Страница:
— Ну что, друзья, поработаем? — появился перед узниками Вадим Семенович.
Он курил длинную тонкую сигарету, поблескивали стекла очков, шляпа была надвинута почти на глаза.
В руке Вадим Семенович держал пластиковый стакан с горячим ароматным кофе. Запах кофе будоражил и возбуждал аппетит.
— Хорошее я придумал занятие? — негромко принялся рассуждать Чурбаков. — Вот вы все были богатыми, грабили народ. Грабили русский народ, правду я говорю?
— Правду, правду, — послышались голоса узников.
Они уже знали, на все вопросы надо отвечать. А если ответ не последует, это будет расценено как саботаж, как сопротивление, и к несговорчивому будут применены соответствующие меры, то есть его будут бить, обливать холодной водой, а самое главное, не дадут хлеба.
Хлеб здесь, в подземных лагерях, был на вес золота.
За кусок хлеба здесь можно было отдать сто долларов, двести, а иногда даже тысячу. Если человека не кормить неделю, то за кусок хлеба он отдаст все — золото, драгоценности, машину, квартиру, дачу, даже если эта дача или особняк находятся где-нибудь на Кипре, Канарах или Мальте. В общем, кусок хлеба был в цене.
— Говорите, я придумал правильно? — рассуждал Чурбаков, затягиваясь сигаретой. — И я думаю, что действия мои верны. Знаете лозунг «Грабь награбленное»? Вот я и граблю, вот вам и отливаются горькими слезами наворованные у народа денежки.
Бабек бы мрачен. Он стоял, опустив голову, его толстые губы шевелились, посылая беззвучные проклятия на голову бывшего генерал-лейтенанта Чурбакова. Комбат стоял рядом с Бабеком. Он специально стал в шаге от него.
— Послушай, — прошептал Комбат, — я здесь от Бахрушина. Надеюсь, вы знаете этого человека? Он послал меня найти вас.
Глаза Жака Бабека вспыхнули, руки дернулись. Он предполагал услышать все что угодно, но подобного явно не ожидал.
— От Бахрушина? — прошептал француз.
— Да, от него. Не паникуй, все будет хорошо. Как-нибудь выберемся.
— Да, да… — забормотал Жак Бабек.
Это не ускользнуло от цепкого взгляда Вадима Семеновича Чурбакова.
— О чем разговорчики в строю, господа бизнесмены?
А, это новенький?
— Так точно, — крикнул Комбат.
— Вот, Рублев, ты уже начал играть по нашим правилам. Еще пару-тройку дней и я займусь тобой основательно.
— Так точно!
— Вот и хорошо.
Словно букашка была на месте Бориса Рублева, а не человек — таким тоном бросил фразу Чурбаков. А затем на каблуках развернулся и медленно направился в комнату, где был накрыт стол, где стоял телефон.
— Ведите их, — уже из двери крикнул Чурбаков, — и пусть сделают все как положено. Чем меньше будет ходов, ведущих в это помещение, тем будет лучше.
— Правильно, Вадим Семенович, — сказал Бородин. — Правда, тут, чтобы заложить все ходы.
— Все не надо. Если кто и побежит туда, то обязательно нарвется на мины и останется без ноги иди без головы.
Борис Рублев стал в пару с Жаком Бабеком.
Они поднимали каменные блоки, несли их и складывали, как стену. Все остальные узники занимались тем же. В общем работа кипела.
Охранники расхаживали с автоматами и с дубинками в руках, готовые в любой момент применить оружие.
Они не кричали на заключенных, а лишь иногда били по ногам или рукам, поторапливая или указывая, что надо делать в данный момент. Работа двигалась, хотя блоки приходилось таскать на довольно-таки большое расстояние — метров на восемьдесят.
Комбат оглядывался по сторонам, прикидывая, изучая расположение коридоров.
— Куда ведет этот ход? — спросил он у Жака Бабека.
Тот пожал плечами, затем принюхался.
— Может быть, на воздух. Оттуда тянет.
— Да я и сам слышу, что может быть наружу.
Но там может быть штольня наверх, по ней не выберешься.
Жак Бабек согласно закивал головой.
— Кто эти остальные?
— Они уже не люди, — сказал француз, — из них уже вышибли все, остались последние капли. Скоро у них ничего не останется и тогда, как я понимаю…
Комбат кивнул:
— Да, тогда их в расход.
— Послушайте, господин Рублев, — зашептал Жак Бабек с невероятным акцентом, он явно волновался. — Скажите, а господин Бахрушин знает, что мы здесь?
— Боюсь, нет, — спокойно ответил Комбат.
— Как нет?
— Меня взяли таким же способом, как и вас, и затащили сюда без сознания. Но мой приятель, наверное, спасся и скорее всего, он уже сообщил Бахрушину о моей пропаже. Так что, наверное, нас ищут.
— Ищут, ищут… Нас здесь никогда не найдут! Никогда! Мы же почти на том свете.
— Похоже, — пробормотал Рублев, — но и из того света можно выбраться. Главное, постараться и не отчаиваться.
— Эй, хорош базарить! — послышался окрик охранника. — Ты меня понял, новенький? — он подбежал к Рублеву и наотмашь ударил его дубинкой по спине.
Борис Рублев скрипнул зубами, но даже не вскрикнул.
— Так тебе мало? Ты, наверное, не понял что тебе было сказано, урод долбанный? — и дубинка, со свистом разрезав воздух, трижды обрушилась на спину Рублева.
— Ничего, ничего, — скрежетнул зубами Комбат, — терпи, терпи Рублев, ты и не такое можешь вытерпеть.
Потом отыграешься, а сейчас держись, не заводись.
"Конечно, ты бы мог одним ударом укокошить этого урода. Резко развернуться и ногой, пяткой в солнечное сплетение — так, как это умеешь делать только ты.
Или схватить за горло, пальцы у тебя крепкие, и задушить. Но это не выход. Мало того, что ты должен спастись сам, ты еще должен вытащить отсюда француза.
Ведь именно за этим послал тебя Бахрушин".
Работа была тяжелая, но комбату не привыкать.
А вот Жак Бабек уже покачивался от усталости, его ноги подгибались, хлюпая по воде. Чего-чего, а воды здесь хватало. Вдобавок ко всему сильно болела спина, по которой охранник заехал дубинкой.
«Ничего, ничего, сука, я еще отыграюсь. Ты у меня еще запоешь!» — зло думал Комбат.
Он успел переговорить с Гетманом и тот ему сообщил о количестве охраны.
— Их здесь десять-двенадцать человек. Меняются раз в сутки. А после того как погиб Сэм, охрана меняется каждые двенадцать часов. И именно по охране можно определять день сейчас или ночь.
В принципе на каждого узника приходилось по охраннику. Еще двое, как успели выяснить заключенные, охраняли вход. Они находились где-то в начале длинного коридора, в начале штольни. А вот сам Чурбаков вместе с Бородиным появлялись лишь на время допросов или если что-то случалось. Время от времени они исчезали, иногда даже на неделю, и тогда в подземной тюрьме было затишье. Кончались пытки, допросы.
«Значит, человек двенадцать, — прикинул Комбат. — Все они вооружены пистолетами, дубинками, автоматами. Кое у кого на поясе Комбат видел и гранаты. — Ничего, ничего, и не из таких передряг выбирался. И отсюда выберусь и с вами, мерзавцами, поквитаюсь за все».
Еще у одного заключенного — торговца лесом — поднимая тяжелую плиту, Комбат спросил:
— Слушай, может быть, ты знаешь куда ведет этот коридор?
— На тот свет, — пробормотал заключенный. — Все коридоры ведут в мир иной.
— Не паникуй, — прошептал Комбат, — выберемся, если все будем держаться друг друга. А если вот так, как ты, то тогда нам… — и Комбат выругался.
— Держись вместе или поодиночке, все равно каюк, все равно кранты.
— Ты опять болтаешь? — послышался злой окрик охранника.
— Да это я так, попросил поддержать. А то плита отдавила бы ноги и мне, и ему, — принялся объяснять Комбат.
— Ладно, смотри мне, а то взгрею.
— Пошел ты… — прошептал Рублев.
Плит для того, чтобы заложить тоннель до самого верха не хватило. И поэтому пришлось оставить работу недоделанной. Всех заключенных рассовали по клеткам, дали каждому по полбуханки хлеба и по полбанки тушенки. Тушенка была елкая, невкусная. Но здесь даже черствый заплесневевший хлеб казался сладким.
Поэтому Комбат ел жадно, яростно жевал челюстями.
Болела спина, болели руки. Но Комбат был привычен к этому.
«Интересно, когда нас снова поведут достраивать эту стену? Может, тогда можно будет попробовать грохнуть одного охранника, схватить автомат или пистолет, юркнуть в ту дыру под самым бетонным сводом и побежать по темному гулкому коридору по колено в воде туда, в густую темноту. Скорее всего, там где-то есть выход и я смогу выбраться. А если они за мной бросятся в погоню, мало им не покажется. Стреляю я лучше их» — в этом Борис Рублев был убежден.
— Ничего, ничего, — жуя елкое мясо, бормотал он, — вы у меня попляшете, сукины дети!
Возможность совершить побег представилась.
Часа через три Борода с куском ржавой трубы в руках прошел возле клеток, гремя по решеткам.
— Эй, козлы-бизнесмены, подъем! Поспали, отдохнули, пожрали, а теперь пора за работу. Из дальнего тоннеля, из развороченной стены будете брать камни и через час должны заложить этот проход до потолка!
Все охранники явно чего-то опасались. И поэтому проходы, ведущие в то помещение, где стояли клетки, тщательно закладывались камнем и наверное, если бы был бетон, то заливали бы бетоном.
— Выходи, стройся! — сказал Борода, поочередно открывая замки на клетках.
Когда узники выстроились в кривую шеренгу возле клеток, охранники, с хохотом поигрывая дубинками, троих направили в дальний тоннель, который был глухим тупиком, чтобы те выковыривали ломами камень со стен, четверо таскали эти камни к стене, а остальные ее закладывали.
Комбат опять стал 6 пару с Жаком Бабеком.
— Послушай, я сейчас попытаюсь убежать.
Француз не сразу понял о чем говорит Рублев.
Но в конце концов до него дошло.
— Как убежать? Куда?
— Туда, в ту дырку, — показал вверх Борис.
— — А как ты до нее доберешься?
— Ну, как доберусь." Когда здесь натаскают много камней, по ним я заскочу туда.
— А я? — прошептал Жак Бабек.
— За тобой я приду позже.
— А если… — и француз показал на камни, давая этим понять, что Комбата просто-напросто могут замуровать в том тоннеле, через который он собирается бежать.
— Все может быть, — сказал Рублев, — но что-то надо делать. И другого выхода я не вижу.
— Так как же я? — опять повторил Жак Бабек, обливаясь потом, таща тяжеленную каменную плиту.
Но уходить в лабиринты вот так, с пустыми руками, естественно, Комбат не хотел. И он решил, что хоть одного охранника он грохнет, возьмет на себя.
Когда у трехметровой стены образовалась довольно-таки большая, метра на полтора куча камня и до бетонного свода оставался метр, Рублев принялся корчиться так, словно бы ему на ногу упал камень. Охранник подошел посмотреть.
— Что такое? — он стоял от Комбата метрах в трех. — Чего корчишься, чего кочевряжишься? — грозно крикнул он на заключенного.
— Нога.., нога… Кость, наверное, раздробил.
Охранник подошел еще на пару шагов и наклонился чуть-чуть вниз полюбопытствовать на самом ли деле размозжена кость и сломана нога, как это утверждает заключенный. И в это время та нога, о которой Комбат говорил, взлетела в воздух. Удар был настолько сильный, резкий и неожиданный, что охранник взмахнул руками, роняя автомат. Заключенным, стоящим вблизи, даже показалось, что они слышат хруст разбитой и сломанной челюсти. А Рублев только это было и нужно. Он схватил автомат, выпавший из рук охранника, с двумя связанными рожками — так, как это делают террористы, и партизаны, да и солдаты регулярной армии.
Но кроме того, что Комбат успел схватить автомат, он еще выдернул нож, рукоятку которого он давным-давно заприметил, она торчала из голенища сапога.
С ножом и автоматом Рублев, как рысь, метнулся на кучу камня, а затем взлетел на стену и перевалился, буквально обрушился в гулкую темноту.
— Бля! Бля! — раздался резкий вопль другого охранника, который даже не успел среагировать.
Охранник передернул затвор автомата, бросился к камням, отбрасывая в стороны заключенных, ударив Бабека прикладом в грудь. Француз скорчился и упал лицом вниз.
А Комбат уже бежал по гулкому тоннелю. В ногах плескалась вода.
— Гранату туда кидай! Гранату, придурок! — послышался крик Бородина.
Но Комбат был уже слишком далеко. Он знал маршрут, ведь он его наметил. В стенах были небольшие ниши глубиной в полметра. И в одну из этих ниш вжался Борис Рублев, переводя дыхание и передергивая затвор автомата.
— Ну, суки, теперь вы у меня попляшете! Пусть только сунется кто-нибудь!
В это время раздался жуткий грохот взорванной гранаты.
— О, бля, — пробурчал Комбат, прекрасно понимая, что гранатой его не достать.
Он решил не тратить патроны по пустякам.
«Ничего, ты сейчас появишься».
— Наверное, ему кранты, — сказал охранник виноватым голосом.
— Это тебе сейчас будут кранты, — послышался окрик Бородина.
Комбат стоял в нише со взведенным автоматом. До той стены, от которой он убежал, было шагов тридцать.
Комбат понимал, сейчас там появится голова охранника.
Он прижал приклад к плечу.
«Ну, давай же, давай, чего медлишь, урод долбаный!»
Над неровной стеной появилась голова, она виднелась расплывчатым силуэтом и была похожа на верхнюю часть мишени.
— Ну, держись, — Комбат мягко нажал на рифленое железо курка.
Короткая очередь. Три пули. Две из них угодили в цель. Одна вошла в глаз охраннику, а другая в плечо.
Он упал со стены, как мешок с дерьмом. Густая липкая кровь потекла на белый известняк.
— Ну вот, один ноль, — пробормотал Комбат, — И главное, что один ноль в мою пользу.
— Гранаты! Гранаты туда! — закричал Бородин и сам сорвал с пояса одного из охранников гранату, выдернул чеку и, подбежав к стене, бросил ее в тоннель.
Но Рублев это просчитал. Он находился уже далеко и даже если бы Бородин был спортсменом, то навряд ли он смог бы добросить гранату до Комбата.
— Да ладно, оставьте его в покое, — раздался злой крик Чурбакова, — этот тоннель заминирован. Этот урод сейчас взорвется. Ну, если не сейчас, то минут через двадцать-тридцать. В общем, ему не жить. Закладывайте стену, скорее закладывайте! А-ну, скорее за работу!
Уже стоя по колено в воде, Комбат понял кого же ему так сильно напоминал Вадим Семенович Чурбаков.
Шляпа, очки, одутловатое лицо… Да, он напоминал ему Лаврентия Берию. Именно его, этого жуткого садиста, который, прикрываясь гнусной коммунистической идеологией, беспощадно уничтожал людей.
— Я и до тебя доберусь и тебе кранты!
Комбат понимал, что, скорее всего, тоннель заминирован. Не имея ни спичек, ни зажигалки, ни фонарика он ощупью двинулся в кромешную тьму, ощупывая каждый сантиметр пути, боясь, что может зацепиться за проволоку растяжки и тогда от него останутся лишь клочья. А что хуже всего, так это то, что ему может оторвать ноги и тогда он, обрубок, ничего не сможет сделать, будет медленно, истекая кровью, сдыхать здесь, в воде, проклиная все на свете.
"Да, я в такие тяжелые передряги еще не попадал.
Ведь там, в хранилище спирта, я знал все ходы и выходы".
Глава 18
Он курил длинную тонкую сигарету, поблескивали стекла очков, шляпа была надвинута почти на глаза.
В руке Вадим Семенович держал пластиковый стакан с горячим ароматным кофе. Запах кофе будоражил и возбуждал аппетит.
— Хорошее я придумал занятие? — негромко принялся рассуждать Чурбаков. — Вот вы все были богатыми, грабили народ. Грабили русский народ, правду я говорю?
— Правду, правду, — послышались голоса узников.
Они уже знали, на все вопросы надо отвечать. А если ответ не последует, это будет расценено как саботаж, как сопротивление, и к несговорчивому будут применены соответствующие меры, то есть его будут бить, обливать холодной водой, а самое главное, не дадут хлеба.
Хлеб здесь, в подземных лагерях, был на вес золота.
За кусок хлеба здесь можно было отдать сто долларов, двести, а иногда даже тысячу. Если человека не кормить неделю, то за кусок хлеба он отдаст все — золото, драгоценности, машину, квартиру, дачу, даже если эта дача или особняк находятся где-нибудь на Кипре, Канарах или Мальте. В общем, кусок хлеба был в цене.
— Говорите, я придумал правильно? — рассуждал Чурбаков, затягиваясь сигаретой. — И я думаю, что действия мои верны. Знаете лозунг «Грабь награбленное»? Вот я и граблю, вот вам и отливаются горькими слезами наворованные у народа денежки.
Бабек бы мрачен. Он стоял, опустив голову, его толстые губы шевелились, посылая беззвучные проклятия на голову бывшего генерал-лейтенанта Чурбакова. Комбат стоял рядом с Бабеком. Он специально стал в шаге от него.
— Послушай, — прошептал Комбат, — я здесь от Бахрушина. Надеюсь, вы знаете этого человека? Он послал меня найти вас.
Глаза Жака Бабека вспыхнули, руки дернулись. Он предполагал услышать все что угодно, но подобного явно не ожидал.
— От Бахрушина? — прошептал француз.
— Да, от него. Не паникуй, все будет хорошо. Как-нибудь выберемся.
— Да, да… — забормотал Жак Бабек.
Это не ускользнуло от цепкого взгляда Вадима Семеновича Чурбакова.
— О чем разговорчики в строю, господа бизнесмены?
А, это новенький?
— Так точно, — крикнул Комбат.
— Вот, Рублев, ты уже начал играть по нашим правилам. Еще пару-тройку дней и я займусь тобой основательно.
— Так точно!
— Вот и хорошо.
Словно букашка была на месте Бориса Рублева, а не человек — таким тоном бросил фразу Чурбаков. А затем на каблуках развернулся и медленно направился в комнату, где был накрыт стол, где стоял телефон.
— Ведите их, — уже из двери крикнул Чурбаков, — и пусть сделают все как положено. Чем меньше будет ходов, ведущих в это помещение, тем будет лучше.
— Правильно, Вадим Семенович, — сказал Бородин. — Правда, тут, чтобы заложить все ходы.
— Все не надо. Если кто и побежит туда, то обязательно нарвется на мины и останется без ноги иди без головы.
Борис Рублев стал в пару с Жаком Бабеком.
Они поднимали каменные блоки, несли их и складывали, как стену. Все остальные узники занимались тем же. В общем работа кипела.
Охранники расхаживали с автоматами и с дубинками в руках, готовые в любой момент применить оружие.
Они не кричали на заключенных, а лишь иногда били по ногам или рукам, поторапливая или указывая, что надо делать в данный момент. Работа двигалась, хотя блоки приходилось таскать на довольно-таки большое расстояние — метров на восемьдесят.
Комбат оглядывался по сторонам, прикидывая, изучая расположение коридоров.
— Куда ведет этот ход? — спросил он у Жака Бабека.
Тот пожал плечами, затем принюхался.
— Может быть, на воздух. Оттуда тянет.
— Да я и сам слышу, что может быть наружу.
Но там может быть штольня наверх, по ней не выберешься.
Жак Бабек согласно закивал головой.
— Кто эти остальные?
— Они уже не люди, — сказал француз, — из них уже вышибли все, остались последние капли. Скоро у них ничего не останется и тогда, как я понимаю…
Комбат кивнул:
— Да, тогда их в расход.
— Послушайте, господин Рублев, — зашептал Жак Бабек с невероятным акцентом, он явно волновался. — Скажите, а господин Бахрушин знает, что мы здесь?
— Боюсь, нет, — спокойно ответил Комбат.
— Как нет?
— Меня взяли таким же способом, как и вас, и затащили сюда без сознания. Но мой приятель, наверное, спасся и скорее всего, он уже сообщил Бахрушину о моей пропаже. Так что, наверное, нас ищут.
— Ищут, ищут… Нас здесь никогда не найдут! Никогда! Мы же почти на том свете.
— Похоже, — пробормотал Рублев, — но и из того света можно выбраться. Главное, постараться и не отчаиваться.
— Эй, хорош базарить! — послышался окрик охранника. — Ты меня понял, новенький? — он подбежал к Рублеву и наотмашь ударил его дубинкой по спине.
Борис Рублев скрипнул зубами, но даже не вскрикнул.
— Так тебе мало? Ты, наверное, не понял что тебе было сказано, урод долбанный? — и дубинка, со свистом разрезав воздух, трижды обрушилась на спину Рублева.
— Ничего, ничего, — скрежетнул зубами Комбат, — терпи, терпи Рублев, ты и не такое можешь вытерпеть.
Потом отыграешься, а сейчас держись, не заводись.
"Конечно, ты бы мог одним ударом укокошить этого урода. Резко развернуться и ногой, пяткой в солнечное сплетение — так, как это умеешь делать только ты.
Или схватить за горло, пальцы у тебя крепкие, и задушить. Но это не выход. Мало того, что ты должен спастись сам, ты еще должен вытащить отсюда француза.
Ведь именно за этим послал тебя Бахрушин".
Работа была тяжелая, но комбату не привыкать.
А вот Жак Бабек уже покачивался от усталости, его ноги подгибались, хлюпая по воде. Чего-чего, а воды здесь хватало. Вдобавок ко всему сильно болела спина, по которой охранник заехал дубинкой.
«Ничего, ничего, сука, я еще отыграюсь. Ты у меня еще запоешь!» — зло думал Комбат.
Он успел переговорить с Гетманом и тот ему сообщил о количестве охраны.
— Их здесь десять-двенадцать человек. Меняются раз в сутки. А после того как погиб Сэм, охрана меняется каждые двенадцать часов. И именно по охране можно определять день сейчас или ночь.
В принципе на каждого узника приходилось по охраннику. Еще двое, как успели выяснить заключенные, охраняли вход. Они находились где-то в начале длинного коридора, в начале штольни. А вот сам Чурбаков вместе с Бородиным появлялись лишь на время допросов или если что-то случалось. Время от времени они исчезали, иногда даже на неделю, и тогда в подземной тюрьме было затишье. Кончались пытки, допросы.
«Значит, человек двенадцать, — прикинул Комбат. — Все они вооружены пистолетами, дубинками, автоматами. Кое у кого на поясе Комбат видел и гранаты. — Ничего, ничего, и не из таких передряг выбирался. И отсюда выберусь и с вами, мерзавцами, поквитаюсь за все».
Еще у одного заключенного — торговца лесом — поднимая тяжелую плиту, Комбат спросил:
— Слушай, может быть, ты знаешь куда ведет этот коридор?
— На тот свет, — пробормотал заключенный. — Все коридоры ведут в мир иной.
— Не паникуй, — прошептал Комбат, — выберемся, если все будем держаться друг друга. А если вот так, как ты, то тогда нам… — и Комбат выругался.
— Держись вместе или поодиночке, все равно каюк, все равно кранты.
— Ты опять болтаешь? — послышался злой окрик охранника.
— Да это я так, попросил поддержать. А то плита отдавила бы ноги и мне, и ему, — принялся объяснять Комбат.
— Ладно, смотри мне, а то взгрею.
— Пошел ты… — прошептал Рублев.
Плит для того, чтобы заложить тоннель до самого верха не хватило. И поэтому пришлось оставить работу недоделанной. Всех заключенных рассовали по клеткам, дали каждому по полбуханки хлеба и по полбанки тушенки. Тушенка была елкая, невкусная. Но здесь даже черствый заплесневевший хлеб казался сладким.
Поэтому Комбат ел жадно, яростно жевал челюстями.
Болела спина, болели руки. Но Комбат был привычен к этому.
«Интересно, когда нас снова поведут достраивать эту стену? Может, тогда можно будет попробовать грохнуть одного охранника, схватить автомат или пистолет, юркнуть в ту дыру под самым бетонным сводом и побежать по темному гулкому коридору по колено в воде туда, в густую темноту. Скорее всего, там где-то есть выход и я смогу выбраться. А если они за мной бросятся в погоню, мало им не покажется. Стреляю я лучше их» — в этом Борис Рублев был убежден.
— Ничего, ничего, — жуя елкое мясо, бормотал он, — вы у меня попляшете, сукины дети!
Возможность совершить побег представилась.
Часа через три Борода с куском ржавой трубы в руках прошел возле клеток, гремя по решеткам.
— Эй, козлы-бизнесмены, подъем! Поспали, отдохнули, пожрали, а теперь пора за работу. Из дальнего тоннеля, из развороченной стены будете брать камни и через час должны заложить этот проход до потолка!
Все охранники явно чего-то опасались. И поэтому проходы, ведущие в то помещение, где стояли клетки, тщательно закладывались камнем и наверное, если бы был бетон, то заливали бы бетоном.
— Выходи, стройся! — сказал Борода, поочередно открывая замки на клетках.
Когда узники выстроились в кривую шеренгу возле клеток, охранники, с хохотом поигрывая дубинками, троих направили в дальний тоннель, который был глухим тупиком, чтобы те выковыривали ломами камень со стен, четверо таскали эти камни к стене, а остальные ее закладывали.
Комбат опять стал 6 пару с Жаком Бабеком.
— Послушай, я сейчас попытаюсь убежать.
Француз не сразу понял о чем говорит Рублев.
Но в конце концов до него дошло.
— Как убежать? Куда?
— Туда, в ту дырку, — показал вверх Борис.
— — А как ты до нее доберешься?
— Ну, как доберусь." Когда здесь натаскают много камней, по ним я заскочу туда.
— А я? — прошептал Жак Бабек.
— За тобой я приду позже.
— А если… — и француз показал на камни, давая этим понять, что Комбата просто-напросто могут замуровать в том тоннеле, через который он собирается бежать.
— Все может быть, — сказал Рублев, — но что-то надо делать. И другого выхода я не вижу.
— Так как же я? — опять повторил Жак Бабек, обливаясь потом, таща тяжеленную каменную плиту.
Но уходить в лабиринты вот так, с пустыми руками, естественно, Комбат не хотел. И он решил, что хоть одного охранника он грохнет, возьмет на себя.
Когда у трехметровой стены образовалась довольно-таки большая, метра на полтора куча камня и до бетонного свода оставался метр, Рублев принялся корчиться так, словно бы ему на ногу упал камень. Охранник подошел посмотреть.
— Что такое? — он стоял от Комбата метрах в трех. — Чего корчишься, чего кочевряжишься? — грозно крикнул он на заключенного.
— Нога.., нога… Кость, наверное, раздробил.
Охранник подошел еще на пару шагов и наклонился чуть-чуть вниз полюбопытствовать на самом ли деле размозжена кость и сломана нога, как это утверждает заключенный. И в это время та нога, о которой Комбат говорил, взлетела в воздух. Удар был настолько сильный, резкий и неожиданный, что охранник взмахнул руками, роняя автомат. Заключенным, стоящим вблизи, даже показалось, что они слышат хруст разбитой и сломанной челюсти. А Рублев только это было и нужно. Он схватил автомат, выпавший из рук охранника, с двумя связанными рожками — так, как это делают террористы, и партизаны, да и солдаты регулярной армии.
Но кроме того, что Комбат успел схватить автомат, он еще выдернул нож, рукоятку которого он давным-давно заприметил, она торчала из голенища сапога.
С ножом и автоматом Рублев, как рысь, метнулся на кучу камня, а затем взлетел на стену и перевалился, буквально обрушился в гулкую темноту.
— Бля! Бля! — раздался резкий вопль другого охранника, который даже не успел среагировать.
Охранник передернул затвор автомата, бросился к камням, отбрасывая в стороны заключенных, ударив Бабека прикладом в грудь. Француз скорчился и упал лицом вниз.
А Комбат уже бежал по гулкому тоннелю. В ногах плескалась вода.
— Гранату туда кидай! Гранату, придурок! — послышался крик Бородина.
Но Комбат был уже слишком далеко. Он знал маршрут, ведь он его наметил. В стенах были небольшие ниши глубиной в полметра. И в одну из этих ниш вжался Борис Рублев, переводя дыхание и передергивая затвор автомата.
— Ну, суки, теперь вы у меня попляшете! Пусть только сунется кто-нибудь!
В это время раздался жуткий грохот взорванной гранаты.
— О, бля, — пробурчал Комбат, прекрасно понимая, что гранатой его не достать.
Он решил не тратить патроны по пустякам.
«Ничего, ты сейчас появишься».
— Наверное, ему кранты, — сказал охранник виноватым голосом.
— Это тебе сейчас будут кранты, — послышался окрик Бородина.
Комбат стоял в нише со взведенным автоматом. До той стены, от которой он убежал, было шагов тридцать.
Комбат понимал, сейчас там появится голова охранника.
Он прижал приклад к плечу.
«Ну, давай же, давай, чего медлишь, урод долбаный!»
Над неровной стеной появилась голова, она виднелась расплывчатым силуэтом и была похожа на верхнюю часть мишени.
— Ну, держись, — Комбат мягко нажал на рифленое железо курка.
Короткая очередь. Три пули. Две из них угодили в цель. Одна вошла в глаз охраннику, а другая в плечо.
Он упал со стены, как мешок с дерьмом. Густая липкая кровь потекла на белый известняк.
— Ну вот, один ноль, — пробормотал Комбат, — И главное, что один ноль в мою пользу.
— Гранаты! Гранаты туда! — закричал Бородин и сам сорвал с пояса одного из охранников гранату, выдернул чеку и, подбежав к стене, бросил ее в тоннель.
Но Рублев это просчитал. Он находился уже далеко и даже если бы Бородин был спортсменом, то навряд ли он смог бы добросить гранату до Комбата.
— Да ладно, оставьте его в покое, — раздался злой крик Чурбакова, — этот тоннель заминирован. Этот урод сейчас взорвется. Ну, если не сейчас, то минут через двадцать-тридцать. В общем, ему не жить. Закладывайте стену, скорее закладывайте! А-ну, скорее за работу!
Уже стоя по колено в воде, Комбат понял кого же ему так сильно напоминал Вадим Семенович Чурбаков.
Шляпа, очки, одутловатое лицо… Да, он напоминал ему Лаврентия Берию. Именно его, этого жуткого садиста, который, прикрываясь гнусной коммунистической идеологией, беспощадно уничтожал людей.
— Я и до тебя доберусь и тебе кранты!
Комбат понимал, что, скорее всего, тоннель заминирован. Не имея ни спичек, ни зажигалки, ни фонарика он ощупью двинулся в кромешную тьму, ощупывая каждый сантиметр пути, боясь, что может зацепиться за проволоку растяжки и тогда от него останутся лишь клочья. А что хуже всего, так это то, что ему может оторвать ноги и тогда он, обрубок, ничего не сможет сделать, будет медленно, истекая кровью, сдыхать здесь, в воде, проклиная все на свете.
"Да, я в такие тяжелые передряги еще не попадал.
Ведь там, в хранилище спирта, я знал все ходы и выходы".
Глава 18
Грязный обтрепанный бродяга появился на Калининградском вокзале на рассвете — как раз в то время, когда все пассажиры в залах ожидания находились в странном оцепенении. В ближайшие полчаса никаких поездов не было. Поэтому кто-то дремал, кто-то спал, кто-то пил кофе или чай из термоса, ожидая, когда раздастся громкий, искаженный динамиком голос и будет объявлена посадка, будет сказано на какой перрон прибывает поезд и с какого перрона отходит. В общем, вокзал находился в оцепенении.
Бродяга выглядел ужасно — так, словно бы его только что извлекли из мусорного контейнера, хотя никаких ошметков и никакого мусора на нем не висело. Но вся его одежда, когда-то, наверное, выглядевшая респектабельно, превратилась в грязные лохмотья, болтающиеся на худом изможденном теле. Руки были черны, пальцы распухли, красные глаза слезились, часто моргали. Пегая, слипшаяся бороденка, длинные, давным-давно нечесанные волосы были жирны и напоминали сосульки на мусорном баке.
Бродяга испуганно озирался и едва волочил ноги. Казалось, крикни кто-нибудь «Стой!», и он тут же бросится наутек, если, конечно, найдет в себе силы на быстрые движения. Но никто на бродягу не обратил никакого внимания. Он вошел в помещение вокзала, испуганно озираясь по сторонам. Не было ни милиции, ни каких других стражей порядка. А вообще людей в форме этот бродяга боялся панически. И если бы вдруг ему на глаза попался солдат, то, скорее всего, этот бродяга быстро-быстро заморгал бы глазами, начал пятится и побежал.
Но вместо милиционеров или солдат он увидел двух полных женщин, судя по всему, собравшихся в дальнюю дорогу. Женщины сидели в зале ожидания рядом с большими чемоданами.
— Смотри-ка, какой бомж, Мария! — сказала одна женщина другой, кивнув головой в сторону бродяги.
Тот словно почувствовал, что говорят о нем, сразу как-то подобрался, затем выпятил грудь колесом, несколько раз цокнул языком и приблизившись к женщинам шага на четыре, принялся хлопать в ладоши и танцевать.
— Что это с ним, Мария? — спросила женщина, которая была полнее своей подруги или родственницы.
— Да пьяный, наверное, еще с вечера, — ответила вторая.
— Да нет, на пьяного он не похож. А может, из сумасшедшего дома убежал?
Женщины в это время как раз завтракали. Они разливали по пластиковым стаканам крепкий черный кофе из большого пестрого китайского термоса. На лавке была разложена снедь — бутерброды, вареные яйца, помидоры, огурец и порезанный хлеб.
Увидев еду, бродяга буквально затрясся. Его глаза часто-часто захлопали, а губы расползлись в немного дикой улыбке, показывая почерневшие зубы. Затем мужчина присел на корточки, широко открыл рот и указательным пальцем правой руки стал тыкать себя вначале в живот, а затем в открытый рот.
— Гам! Гам! Гам! — выкрикивал он, почти на коленях придвигаясь к лавке и не сводя глаз с еды.
— Мария, слушай, он, наверное, голодный. Может, дадим ему чего-нибудь? Видишь, тетка всего много дала.
— Давай поделимся.
— Эй, иди сюда, — сказала та женщина, что была полнее, протягивая бутерброд.
Мужчина схватил его двумя руками, затрясся и принялся жадно запихивать в рот, глотая, почти не разжевывая.
— Послушай, давай ему дадим два яйца, а? Все равно я их не буду есть.
— Если хочешь — дай, — сказала Мария.
Женщины дали бродяге два яйца.
Он схватил их, сунул в карманы пиджака и принялся танцевать, вращаясь на месте.
— Во дает, — сказала женщина, — как настоящий артист!
— На артиста вообще-то он мало похож, — сказала ее подруга, — он больше похож на сумасшедшего.
А бродяга старался изо всех сил.
— Гам! Гам! Спасибо! — выкрикивал он. — Гам, гам!
Спасибо! — повторяя эти нехитрые слова, он хлопал в ладоши, бил себя по животу и притопывал ногами в порванных башмаках, когда-то дорогих и элегантных.
— Ладно, иди, иди отсюда! — махнула на него женщина рукой — так, как отмахиваются от назойливых насекомых. — Я кому сказала пошел отсюда! Не мешай людям завтракать. Получил свое и иди.
— Спасибо, спасибо, начальники, — затараторил быстро-быстро бродяга, низко, в пояс кланяясь.
— Во дает! — еще раз повторила женщина. — Я кому сказала, пошел отсюда!
Бродяга попятился, а затем смешно семеня ногами, направился в другой зал ожидания.
— Слышишь, Мария, — разбивая яйцо о яйцо, сказала полная женщина, — а этот бомж очень похож на священника, которого лишили сана.
— Тоже мне придумаешь, Валентина! Какой он священник?
— А ты видела, как он кланялся? Я еще подумала вот-вот креститься начнет и молитву читать будет.
— Не выдумывай, лучше ешь. Скоро поезд подадут и уедем.
— Ну да ладно, бог с ним, — проговорила Мария, ища глазами и не находя исчезнувшего бродягу, так похожего на священника.
А тот, испуганно озираясь, выбрался на перрон, где стояли вагоны, где сновали проводники.
Три проводника поезда Калининград-Москва покуривали прямо у вагонов, ожидая, когда подадут локомотив. Бродяга посмотрел на стеклянный, закопченный потолок, повертел головой.
— И куда это милиция смотрит? — обратился один из проводников к своим напарникам. — Шляются здесь всякие… Залезет такой в вагон, наволочки, полотенца украдет, стаканы…
— Да уж, точно.
И тут откуда не возьмись, словно бы выросли из-под земли, появились двое дюжих милиционеров. Бродяга, увидев их, стремглав бросился наутек, но не рассчитал, зацепился за телегу с чемоданами, упал на асфальт, покатился. Милиционеры бросились вдогонку и оказались половчее бродяги. Они завернули ему руки за спину.
— Кто такой? Почему убегаешь? — грозно сказал сержант, глядя в мигающие глаза.
— Я… Я человек! — визгливым голосом крикнул он и принялся кланяться.
— Э, это ты чего? Брось! Откуда ты здесь взялся?
Милиционеры знали всех бомжей в округе. Этот был для них абсолютно незнаком.
— Я из Москвы.
— Откуда? Откуда?
— Я из Москвы.
— Ах, ты, бомж, еще басни рассказываешь! — закричал сержант, помахивая дубинкой.
Бродяга и так панически боялся людей в форме, а тут еще, увидев резиновую палку, рухнул на колени, закрыл голову руками.
— Не бейте, не бейте, я все скажу! Я все отдам, все подпишу, только не бейте! Только не лупите по пяткам, я все скажу!
— Да никто тебя пока не бьет, придурок! Чего орешь? — милиционеры и сами испугались такого истошного и неожиданного вопля.
— Я все скажу, все подпишу! Мой номер факса"
— Какой факс? Что он бормочет?
— Да черт его знает! — сказал милиционер помоложе. — Про какие-то факсы басни рассказывает, а от самого смердит, как из канализации. Ты откуда взялся?
— Оттуда, оттуда, — неопределенно замахал руками вначале показывая на выход из вокзала, затем на поезда.
— Ну-ка, пошли в участок. Там посадим в камеру и поговорим.
— Не хочу в камеру! Не надо в камеру! Клетка, железа боюсь… Гам! Гам! — бродяга вытащил из кармана вареное яйцо и как будто это было что-то бесценное, как будто это было яйцо, сделанное самим Фаберже из чистого золота, украшенное бриллиантами, протянул на дрожащей ладони милиционерам. — Вот, возьмите™ Гам! Гам! Только не бейте! Я все скажу.
— Скажешь, скажешь, — бормотал пожилой милиционер, он был явно озадачен таким поведением бомжа. — Ладно, бить тебя не будем. Только веди себя смирно и не бегай. Пойдем в участок, там все расскажешь.
— Не пойду! Не хочу! Господи, помилуй, — закричал бродяга. — Комбат! Комбат! Он вам покажет!
— Какой комбат? Что ты городишь?
— Комбат! Комбат, наш друг. Он большой, большой мужик, Комбат. Вот такой! — и бродяга развел грязные ладони в стороны, а затем поднял вверх и даже привстал на цыпочки. — Вот такой большой и очень сильный, Комбат. Никого не боится! — а затем захохотал, как безумный. — Комбат в клетке, Комбат в клетке. Гетман в клетке и Попович в клетке. Господа начальники, господа хорошие, Комбат в клетке, в железной клетке…
— Послушай, да он сумасшедший! — сказал милиционер помоложе и встряхнул бродягу за плечи. — Что ты мелешь, сумасшедший? Про какого комбата ты городишь?
— Комбат большой, Комбат хороший. Он нас спасет, спасет…
— Ладно, давай его выведем отсюда и пускай валит куда хочет.
— Да нет, надо завести его в участок, разобраться, выяснить. Документ есть у тебя? — уже почти ласковым голосом спросил сержант.
— Документ? Нет документов, нет. Без бумажки я букашка, а с бумажкой — человек.
— Он что, точно псих?
— Может и псих. Там разберемся.
Таким образом один из заключенных — тот, которого звали Попович, чудом спасшийся из подземного концлагеря, был задержан на железнодорожном вокзале города Калининграда сержантом Ивановым и младшим сержантом Сидорчуком. Эти два милиционера и доставили бродягу в отделение, которое размещалось на том же вокзале.
Там же Поповича, сидящего в углу камеры на корточках, прижавшись спиной к шершавому бетону, и нашел Андрей Подберезский с полковником Бахрушиным и капитаном Альтовым. Именно от Поповича они и услышали о большом-большом Комбате, сидящем в железной клетке. Но где находится клетка и где Комбат обезумевший Попович толком объяснить не мог. Единственное, чего от него смогли добиться, так это то, что клетка находится где-то глубоко под землей.
— Да, в общем-то этого и следовало ожидать, — сказал Бахрушин фразу, смысла которой Подберезский понять не мог.
За те дни, что полковник ГРУ Бахрушин и капитан Альтов находились в Калининграде, они объехали все окрестности вместе с сотрудниками ФСБ и ГРУ, а также с сотрудниками МВД в поисках того пансионата, куда были привезены Комбат и Андрей Подберезский. Но хотя Калининградская область на карте выглядит маленькой, объехать и осмотреть ее за такой короткий срок чрезвычайно сложно. Поэтому поиски не увенчались успехом.
— Ничего, Комбат, ничего, Борис Иванович, держись! Я тебя найду, я тебя не брошу, — как пономарь, повторял про себя одну и ту же фразу Андрей Подберезский.
Но полковник Бахрушин был угрюм, сосредоточен, постоянно морщил лоб и нещадно курил одну сигарету за другой. Капитан Альтов то исчезал на пару часов, то вдруг неожиданно появлялся и принимался высказывать своему шефу всевозможные версии. Бахрушин внимательно слушал, стряхивал пепел с сигареты, недовольно морщил лоб, кривил тонкие губы и нервно протирал стекла очков.
Бродяга выглядел ужасно — так, словно бы его только что извлекли из мусорного контейнера, хотя никаких ошметков и никакого мусора на нем не висело. Но вся его одежда, когда-то, наверное, выглядевшая респектабельно, превратилась в грязные лохмотья, болтающиеся на худом изможденном теле. Руки были черны, пальцы распухли, красные глаза слезились, часто моргали. Пегая, слипшаяся бороденка, длинные, давным-давно нечесанные волосы были жирны и напоминали сосульки на мусорном баке.
Бродяга испуганно озирался и едва волочил ноги. Казалось, крикни кто-нибудь «Стой!», и он тут же бросится наутек, если, конечно, найдет в себе силы на быстрые движения. Но никто на бродягу не обратил никакого внимания. Он вошел в помещение вокзала, испуганно озираясь по сторонам. Не было ни милиции, ни каких других стражей порядка. А вообще людей в форме этот бродяга боялся панически. И если бы вдруг ему на глаза попался солдат, то, скорее всего, этот бродяга быстро-быстро заморгал бы глазами, начал пятится и побежал.
Но вместо милиционеров или солдат он увидел двух полных женщин, судя по всему, собравшихся в дальнюю дорогу. Женщины сидели в зале ожидания рядом с большими чемоданами.
— Смотри-ка, какой бомж, Мария! — сказала одна женщина другой, кивнув головой в сторону бродяги.
Тот словно почувствовал, что говорят о нем, сразу как-то подобрался, затем выпятил грудь колесом, несколько раз цокнул языком и приблизившись к женщинам шага на четыре, принялся хлопать в ладоши и танцевать.
— Что это с ним, Мария? — спросила женщина, которая была полнее своей подруги или родственницы.
— Да пьяный, наверное, еще с вечера, — ответила вторая.
— Да нет, на пьяного он не похож. А может, из сумасшедшего дома убежал?
Женщины в это время как раз завтракали. Они разливали по пластиковым стаканам крепкий черный кофе из большого пестрого китайского термоса. На лавке была разложена снедь — бутерброды, вареные яйца, помидоры, огурец и порезанный хлеб.
Увидев еду, бродяга буквально затрясся. Его глаза часто-часто захлопали, а губы расползлись в немного дикой улыбке, показывая почерневшие зубы. Затем мужчина присел на корточки, широко открыл рот и указательным пальцем правой руки стал тыкать себя вначале в живот, а затем в открытый рот.
— Гам! Гам! Гам! — выкрикивал он, почти на коленях придвигаясь к лавке и не сводя глаз с еды.
— Мария, слушай, он, наверное, голодный. Может, дадим ему чего-нибудь? Видишь, тетка всего много дала.
— Давай поделимся.
— Эй, иди сюда, — сказала та женщина, что была полнее, протягивая бутерброд.
Мужчина схватил его двумя руками, затрясся и принялся жадно запихивать в рот, глотая, почти не разжевывая.
— Послушай, давай ему дадим два яйца, а? Все равно я их не буду есть.
— Если хочешь — дай, — сказала Мария.
Женщины дали бродяге два яйца.
Он схватил их, сунул в карманы пиджака и принялся танцевать, вращаясь на месте.
— Во дает, — сказала женщина, — как настоящий артист!
— На артиста вообще-то он мало похож, — сказала ее подруга, — он больше похож на сумасшедшего.
А бродяга старался изо всех сил.
— Гам! Гам! Спасибо! — выкрикивал он. — Гам, гам!
Спасибо! — повторяя эти нехитрые слова, он хлопал в ладоши, бил себя по животу и притопывал ногами в порванных башмаках, когда-то дорогих и элегантных.
— Ладно, иди, иди отсюда! — махнула на него женщина рукой — так, как отмахиваются от назойливых насекомых. — Я кому сказала пошел отсюда! Не мешай людям завтракать. Получил свое и иди.
— Спасибо, спасибо, начальники, — затараторил быстро-быстро бродяга, низко, в пояс кланяясь.
— Во дает! — еще раз повторила женщина. — Я кому сказала, пошел отсюда!
Бродяга попятился, а затем смешно семеня ногами, направился в другой зал ожидания.
— Слышишь, Мария, — разбивая яйцо о яйцо, сказала полная женщина, — а этот бомж очень похож на священника, которого лишили сана.
— Тоже мне придумаешь, Валентина! Какой он священник?
— А ты видела, как он кланялся? Я еще подумала вот-вот креститься начнет и молитву читать будет.
— Не выдумывай, лучше ешь. Скоро поезд подадут и уедем.
— Ну да ладно, бог с ним, — проговорила Мария, ища глазами и не находя исчезнувшего бродягу, так похожего на священника.
А тот, испуганно озираясь, выбрался на перрон, где стояли вагоны, где сновали проводники.
Три проводника поезда Калининград-Москва покуривали прямо у вагонов, ожидая, когда подадут локомотив. Бродяга посмотрел на стеклянный, закопченный потолок, повертел головой.
— И куда это милиция смотрит? — обратился один из проводников к своим напарникам. — Шляются здесь всякие… Залезет такой в вагон, наволочки, полотенца украдет, стаканы…
— Да уж, точно.
И тут откуда не возьмись, словно бы выросли из-под земли, появились двое дюжих милиционеров. Бродяга, увидев их, стремглав бросился наутек, но не рассчитал, зацепился за телегу с чемоданами, упал на асфальт, покатился. Милиционеры бросились вдогонку и оказались половчее бродяги. Они завернули ему руки за спину.
— Кто такой? Почему убегаешь? — грозно сказал сержант, глядя в мигающие глаза.
— Я… Я человек! — визгливым голосом крикнул он и принялся кланяться.
— Э, это ты чего? Брось! Откуда ты здесь взялся?
Милиционеры знали всех бомжей в округе. Этот был для них абсолютно незнаком.
— Я из Москвы.
— Откуда? Откуда?
— Я из Москвы.
— Ах, ты, бомж, еще басни рассказываешь! — закричал сержант, помахивая дубинкой.
Бродяга и так панически боялся людей в форме, а тут еще, увидев резиновую палку, рухнул на колени, закрыл голову руками.
— Не бейте, не бейте, я все скажу! Я все отдам, все подпишу, только не бейте! Только не лупите по пяткам, я все скажу!
— Да никто тебя пока не бьет, придурок! Чего орешь? — милиционеры и сами испугались такого истошного и неожиданного вопля.
— Я все скажу, все подпишу! Мой номер факса"
— Какой факс? Что он бормочет?
— Да черт его знает! — сказал милиционер помоложе. — Про какие-то факсы басни рассказывает, а от самого смердит, как из канализации. Ты откуда взялся?
— Оттуда, оттуда, — неопределенно замахал руками вначале показывая на выход из вокзала, затем на поезда.
— Ну-ка, пошли в участок. Там посадим в камеру и поговорим.
— Не хочу в камеру! Не надо в камеру! Клетка, железа боюсь… Гам! Гам! — бродяга вытащил из кармана вареное яйцо и как будто это было что-то бесценное, как будто это было яйцо, сделанное самим Фаберже из чистого золота, украшенное бриллиантами, протянул на дрожащей ладони милиционерам. — Вот, возьмите™ Гам! Гам! Только не бейте! Я все скажу.
— Скажешь, скажешь, — бормотал пожилой милиционер, он был явно озадачен таким поведением бомжа. — Ладно, бить тебя не будем. Только веди себя смирно и не бегай. Пойдем в участок, там все расскажешь.
— Не пойду! Не хочу! Господи, помилуй, — закричал бродяга. — Комбат! Комбат! Он вам покажет!
— Какой комбат? Что ты городишь?
— Комбат! Комбат, наш друг. Он большой, большой мужик, Комбат. Вот такой! — и бродяга развел грязные ладони в стороны, а затем поднял вверх и даже привстал на цыпочки. — Вот такой большой и очень сильный, Комбат. Никого не боится! — а затем захохотал, как безумный. — Комбат в клетке, Комбат в клетке. Гетман в клетке и Попович в клетке. Господа начальники, господа хорошие, Комбат в клетке, в железной клетке…
— Послушай, да он сумасшедший! — сказал милиционер помоложе и встряхнул бродягу за плечи. — Что ты мелешь, сумасшедший? Про какого комбата ты городишь?
— Комбат большой, Комбат хороший. Он нас спасет, спасет…
— Ладно, давай его выведем отсюда и пускай валит куда хочет.
— Да нет, надо завести его в участок, разобраться, выяснить. Документ есть у тебя? — уже почти ласковым голосом спросил сержант.
— Документ? Нет документов, нет. Без бумажки я букашка, а с бумажкой — человек.
— Он что, точно псих?
— Может и псих. Там разберемся.
Таким образом один из заключенных — тот, которого звали Попович, чудом спасшийся из подземного концлагеря, был задержан на железнодорожном вокзале города Калининграда сержантом Ивановым и младшим сержантом Сидорчуком. Эти два милиционера и доставили бродягу в отделение, которое размещалось на том же вокзале.
Там же Поповича, сидящего в углу камеры на корточках, прижавшись спиной к шершавому бетону, и нашел Андрей Подберезский с полковником Бахрушиным и капитаном Альтовым. Именно от Поповича они и услышали о большом-большом Комбате, сидящем в железной клетке. Но где находится клетка и где Комбат обезумевший Попович толком объяснить не мог. Единственное, чего от него смогли добиться, так это то, что клетка находится где-то глубоко под землей.
— Да, в общем-то этого и следовало ожидать, — сказал Бахрушин фразу, смысла которой Подберезский понять не мог.
За те дни, что полковник ГРУ Бахрушин и капитан Альтов находились в Калининграде, они объехали все окрестности вместе с сотрудниками ФСБ и ГРУ, а также с сотрудниками МВД в поисках того пансионата, куда были привезены Комбат и Андрей Подберезский. Но хотя Калининградская область на карте выглядит маленькой, объехать и осмотреть ее за такой короткий срок чрезвычайно сложно. Поэтому поиски не увенчались успехом.
— Ничего, Комбат, ничего, Борис Иванович, держись! Я тебя найду, я тебя не брошу, — как пономарь, повторял про себя одну и ту же фразу Андрей Подберезский.
Но полковник Бахрушин был угрюм, сосредоточен, постоянно морщил лоб и нещадно курил одну сигарету за другой. Капитан Альтов то исчезал на пару часов, то вдруг неожиданно появлялся и принимался высказывать своему шефу всевозможные версии. Бахрушин внимательно слушал, стряхивал пепел с сигареты, недовольно морщил лоб, кривил тонкие губы и нервно протирал стекла очков.