Страница:
Еда оказалась не слишком изысканной, но плотной и по-настоящему вкусной, а пиво было выше всяческих похвал. Гитарист перебирал струны, время от времени прерывая игру, чтобы затянуться дымившейся в пепельнице сигаретой, и глядя не его нервные руки с длинными гибкими пальцами, Илларион снова подумал, что, вполне возможно, все еще будет хорошо.
После того, как они расплатились и ушли, рыжеусый бармен немного поболтал с седым гитаристом Гришей, выкурил с ним за компанию сигаретку и нацедил Грише бокал темного – Гриша любил темное пиво. Сам бармен любил светлое, но пить не стал: от пива он соловел, а день только начинался.
Выпив пива, Гриша совсем загрустил, повесил голову и перестал отвечать на реплики бармена, снова принявшись выделывать акробатические этюды на шести струнах. Такое случалось с ним частенько – по натуре Гриша был пессимистом, – и бармен, незаметно пожав плечами, вернулся к своей газете. Ему хотелось поскорее дочитать статью, которая его заинтересовала, чтобы позже обсудить ее с кем-нибудь, хотя бы с тем же Гришей, который после пятого или шестого бокала любил поговорить о политике и становился настолько же красноречив, насколько до этого бывал немногословен.
Статья называлась «Власть уркаганская» и была подписана Андреем Кареевым.
Глава 10
После того, как они расплатились и ушли, рыжеусый бармен немного поболтал с седым гитаристом Гришей, выкурил с ним за компанию сигаретку и нацедил Грише бокал темного – Гриша любил темное пиво. Сам бармен любил светлое, но пить не стал: от пива он соловел, а день только начинался.
Выпив пива, Гриша совсем загрустил, повесил голову и перестал отвечать на реплики бармена, снова принявшись выделывать акробатические этюды на шести струнах. Такое случалось с ним частенько – по натуре Гриша был пессимистом, – и бармен, незаметно пожав плечами, вернулся к своей газете. Ему хотелось поскорее дочитать статью, которая его заинтересовала, чтобы позже обсудить ее с кем-нибудь, хотя бы с тем же Гришей, который после пятого или шестого бокала любил поговорить о политике и становился настолько же красноречив, насколько до этого бывал немногословен.
Статья называлась «Власть уркаганская» и была подписана Андреем Кареевым.
Глава 10
Муха приходил в себя постепенно, как бы по частям. Где-то на границе слышимости играла музыка, за стеной кто-то ходил, время от времени наступая на скрипучую половицу, которая отзывалась пронзительным негодующим визгом. Где-то совсем рядом капала вода, а спину ощутимо пригревало.
Вокруг было темно, и некоторое время тело еще цеплялось за иллюзию сна и покоя, но тут Муха совершил ошибку, открыв глаза и шевельнув головой, и покой испарился, как капля пролитой на раскаленную плиту воды.
Голова сразу же, как по команде, стала раскалываться надвое, причем острие этого клина располагалось почему-то не во лбу или затылке, как это обычно бывает, а в самом кончике подбородка. Кроме того, у него ныли запястья и затекла спина, а в глазах все двоилось и плыло, как от сильного похмелья.
Муха попытался встать и окончательно пришел в себя, обнаружив, что не может этого сделать из-за наручников. Наручников было две пары, и с их помощью кто-то буквально распял Муху на змеевике в ванной.
В том, что это была именно ванная, сомневаться не приходилось, поскольку огромная угловая ванна находилась прямо перед Мухой, но вот где расположено это роскошное помещение с огромным, до самого пола окном выходившим в голый, обнесенный высокой стеной яблоневый садик, он понятия не имел.
Он поерзал на гладком плиточном полу, пытаясь устроиться так, чтобы окончательно не сжечь себе спину: змеевик был не теплым, как ему почудилось в полубессознательном состоянии, а довольно-таки горячим. Еще раз осмотрев залитое пасмурным светом просторное помещение, Муха попытался припомнить, как он здесь очутился. Логичнее всего было бы предположить, что он наконец забрался куда-то не туда и его застукали на горячем и ухитрились повязать. Значит, вот-вот прибудет милиция…
"Стоп, – сказал себе Муха. – Милиция, по-моему, уже прибыла. Здоровенный такой дядя в штатском..
Точно! Капитан Нагаев. Кроссовки нашел, гад… Грозился застрелить при попытке к бегству. Значит, не застрелил.
Так это что же, на Петровке такие санузлы? Бред собачий. Постой-ка, я ведь собирался его вырубить и сбежать. Выходит, не получилось?.."
Муха застонал и дернулся, звякнув браслетами наручников – теперь он вспомнил все до конца и понял, что влип основательно. На секунду ему даже стало жаль, что капитан не привел свою угрозу в исполнение: в конце концов, тогда все было бы уже кончено, он бы просто не проснулся, оставшись в блаженном неведении относительно того, ради чего его сюда притащили.
Он смутно помнил, что Нагаев оказался гораздо крепче большинства людей, с которыми был знаком Муха. Вроде бы, чертов капитан что-то с ним сделал…
Муха криво ухмыльнулся. «Что-то…» Это был самый обыкновенный нокаут, но вот последствия у него были какие-то совершенно необыкновенные. Заранее стиснув зубы в предчувствии слепящей вспышки боли, Муха тряхнул головой. Это действительно оказалось чертовски больно, но зрение, кажется, немного прояснилось. Муха никогда не пробовал наркотики, но сейчас ему казалось, что капитан чем-то накачал его для пущей надежности – обыкновенный удар в челюсть не мог привести его в такое расфокусированное состояние. Муха гордился своим умением держать удар – разумеется, в те времена, когда это имело хоть какое-то значение.
Спину припекало все сильнее, и Муха не сомневался, что, если его в ближайшее время не освободят, кожа на спине превратится в сплошной волдырь. Он еще немного повозился, пытаясь устроиться так, чтобы избежать ожогов, но быстро убедился в тщетности своих попыток: над ним явно поработал специалист, и сдвинуться удалось не более чем на сантиметр. Сдавшись, Муха прекратил возиться и обмяк, вернувшись в исходное положение. С губ сорвалось ругательство, и он обреченно покачал головой, услышав, как слабо, почти жалобно оно прозвучало.
Каким бы тихим ни было произнесенное Мухой словечко, его услышали. Вычурная дубовая дверь с узорчатым окошечком в верхней половине бесшумно распахнулась, и в ванную вошел коренастый крепыш с бычьей шеей и круглым, словно нарисованным с помощью циркуля, лицом. Широко распахнутый ворот его белоснежной, жесткой от крахмала сорочки позволял полюбоваться украшавшей его шею толстой золотой цепью, а торчавшая из наплечной кобуры рукоять какого-то очень большого пистолета довершала картину. Незнакомец жевал зубочистку, небрежно перебрасывая ее из одного угла рта в другой, и смотрел на Муху с деланным сочувствием Он подошел и непринужденно присел рядом с пленником на край белоснежного унитаза непривычной конструкции. В руке его вдруг словно по волшебству возник черный трубчатый ключик на кожаном шнурке.
– Горячо, братан? – спросил он. Судя по манере речи и выражению похожего на свиной окорок лица, это был обыкновенный охранник. Муха внутренне усмехнулся: с таким же успехом этот свинорылый амбал мог оказаться каким-нибудь оперуполномоченным. В последнее время и охотники, и дичь стали на одно лицо.
– Сними наручники, – сквозь зубы сказал Муха, стараясь говорить уверенным тоном. – Всю спину мне сожжете, уроды.
– Всему свое время, братан, – сказал охранник и спрятал ключ от наручников в нагрудный карман рубашки. – Побазарить надо, перетереть один вопрос. Ты уже очухался, или мне вернуться попозже?
– Сними наручники, слышишь, – с напором сказал Муха. Его припекало все сильнее, и терпеть становилось трудно. – Если не снимешь, никакого базара у нас с тобой не будет.
Охранник вздохнул и поднялся с унитаза.
– Нет, братан, – сказал он, – ты еще не очухался.
Не хочешь разговаривать – не надо. Грейся, отдыхай.
Передумаешь – крикни! Зуб даю – закричишь ты скоро. Только учти, у меня дел вагон, так что, когда ты заорешь, меня может не оказаться поблизости. Тогда придется чуток подождать.
Муха скрипнул зубами. Ему казалось, что кожа на спине уже вздувается тугими волдырями. Вдобавок ко всему, ему вдруг срочно потребовалось справить малую нужду.
– Сними наручники, – повторил он. – Ты человек или кто? Мне отлить надо.
– Извини, братан, не могу, – со спокойной издевкой сказал охранник. – Придется тебе как-то обойтись.
Да ты не горюй, мокрые штаны – это не самое страшное из того, что может с тобой случиться. И потом, змеевик горячий, так что просохнешь ты быстро.
Муха почувствовал себя сломленным. Хуже всего было то, что он был в полной власти захвативших его людей, и они об этом прекрасно знали.
– Кстати, – сказал вдруг охранник, словно спохватившись, и звонко хлопнул себя по низкому лбу. – Совсем забыл, мне же велели тебе укол сделать.
Он покопался в карманах просторных черных брюк и извлек оттуда ампулу, одноразовый шприц и синий резиновый жгут.
– Что это? – спросил Муха.
– Не бойся, это не скополамин. Самый чистый продукт, который можно достать в Москве, не сомневайся.
Приход словишь через пару минут, отходняка почти никакого.., в общем, будешь доволен. В зону пойдешь в лучшем виде, за понюх коки будешь туз подставлять кому угодно – хоть урке, хоть чурке, хоть кобелю из конвоя…
Муха забился на змеевике, отлично понимая, что выглядит жалко.
– Не подходи! – зарычал он. – Не подходи, гнида, зубами загрызу!
– Хрен ты дотянешься, – деловито ответил охранник, ногтем постукивая по шприцу, чтобы выгнать пузырьки воздуха.
Муха почувствовал, что близок к настоящей панике.
Эти мерзавцы не бросали слов на ветер и не собирались просто убить его – у них в запасе было кое-что пострашнее.
– Постой, – торопливо сказал он, поняв, что сопротивление бесполезно, – погоди, земляк. Зачем это? Что я вам сделал? Где капитан? Пусть везет меня в ментовку, я все подпишу, любое признание. Ваша взяла. Только не надо колоть меня этой дрянью. И сними наручники, горячо.
– Да ты чего, братан? – фальшиво улыбаясь и держа шприц немного на отлете, удивился охранник. – Да какая ментовка, ты что? Мы своих не сдаем.., если они свои. А шприц… Мы же хотели, чтобы ты кайф словил, братуха! Не хочешь – не надо, кто ж тебя неволит? Знаешь, сколько охотников найдется твою дозу урвать? Не хочешь кайфа – возьми деньгами! Главное, работу сделай. Так как?
– Хорошо, хорошо, снимай скорее, – уже почти не соображая, что говорит, пробормотал Муха.
– А работа?
– Сделаю, сделаю, снимай.
Охранник положил шприц на полочку под зеркалом, вынул из кармана ключ и расстегнул наручники.
Он помог Мухе встать и даже поддержал его под мышки, пока тот долго и с огромным наслаждением стоял над унитазом.
– Да, братан, – сказал он, когда Муха закончил и непослушными пальцами задернул «молнию» на джинсах, – долго же ты терпел. Вот это кайф, не то, что какой-то героин. Давай, мой руки, и будем знакомиться.
Он помог Мухе разобраться в необычной конструкции водопроводного крана и даже подал полотенце. Когда Муха привел себя в порядок, охранник протянул ему руку и представился:
– Миша. Погоняло мое Кабан. Так обычно и называют, я не в обиде.
Муха пожал его пухлую ладонь и пробормотал свое имя. Он презирал себя за то чувство трусливого облегчения, которое сейчас испытывал, но ничего не мог с собой поделать: на этот раз протоплазма окончательно взяла в нем верх над разумом. Впрочем, разуму нечего было предложить в качестве альтернативы: выхода из ситуации, похоже, не существовало. Теперь Муха не мог даже достойно и быстро умереть – его мучители продумали все, и бежать было некуда. Он бросил короткий взгляд на окно. Этаж, похоже, был второй, но вот стена в глубине сада…
– Стекло в окне небьющееся, братан, – сочувственно сказал Кабан, поймав его взгляд, – а пушка у меня сорок пятого калибра. Башку я тебе, конечно, не продырявлю – меня тогда за яйца повесят, – но раздробленная нога, по-моему, немногим лучше. А ты как считаешь?
– А мне считать нечего, – искренне ответил Муха. – За меня, похоже, уже все подсчитали.
– Молоток, – сказал Кабан, – врубаешься в ситуацию. Ну, пойдем, а то там заждались.
Поддерживаемый Кабаном, Муха вышел в коридор, похожий на декорацию к какому-то западному фильму про жизнь богатых людей. С некоторой опаской ступая своими старенькими ботинками по сверкающему, как лед олимпийского катка, паркету, он миновал десяток дубовых дверей, прошел по балкончику, нависавшему над громадным, высотой в два этажа, холлом со стеклянным куполом наверху, где журчал фонтан и буйно перла кверху какая-то разлапистая экзотическая зелень, свернул, повинуясь легкому толчку в плечо, направо и оказался в просторном помещении, где не было ничего, кроме кожаной мебели, пары столиков, жарко пылающего камина и стоявшего перед ним кресла-качалки, в котором спиной к вошедшим сидел какой-то человек. Мухе была видна только его седая макушка да рука, сжимавшая длинную тонкую сигарету, над которой поднималась струйка голубоватого дыма. Дым поднимался кверху ровно, но на расстоянии сантиметров пятнадцати от кончика сигареты струйка вдруг изгибалась почти под прямым углом и устремлялась в камин, чтобы через трубу вылететь в небо вместе с потоком горячего воздуха. Рядом с креслом-качалкой стоял сервировочный столик на колесах, нагруженный бутылками, стаканами и серебряным ведерком со льдом, из которого торчали щипцы.
«Кучеряво», – подумал Муха, пытаясь настроиться на иронический лад. Из этого ничего не вышло – ему снова стало страшно. В этой дышавшей сдержанной роскошью комнате облаком зависло ощущение холодной угрозы – такое же, как в кабинете стоматолога, только во много раз сильнее. Муха боялся смотреть по сторонам, чтобы не увидеть притаившиеся вне поля зрения крючковатые хромированные инструменты, предназначенные для того, чтобы резать, дробить и рвать живую плоть и кости. Живот у него свело, гениталии сжались, превратившись в холодные и твердые, как мрамор, шарики, а по спине бегали мурашки. Здесь, в этом зале с камином и кожаной мебелью, его заставленная пустыми бутылками, насквозь пропитавшаяся испарениями алкоголя кухня, в которой он провел почти неделю, пытаясь отыскать успокоение на дне бутылки, казалась самым теплым и уютным местом на земле. Мухе даже почудилось, что он-таки допился до розовых слонов, и все это ему только мерещится. Ему захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проснуться, но рядом стоял Кабан, от которого густо несло дорогой туалетной водой и застарелым потом и не спускал с него маленьких колючих глаз.
– Привел? – спросил сидевший в кресле человек, не оборачиваясь и не вставая. Сигарета в его руке поднялась, скрывшись из поля зрения за спинкой кресла, и через мгновение оттуда взлетело и унеслось в каминную трубу легкое облачко дыма. – Он согласен? Пусть сам скажет.
– С-согласен, – с трудом выдавил Муха, и Кабан ободряюще кивнул ему – молодец, так держать.
– Ты даже не спрашиваешь, на что именно ты согласен, – заметил человек в кресле и снова затянулся сигаретой.
– Я думаю, вы мне скажете, – ответил Муха.
– Скажу. – Человек в кресле немного помолчал, словно подбирая слова. – Есть человек, который мне мешает. Его нужно убрать.
– Но… Разве у вас нет специалистов? – пролепетал Муха. – Поймите, это же не мой профиль. Та женщина.., черт, это же вышло совершенно случайно!
– Я знаю, как это вышло, – спокойно ответил его собеседник, – и найти грамотного мокрушника в наше время – не проблема. Но шлепнуть этого козла где-нибудь на улице или даже организовать ему несчастный случай я сейчас не могу. Он устроил все так, что меня арестуют через десять минут после его смерти. Возможно, подумав хорошенько, я нашел бы другой выход, но времени на раздумья у меня нет. Зато есть ты, и ты сделаешь все так, что меня никто не заподозрит.
– К-как это? – чувствуя, что начинает заикаться, спросил Муха. Он действительно ничего не понимал.
– Ты у нас личность популярная, – с сарказмом ответил человек в кресле. – У тебя свой почерк и даже визитная карточка, известные каждому менту в Москве. Ты залез в квартиру, напоролся там на хозяйку и нечаянно отправил ее в лучший мир. Теперь ты залезешь в другую квартиру и сделаешь то же самое. Бывает же так! Менты будут искать Муху, а ты в это время уже будешь греть свои косточки где-нибудь на Майами-Бич.
– А если я попадусь? – спросил Муха, не слыша собственного голоса из-за шума в ушах.
– Но ведь до сих пор не попался? Вот и постарайся не попасться впредь. Тем более, что это будет твое последнее дело.., если захочешь, конечно. Ну, а не захочешь, подыщу тебе работу по специальности.., у себя. Ты ведь не против поработать под надежной «крышей» по ту сторону океана? Ну, а если попадешься… Твое дело – молчать в тряпочку. Лучшие адвокаты тебе обеспечены, а в крайнем случае в зоне тебе будет не хуже, чем на Майами-Бич. Альтернатива тебе, я думаю, ясна, так что болтать ты не станешь в любом случае. Что с тобой будет в случае отказа – тебе объяснили достаточно популярно.
– Да уж куда популярнее, – пробормотал Муха.
Стоявший рядом Кабан взглянул на него, как на полного идиота – похоже, когда человек в кресле говорил, всем остальным полагалось помалкивать в тряпочку и почтительно внимать. Муха отвернулся от Кабана – на здешние порядки он плевать хотел, а что подумает о нем мордастый боевик, его не волновало.
– Кабан, проводи его, – сказал хозяин. – Дай ему адрес, денег, ствол.., в общем, все. А ты, бычара, – обратился он к Мухе, – не вздумай шутить. Я тебя из-под земли достану, понял? Дело сделаешь завтра. До завтра отдохни. Поезжай на место, осмотрись.., и не пытайся снова напиться! Вопросы есть?
– Есть, – сказал Муха. Губы у него вдруг пересохли, и слова шелестели, как сухие листья под метлой дворника. – Что мне делать.., потом?
Человек в кресле вдруг рассмеялся сухим кашляющим смехом.
– Ты сначала доживи до этого «потом», – сказал он. – А если доживешь, я тебе дам знать, что дальше делать. На дело тебя Кабан повезет, вот он и скажет.., если вернешься. И будь осторожен. Твой клиент хорошо знает, что натворил и что за такие дела бывает, так что, думаю, будет готов к «встрече»… А может, и не будет. Кто их знает, этих волосатиков, чем они там думают? В общем, береженого бог бережет.
– А небереженого конвой стережет, – закончил за него Муха. – В общем, ясно. Я могу идти?
– Да кто же тебя держит? Ступай, ступай. Да ванну прими, разит от тебя, как от козла, отсюда слышно.
Проводи его, Кабан, и скажи менту, чтобы зашел. Мне ему пару слов шепнуть надо.
Он, как всегда, немного притормозил возле площадки, на которой были расставлены столики-грибки, но знакомого дерматинового пальто нигде не было видно. Нагаев отъехал от пивной подальше и, заметив на тротуаре будку телефона-автомата, остановил машину и позвонил Игогоше домой.
Игогошин телефон, как ни странно, функционировал – ушастый хитрец никогда не забывал вовремя оплачивать коммунальные услуги и счета телефонной станции несмотря на свою угрозу не отдавать государству ни копейки. Сам Игогоша оказался дома и долго жаловался Нагаеву на жестокий грипп, который, по его словам, он заработал, служа Отечеству. Капитан объяснил ему, что он, старший оперуполномоченный Нагаев, умеет быть пострашнее любого гриппа, и велел через двадцать минут быть на месте. Игогоша выторговал себе еще десять минут на то, чтобы выпить чаю и как следует закутать горло, и Нагаев согласился – сегодня он мог позволить себе быть снисходительным к маленьким слабостям окружающих, а особенно Игогоши.
Игогоша прибыл через полчаса, минута в минуту.
Вид у него действительно был неважнецкий, даже хуже, чем обычно, из носа текло уже непрерывно, и капитан брезгливо посторонился, помогая осведомителю взобраться на нижний край обрушенного оконного проема.
– Спасибо, начайник, – прогнусавил Игогоша. – Зачем я тебе понадобився? Что-то сгочное?
– У милиции несрочных дел не бывает, – сказал капитан.
– Кстати, о девах, – вскинулся Игогоша. – Как моя посведняя наводка? Помогво?
Нагаев сморщился и отрицательно покачал головой.
– Мимо, Игогоша, – сказал он. – Знаешь, как бывает: ну, очень похоже.., но не то. Нет, ты не суетись, деньги твои, ты их честно заработал. Кораблев этот – действительно экзотический фрукт, но к Мухе он никакого отношения не имеет.
– Ну, конечно, – иронически подхватил Игогоша, вынул из кармана пачку «Мальборо», открыл и предложил капитану. Нагаев отказался, снова покачав головой. – Конечно, не имеет! А мой папа – импегатог Магса, а сам я – Супегмен. – Он встал в позицию и сделал движение обеими руками, словно расправил за спиной складки невидимого плаща.
Нагаев понаблюдал за этой пантомимой и снова покачал головой.
– Ты же, вроде бы, больной, – напомнил он. – Говорил, с постели встать не можешь, а теперь устроил мне цирк с допросом…
– А потому что не надо пудгить мне мозги! – сердито сказал Игогоша. – Что я, гимназистка? Я тебя хоть газ подвев?
– Так может, тебе звание присвоить? – вкрадчиво спросил Нагаев. – Или орден вручить?
– И не мешаво бы! – окончательно раздухарившись, воскликнул Игогоша. – Что бы ты без меня девав?
– Ладно, ладно, не пыли, – примирительно сказал Нагаев. – Ты же бывалый мужик, Игогоша, должен понимать, что такое служебная тайна. Вот когда посадим Муху, я тебе по этому делу дам полный отчет вместе с денежной премией. Если доживешь, конечно.
Игогоша насторожился.
– Ас чего бы это мне помигать? – подозрительно спросил он. – Ты на что это намекаешь?
– Да не намекаю я, – сказал Нагаев. – Просто у тебя горло больное, а ты рот разеваешь шире собственной морды. Так ведь и помереть недолго.., от простуды. Ладно, Игогоша, не булькай. Каждый зарабатывает свои бабки, как умеет… Или я не прав? Может, ты у нас за идею?
– Конечно, за идею, – с достоинством ответил Игогоша. – Выдоить из этого госудагства, сколько успеешь – чем не идея? Пгедвожи более возвышенную – может, я и согвашусь.
Нагаев фыркнул, но вдруг задумался и даже полез пятерней под кепку, чтобы облегчить этот мучительный процесс.
– А, – мгновенно уловив его колебания, обрадовался Игогоша, – не можешь! Все вы так, кгутые – живете, пока не найдется кто-то покгуче вас. Бегаете, стгевяете, могды вомаете, а пгосто подумать – зачем это все? – вам некогда.
– Ф-фу, – сказал Нагаев. – Ну, брат, уморил. Ты сегодня прямо Цицерон какой-то, ей-богу. Ты вот что, Цицерон… Ты адрес этого своего Сереги помнишь?
– Какого Сегеги? Это художника, что ли?
– Ага, художника. Который с бородой.
– Это авангагдиста, да? Так он завтга с австгияками уезжает. Выставку пгезентовать. В этой, как ее.., ну да, бвя, в Австгии.
– Надолго?
– А хген его знает. Собигався на две недеви, а там как кагта вяжет.
– М-да, – протянул Нагаев. – Ненадолго. Так где он живет-то, этот непризнанный гений?
– Уже пгизнанный. – Игогоша хихикнул, пошмыгал носом и назвал адрес бородатого художника Сереги. – Тойко он там, считай, не живет. Он в мастегской живет, в подваве под пгачечной-Знаешь стачечную самообсвуживания?
– Это на углу? – Нагаев нахмурился. – Ты чего гонишь, урод сопливый, прачечная и так в подвале!
– Пгавильно! Тойко пгачечная – это как бы повуподвав, под ним еще один есть, вгоде бомбоубежища.
Андеггаунд, это же надо понимать!
– Угу, – Нагаев покивал. – Спасибо, Игогоша, удружил. С меня причитается. Только ты вот что.., дело это, которое мы с тобой на пару расследуем, очень опасное.
Я тут отправил рапорт начальству, чтобы принять меры предосторожности – в том смысле, что как бы чего не вышло… В общем, начальство дало добро. Вот, держи.
Не снимая черной кожаной перчатки, он полез за пазуху и вынул оттуда обшарпанный наган с поцарапанной деревянной рукояткой и, залихватски крутанув барабан, протянул револьвер Игогоше. Игогоша шарахнулся назад, оступился на куче битого кирпича и чуть не опрокинулся на спину, в последний момент отчаянно замахав руками и удержав равновесие.
– Ты чего, чудак? – удивился Нагаев.
– Чегт, напутав, – сказал Игогоша, медленно успокаиваясь. – Огужие… Не люблю огужие, капитан. Это твои иггушки – твои и таких, как ты. Я тойко пивной бокав умею дегжать. Нет, пгавда, зачем мне это?
– А затем, что ты мне нужен живым, – многозначительно ответил Нагаев. – Когда вся эта банда возьмется за тебя всерьез, я постараюсь тебя выручить, но я ведь могу и опоздать. В общем, держи. Ничего сложного тут нет, да и убивать никого не нужно. В крайнем случае, просто пугнешь. На, держи, коллега.
Он почти силой ткнул наган в руки осведомителю, и Игогоша машинально сомкнул пальцы на поцарапанной рукояти красновато-коричневого оттенка.
– Вот смотри, – говорил Нагаев, придерживая Игогошины руки и манипулируя ими, как конечностями тряпичной куклы. – Вот это курок, понял? Взводишь его – вот так, правильно. Видишь, барабан повернулся.
Теперь патрон стоит напротив бойка. Нажимаешь вот здесь, – он положил указательный палец Игогоши на спусковой крючок и накрыл его сверху своим пальцем, обтянутым черной кожей перчатки, – вот тут, правильно… Стоп, погоди. Если нажать еще сильнее, будет выстрел. Сначала надо прицелиться. Умеешь?
– Откуда? – спросил Игогоша. – Меня же в агмию не взяви, сказави – дебив.
– Ничего, – сказал Нагаев, – это совсем просто.
Сейчас я тебя научу.
Он стоял, прижавшись к Игогоше левым боком, правой рукой держа и направляя его руку с револьвером, а левой дружески обнимая осведомителя за плечи. В следующее мгновение его левая рука молниеносно скользнула чуть выше, стальным захватом стиснув цыплячью шею осведомителя, а правая неумолимо и мощно, как стальной рычаг, в одно мгновение сломила слабенькое сопротивление и поднесла грязноватый кулак Игогоши с зажатым наганом к его виску. Игогоша забился, как угодившая в силки птица, засучил обутыми в рыжие, лопнувшие по швам ботинки ногами, смешная клетчатая шляпа, свалившись с его головы, вприпрыжку откатилась в угол, а в следующий миг сильный, надежно прикрытый кожаной перчаткой палец капитана Нагаева напрягся, придавливая грязный палец стукача к спусковому крючку нагана.
Вокруг было темно, и некоторое время тело еще цеплялось за иллюзию сна и покоя, но тут Муха совершил ошибку, открыв глаза и шевельнув головой, и покой испарился, как капля пролитой на раскаленную плиту воды.
Голова сразу же, как по команде, стала раскалываться надвое, причем острие этого клина располагалось почему-то не во лбу или затылке, как это обычно бывает, а в самом кончике подбородка. Кроме того, у него ныли запястья и затекла спина, а в глазах все двоилось и плыло, как от сильного похмелья.
Муха попытался встать и окончательно пришел в себя, обнаружив, что не может этого сделать из-за наручников. Наручников было две пары, и с их помощью кто-то буквально распял Муху на змеевике в ванной.
В том, что это была именно ванная, сомневаться не приходилось, поскольку огромная угловая ванна находилась прямо перед Мухой, но вот где расположено это роскошное помещение с огромным, до самого пола окном выходившим в голый, обнесенный высокой стеной яблоневый садик, он понятия не имел.
Он поерзал на гладком плиточном полу, пытаясь устроиться так, чтобы окончательно не сжечь себе спину: змеевик был не теплым, как ему почудилось в полубессознательном состоянии, а довольно-таки горячим. Еще раз осмотрев залитое пасмурным светом просторное помещение, Муха попытался припомнить, как он здесь очутился. Логичнее всего было бы предположить, что он наконец забрался куда-то не туда и его застукали на горячем и ухитрились повязать. Значит, вот-вот прибудет милиция…
"Стоп, – сказал себе Муха. – Милиция, по-моему, уже прибыла. Здоровенный такой дядя в штатском..
Точно! Капитан Нагаев. Кроссовки нашел, гад… Грозился застрелить при попытке к бегству. Значит, не застрелил.
Так это что же, на Петровке такие санузлы? Бред собачий. Постой-ка, я ведь собирался его вырубить и сбежать. Выходит, не получилось?.."
Муха застонал и дернулся, звякнув браслетами наручников – теперь он вспомнил все до конца и понял, что влип основательно. На секунду ему даже стало жаль, что капитан не привел свою угрозу в исполнение: в конце концов, тогда все было бы уже кончено, он бы просто не проснулся, оставшись в блаженном неведении относительно того, ради чего его сюда притащили.
Он смутно помнил, что Нагаев оказался гораздо крепче большинства людей, с которыми был знаком Муха. Вроде бы, чертов капитан что-то с ним сделал…
Муха криво ухмыльнулся. «Что-то…» Это был самый обыкновенный нокаут, но вот последствия у него были какие-то совершенно необыкновенные. Заранее стиснув зубы в предчувствии слепящей вспышки боли, Муха тряхнул головой. Это действительно оказалось чертовски больно, но зрение, кажется, немного прояснилось. Муха никогда не пробовал наркотики, но сейчас ему казалось, что капитан чем-то накачал его для пущей надежности – обыкновенный удар в челюсть не мог привести его в такое расфокусированное состояние. Муха гордился своим умением держать удар – разумеется, в те времена, когда это имело хоть какое-то значение.
Спину припекало все сильнее, и Муха не сомневался, что, если его в ближайшее время не освободят, кожа на спине превратится в сплошной волдырь. Он еще немного повозился, пытаясь устроиться так, чтобы избежать ожогов, но быстро убедился в тщетности своих попыток: над ним явно поработал специалист, и сдвинуться удалось не более чем на сантиметр. Сдавшись, Муха прекратил возиться и обмяк, вернувшись в исходное положение. С губ сорвалось ругательство, и он обреченно покачал головой, услышав, как слабо, почти жалобно оно прозвучало.
Каким бы тихим ни было произнесенное Мухой словечко, его услышали. Вычурная дубовая дверь с узорчатым окошечком в верхней половине бесшумно распахнулась, и в ванную вошел коренастый крепыш с бычьей шеей и круглым, словно нарисованным с помощью циркуля, лицом. Широко распахнутый ворот его белоснежной, жесткой от крахмала сорочки позволял полюбоваться украшавшей его шею толстой золотой цепью, а торчавшая из наплечной кобуры рукоять какого-то очень большого пистолета довершала картину. Незнакомец жевал зубочистку, небрежно перебрасывая ее из одного угла рта в другой, и смотрел на Муху с деланным сочувствием Он подошел и непринужденно присел рядом с пленником на край белоснежного унитаза непривычной конструкции. В руке его вдруг словно по волшебству возник черный трубчатый ключик на кожаном шнурке.
– Горячо, братан? – спросил он. Судя по манере речи и выражению похожего на свиной окорок лица, это был обыкновенный охранник. Муха внутренне усмехнулся: с таким же успехом этот свинорылый амбал мог оказаться каким-нибудь оперуполномоченным. В последнее время и охотники, и дичь стали на одно лицо.
– Сними наручники, – сквозь зубы сказал Муха, стараясь говорить уверенным тоном. – Всю спину мне сожжете, уроды.
– Всему свое время, братан, – сказал охранник и спрятал ключ от наручников в нагрудный карман рубашки. – Побазарить надо, перетереть один вопрос. Ты уже очухался, или мне вернуться попозже?
– Сними наручники, слышишь, – с напором сказал Муха. Его припекало все сильнее, и терпеть становилось трудно. – Если не снимешь, никакого базара у нас с тобой не будет.
Охранник вздохнул и поднялся с унитаза.
– Нет, братан, – сказал он, – ты еще не очухался.
Не хочешь разговаривать – не надо. Грейся, отдыхай.
Передумаешь – крикни! Зуб даю – закричишь ты скоро. Только учти, у меня дел вагон, так что, когда ты заорешь, меня может не оказаться поблизости. Тогда придется чуток подождать.
Муха скрипнул зубами. Ему казалось, что кожа на спине уже вздувается тугими волдырями. Вдобавок ко всему, ему вдруг срочно потребовалось справить малую нужду.
– Сними наручники, – повторил он. – Ты человек или кто? Мне отлить надо.
– Извини, братан, не могу, – со спокойной издевкой сказал охранник. – Придется тебе как-то обойтись.
Да ты не горюй, мокрые штаны – это не самое страшное из того, что может с тобой случиться. И потом, змеевик горячий, так что просохнешь ты быстро.
Муха почувствовал себя сломленным. Хуже всего было то, что он был в полной власти захвативших его людей, и они об этом прекрасно знали.
– Кстати, – сказал вдруг охранник, словно спохватившись, и звонко хлопнул себя по низкому лбу. – Совсем забыл, мне же велели тебе укол сделать.
Он покопался в карманах просторных черных брюк и извлек оттуда ампулу, одноразовый шприц и синий резиновый жгут.
– Что это? – спросил Муха.
– Не бойся, это не скополамин. Самый чистый продукт, который можно достать в Москве, не сомневайся.
Приход словишь через пару минут, отходняка почти никакого.., в общем, будешь доволен. В зону пойдешь в лучшем виде, за понюх коки будешь туз подставлять кому угодно – хоть урке, хоть чурке, хоть кобелю из конвоя…
Муха забился на змеевике, отлично понимая, что выглядит жалко.
– Не подходи! – зарычал он. – Не подходи, гнида, зубами загрызу!
– Хрен ты дотянешься, – деловито ответил охранник, ногтем постукивая по шприцу, чтобы выгнать пузырьки воздуха.
Муха почувствовал, что близок к настоящей панике.
Эти мерзавцы не бросали слов на ветер и не собирались просто убить его – у них в запасе было кое-что пострашнее.
– Постой, – торопливо сказал он, поняв, что сопротивление бесполезно, – погоди, земляк. Зачем это? Что я вам сделал? Где капитан? Пусть везет меня в ментовку, я все подпишу, любое признание. Ваша взяла. Только не надо колоть меня этой дрянью. И сними наручники, горячо.
– Да ты чего, братан? – фальшиво улыбаясь и держа шприц немного на отлете, удивился охранник. – Да какая ментовка, ты что? Мы своих не сдаем.., если они свои. А шприц… Мы же хотели, чтобы ты кайф словил, братуха! Не хочешь – не надо, кто ж тебя неволит? Знаешь, сколько охотников найдется твою дозу урвать? Не хочешь кайфа – возьми деньгами! Главное, работу сделай. Так как?
– Хорошо, хорошо, снимай скорее, – уже почти не соображая, что говорит, пробормотал Муха.
– А работа?
– Сделаю, сделаю, снимай.
Охранник положил шприц на полочку под зеркалом, вынул из кармана ключ и расстегнул наручники.
Он помог Мухе встать и даже поддержал его под мышки, пока тот долго и с огромным наслаждением стоял над унитазом.
– Да, братан, – сказал он, когда Муха закончил и непослушными пальцами задернул «молнию» на джинсах, – долго же ты терпел. Вот это кайф, не то, что какой-то героин. Давай, мой руки, и будем знакомиться.
Он помог Мухе разобраться в необычной конструкции водопроводного крана и даже подал полотенце. Когда Муха привел себя в порядок, охранник протянул ему руку и представился:
– Миша. Погоняло мое Кабан. Так обычно и называют, я не в обиде.
Муха пожал его пухлую ладонь и пробормотал свое имя. Он презирал себя за то чувство трусливого облегчения, которое сейчас испытывал, но ничего не мог с собой поделать: на этот раз протоплазма окончательно взяла в нем верх над разумом. Впрочем, разуму нечего было предложить в качестве альтернативы: выхода из ситуации, похоже, не существовало. Теперь Муха не мог даже достойно и быстро умереть – его мучители продумали все, и бежать было некуда. Он бросил короткий взгляд на окно. Этаж, похоже, был второй, но вот стена в глубине сада…
– Стекло в окне небьющееся, братан, – сочувственно сказал Кабан, поймав его взгляд, – а пушка у меня сорок пятого калибра. Башку я тебе, конечно, не продырявлю – меня тогда за яйца повесят, – но раздробленная нога, по-моему, немногим лучше. А ты как считаешь?
– А мне считать нечего, – искренне ответил Муха. – За меня, похоже, уже все подсчитали.
– Молоток, – сказал Кабан, – врубаешься в ситуацию. Ну, пойдем, а то там заждались.
Поддерживаемый Кабаном, Муха вышел в коридор, похожий на декорацию к какому-то западному фильму про жизнь богатых людей. С некоторой опаской ступая своими старенькими ботинками по сверкающему, как лед олимпийского катка, паркету, он миновал десяток дубовых дверей, прошел по балкончику, нависавшему над громадным, высотой в два этажа, холлом со стеклянным куполом наверху, где журчал фонтан и буйно перла кверху какая-то разлапистая экзотическая зелень, свернул, повинуясь легкому толчку в плечо, направо и оказался в просторном помещении, где не было ничего, кроме кожаной мебели, пары столиков, жарко пылающего камина и стоявшего перед ним кресла-качалки, в котором спиной к вошедшим сидел какой-то человек. Мухе была видна только его седая макушка да рука, сжимавшая длинную тонкую сигарету, над которой поднималась струйка голубоватого дыма. Дым поднимался кверху ровно, но на расстоянии сантиметров пятнадцати от кончика сигареты струйка вдруг изгибалась почти под прямым углом и устремлялась в камин, чтобы через трубу вылететь в небо вместе с потоком горячего воздуха. Рядом с креслом-качалкой стоял сервировочный столик на колесах, нагруженный бутылками, стаканами и серебряным ведерком со льдом, из которого торчали щипцы.
«Кучеряво», – подумал Муха, пытаясь настроиться на иронический лад. Из этого ничего не вышло – ему снова стало страшно. В этой дышавшей сдержанной роскошью комнате облаком зависло ощущение холодной угрозы – такое же, как в кабинете стоматолога, только во много раз сильнее. Муха боялся смотреть по сторонам, чтобы не увидеть притаившиеся вне поля зрения крючковатые хромированные инструменты, предназначенные для того, чтобы резать, дробить и рвать живую плоть и кости. Живот у него свело, гениталии сжались, превратившись в холодные и твердые, как мрамор, шарики, а по спине бегали мурашки. Здесь, в этом зале с камином и кожаной мебелью, его заставленная пустыми бутылками, насквозь пропитавшаяся испарениями алкоголя кухня, в которой он провел почти неделю, пытаясь отыскать успокоение на дне бутылки, казалась самым теплым и уютным местом на земле. Мухе даже почудилось, что он-таки допился до розовых слонов, и все это ему только мерещится. Ему захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проснуться, но рядом стоял Кабан, от которого густо несло дорогой туалетной водой и застарелым потом и не спускал с него маленьких колючих глаз.
– Привел? – спросил сидевший в кресле человек, не оборачиваясь и не вставая. Сигарета в его руке поднялась, скрывшись из поля зрения за спинкой кресла, и через мгновение оттуда взлетело и унеслось в каминную трубу легкое облачко дыма. – Он согласен? Пусть сам скажет.
– С-согласен, – с трудом выдавил Муха, и Кабан ободряюще кивнул ему – молодец, так держать.
– Ты даже не спрашиваешь, на что именно ты согласен, – заметил человек в кресле и снова затянулся сигаретой.
– Я думаю, вы мне скажете, – ответил Муха.
– Скажу. – Человек в кресле немного помолчал, словно подбирая слова. – Есть человек, который мне мешает. Его нужно убрать.
– Но… Разве у вас нет специалистов? – пролепетал Муха. – Поймите, это же не мой профиль. Та женщина.., черт, это же вышло совершенно случайно!
– Я знаю, как это вышло, – спокойно ответил его собеседник, – и найти грамотного мокрушника в наше время – не проблема. Но шлепнуть этого козла где-нибудь на улице или даже организовать ему несчастный случай я сейчас не могу. Он устроил все так, что меня арестуют через десять минут после его смерти. Возможно, подумав хорошенько, я нашел бы другой выход, но времени на раздумья у меня нет. Зато есть ты, и ты сделаешь все так, что меня никто не заподозрит.
– К-как это? – чувствуя, что начинает заикаться, спросил Муха. Он действительно ничего не понимал.
– Ты у нас личность популярная, – с сарказмом ответил человек в кресле. – У тебя свой почерк и даже визитная карточка, известные каждому менту в Москве. Ты залез в квартиру, напоролся там на хозяйку и нечаянно отправил ее в лучший мир. Теперь ты залезешь в другую квартиру и сделаешь то же самое. Бывает же так! Менты будут искать Муху, а ты в это время уже будешь греть свои косточки где-нибудь на Майами-Бич.
– А если я попадусь? – спросил Муха, не слыша собственного голоса из-за шума в ушах.
– Но ведь до сих пор не попался? Вот и постарайся не попасться впредь. Тем более, что это будет твое последнее дело.., если захочешь, конечно. Ну, а не захочешь, подыщу тебе работу по специальности.., у себя. Ты ведь не против поработать под надежной «крышей» по ту сторону океана? Ну, а если попадешься… Твое дело – молчать в тряпочку. Лучшие адвокаты тебе обеспечены, а в крайнем случае в зоне тебе будет не хуже, чем на Майами-Бич. Альтернатива тебе, я думаю, ясна, так что болтать ты не станешь в любом случае. Что с тобой будет в случае отказа – тебе объяснили достаточно популярно.
– Да уж куда популярнее, – пробормотал Муха.
Стоявший рядом Кабан взглянул на него, как на полного идиота – похоже, когда человек в кресле говорил, всем остальным полагалось помалкивать в тряпочку и почтительно внимать. Муха отвернулся от Кабана – на здешние порядки он плевать хотел, а что подумает о нем мордастый боевик, его не волновало.
– Кабан, проводи его, – сказал хозяин. – Дай ему адрес, денег, ствол.., в общем, все. А ты, бычара, – обратился он к Мухе, – не вздумай шутить. Я тебя из-под земли достану, понял? Дело сделаешь завтра. До завтра отдохни. Поезжай на место, осмотрись.., и не пытайся снова напиться! Вопросы есть?
– Есть, – сказал Муха. Губы у него вдруг пересохли, и слова шелестели, как сухие листья под метлой дворника. – Что мне делать.., потом?
Человек в кресле вдруг рассмеялся сухим кашляющим смехом.
– Ты сначала доживи до этого «потом», – сказал он. – А если доживешь, я тебе дам знать, что дальше делать. На дело тебя Кабан повезет, вот он и скажет.., если вернешься. И будь осторожен. Твой клиент хорошо знает, что натворил и что за такие дела бывает, так что, думаю, будет готов к «встрече»… А может, и не будет. Кто их знает, этих волосатиков, чем они там думают? В общем, береженого бог бережет.
– А небереженого конвой стережет, – закончил за него Муха. – В общем, ясно. Я могу идти?
– Да кто же тебя держит? Ступай, ступай. Да ванну прими, разит от тебя, как от козла, отсюда слышно.
Проводи его, Кабан, и скажи менту, чтобы зашел. Мне ему пару слов шепнуть надо.
* * *
Через час капитан Нагаев уже вел свою «десятку» вдоль заставленного коммерческими киосками пятачка, приближаясь к углу двух улиц, на котором уже издали виднелся грязно-белый парусиновый навес над прилавком пивного ларька и терпеливо копошившаяся возле него серая очередь. Капитан курил сигарету, немилосердно терзая зубами фильтр, и играл желваками – предстоявшее ему дело не вызывало в нем ничего, кроме глухого раздражения. Кроме того, это было просто опасно.Он, как всегда, немного притормозил возле площадки, на которой были расставлены столики-грибки, но знакомого дерматинового пальто нигде не было видно. Нагаев отъехал от пивной подальше и, заметив на тротуаре будку телефона-автомата, остановил машину и позвонил Игогоше домой.
Игогошин телефон, как ни странно, функционировал – ушастый хитрец никогда не забывал вовремя оплачивать коммунальные услуги и счета телефонной станции несмотря на свою угрозу не отдавать государству ни копейки. Сам Игогоша оказался дома и долго жаловался Нагаеву на жестокий грипп, который, по его словам, он заработал, служа Отечеству. Капитан объяснил ему, что он, старший оперуполномоченный Нагаев, умеет быть пострашнее любого гриппа, и велел через двадцать минут быть на месте. Игогоша выторговал себе еще десять минут на то, чтобы выпить чаю и как следует закутать горло, и Нагаев согласился – сегодня он мог позволить себе быть снисходительным к маленьким слабостям окружающих, а особенно Игогоши.
Игогоша прибыл через полчаса, минута в минуту.
Вид у него действительно был неважнецкий, даже хуже, чем обычно, из носа текло уже непрерывно, и капитан брезгливо посторонился, помогая осведомителю взобраться на нижний край обрушенного оконного проема.
– Спасибо, начайник, – прогнусавил Игогоша. – Зачем я тебе понадобився? Что-то сгочное?
– У милиции несрочных дел не бывает, – сказал капитан.
– Кстати, о девах, – вскинулся Игогоша. – Как моя посведняя наводка? Помогво?
Нагаев сморщился и отрицательно покачал головой.
– Мимо, Игогоша, – сказал он. – Знаешь, как бывает: ну, очень похоже.., но не то. Нет, ты не суетись, деньги твои, ты их честно заработал. Кораблев этот – действительно экзотический фрукт, но к Мухе он никакого отношения не имеет.
– Ну, конечно, – иронически подхватил Игогоша, вынул из кармана пачку «Мальборо», открыл и предложил капитану. Нагаев отказался, снова покачав головой. – Конечно, не имеет! А мой папа – импегатог Магса, а сам я – Супегмен. – Он встал в позицию и сделал движение обеими руками, словно расправил за спиной складки невидимого плаща.
Нагаев понаблюдал за этой пантомимой и снова покачал головой.
– Ты же, вроде бы, больной, – напомнил он. – Говорил, с постели встать не можешь, а теперь устроил мне цирк с допросом…
– А потому что не надо пудгить мне мозги! – сердито сказал Игогоша. – Что я, гимназистка? Я тебя хоть газ подвев?
– Так может, тебе звание присвоить? – вкрадчиво спросил Нагаев. – Или орден вручить?
– И не мешаво бы! – окончательно раздухарившись, воскликнул Игогоша. – Что бы ты без меня девав?
– Ладно, ладно, не пыли, – примирительно сказал Нагаев. – Ты же бывалый мужик, Игогоша, должен понимать, что такое служебная тайна. Вот когда посадим Муху, я тебе по этому делу дам полный отчет вместе с денежной премией. Если доживешь, конечно.
Игогоша насторожился.
– Ас чего бы это мне помигать? – подозрительно спросил он. – Ты на что это намекаешь?
– Да не намекаю я, – сказал Нагаев. – Просто у тебя горло больное, а ты рот разеваешь шире собственной морды. Так ведь и помереть недолго.., от простуды. Ладно, Игогоша, не булькай. Каждый зарабатывает свои бабки, как умеет… Или я не прав? Может, ты у нас за идею?
– Конечно, за идею, – с достоинством ответил Игогоша. – Выдоить из этого госудагства, сколько успеешь – чем не идея? Пгедвожи более возвышенную – может, я и согвашусь.
Нагаев фыркнул, но вдруг задумался и даже полез пятерней под кепку, чтобы облегчить этот мучительный процесс.
– А, – мгновенно уловив его колебания, обрадовался Игогоша, – не можешь! Все вы так, кгутые – живете, пока не найдется кто-то покгуче вас. Бегаете, стгевяете, могды вомаете, а пгосто подумать – зачем это все? – вам некогда.
– Ф-фу, – сказал Нагаев. – Ну, брат, уморил. Ты сегодня прямо Цицерон какой-то, ей-богу. Ты вот что, Цицерон… Ты адрес этого своего Сереги помнишь?
– Какого Сегеги? Это художника, что ли?
– Ага, художника. Который с бородой.
– Это авангагдиста, да? Так он завтга с австгияками уезжает. Выставку пгезентовать. В этой, как ее.., ну да, бвя, в Австгии.
– Надолго?
– А хген его знает. Собигався на две недеви, а там как кагта вяжет.
– М-да, – протянул Нагаев. – Ненадолго. Так где он живет-то, этот непризнанный гений?
– Уже пгизнанный. – Игогоша хихикнул, пошмыгал носом и назвал адрес бородатого художника Сереги. – Тойко он там, считай, не живет. Он в мастегской живет, в подваве под пгачечной-Знаешь стачечную самообсвуживания?
– Это на углу? – Нагаев нахмурился. – Ты чего гонишь, урод сопливый, прачечная и так в подвале!
– Пгавильно! Тойко пгачечная – это как бы повуподвав, под ним еще один есть, вгоде бомбоубежища.
Андеггаунд, это же надо понимать!
– Угу, – Нагаев покивал. – Спасибо, Игогоша, удружил. С меня причитается. Только ты вот что.., дело это, которое мы с тобой на пару расследуем, очень опасное.
Я тут отправил рапорт начальству, чтобы принять меры предосторожности – в том смысле, что как бы чего не вышло… В общем, начальство дало добро. Вот, держи.
Не снимая черной кожаной перчатки, он полез за пазуху и вынул оттуда обшарпанный наган с поцарапанной деревянной рукояткой и, залихватски крутанув барабан, протянул револьвер Игогоше. Игогоша шарахнулся назад, оступился на куче битого кирпича и чуть не опрокинулся на спину, в последний момент отчаянно замахав руками и удержав равновесие.
– Ты чего, чудак? – удивился Нагаев.
– Чегт, напутав, – сказал Игогоша, медленно успокаиваясь. – Огужие… Не люблю огужие, капитан. Это твои иггушки – твои и таких, как ты. Я тойко пивной бокав умею дегжать. Нет, пгавда, зачем мне это?
– А затем, что ты мне нужен живым, – многозначительно ответил Нагаев. – Когда вся эта банда возьмется за тебя всерьез, я постараюсь тебя выручить, но я ведь могу и опоздать. В общем, держи. Ничего сложного тут нет, да и убивать никого не нужно. В крайнем случае, просто пугнешь. На, держи, коллега.
Он почти силой ткнул наган в руки осведомителю, и Игогоша машинально сомкнул пальцы на поцарапанной рукояти красновато-коричневого оттенка.
– Вот смотри, – говорил Нагаев, придерживая Игогошины руки и манипулируя ими, как конечностями тряпичной куклы. – Вот это курок, понял? Взводишь его – вот так, правильно. Видишь, барабан повернулся.
Теперь патрон стоит напротив бойка. Нажимаешь вот здесь, – он положил указательный палец Игогоши на спусковой крючок и накрыл его сверху своим пальцем, обтянутым черной кожей перчатки, – вот тут, правильно… Стоп, погоди. Если нажать еще сильнее, будет выстрел. Сначала надо прицелиться. Умеешь?
– Откуда? – спросил Игогоша. – Меня же в агмию не взяви, сказави – дебив.
– Ничего, – сказал Нагаев, – это совсем просто.
Сейчас я тебя научу.
Он стоял, прижавшись к Игогоше левым боком, правой рукой держа и направляя его руку с револьвером, а левой дружески обнимая осведомителя за плечи. В следующее мгновение его левая рука молниеносно скользнула чуть выше, стальным захватом стиснув цыплячью шею осведомителя, а правая неумолимо и мощно, как стальной рычаг, в одно мгновение сломила слабенькое сопротивление и поднесла грязноватый кулак Игогоши с зажатым наганом к его виску. Игогоша забился, как угодившая в силки птица, засучил обутыми в рыжие, лопнувшие по швам ботинки ногами, смешная клетчатая шляпа, свалившись с его головы, вприпрыжку откатилась в угол, а в следующий миг сильный, надежно прикрытый кожаной перчаткой палец капитана Нагаева напрягся, придавливая грязный палец стукача к спусковому крючку нагана.