оно стоит того.
— Вы забываетесь, — сурово сказал Габорн. — Я не позволю умереть сотням тысяч людей, чтобы избавиться от одного человека.
Он готов был защищать Радж Ахтена, однако помнил свое ночное видение и все еще ломал голову над его смыслом.
— Знайте все, — продолжал он, — если мы пойдем вперед, многие из нас сегодня же предстанут перед лицом смерти. Кто со мной!
Все лорды, как один, разразились криками одобрения. И только Биннесман промолчал, с недоверием глядя на Габорна.
— Да будет так! — крикнул Габорн. И, пришпорив коня, помчался по дороге к Каррису. Боль Земли отзывалась болью во всем его существе.
За ним следовали двадцать лордов.
И этого сейчас казалось достаточно.
Глава 54
Грязные сделки
Габорн настиг замыкающие отряды войска Маршала Скалбейна в трех милях от Карриса — воины с трудом пробирались по разоренной земле, дыша ядовитыми испарениями, которые вселяли в людей чувство глубокой усталости.
Скалбейн вел в авангарде тысячу рыцарей, за ними строем шли восемь тысяч копьеносцев. Замыкали строй тысячи лучников.
Последним тащился обоз: возчики с телегами, груженными оружием, доспехами и продовольствием; артиллерия, которая вряд ли могла пригодиться в предстоящей битве; оруженосцы, повара, прачки, шлюхи, юнцы, отправившиеся на войну в поисках подвигов и приключений.
«Как мне спасти их всех?» — снова подумал Габорн.
Разведчики арьергарда затрубили в боевые рога, и шедшие впереди обернулись и увидели Короля Земли и его «подкрепления».
Разочарования своего при виде этого зрелища не выказал никто. Солдаты разом вскинули оружие и радостно закричали.
Две тысячи лет люди ждали Короля Земли. И наконец он явился к ним.
Вдали над Каррисом облака были красными от пламени пожарищ.
Над землей раскатывался приглушенный ревущий звук. Рыцари Справедливости приветствовали Короля Земли, но среди ехавших в обозе начали раздаваться крики:
— Изберите меня, милорд! Изберите меня!
Кое-кто уже бросился бежать ему навстречу. Габорн понял, что если не поторопится, толпа его попросту сметет.
Он направил скакуна к ближайшей от дороги усадьбе. Возле дома там был дерновый сарайчик для хранения овощей, низенький, с тростниковой крышей. Габорн подъехал к нему, соскочил с коня и забрался на крышу, где и встал, ухватившись за флюгер, сделанный в виде бегущей собаки.
Перед ним были Праведные Полки Скалбейна. Он знал, что с опустошителями этим людям не справиться. Им нечем защитить себя, кроме силы собственных рук. Но без них ему вообще не имело смысла приближаться к опустошителям.
Габорн поднял левую руку и взмолился, обращаясь к Силам Земли, которым служил: «Простите меня за то, что я должен сделать».
Затем окинул взглядом все войско и прокричал так громко, чтобы его услышали все:
— Я избираю вас. Я избираю вас всех именем Земли. Да сохранит вас Земля. Да исцелит вас Земля. Да сделает вас Земля своими.
Габорн не знал, что из этого получится. Прежде он всегда заглядывал в сердца людей, дабы оценить, достойны ли они принять предложенный дар.
И никогда не пытался собрать сразу так много народу.
Но он надеялся, что получится. Ведь в саду Биннесмана Земля сказала ему, что он волен избрать любого, кого пожелает, правда, не уточнила, может ли Габорн избрать того, кого считает недостойным.
Верховный Маршал Скалбейн ехал во главе своего войска и был сейчас далеко от Габорна.
В черных доспехах, верхом на коне, он тоже повернулся к Королю Земли. Поднял забрало и постучал по своему шлему чуть ниже правого уха, словно прося Габорна повторить, что он сказал.
То был единственный человек во всем войске, в чье сердце Габорн заглядывал с помощью Зрения Земли. Он поклялся в тот раз, что никогда не изберет Маршала Скалбейна.
И нарушил сейчас эту клятву не ради Скалбейна. Он думал о лишь о том, что доблесть Маршала, его сила и отвага могут спасти жизнь сотням тысяч других людей, которые заслуживают спасения куда больше, чем Скалбейн.
Когда меж Габорном и его новыми Избранными установилась связь, он произнес про себя слова, предназначенные только для слуха Верховного Маршала.
«Да, это правда, — сказал он с пылающим от стыда лицом. — Я избрал вас, хоть вы и спали с собственной матерью и стали отцом своей сестры — слабоумного, уродливого ребенка. Ваши грязные деяния были приятны вам, и даже ваше дитя вас от них не отвратило. Мне омерзительно это, и все-таки я вас тоже избрал».
Скалбейн вел в авангарде тысячу рыцарей, за ними строем шли восемь тысяч копьеносцев. Замыкали строй тысячи лучников.
Последним тащился обоз: возчики с телегами, груженными оружием, доспехами и продовольствием; артиллерия, которая вряд ли могла пригодиться в предстоящей битве; оруженосцы, повара, прачки, шлюхи, юнцы, отправившиеся на войну в поисках подвигов и приключений.
«Как мне спасти их всех?» — снова подумал Габорн.
Разведчики арьергарда затрубили в боевые рога, и шедшие впереди обернулись и увидели Короля Земли и его «подкрепления».
Разочарования своего при виде этого зрелища не выказал никто. Солдаты разом вскинули оружие и радостно закричали.
Две тысячи лет люди ждали Короля Земли. И наконец он явился к ним.
Вдали над Каррисом облака были красными от пламени пожарищ.
Над землей раскатывался приглушенный ревущий звук. Рыцари Справедливости приветствовали Короля Земли, но среди ехавших в обозе начали раздаваться крики:
— Изберите меня, милорд! Изберите меня!
Кое-кто уже бросился бежать ему навстречу. Габорн понял, что если не поторопится, толпа его попросту сметет.
Он направил скакуна к ближайшей от дороги усадьбе. Возле дома там был дерновый сарайчик для хранения овощей, низенький, с тростниковой крышей. Габорн подъехал к нему, соскочил с коня и забрался на крышу, где и встал, ухватившись за флюгер, сделанный в виде бегущей собаки.
Перед ним были Праведные Полки Скалбейна. Он знал, что с опустошителями этим людям не справиться. Им нечем защитить себя, кроме силы собственных рук. Но без них ему вообще не имело смысла приближаться к опустошителям.
Габорн поднял левую руку и взмолился, обращаясь к Силам Земли, которым служил: «Простите меня за то, что я должен сделать».
Затем окинул взглядом все войско и прокричал так громко, чтобы его услышали все:
— Я избираю вас. Я избираю вас всех именем Земли. Да сохранит вас Земля. Да исцелит вас Земля. Да сделает вас Земля своими.
Габорн не знал, что из этого получится. Прежде он всегда заглядывал в сердца людей, дабы оценить, достойны ли они принять предложенный дар.
И никогда не пытался собрать сразу так много народу.
Но он надеялся, что получится. Ведь в саду Биннесмана Земля сказала ему, что он волен избрать любого, кого пожелает, правда, не уточнила, может ли Габорн избрать того, кого считает недостойным.
Верховный Маршал Скалбейн ехал во главе своего войска и был сейчас далеко от Габорна.
В черных доспехах, верхом на коне, он тоже повернулся к Королю Земли. Поднял забрало и постучал по своему шлему чуть ниже правого уха, словно прося Габорна повторить, что он сказал.
То был единственный человек во всем войске, в чье сердце Габорн заглядывал с помощью Зрения Земли. Он поклялся в тот раз, что никогда не изберет Маршала Скалбейна.
И нарушил сейчас эту клятву не ради Скалбейна. Он думал о лишь о том, что доблесть Маршала, его сила и отвага могут спасти жизнь сотням тысяч других людей, которые заслуживают спасения куда больше, чем Скалбейн.
Когда меж Габорном и его новыми Избранными установилась связь, он произнес про себя слова, предназначенные только для слуха Верховного Маршала.
«Да, это правда, — сказал он с пылающим от стыда лицом. — Я избрал вас, хоть вы и спали с собственной матерью и стали отцом своей сестры — слабоумного, уродливого ребенка. Ваши грязные деяния были приятны вам, и даже ваше дитя вас от них не отвратило. Мне омерзительно это, и все-таки я вас тоже избрал».