Страница:
Феогноста(грека, как и митрополит Максим).
Казалось, грек может и не знать московские дела. Но именно грек и перенес фактически митрополию в Москву, как митрополит Максим перенес митрополию из Киева во Владимир. Более того, он стал москвичом, так сказать, по духу, по мыслям. Он подружился с иноком Алексием и приблизил его к себе. Он, такой же скопидом, как и московский князь, мог бы получить упрек в том, что любит наживу. Но тут надо просто знать, что татары не облагали никакими податями духовенство и тех людей, которые числились за митрополитом. И вот получалось, что Феогност, увеличивая количество земельных владений, тем самым выводил людей из-под татарской зависимости. Делалось это тихо, спокойно, без лишних слов. Орда подмазывалась бесконечными подарками. Известно было, кому и что дарить. Татары любили серебро, в Московском княжестве серебряных рудников никогда не было, шло все из Новгорода, поэтому Новгород заставляли ежегодно давать столько серебра, сколько было нужно.
Именно при Иване Калите и митрополите Феогносте закладывается будущее материальное могущество и Москвы, и Руси. Даже шапка Мономаха была отделана мехом, видимо, при Иване Калите ордынскими мастерами.
Вот так странно идет в этот период русская история. И понять ее можно, только если не разделять историю Церкви и историю гражданскую. Ее можно раскрыть только тогда, когда вы поймете, что деятельность князей и деятельность митрополитов была единой. Разные люди шли к одной цели. Именно поэтому успех сопутствовал их делам. И даже когда стихийное бедствие вторгается в московскую жизнь — от чумы умирает Семен Гордыйи его дети, а также митрополит Феогност и, кажется, все гибнет, тем не менее, все продолжается по-прежнему. К власти приходит брат Семена Гордого, Иван Красный, человек совершенно незаметный, казалось бы, никчемный, но московские бояре тут же восстанавливают связи с Ордой и попытка отнять у московского князя великое княжение терпит неудачу. Рязанские князья не могут ничего добиться в смысле территориальных захватов у москвичей.
А когда вскоре Иван Красный умрет, то он оставит завещание, где назначит правителем государства, вследствие малолетства своего сына, митрополита Московского Алексия. Если предыдущие святители действовали как бы рука об руку с князьями, то здесь мы вдруг вступаем в такой период русской истории, когда главой Церкви и главой страны является одно лицо. Причем отнюдь не по своему желанию.
Мальчику Дмитрию Ивановичу несколько лет, его двоюродному брату, серпуховскому князю, еще меньше. И вот митрополиту приходится воспитывать этих мальчишек, управлять страной, строить первую каменную стену вокруг столицы, ездить в Орду, а ведь он уже немолодой человек, он родился еще в XIII столетии. И вот он, митрополит Алексий, как бы завершает строительство нового государства. Он продолжает дело своего крестного отца. При нем окончательно формируются предпосылки для объединения Руси. Москва становится центром России, и не только духовным, но и политическим.
А дальше происходит то, что вы хорошо знаете. Спустя несколько лет после смерти митрополита Алексия его воспитанники выводят общерусское войско на Куликово поле. Так завершается этот поразительный период истории, период неразрывного единства в деятельности князей и митрополитов, светской и духовной власти, когда не спорили о том, какая власть выше и важнее, когда шли к одной главной цели, работая только для нее и не щадя своих сил, православные русские и греки, старые и молодые, политики и святители. И вот этот период наглухо забыли за последние 70 лет. Сейчас для нас с вами те далекие события могут быть примером, потому что, анализируя их, мы, может быть, лучше поймем события современные.
Я вовсе не хочу вас приучить всегда проводить какие-то аналогии. Это штука довольно опасная и не всегда верная. Но для понимания процессов иногда аналогию все-таки провести следует, чтобы вы могли представить себе общую картину событий.
Естественно, XIII и XIV века сильно отличаются от конца XX века. Но возрождение страны возможно только при союзе (во всяком случае не при конфронтации) Православной Церкви и государственной власти. Когда говорят, что сейчас происходит распад страны, это неверно: распад происходил 70 лет. Мы только пожинаем плоды этого распада. Но мы должны надеяться, что Бог будет милостив к нашей стране и Россия опять возродится. Смотрите, сколько произошло удивительных событий за последние несколько лет. И мы видим, что Церковь постепенно занимает то место, которое ей положено занимать. Не нужно требовать большего, не нужно требовать, чтобы Церковь подчинила себе светскую власть — этого не должно быть. Требуется взаимопонимание. И тогда в нашу жизнь постепенно придет порядок.
{стр. 38}
Лекция 8
КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
Итак, прежде чем мы перейдем с вами к разбору непосредственно «Сказания» и событий, связанных с Куликовской битвой, несколько слов о событиях, которые ей предшествовали. Вы уже знаете, что в середине XIV столетия Орда была не та, что раньше. Последний сильный хан Золотой Орды — хан Узбек — умер почти одновременно с Иваном Калитой, и в Орде начались междоусобицы, государственность ослабела, и инициатива перешла к московским князьям, которые используют ее крайне рационально: они просто перестают представлять «выход» в Орду. Сначала это бывает разовым мероприятием, но постепенно становится почти системой. И несмотря на то, что Симеону Гордому, очень сильному и энергичному правителю, наследовал его брат Иван Красный — человек совершенно иной, что отразилось и в его прозвище («Красный» — значит красивый), — все равно Москва, Московское государство фактически в это время чувствует себя и достаточно безопасно от Орды, и достаточно независимо.
Когда в Орде совершается очередной переворот, и во главе ее встает темник Мамай (темником — начальник тьмы, или тумена — десяти тысяч; он не был ханом по происхождению, т. е. не принадлежал к дому Чингизидов), то он понимает, что единственный способ завоевать власть и утвердить свой авторитет — это провести успешный поход на Русь, на Московское княжество, которое позволяет себе под предлогом, что некому-де платить, вести себя крайне независимо. Он также понимает, что должен иметь место не набег, а нашествие. С приходом к власти Мамая татары стали готовиться к повторению нашествия Батыя. Но сшибки и пограничные истории имели место и в 1377, и в 1378 годах.
Так, в 1377 году на берегах реки Пьяны (пределы Нижегородского княжества) русские воеводы и ратники позволили себе в жаркий летний день вести себя крайне вольно. Брони и оружие лежали на возах, а они охотились и, как водится, сопровождали свое занятие обильными возлияниями. Летописец едко прибавил: «Воистину за Пьяной все пьяны быша». Такое приятное времяпровождение внезапно нарушили татары, и русская рать была мгновенно разгромлена.
Казалось бы, об этой истории нет оснований долго рассказывать. Но впервые русские ратники позволили себе такое наплевательское отношение к угрозе татарского нападения. Они, конечно, поплатились за это, но это говорит о том, что они уже не боялись татар.
На следующий год, в 1378 году, уже сам великий князь московский Дмитрий Иванович «в силе тяжце», как сообщает летопись, отправился поискать татар в рязанские пределы — заметьте, не на своей территории. И на реке Воже встретил большие татарские силы. Если за год до этого русские не ждали татар, то тут все было подготовлено по всем правилам. Последовала молниеносная атака русских конных дружин, и татары были разгромлены. Они бежали, забыв про обоз и пленников, все досталось княжеской дружине, и таким образом пробный камень был брошен. Бросок этот оказался удачным. Оказалось, татар можно очень основательно бить, и эта последняя военная схватка показала, что, видимо, впереди уже забрезжила борьба между Московским государством и Золотой Ордой.
И вот, действительно, наступает 1380 год, когда и произошли те события, о которых знать надо подробно.
В отличие от очень кратких повестей о битве на Пьяне и на Воже, от достаточно лаконичной летописной повести, от чисто литературной «Задонщины», где почти нет не обработанных литературно исторических фактов, «Сказание о Мамаевом побоище», написанное в XV столетии, представляет собой развернутый, очень продуманный рассказ о событиях, которые предшествовали Куликовской битве, начиная с весны 1380 года, и о том, как она произошла. Те, кто желает знать подробности этого великого сражения, должны обратиться именно к этому тексту. Рассказ этот в меру литературен и вместе с тем чрезвычайно точен и подробен. Надо полагать, что под руками безвестного автора этого «Сказания» были и воспоминания участников (не исключено, что он и сам принимал участие в этой битве), и какие-то, видимо, тексты. Короче говоря, этот рассказ представляет собой обработку разных текстов и сведений, своеобразную сводку, но, повторяю, очень продуманно сделанную и представляющую собой систематизированный, подробный и точный отчет о Куликовской битве.
{стр. 39}
«Сказание о Мамаевом побоище»можно считать главным произведением «Куликовского цикла». Оно дошло до нас в большом количестве списков, которые датируются временем с XVI по XIX век (любопытно, что в XIX веке, когда было уже забыто так много в русской рукописной традиции, именно это произведение было живо, и именно в рукописной традиции).
Итак, «Сказание о Мамаевом побоище» начинается, как полагалось в русских летописях: говорится о том, кто правил в этот момент Русью, о том, как безбожный Мамай, уподобясь Батыю, захотел опять повторить нашествие на Русь. То есть делается своеобразное введение, а дальше идет текст чисто исторический.
В это время у Москвы сохранялся только один соперник из русских княжеств — Рязанское княжество. Рязанский князь Олег действительно был врагом князя московского. Врагом старым, закоренелым, и Рязанское княжество, выдвинутое на восток и, как правило, первым принимавшее на себя удар орд, вторгавшихся с востока, в данной ситуации могло пострадать больше других. Олег предпринимает свои меры. Он входит в контакт с Мамаем и одновременно с литовским князем — соперником московских князей. Естественно, в этой истории он думает о своей выгоде. Эти три весьма разных правителя — рязанский князь, литовский князь и Мамай — заключают между собой своеобразный союз, смысл которого сводится к тому, что Олег не будет помогать москвичам, а Мамай пойдет нашествием на Русь, литовцы же пойдут на помощь Мамаю. Таким образом против Москвы сложилась коалиция.
Естественно, Москва об этом своевременно узнала, и князь Дмитрий Иванович, хорошо осведомленный о том, что происходит в Орде, зная наверняка, что решение о походе на Русь уже принято, рассылает своих разведчиков, которые должны следовать за Ордой во время ее летнего кочевья. Орда всегда перед тем, как начать поход, кочевала. Лошадей откармливали на тучных летних пастбищах, и маршрут этого кочевья выбирался так, чтобы к моменту, когда надо начинать нашествие, границы были рядом.
И вот когда становится очевидным, что Орда переходит Волгу, князь Дмитрий рассылает гонцов по городам, по княжествам, с тем чтобы все уже были извещены о том, что близко то время, когда понадобится помощь всех русских сил. Дело в том, что в это время Москва уже стала авторитетом практически для всей Руси. И не только духовным. Уже почти в течение ста лет московские князья собирали ордынский «выход» со всей русской земли. Уже привыкли к тому, что именно Москва своей политикой прикрывала русскую землю от разорения. Уже практически все княжества так или иначе признали авторитет, старшинство, главенство Москвы, за исключением, пожалуй, только Рязани, и было очевидно, что в этой ситуации все русские земли, города и князья должны поддержать не московского князя, а всю «Русь», т. е. составить общерусское войско.
Князь узнал об этом, находясь в своей опочивальне, и первой его реакцией была нормальная реакция русского православного человека — он встал на колени перед иконой и стал читать молитвы.
Сразу же были посланы гонцы за князьями, которые получили приказание съезжаться в Москву со своими дружинами. Одновременно посылают гонцов в города, далекие и близкие, с тем чтобы городское и земское ополчение шло к Коломне, и сроком, когда нужно там собраться, назначается Успение, т. е. 28 августа (по новому стилю).
Князья с дружинами, заранее отмобилизованные, быстро съезжаются в Москву, и здесь в тексте идет вставка, которая свидетельствует о том, что произведение это было написано в расчете на общегосударственное распространение. Здесь говорится о том, что князь Дмитрий держит совет с митрополитом Киприаном. Это вставка чисто искусственная, поскольку митрополита Киприана во время всех этих событий не было в Москве. Отношения митрополита Киприана с Дмитрием Донским были очень сложными, потому что, как известно, Киприан был поставлен митрополитом еще при жизни митрополита Алексия, и Дмитрий простить этого Киприану, видимо, до конца не мог. Поэтому вставка эта была сделана из соображений чисто назидательных, дидактических: вся земля объединяется, естественно, соблюдаются все детали, а раз есть глава Церкви, то, естественно, должен иметь место и совет князя с митрополитом.
Дальше посылают послов. Один из них, Захарий Тютчев, упомянут в летописи, это предок нашего великого поэта. Дальше посылаются заставы, или, как тогда говорили, сторожи — конные подвижные заставы, которые должны следить за передвижениями Орды в степи. Они уже получают задание чисто военное — добыть «языка». Сторожевые отряды задерживаются в степи, посылается вторая застава, которая встречает гонца с «языком». Его ведут к великому князю. «Язык же был из сановных мужей», он сообщает великому князю, что неотвратимо надвигается Мамай на Русь и что списались друг с другом и соединились с ним Олег Рязанский и Ольгерд Литовский. И не спешит царь оттого идти, что осени дожидается.
Татары совершали свои походы, как известно, осенью, после того как кони хорошо отдохнули, когда пышное разнотравье кончилось и наступают первые заморозки, когда впереди зима и реки должны стать {стр. 40} льдом, чтобы была хорошая дорога для конницы. Итак, в Москву собираются князья.
Возвратившись в Москву, они назначают выход на четверг, 27 августа — день памяти святого отца Пимена Отшельника. «В тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам».
Он идет со своим братом Владимиром Андреевичем в Успенский собор и молится там перед гробницей святителя Петра, а затем идет в Архангельский собор поклониться гробам родителей и предков.
По трем дорогам уходило войско в сторону Коломны, и княгиня Евдокия и остальные княгини собрались в светлице на верху терема и оттуда через окно видели, как уходит за горизонт тремя потоками, сливаясь где-то вдали в общий поток, московская рать. Они понимали, что вернутся далеко не все. Можно себе представить, как молились эти женщины о том, чтобы Господь даровал победу и спасение их мужьям, сыновьям и братьям на той битве, которая им предстояла.
В день Успения собрались в Коломне, и тут же был устроен смотр всему огромному войску. На Девичьем поле перед монастырем выстроились полки, тут же был им придан строй, который надо держать во время похода, тут же были назначены воеводы большого полка, полка левой руки, правой руки и отдан приказ, чтобы при прохождении через Рязанскую землю не тронуть ни волоса с головы рязанцев и не допустить никаких насилий, никаких грабежей. На битву с татарами надо было прийти, очистившись от всех грехов, не говоря уже о том, что рязанцы были такие же русские, и в Москве это понимали лучше, чем в Рязани. И вот через Рязанское княжество эта огромная рать прошла тихо, без каких-либо эксцессов, и двинулась к берегам Дона.
Было известно, что литовский князь идет на помощь Мамаю, и встал вопрос, где встречать врагов. Было принято единственно правильное решение: ускорить движение тем, чтобы попытаться упредить соединение татар с литовцами. Литовское войско было очень большим, и если бы это соединение произошло, то шансы на победу были бы ничтожны.
Казалось, грек может и не знать московские дела. Но именно грек и перенес фактически митрополию в Москву, как митрополит Максим перенес митрополию из Киева во Владимир. Более того, он стал москвичом, так сказать, по духу, по мыслям. Он подружился с иноком Алексием и приблизил его к себе. Он, такой же скопидом, как и московский князь, мог бы получить упрек в том, что любит наживу. Но тут надо просто знать, что татары не облагали никакими податями духовенство и тех людей, которые числились за митрополитом. И вот получалось, что Феогност, увеличивая количество земельных владений, тем самым выводил людей из-под татарской зависимости. Делалось это тихо, спокойно, без лишних слов. Орда подмазывалась бесконечными подарками. Известно было, кому и что дарить. Татары любили серебро, в Московском княжестве серебряных рудников никогда не было, шло все из Новгорода, поэтому Новгород заставляли ежегодно давать столько серебра, сколько было нужно.
Именно при Иване Калите и митрополите Феогносте закладывается будущее материальное могущество и Москвы, и Руси. Даже шапка Мономаха была отделана мехом, видимо, при Иване Калите ордынскими мастерами.
Вот так странно идет в этот период русская история. И понять ее можно, только если не разделять историю Церкви и историю гражданскую. Ее можно раскрыть только тогда, когда вы поймете, что деятельность князей и деятельность митрополитов была единой. Разные люди шли к одной цели. Именно поэтому успех сопутствовал их делам. И даже когда стихийное бедствие вторгается в московскую жизнь — от чумы умирает Семен Гордыйи его дети, а также митрополит Феогност и, кажется, все гибнет, тем не менее, все продолжается по-прежнему. К власти приходит брат Семена Гордого, Иван Красный, человек совершенно незаметный, казалось бы, никчемный, но московские бояре тут же восстанавливают связи с Ордой и попытка отнять у московского князя великое княжение терпит неудачу. Рязанские князья не могут ничего добиться в смысле территориальных захватов у москвичей.
А когда вскоре Иван Красный умрет, то он оставит завещание, где назначит правителем государства, вследствие малолетства своего сына, митрополита Московского Алексия. Если предыдущие святители действовали как бы рука об руку с князьями, то здесь мы вдруг вступаем в такой период русской истории, когда главой Церкви и главой страны является одно лицо. Причем отнюдь не по своему желанию.
Мальчику Дмитрию Ивановичу несколько лет, его двоюродному брату, серпуховскому князю, еще меньше. И вот митрополиту приходится воспитывать этих мальчишек, управлять страной, строить первую каменную стену вокруг столицы, ездить в Орду, а ведь он уже немолодой человек, он родился еще в XIII столетии. И вот он, митрополит Алексий, как бы завершает строительство нового государства. Он продолжает дело своего крестного отца. При нем окончательно формируются предпосылки для объединения Руси. Москва становится центром России, и не только духовным, но и политическим.
А дальше происходит то, что вы хорошо знаете. Спустя несколько лет после смерти митрополита Алексия его воспитанники выводят общерусское войско на Куликово поле. Так завершается этот поразительный период истории, период неразрывного единства в деятельности князей и митрополитов, светской и духовной власти, когда не спорили о том, какая власть выше и важнее, когда шли к одной главной цели, работая только для нее и не щадя своих сил, православные русские и греки, старые и молодые, политики и святители. И вот этот период наглухо забыли за последние 70 лет. Сейчас для нас с вами те далекие события могут быть примером, потому что, анализируя их, мы, может быть, лучше поймем события современные.
Я вовсе не хочу вас приучить всегда проводить какие-то аналогии. Это штука довольно опасная и не всегда верная. Но для понимания процессов иногда аналогию все-таки провести следует, чтобы вы могли представить себе общую картину событий.
Естественно, XIII и XIV века сильно отличаются от конца XX века. Но возрождение страны возможно только при союзе (во всяком случае не при конфронтации) Православной Церкви и государственной власти. Когда говорят, что сейчас происходит распад страны, это неверно: распад происходил 70 лет. Мы только пожинаем плоды этого распада. Но мы должны надеяться, что Бог будет милостив к нашей стране и Россия опять возродится. Смотрите, сколько произошло удивительных событий за последние несколько лет. И мы видим, что Церковь постепенно занимает то место, которое ей положено занимать. Не нужно требовать большего, не нужно требовать, чтобы Церковь подчинила себе светскую власть — этого не должно быть. Требуется взаимопонимание. И тогда в нашу жизнь постепенно придет порядок.
{стр. 38}
Лекция 8
КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
В наших летописях сохранился ряд текстов, которые связываются исследователями в так называемый «Куликовский цикл». Эти тексты, и чисто литературные, и чисто исторические, писались в разные годы, но всегда вскоре после тех событий, которые они описывают. Основные произведения, которые относятся к «Куликовскому циклу», следующие: «Повесть о побоище на реке Пьяне» (побоище это произошло в 1377 году), «Повесть о битве на реке Воже» (эта битва имела место в 1378 году), затем знаменитая «Задонщина» — чисто литературное произведение, написанное по образу и подобию «Слова о полку Игореве», но уже о Куликовской битве. Затем следует упомянуть летописную «Повесть о Куликовской битве» и, наконец, то произведение, которое сегодня нас будет интересовать больше всего — «Сказание о Мамаевом побоище».
1. — Куликовский цикл. 2. — Столкновения на реках Пьяне и Воже. 3. — Сказание о Мамаевом побоище. 4. — Накануне Куликовской битвы. 5. — Подготовка к сражению. 6. — Куликовская битва. 7. — Нашествие Тохтамыша.
Итак, прежде чем мы перейдем с вами к разбору непосредственно «Сказания» и событий, связанных с Куликовской битвой, несколько слов о событиях, которые ей предшествовали. Вы уже знаете, что в середине XIV столетия Орда была не та, что раньше. Последний сильный хан Золотой Орды — хан Узбек — умер почти одновременно с Иваном Калитой, и в Орде начались междоусобицы, государственность ослабела, и инициатива перешла к московским князьям, которые используют ее крайне рационально: они просто перестают представлять «выход» в Орду. Сначала это бывает разовым мероприятием, но постепенно становится почти системой. И несмотря на то, что Симеону Гордому, очень сильному и энергичному правителю, наследовал его брат Иван Красный — человек совершенно иной, что отразилось и в его прозвище («Красный» — значит красивый), — все равно Москва, Московское государство фактически в это время чувствует себя и достаточно безопасно от Орды, и достаточно независимо.
Когда в Орде совершается очередной переворот, и во главе ее встает темник Мамай (темником — начальник тьмы, или тумена — десяти тысяч; он не был ханом по происхождению, т. е. не принадлежал к дому Чингизидов), то он понимает, что единственный способ завоевать власть и утвердить свой авторитет — это провести успешный поход на Русь, на Московское княжество, которое позволяет себе под предлогом, что некому-де платить, вести себя крайне независимо. Он также понимает, что должен иметь место не набег, а нашествие. С приходом к власти Мамая татары стали готовиться к повторению нашествия Батыя. Но сшибки и пограничные истории имели место и в 1377, и в 1378 годах.
Так, в 1377 году на берегах реки Пьяны (пределы Нижегородского княжества) русские воеводы и ратники позволили себе в жаркий летний день вести себя крайне вольно. Брони и оружие лежали на возах, а они охотились и, как водится, сопровождали свое занятие обильными возлияниями. Летописец едко прибавил: «Воистину за Пьяной все пьяны быша». Такое приятное времяпровождение внезапно нарушили татары, и русская рать была мгновенно разгромлена.
Казалось бы, об этой истории нет оснований долго рассказывать. Но впервые русские ратники позволили себе такое наплевательское отношение к угрозе татарского нападения. Они, конечно, поплатились за это, но это говорит о том, что они уже не боялись татар.
На следующий год, в 1378 году, уже сам великий князь московский Дмитрий Иванович «в силе тяжце», как сообщает летопись, отправился поискать татар в рязанские пределы — заметьте, не на своей территории. И на реке Воже встретил большие татарские силы. Если за год до этого русские не ждали татар, то тут все было подготовлено по всем правилам. Последовала молниеносная атака русских конных дружин, и татары были разгромлены. Они бежали, забыв про обоз и пленников, все досталось княжеской дружине, и таким образом пробный камень был брошен. Бросок этот оказался удачным. Оказалось, татар можно очень основательно бить, и эта последняя военная схватка показала, что, видимо, впереди уже забрезжила борьба между Московским государством и Золотой Ордой.
И вот, действительно, наступает 1380 год, когда и произошли те события, о которых знать надо подробно.
В отличие от очень кратких повестей о битве на Пьяне и на Воже, от достаточно лаконичной летописной повести, от чисто литературной «Задонщины», где почти нет не обработанных литературно исторических фактов, «Сказание о Мамаевом побоище», написанное в XV столетии, представляет собой развернутый, очень продуманный рассказ о событиях, которые предшествовали Куликовской битве, начиная с весны 1380 года, и о том, как она произошла. Те, кто желает знать подробности этого великого сражения, должны обратиться именно к этому тексту. Рассказ этот в меру литературен и вместе с тем чрезвычайно точен и подробен. Надо полагать, что под руками безвестного автора этого «Сказания» были и воспоминания участников (не исключено, что он и сам принимал участие в этой битве), и какие-то, видимо, тексты. Короче говоря, этот рассказ представляет собой обработку разных текстов и сведений, своеобразную сводку, но, повторяю, очень продуманно сделанную и представляющую собой систематизированный, подробный и точный отчет о Куликовской битве.
{стр. 39}
«Сказание о Мамаевом побоище»можно считать главным произведением «Куликовского цикла». Оно дошло до нас в большом количестве списков, которые датируются временем с XVI по XIX век (любопытно, что в XIX веке, когда было уже забыто так много в русской рукописной традиции, именно это произведение было живо, и именно в рукописной традиции).
Итак, «Сказание о Мамаевом побоище» начинается, как полагалось в русских летописях: говорится о том, кто правил в этот момент Русью, о том, как безбожный Мамай, уподобясь Батыю, захотел опять повторить нашествие на Русь. То есть делается своеобразное введение, а дальше идет текст чисто исторический.
В это время у Москвы сохранялся только один соперник из русских княжеств — Рязанское княжество. Рязанский князь Олег действительно был врагом князя московского. Врагом старым, закоренелым, и Рязанское княжество, выдвинутое на восток и, как правило, первым принимавшее на себя удар орд, вторгавшихся с востока, в данной ситуации могло пострадать больше других. Олег предпринимает свои меры. Он входит в контакт с Мамаем и одновременно с литовским князем — соперником московских князей. Естественно, в этой истории он думает о своей выгоде. Эти три весьма разных правителя — рязанский князь, литовский князь и Мамай — заключают между собой своеобразный союз, смысл которого сводится к тому, что Олег не будет помогать москвичам, а Мамай пойдет нашествием на Русь, литовцы же пойдут на помощь Мамаю. Таким образом против Москвы сложилась коалиция.
Естественно, Москва об этом своевременно узнала, и князь Дмитрий Иванович, хорошо осведомленный о том, что происходит в Орде, зная наверняка, что решение о походе на Русь уже принято, рассылает своих разведчиков, которые должны следовать за Ордой во время ее летнего кочевья. Орда всегда перед тем, как начать поход, кочевала. Лошадей откармливали на тучных летних пастбищах, и маршрут этого кочевья выбирался так, чтобы к моменту, когда надо начинать нашествие, границы были рядом.
И вот когда становится очевидным, что Орда переходит Волгу, князь Дмитрий рассылает гонцов по городам, по княжествам, с тем чтобы все уже были извещены о том, что близко то время, когда понадобится помощь всех русских сил. Дело в том, что в это время Москва уже стала авторитетом практически для всей Руси. И не только духовным. Уже почти в течение ста лет московские князья собирали ордынский «выход» со всей русской земли. Уже привыкли к тому, что именно Москва своей политикой прикрывала русскую землю от разорения. Уже практически все княжества так или иначе признали авторитет, старшинство, главенство Москвы, за исключением, пожалуй, только Рязани, и было очевидно, что в этой ситуации все русские земли, города и князья должны поддержать не московского князя, а всю «Русь», т. е. составить общерусское войско.
Вероятно, писатель скажет, что это чисто литературный прием. А для историка, вероятно, здесь есть и отголосок реального события. Совершенно очевидно, что стратегическая разведка была поставлена должным образом. И как только стало ясно, что Орда приближается к русским границам, известия о ее продвижении шли в Москву постоянно. Очередной гонец прискакал и сообщил, что Мамай двинулся.
«И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами и со всеми силами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру и завидуя безголовому Батыю. И сильно опечалился князь великий Дмитрий Иванович из-за нашествия безбожных. И став пред святою иконою Господня образа, что в изголовье его стояла и упав на колени свои, стал молиться».
Князь узнал об этом, находясь в своей опочивальне, и первой его реакцией была нормальная реакция русского православного человека — он встал на колени перед иконой и стал читать молитвы.
Сразу же были посланы гонцы за князьями, которые получили приказание съезжаться в Москву со своими дружинами. Одновременно посылают гонцов в города, далекие и близкие, с тем чтобы городское и земское ополчение шло к Коломне, и сроком, когда нужно там собраться, назначается Успение, т. е. 28 августа (по новому стилю).
Князья с дружинами, заранее отмобилизованные, быстро съезжаются в Москву, и здесь в тексте идет вставка, которая свидетельствует о том, что произведение это было написано в расчете на общегосударственное распространение. Здесь говорится о том, что князь Дмитрий держит совет с митрополитом Киприаном. Это вставка чисто искусственная, поскольку митрополита Киприана во время всех этих событий не было в Москве. Отношения митрополита Киприана с Дмитрием Донским были очень сложными, потому что, как известно, Киприан был поставлен митрополитом еще при жизни митрополита Алексия, и Дмитрий простить этого Киприану, видимо, до конца не мог. Поэтому вставка эта была сделана из соображений чисто назидательных, дидактических: вся земля объединяется, естественно, соблюдаются все детали, а раз есть глава Церкви, то, естественно, должен иметь место и совет князя с митрополитом.
Дальше посылают послов. Один из них, Захарий Тютчев, упомянут в летописи, это предок нашего великого поэта. Дальше посылаются заставы, или, как тогда говорили, сторожи — конные подвижные заставы, которые должны следить за передвижениями Орды в степи. Они уже получают задание чисто военное — добыть «языка». Сторожевые отряды задерживаются в степи, посылается вторая застава, которая встречает гонца с «языком». Его ведут к великому князю. «Язык же был из сановных мужей», он сообщает великому князю, что неотвратимо надвигается Мамай на Русь и что списались друг с другом и соединились с ним Олег Рязанский и Ольгерд Литовский. И не спешит царь оттого идти, что осени дожидается.
Татары совершали свои походы, как известно, осенью, после того как кони хорошо отдохнули, когда пышное разнотравье кончилось и наступают первые заморозки, когда впереди зима и реки должны стать {стр. 40} льдом, чтобы была хорошая дорога для конницы. Итак, в Москву собираются князья.
Эти князья уже давно не те, что были когда-то в домонгольской Руси. Это потомки знаменитых родов — князья, которые княжат уже в городках, небольших землях, они все давно уже приведены под руку московского князя. У каждого дружина — может быть, не такая большая, как были когда-то у киевских и владимирских князей, но тем не менее это профессионалы, а это очень важно.
«И пришли к нему князья белозерские, готовы они к бою, прекрасно снаряжено войско их. Пришли ярославские князья, каргопольские, андомские князья и многие другие».
Иноки, бывшие брянские бояре (они, вероятно, постриглись после смерти жен), были тут же отданы князю, причем преподобный Сергий возложил на них схиму, как бы напутствуя на смерть в бою. И вот мы можем себе только представить, как уплотнилось время в те дни, какая скачка была из Москвы Дмитрия Донского и князей в Троицу, как неслись они обратно в Москву, потому что уже немного оставалось дней до праздника Успения, когда они должны были быть в Коломне.
«И вот князь великий Дмитрий Иванович, взяв с собой брата своего князя Владимира Андреевича (это его двоюродный брат, князь серпуховской) и всех князей русских, поехал к Живоначальной Троице, на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой той обители. И просил его преподобный Сергий, чтобы прослушал он Святую Литургию, потому что был тогда день воскресный и чтилась память святых мучеников Флора и Лавра. По окончании же Литургии просил святой Сергий со всею братиею великого князя, чтобы откушал хлеба в доме Живоначальной Троицы, в обители его. Великий же князь был в замешательстве, ибо пришли к нему вестники, что уже приближаются поганые татары. И просил он преподобного, чтобы его отпустили. И ответил ему преподобный старец: «Это твое промедление благим для тебя поспешением обернется. Ибо не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет, а для многих других теперь уже венцы плетутся». Князь же великий откушал хлеба у них, а игумен Сергий велел воду освящать с мощей святых мучеников Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий окропил его священной водою и все христолюбивое его войско и осенил великого князя крестом, Христовым знамением… И сказал: «Пойди, господин, на поганых половцев. Призывай Бога, и Господь Бог будет тебе помощником и заступником». И добавил ему тихо: «Победишь, господин, супостатов своих, как и подобает тебе, государь наш». Князь же великий сказал: «Дай мне, отче, двух воинов из своих братий — Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь».
Возвратившись в Москву, они назначают выход на четверг, 27 августа — день памяти святого отца Пимена Отшельника. «В тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам».
Он идет со своим братом Владимиром Андреевичем в Успенский собор и молится там перед гробницей святителя Петра, а затем идет в Архангельский собор поклониться гробам родителей и предков.
В это время в трех кремлевских воротах — в Никольских, Спасских и Константино-Еленинских, ближайших к Москве-реке, встало московское духовенство. Священники встали с чашами, в которых была святая вода, и крестами, и через эти трое ворот из города (Кремль тогда и был Москва) стало тремя дорогами выходить огромное войско, которое собралось в Москве — все конные дружины князей, съехавшихся в Москву. Ратники шли ряд за рядом, строй за строем через народ, а священники напутствовали их на бой и кропили святой водой.
«Княгиня же великая Евдокия и Владимира княгиня Мария и других православных князей княгини и многие жены воевод и боярыни московские и жены слуг их стояли, провожая, от слез и кликов сердечных не могли слова сказать, свершая прощальное целование. И остальные княгини, боярыни и жены слуг также свершали со своими мужьями прощальное целование и вернулись вместе с… княгинею. Князь же великий, еле удерживаясь от слез, не стал плакать при народе, … сильно прослезился, утешая свою княгиню, и сказал: «Жена, если Бог за нас, то кто против нас?»
По трем дорогам уходило войско в сторону Коломны, и княгиня Евдокия и остальные княгини собрались в светлице на верху терема и оттуда через окно видели, как уходит за горизонт тремя потоками, сливаясь где-то вдали в общий поток, московская рать. Они понимали, что вернутся далеко не все. Можно себе представить, как молились эти женщины о том, чтобы Господь даровал победу и спасение их мужьям, сыновьям и братьям на той битве, которая им предстояла.
В день Успения собрались в Коломне, и тут же был устроен смотр всему огромному войску. На Девичьем поле перед монастырем выстроились полки, тут же был им придан строй, который надо держать во время похода, тут же были назначены воеводы большого полка, полка левой руки, правой руки и отдан приказ, чтобы при прохождении через Рязанскую землю не тронуть ни волоса с головы рязанцев и не допустить никаких насилий, никаких грабежей. На битву с татарами надо было прийти, очистившись от всех грехов, не говоря уже о том, что рязанцы были такие же русские, и в Москве это понимали лучше, чем в Рязани. И вот через Рязанское княжество эта огромная рать прошла тихо, без каких-либо эксцессов, и двинулась к берегам Дона.
Было известно, что литовский князь идет на помощь Мамаю, и встал вопрос, где встречать врагов. Было принято единственно правильное решение: ускорить движение тем, чтобы попытаться упредить соединение татар с литовцами. Литовское войско было очень большим, и если бы это соединение произошло, то шансы на победу были бы ничтожны.
Князь совещается со своими советниками, как поступить, и принимается решение переправляться через Дон.
«Когда князь великий был на месте, называемом Березуй, за 23 поприща от дома, настал уже пятый день месяца сентября. Прибыли двое из сторожей заставы — Петр Горский да Карп Олексин привели {стр. 41} знатного языка из сановников царского двора, и рассказывал тот язык: «уже царь на Кузьмине гати стоит, но не спешит, поджидает Ольгерда Литовского».
Волки шли перелесками по бокам от войск, предвкушая богатую поживу. Их вой по ночам, естественно, навевал невеселые думы на русских ратников. И когда переправились через Дон, то стало ясно, что остаются уже не дни, а часы до начала битвы.
«И князь великий приказал войску своему через Дон переправляться, а в это время разведчики поторапливают, ибо приближаются поганые татары. А за многие дни множество волков стеклось на место то, завывая страшно, беспрерывно все ночи, предчувствуя грозу великую».
Вероятно, вы приблизительно знаете расположение Куликова поля. На нем находилась дубрава. Русское войско переправлялось через Дон и вставало на поле фронтом к врагу: сторожевой полк, большой полк, полк левой и правой руки. Впереди было сторожевое охранение.
«В шестом часу дня примчался Семен Мелик с дружиной своей, за ним гналось множество татар, нагло гнались, почти до нашего войска, лишь только русских увидев, возвратились быстро к царю, сообщили ему, что князья русские изготовились к бою у Дона. Там же Мелик поведал князю великому: «Уже Мамай на Гусин брод пришел и одна только ночь между нами, ибо к утру он дойдет до Непрядвы».
Князь вечером объехал полки. Я прочитаю вам отрывок, который, мне кажется, говорит о том, что среди тех материалов, которыми располагал автор, были или воспоминания очевидцев, или просто рассказ.
«Тогда начал Дмитрий Иванович с братом своим князем Владимиром Андреевичем вплоть до шестого часа полки расставлять. Некий воевода пришел с литовскими князьями именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем. Хорошо он расставил полки по достоинству, как и где кому подобает стоять».
Эта фраза обнаруживает нам очевидца событий. Был ли им сам автор или он писал со слов такового, судить не берусь. Но в другом месте есть еще отрывок от первого лица.
«Ибо ночь наступила уже светоносного праздника Рождества Пресвятой Богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала. Была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо. И туманы от росы встали».
И вот они ночью выехали на нейтральную полосу.
«Сказал Дмитрий Волынец великому князю: «Хочу, государь, в ту ночь примету свою проверить».
«Став между двумя войсками, поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто с тылу войска татарского гром великий гремит, волки воют грозно, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий громкий очень, а по левой стороне будто горы шатаются — гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрий Волынцу: «Слышим, брат, гроза страшная очень», — и ответил Волынец: «Призывай, княже, Бога на помощь!» И повернулся к войску русскому, и была тишина великая. И спросил тогда Волынец: «Видишь ли что-нибудь, княже?» — тот же ответил: «Вижу: много огненных зорь поднимается…» И сказал Волынец: «Добрые эти знамения, только Бога призывай и не оскудевай верою».