Страница:
— Странно выглядит, правда? Муж посадил яблоньки в тот год, когда родился наш малыш. А потом… ну, когда… мы поменяли дом, переехали подальше от моря Я не могла слышать плеска волн. Яблони решили забрать с собой. Выкопали, перевезли — а они плохо прижились на новом месте. Видите какие? И яблок почти не дают.
Лоцман остановил машину у крыльца.
— Можно, я зайду к вам на пару минут?
— Со всем моим удовольствием. — Мария оживилась. — Если хотите, я вас и кофе напою.
Он занес в дом сверток с наручниками и стилетом, отдал Богине револьвер. У нее расширились глаза.
— Это называется незаконным хранением оружия. И карается по закону.
— Спрячьте пока. Пусть полежит.
Мария сунула всё в бельевой шкаф, под стопку простыней.
— Что еще? Кофе?
— Спасибо, нет. — Лоцман оглядывал стеллажи с массой книг, рабочий стол с компьютером. — У вас есть фотографии мужа? Покажите.
Мария достала с полки дорогой альбом, раскрыла.
— Вот наш сын — здесь ему четыре дня. А это я с ним в то лето… Мой котище — он умер в прошлом году. Вот: муж во Франции. Париж, позапрошлая весна.
С фотографии глядел мужчина лет под пятьдесят: высокий лоб с залысинами, очки в золотой оправе, бородка. Умные глаза и легкая, с лукавинкой, улыбка. Строгий костюм, галстук, на груди значок с именем.
— Это очередная конференция, — объяснила Мария. — Томас занимается чем-то запредельным: бес-знает-какими энергетическими полями. Страшно умная штука.
— А можно фото, где он помоложе? — попросил Лоцман.
Богиня полистала альбом. Карточек в нем было мало: видно, фотографированием в этой семье не увлекались, а собирали случайные снимки.
— Вот мы с ним накануне свадьбы. Видите, какая я была молодая и красивая?
Она и впрямь была хороша: в коротком полосатом платье на корме причаленного катера. Ее муж стоял рядом, надев на шею спасательный круг, в шортах, в кепке с козырьком, в черных очках. Как Лоцман ни вглядывался, он не мог толком рассмотреть лицо. Одно понятно: муж старше Марии лет на десять.
— Других фотографий у вас нет?
— Моложе — нет. — Она поглядела на охранителя мира с любопытством, но сдержалась и не спросила, что он ищет.
Лоцман с сожалением закрыл бесполезный альбом:
— Мария, вы знали его в восемнадцать лет? Когда сочиняли с Анной «Последнего дарханца»?
Она улыбнулась:
— Мало. Что называется, встречались в компании. Но… признаться, очень глупая история. Мы с Анной выдумали, будто влюблены в него. Как идиотки. Мы сочиняли, будто нас сжигает страсть, будто мы за ним охотимся, страшно ревнуем — к другим девицам, конечно, не друг к дружке. И всем вокруг дурили головы, расписывая свои похождения; народ ужасался или восторгался, а мы помирали со смеху. В сущности, мы и его сочинили. Самый лучший, самый сильный, мужественный, справедливый. Какой там еще? Честный, порядочный, великодушный. О-о, что вы! Мы равнялись на него, разработали Томасов кодекс чести. Он и знать ничего не знал, а мы им поверяли наши дела и мысли. Что бы Томас сказал про это, как бы оценил и одобрил то… Или не одобрил, потому что мы были две хулиганки и развлекались вовсю.
— А к «Дарханцу» он имел отношение?
— Прямое. — Мария снова улыбнулась; ее лицо посветлело и стало моложе. — Томас однажды привел на вечеринку знакомого англичанина. Его звали Милтон Вайр. Умница, интеллигентный, обаятельный; он преподавал минералогию в университете. В Бате, что ли… И рассказчик оказался редкостный. Я рот разинула, уши развесила. А Томас это дело засек и увел меня танцевать, и сам стал байки травить. Про Милтона. У него, дескать, есть младший брат, их обоих похитили некие пришельцы и увезли на Дархан, и вот он только что сбежал и возвратился, но юным девушкам дела с ним иметь нельзя, потому что те пришельцы каким-то образом воздействовали ему на мозги… В общем, весь скелет повести мне рассказал. Мы с Анной и ухватились; додумали остальное, разработали детали — и давай писать. А почему вы спрашиваете?
— Если мы с вами считаем, что Лоцман — это отражение кодекса чести, который присущ автору сценария… то есть повести или романа, тогда ваш муж, получается, — мой Бог.
Мария не успела осмыслить сказанное. Лоцман крутанулся на месте.
— Инг, я уже ухожу!
Северянин стоял в дверях гостиной. У окна, сияя серебряной парчой, появилась Эстелла.
— Господа, это игра не по правилам! — возмутилась Мария. — Мы только что имели разговор с Рафаэлем…
— Знаю, — перебил Ингмар. — Рафаэль сделал глупость, мы ее исправим.
Лоцман похолодел. Актеров опять двое — а против двоих, неуловимых и неуязвимых, его одного маловато. Он остро пожалел, что Мария уже спрятала револьвер и стилет.
— Инг, ты помнишь, что был мне другом?
— Нет. — Северянин покачал головой.
— Во имя Богини, стоять! — крикнул охранитель мира и прыгнул; в броске сотворил кинжал и вонзил северянину в грудь. Выдернул, пока тяжелое тело актера еще стояло на ногах, и метнулся к не успевшей опомниться Эстелле. Удар; лезвие осталось в груди. Эстелла опустилась на колени, потом завалилась на бок. Лоцман оглянулся — Ингмар лежал у двери, вытянув руки.
Побелевшая Мария цеплялась за стол, оседала на пол.
— Зачем вы?..
— Это актеры, — сказал охранитель мира — и почувствовал, как сжимается горло, как собирается в груди мучительный ком. — Они оживут… в Поющем Замке… — Голос ломался. — Как вы?
Мария одной рукой держалась за сердце, другой цеплялась за ножку стола.
— Уходите! Господи, нет, не то… Их надо увезти в Поющий Замок… Я помогу вам. — Тяжело дыша, она силилась подняться на ноги.
Охранитель мира выдернул кинжал из груди Эстеллы; лезвие было чистым, из раны не вытекло ни капли крови. Лоцман взял актрису на руки и понес из комнаты. Он убил дорогих ему людей. Искалеченных, обезумевших, одержимых навязанными ролями — но всё равно дорогих и близких. Во имя спасения Большого мира…
Эстелла шевельнулась. Дрогнули длинные ресницы.
— Иди выручай… свою Богиню…
Лоцман сходил с крыльца — и едва не покатился по ступеням вместе с актрисой. В доме дико закричала Мария:
— Беги! Беги!
Эстелла вывернулась у него из рук и пропала. Крик в доме оборвался, словно Марии зажали рот. Охранитель мира ворвался в гостиную.
— Стой! — приказал Ингмар.
Оживший северянин стоял возле Марии, держал сотворенный Лоцманом кинжал. Кончик лезвия упирался Богине в шею под ухом.
— Убивать нас без толку. — Глаза Ингмара были слепые, как у Рафаэля. — У нас есть своя Богиня и все остальные, которых купил Итель. А у тебя сейчас не станет никого.
— Пощади ее.
Эстелла уже стояла у Лоцмана за спиной.
— Я не убиваю, как ты. — Северянин положил руку Марии на затылок.
— Пощади, — повторил Лоцман в бессильной ярости. Охранитель мира, он не может помешать актерам надругаться над его Богиней!
Мария пошатнулась. С помертвелым от ужаса лицом выдавила дрожащим голосом:
— Что они хотят?
На лице у Ингмара появилось такое же вдохновенное выражение, что Лоцман уже видел у Лусии, когда она стояла возле полицейской машины.
— Я вас запрограммирую, — проговорил северянин.
— Не двигаться, — прошипела Эстелла, и охранитель мира не шелохнулся.
У Марии менялось лицо: с него ушел ужас, который сменило изумление, смешанное с недоверием. Затем Богиня упрямо сжала губы и потрясла головой. Лоцман затаил дыхание. Может, она устоит, Ингмар с ней не совладает? Нет: Мария сдалась, устало прикрыла глаза. А когда вновь подняла веки, это уже была другая Мария: знающая свою выгоду, бойкая и бездарная авторесса. Ингмар отступил от нее.
— Можете прямо сейчас позвонить господину издателю. Он будет рад иметь вас в числе своих авторов.
— Пауль не дурак поспать с утра. — Мария прошла к столу и включила компьютер. — Пока он пробудится, я успею сделать несколько страниц… или составить план. Я же не могу писать без плана, вы согласны? — Она повернулась, с брезгливой гримасой посмотрела на Ингмара и Эстеллу; ее зеленоватые глаза избегали взгляда Лоцмана. — Убирайтесь все — мешаете работать. Вон пошли, я сказала!
Актеры исчезли. Лоцман медлил.
— Вы не нужны мне здесь, — проговорила Мария. — Уходите. И заберите ваши цветы!
Он прихватил цветы, которые лежали на столе возле фотоальбома, однако оставил в шкафу сверток с оружием и наручниками.
Если Мария не вышвырнет всё на помойку… или не сдаст в полицию… Он прикусил губу, открыл дверцу машины. Руки едва слушались, и было очень больно. Мария подпишет договор с Ителем, продаст своего Лоцмана. А тогда опять в Кинолетный город, на АУКЦИОН? Пожалуй, нет — ведь книги писала Анна… Как же теперь — жить на стимуляторах? Превращаться в падаль?
Лоцман встряхнулся. Пока он жив, пока жива Хозяйка Поющего Замка, пока жив Дархан, еще не всё потеряно.
Мария выглянула на крыльцо:
— Оставьте-ка лучше цветы здесь.
Он бросил свой подарок на асфальт, хлопнул дверцей и уехал. Назад, в Поющий Замок, как поклялся.
Глава 19
Лоцман остановил машину у крыльца.
— Можно, я зайду к вам на пару минут?
— Со всем моим удовольствием. — Мария оживилась. — Если хотите, я вас и кофе напою.
Он занес в дом сверток с наручниками и стилетом, отдал Богине револьвер. У нее расширились глаза.
— Это называется незаконным хранением оружия. И карается по закону.
— Спрячьте пока. Пусть полежит.
Мария сунула всё в бельевой шкаф, под стопку простыней.
— Что еще? Кофе?
— Спасибо, нет. — Лоцман оглядывал стеллажи с массой книг, рабочий стол с компьютером. — У вас есть фотографии мужа? Покажите.
Мария достала с полки дорогой альбом, раскрыла.
— Вот наш сын — здесь ему четыре дня. А это я с ним в то лето… Мой котище — он умер в прошлом году. Вот: муж во Франции. Париж, позапрошлая весна.
С фотографии глядел мужчина лет под пятьдесят: высокий лоб с залысинами, очки в золотой оправе, бородка. Умные глаза и легкая, с лукавинкой, улыбка. Строгий костюм, галстук, на груди значок с именем.
— Это очередная конференция, — объяснила Мария. — Томас занимается чем-то запредельным: бес-знает-какими энергетическими полями. Страшно умная штука.
— А можно фото, где он помоложе? — попросил Лоцман.
Богиня полистала альбом. Карточек в нем было мало: видно, фотографированием в этой семье не увлекались, а собирали случайные снимки.
— Вот мы с ним накануне свадьбы. Видите, какая я была молодая и красивая?
Она и впрямь была хороша: в коротком полосатом платье на корме причаленного катера. Ее муж стоял рядом, надев на шею спасательный круг, в шортах, в кепке с козырьком, в черных очках. Как Лоцман ни вглядывался, он не мог толком рассмотреть лицо. Одно понятно: муж старше Марии лет на десять.
— Других фотографий у вас нет?
— Моложе — нет. — Она поглядела на охранителя мира с любопытством, но сдержалась и не спросила, что он ищет.
Лоцман с сожалением закрыл бесполезный альбом:
— Мария, вы знали его в восемнадцать лет? Когда сочиняли с Анной «Последнего дарханца»?
Она улыбнулась:
— Мало. Что называется, встречались в компании. Но… признаться, очень глупая история. Мы с Анной выдумали, будто влюблены в него. Как идиотки. Мы сочиняли, будто нас сжигает страсть, будто мы за ним охотимся, страшно ревнуем — к другим девицам, конечно, не друг к дружке. И всем вокруг дурили головы, расписывая свои похождения; народ ужасался или восторгался, а мы помирали со смеху. В сущности, мы и его сочинили. Самый лучший, самый сильный, мужественный, справедливый. Какой там еще? Честный, порядочный, великодушный. О-о, что вы! Мы равнялись на него, разработали Томасов кодекс чести. Он и знать ничего не знал, а мы им поверяли наши дела и мысли. Что бы Томас сказал про это, как бы оценил и одобрил то… Или не одобрил, потому что мы были две хулиганки и развлекались вовсю.
— А к «Дарханцу» он имел отношение?
— Прямое. — Мария снова улыбнулась; ее лицо посветлело и стало моложе. — Томас однажды привел на вечеринку знакомого англичанина. Его звали Милтон Вайр. Умница, интеллигентный, обаятельный; он преподавал минералогию в университете. В Бате, что ли… И рассказчик оказался редкостный. Я рот разинула, уши развесила. А Томас это дело засек и увел меня танцевать, и сам стал байки травить. Про Милтона. У него, дескать, есть младший брат, их обоих похитили некие пришельцы и увезли на Дархан, и вот он только что сбежал и возвратился, но юным девушкам дела с ним иметь нельзя, потому что те пришельцы каким-то образом воздействовали ему на мозги… В общем, весь скелет повести мне рассказал. Мы с Анной и ухватились; додумали остальное, разработали детали — и давай писать. А почему вы спрашиваете?
— Если мы с вами считаем, что Лоцман — это отражение кодекса чести, который присущ автору сценария… то есть повести или романа, тогда ваш муж, получается, — мой Бог.
Мария не успела осмыслить сказанное. Лоцман крутанулся на месте.
— Инг, я уже ухожу!
Северянин стоял в дверях гостиной. У окна, сияя серебряной парчой, появилась Эстелла.
— Господа, это игра не по правилам! — возмутилась Мария. — Мы только что имели разговор с Рафаэлем…
— Знаю, — перебил Ингмар. — Рафаэль сделал глупость, мы ее исправим.
Лоцман похолодел. Актеров опять двое — а против двоих, неуловимых и неуязвимых, его одного маловато. Он остро пожалел, что Мария уже спрятала револьвер и стилет.
— Инг, ты помнишь, что был мне другом?
— Нет. — Северянин покачал головой.
— Во имя Богини, стоять! — крикнул охранитель мира и прыгнул; в броске сотворил кинжал и вонзил северянину в грудь. Выдернул, пока тяжелое тело актера еще стояло на ногах, и метнулся к не успевшей опомниться Эстелле. Удар; лезвие осталось в груди. Эстелла опустилась на колени, потом завалилась на бок. Лоцман оглянулся — Ингмар лежал у двери, вытянув руки.
Побелевшая Мария цеплялась за стол, оседала на пол.
— Зачем вы?..
— Это актеры, — сказал охранитель мира — и почувствовал, как сжимается горло, как собирается в груди мучительный ком. — Они оживут… в Поющем Замке… — Голос ломался. — Как вы?
Мария одной рукой держалась за сердце, другой цеплялась за ножку стола.
— Уходите! Господи, нет, не то… Их надо увезти в Поющий Замок… Я помогу вам. — Тяжело дыша, она силилась подняться на ноги.
Охранитель мира выдернул кинжал из груди Эстеллы; лезвие было чистым, из раны не вытекло ни капли крови. Лоцман взял актрису на руки и понес из комнаты. Он убил дорогих ему людей. Искалеченных, обезумевших, одержимых навязанными ролями — но всё равно дорогих и близких. Во имя спасения Большого мира…
Эстелла шевельнулась. Дрогнули длинные ресницы.
— Иди выручай… свою Богиню…
Лоцман сходил с крыльца — и едва не покатился по ступеням вместе с актрисой. В доме дико закричала Мария:
— Беги! Беги!
Эстелла вывернулась у него из рук и пропала. Крик в доме оборвался, словно Марии зажали рот. Охранитель мира ворвался в гостиную.
— Стой! — приказал Ингмар.
Оживший северянин стоял возле Марии, держал сотворенный Лоцманом кинжал. Кончик лезвия упирался Богине в шею под ухом.
— Убивать нас без толку. — Глаза Ингмара были слепые, как у Рафаэля. — У нас есть своя Богиня и все остальные, которых купил Итель. А у тебя сейчас не станет никого.
— Пощади ее.
Эстелла уже стояла у Лоцмана за спиной.
— Я не убиваю, как ты. — Северянин положил руку Марии на затылок.
— Пощади, — повторил Лоцман в бессильной ярости. Охранитель мира, он не может помешать актерам надругаться над его Богиней!
Мария пошатнулась. С помертвелым от ужаса лицом выдавила дрожащим голосом:
— Что они хотят?
На лице у Ингмара появилось такое же вдохновенное выражение, что Лоцман уже видел у Лусии, когда она стояла возле полицейской машины.
— Я вас запрограммирую, — проговорил северянин.
— Не двигаться, — прошипела Эстелла, и охранитель мира не шелохнулся.
У Марии менялось лицо: с него ушел ужас, который сменило изумление, смешанное с недоверием. Затем Богиня упрямо сжала губы и потрясла головой. Лоцман затаил дыхание. Может, она устоит, Ингмар с ней не совладает? Нет: Мария сдалась, устало прикрыла глаза. А когда вновь подняла веки, это уже была другая Мария: знающая свою выгоду, бойкая и бездарная авторесса. Ингмар отступил от нее.
— Можете прямо сейчас позвонить господину издателю. Он будет рад иметь вас в числе своих авторов.
— Пауль не дурак поспать с утра. — Мария прошла к столу и включила компьютер. — Пока он пробудится, я успею сделать несколько страниц… или составить план. Я же не могу писать без плана, вы согласны? — Она повернулась, с брезгливой гримасой посмотрела на Ингмара и Эстеллу; ее зеленоватые глаза избегали взгляда Лоцмана. — Убирайтесь все — мешаете работать. Вон пошли, я сказала!
Актеры исчезли. Лоцман медлил.
— Вы не нужны мне здесь, — проговорила Мария. — Уходите. И заберите ваши цветы!
Он прихватил цветы, которые лежали на столе возле фотоальбома, однако оставил в шкафу сверток с оружием и наручниками.
Если Мария не вышвырнет всё на помойку… или не сдаст в полицию… Он прикусил губу, открыл дверцу машины. Руки едва слушались, и было очень больно. Мария подпишет договор с Ителем, продаст своего Лоцмана. А тогда опять в Кинолетный город, на АУКЦИОН? Пожалуй, нет — ведь книги писала Анна… Как же теперь — жить на стимуляторах? Превращаться в падаль?
Лоцман встряхнулся. Пока он жив, пока жива Хозяйка Поющего Замка, пока жив Дархан, еще не всё потеряно.
Мария выглянула на крыльцо:
— Оставьте-ка лучше цветы здесь.
Он бросил свой подарок на асфальт, хлопнул дверцей и уехал. Назад, в Поющий Замок, как поклялся.
Глава 19
Вопреки словам Марии о том, что Итель — любитель поспать, издатель уже поднялся и, судя по шуму воды в ванной, принимал душ, когда Лоцман вошел в Аннин дом. Ни в гостиной, ни в спальне Итель так и не прибрался. На столике звякнул телефон. Неужто Мария? Уже звонит сговариваться о новой книге? Лоцман снял трубку:
— Алло.
— Господин Пауль Мейер? — раздался громкий уверенный голос. — Я звонил вам домой, мне дали этот номер. Вас беспокоят из Бритонвилля. Вы знаете меня под именем Вильгельма Шварцберга.
— Простите, я не Пауль.
— Вы секретарь? Хорошо. Будьте добры, передайте господину Мейеру: Вильгельм Шварцберг намерен подписать контракт на роман нового типа. Пора, знаете ли, сменить профиль, — добавил Шварцберг с неожиданным смущением.
Лоцман крепче сжал трубку:
— Вы отдаете себе отчет, сколько бед принесут эти книги нового типа?
— Каких таких бед?
— В вашем Бритонвилле, я вижу, ничего не известно. Мой вам совет: повремените с подписанием контракта. Тем более что господин Мейер сейчас не может вами заняться.
— А когда сможет?
— Дня через три-четыре.
— Ну, знаете ли! За четыре дня я могу передумать. — Судя по тону, Шварцберг был автор известный и цену себе знал.
— Передумаете — и ладно. Будьте здоровы. — Охранитель мира положил трубку на рычаг. Одного Лоцмана спас от продажи — хотя бы на время, а если повезет, то и навсегда.
Он только двинулся в кабинет, как телефон снова зазвонил.
— Алло.
— Пауль? Тебя и не узнать, приятель. Слушай, я тут пораскинул мозгами… Давай, что ли, и впрямь контракт подмахнем. Я тебе знатную книгу сбацаю.
— Пауля нет и не будет четыре дня. Если вас не затруднит, позвоните еще раз попозже.
Автор опешил:
— Эй, стой! А вы-то кто?
— Секретарь. Позвоните через четыре дня. — Третий звонок. Хоть от телефона не отходи. Что за половодье такое? Никак актеры их всех запрограммировали?
Лоцман отшил пятого автора, когда в гостиную вошел Итель. Его коротко стриженные волосы уже высохли после душа, но курчавая борода была влажной.
— Какого черта вы распоряжаетесь? Кто сказал, что меня не будет четыре дня?
Охранитель мира выдернул телефонный шнур из розетки. Итель сунул руки в карманы брюк и прислонился к стене.
— Я слушаю, господин Лоцман. — Глаза в сеточке морщин прищурились, в голосе прошелестела издевка. — Вы, кажется, хотели мне что-то объяснить?
— Господин Итель, я вам выставляю счет. Во-первых, Аннины актеры бродят по миру и калечат людей. Во-вторых, у завербованных вами авторов умирают Лоцманы. В-третьих, ваши авторы мучают своих персонажей и, соответственно, обрекают на муки актеров — живых людей иномирья. В-четвертых, из-за вас в Кинолетном городе началась война между солдатами и летчиками кино…
— Я ни хрена не разберу, что вы несете, — перебил издатель. — Я не знаю никакого Кинолетного города, не знаю ни летчиков, ни солдат. Я понятия не имею, что там у вас творится в иномирье, — и, поверьте, ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ. Меня, господин Лоцман, это не касается. Какого рожна вас принесло сюда сеять проблемы, когда у нас своих до черта? Мы здесь занимаемся бизнесом. Если на товар есть спрос, мы даем товар и честно получаем деньги. А на вас, господин Лоцман, спроса нет, учтите!
— Вы заблуждаетесь, — ответил охранитель мира. — И я найду способ это доказать. — Он прошел в кабинет, к высоченному зеркалу; в зеркале была видна его комната, залитая утренним солнцем. Лоцман открыл границу, намереваясь уйти.
Итель, не считая спор оконченным, тоже вошел в кабинет.
— Не грозите, милейший. Существуют реальности объективного мира, в которые вам необходимо вписаться. И не воображайте, будто…
Он не закончил мысль. В зеркале мелькнуло стремительное серебро, и из рамы высунулась остроконечная морда Змея. Угадавший его чувства Лоцман погладил Змея по голове, как верную собаку:
— Привет, дружище.
Итель попятился. Чешуйчатая морда потянулась за ним.
— Пошла вон, тварь!
Змей мордой ткнул издателя в живот, так что Итель крякнул и опрокинулся. Змей поглядел на него, с явным удовольствием оценивая результат, и пропал.
— Напрасно смеетесь. — Коротышка поднялся на ноги. Он был бледен и зол.
— Я не смеюсь. Мы еще побеседуем с вами, господин Итель. Будьте здоровы. — Лоцман ушел в Зазеркалье.
Анна в одиночестве пировала в столовой. На белоснежной скатерти искрился хрусталь, сияли серебряные приборы и расписанный золотом фарфор. В перламутровых вазах высились горы фруктов, в графинах светилось на солнце вино, а от изобилия блюд со снедью у Лоцмана зарябило в глазах. Не иначе как Хозяйка расстаралась для гостьи. «Хозяюшка!» — позвал он.
«Эта дрянь сейчас всё сожрет, — откликнулась красавица. — Садись скорей к столу».
— С добрым утром! — вскричала Анна. — Господин Лоцман, всё так замечательно! Я выспалась, как только в детстве бывало. А еда — м-м-м! Расчудесная.
«Ешь быстрей, — поторопила Хозяйка. — Она уже умяла лучший паштет и жареных рябчиков!»
Лоцман подсел к столу. Еда и впрямь была восхитительна. Однако Анна расселась на Эстеллином месте — за столом могли бы разместиться шестнадцать человек, а ее угораздило выбрать именно этот стул, — и было неприятно видеть Богиню на месте актрисы. Анна оживленно болтала, проворно работая ножом и вилкой.
— После завтрака прогуляюсь — и за работу. Глядишь, что-нибудь накропаю. Правда, я уж отвыкла пером по бумаге водить; ну да не беда.
— Что вы намерены писать? — забеспокоился Лоцман. Не наплодила бы Анна новых чудовищных миров, в развитие идей своего издателя.
— Пока не знаю, — призналась она простодушно. — Свежих задумок нет. Но я начну — а там соображу по ходу дела.
— Анна, — сурово сказал охранитель мира, — смотрите у меня. Станете сочинять ужасы и пытки — вам на голову рухнет потолок.
Как бы в подтверждение его слов, с простенка между окон отвалился изрядный кусок лепнины и грохнулся на паркет. Брызнули осколки.
— Ох! Ну, зачем вы так? — упрекнула Анна. — Я напишу что-нибудь любовное — не для Пауля, а для души.
«Хозяйка, это ты Замок рушишь?» — спросил Лоцман.
«Сам обваливается. И на границу мира посмотри».
Лоцман подошел к окну, сияющему мозаикой золотых и розовых стекол, поднял задвижку и открыл створку. Горы стояли едва ли не у стен Замка, белые башни рядом с темным камнем казались хрупкими и жалкими. Мир погибал — Богиня утратила к нему писательский интерес, и его больше ничто не поддерживало.
— Анна, я вас оставляю.
— До свидания, господин Лоцман. Желаю приятно провести время.
Даже не осведомилась, как обстоят дела в Большом мире и чем заняты ее сорвавшиеся с цепи актеры.
«Хозяюшка!» — позвал Лоцман, сбегая по ступенькам во внутренний двор.
Она выступила из кустов сирени. Платье только что сливалось с сочной зеленью — и вот красавица уже стоит рядом. Хозяйка улыбалась, глаза блестели из-под полумаски.
— Что случилось? — Ее улыбка погасла, едва Лоцман подошел ближе.
Он махнул рукой.
— Пройдись со мной до туннеля.
Хозяйка зашагала рядом. Они вышли за ворота Замка; Лоцман обвел взглядом темно-синюю, сереющую книзу каменную стену. Повернул направо, быстрым шагом двинулся, огибая Замок. Хозяйка бросилась за ним бегом.
— Малыш, что с тобой? Ох, Ясноликая, ты уж давно не малыш… Постой! Что произошло? Я же вижу: ты не в себе.
— У меня больше нет своей Богини, — ответил он резко. — Мария продалась Ителю. Ингмар ее запрограммировал.
Хозяйка издала тихий стон, остановилась. Лоцман тоже остановился через десяток метров, повернул назад.
— И туннеля на Дархан нет. Похоже, Анна в таком упоении от всего, что в молодость ей больше неохота.
— Ты хотел на Дархан? — промолвила Хозяйка убито.
— Да. Ладно, придется лететь. — Лоцман вынул из нагрудного кармана вертолет связи, которым в прошлый раз снабдил его Шестнадцатый пилот, передвинул рычажок на брюшке. — Мир Поющего Замка. Лоцман Последнего Дарханца просит помощи, вызывает Шестнадцатого пилота. — Он отпустил модельку в небо.
Хозяйка проводила ее взглядом и придвинулась к Лоцману:
— Как же мы теперь будем?
— Я выпущу в Большой мир актеров с Дархана. Пусть они перепрограммируют Марию и отловят наших.
— А ты?
— А я буду принимать их в Замке. Толку от меня в Большом мире всё равно нет.
Лоцман вернулся во двор, прошелся по нему туда-обратно, поглядывая на небо. Звенел и посвистывал Поющий Замок, но пение его стало глуше.
Хозяйка сидела на нижней ступеньке главной лестницы, поставив босые ноги в траву. Бросив кружить по двору, Лоцман уселся с ней рядом:
— Извини, я не принес из Большого мира подарок. Там есть на что посмотреть, но я не нашел ничего, достойного тебя.
— А если твой Шестнадцатый не прилетит? — промолвила Хозяйка.
— Тогда будем обрабатывать Анну.
— Она не захочет помогать.
— Посмотрим.
— Увидишь. Она будет строить из себя дурочку, вопить от ужаса и хлопаться в обмороки, но ничего дельного от нее не дождешься.
— Я заставлю. — Лоцман сдвинул брови.
— Станешь пытать огнем?
— Когда другое не подействует, — ответил он сердито.
— О чем это вы сговариваетесь? — прозвучал близкий голос Анны.
Они обернулись. Богиня спускалась с четвертого этажа — однако в Замке, как обычно, всё было великолепно слышно.
— Господин Лоцман! Кто эта дама? — Хозяйка поднялась.
— Я ей сейчас глаза выцарапаю, — проговорила она громко, изображая непреклонную решимость.
— Что такое? — Анна прибавила ходу. — Господин Лоцман, я требую объяснений!
— Вот я сейчас объясню. — Хозяйка с грозным видом двинулась ей навстречу.
— Стой. Не надо.
Красавица взбегала по ступеням.
— Хозяйка! — Охранитель мира обнаружил, что его разбирает неудержимый смех. — Я прошу тебя!
Тут и Анна осознала угрозу, завизжала:
— Лоцман, помогите! — Она остановилась, не зная, куда податься: то ли бежать вверх, от Хозяйки, то ли прорываться вниз, под защиту охранителя мира.
Красавица добралась до Богини, встала перед ней — точь-в-точь разъяренная пантера. Недоставало хвоста, которым она хлестала бы себя по бокам. Лоцман мчался к ним, безуспешно пытаясь подавить смех; Замок грохотал раскатистым эхом.
— Не трожьте меня! — Анна прижалась к каменным перилам.
— Убирайся на Дархан! Слышишь? — Хозяйка вцепилась Богине в волосы и принялась трепать ее, восклицая: — На Дархан, на Дархан, на Дархан!
— Оттащите ее! — взмолилась Анна.
— Не подходи! — крикнула Хозяйка подбежавшему Лоцману. — Где твой Дархан?! Ищи дорогу! Пусть тебя защитит Ловец Таи! Где Дархан?!
Охранитель мира больше не смеялся. Анна пыталась отбиться, бестолково размахивала руками, всхлипывала:
— Отвяжись! Не знаю я! Я хочу домой…
— Оставь ее, — приказал Лоцман.
— Пусти-и! — завизжала Богиня — и вдруг скребнула пальцами по лицу Хозяйки, сорвала полумаску. — Пусти, проклятая! — вопила она, хотя красавица уже отскочила, закрыв лицо ладонями.
Лоцман отнял у Анны черный лоскуток и протянул Хозяйке:
— Возьми. — Анна скулила:
— Ни минуты здесь не останусь. Сейчас же домой…
— Я вас не отпущу, — жестко сказал охранитель мира. — Либо на Дархан, либо…
— Да что вы за люди безжалостные?! — возопила Богиня. — Вас двое — на меня одну! Я — женщина…
— Вот как ты заговорила? — Низко опустив голову, скрывая лицо, Хозяйка надела полумаску. — А когда Ингмар с Рафаэлем мучали твоих актрис?
— Это совеем другое! — возразила Богиня запальчиво. И осеклась. — Совсем… другое… — У нее мелькнула новая мысль. — Ну и уйду от вас на Дархан! Там хоть порядочные мужчины, которые не обижают женщин. Да, вот прямо сейчас и уйду. Раз есть Поющий Замок, то и Дархан должен быть рядом.
— Вот за этой горой, — подсказал Лоцман.
— Не указывайте мне! Сама знаю. — У Анны блеснули глаза. Она выпрямилась, вытянула шею, поднялась на цыпочки. С лица сбежала краска; бледная кожа натянулась на щеках, напряглась. Казалось, горы тянут ее к себе, выпивая из Богини жизнь. — Ах! — Она покачнулась и шлепнулась бы на ступеньку, не успей Лоцман ее поддержать.
— Есть, — сказала Хозяйка.
Лоцман всмотрелся в затянутую туманом дыру в каменной стене. Дыра была хорошо видна выше белой стены Замка.
— Это? — Анна удивленно заморгала. — Это дорога на Дархан?
— Да. Вы сами ее открыли. — Охранитель мира на радостях готов был принести извинения, что они обошлись с Богиней так круто.
— Это же чертовски высоко, — сообразила она. — Как хотите, но я туда не полезу. Господин Лоцман, я немедленно возвращаюсь домой.
— Я вас не отпускаю.
— Что-о?
— Я закрыла вход в твою комнату, — безразличным голосом сообщила Хозяйка. — Великая Богиня может попадать домой как хочет, но только не через твое зеркало. Пойдем.
— Не беспокойтесь, — сказал Лоцман Анне. — В сущности, мы люди незлые и вреда вам не причиним.
Она передернула плечами и с оскорбленным видом направилась вверх по лестнице. Охранитель мира и Хозяйка побежали вниз.
В кладовке при гараже Лоцман отыскал две длинные прочные веревки, однако подходящих крючьев не нашел.
— Сделай мне кошки, — попросил он Хозяйку. — Такие, чтоб я зацепил за край туннеля и не оборвался. С тремя крючьями.
— Может, еще подождем? Вдруг твой пилот прилетит.
— В Кинолетном война. — Сердце у него защемило. Жив ли Шестнадцатый? Был бы жив — давно бы прилетел.
— Я сделаю лестницу, — решила Хозяйка. — Надежную, не выдвижную.
— А я поволоку ее с собой? Спускаться ведь тоже придется.
— Без лестницы нельзя. Ты — дважды проданный, трижды — или сколько там? — умерший. А ну как оборвешься с веревками? Кто будет тебя воскрешать?
— Сделай, пожалуйста, крючья, — тихо попросил он, и она сотворила.
Две большие, устрашающего вида кошки легли у его ног.
— Спасибо. — Лоцман привязал к ним веревки.
«Я боюсь за тебя», — услышал он мысленное признание Хозяйки. А вслух она сказала:
— У тебя всё получится.
Он посмотрел на нее. Даже с полумаской было видно, как осунулось и подурнело Хозяйкино лицо. Она усмехнулась запекшимися губами, пояснила:
— Хозяйке не положено много творить. Это дело Лоцмана.
— Я больше не попрошу.
Встав на цыпочки, она поцеловала его в подбородок.
— Когда ты вернешься с Дархана, я сотворю такое…
— Когда наши актеры вернутся из Большого мира, мы с тобой учиним такое…
— Правильно-правильно. — Хозяйка улыбнулась и, прижав пальцы к шелку на лице, промокнула набежавшие слезы. — Обязательно учиним.
— Надо же еще узлы навязать! — спохватился Лоцман. Они уселись на пороге гаража и стали вязать узлы на веревках. Потом оказалось, что веревки стали коротки, и пришлось их связывать вместе.
— И то правда, — заметил Лоцман, стараясь не показать, как он досадует на проволочки, — зачем мне две?
— И я тоже дивлюсь, — подхватила Хозяйка. — Одной хватит…
— …Чтобы угробиться, — докончил охранитель мира. — Не болтай ерунды, милая. Теперь вот что: если мои дарханские орлы доставят кого-нибудь в Замок без меня, принимать будешь ты.
— А я сумею открыть границу?
— Н-не знаю… Ну, рано или поздно я сам появлюсь.
— Я буду ждать, — сказала Хозяйка печально.
Он наклонился и осторожно, не касаясь полумаски и волос, поцеловал ее запекшиеся губы.
— Я побежал.
Брошенная кошка дважды соскальзывала, но на третий раз зацепилась за край туннеля. С силой подергав конец веревки, Лоцман полез наверх. Рассудив, что упираться в стену подошвами не стоит — не ровен час, крючья сорвутся, — он подтягивался на руках, хватаясь за узлы. Захватить бы веревку ногами и опереться на узел, облегчить работу рукам, однако узлы были некрупные и ноги скользили. Запретив себе смотреть по сторонам и видеть что-нибудь, кроме очередного отрезка пути, не разрешая думать о высоте, на какую забрался, воспретив чувствовать боль в усталых кистях, он лез и лез, пока не увидел торчащий в пустоте свободный крюк зацепленной кошки.
От блеска металла на фоне синевато-серого камня внезапно стало страшно. Пол у туннеля гладкий, крючья скребут по нему, сдвигаясь к краю… Заткнись! — велел он себе. Всю дорогу карабкался — и ничего, а под конец перетрусил. А ну давай вверх.
— Алло.
— Господин Пауль Мейер? — раздался громкий уверенный голос. — Я звонил вам домой, мне дали этот номер. Вас беспокоят из Бритонвилля. Вы знаете меня под именем Вильгельма Шварцберга.
— Простите, я не Пауль.
— Вы секретарь? Хорошо. Будьте добры, передайте господину Мейеру: Вильгельм Шварцберг намерен подписать контракт на роман нового типа. Пора, знаете ли, сменить профиль, — добавил Шварцберг с неожиданным смущением.
Лоцман крепче сжал трубку:
— Вы отдаете себе отчет, сколько бед принесут эти книги нового типа?
— Каких таких бед?
— В вашем Бритонвилле, я вижу, ничего не известно. Мой вам совет: повремените с подписанием контракта. Тем более что господин Мейер сейчас не может вами заняться.
— А когда сможет?
— Дня через три-четыре.
— Ну, знаете ли! За четыре дня я могу передумать. — Судя по тону, Шварцберг был автор известный и цену себе знал.
— Передумаете — и ладно. Будьте здоровы. — Охранитель мира положил трубку на рычаг. Одного Лоцмана спас от продажи — хотя бы на время, а если повезет, то и навсегда.
Он только двинулся в кабинет, как телефон снова зазвонил.
— Алло.
— Пауль? Тебя и не узнать, приятель. Слушай, я тут пораскинул мозгами… Давай, что ли, и впрямь контракт подмахнем. Я тебе знатную книгу сбацаю.
— Пауля нет и не будет четыре дня. Если вас не затруднит, позвоните еще раз попозже.
Автор опешил:
— Эй, стой! А вы-то кто?
— Секретарь. Позвоните через четыре дня. — Третий звонок. Хоть от телефона не отходи. Что за половодье такое? Никак актеры их всех запрограммировали?
Лоцман отшил пятого автора, когда в гостиную вошел Итель. Его коротко стриженные волосы уже высохли после душа, но курчавая борода была влажной.
— Какого черта вы распоряжаетесь? Кто сказал, что меня не будет четыре дня?
Охранитель мира выдернул телефонный шнур из розетки. Итель сунул руки в карманы брюк и прислонился к стене.
— Я слушаю, господин Лоцман. — Глаза в сеточке морщин прищурились, в голосе прошелестела издевка. — Вы, кажется, хотели мне что-то объяснить?
— Господин Итель, я вам выставляю счет. Во-первых, Аннины актеры бродят по миру и калечат людей. Во-вторых, у завербованных вами авторов умирают Лоцманы. В-третьих, ваши авторы мучают своих персонажей и, соответственно, обрекают на муки актеров — живых людей иномирья. В-четвертых, из-за вас в Кинолетном городе началась война между солдатами и летчиками кино…
— Я ни хрена не разберу, что вы несете, — перебил издатель. — Я не знаю никакого Кинолетного города, не знаю ни летчиков, ни солдат. Я понятия не имею, что там у вас творится в иномирье, — и, поверьте, ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ. Меня, господин Лоцман, это не касается. Какого рожна вас принесло сюда сеять проблемы, когда у нас своих до черта? Мы здесь занимаемся бизнесом. Если на товар есть спрос, мы даем товар и честно получаем деньги. А на вас, господин Лоцман, спроса нет, учтите!
— Вы заблуждаетесь, — ответил охранитель мира. — И я найду способ это доказать. — Он прошел в кабинет, к высоченному зеркалу; в зеркале была видна его комната, залитая утренним солнцем. Лоцман открыл границу, намереваясь уйти.
Итель, не считая спор оконченным, тоже вошел в кабинет.
— Не грозите, милейший. Существуют реальности объективного мира, в которые вам необходимо вписаться. И не воображайте, будто…
Он не закончил мысль. В зеркале мелькнуло стремительное серебро, и из рамы высунулась остроконечная морда Змея. Угадавший его чувства Лоцман погладил Змея по голове, как верную собаку:
— Привет, дружище.
Итель попятился. Чешуйчатая морда потянулась за ним.
— Пошла вон, тварь!
Змей мордой ткнул издателя в живот, так что Итель крякнул и опрокинулся. Змей поглядел на него, с явным удовольствием оценивая результат, и пропал.
— Напрасно смеетесь. — Коротышка поднялся на ноги. Он был бледен и зол.
— Я не смеюсь. Мы еще побеседуем с вами, господин Итель. Будьте здоровы. — Лоцман ушел в Зазеркалье.
Анна в одиночестве пировала в столовой. На белоснежной скатерти искрился хрусталь, сияли серебряные приборы и расписанный золотом фарфор. В перламутровых вазах высились горы фруктов, в графинах светилось на солнце вино, а от изобилия блюд со снедью у Лоцмана зарябило в глазах. Не иначе как Хозяйка расстаралась для гостьи. «Хозяюшка!» — позвал он.
«Эта дрянь сейчас всё сожрет, — откликнулась красавица. — Садись скорей к столу».
— С добрым утром! — вскричала Анна. — Господин Лоцман, всё так замечательно! Я выспалась, как только в детстве бывало. А еда — м-м-м! Расчудесная.
«Ешь быстрей, — поторопила Хозяйка. — Она уже умяла лучший паштет и жареных рябчиков!»
Лоцман подсел к столу. Еда и впрямь была восхитительна. Однако Анна расселась на Эстеллином месте — за столом могли бы разместиться шестнадцать человек, а ее угораздило выбрать именно этот стул, — и было неприятно видеть Богиню на месте актрисы. Анна оживленно болтала, проворно работая ножом и вилкой.
— После завтрака прогуляюсь — и за работу. Глядишь, что-нибудь накропаю. Правда, я уж отвыкла пером по бумаге водить; ну да не беда.
— Что вы намерены писать? — забеспокоился Лоцман. Не наплодила бы Анна новых чудовищных миров, в развитие идей своего издателя.
— Пока не знаю, — призналась она простодушно. — Свежих задумок нет. Но я начну — а там соображу по ходу дела.
— Анна, — сурово сказал охранитель мира, — смотрите у меня. Станете сочинять ужасы и пытки — вам на голову рухнет потолок.
Как бы в подтверждение его слов, с простенка между окон отвалился изрядный кусок лепнины и грохнулся на паркет. Брызнули осколки.
— Ох! Ну, зачем вы так? — упрекнула Анна. — Я напишу что-нибудь любовное — не для Пауля, а для души.
«Хозяйка, это ты Замок рушишь?» — спросил Лоцман.
«Сам обваливается. И на границу мира посмотри».
Лоцман подошел к окну, сияющему мозаикой золотых и розовых стекол, поднял задвижку и открыл створку. Горы стояли едва ли не у стен Замка, белые башни рядом с темным камнем казались хрупкими и жалкими. Мир погибал — Богиня утратила к нему писательский интерес, и его больше ничто не поддерживало.
— Анна, я вас оставляю.
— До свидания, господин Лоцман. Желаю приятно провести время.
Даже не осведомилась, как обстоят дела в Большом мире и чем заняты ее сорвавшиеся с цепи актеры.
«Хозяюшка!» — позвал Лоцман, сбегая по ступенькам во внутренний двор.
Она выступила из кустов сирени. Платье только что сливалось с сочной зеленью — и вот красавица уже стоит рядом. Хозяйка улыбалась, глаза блестели из-под полумаски.
— Что случилось? — Ее улыбка погасла, едва Лоцман подошел ближе.
Он махнул рукой.
— Пройдись со мной до туннеля.
Хозяйка зашагала рядом. Они вышли за ворота Замка; Лоцман обвел взглядом темно-синюю, сереющую книзу каменную стену. Повернул направо, быстрым шагом двинулся, огибая Замок. Хозяйка бросилась за ним бегом.
— Малыш, что с тобой? Ох, Ясноликая, ты уж давно не малыш… Постой! Что произошло? Я же вижу: ты не в себе.
— У меня больше нет своей Богини, — ответил он резко. — Мария продалась Ителю. Ингмар ее запрограммировал.
Хозяйка издала тихий стон, остановилась. Лоцман тоже остановился через десяток метров, повернул назад.
— И туннеля на Дархан нет. Похоже, Анна в таком упоении от всего, что в молодость ей больше неохота.
— Ты хотел на Дархан? — промолвила Хозяйка убито.
— Да. Ладно, придется лететь. — Лоцман вынул из нагрудного кармана вертолет связи, которым в прошлый раз снабдил его Шестнадцатый пилот, передвинул рычажок на брюшке. — Мир Поющего Замка. Лоцман Последнего Дарханца просит помощи, вызывает Шестнадцатого пилота. — Он отпустил модельку в небо.
Хозяйка проводила ее взглядом и придвинулась к Лоцману:
— Как же мы теперь будем?
— Я выпущу в Большой мир актеров с Дархана. Пусть они перепрограммируют Марию и отловят наших.
— А ты?
— А я буду принимать их в Замке. Толку от меня в Большом мире всё равно нет.
Лоцман вернулся во двор, прошелся по нему туда-обратно, поглядывая на небо. Звенел и посвистывал Поющий Замок, но пение его стало глуше.
Хозяйка сидела на нижней ступеньке главной лестницы, поставив босые ноги в траву. Бросив кружить по двору, Лоцман уселся с ней рядом:
— Извини, я не принес из Большого мира подарок. Там есть на что посмотреть, но я не нашел ничего, достойного тебя.
— А если твой Шестнадцатый не прилетит? — промолвила Хозяйка.
— Тогда будем обрабатывать Анну.
— Она не захочет помогать.
— Посмотрим.
— Увидишь. Она будет строить из себя дурочку, вопить от ужаса и хлопаться в обмороки, но ничего дельного от нее не дождешься.
— Я заставлю. — Лоцман сдвинул брови.
— Станешь пытать огнем?
— Когда другое не подействует, — ответил он сердито.
— О чем это вы сговариваетесь? — прозвучал близкий голос Анны.
Они обернулись. Богиня спускалась с четвертого этажа — однако в Замке, как обычно, всё было великолепно слышно.
— Господин Лоцман! Кто эта дама? — Хозяйка поднялась.
— Я ей сейчас глаза выцарапаю, — проговорила она громко, изображая непреклонную решимость.
— Что такое? — Анна прибавила ходу. — Господин Лоцман, я требую объяснений!
— Вот я сейчас объясню. — Хозяйка с грозным видом двинулась ей навстречу.
— Стой. Не надо.
Красавица взбегала по ступеням.
— Хозяйка! — Охранитель мира обнаружил, что его разбирает неудержимый смех. — Я прошу тебя!
Тут и Анна осознала угрозу, завизжала:
— Лоцман, помогите! — Она остановилась, не зная, куда податься: то ли бежать вверх, от Хозяйки, то ли прорываться вниз, под защиту охранителя мира.
Красавица добралась до Богини, встала перед ней — точь-в-точь разъяренная пантера. Недоставало хвоста, которым она хлестала бы себя по бокам. Лоцман мчался к ним, безуспешно пытаясь подавить смех; Замок грохотал раскатистым эхом.
— Не трожьте меня! — Анна прижалась к каменным перилам.
— Убирайся на Дархан! Слышишь? — Хозяйка вцепилась Богине в волосы и принялась трепать ее, восклицая: — На Дархан, на Дархан, на Дархан!
— Оттащите ее! — взмолилась Анна.
— Не подходи! — крикнула Хозяйка подбежавшему Лоцману. — Где твой Дархан?! Ищи дорогу! Пусть тебя защитит Ловец Таи! Где Дархан?!
Охранитель мира больше не смеялся. Анна пыталась отбиться, бестолково размахивала руками, всхлипывала:
— Отвяжись! Не знаю я! Я хочу домой…
— Оставь ее, — приказал Лоцман.
— Пусти-и! — завизжала Богиня — и вдруг скребнула пальцами по лицу Хозяйки, сорвала полумаску. — Пусти, проклятая! — вопила она, хотя красавица уже отскочила, закрыв лицо ладонями.
Лоцман отнял у Анны черный лоскуток и протянул Хозяйке:
— Возьми. — Анна скулила:
— Ни минуты здесь не останусь. Сейчас же домой…
— Я вас не отпущу, — жестко сказал охранитель мира. — Либо на Дархан, либо…
— Да что вы за люди безжалостные?! — возопила Богиня. — Вас двое — на меня одну! Я — женщина…
— Вот как ты заговорила? — Низко опустив голову, скрывая лицо, Хозяйка надела полумаску. — А когда Ингмар с Рафаэлем мучали твоих актрис?
— Это совеем другое! — возразила Богиня запальчиво. И осеклась. — Совсем… другое… — У нее мелькнула новая мысль. — Ну и уйду от вас на Дархан! Там хоть порядочные мужчины, которые не обижают женщин. Да, вот прямо сейчас и уйду. Раз есть Поющий Замок, то и Дархан должен быть рядом.
— Вот за этой горой, — подсказал Лоцман.
— Не указывайте мне! Сама знаю. — У Анны блеснули глаза. Она выпрямилась, вытянула шею, поднялась на цыпочки. С лица сбежала краска; бледная кожа натянулась на щеках, напряглась. Казалось, горы тянут ее к себе, выпивая из Богини жизнь. — Ах! — Она покачнулась и шлепнулась бы на ступеньку, не успей Лоцман ее поддержать.
— Есть, — сказала Хозяйка.
Лоцман всмотрелся в затянутую туманом дыру в каменной стене. Дыра была хорошо видна выше белой стены Замка.
— Это? — Анна удивленно заморгала. — Это дорога на Дархан?
— Да. Вы сами ее открыли. — Охранитель мира на радостях готов был принести извинения, что они обошлись с Богиней так круто.
— Это же чертовски высоко, — сообразила она. — Как хотите, но я туда не полезу. Господин Лоцман, я немедленно возвращаюсь домой.
— Я вас не отпускаю.
— Что-о?
— Я закрыла вход в твою комнату, — безразличным голосом сообщила Хозяйка. — Великая Богиня может попадать домой как хочет, но только не через твое зеркало. Пойдем.
— Не беспокойтесь, — сказал Лоцман Анне. — В сущности, мы люди незлые и вреда вам не причиним.
Она передернула плечами и с оскорбленным видом направилась вверх по лестнице. Охранитель мира и Хозяйка побежали вниз.
В кладовке при гараже Лоцман отыскал две длинные прочные веревки, однако подходящих крючьев не нашел.
— Сделай мне кошки, — попросил он Хозяйку. — Такие, чтоб я зацепил за край туннеля и не оборвался. С тремя крючьями.
— Может, еще подождем? Вдруг твой пилот прилетит.
— В Кинолетном война. — Сердце у него защемило. Жив ли Шестнадцатый? Был бы жив — давно бы прилетел.
— Я сделаю лестницу, — решила Хозяйка. — Надежную, не выдвижную.
— А я поволоку ее с собой? Спускаться ведь тоже придется.
— Без лестницы нельзя. Ты — дважды проданный, трижды — или сколько там? — умерший. А ну как оборвешься с веревками? Кто будет тебя воскрешать?
— Сделай, пожалуйста, крючья, — тихо попросил он, и она сотворила.
Две большие, устрашающего вида кошки легли у его ног.
— Спасибо. — Лоцман привязал к ним веревки.
«Я боюсь за тебя», — услышал он мысленное признание Хозяйки. А вслух она сказала:
— У тебя всё получится.
Он посмотрел на нее. Даже с полумаской было видно, как осунулось и подурнело Хозяйкино лицо. Она усмехнулась запекшимися губами, пояснила:
— Хозяйке не положено много творить. Это дело Лоцмана.
— Я больше не попрошу.
Встав на цыпочки, она поцеловала его в подбородок.
— Когда ты вернешься с Дархана, я сотворю такое…
— Когда наши актеры вернутся из Большого мира, мы с тобой учиним такое…
— Правильно-правильно. — Хозяйка улыбнулась и, прижав пальцы к шелку на лице, промокнула набежавшие слезы. — Обязательно учиним.
— Надо же еще узлы навязать! — спохватился Лоцман. Они уселись на пороге гаража и стали вязать узлы на веревках. Потом оказалось, что веревки стали коротки, и пришлось их связывать вместе.
— И то правда, — заметил Лоцман, стараясь не показать, как он досадует на проволочки, — зачем мне две?
— И я тоже дивлюсь, — подхватила Хозяйка. — Одной хватит…
— …Чтобы угробиться, — докончил охранитель мира. — Не болтай ерунды, милая. Теперь вот что: если мои дарханские орлы доставят кого-нибудь в Замок без меня, принимать будешь ты.
— А я сумею открыть границу?
— Н-не знаю… Ну, рано или поздно я сам появлюсь.
— Я буду ждать, — сказала Хозяйка печально.
Он наклонился и осторожно, не касаясь полумаски и волос, поцеловал ее запекшиеся губы.
— Я побежал.
Брошенная кошка дважды соскальзывала, но на третий раз зацепилась за край туннеля. С силой подергав конец веревки, Лоцман полез наверх. Рассудив, что упираться в стену подошвами не стоит — не ровен час, крючья сорвутся, — он подтягивался на руках, хватаясь за узлы. Захватить бы веревку ногами и опереться на узел, облегчить работу рукам, однако узлы были некрупные и ноги скользили. Запретив себе смотреть по сторонам и видеть что-нибудь, кроме очередного отрезка пути, не разрешая думать о высоте, на какую забрался, воспретив чувствовать боль в усталых кистях, он лез и лез, пока не увидел торчащий в пустоте свободный крюк зацепленной кошки.
От блеска металла на фоне синевато-серого камня внезапно стало страшно. Пол у туннеля гладкий, крючья скребут по нему, сдвигаясь к краю… Заткнись! — велел он себе. Всю дорогу карабкался — и ничего, а под конец перетрусил. А ну давай вверх.