Страница:
— Ваши для меня слишком слабые, я привык к крепким.
Глеб вернулся в купе и тут же открыл сумку Макса. Все отснятые кассеты Фурье прихватил с собой в бар. В сумке же лежали чистые, еще не распечатанные. Глеб сам видел, как на «Славянском базаре» Макс подписывал отснятые кассеты. В вещах ничего подозрительного не нашел, ни пистолета, ни компрометирующих документов. Картина, упакованная в глянцевый плакат с суперкроссвордом и перевязанная мохнатой пеньковой веревкой, стояла на полке.
Глеб развязал узел, снял обертку. Теперь он мог внимательнее рассмотреть картину. Женщина на полотне улыбалась, ей улыбнулся и Глеб. Он ловко отогнул гвозди и вынул полотно из рамы. По краям оно оказалось записано темперной краской.
«Странно. Раньше полотно было записано, и недавно темперу смыли.»
Даже по жалким остаткам живописи было видно: сделана она была в стиле соцреализма. Наверху просматривался кусок кумачового лозунга и самые верхушки написанных охрой букв, по которым нетрудно было восстановить и всю надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Поскольку Сиверова интересовала не живопись, а то, использовал ли Фурье картину в качестве тайника, он вновь завернул полотно в плакат и перевязал поверху бечевкой. С сигаретной пачкой в руке Глеб вернулся в бар.
Макс делал вид, что тянет всю ту же самую рюмку коньяка. Рюмка, конечно, осталась прежней, но коньяк был налит повторно. Алкоголь хорошо снимает стресс, а Максу не хотелось показывать свою слабость. Свою работу Сиверов выполнил и поэтому тоже мог позволить себе выпить.
Выпить, в понимании Глеба, означало граммов двести-двести пятьдесят, так, чтобы алкоголь пошел в радость. Он, конечно, мог выпить и больше, но в крайних случаях, когда требовалось подпоить собеседника. В ответственных ситуациях Сиверов практически не пьянел.
Француз захмелел быстро, как бывает со всяким, кто получит временную передышку, а потом дорывается до спиртного. Когда Глеб завел его в купе, Макс сразу же рухнул на полку, пробормотал пару фраз по-французски и заснул.
«Я мог бы посмотреть его вещи и теперь, зря старался — улыбнулся Глеб, — лучше всего сейчас отдохнуть, я заслужил отдых.»
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
Глеб вернулся в купе и тут же открыл сумку Макса. Все отснятые кассеты Фурье прихватил с собой в бар. В сумке же лежали чистые, еще не распечатанные. Глеб сам видел, как на «Славянском базаре» Макс подписывал отснятые кассеты. В вещах ничего подозрительного не нашел, ни пистолета, ни компрометирующих документов. Картина, упакованная в глянцевый плакат с суперкроссвордом и перевязанная мохнатой пеньковой веревкой, стояла на полке.
Глеб развязал узел, снял обертку. Теперь он мог внимательнее рассмотреть картину. Женщина на полотне улыбалась, ей улыбнулся и Глеб. Он ловко отогнул гвозди и вынул полотно из рамы. По краям оно оказалось записано темперной краской.
«Странно. Раньше полотно было записано, и недавно темперу смыли.»
Даже по жалким остаткам живописи было видно: сделана она была в стиле соцреализма. Наверху просматривался кусок кумачового лозунга и самые верхушки написанных охрой букв, по которым нетрудно было восстановить и всю надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Поскольку Сиверова интересовала не живопись, а то, использовал ли Фурье картину в качестве тайника, он вновь завернул полотно в плакат и перевязал поверху бечевкой. С сигаретной пачкой в руке Глеб вернулся в бар.
Макс делал вид, что тянет всю ту же самую рюмку коньяка. Рюмка, конечно, осталась прежней, но коньяк был налит повторно. Алкоголь хорошо снимает стресс, а Максу не хотелось показывать свою слабость. Свою работу Сиверов выполнил и поэтому тоже мог позволить себе выпить.
Выпить, в понимании Глеба, означало граммов двести-двести пятьдесят, так, чтобы алкоголь пошел в радость. Он, конечно, мог выпить и больше, но в крайних случаях, когда требовалось подпоить собеседника. В ответственных ситуациях Сиверов практически не пьянел.
Француз захмелел быстро, как бывает со всяким, кто получит временную передышку, а потом дорывается до спиртного. Когда Глеб завел его в купе, Макс сразу же рухнул на полку, пробормотал пару фраз по-французски и заснул.
«Я мог бы посмотреть его вещи и теперь, зря старался — улыбнулся Глеб, — лучше всего сейчас отдохнуть, я заслужил отдых.»
ГЛАВА 8
Серей Петрович Максимов, или попросту Серж, своей жизнью был доволен вполне. Четыре года он уже официально работал оператором французской государственной телекомпании ТМ-6 в России. Гонораров и зарплаты ему вполне хватало на женщин, выпивку, путешествия и на то, чтобы ко всему этому снимать неплохую трехкомнатную квартиру в районе Садового кольца, в пятиэтажном кирпичном доме.
Сергей ждал гостя, своего старого знакомого французского журналиста Макса Фурье, который обещал быть во второй половине дня. Тот позвонил ему ночью со «Славянского базара» из Витебска, нес какую-то околесину, просил никому не говорить о его приезде. Сергей мало что понял, кроме того, что Фурье приедет.
С утра Сергей съездил на рынок, затем в супермаркет. Вернулся домой с двумя огромными сумками еды и сразу же принялся распихивать все по холодильнику: мясо, фрукты, овощи, бутылки с алкоголем. Максу Фурье он был обязан многим, а самое главное, работой. Это не без его помощи он устроился на довольно-таки хорошо оплачиваемую работу в московское представительство французского телеканала.
Когда он закончил с продуктами, то тут же принялся за уборку. Квартира в последнее время была сильно захламлена: журналы, книги, фотографии, почтовые конверты, банки из-под пива, пустые бутылки — в общем, самый что ни на есть настоящий гадюшник. Сергей работал быстро. Он был в шортах, в майке, босиком, в целлофановые пакеты запихивал мусор, журналы без системы складывал на стеллажи. На всю квартиру гремела музыка, Сергей дымил сигаретой, иногда пепел падал на паркет, но Серж не обращал на это никакого внимания. Он знал, что после того, как все будет запихано в пакеты, которых в прихожей становилось все больше и больше, он пройдется по полу пылесосом, затем протрет паркет влажной тряпкой, сядет в машину, съездит в прачечную, заберет чистое белье, и будет в его квартире полный порядок.
Но всякая работа требует определенных усилий. Когда весь хлам был рассован по пакетам, а пакеты вынесены во двор, Сергей понял: убирать дальше он не в состоянии, силы иссякли. Да и не любил он, как и большинство мужчин, заниматься женской работой.
— Значит, так, — сказал сам себе оператор, садясь в глубокое кресло и забрасывая ногу за ногу. — Убрать хорошо я не смогу, а времени до приезда Макса осталось ровно шесть часов. Он будет в Москве ровно в четыре. Сделаем вот что, — и Серж схватил трубку радиотелефона.
Быстро по памяти набрал номер.
— Клавдию Николаевну можно?
— …
— Здравствуйте, Клава, — когда Серж услышал знакомый голос, его губы растянулись в улыбке — Клава, родная, мне нужна твоя помощь. Надеюсь, ты не откажешься заработать немного денег?
— …
— Нет? Я так и знал. Прекрасно! Прекрасно! — мягким баритоном говорил оператор в трубку. — Тогда подъезжай, времени у тебя в обрез. Хочешь, возьми кого-нибудь еще себе в помощь.
— …
— Возьмешь дочку? Что ж, прекрасно, приезжай с дочкой. Мне вот что надо… Хотя нет, давай по-другому: ты приезжай, я тебя жду, — Сергей отключил телефон и бросил его в кресло, стоящее напротив него. Он налил себе в стакан минералку, жадно выпил.
«Клавдия с дочкой будут через полчаса, вот они-то все и сделают: окна помоют, постель перестелют, протрут пыль, пол и даже приготовят обед. О чем еще можно мечтать? Мог ли я себе позволить такую жизнь лет пять тому назад? Нет, конечно же. И это благодаря Максу, благодаря ему.»
Макс был «голубым», но Сергея это абсолютно не волновало, он не был во вкусе своего французского приятеля. У того имелись свои пристрастия: он любил молодых парней и с ними развлекался, хотя в Париже у него была жена и трое детей.
«И как это он умудряется, — иногда думал Сергей, — жить с женой, делать ей детей, да еще ко всему этому успевает гулять на стороне с молодыми арабами?»
А почему с арабами, этому было самое банальное объяснение: арабы стоили намного дешевле.
«Пусть поживет несколько дней у меня. Хотя какого черта он будет жить у меня? Он состоятельный человек и может позволить себе снять номер в гостинице. Что-то здесь не так. Ну да ладно, приедет — расскажет.»
Через полчаса в дверь позвонили. Сергей открыл. В двери с большой хозяйственной сумкой в руках стояла женщина средних лет, а из-за ее плеча выглядывала восемнадцатилетняя девчонка в коротеньких джинсовых шортах, в коротенькой майке. Голова девушки была повязана пестрой банданой.
— Добрый день, Сергей Иванович.
— Проходи, Клавдия, и ты, Светлана, проходи. Значит, объясняю, что вам надо сделать. К четырем ко мне приедет друг, значит, все должно сиять, сверкать и вкусно пахнуть. Я думаю, Клавдия, вы успеете.
Женщина осмотрела квартиру, ехидно улыбнулась:
— Вы, Сергей Иванович, ставите почти невыполнимую задачу.
— Доплачу, Клавдия, и еще за сложность, и за срочность. Приступайте, а я поехал в прачечную, привезу чистое белье.
Когда Сергей Максимов вернулся на маленьком джипе из прачечной и внес в квартиру тяжелую стопку постельного белья, в квартире стоял уже совсем другой запах, словно он в ней никогда не курил. Пахло свежестью, чистотой, а из кухни тянуло запахом жареного мяса. Девушка стояла на подоконнике и мыла окна. Она была хороша собой: длинные, стройные ноги, высокая девичья грудь.
Сергей несколько мгновений любовался ею, затем причмокнул языком.
Из кухни в гостиную вошла Клавдия, на ней был чистый передник, волосы прикрывала белая косынка.
— Ну как вам, Сергей Иванович?
— Дочка у тебя, Клавдия, красивая. Достанется же кому-то такая прелесть.
— У нее кавалеров как собак, — Клавдия рассмеялась.
— Я тут, Сергей… — засмущалась девушка.
— Можно без отчества, — сказал Максимов.
— Ваши компакты брала, вы уж извините, пожалуйста.
— Слушай. Можешь и домой пару штук прихватить. Только давай договоримся — с возвратом.
— Я сама потом вам принесу.
— Я принесу, — вставила Клавдия Ивановна, — нечего тебе к Сергею Ивановичу ходить.
— Вот так всегда, — сокрушенно покачал головой телеоператор.
— Сейчас она домоет окна, а я перестелю постель.
— А я сбегаю в соседний супермаркет, куплю упаковку пива. Выпьешь? — обратился он к девушке. Та покосилась на кухню. — Я думаю, против пива твоя мама возражать не станет.
— Станет. Она даже курить мне не позволяет.
— А ты куришь? — улыбнулся телеоператор.
— Почему бы и нет? Я не только курю, — ехидно наморщила пухлые губы Света.
— Тогда с тобой все ясно.
— Что ясно? — продолжая тереть сверкающее стекло, спросила Света.
— Да все с тобой ясно, — и Сергей покинул квартиру.
Когда он вернулся из магазина с двумя упаковками баночного пива, квартира уже сияла чистотой. Не хватало для полноты картины, может быть, лишь букета цветов на журнальном столике.
«И как это женщинам удается так быстро сделать уборку? У меня бы это заняло почти неделю. Пока бы я убирал квартиру, она одновременно и захламлялась. В общем, женщины — существа удивительные, им удается то, что никакому мужчине не под силу.»
Если бы к нему в гости ехал кто-нибудь другой, Серж не стал бы так суетиться, но Макс Фурье был человек особенный. Познакомились они лет пять тому назад, когда Макс приехал в Москву снимать сюжет для фильма и ему понадобился профессиональный оператор. Через каких-то знакомых их свели. Макс говорил неплохо по-русски и смог объяснить Сергею задачи, которые он преследует. Сергей быстро въехал, по складу характера он был авантюристом, падким на всякие приключения, а если приключение еще и сулило неплохой заработок, то тогда Сергей становился вообще человеком незаменимым. Он снял все, что просил Макс Фурье, тот увез материал в Париж, смонтировал и выдал программу. А Сергей получил свой гонорар. Потом Макс Фурье пригласил Сергея во Францию поработать вместе с ним. Сергей на предложение Фурье сорвался с места, бросил все свои дела, которые сулили неплохие деньги, и с Максом за три месяца объехал всю Европу, наснимал кучу материала. Вот тогда-то Сергей и заработал свои первые хорошие деньги.
Руководству канала материал понравился, рейтинг у программы Макса Фурье был довольно высокий, и Сержу предложили подписать договор о сотрудничестве сроком на один год. Серж, естественно, согласился.
Без десяти четыре Сергей Максимов в шортах, в кроссовках, в майке, поверх которой был надет операторский жилет, в синей бейсболке, повернутой козырьком к спине, прохаживался по перрону Белорусского вокзала среди толпы встречающих. Серж держал руки за спиной, мерил шагами перрон, цветы решил не покупать, чтобы не возникло двузначной ситуации с «голубизной» Макса.
Наконец появился темно-зеленый поезд, медленно подъехал к перрону, дернувшись, замер. Открылись двери, проводники принялись протирать поручни. Разношерстная толпа пассажиров повалила на перрон. Объятия, встречи, крики, радостные поцелуи прямо на перроне. Стояла невероятная жара, и Серж морщился, когда видел, как парень или девушка, мужчина или взрослая женщина, потные и липкие, прилипают на мгновение друг к другу.
— Фу, гадость какая! — бормотал Серж, подходя к четвертому вагону.
Он увидел черную голову Макса, тот махал руками и стучал костяшками пальцев в стекло. Серж улыбнулся как можно более раскованно, приветливо и заспешил к двери. Появился Макс Фурье в голубых джинсах, майке в облипку и в спортивных тапках на босу ногу. Макс наскоро попрощался со своим попутчиком, лица которого Серж даже не разглядел, и спустился на перрон. На плече у него висела сумка, в левой руке — камера в футляре и что-то завернутое в плакат с черно-белыми клеточками кроссворда. Серж перехватил камеру, потянулся рукой к свертку. Макс передал сверток, затем они пожали друг другу руки и поприветствовали друг друга вначале по-французски, затем по-русски.
— Как добрался, дорогой? — хлопнув по плечу приятеля, поинтересовался Серж.
— Все хорошо, — Макс озирался по сторонам, лицо его было бледным, а улыбки получались довольно-таки натянутыми, вымученными.
— У тебя какие-то проблемы? — заметив озабоченность приятеля, спросил Серж.
— Нет проблем, — сказал Фурье.
— Ну, тогда идем, — и он потащил за собой Макса Фурье к выходу.
Его джип стоял неподалеку, на платной стоянке. Они загрузили вещи в багажник, Серж сел за руль, Макс устроился рядом.
— Как «Славянский базар»?
— К черту! — пробурчал Макс Фурье, и по его голосу, по интонации Серж понял, что у Макса там возникли какие-то довольно серьезные проблемы. Но расспрашивать не стал. Он прекрасно понимал, когда Макс захочет, то расскажет сам. А не пожелает, это его проблема, пусть свои тайны держит при себе.
«Какого черта я должен взваливать их на свои плечи? Что, у меня своих дел нет?»
Они ехали по Москве. Серж уверенно вел свой маленький джип, через каждую секунду чертыхаясь и посылая ругательства в адрес неразворотливых водителей.
— Злой ты, — сказал Макс Фурье, тронув Сержа за плечо.
— Достало уже все! Жара, будь она неладна, толпы народа. Не могу. Уехать бы куда-нибудь, где тихо и никого нет, отдохнуть как следует, сил набраться.
— Я тебя понимаю, — сказал Макс, — очень хорошо понимаю. У тебя дома, надеюсь, никого нет?
— Нет. А что?
— Я так просто поинтересовался, — немного виновато улыбнулся тонкими губами Макс Фурье.
Он был небрит, короткая черная щетина создавала впечатление, что он несколько дней не умывался. Его майка была мокрая от пота, такими же были и ладони, волосатые руки с тонкими, чуткими пальцами.
Наконец они добрались до дома. Макс всю дорогу оглядывался по сторонам, боялся слежки или чего-то еще.
— Что с тобой такое? — поинтересовался Серж, когда машина въезжала во двор.
— Ничего. Как ты говоришь, достали все.
— Но мне кажется, у тебя какие-то проблемы.
— Есть немного, — признался Макс, уже выбираясь из машины и разминая затекшие ноги.
— Берем вещи и идем в дом. Там у меня прохладно, обед готов. Посидим, выпьем, покурим, поговорим, ты мне все расскажешь.
— Нет, Серж, лучше не расспрашивай, еще не время рассказывать истории, потом как-нибудь, — пообещал Макс Фурье.
Они оказались в квартире, и Макс, чего не делал никогда раньше, сам закрыл входную дверь на все замки. Эта деталь немного насторожила Сержа, но он прекрасно знал, что у журналиста могут появиться свои заморочки.
«Может, ему что-то мерещится, а может, заболел шпиономанией, такое ведь случается. — Как опытный оператор, удивительно наблюдательный, подмечающий самые незначительные детали, с подобными явлениями Серж сталкивался довольно часто, особенно когда снимал иностранцев, приехавших в Россию на работу. — Они вечно чего-то боятся, опасаются. Наверное, у них сидит в крови страх перед Комитетом государственной безопасности, или, возможно, им мерещатся медведи, которые вдруг ни с того ни с сего выскочат из-за угла и сомнут своими могучими лапами, разорвут на части.»
Но никаких медведей, естественно, в Москве Макс встретить не опасался. Да и к ФСБ относился с легким презрением. Ничем недозволенным он старался не заниматься, поэтому грехов за собой не чувствовал. А если у его приятеля какие-то проблемы, ну так пусть он сам их и расхлебывает.
«Я многим ему обязан, так что если Макс поживет у меня недельку, с меня не убудет, а ему я окажу хорошую услугу, за которую мне в конце концов воздастся. Ведь я живу не последний день на свете!»
— Что это за сверток? — ткнув ногой в плакат-кроссворд, осведомился Серж.
— Это картина.
— Ты начал живопись скупать?
— Да, я стал немножко коллекционером.
Это для Сержа явилось новостью. Он был и в парижской квартире Макса Фурье, и в его родительском доме под Тулузой, но никаких картин там не видел. Причем он был у него полгода назад, ранней весной, когда в Москве еще стояли страшные холода, а во Франции уже было тепло, градусов четырнадцать, и он ходил в легкой куртке, а французы ежились от холода, кутали шеи шарфами, ходили в теплых свитерах и зимних ботинках.
— Все у меня чики-чики, — сказал Серж. — Там полотенце, халат, можешь принять душ, а я пока соберу на стол.
Макс втянул воздух. Его чуткие ноздри затрепетали.
— Жареная картошка, — сказал он, — и мясо под соусом.
— Хорошее обоняние, — похвалил приятеля-гурмана Серж.
— У меня есть бутылка хорошего красного вина под мясо, она здесь, в сумке, — Макс Фурье вытащил бутылку вина и передал ее Сержу.
Тот взглянул на этикетку, но название вина ему не говорило ровным счетом ничего — вино и вино. Серж, в отличие от Макса, любил крепкие напитки: водку, текилу, виски, коньяк, к винам он, как всякий русский, относился с предубеждением и легким пренебрежением, вино он за серьезный алкоголь не считал.
Через полчаса в бледно-коричневом халате с мокрыми взъерошенными волосами, в гостиную вошел Макс Фурье. Он был до синевы выбрит и улыбался чуть виновато и немного испуганно, как показалось Сергею Максимову.
— Давай к столу. Ты все-таки гость, а я тебя стану развлекать. Как супруга? Как дети? Рассказывай.
— Все у них хорошо, они уехали отдыхать в Италию, а я поехал сперва в Москву, потом в Витебск… У меня было одно дело.
Они пили, ели, вспоминали прошлые встречи, совместные проекты, над которыми Макс Фурье работал в качестве журналиста и автора, а Серж в качестве оператора. Им было о чем поговорить, и они обед провели в веселой незамысловатой беседе. Вспоминали знакомых, как французских, так и русских.
Когда зазвенел телефон, Макс Фурье вздрогнул и насторожился. Серж взял трубку и буркнул в нее свое неизменное:
— Алло, алло!
— …
— А, это ты? Куда пропала, крошка?
— …
— Как никуда? Почему тогда не звонишь, не пишешь?
— …
— Простыла? В такую жару? Ты с ума сошла! Нечего пить холодную водку.
— …
— Не пила? Тогда мороженым объелась?
— Кто это? — шепотом поинтересовался Макс.
— Да так, подруга одна, — прикрыв микрофон рукой, сказал Серж, — на ОРТ работает ассистентом режиссера.
— …
— Нет, это я не тебе, но о тебе.
— …
— С кем разговариваю? С мужчиной.
— …
— Да ну, брось, я же нормальный, ты знаешь, ориентация у меня правильная. А если переживаешь за мою ориентацию, то давай встретимся, я к тебе подскочу. Надеюсь, твой в командировке? — и Серж расхохотался в трубку.
— …
— Все, хорошо, до встречи. Я тебя наберу. А если хочешь, то ты набери меня.
Макс махал руками, показывая, чтобы Серж ничего конкретного о нем не говорил.
— …
— Ко мне нельзя пока, у меня гость, — Серж положил трубку. — Хорошая девушка, двадцать пять лет, а она уже третий раз замужем, представляешь?
Макс Фурье лишь улыбнулся и допил вино из своего бокала.
— Я очень устал, Серж, у меня нервы расшалились. Если ты не будешь против, то я хотел бы отдохнуть.
— Конечно, располагайся. Моя квартира, мой дом к твоим услугам.
— У тебя чисто, я другого ожидал.
— У меня, конечно же, не всегда чисто, это я к твоему приезду немного навел порядок, вещи разложил по местам, да и все остальное.
— Ты хороший, Серж, — вдруг ни с того ни с сего сказал Макс, и его щека дернулась.
«Да он сильно чем-то напуган. Но, сволочь, молчит как партизан на допросе», — подумал о своем французском приятеле Серж.
— Что в Витебске хорошего было? Я телевизор не смотрю.
— Ровным счетом ничего хорошего.
— А плохого?
Макс Фурье насторожился, влип в кресло, раздосадованно махнул рукой.
— Но, я надеюсь, у тебя-то, Макс, все в порядке?
— У меня-то да…
— А у кого не в порядке?
— У одного знакомого, с которым я знаком лишь мельком.
— Главное, чтобы у тебя да у меня было все чики-чики, а остальные… Какое нам до них дело?
— Я пойду посплю, отдохну немного. У тебя нет снотворных таблеток?
— Таблеток? Снотворных? Может быть, есть, — Серж отправился на кухню и оттуда вернулся с таблетками. — Вот эти две желтые проглоти, и ты будешь спать до завтрашнего утра.
— Хорошо, спасибо, — Макс дрожащими пальцами выдавил из упаковки две маленькие желтые таблетки, забросил их в рот, запил минералкой. — Все, я пошел. Голова болит и очень устал, — и он постучал указательным пальцем по лбу.
— Счастливо. Постараюсь не шуметь, если хочешь, даже телефон отключу.
— Да, отключи. И пожалуйста, Серж никому не говори, что я остановился у тебя. Так надо, поверь мне.
— Как скажешь, Макс. Иди ложись.
Француз забрался под махровую простыню, сжался весь, свернулся калачиком, но, как ни старался, целый час не мог заснуть. Серж слышал, как он вертится.
Наконец в спальне стало тихо. Серж бесшумно, как опытный официант, убрал на кухне посуду и сел у окна, глядел на пыльный московский двор. Закурил сигарету, вторую за этот день. Он выпускал дым в окно, смотрел на свой джипчик и думал о Максе.
«Наверняка у него неприятности. А собственно, какое мне дело? Он мне ничего не должен, я ему тоже ничего, так что все нормально.»
На подоконнике стоял пустой бокал. Серж вынул из холодильника начатую бутылку водки, налил граммов сто пятьдесят, в два глотка выпил. Ну вот, теперь порядок. А то все их вина — сплошное баловство. То, что французу хорошо, русскому смерть. Серж улыбнулся, швырнул окурок на газон.
Вышел в прихожую и стал расставлять вещи своего французского приятеля,
«Что это у него такое?» — переставив камеру поближе к стене, Серж взял картину в руки.
Он почти ни о чем не задумывался, разрезал ножом шпагат, которым была перевязана бумага, развернул ее и посмотрел на картину. Холст был старый, грязный, подранный, немного кривоватый. Картина выглядела так, словно лет тридцать провалялась на чердаке или в подвале. Краска местами вздулась, отшелушилась. На холсте, размерами примерно шестьдесят на восемьдесят, была изображена черноволосая женщина с темными, как чернослив, глазами, с такими же кучерявыми волосами, в белом кружевном платье и с букетом цветов. Фон был небесно-синий, неаккуратно закрашен. В правом нижнем углу виднелась неразборчивая подпись.
«Чушь какая-то!» — подумал Серж, заворачивая картину в плакат и пряча ее в стенной шкаф.,
Макс Фурье проспал до одиннадцати вечера. Затем, проснувшись, выпил кофе, бокал вина, съел бутерброд с сыром и принялся названивать со своего «мобильника» во Францию. Серж сидел на кухне и курил. Макс говорил по-французски, причем очень быстро, и Серж почти ничего не понял, уж слишком торопливо выговаривал слова Макс, слишком напористо вел разговор.
Когда он закончил, Серж вышел из кухни в гостиную:
— С кем это ты?
— Один знакомый, будь он неладен. Это он должен был ехать сперва в Москву, а потом на фестиваль в Витебск, а пришлось мне. Вот ему и повезло. Я хотел сказать ему, что он, как вы, русские, говорите, свинья.
— И ты ему сказал? — ухмыльнулся Серж.
— Нет, не сказал. Он сразу же начал извиняться, ждет, когда я приеду. Мой работодатель предлагает интересный проект на своем канале, хочет, чтоб я у него делал в две недели одну программу.
— Опять про ночную жизнь? — поинтересовался Серж, словно чувствуя, что в работе Макса Фурье есть и его интерес.
— Да, нечто в этом роде. Он придумал проект, но сделать сам не может и хочет заказать работу мне. Так что если что, и ты мне понадобишься.
— Я рад и всегда с удовольствием помогу, — немного возбужденно сказал Серж, наливая себе в стакан минеральную воду.
— Послушай, Серж, мне нужна твоя помощь, — взглянув своими темными глазами из-под кустистых черных бровей, произнес француз.
— Ты же знаешь, тебе отказать не могу. В чем моя помощь?
— У меня есть картина, я купил ее в Витебске у какого-то… — Макс Фурье долго подбирал слово, а затем, не найдя эквивалент, сказал: «клошара». — Мне она понравилась.
— Та, что я убрал?
— Куда ты ее убрал?
— В шкаф поставил, не стоять же ей в прихожей под ногами! Еще упаду на нее, зацеплюсь, продавлю, порву, поломаю, — Макс Фурье согласно кивнул. — А в чем моя помощь?
— Помощь, помощь, помощь, — трижды произнес одно слово француз. — Я хочу эту картину вывезти, а для этого ее надо оценить. Я же не в салоне ее приобрел, не в галерее, а с рук купил. Таможенники потребуют бумаги на вывоз.
— А, хорошо, понял. Есть у меня знакомый галерейщик, так что никаких проблем. Я про него сюжет снимал заказной, так что, думаю, проблем с ним не возникнет.
— Очень хорошо, — потер ладонь о ладонь француз, — займись этим, пожалуйста, а, Макс?
— Утром и займусь.
Сергей ждал гостя, своего старого знакомого французского журналиста Макса Фурье, который обещал быть во второй половине дня. Тот позвонил ему ночью со «Славянского базара» из Витебска, нес какую-то околесину, просил никому не говорить о его приезде. Сергей мало что понял, кроме того, что Фурье приедет.
С утра Сергей съездил на рынок, затем в супермаркет. Вернулся домой с двумя огромными сумками еды и сразу же принялся распихивать все по холодильнику: мясо, фрукты, овощи, бутылки с алкоголем. Максу Фурье он был обязан многим, а самое главное, работой. Это не без его помощи он устроился на довольно-таки хорошо оплачиваемую работу в московское представительство французского телеканала.
Когда он закончил с продуктами, то тут же принялся за уборку. Квартира в последнее время была сильно захламлена: журналы, книги, фотографии, почтовые конверты, банки из-под пива, пустые бутылки — в общем, самый что ни на есть настоящий гадюшник. Сергей работал быстро. Он был в шортах, в майке, босиком, в целлофановые пакеты запихивал мусор, журналы без системы складывал на стеллажи. На всю квартиру гремела музыка, Сергей дымил сигаретой, иногда пепел падал на паркет, но Серж не обращал на это никакого внимания. Он знал, что после того, как все будет запихано в пакеты, которых в прихожей становилось все больше и больше, он пройдется по полу пылесосом, затем протрет паркет влажной тряпкой, сядет в машину, съездит в прачечную, заберет чистое белье, и будет в его квартире полный порядок.
Но всякая работа требует определенных усилий. Когда весь хлам был рассован по пакетам, а пакеты вынесены во двор, Сергей понял: убирать дальше он не в состоянии, силы иссякли. Да и не любил он, как и большинство мужчин, заниматься женской работой.
— Значит, так, — сказал сам себе оператор, садясь в глубокое кресло и забрасывая ногу за ногу. — Убрать хорошо я не смогу, а времени до приезда Макса осталось ровно шесть часов. Он будет в Москве ровно в четыре. Сделаем вот что, — и Серж схватил трубку радиотелефона.
Быстро по памяти набрал номер.
— Клавдию Николаевну можно?
— …
— Здравствуйте, Клава, — когда Серж услышал знакомый голос, его губы растянулись в улыбке — Клава, родная, мне нужна твоя помощь. Надеюсь, ты не откажешься заработать немного денег?
— …
— Нет? Я так и знал. Прекрасно! Прекрасно! — мягким баритоном говорил оператор в трубку. — Тогда подъезжай, времени у тебя в обрез. Хочешь, возьми кого-нибудь еще себе в помощь.
— …
— Возьмешь дочку? Что ж, прекрасно, приезжай с дочкой. Мне вот что надо… Хотя нет, давай по-другому: ты приезжай, я тебя жду, — Сергей отключил телефон и бросил его в кресло, стоящее напротив него. Он налил себе в стакан минералку, жадно выпил.
«Клавдия с дочкой будут через полчаса, вот они-то все и сделают: окна помоют, постель перестелют, протрут пыль, пол и даже приготовят обед. О чем еще можно мечтать? Мог ли я себе позволить такую жизнь лет пять тому назад? Нет, конечно же. И это благодаря Максу, благодаря ему.»
Макс был «голубым», но Сергея это абсолютно не волновало, он не был во вкусе своего французского приятеля. У того имелись свои пристрастия: он любил молодых парней и с ними развлекался, хотя в Париже у него была жена и трое детей.
«И как это он умудряется, — иногда думал Сергей, — жить с женой, делать ей детей, да еще ко всему этому успевает гулять на стороне с молодыми арабами?»
А почему с арабами, этому было самое банальное объяснение: арабы стоили намного дешевле.
«Пусть поживет несколько дней у меня. Хотя какого черта он будет жить у меня? Он состоятельный человек и может позволить себе снять номер в гостинице. Что-то здесь не так. Ну да ладно, приедет — расскажет.»
Через полчаса в дверь позвонили. Сергей открыл. В двери с большой хозяйственной сумкой в руках стояла женщина средних лет, а из-за ее плеча выглядывала восемнадцатилетняя девчонка в коротеньких джинсовых шортах, в коротенькой майке. Голова девушки была повязана пестрой банданой.
— Добрый день, Сергей Иванович.
— Проходи, Клавдия, и ты, Светлана, проходи. Значит, объясняю, что вам надо сделать. К четырем ко мне приедет друг, значит, все должно сиять, сверкать и вкусно пахнуть. Я думаю, Клавдия, вы успеете.
Женщина осмотрела квартиру, ехидно улыбнулась:
— Вы, Сергей Иванович, ставите почти невыполнимую задачу.
— Доплачу, Клавдия, и еще за сложность, и за срочность. Приступайте, а я поехал в прачечную, привезу чистое белье.
Когда Сергей Максимов вернулся на маленьком джипе из прачечной и внес в квартиру тяжелую стопку постельного белья, в квартире стоял уже совсем другой запах, словно он в ней никогда не курил. Пахло свежестью, чистотой, а из кухни тянуло запахом жареного мяса. Девушка стояла на подоконнике и мыла окна. Она была хороша собой: длинные, стройные ноги, высокая девичья грудь.
Сергей несколько мгновений любовался ею, затем причмокнул языком.
Из кухни в гостиную вошла Клавдия, на ней был чистый передник, волосы прикрывала белая косынка.
— Ну как вам, Сергей Иванович?
— Дочка у тебя, Клавдия, красивая. Достанется же кому-то такая прелесть.
— У нее кавалеров как собак, — Клавдия рассмеялась.
— Я тут, Сергей… — засмущалась девушка.
— Можно без отчества, — сказал Максимов.
— Ваши компакты брала, вы уж извините, пожалуйста.
— Слушай. Можешь и домой пару штук прихватить. Только давай договоримся — с возвратом.
— Я сама потом вам принесу.
— Я принесу, — вставила Клавдия Ивановна, — нечего тебе к Сергею Ивановичу ходить.
— Вот так всегда, — сокрушенно покачал головой телеоператор.
— Сейчас она домоет окна, а я перестелю постель.
— А я сбегаю в соседний супермаркет, куплю упаковку пива. Выпьешь? — обратился он к девушке. Та покосилась на кухню. — Я думаю, против пива твоя мама возражать не станет.
— Станет. Она даже курить мне не позволяет.
— А ты куришь? — улыбнулся телеоператор.
— Почему бы и нет? Я не только курю, — ехидно наморщила пухлые губы Света.
— Тогда с тобой все ясно.
— Что ясно? — продолжая тереть сверкающее стекло, спросила Света.
— Да все с тобой ясно, — и Сергей покинул квартиру.
Когда он вернулся из магазина с двумя упаковками баночного пива, квартира уже сияла чистотой. Не хватало для полноты картины, может быть, лишь букета цветов на журнальном столике.
«И как это женщинам удается так быстро сделать уборку? У меня бы это заняло почти неделю. Пока бы я убирал квартиру, она одновременно и захламлялась. В общем, женщины — существа удивительные, им удается то, что никакому мужчине не под силу.»
Если бы к нему в гости ехал кто-нибудь другой, Серж не стал бы так суетиться, но Макс Фурье был человек особенный. Познакомились они лет пять тому назад, когда Макс приехал в Москву снимать сюжет для фильма и ему понадобился профессиональный оператор. Через каких-то знакомых их свели. Макс говорил неплохо по-русски и смог объяснить Сергею задачи, которые он преследует. Сергей быстро въехал, по складу характера он был авантюристом, падким на всякие приключения, а если приключение еще и сулило неплохой заработок, то тогда Сергей становился вообще человеком незаменимым. Он снял все, что просил Макс Фурье, тот увез материал в Париж, смонтировал и выдал программу. А Сергей получил свой гонорар. Потом Макс Фурье пригласил Сергея во Францию поработать вместе с ним. Сергей на предложение Фурье сорвался с места, бросил все свои дела, которые сулили неплохие деньги, и с Максом за три месяца объехал всю Европу, наснимал кучу материала. Вот тогда-то Сергей и заработал свои первые хорошие деньги.
Руководству канала материал понравился, рейтинг у программы Макса Фурье был довольно высокий, и Сержу предложили подписать договор о сотрудничестве сроком на один год. Серж, естественно, согласился.
Без десяти четыре Сергей Максимов в шортах, в кроссовках, в майке, поверх которой был надет операторский жилет, в синей бейсболке, повернутой козырьком к спине, прохаживался по перрону Белорусского вокзала среди толпы встречающих. Серж держал руки за спиной, мерил шагами перрон, цветы решил не покупать, чтобы не возникло двузначной ситуации с «голубизной» Макса.
Наконец появился темно-зеленый поезд, медленно подъехал к перрону, дернувшись, замер. Открылись двери, проводники принялись протирать поручни. Разношерстная толпа пассажиров повалила на перрон. Объятия, встречи, крики, радостные поцелуи прямо на перроне. Стояла невероятная жара, и Серж морщился, когда видел, как парень или девушка, мужчина или взрослая женщина, потные и липкие, прилипают на мгновение друг к другу.
— Фу, гадость какая! — бормотал Серж, подходя к четвертому вагону.
Он увидел черную голову Макса, тот махал руками и стучал костяшками пальцев в стекло. Серж улыбнулся как можно более раскованно, приветливо и заспешил к двери. Появился Макс Фурье в голубых джинсах, майке в облипку и в спортивных тапках на босу ногу. Макс наскоро попрощался со своим попутчиком, лица которого Серж даже не разглядел, и спустился на перрон. На плече у него висела сумка, в левой руке — камера в футляре и что-то завернутое в плакат с черно-белыми клеточками кроссворда. Серж перехватил камеру, потянулся рукой к свертку. Макс передал сверток, затем они пожали друг другу руки и поприветствовали друг друга вначале по-французски, затем по-русски.
— Как добрался, дорогой? — хлопнув по плечу приятеля, поинтересовался Серж.
— Все хорошо, — Макс озирался по сторонам, лицо его было бледным, а улыбки получались довольно-таки натянутыми, вымученными.
— У тебя какие-то проблемы? — заметив озабоченность приятеля, спросил Серж.
— Нет проблем, — сказал Фурье.
— Ну, тогда идем, — и он потащил за собой Макса Фурье к выходу.
Его джип стоял неподалеку, на платной стоянке. Они загрузили вещи в багажник, Серж сел за руль, Макс устроился рядом.
— Как «Славянский базар»?
— К черту! — пробурчал Макс Фурье, и по его голосу, по интонации Серж понял, что у Макса там возникли какие-то довольно серьезные проблемы. Но расспрашивать не стал. Он прекрасно понимал, когда Макс захочет, то расскажет сам. А не пожелает, это его проблема, пусть свои тайны держит при себе.
«Какого черта я должен взваливать их на свои плечи? Что, у меня своих дел нет?»
Они ехали по Москве. Серж уверенно вел свой маленький джип, через каждую секунду чертыхаясь и посылая ругательства в адрес неразворотливых водителей.
— Злой ты, — сказал Макс Фурье, тронув Сержа за плечо.
— Достало уже все! Жара, будь она неладна, толпы народа. Не могу. Уехать бы куда-нибудь, где тихо и никого нет, отдохнуть как следует, сил набраться.
— Я тебя понимаю, — сказал Макс, — очень хорошо понимаю. У тебя дома, надеюсь, никого нет?
— Нет. А что?
— Я так просто поинтересовался, — немного виновато улыбнулся тонкими губами Макс Фурье.
Он был небрит, короткая черная щетина создавала впечатление, что он несколько дней не умывался. Его майка была мокрая от пота, такими же были и ладони, волосатые руки с тонкими, чуткими пальцами.
Наконец они добрались до дома. Макс всю дорогу оглядывался по сторонам, боялся слежки или чего-то еще.
— Что с тобой такое? — поинтересовался Серж, когда машина въезжала во двор.
— Ничего. Как ты говоришь, достали все.
— Но мне кажется, у тебя какие-то проблемы.
— Есть немного, — признался Макс, уже выбираясь из машины и разминая затекшие ноги.
— Берем вещи и идем в дом. Там у меня прохладно, обед готов. Посидим, выпьем, покурим, поговорим, ты мне все расскажешь.
— Нет, Серж, лучше не расспрашивай, еще не время рассказывать истории, потом как-нибудь, — пообещал Макс Фурье.
Они оказались в квартире, и Макс, чего не делал никогда раньше, сам закрыл входную дверь на все замки. Эта деталь немного насторожила Сержа, но он прекрасно знал, что у журналиста могут появиться свои заморочки.
«Может, ему что-то мерещится, а может, заболел шпиономанией, такое ведь случается. — Как опытный оператор, удивительно наблюдательный, подмечающий самые незначительные детали, с подобными явлениями Серж сталкивался довольно часто, особенно когда снимал иностранцев, приехавших в Россию на работу. — Они вечно чего-то боятся, опасаются. Наверное, у них сидит в крови страх перед Комитетом государственной безопасности, или, возможно, им мерещатся медведи, которые вдруг ни с того ни с сего выскочат из-за угла и сомнут своими могучими лапами, разорвут на части.»
Но никаких медведей, естественно, в Москве Макс встретить не опасался. Да и к ФСБ относился с легким презрением. Ничем недозволенным он старался не заниматься, поэтому грехов за собой не чувствовал. А если у его приятеля какие-то проблемы, ну так пусть он сам их и расхлебывает.
«Я многим ему обязан, так что если Макс поживет у меня недельку, с меня не убудет, а ему я окажу хорошую услугу, за которую мне в конце концов воздастся. Ведь я живу не последний день на свете!»
— Что это за сверток? — ткнув ногой в плакат-кроссворд, осведомился Серж.
— Это картина.
— Ты начал живопись скупать?
— Да, я стал немножко коллекционером.
Это для Сержа явилось новостью. Он был и в парижской квартире Макса Фурье, и в его родительском доме под Тулузой, но никаких картин там не видел. Причем он был у него полгода назад, ранней весной, когда в Москве еще стояли страшные холода, а во Франции уже было тепло, градусов четырнадцать, и он ходил в легкой куртке, а французы ежились от холода, кутали шеи шарфами, ходили в теплых свитерах и зимних ботинках.
— Все у меня чики-чики, — сказал Серж. — Там полотенце, халат, можешь принять душ, а я пока соберу на стол.
Макс втянул воздух. Его чуткие ноздри затрепетали.
— Жареная картошка, — сказал он, — и мясо под соусом.
— Хорошее обоняние, — похвалил приятеля-гурмана Серж.
— У меня есть бутылка хорошего красного вина под мясо, она здесь, в сумке, — Макс Фурье вытащил бутылку вина и передал ее Сержу.
Тот взглянул на этикетку, но название вина ему не говорило ровным счетом ничего — вино и вино. Серж, в отличие от Макса, любил крепкие напитки: водку, текилу, виски, коньяк, к винам он, как всякий русский, относился с предубеждением и легким пренебрежением, вино он за серьезный алкоголь не считал.
Через полчаса в бледно-коричневом халате с мокрыми взъерошенными волосами, в гостиную вошел Макс Фурье. Он был до синевы выбрит и улыбался чуть виновато и немного испуганно, как показалось Сергею Максимову.
— Давай к столу. Ты все-таки гость, а я тебя стану развлекать. Как супруга? Как дети? Рассказывай.
— Все у них хорошо, они уехали отдыхать в Италию, а я поехал сперва в Москву, потом в Витебск… У меня было одно дело.
Они пили, ели, вспоминали прошлые встречи, совместные проекты, над которыми Макс Фурье работал в качестве журналиста и автора, а Серж в качестве оператора. Им было о чем поговорить, и они обед провели в веселой незамысловатой беседе. Вспоминали знакомых, как французских, так и русских.
Когда зазвенел телефон, Макс Фурье вздрогнул и насторожился. Серж взял трубку и буркнул в нее свое неизменное:
— Алло, алло!
— …
— А, это ты? Куда пропала, крошка?
— …
— Как никуда? Почему тогда не звонишь, не пишешь?
— …
— Простыла? В такую жару? Ты с ума сошла! Нечего пить холодную водку.
— …
— Не пила? Тогда мороженым объелась?
— Кто это? — шепотом поинтересовался Макс.
— Да так, подруга одна, — прикрыв микрофон рукой, сказал Серж, — на ОРТ работает ассистентом режиссера.
— …
— Нет, это я не тебе, но о тебе.
— …
— С кем разговариваю? С мужчиной.
— …
— Да ну, брось, я же нормальный, ты знаешь, ориентация у меня правильная. А если переживаешь за мою ориентацию, то давай встретимся, я к тебе подскочу. Надеюсь, твой в командировке? — и Серж расхохотался в трубку.
— …
— Все, хорошо, до встречи. Я тебя наберу. А если хочешь, то ты набери меня.
Макс махал руками, показывая, чтобы Серж ничего конкретного о нем не говорил.
— …
— Ко мне нельзя пока, у меня гость, — Серж положил трубку. — Хорошая девушка, двадцать пять лет, а она уже третий раз замужем, представляешь?
Макс Фурье лишь улыбнулся и допил вино из своего бокала.
— Я очень устал, Серж, у меня нервы расшалились. Если ты не будешь против, то я хотел бы отдохнуть.
— Конечно, располагайся. Моя квартира, мой дом к твоим услугам.
— У тебя чисто, я другого ожидал.
— У меня, конечно же, не всегда чисто, это я к твоему приезду немного навел порядок, вещи разложил по местам, да и все остальное.
— Ты хороший, Серж, — вдруг ни с того ни с сего сказал Макс, и его щека дернулась.
«Да он сильно чем-то напуган. Но, сволочь, молчит как партизан на допросе», — подумал о своем французском приятеле Серж.
— Что в Витебске хорошего было? Я телевизор не смотрю.
— Ровным счетом ничего хорошего.
— А плохого?
Макс Фурье насторожился, влип в кресло, раздосадованно махнул рукой.
— Но, я надеюсь, у тебя-то, Макс, все в порядке?
— У меня-то да…
— А у кого не в порядке?
— У одного знакомого, с которым я знаком лишь мельком.
— Главное, чтобы у тебя да у меня было все чики-чики, а остальные… Какое нам до них дело?
— Я пойду посплю, отдохну немного. У тебя нет снотворных таблеток?
— Таблеток? Снотворных? Может быть, есть, — Серж отправился на кухню и оттуда вернулся с таблетками. — Вот эти две желтые проглоти, и ты будешь спать до завтрашнего утра.
— Хорошо, спасибо, — Макс дрожащими пальцами выдавил из упаковки две маленькие желтые таблетки, забросил их в рот, запил минералкой. — Все, я пошел. Голова болит и очень устал, — и он постучал указательным пальцем по лбу.
— Счастливо. Постараюсь не шуметь, если хочешь, даже телефон отключу.
— Да, отключи. И пожалуйста, Серж никому не говори, что я остановился у тебя. Так надо, поверь мне.
— Как скажешь, Макс. Иди ложись.
Француз забрался под махровую простыню, сжался весь, свернулся калачиком, но, как ни старался, целый час не мог заснуть. Серж слышал, как он вертится.
Наконец в спальне стало тихо. Серж бесшумно, как опытный официант, убрал на кухне посуду и сел у окна, глядел на пыльный московский двор. Закурил сигарету, вторую за этот день. Он выпускал дым в окно, смотрел на свой джипчик и думал о Максе.
«Наверняка у него неприятности. А собственно, какое мне дело? Он мне ничего не должен, я ему тоже ничего, так что все нормально.»
На подоконнике стоял пустой бокал. Серж вынул из холодильника начатую бутылку водки, налил граммов сто пятьдесят, в два глотка выпил. Ну вот, теперь порядок. А то все их вина — сплошное баловство. То, что французу хорошо, русскому смерть. Серж улыбнулся, швырнул окурок на газон.
Вышел в прихожую и стал расставлять вещи своего французского приятеля,
«Что это у него такое?» — переставив камеру поближе к стене, Серж взял картину в руки.
Он почти ни о чем не задумывался, разрезал ножом шпагат, которым была перевязана бумага, развернул ее и посмотрел на картину. Холст был старый, грязный, подранный, немного кривоватый. Картина выглядела так, словно лет тридцать провалялась на чердаке или в подвале. Краска местами вздулась, отшелушилась. На холсте, размерами примерно шестьдесят на восемьдесят, была изображена черноволосая женщина с темными, как чернослив, глазами, с такими же кучерявыми волосами, в белом кружевном платье и с букетом цветов. Фон был небесно-синий, неаккуратно закрашен. В правом нижнем углу виднелась неразборчивая подпись.
«Чушь какая-то!» — подумал Серж, заворачивая картину в плакат и пряча ее в стенной шкаф.,
Макс Фурье проспал до одиннадцати вечера. Затем, проснувшись, выпил кофе, бокал вина, съел бутерброд с сыром и принялся названивать со своего «мобильника» во Францию. Серж сидел на кухне и курил. Макс говорил по-французски, причем очень быстро, и Серж почти ничего не понял, уж слишком торопливо выговаривал слова Макс, слишком напористо вел разговор.
Когда он закончил, Серж вышел из кухни в гостиную:
— С кем это ты?
— Один знакомый, будь он неладен. Это он должен был ехать сперва в Москву, а потом на фестиваль в Витебск, а пришлось мне. Вот ему и повезло. Я хотел сказать ему, что он, как вы, русские, говорите, свинья.
— И ты ему сказал? — ухмыльнулся Серж.
— Нет, не сказал. Он сразу же начал извиняться, ждет, когда я приеду. Мой работодатель предлагает интересный проект на своем канале, хочет, чтоб я у него делал в две недели одну программу.
— Опять про ночную жизнь? — поинтересовался Серж, словно чувствуя, что в работе Макса Фурье есть и его интерес.
— Да, нечто в этом роде. Он придумал проект, но сделать сам не может и хочет заказать работу мне. Так что если что, и ты мне понадобишься.
— Я рад и всегда с удовольствием помогу, — немного возбужденно сказал Серж, наливая себе в стакан минеральную воду.
— Послушай, Серж, мне нужна твоя помощь, — взглянув своими темными глазами из-под кустистых черных бровей, произнес француз.
— Ты же знаешь, тебе отказать не могу. В чем моя помощь?
— У меня есть картина, я купил ее в Витебске у какого-то… — Макс Фурье долго подбирал слово, а затем, не найдя эквивалент, сказал: «клошара». — Мне она понравилась.
— Та, что я убрал?
— Куда ты ее убрал?
— В шкаф поставил, не стоять же ей в прихожей под ногами! Еще упаду на нее, зацеплюсь, продавлю, порву, поломаю, — Макс Фурье согласно кивнул. — А в чем моя помощь?
— Помощь, помощь, помощь, — трижды произнес одно слово француз. — Я хочу эту картину вывезти, а для этого ее надо оценить. Я же не в салоне ее приобрел, не в галерее, а с рук купил. Таможенники потребуют бумаги на вывоз.
— А, хорошо, понял. Есть у меня знакомый галерейщик, так что никаких проблем. Я про него сюжет снимал заказной, так что, думаю, проблем с ним не возникнет.
— Очень хорошо, — потер ладонь о ладонь француз, — займись этим, пожалуйста, а, Макс?
— Утром и займусь.
ГЛАВА 9
Утром Серж позвонил знакомому владельцу галереи, которая размещалась почти в самом центре, неподалеку от Крымского вала, тот не отказался.
— Ты не хочешь прокатиться по городу? — спросил Серж, обращаясь к Максу.
— Нет, я останусь. И вообще, я выходить из дому не хочу.
— Как знаешь, — передернул плечами и разочарованно улыбнулся Серж. — Не нравишься ты мне, Макс, ты какой-то никакой.
— Как ты говоришь?
— Я говорю, никакой.
Макс Фурье не совсем понял это сочетание слов и удалился в спальню.
Серж поставил картину на заднее сиденье джипа и отправился в галерею. Он вошел со служебного входа, машину оставил во дворе. Хозяин галереи, уже немолодой мужчина, в дорогих очках, кожаных штанах и в серой майке, сидел за огромным столом перед компьютером. Серж вошел. Хозяин галереи поднялся, вышел из-за стола.
— Ты не хочешь прокатиться по городу? — спросил Серж, обращаясь к Максу.
— Нет, я останусь. И вообще, я выходить из дому не хочу.
— Как знаешь, — передернул плечами и разочарованно улыбнулся Серж. — Не нравишься ты мне, Макс, ты какой-то никакой.
— Как ты говоришь?
— Я говорю, никакой.
Макс Фурье не совсем понял это сочетание слов и удалился в спальню.
Серж поставил картину на заднее сиденье джипа и отправился в галерею. Он вошел со служебного входа, машину оставил во дворе. Хозяин галереи, уже немолодой мужчина, в дорогих очках, кожаных штанах и в серой майке, сидел за огромным столом перед компьютером. Серж вошел. Хозяин галереи поднялся, вышел из-за стола.