Осмотр салона также не дал результатов, а в багажнике у мистера Рэмси не оказалось ничего, кроме уже знакомого Глебу пластикового дорожного чемодана. Приподняв коврик, Глеб постучал по резине запасного колеса. Покрышка отозвалась характерным звуком, свидетельствовавшим о том, что внутри также нет ничего, кроме закачанного под давлением около двух атмосфер лондонского воздуха.
   Единственным местом, где могла лежать взрывчатка, оставался чемодан. Машина стояла незапертая, и, в принципе, ничто не мешало людям одноглазого, выбросив вон подштанники мистера Рэмси, зарядить багаж чем-нибудь позабористей, чтобы вместе с "мерседесом" на воздух взлетело полквартала.
   Мысленно обозвав себя параноиком, Глеб снова извлек из кармана нож. С замком он справился в два счета, после чего осторожно ввел в щель между корпусом и крышкой чемодана кончик лезвия. Ни проводков, ни контактов ему нащупать не удалось, но это не означало, что их нет. Зная, что все равно не успеет отскочить достаточно далеко и быстро, но тем не менее изготовившись к прыжку, Глеб осторожно приподнял крышку.
   – Елки-палки, – сказал он, когда первый шок от увиденного миновал.
   В чемодане ровными рядами лежали пачки стофунтовых купюр в банковской упаковке. На глаз здесь было около миллиона, и это объясняло, почему мистер Рэмси не взял с собой в дорогу ни смены белья, ни зубной щетки. Казначей пресловутого спортивного клуба, по всей видимости, был очень предусмотрительным человеком. Пластиковая кредитная карточка оставляет заметный след в электронных мозгах банковских компьютерных систем, тогда как наличные способны сделать умелого, опытного человека невидимым. Очевидно, мистер Рэмси давно уже планировал побег, и последние события его только подтолкнули.
   – Недурно, – сказал Глеб Сиверов, – очень недурно!
   Он закрыл чемодан, захлопнул крышку багажника и вернулся за руль. Двигатель "мерседеса" чуть слышно заурчал под капотом, и машина покинула стоянку перед домом мистера Рэмси, чтобы больше никогда сюда не вернуться.
* * *
   Плечистый Гамид с благодарностью принял из рук хозяина чашку зеленого чая и, прикрыв глаза, вдохнул аромат напитка. Чай был как чай, и пах он не какими-то неземными благовониями, а именно чаем, кстати не очень умело заваренным, – сам Гамид заваривал чай гораздо лучше. Но получить чашку чая из рук самого хозяина считалось великой честью; это был знак полного одобрения, и принять его следовало надлежащим образом, со всеми приличествующими случаю изъявлениями благодарности, почтения и даже восторга. Начальник охраны не знал, когда и кем это было заведено; более того, он подозревал, что хозяин не обиделся бы, даже если бы он, Гамид, просто отказался от предложенного напитка. Они прошагали плечом к плечу не одну сотню километров, да еще каких! И все-таки хозяин был не из тех людей, чье терпение можно безнаказанно испытывать даже в мелочах, а почтение, испытываемое Гамидом к своему старшему товарищу по оружию, было непритворным. Гамид был просто хорошим воином и толковым исполнителем, в то время как его одноглазый хозяин являлся гениальным организатором, политиком и полководцем. Вот только чай, заваренный его секретарем, честно говоря, никуда не годился...
   – Что ж, – сказал одноглазый, пригубив из своей чашки и едва заметно поморщившись, – видимо, напиток и ему не очень пришелся по вкусу. – Что ж, Гамид, основные новости мне уже известны. Не скажу, что они так уж сильно порадовали мое сердце, но в сложившейся ситуации ты вел себя так, как и следовало. Ничто не было упущено, ничто не осталось незамеченным, и всем воздалось по заслугам...
   – Всем ли? – с должной почтительностью, но весьма решительно произнес Гамид. – Клянусь Аллахом, я в этом сомневаюсь.
   – Для этого я тебя и позвал, – согласно кивнув, сказал одноглазый. – Я хочу услышать подробности, а после мы с тобой вместе подумаем, все ли дела завершены, все ли сложилось, как нам того хотелось. Итак?..
   Гамид наморщил узкий коричневый лоб и начал, как умел, излагать подробности:
   – Как мы и предполагали, Рэмси пытался нас покинуть. Он изъял из своего кабинета в здании клуба все упоминания о себе, стер всю содержавшуюся в компьютере информацию и отправился к себе домой. Мои люди вели его до самого дома, оставаясь незамеченными. Я приказал им не препятствовать Рэмси до тех пор, пока на него не выйдет этот француз или пока он не попытается покинуть страну.
   – Ты поступил правильно, – сказал одноглазый.
   – Именно таков был ваш приказ. Далее наш мистер Рэмси зашел домой и некоторое время жег в камине бумаги, которые забрал из своего кабинета.
   – Идиот, – проворчал одноглазый.
   – В его действиях был определенный смысл, – возразил охранник. – Он предполагал, что нас ждут большие неприятности, в том числе и с полицией, и хотел выиграть хотя бы немного времени. Отсутствие его подписей на официальных документах, связанных с финансовой деятельностью клуба, дало бы ему такую возможность, поскольку полиция в первую очередь занялась бы теми, кто оказался под рукой, в пределах досягаемости.
   – Что ж, звучит разумно. Продолжай.
   – Мои люди засекли напротив дома Рэмси тот самый "форд", который прошлым вечером приезжал к воротам донкастерского поместья. Это, казалось, подтверждало ваши слова о том, что француз действует в одиночку, на свой страх и риск. Учитывая погодные условия, ему пришлось провести за рулем большую часть вчерашнего дня и почти всю ночь. Он должен был очень устать, однако вместо отдыха отправился охотиться за Рэмси.
   – Возможно, это был не он, – заметил одноглазый.
   – Это был он, но я скажу об этом позже, если позволите. Так вот, выйдя из дома, Рэмси был схвачен неизвестными людьми, приехавшими в старом грузовом микроавтобусе. Его поместили в автобус и увезли, а француз последовал за ними на своем "форде".
   – Значит, все-таки группа, – задумчиво произнес одноглазый.
   – Скорее всего, – согласился Гамид. – Все-таки в наше время подобные дела никто не делает в одиночку. Я хотел сказать: никто, кроме таких болванов, как этот турок, баскетболист.
   – О турке поговорим после. Продолжай, во имя Аллаха!
   – Мои люди сели им на хвост. Микроавтобус свернул в район складов и мастерских – вероятно, затем, чтобы там без помех допросить мистера Рэм-си, а затем избавиться от него. Француз свернул туда же. Мои люди сообщили мне об этом по телефону, и я решил, что более удобного случая может просто не быть. По моему приказу наши бойцы обогнали микроавтобус по параллельному проезду и уничтожили выстрелом из гранатомета...
   – Шумно, – вздохнул одноглазый, – но зато наверняка.
   – Я тоже так подумал. Как ни странно, француз, вместо того чтобы отступить, бросился в погоню. Вероятно, Аллах в своей неизмеримой мудрости лишил его рассудка, ибо этот безумец преследовал машину с нашими людьми до тех пор, пока они не загнали его в ловушку, откуда нет выхода. И это, увы, было последнее, что они успели мне сообщить.
   – Боюсь, я тебя не понимаю, – с хорошо знакомой Гамиду зловещей вкрадчивостью произнес одноглазый. – Мне доложили, причем доложили с твоих слов, что француз уничтожен. А теперь выясняется, что ты сам ничего об этом не знаешь!
   – Дальнейшее стало известно от наших друзей в полиции. Была перестрелка, в которой погибли четверо наших людей и француз. Его лицо обгорело, однако сохранились документы – паспорт на имя австрийца Денкера и журналистская карточка, по словам информатора явно поддельная, на имя француза Сивера. Одному из наших людей удалось уйти по крышам. Его пытались преследовать, но ему посчастливилось каким-то образом обмануть погоню и скрыться.
   – Он вернулся?
   – Увы, нет.
   Одноглазый надолго замолчал, с задумчивым видом прихлебывая остывший чай. Гамид тоже стал пить, стараясь делать это как можно тише и поглядывая на хозяина поверх чашки. Несмотря на то что ему было не в чем себя упрекнуть, начальник охраны чувствовал странный внутренний дискомфорт. Он даже начал жалеть, что под пиджаком у него в данный момент находится свитер с высоким горлом, а не парадная белая рубашка со столь ненавистным ему галстуком.
   – Да, – сказал наконец одноглазый, и Гамид поспешно поставил чашку на стол, – да, уважаемый, теперь мне понятны твои сомнения. Этот потерявшийся боец может преподнести нам сюрприз. Возможно, он был ранен и попал в больницу, откуда, осмотрев его раны и особенно наслушавшись его бреда, неминуемо позвонят в полицию. А может быть, его уже задержали полицейские, только твой информатор об этом пока не знает... Да, это скверно. Но будем надеяться, что с ним все в порядке и он просто где-то отсиживается. Гораздо хуже то, что француз все-таки был не один. Возможно, в городе остались другие члены группы, о которых нам пока ничего не известно. А что турок? Я слышал новости по телевизору, но мне хочется знать подробности.
   Гамид усмехнулся.
   – С турком все в порядке. Я доставил его на стоянку перед супермаркетом и посадил за руль, начинив машину взрывчаткой. Затем подождал, пока он придет в себя, и все ему объяснил.
   – Как?
   – Просто позволил увидеть себя, а заодно и пульт дистанционного управления радиовзрывателем. Судя по выражению лица, он меня отлично понял, но сделать ничего не мог – этот новый препарат действует превосходно, клянусь бородой пророка! Теперь взрыв возле супермаркета повесят на него.
   – Уже повесили, – уточнил одноглазый. – И уже, заметь, связали его имя с нашим клубом. Буквально за полчаса до твоего приезда Ахмед имел беседу с полицейским чиновником из Скотленд-Ярда. Поскольку ордера у него не было, этот неверный удовольствовался тем, что сказал ему Ахмед, и отбыл восвояси. Но он вернется – скорее всего не один и с ордером.
   – Это плохо, – нахмурился Гамид. – Но, господин, вы сами...
   – Да, – перебил его одноглазый, – я сам отдал такой приказ. Клянусь Аллахом, этот турецкий ишак меня разозлил, и мне хотелось, чтобы он, возомнивший себя героем, мстителем, борцом с международным терроризмом и благодетелем неверных, в последний миг своей никчемной жизни осознал, что останется в полицейских архивах именно как террорист-смертник!
   Он немного помолчал, успокаиваясь, и во время этой паузы Гамид с удивлением осознал, что хозяин действительно был взволнован. Он, не боявшийся американцев с их ракетами и сверхмощными бомбами, рассвирепел из-за попытки какого-то глупого турка напасть на него со старым малокалиберным пистолетом! Правда, турок, в отличие от американцев, все-таки был правоверным...
   – Словом, – продолжал одноглазый, – то, что клубом заинтересовался Скотленд-Ярд, выглядит не хуже и не лучше всего остального. Подожди, пока они обнаружат исчезновение Рэмси и опознают его в одном из обгорелых трупов в том микроавтобусе! Вот тогда они заинтересуются клубом, а заодно и нами всерьез. Кроме того, не забывай о французе. Даже если нам удалось уничтожить всю его группу, в чем я не уверен, остались те, кто послал его сюда. Им известно, куда он отправился и за кем охотился, а значит, мое инкогнито уже превратилось в секрет Полишинеля... позже, когда у нас появится свободное время, я объясню тебе, кто это такой. Я просто хотел сказать, что этот секрет известен уже слишком многим, а хуже всего то, что мы не знаем, когда это произошло. Какой, по-твоему, из всего этого следует вывод, уважаемый Гамид?
   Начальник охраны поднялся.
   – Я велю подготовить транспорт, – сказал он.
   – Ты всегда хорошо меня понимал, старый друг, – улыбнулся одноглазый. – И вот что, дорогой Гамид. Нам неизвестно, сколько знает о нас противник, а значит, разработанный на случай внезапного отъезда план придется изменить. И знать об этом до самой последней минуты должны только мы с тобой. Подготовь бронированный лимузин и джипы сопровождения... Кстати, хватит ли у нас для этого людей?
   – Для этого хватит, – подавив горестный вздох, ответил Гамид. – Если бы дело происходило в мусульманской стране, их хватило бы на целую механизированную колонну. Возможно, даже с поддержкой с воздуха. Кстати, куда господин намерен отправиться?
   – Прикажи, чтобы подготовили мой самолет. Пусть сделают официальный запрос на рейс до Тегерана.
   – Это хороший выбор, господин. Иран – одна из последних твердынь истинного ислама, на которую не рискнули покуситься неверные.
   – И еще долго не рискнут, – улыбнулся одноглазый. – Это им не Ирак. А когда в Иране наконец создадут ядерное оружие, американцы вообще запоют по-другому. Я уже не говорю об израильтянах... Да, Гамид, Иран – прекрасная страна, но мы туда не поедем.
   – Понимаю, – после непродолжительной паузы, во время которой обдумывал услышанное, медленно произнес охранник. – Хороший выбор плох тем, что очевиден для всех, не так ли?
   – Именно так, клянусь Аллахом! Поэтому, Гамид, из этой страны мы выберемся как-нибудь иначе. Уверен, что ко времени нашего прибытия на аэродром ангар, где стоит мой самолет, будет оцеплен спецназом. Возможно, американцы даже пригонят парочку танков с ближайшей военной базы... – Губы одноглазого тронула презрительная усмешка. – Клянусь, мне даже жаль, что мы с тобой этого не увидим! Это оценят твои люди, которые поедут в лимузине и джипах сопровождения, но только не мы. Ты еще не разучился водить машину, уважаемый?
   – Все, что может ездить, плавать и даже летать! – легонько ударив себя кулаком в грудь, заявил начальник охраны.
   – Не сомневаюсь, дорогой, не сомневаюсь, – с дружеской улыбкой заверил его одноглазый. – Ступай, и да пребудет с тобой милость великого Аллаха!

Глава 24

   Разбрызгивая ногами грязную, подернутую какой-то отвратительной пленкой воду, Глеб продвигался вперед по казавшемуся бесконечным сводчатому тоннелю. Луч фонаря выхватывал из кромешной тьмы то сочащиеся влагой, крошащиеся от постоянной сырости кирпичные стены, на которых слабо шевелилась какая-то бледная мерзость с невообразимым количеством лапок, то тянущиеся под потолком толстые пучки изолированных кабелей и обросших мохнатой грязью, корявых от ржавчины труб, то стайки крыс, многие из которых были размером со щенка и не слишком торопились уступать чужаку дорогу. Воздух был сырым, холодным и зловонным; потревоженная Глебом жижа на дне тоннеля испускала невыносимый смрад, от которого начинала кружиться голова. Не помогали даже пропитанные одеколоном ватные тампоны в ноздрях; казалось, что зловоние проникает в организм прямо через кожу, пропитывая ее насквозь. Глеб очень надеялся, что купленная им в магазине спортивных принадлежностей герметичная сумка действительно герметична. В противном случае вся эта затея теряла смысл: не имея возможности переодеться, он будет обнаружен по запаху так же легко, как если бы просто подошел и постучал в ворота рукояткой пистолета.
   Дойдя до очередного бокового ответвления тоннеля, он осветил фонариком схему. Если он не сбился со счета, то ему требовался второй поворот направо от этого места. Схема была хорошая, очень подробная, а главное, вполне достоверная, в чем Глеба клятвенно заверил некий чиновник из местного управления коммунального хозяйства. После встречи с Сиверовым этот тип стал богаче на двадцать пять тысяч фунтов своих английских стерлингов; правда, взятку ему пришлось всучить буквально под дулом пистолета, но это уже были детали. Глеб очень сомневался, что его собеседник побежит жаловаться в полицию или своему муниципальному начальству: ведь деньги он, как ни крути, взял, а вместе с ними получил некое обещание, прозвучавшее, кажется, весьма убедительно. Сиверов заверил его, что, если в дело вмешается полиция или план подземных коммуникаций окажется недостаточно подробным, чиновника разыщут даже на краю света и сбросят с этого края вниз головой к чертям собачьим, в тартарары.
   Смешнее всего Глебу казалось то, что чинуша ему действительно поверил. Похоже, бедняга решил, что имеет дело с представителем секретной службы – если не родной, британской, то уж, как минимум, американской. Да и растерялся, наверное, болезный, увидев прямо у себя перед носом увесистый денежный кирпич, а в качестве альтернативы – штурмовой пистолет-пулемет с глушителем. Он-то небось думал, что такие вещи случаются только в американских фильмах да еще, может быть, в дикой криминальной России.
   Сиверов покачал головой, вспомнив эту безобразную сцену. Уж он-то, в отличие от чиновника из муниципалитета, точно знал, что так дела не делаются даже в бандитской России. Будь у него время, он раздобыл бы схему как-нибудь иначе – не за такие деньги и не таким рискованным путем. Однако времени у него не осталось совсем – все пришло в движение, и нужно было не пропустить момент.
   Шлепая резиновыми сапогами по грязной воде, Глеб невольно задумался о том, в который уже раз путешествует по подземным лабиринтам. Московские катакомбы он изучил как свои пять пальцев, но об этом лучше было не вспоминать. С сочинскими подземельями ему также довелось познакомиться, а теперь вот выпал случай обогатить свой опыт прогулкой под Лондоном. И что характерно, воняет везде одинаково, и крысы что здесь, что в Москве так же недовольно пищат, разбегаясь из-под ног.
   Еще Глеб подумал, что, принимая во внимание содержимое чемодана мистера Рэмси, он мог бы не затруднять себя ползаньем по этому вонючему лабиринту. В Москве ему тоже удалось кое-что скопить, и этого за глаза хватит на симпатичный домик в любой части света. Французский журналист Алек Сивер был убит боевиками "Аль-Каиды" вместе с гражданином Австрии Райнхардом Денкером, и не сегодня завтра средства массовой информации раструбят эту новость по всему свету. Федор Филиппович верить в это, конечно, не захочет, но его агент не даст о себе знать ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Останется только вывезти из России Ирину, а это уже дело техники. Потапчук, наверное, будет за ней присматривать – просто так, на всякий случай. И когда она начнет собирать чемоданы, генерал, надо полагать, все поймет. Ведь он столько раз хоронил агента по кличке Слепой, что уже перестал по-настоящему верить в то, что Глеб действительно может умереть. Но, поняв, в чем дело, Федор Филиппович не станет задерживать Ирину и использовать ее в качестве приманки. Сбежавший агент-ликвидатор – не такая редкая и важная птица, чтобы из-за него переворачивать вверх дном весь земной шар. Генералы бегали, и ничего, живы по сей день. Рыба ищет, где глубже, а человек, сами понимаете, где лучше.
   Или, как сказал устами старого оборванца Луки великий пролетарский писатель Максим Горький, старичку, где тепло, там и родина...
   Если положить деньги в банк, можно будет до конца дней своих жить на проценты, причем очень неплохо. Завести детей, купить собаку, своими руками посадить небольшой фруктовый садик и ухаживать за ним на досуге. И даже не стрелять на заднем дворе по пивным жестянкам. Ну их к черту, в самом-то деле! Хватит, настрелялся...
   А предательство – это просто слово. Пустой звук.
   Размышляя, Глеб не забывал считать повороты и, дойдя до нужного места, остановился. Здесь было посуше, под ногами лежала бугристая, спрессованная временем до каменной твердости грязь, лишь кое-где поблескивали лужицы стоячей воды. Сиверов сверился со схемой; если верить этим черным линиям и закорючкам, перед ним был именно тот тоннель, который вел в нужном направлении. Перед его устьем как предупреждение лежал наполовину обглоданный крысами труп бродячей кошки. Перешагнув через этот привет от безглазой старухи, Глеб двинулся по тоннелю. Теперь он светил не столько себе под ноги, сколько на стены и потолок, но пока безрезультатно. Глеб уже начал побаиваться, что ошибся в расчетах, но тут луч фонарика скользнул по перегородившей проход стальной решетке – прочной, массивной, покрытой свежей краской и без единого пятнышка ржавчины. В решетке имелась низенькая дверца, запертая висячим замком, который выглядел гораздо более крепким и несокрушимым, чем был на самом деле.
   – Прелестно, – сказал Глеб вполголоса и опустил на лицо край трикотажной шапочки, превратив ее в маску наподобие тех, которыми пользуются грабители и спецназовцы.
   Он посветил себе под ноги, прощупав лучом каждый сантиметр неровного земляного пола, но так и не заметил предательского блеска проволочной растяжки. Ее и не должно было здесь быть, как и противопехотных мин и прочих сюрпризов в этом же роде, поскольку в противном случае одноглазому наверняка пришлось бы слишком часто выносить из тоннеля трупы служащих коммунального хозяйства, а после объясняться с властями. Однако береженого, как известно, Бог бережет, и на этот раз Глеб решил не пренебрегать народной мудростью.
   Убедившись, что подход к решетке безопасен, Глеб снова осветил фонарем стены и потолок тоннеля. Разумеется, она была здесь – миниатюрная, почти незаметная в переплетении труб и кабелей следящая камера, не мигая, смотрела прямо на решетку любопытным блестящим глазом объектива. Глеб подавил не к месту возникшее желание дружески помахать в объектив рукой и, делая вид, что не замечает камеры, вынул из-за пояса купленный все в том же магазине спортивных принадлежностей туристский топорик со стальным топорищем и рукояткой, оправленной в толстую рубчатую резину.
   Висячему замку хватило одного хорошо нацеленного удара обухом, чтобы он бессильно повис на откинутой дужке. Глеб вынул его из проушины и небрежно швырнул через плечо в темноту тоннеля. Пинком распахнув решетку, он осмотрелся, выбирая местечко прямо под объективом камеры. Долго искать не пришлось; поудобнее перехватив топорик, Глеб примерился и ударил по самому толстому из тянувшихся под сводом кабелей. На третьем ударе из кабеля фейерверком брызнули искры, но Глеб рубил до тех пор, пока не перерубил его надвое.
   Дело было сделано, притом именно так, как планировал Слепой. Теперь ему действительно следовало поторапливаться. Глеб отшвырнул топорик и бросился бежать так быстро, как только мог в здешних условиях.
   Пробежав метров пятьдесят или около того, Глеб остановился, присел на корточки и оставил на полу коридора кое-что из того, что обнаружил в карманах убитого араба из молочного фургона. Устройство, которое он мастерил, не было рассчитано на долгую службу, так что проволока не понадобилась – Глеб обошелся куском прочной бечевки. Покончив с первой растяжкой, он вернулся на несколько метров назад и установил вторую. Больше гранат, к сожалению, не было, но он полагал, что хватит и этого.
   – Веселого вам Рождества, братцы, – негромко произнес он и рысью пустился в обратный путь.
   На бегу Глеб привычно считал повороты. Он очень надеялся, что не сбился со счета и ничего не перепутал, но убедился в этом лишь тогда, когда, сдвинув тяжелую крышку канализационного люка, увидел прямо перед собой "мерседес" мистера Рэмси.
   Место, где он оставил машину, было тихим. На улочку выходили в основном задние дворы расположенных здесь домовладений. Тут ему немного не повезло: выбравшись из люка, Глеб увидел пожилую пару, которая смотрела на него, застыв в немом удивлении. Толстая, как бегемот, облезлая от старости дворняга, которую держал на поводке до самых глаз закутанный клетчатым шарфом престарелый джентльмен, при виде выскочившего из канализации чужака разразилась истеричным лаем, прижавшись к ногам хозяина. Вежливо улыбнувшись старикам, Глеб содрал с себя испачканные дрянью сапоги и ярко-желтый прорезиненный комбинезон, пинком отправил все это в открытый люк и прыгнул за руль. Обулся он уже в машине, достав свои ботинки из герметичного мешка. Оттуда же был извлечен трофейный "ингрэм"; за ним последовал легкий бронежилет, который Глебу удалось приобрести без предъявления каких бы то ни было лицензий или разрешений, а поверх Глеб набросил куртку.
   Переодевание заняло не больше минуты. Затем черный "мерседес" выбросил из выхлопной трубы облачко белого пара и с визгом рванул с места.
* * *
   Пока исполнительный Гамид занимался приготовлениями, которые должны были занять некоторое время, его одноглазый хозяин проводил последние минуты в покидаемом доме за другим, гораздо более важным делом. Усевшись за письменный стол в кабинете, он вносил мелкие поправки в рукопись, которая по замыслу должна была обратить в его веру огромные массы мусульман, до сих пор не примкнувших к возглавляемому им движению. Одноглазый знал, что он не литератор и что его пропагандистскому опусу далеко до Корана, однако возлагал на свой труд некоторые надежды. Не то чтобы правка, которой он занимался в данный момент, была таким уж спешным, неотложным делом; одноглазый просто не привык сидеть сложа руки, а патрулировать двор с автоматом наперевес или проверять уровень масла в поддоне картера своего лимузина такому человеку, как он, было, мягко говоря, не к лицу. Организация отъезда была возложена на Гамида; одноглазый знал, что охранник способен справиться и с куда более сложной задачей, и не хотел обижать старого соратника даже видимостью недоверия.