Страница:
Тюха медленно стащил с головы шлем и так же медленно и неохотно ответил:
– Идея – первый сорт. Ты бы уж сразу взял топор и меня замочил. Мне маманя такую экскурсию устроит… Стоймя ехать придется.
– Блин, – сказал Пятый. – Про твою маман я как-то не подумал… Да, это серьезно. Жалко, елы-палы!
– Погоди, – сказал Тюха. – Дай подумать.
Он сел на теплый бордюрный камень, положил на колени мотоциклетный шлем, обнял его руками, пристроил сверху подбородок и стал думать. Вид у него при этом сделался сонный и тупой, и Пятый, длинно сплюнув в сторону, решил, что Тюха вот-вот заснет. Пятнов не верил, что его приятель додумается до чего-нибудь стоящего, и уже начал прикидывать, кем бы его заменить: отказываться от задуманного путешествия все-таки не хотелось.
Тем не менее Пантюхин думал. Он пытался делать это так, как учил его Колдун. Людоед он или не людоед, а мозги у этого мужика работали как надо, и Тюха был почти на сто процентов уверен, что сумеет должным образом решить внезапно возникшую перед ним проблему.
Рассуждая логически, проблема заключалась в двух вещах: в мотоцикле и в расстоянии, которое требовалось покрыть верхом на этой прирученной японской пуле. Тюха почесал затылок и попытался представить себя на месте матери. Получалось, что сам он наверняка спустил бы собственному ребенку всю шкуру с задницы, лишь бы в корне пресечь самоубийственную затею. Затея действительно была довольно самоубийственная, но Тюха с оптимизмом молодости верил, что с ним лично ничего страшного не произойдет. Однако мать Тюхи давно уже утратила последние крупицы отпущенного ей природой оптимизма, и ее реакция на запланированное путешествие была предсказуемой и однозначно отрицательной.
«Итак, – сказал себе Тюха, – что мы имеем? Мотоцикл, да? Ну, а если убрать из этого уравнения мотоцикл? Что останется – дальняя дорога? Дорогу тоже можно сделать покороче. Скажем, мы отправляемся на электричке куда-нибудь под Покров, к Лехиной бабке… Отпустит? Должна отпустить. Вот только деньги…»
– А деньги, Пятый? – спросил он, не поворачивая головы.
– Капуста есть, – сказал Пятый.
– У меня нет, – напомнил Тюха.
– Да знаю я, что у тебя нет… Не дрейфь, прокормлю.
Тюха скривился. Он уже успел усвоить старую истину, гласившую, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
– Что я тебе, баба? – сердито спросил он. – Ты мне еще цветочки купи, я тогда подумаю, ехать с тобой или не ехать…
– Баран, – сказал Пятый. – Мне же тоже в падлу одному ехать! А палатку поставить? А в рыло дать кому-нибудь?
– Холуя нанимаешь? – окрысился Тюха.
– Баран, – повторил Пятый. – Ну, как знаешь. Мое дело предложить, твое – отказаться. Позвоню Жеке Малахову, если ты у нас такой гордый, что тебе костер разжечь в облом.
– Ладно, – сказал Тюха, – с капустой я что-нибудь придумаю. А куда рванем?
Пятый присел рядом с ним на бордюр, сделав тем самым первый шаг к превращению своих торчавших во все стороны новеньких кожаных штанов в нормальную человеческую одежду – в меру грязную, в меру потертую и повторяющую все выпуклости и впадины хозяйского тела. Так, сидя рядышком на бордюре, они обстоятельно обсудили маршрут предстоящей поездки.
От теплых берегов Черного моря им пришлось с сожалением отказаться: путешествие через всю Украину могло слишком дорого обойтись, а Черноморское побережье Кавказа пугало близостью мятежной Чечни. Кроме того, эти благословенные некогда края находились все-таки чересчур далеко от Москвы. После бурного обсуждения было решено удовольствоваться Балтикой, точнее, Финским заливом. Пятый когда-то бывал в тех краях и утверждал, что места там просто сногсшибательные, никакого Крыма не надо: сосны, дюны, чистое море, микроклимат, а если забраться подальше, скажем за Выборг, то почти полное безлюдье.
– Кинься, Пятый, там же погранзона! – сказал Тюха, демонстрируя неожиданно хорошее знакомство с географией.
– Ну и что? – проворчал Пятый, который начисто забыл об этом хорошо известном ему обстоятельстве. – У нас же не фура с водкой, а мотоцикл! В крайнем случае, лесом протащим! И вообще, сунем погранцу десять баксов – и дело в шляпе.
Такая уверенность приятеля несколько успокоила осторожного Тюху, хотя между делом он подумал, что лишние десять баксов не помешали бы ему самому.
После этого обсудили детали: что взять с собой, когда выезжать и, главное, что соврать родителям, чтобы они не путались под ногами со своими ахами, охами, запретами и нравоучениями. Врать было просто: их родители принадлежали к разным социальным группам и не только не водили между собой дружбы, но даже не были знакомы. Поэтому общую легенду сочинили просто на всякий пожарный случай. В ней без лишних затей фигурировали электричка и престарелая бабка Пятого, которая действительно жила в глухой деревушке под Покровом. Телефона у бабки, да и во всей деревне, не было, так что насчет неожиданной проверки можно было не беспокоиться.
За этим увлекательным разговором приятели не заметили, как на улице стемнело. Темнота их не пугала, поскольку вовсе не была той непроглядной темнотой, которая окружает человека в ночном лесу, в какой-нибудь пещере или в спальне с задернутыми наглухо шторами. В той темноте бродят рожденные нашим сознанием призраки; эта темнота, темнота освещенной яркими фонарями широкой окраинной улицы, настоящей темнотой не являлась.
Они еще немного погоняли на мотоцикле по опустевшей автостанции, лихо огибая брошенные здесь на ночь автобусы, а потом поехали домой. Пятый гнал мотоцикл напрямик через пустые дворы и детские площадки, перепрыгивая бордюры и выделывая умопомрачительные виражи вокруг песочниц. У Тюхи, который сидел сзади и не мог оказывать никакого влияния на ход событий, захватывало дух, как на американских горках. Они пулей проносились через наполненные эхом бетонные арки, взлетали на срезанные бульдозерами плоские пригорки и скатывались с них, как горная лавина. Один раз они даже съехали вниз по лестнице. Во время этого спуска Тюха чуть было не вывалился из седла. Цепляясь за талию Пятого, он с неожиданным здравомыслием подумал, что так мотоцикл долго не протянет.
Пятый был спокоен, потому что знал дорогу как свои пять пальцев. Он сотни раз возвращался домой этим путем, крутя педали своего горного велосипеда, и знал здесь каждый поворот, каждый столб и каждую выбоину в асфальте. Проложенный им еще в десятилетнем возрасте маршрут был настолько близок к идеальной прямой, насколько это вообще было возможно. Чтобы сделать этот маршрут еще прямее, пришлось бы снести пару-тройку жилых домов и как минимум один продуктовый магазин. Мотоцикл идеально слушался руля, тормозил где надо и отзывался приглушенным бархатистым рычанием на малейший поворот рукоятки акселератора. Поэтому Леха Пятнов не стеснялся – он отрывался, как мог, все время поддавая газу и с удовольствием слушая восторженные и одновременно испуганные вопли Пантюхина у себя за спиной.
Они вихрем ворвались на детскую площадку перед домом, в котором проживало семейство Пятновых. Проложенная Пятым траектория пролегала через средний проем тройной арки сваренного из стальных труб разновысокого турника – низенький, повыше и совсем высокий. Подняв тучу пыли и выбросив из-под заднего колеса колючую волну мелких камешков, Пятый вышел на финишную прямую ,и поддал газу.
«Хонда» рванулась вперед, рассекая темноту бледным лучом передней фары. Турник стремительно несся навстречу. Он выглядел как-то непривычно, и только в последний момент, когда предпринимать что бы то ни было стало поздно, Пятнов сообразил, в чем дело: между стойками турника была натянута проволока, казавшаяся в свете фары толстой, как пеньковый канат.
Тюха тоже увидел проволоку. Он закричал, отпустил талию приятеля и вскинул перед собой руки, защищая лицо. Пятый закричать не успел. Долю секунды он смотрел расширившимися глазами на стремительно летевшую навстречу смерть, цепляясь окостеневшими пальцами за резиновые рукоятки.
Туго натянутая стальная проволока ударила его точно под подбородочную дугу шлема. Скорость была не так велика, как на шоссе, но этого хватило: Пятого со страшной силой выбросило из седла.
По дороге он сбил сидевшего позади Тюху. Они упали на твердую пыльную землю детской площадки одновременно: Тюха с глубоко рассеченным все той же проволокой предплечьем, Пятый с головой, каким-то чудом державшейся на окровавленном лоскуте кожи, и мотоцикл, вместе с седоками потерявший равновесие. Его двигатель два раза чихнул и заглох.
Одну или две минуты в пустом дворе было тихо, а потом Хлопнула дверь подъезда, и тишину разорвал пронзительный женский крик.
Среди торгующих не было ни одного знакомого лица. Илларион переходил от лотка к лотку, периодически вступая в беседу с теми из торговцев, кто выглядел постарше и поинтеллигентнее, но тщетно: все они были распространителями, отлично ориентирующимися в конъюнктуре книжного рынка, и не более того. Стоило завести с ними разговор о редких и по-настоящему старых книгах, как они буквально на глазах скучнели, начинали пожимать плечами и с облегчением поворачивали свои лица к другим потенциальным покупателям.
Все было ясно. Илларион на всякий случай побродил от лотка к лотку еще минут десять, но делать ему здесь было нечего. Собственно, он знал это заранее, но, как всегда, понадеялся на слепое везение: чем черт не шутит?
Вздохнув, он двинулся к выходу из сквера и вдруг остановился, удивленно подняв брови. Он даже протер глаза, но странное видение не исчезло: возле одного из лотков с беллетристикой стоял человек, спина и затылок которого показались Иллариону подозрительно знакомыми. Пробормотав:
«Странно, странно», Илларион подошел поближе и стал наблюдать. Тут его брови поднялись еще выше, потому что он увидел, какая именно литература интересует его знакомого.
Человек, которому было абсолютно нечего здесь делать, копался в разделе мистики и романов ужасов, перебирая глянцевые тома с придирчивым и недовольным видом. Даже со спины было заметно, что это занятие не доставляет ему ни малейшего удовольствия.
– Черт знает что, – проворчал он и обратился к продавцу – Вы не могли бы мне помочь?
– Слушаю вас, – с готовностью подался ему навстречу мордатый детина лет сорока, больше похожий на портового грузчика, чем на букиниста. На голове у него сидела белая полотняная кепочка, а глаза прятались за солнцезащитными очками с зелеными стеклами – Что вас интересует? Вот, взгляните, есть новый Стивен Кинг. Совсем недавно появился в продаже. А вот…
– Мне бы что-нибудь про людоедов, – сказал странный покупатель.
– Про людоедов? Это вам Жюль Верн нужен. «Пятнадцатилетний капитан», например…
– Да нет, – чувствуя себя не в своей тарелке и от этого начиная сердиться, нетерпеливо перебил его покупатель – Про современных каннибалов. Ну, знаете, маньяки всякие…
– А, вот оно что! – продавец ненадолго задумался. – Знаете, это довольно сложно. Эта тема как-то не пользуется спросом. Даже и не знаю, что вам посоветовать. Старо, навязло в зубах, никому не интересно…
– Да? – довольно агрессивно переспросил покупатель. – Значит, говорите, старо?
Илларион ухмыльнулся, подошел к нему сзади и аккуратно взял за рукав.
– Извините, – сказал он продавцу, – товарищ заблудился. Ему надо в библиотеку, а он по неопытности забрел сюда.
Продавец равнодушно пожал плечами и отвернулся.
Странный покупатель посмотрел на Иллариона, и на его лице отразилось легкое смущение.
– А ты откуда здесь взялся? – спросил он сердито.
– Это именно тот вопрос, который я собирался задать тебе, – ответил Илларион, увлекая его прочь от лотков с книгами. – Со мной-то все ясно, я же у вас чокнутый, книжный червь и так далее. А ты-то какими судьбами? Не приболел ли, часом? Или жизнь вдруг сделалась пресной, что ты решил пощекотать нервишки мистическими романчиками? Только учти, что для твоих нервишек нужно что-нибудь позабористее.
Полковник Сорокин смущенно вырвал из пальцев Иллариона свой рукав и вздохнул.
– Черт его знает, что меня сюда принесло, – признался он. – Сидел вот так, думал, думал… Дай, думаю, почитаю что-нибудь этакое… Все-таки грамотные люди писали, не милицейские полковники. Размышляли, собирали материал, изучали психологию маньяков… Тех же каннибалов, к примеру.
– Вот оно что! – воскликнул Илларион, заливаясь своим беззвучным смехом. – Ну, полковник, ну, учудил! Неужели все так плохо? – спросил он, становясь серьезным.
– Не плохо, а глухо, – морщась, ответил Сорокин. – Топчемся на месте. Этот гад залег на дно и никак не проявляется. И ни одной ниточки, ни одного следа! Это не расследование, а какой-то бой с тенью!
Илларион высмотрел неподалеку свободную скамейку и почти силой усадил на нее Сорокина. Сорокин неохотно уселся и первым делом посмотрел на часы, прозрачно намекая на свою занятость. Забродов спокойно проигнорировал этот намек.
– Ну, хорошо, – сказал он. – А зачем ты поперся сюда? Почему ты, в самом деле, не пошел в библиотеку? Почему не позвонил мне, в конце концов?
– Здравствуйте, – вежливо заговорил Сорокин, изображая, по всей видимости, свой визит в библиотеку. – Я полковник уголовного розыска. Дайте мне, пожалуйста, почитать что-нибудь про психологию каннибалов. Нет, что вы, это просто так, для общего развития…
– Да, – сказал Илларион, – никогда не думал, что ты у нас стеснительный. Ну, позвонил бы мне.
– Тебе… Знаешь, Забродов, твое дело – сторона. И вообще, напрасно я тебя в это впутал.
– Ты имеешь в виду, что я все испортил?
– Да нет, я бы так не сказал. Ты его почти нашел, но это такое дело, где «почти» не считается. В принципе, благодаря тебе круг людей, причастных к этому делу, предельно сузился, но почему-то толку от этого никакого.
– Совсем никакого?
– Абсолютно. Мы имеем пять человек, каждый из которых может что-то знать, а может и вовсе оказаться тем, кого мы ищем. И – ничего. Все чисты, как ангелы.
– Все пятеро?
– Уже четверо.
– Не понял, – строго сказал Илларион.
– Ax, да, ты же не в курсе, откуда тебе… Пятнов позавчера разбился на мотоцикле. Его приятель, этот, как его…
– Пантюхин, – подсказал Илларион.
– Да, Пантюхин. Так вот, он в больнице с сотрясением мозга и травмой руки. А Пятнова завтра будут хоронить.
– Как это вышло? – спросил Илларион, напряженно о чем-то думая.
Сорокин покосился на него и невесело усмехнулся.
– Не забивай себе голову, – сказал он. – Мы тоже решили было, что его кто-то убрал. Тем более что обстоятельства… В общем, он на большой скорости налетел на проволоку, протянутую там, где ей совершенно нечего было делать.
– И что? – спросил Илларион.
– А что бывает в таких случаях? Снесло башку к чертовой матери…
– И ты говоришь, что это не убийство?
– Понимаешь, – сказал Сорокин, – это произошло не на дороге, не в арке какой-нибудь и не в проходном дворе. Проволока была натянута между стойками турника на детской площадке, то есть там, где мотоциклисту делать совершенно нечего. Там три турника рядышком, и только один проем из трех перегородили подобным образом. Это.., я даже не знаю, с чем это сравнить. Это все равно что сбросить кирпич с десятикилометровой высоты над чистым полем в расчете, что он упадет на голову совершенно конкретному человеку. Нелепая случайность, вот и все. Детишки какие-нибудь во что-нибудь играли или еще что-нибудь… Теперь разве узнаешь? А этот дурак на своей «Хонде», в темноте… Короче, стопроцентный несчастный случай. Нелепость, конечно, но факт. Так что один свидетель у нас выбыл наглухо, а другой отдыхает без сознания. Хорошо еще, что на нем во время падения был шлем. Он здорово треснулся затылком о край песочницы. Весь угол разворотил, и шлем раскололся. Плюс потеря крови – он, видишь ли, успел прикрыть голову руками, и проволока располосовала ему предплечье.
– Черт, – сказал Илларион, – как погано. Да, действительно нелепо.
Сорокин покосился на него, но лицо Забродова не выражало ничего, кроме искреннего огорчения.
– Обидно, – продолжал он. – Чертовски обидно, когда гибнут такие вот пацаны, которые еще ничего в жизни не видели и не успели. А главное, обижаться не на кого и к ответу никого не призовешь. Был человек – нет человека. И ни детей после него не осталось, ничего… Один сломанный мотоцикл.
– Да мотоциклу-то хоть бы что, – угрюмо произнес Сорокин. – Что ему сделается? Даже не поцарапался, пропади он пропадом. Знаешь, будь моя воля, я бы их запретил к чертовой матери, эти мотоциклы. Года не проходит, чтобы на них десяток человек не гробанулся. Да как гробятся! На ста километрах в час башкой в бетонный столб – это, знаешь, зрелище. Или как этот Пятнов – всадник без головы…
– Да, – грустно согласился Илларион, – печально это все. Но поверь, полковник, у Стивена Кинга ты ответов на свои вопросы не найдешь. Да и ни у кого не найдешь, если уж на то пошло. Тебе не ответы надо искать, а убийцу. Наплюй на то, что он каннибал. Ищи мокрушника, а его кулинарные пристрастия пусть остаются его личным делом – во всяком случае, до тех пор, пока его не приведут к тебе в кабинет.
– Спасибо за совет, – проворчал Сорокин, мысленно проклиная себя за то, что вообще пришел в этот сквер.
Когда полковник вернулся на работу, его поджидал очередной сюрприз – естественно, неприятный. Сюрпризы иного свойства случались у Сорокина на службе крайне редко, но он до сих пор не мог до конца смириться с таким положением вещей. Что это такое, в самом деле?! Человеку и без того тяжело, а тут еще все окружающие, словно сговорившись, так и норовят окончательно его добить.
У окна в коридоре, прямо напротив двери полковничьего кабинета, скучала какая-то женщина. Видимо, она стояла здесь уже давно и успела основательно пресытиться видом этого коридора и, в частности, запертой на ключ двери кабинета. Поэтому она стояла к коридору спиной и с безучастным видом смотрела в окно.
У Сорокина при виде ее возникло трусливое желание тихонечко повернуться кругом и стрекануть вдоль по коридору со всей прытью, на которую он еще был способен. Пока он убеждал себя, что такое поведение недостойно высокого звания офицера, посетительница, словно уловив его присутствие каким-то шестым чувством, повернула голову.
Полковник вздохнул – глубоко, но незаметно, – надел на лицо любезную улыбку и двинулся к своему кабинету широким шагом чрезвычайно занятого человека, каковым он и являлся на самом деле.
– Здравствуйте, Анна Александровна, – сказал он, изображая легкое недоумение. – Вы ко мне?
Анна Александровна Сивакова поздоровалась и молча кивнула в ответ на вопрос полковника. Сорокин отпер дверь, пропустил посетительницу вперед, вошел следом и предложил ей присесть.
Анна Александровна села. Полковник поинтересовался, не хочет ли она чаю или кофе, получил отрицательный ответ и, уже не пряча вздоха, откинулся на спинку кресла.
– Итак, – сказал он, – что у вас произошло?
– Мне казалось, что кое-что произошло у вас, – сказала Анна Александровна. – Что вы можете сказать по поводу гибели Пятнова?
Сорокин недовольно пожевал губами. «Это уже переходит всякие границы», – подумал он.
– Анна Александровна, – как можно мягче сказал он, – поймите, пожалуйста, меня правильно. И вы, и я – мы оба хотим, чтобы преступник был задержан. Вами движет горе, но оно.., гм.., не дает вам права требовать у меня отчета о ходе следствия. Методы, которыми оно производится, и его результаты не подлежат огласке вплоть до суда. Поверьте, мы делаем все, что в наших силах. Если вы хотите и можете оказать нам какую-то помощь в рамках закона – милости просим. Но это все! Вы не можете руководить ходом следствия, так же как я не могу руководить вашей школой. Мы договорились?
– В целом да, – с неожиданной покладистостью согласилась Анна Александровна. Полковнику не понравилось это «в целом», но он промолчал. – А можете вы ответить мне на вопрос, не имеющий непосредственного отношения к ходу следствия?
«Новое дело? – подумал полковник. – Это еще что такое?»
– То есть на личный? – осторожно уточнил он.
– В некотором роде.
– Ну, если это будет в моих силах… Постараюсь.
– Скажите, у вас существует программа защиты свидетелей?
«Вот так вопрос, – подумал Сорокин. – Не в бровь, а в глаз. И ведь ничего не скажешь, вопрос сугубо личный. Узнав о гибели Пятнова, все, кто имел касательство к этому делу, не могли не задуматься. Интересно, – подумал он, – что было бы, если бы они узнали, что маньяк, которого мы взяли, такой же фальшивый, как трехдолларовая купюра? Они все, наверное, переселились бы ко мне в кабинет и потребовали поставить у дверей двоих автоматчиков. И были бы, наверное, правы…»
– Ну, – сказал он, осторожно откашлявшись, – конечно, что-то в этом роде у нас есть. Естественно, не в той форме, в какой эта программа существует в Соединенных Штатах, но…
– Я почему-то так и думала, – перебила его Анна Александровна, – что у вас существует именно что-то в этом роде, – она покрутила в воздухе ладонью, подчеркивая расплывчатость и неопределенность данного полковником ответа. – И после этого вы приглашаете людей к сотрудничеству!
– Хотелось бы вам напомнить, – начиная понемногу свирепеть, сказал Сорокин, у которого и без Сиваковой хватало проблем, – что я вас не приглашал. Насколько я мог заметить, вы пришли сами. И вообще, я не понимаю, при чем тут защита свидетелей? – соврал он. – Мы же имеем дело не с преступной группировкой, а с маньяком-одиночкой, который уже арестован. Не пойму, что вас беспокоит.
– А вы уверены, что Козинцев до сих пор сидит в тюрьме, или в следственном изоляторе, или как это у вас там называется? – спросила Сивакова. – Он не сбежал, не отпущен под подписку о невыезде, не переведен в какую-нибудь больницу для обследования?
– Да нет как будто. Я беседовал с ним буквально полчаса назад, – не покривив душой, заявил Сорокин.
– Странно, – сказала Анна Александровна. – У меня такое ощущение, что он где-то рядом.
«Золотые твои слова, – подумал Сорокин. – Так оно и есть на самом деле. И маньяк где-то рядом, и Козинцев твой поблизости – за углом, в скверике… Вот негодяй, – внезапно распаляясь, подумал он о Забродове. – Ведь было же сказано русским языком: не высовывайся! А он бродит вокруг МУРа, словно нарочно ищет встречи со старыми знакомыми…»
– Это нервное, – сказал он после неприлично долгой паузы. – Вам многое пришлось пережить, вот вам и мерещатся маньяки за каждым углом. Надо хорошенько отдохнуть, сменить обстановку, и все пройдет. Знаете, как говорят: пуганая ворона куста боится.
– Но я-то не ворона, – заметила Сивакова.
– Ни в коей мере! – поспешил заверить ее Сорокин. – Но наш с вами мозг посложнее птичьего, и всяких выдумок и беспочвенных страхов в нем помещается больше. Вот мы и шарахаемся, как та ворона, от каждого куста.
– Благодарю вас, – вставая, сказала Анна Александровна. – Вы меня очень успокоили своей лекцией по орнитологии.
Она не скрывала горькой иронии, и Сорокину оставалось только огорченно крякнуть.
– Поймите, – сказал он, – я не могу приставить к вам милицейский эскорт, основываясь на ваших ощущениях. Да что там – на ваших! Даже мои собственные ощущения не имеют никакого значения, когда речь идет о таких сугубо официальных вещах, как расследование убийства.
– А какие у вас ощущения? – с любопытством спросила Сивакова.
– У меня ощущение, что вы вот-вот опять начнете задавать ненужные вопросы, – ответил полковник. – Давайте ваш пропуск, я подпишу.
– Хорошо, – сказала Сивакова, протягивая ему пропуск. – Тогда последний вопрос. Как вы объясните тот факт, что Козинцев знал мое настоящее имя?
– Следил, наверное, – глядя на часы и проставляя в пропуске время, рассеянно ответил Сорокин. – Да успокойтесь же, Анна Александровна! Повторяю, Козинцев для вас неопасен.
– Идея – первый сорт. Ты бы уж сразу взял топор и меня замочил. Мне маманя такую экскурсию устроит… Стоймя ехать придется.
– Блин, – сказал Пятый. – Про твою маман я как-то не подумал… Да, это серьезно. Жалко, елы-палы!
– Погоди, – сказал Тюха. – Дай подумать.
Он сел на теплый бордюрный камень, положил на колени мотоциклетный шлем, обнял его руками, пристроил сверху подбородок и стал думать. Вид у него при этом сделался сонный и тупой, и Пятый, длинно сплюнув в сторону, решил, что Тюха вот-вот заснет. Пятнов не верил, что его приятель додумается до чего-нибудь стоящего, и уже начал прикидывать, кем бы его заменить: отказываться от задуманного путешествия все-таки не хотелось.
Тем не менее Пантюхин думал. Он пытался делать это так, как учил его Колдун. Людоед он или не людоед, а мозги у этого мужика работали как надо, и Тюха был почти на сто процентов уверен, что сумеет должным образом решить внезапно возникшую перед ним проблему.
Рассуждая логически, проблема заключалась в двух вещах: в мотоцикле и в расстоянии, которое требовалось покрыть верхом на этой прирученной японской пуле. Тюха почесал затылок и попытался представить себя на месте матери. Получалось, что сам он наверняка спустил бы собственному ребенку всю шкуру с задницы, лишь бы в корне пресечь самоубийственную затею. Затея действительно была довольно самоубийственная, но Тюха с оптимизмом молодости верил, что с ним лично ничего страшного не произойдет. Однако мать Тюхи давно уже утратила последние крупицы отпущенного ей природой оптимизма, и ее реакция на запланированное путешествие была предсказуемой и однозначно отрицательной.
«Итак, – сказал себе Тюха, – что мы имеем? Мотоцикл, да? Ну, а если убрать из этого уравнения мотоцикл? Что останется – дальняя дорога? Дорогу тоже можно сделать покороче. Скажем, мы отправляемся на электричке куда-нибудь под Покров, к Лехиной бабке… Отпустит? Должна отпустить. Вот только деньги…»
– А деньги, Пятый? – спросил он, не поворачивая головы.
– Капуста есть, – сказал Пятый.
– У меня нет, – напомнил Тюха.
– Да знаю я, что у тебя нет… Не дрейфь, прокормлю.
Тюха скривился. Он уже успел усвоить старую истину, гласившую, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
– Что я тебе, баба? – сердито спросил он. – Ты мне еще цветочки купи, я тогда подумаю, ехать с тобой или не ехать…
– Баран, – сказал Пятый. – Мне же тоже в падлу одному ехать! А палатку поставить? А в рыло дать кому-нибудь?
– Холуя нанимаешь? – окрысился Тюха.
– Баран, – повторил Пятый. – Ну, как знаешь. Мое дело предложить, твое – отказаться. Позвоню Жеке Малахову, если ты у нас такой гордый, что тебе костер разжечь в облом.
– Ладно, – сказал Тюха, – с капустой я что-нибудь придумаю. А куда рванем?
Пятый присел рядом с ним на бордюр, сделав тем самым первый шаг к превращению своих торчавших во все стороны новеньких кожаных штанов в нормальную человеческую одежду – в меру грязную, в меру потертую и повторяющую все выпуклости и впадины хозяйского тела. Так, сидя рядышком на бордюре, они обстоятельно обсудили маршрут предстоящей поездки.
От теплых берегов Черного моря им пришлось с сожалением отказаться: путешествие через всю Украину могло слишком дорого обойтись, а Черноморское побережье Кавказа пугало близостью мятежной Чечни. Кроме того, эти благословенные некогда края находились все-таки чересчур далеко от Москвы. После бурного обсуждения было решено удовольствоваться Балтикой, точнее, Финским заливом. Пятый когда-то бывал в тех краях и утверждал, что места там просто сногсшибательные, никакого Крыма не надо: сосны, дюны, чистое море, микроклимат, а если забраться подальше, скажем за Выборг, то почти полное безлюдье.
– Кинься, Пятый, там же погранзона! – сказал Тюха, демонстрируя неожиданно хорошее знакомство с географией.
– Ну и что? – проворчал Пятый, который начисто забыл об этом хорошо известном ему обстоятельстве. – У нас же не фура с водкой, а мотоцикл! В крайнем случае, лесом протащим! И вообще, сунем погранцу десять баксов – и дело в шляпе.
Такая уверенность приятеля несколько успокоила осторожного Тюху, хотя между делом он подумал, что лишние десять баксов не помешали бы ему самому.
После этого обсудили детали: что взять с собой, когда выезжать и, главное, что соврать родителям, чтобы они не путались под ногами со своими ахами, охами, запретами и нравоучениями. Врать было просто: их родители принадлежали к разным социальным группам и не только не водили между собой дружбы, но даже не были знакомы. Поэтому общую легенду сочинили просто на всякий пожарный случай. В ней без лишних затей фигурировали электричка и престарелая бабка Пятого, которая действительно жила в глухой деревушке под Покровом. Телефона у бабки, да и во всей деревне, не было, так что насчет неожиданной проверки можно было не беспокоиться.
За этим увлекательным разговором приятели не заметили, как на улице стемнело. Темнота их не пугала, поскольку вовсе не была той непроглядной темнотой, которая окружает человека в ночном лесу, в какой-нибудь пещере или в спальне с задернутыми наглухо шторами. В той темноте бродят рожденные нашим сознанием призраки; эта темнота, темнота освещенной яркими фонарями широкой окраинной улицы, настоящей темнотой не являлась.
Они еще немного погоняли на мотоцикле по опустевшей автостанции, лихо огибая брошенные здесь на ночь автобусы, а потом поехали домой. Пятый гнал мотоцикл напрямик через пустые дворы и детские площадки, перепрыгивая бордюры и выделывая умопомрачительные виражи вокруг песочниц. У Тюхи, который сидел сзади и не мог оказывать никакого влияния на ход событий, захватывало дух, как на американских горках. Они пулей проносились через наполненные эхом бетонные арки, взлетали на срезанные бульдозерами плоские пригорки и скатывались с них, как горная лавина. Один раз они даже съехали вниз по лестнице. Во время этого спуска Тюха чуть было не вывалился из седла. Цепляясь за талию Пятого, он с неожиданным здравомыслием подумал, что так мотоцикл долго не протянет.
Пятый был спокоен, потому что знал дорогу как свои пять пальцев. Он сотни раз возвращался домой этим путем, крутя педали своего горного велосипеда, и знал здесь каждый поворот, каждый столб и каждую выбоину в асфальте. Проложенный им еще в десятилетнем возрасте маршрут был настолько близок к идеальной прямой, насколько это вообще было возможно. Чтобы сделать этот маршрут еще прямее, пришлось бы снести пару-тройку жилых домов и как минимум один продуктовый магазин. Мотоцикл идеально слушался руля, тормозил где надо и отзывался приглушенным бархатистым рычанием на малейший поворот рукоятки акселератора. Поэтому Леха Пятнов не стеснялся – он отрывался, как мог, все время поддавая газу и с удовольствием слушая восторженные и одновременно испуганные вопли Пантюхина у себя за спиной.
Они вихрем ворвались на детскую площадку перед домом, в котором проживало семейство Пятновых. Проложенная Пятым траектория пролегала через средний проем тройной арки сваренного из стальных труб разновысокого турника – низенький, повыше и совсем высокий. Подняв тучу пыли и выбросив из-под заднего колеса колючую волну мелких камешков, Пятый вышел на финишную прямую ,и поддал газу.
«Хонда» рванулась вперед, рассекая темноту бледным лучом передней фары. Турник стремительно несся навстречу. Он выглядел как-то непривычно, и только в последний момент, когда предпринимать что бы то ни было стало поздно, Пятнов сообразил, в чем дело: между стойками турника была натянута проволока, казавшаяся в свете фары толстой, как пеньковый канат.
Тюха тоже увидел проволоку. Он закричал, отпустил талию приятеля и вскинул перед собой руки, защищая лицо. Пятый закричать не успел. Долю секунды он смотрел расширившимися глазами на стремительно летевшую навстречу смерть, цепляясь окостеневшими пальцами за резиновые рукоятки.
Туго натянутая стальная проволока ударила его точно под подбородочную дугу шлема. Скорость была не так велика, как на шоссе, но этого хватило: Пятого со страшной силой выбросило из седла.
По дороге он сбил сидевшего позади Тюху. Они упали на твердую пыльную землю детской площадки одновременно: Тюха с глубоко рассеченным все той же проволокой предплечьем, Пятый с головой, каким-то чудом державшейся на окровавленном лоскуте кожи, и мотоцикл, вместе с седоками потерявший равновесие. Его двигатель два раза чихнул и заглох.
Одну или две минуты в пустом дворе было тихо, а потом Хлопнула дверь подъезда, и тишину разорвал пронзительный женский крик.
* * *
Побродив с полчаса по книжному развалу, что несколько месяцев назад возник в сквере недалеко от Петровки, Илларион заскучал. Смотреть здесь, в сущности, было не на что. От пестроты ярких и по большей части безвкусных глянцевых обложек начинала болеть голова. Беллетристика соседствовала с роскошно изданными энциклопедиями, а иллюстрированные журналы, полные загорелых длинноногих красоток, лежали рядышком с медицинскими справочниками и тяжелыми, как надгробные плиты, томами по астрологии и хиромантии. Лотки с букинистической литературой выглядели бледно: их заполняли в основном потрепанные издания восьмидесятых годов в захватанных грязными руками коленкоровых переплетах. Ничего нового Илларион здесь для себя не открыл: все это было читано-перечитано еще в детстве и уже успело набить оскомину.Среди торгующих не было ни одного знакомого лица. Илларион переходил от лотка к лотку, периодически вступая в беседу с теми из торговцев, кто выглядел постарше и поинтеллигентнее, но тщетно: все они были распространителями, отлично ориентирующимися в конъюнктуре книжного рынка, и не более того. Стоило завести с ними разговор о редких и по-настоящему старых книгах, как они буквально на глазах скучнели, начинали пожимать плечами и с облегчением поворачивали свои лица к другим потенциальным покупателям.
Все было ясно. Илларион на всякий случай побродил от лотка к лотку еще минут десять, но делать ему здесь было нечего. Собственно, он знал это заранее, но, как всегда, понадеялся на слепое везение: чем черт не шутит?
Вздохнув, он двинулся к выходу из сквера и вдруг остановился, удивленно подняв брови. Он даже протер глаза, но странное видение не исчезло: возле одного из лотков с беллетристикой стоял человек, спина и затылок которого показались Иллариону подозрительно знакомыми. Пробормотав:
«Странно, странно», Илларион подошел поближе и стал наблюдать. Тут его брови поднялись еще выше, потому что он увидел, какая именно литература интересует его знакомого.
Человек, которому было абсолютно нечего здесь делать, копался в разделе мистики и романов ужасов, перебирая глянцевые тома с придирчивым и недовольным видом. Даже со спины было заметно, что это занятие не доставляет ему ни малейшего удовольствия.
– Черт знает что, – проворчал он и обратился к продавцу – Вы не могли бы мне помочь?
– Слушаю вас, – с готовностью подался ему навстречу мордатый детина лет сорока, больше похожий на портового грузчика, чем на букиниста. На голове у него сидела белая полотняная кепочка, а глаза прятались за солнцезащитными очками с зелеными стеклами – Что вас интересует? Вот, взгляните, есть новый Стивен Кинг. Совсем недавно появился в продаже. А вот…
– Мне бы что-нибудь про людоедов, – сказал странный покупатель.
– Про людоедов? Это вам Жюль Верн нужен. «Пятнадцатилетний капитан», например…
– Да нет, – чувствуя себя не в своей тарелке и от этого начиная сердиться, нетерпеливо перебил его покупатель – Про современных каннибалов. Ну, знаете, маньяки всякие…
– А, вот оно что! – продавец ненадолго задумался. – Знаете, это довольно сложно. Эта тема как-то не пользуется спросом. Даже и не знаю, что вам посоветовать. Старо, навязло в зубах, никому не интересно…
– Да? – довольно агрессивно переспросил покупатель. – Значит, говорите, старо?
Илларион ухмыльнулся, подошел к нему сзади и аккуратно взял за рукав.
– Извините, – сказал он продавцу, – товарищ заблудился. Ему надо в библиотеку, а он по неопытности забрел сюда.
Продавец равнодушно пожал плечами и отвернулся.
Странный покупатель посмотрел на Иллариона, и на его лице отразилось легкое смущение.
– А ты откуда здесь взялся? – спросил он сердито.
– Это именно тот вопрос, который я собирался задать тебе, – ответил Илларион, увлекая его прочь от лотков с книгами. – Со мной-то все ясно, я же у вас чокнутый, книжный червь и так далее. А ты-то какими судьбами? Не приболел ли, часом? Или жизнь вдруг сделалась пресной, что ты решил пощекотать нервишки мистическими романчиками? Только учти, что для твоих нервишек нужно что-нибудь позабористее.
Полковник Сорокин смущенно вырвал из пальцев Иллариона свой рукав и вздохнул.
– Черт его знает, что меня сюда принесло, – признался он. – Сидел вот так, думал, думал… Дай, думаю, почитаю что-нибудь этакое… Все-таки грамотные люди писали, не милицейские полковники. Размышляли, собирали материал, изучали психологию маньяков… Тех же каннибалов, к примеру.
– Вот оно что! – воскликнул Илларион, заливаясь своим беззвучным смехом. – Ну, полковник, ну, учудил! Неужели все так плохо? – спросил он, становясь серьезным.
– Не плохо, а глухо, – морщась, ответил Сорокин. – Топчемся на месте. Этот гад залег на дно и никак не проявляется. И ни одной ниточки, ни одного следа! Это не расследование, а какой-то бой с тенью!
Илларион высмотрел неподалеку свободную скамейку и почти силой усадил на нее Сорокина. Сорокин неохотно уселся и первым делом посмотрел на часы, прозрачно намекая на свою занятость. Забродов спокойно проигнорировал этот намек.
– Ну, хорошо, – сказал он. – А зачем ты поперся сюда? Почему ты, в самом деле, не пошел в библиотеку? Почему не позвонил мне, в конце концов?
– Здравствуйте, – вежливо заговорил Сорокин, изображая, по всей видимости, свой визит в библиотеку. – Я полковник уголовного розыска. Дайте мне, пожалуйста, почитать что-нибудь про психологию каннибалов. Нет, что вы, это просто так, для общего развития…
– Да, – сказал Илларион, – никогда не думал, что ты у нас стеснительный. Ну, позвонил бы мне.
– Тебе… Знаешь, Забродов, твое дело – сторона. И вообще, напрасно я тебя в это впутал.
– Ты имеешь в виду, что я все испортил?
– Да нет, я бы так не сказал. Ты его почти нашел, но это такое дело, где «почти» не считается. В принципе, благодаря тебе круг людей, причастных к этому делу, предельно сузился, но почему-то толку от этого никакого.
– Совсем никакого?
– Абсолютно. Мы имеем пять человек, каждый из которых может что-то знать, а может и вовсе оказаться тем, кого мы ищем. И – ничего. Все чисты, как ангелы.
– Все пятеро?
– Уже четверо.
– Не понял, – строго сказал Илларион.
– Ax, да, ты же не в курсе, откуда тебе… Пятнов позавчера разбился на мотоцикле. Его приятель, этот, как его…
– Пантюхин, – подсказал Илларион.
– Да, Пантюхин. Так вот, он в больнице с сотрясением мозга и травмой руки. А Пятнова завтра будут хоронить.
– Как это вышло? – спросил Илларион, напряженно о чем-то думая.
Сорокин покосился на него и невесело усмехнулся.
– Не забивай себе голову, – сказал он. – Мы тоже решили было, что его кто-то убрал. Тем более что обстоятельства… В общем, он на большой скорости налетел на проволоку, протянутую там, где ей совершенно нечего было делать.
– И что? – спросил Илларион.
– А что бывает в таких случаях? Снесло башку к чертовой матери…
– И ты говоришь, что это не убийство?
– Понимаешь, – сказал Сорокин, – это произошло не на дороге, не в арке какой-нибудь и не в проходном дворе. Проволока была натянута между стойками турника на детской площадке, то есть там, где мотоциклисту делать совершенно нечего. Там три турника рядышком, и только один проем из трех перегородили подобным образом. Это.., я даже не знаю, с чем это сравнить. Это все равно что сбросить кирпич с десятикилометровой высоты над чистым полем в расчете, что он упадет на голову совершенно конкретному человеку. Нелепая случайность, вот и все. Детишки какие-нибудь во что-нибудь играли или еще что-нибудь… Теперь разве узнаешь? А этот дурак на своей «Хонде», в темноте… Короче, стопроцентный несчастный случай. Нелепость, конечно, но факт. Так что один свидетель у нас выбыл наглухо, а другой отдыхает без сознания. Хорошо еще, что на нем во время падения был шлем. Он здорово треснулся затылком о край песочницы. Весь угол разворотил, и шлем раскололся. Плюс потеря крови – он, видишь ли, успел прикрыть голову руками, и проволока располосовала ему предплечье.
– Черт, – сказал Илларион, – как погано. Да, действительно нелепо.
Сорокин покосился на него, но лицо Забродова не выражало ничего, кроме искреннего огорчения.
– Обидно, – продолжал он. – Чертовски обидно, когда гибнут такие вот пацаны, которые еще ничего в жизни не видели и не успели. А главное, обижаться не на кого и к ответу никого не призовешь. Был человек – нет человека. И ни детей после него не осталось, ничего… Один сломанный мотоцикл.
– Да мотоциклу-то хоть бы что, – угрюмо произнес Сорокин. – Что ему сделается? Даже не поцарапался, пропади он пропадом. Знаешь, будь моя воля, я бы их запретил к чертовой матери, эти мотоциклы. Года не проходит, чтобы на них десяток человек не гробанулся. Да как гробятся! На ста километрах в час башкой в бетонный столб – это, знаешь, зрелище. Или как этот Пятнов – всадник без головы…
– Да, – грустно согласился Илларион, – печально это все. Но поверь, полковник, у Стивена Кинга ты ответов на свои вопросы не найдешь. Да и ни у кого не найдешь, если уж на то пошло. Тебе не ответы надо искать, а убийцу. Наплюй на то, что он каннибал. Ищи мокрушника, а его кулинарные пристрастия пусть остаются его личным делом – во всяком случае, до тех пор, пока его не приведут к тебе в кабинет.
– Спасибо за совет, – проворчал Сорокин, мысленно проклиная себя за то, что вообще пришел в этот сквер.
Когда полковник вернулся на работу, его поджидал очередной сюрприз – естественно, неприятный. Сюрпризы иного свойства случались у Сорокина на службе крайне редко, но он до сих пор не мог до конца смириться с таким положением вещей. Что это такое, в самом деле?! Человеку и без того тяжело, а тут еще все окружающие, словно сговорившись, так и норовят окончательно его добить.
У окна в коридоре, прямо напротив двери полковничьего кабинета, скучала какая-то женщина. Видимо, она стояла здесь уже давно и успела основательно пресытиться видом этого коридора и, в частности, запертой на ключ двери кабинета. Поэтому она стояла к коридору спиной и с безучастным видом смотрела в окно.
У Сорокина при виде ее возникло трусливое желание тихонечко повернуться кругом и стрекануть вдоль по коридору со всей прытью, на которую он еще был способен. Пока он убеждал себя, что такое поведение недостойно высокого звания офицера, посетительница, словно уловив его присутствие каким-то шестым чувством, повернула голову.
Полковник вздохнул – глубоко, но незаметно, – надел на лицо любезную улыбку и двинулся к своему кабинету широким шагом чрезвычайно занятого человека, каковым он и являлся на самом деле.
– Здравствуйте, Анна Александровна, – сказал он, изображая легкое недоумение. – Вы ко мне?
Анна Александровна Сивакова поздоровалась и молча кивнула в ответ на вопрос полковника. Сорокин отпер дверь, пропустил посетительницу вперед, вошел следом и предложил ей присесть.
Анна Александровна села. Полковник поинтересовался, не хочет ли она чаю или кофе, получил отрицательный ответ и, уже не пряча вздоха, откинулся на спинку кресла.
– Итак, – сказал он, – что у вас произошло?
– Мне казалось, что кое-что произошло у вас, – сказала Анна Александровна. – Что вы можете сказать по поводу гибели Пятнова?
Сорокин недовольно пожевал губами. «Это уже переходит всякие границы», – подумал он.
– Анна Александровна, – как можно мягче сказал он, – поймите, пожалуйста, меня правильно. И вы, и я – мы оба хотим, чтобы преступник был задержан. Вами движет горе, но оно.., гм.., не дает вам права требовать у меня отчета о ходе следствия. Методы, которыми оно производится, и его результаты не подлежат огласке вплоть до суда. Поверьте, мы делаем все, что в наших силах. Если вы хотите и можете оказать нам какую-то помощь в рамках закона – милости просим. Но это все! Вы не можете руководить ходом следствия, так же как я не могу руководить вашей школой. Мы договорились?
– В целом да, – с неожиданной покладистостью согласилась Анна Александровна. Полковнику не понравилось это «в целом», но он промолчал. – А можете вы ответить мне на вопрос, не имеющий непосредственного отношения к ходу следствия?
«Новое дело? – подумал полковник. – Это еще что такое?»
– То есть на личный? – осторожно уточнил он.
– В некотором роде.
– Ну, если это будет в моих силах… Постараюсь.
– Скажите, у вас существует программа защиты свидетелей?
«Вот так вопрос, – подумал Сорокин. – Не в бровь, а в глаз. И ведь ничего не скажешь, вопрос сугубо личный. Узнав о гибели Пятнова, все, кто имел касательство к этому делу, не могли не задуматься. Интересно, – подумал он, – что было бы, если бы они узнали, что маньяк, которого мы взяли, такой же фальшивый, как трехдолларовая купюра? Они все, наверное, переселились бы ко мне в кабинет и потребовали поставить у дверей двоих автоматчиков. И были бы, наверное, правы…»
– Ну, – сказал он, осторожно откашлявшись, – конечно, что-то в этом роде у нас есть. Естественно, не в той форме, в какой эта программа существует в Соединенных Штатах, но…
– Я почему-то так и думала, – перебила его Анна Александровна, – что у вас существует именно что-то в этом роде, – она покрутила в воздухе ладонью, подчеркивая расплывчатость и неопределенность данного полковником ответа. – И после этого вы приглашаете людей к сотрудничеству!
– Хотелось бы вам напомнить, – начиная понемногу свирепеть, сказал Сорокин, у которого и без Сиваковой хватало проблем, – что я вас не приглашал. Насколько я мог заметить, вы пришли сами. И вообще, я не понимаю, при чем тут защита свидетелей? – соврал он. – Мы же имеем дело не с преступной группировкой, а с маньяком-одиночкой, который уже арестован. Не пойму, что вас беспокоит.
– А вы уверены, что Козинцев до сих пор сидит в тюрьме, или в следственном изоляторе, или как это у вас там называется? – спросила Сивакова. – Он не сбежал, не отпущен под подписку о невыезде, не переведен в какую-нибудь больницу для обследования?
– Да нет как будто. Я беседовал с ним буквально полчаса назад, – не покривив душой, заявил Сорокин.
– Странно, – сказала Анна Александровна. – У меня такое ощущение, что он где-то рядом.
«Золотые твои слова, – подумал Сорокин. – Так оно и есть на самом деле. И маньяк где-то рядом, и Козинцев твой поблизости – за углом, в скверике… Вот негодяй, – внезапно распаляясь, подумал он о Забродове. – Ведь было же сказано русским языком: не высовывайся! А он бродит вокруг МУРа, словно нарочно ищет встречи со старыми знакомыми…»
– Это нервное, – сказал он после неприлично долгой паузы. – Вам многое пришлось пережить, вот вам и мерещатся маньяки за каждым углом. Надо хорошенько отдохнуть, сменить обстановку, и все пройдет. Знаете, как говорят: пуганая ворона куста боится.
– Но я-то не ворона, – заметила Сивакова.
– Ни в коей мере! – поспешил заверить ее Сорокин. – Но наш с вами мозг посложнее птичьего, и всяких выдумок и беспочвенных страхов в нем помещается больше. Вот мы и шарахаемся, как та ворона, от каждого куста.
– Благодарю вас, – вставая, сказала Анна Александровна. – Вы меня очень успокоили своей лекцией по орнитологии.
Она не скрывала горькой иронии, и Сорокину оставалось только огорченно крякнуть.
– Поймите, – сказал он, – я не могу приставить к вам милицейский эскорт, основываясь на ваших ощущениях. Да что там – на ваших! Даже мои собственные ощущения не имеют никакого значения, когда речь идет о таких сугубо официальных вещах, как расследование убийства.
– А какие у вас ощущения? – с любопытством спросила Сивакова.
– У меня ощущение, что вы вот-вот опять начнете задавать ненужные вопросы, – ответил полковник. – Давайте ваш пропуск, я подпишу.
– Хорошо, – сказала Сивакова, протягивая ему пропуск. – Тогда последний вопрос. Как вы объясните тот факт, что Козинцев знал мое настоящее имя?
– Следил, наверное, – глядя на часы и проставляя в пропуске время, рассеянно ответил Сорокин. – Да успокойтесь же, Анна Александровна! Повторяю, Козинцев для вас неопасен.