Страница:
— Кто?
Гефестион, бледный, положив руку на грудь, подошел к нему.
— Успокойся, царь. Среди нас нет предателей.
Телохранители-этеры стояли перед Александром и смотрели ему в глаза.
— Царь, мы готовы умереть за тебя!
Горькая морщинка легла у Александра между бровями. Он вздохнул, оглянулся кругом. В бою он легко защитит свою жизнь. Но как защититься от измены и предательства?
Все словно померкло. Сверкание моря утомляло глаза. Выцветшее небо было пустым и гнетущим.
— Гефестион?!
В голосе Александра прозвучала мольба.
— Нет, нет, Александр! — сердечно ответил Гефестион и подошел ближе. — Никогда я не изменю тебе. До самой смерти!
— Не обижай нас, царь! — сказал Неарх.
Гарпал растерялся, ему стало страшно. Он ничего не замышлял, но вдруг царь подумает иначе? Эригий стоял, закусив губу, и чуть не плакал от обиды. Неарх сердито хмурился.
— Я верю вам, друзья, — сказал Александр. — Ласточка ведь могла и ошибиться!
Но подозрение уже, как отрава, вошло в сердце Александра. Веселясь ли на пиру со своей обширной свитой, отправляясь ли в горы на охоту, занимаясь ли делами в канцелярии, он вдруг вскидывал глаза и незаметно вглядывался в лица окружающих его друзей.
«Кто?!»
Прошло несколько дней. Ласточка с ее щебетанием понемногу уходила в забвение. Но однажды утром, когда Александр сидел с Евменом, разбираясь в делах канцелярии, явился посланец из Лидии, от Пармениона. Усталый, почерневший от загара и пыли, он вошел в царский шатер и снял шлем. По его лицу Александр понял, что посланец явился с недоброй вестью.
— Царь, меня прислал военачальник Парменион. Там, — он кивнул через плечо, — мой отряд. Мы привели пленника. Вот письмо.
Александр принял свиток. Письмо было короткое, но его вполне хватило, чтобы глубоко омрачить душу.
Парменион писал, что ему попался в плен перс Сисина, посланный Дарием. Сказал, что едет к фригийскому сатрапу Азитию. Но когда допросили как следует, сознался, что он послан Дарием к Александру-Линкестийцу.
Линкестиец. Все-таки Линкестиец!
Тут же вспомнилась ласточка, которая, по словам Аристандра, предупреждала его. Потемнев лицом, царь приказал привести перса.
— Ты — Сисина?
Перс, худой, дрожащий, будто охваченный ледяным ветром, стоял опустив голову под грозным взглядом царя.
— Да. Я — Сисина.
— Зачем ты послан к Линкестийцу? Рассказывай все и говори правду.
Светлые глаза Александра как кинжалы пронзали Сисину. Ему казалось, что царь и так видит его мысли и скрыть их все равно невозможно.
— Великий царь Дарий получил от Линкестийца письма…
— Как попали эти письма от Линкестийца к Дарию?
— Их передал Аминта, сын Антиоха, тот, который бежал от тебя из Македонии к царю Дарию.
— Что велел передать твой царь Линкестийцу?
— Царь велел дать ему клятву, что… что если он…
— Ну?
— Если он… убьет…
— Ну?
— Если он убьет царя македонского Александра, то великий царь Дарий отдаст ему Македонию.
Александр с минуту не мог произнести ни слова. Сисина, серый как пепел, неподвижно стоял перед ним.
— Ну? И еще что?
— А еще… что даст ему за это тысячу золотых талантов.
— Дальше.
— Всё.
— Что же ответил Линкестиец?
— Я не видел его.
Царь позвал стражу.
— Возьмите перса.
Александр тотчас созвал военный совет. Пока собирались его полководцы, он в раздумье ходил взад и вперед, тяжело ступая грубыми походными сандалиями по цветному персидскому ковру, взятому у Граника.
…Как он просил тогда пощады, как заверял! «Царь, защити меня, я ни в чем не виноват! Царь, я буду верно служить тебе!» Царь… А ведь Александр еще и не был тогда царем. Это, что ли, подкупило его и обмануло? Линкестийцы убили царя Филиппа. А сын Филиппа пощадил Линкестийца!
На совет Александр созвал только близких друзей. Те уже понимали, что произошло что-то страшное. А когда узнали, что произошло, возмутились.
— Я ему поверил, — сказал Александр, — я его простил. И разве я обижал его потом? Клянусь Зевсом! Он был моим этером, он был моим стратегом во Фригии у Геллеспонта. Теперь он командует у Пармениона фессалийской конницей. Как еще мне было возвысить его?
Этеры гневно зашумели. Они беспощадно поносили Линкестийца и весь линкестийский род, жадный, преступный, ненавистный…
— Что же мы решим, друзья? — спросил царь. — Как нам поступить с Линкестийцем?
Гефестион выхватил кинжал. Его нежное красивое лицо исказилось от ярости.
— Никакой пощады! Я сам убью его.
— Убить Линкестийца! — закричали этеры. — Никакой пощады изменнику.
— Убрать, пока не натворил худшего, — сурово сказал Черный Клит. — А ты, Александр, поступил неразумно, отдав конницу человеку, которому нельзя доверять. Фессалийская конница — большая сила. Что, если эта сила теперь на его стороне?
Александр нахмурился. Он не терпел упреков. Но сейчас приходилось терпеть — Клит был прав.
Решение было единодушным — схватить Линкестийца немедленно.
В тот же день, к вечеру, из ворот Фаселиды отправились в путь несколько всадников в длинных азиатских одеждах. Доехав до перекрестка, они повернули коней в сторону лидийского города Сарды.
Александр-Линкестиец, военачальник фессалийской конницы, вместе с Парменионом прибыл на зимовку в Сарды. Получив приказ царя вести конницу в Сарды, Линкестиец еле сумел скрыть свою радость. Наконец-то он уйдет от этих холодных наблюдающих глаз, наконец-то он сможет не следить так напряженно за каждым своим шагом, за каждым словом, за выражением лица. Ни одного дня он не был счастлив с тех пор, как увидел кровь своих погибших братьев, с тех пор, как назвал Александра, сына Филиппа, царем. Почести, власть, высокое положение… Он командует конницей. Он сидит за царским столом. Он сверкает доспехами среди царских этеров. Но хоть бы раз он встретил утреннюю зарю с легким сердцем и улыбнулся наступающему дню!
Линкестиец покорно склонял голову перед Александром. Улыбался его друзьям. И втайне думал только об одном — как ему утолить свою ненависть и отомстить сыну Филиппа?
Как часто, наблюдая издали за царем, он мысленно говорил ему: «По какому праву носишь ты царскую диадему? Ведь такое же право есть и у меня, а я, как раб, трепещу перед тобою. Но не настанет ли день, когда ты, Александр, попросишь у меня пощады? Не наступит ли день, когда я сам надену царский венец?»
Но одному ничего не достигнуть. Нужны союзники. Кто поможет ему? Персы. Только враги сына Филиппа — персы…
Конница расположилась среди широкой долины, у реки. Линкестиец объехал свой лагерь. Все было спокойно. Люди отдыхали. Кони ушли на пастбища. Возле палаток горели костры, конники варили ужин. Слышались негромкие разговоры, смех, иногда перебранка… Линкестиец поднял глаза — вдали, на фоне желтого закатного неба, четко рисовались лиловые силуэты горы и башен старой лидийской крепости.
Парменион? А что думает Парменион?
Парменион сейчас в Сардах. Линкестийцу показалось, что Парменион тоже с легким сердцем уехал в Сарды от Александра. Линкестиец сам слышал, как Филота однажды назвал царя мальчишкой, а ведь Филота — сын Пармениона. Что, если отправиться в крепость и попытаться проникнуть в мысли старого полководца?
Желтая вечерняя заря, тишина в горах и долинах. И — одиночество. Такое полное, безысходное одиночество! Линкестиец вздохнул, провел рукой по щеке. Отросла щетина.
И тут же, как мальчик, обрадовался. Вот и пусть растет. Он не будет здесь бриться, царь не видит его!
Линкестиец слез с коня. Для него был поставлен шатер, приготовлен ужин. Занятый своей думой, отослал сопровождавшую его свиту.
Ночью он не мог спать, выходил из шатра, смотрел на звезды. Мысли все о том же — как найти союзников его делу? Может быть, все-таки поговорить с Парменионом? Он ведь тоже не слишком ладит с царем.
Однако когда взошло солнце и трезвый дневной свет успокоил его, Линкестиец испугался своих ночных мыслей. Довериться Пармениону? Он сошел с ума! Парменион так же, как и Антипатр, умрет за своих царей по одному их слову!
«Ну, а если царем буду я? Тогда они и за меня умрут!»
Но прежде надо стать царем. А еще прежде — дождаться известий от Дария. Линкестийцу удалось послать ему несколько писем. Но Дарий медлит с ответом. Почему он медлит? Почему же он медлит? Сейчас, когда глаз Александра не следит за Линкестийцем, — зачем он теряет время?!
Проходили дни, пустые, томительные. Линкестиец исправно нес свою службу. И ждал, ждал тревожно, с нарастающим нетерпением тайных известий от персидского царя.
А всадники в азиатских одеждах, посланные из Фаселиды, уже приближались к лидийской земле. Они прибыли в Сарды незаметно, никто не обратил на них внимания. Так же незаметно пробрались в лагерь Пармениона. Здесь один из них сбросил азиатскую одежду. Перед изумленной македонской стражей явился царский телохранитель Амфотер, брат полководца Кратера.
Амфотер приказал тотчас проводить его к Пармениону, но о его появлении в лагере молчать.
Парменион не удивился, увидев Амфотера. Он протянул руку, ожидая получить письмо.
— Письма нет — оно у меня в голове, — сказал Амфотер, — приказ царя передам тебе устно.
Парменион позаботился, чтобы никто не помешал им и никто не подслушал их разговора.
В тот же день к Линкестийцу явился отряд, посланный Парменионом. Начальник отряда потребовал у него оружие. Линкестиец все понял, как только воины окружили его. Он молча отдал меч и позволил надеть оковы. «Кто узнал? Кто предал?» Он ни о чем не спрашивал — разве ему ответят?
Парменион, когда Линкестийца привели к нему, посмотрел на него уничтожающим взглядом.
— Ты мог бы выслушать меня? — сказал Линкестиец.
— Нет, — ответил Парменион, — я не слушаю речей изменников.
— В чем меня обвиняют?
— Ты сам знаешь.
— Кто оклеветал меня?
Парменион рассердился:
— Тебя оклеветали? Ведь, кажется, не мне и не кому-нибудь другому вез письмо перс Сисина от царя Дария, а тебе, Линкестийцу! Зевс и все боги, его оклеветали!
И он, гневно махнув рукой, приказал отправить Линкестийца к царю с хорошей стражей и ни под каким видом не снимать с него оков.
«А я хотел найти в нем союзника!» — подумал Линкестиец.
— Напрасно ты меня так презираешь, — сказал он, глядя на Пармениона дерзкими глазами. — Еще неизвестно, как повернется твоя судьба. Под рукой царя жизнь полководца полна превратностей.
Парменион ответил ему с достоинством:
— Как бы моя судьба ни повернулась, изменником я никогда не буду.
Линкестийца повезли к царю.
Не было длинней и тяжелей дороги, чем эта. Линкестиец не глядел по сторонам, не разговаривал ни с кем. Но когда они спешились в Фаселиде, он потребовал, чтобы его провели к царю немедленно. Но Александр не принял его.
— Гефестион, я не могу его видеть. Избавь меня от этого.
Перед Линкестийцем стояли друзья царя Александра. Он затравленно глядел то на одного, то на другого. Каменные, враждебные лица. Ни одной искры сочувствия в глазах.
Ведь когда жрец предупреждал царя об измене друга, он смотрел прямо на них, на друзей, стоявших около Александра, он бросил на них тень подозрения из-за этого предателя!
— Я могу оправдаться, пусть только царь выслушает меня! Пусть он меня только выслушает. Ну, не ради меня самого, хоть ради Антипатра, преданного друга царской семьи, ведь его дочь — моя жена!
— Царь не хочет видеть тебя.
Линкестиец глядел на Гефестиона и не узнавал его. Куда девалась нежная красота этого человека? Рот кривился от сдержанной ярости, в огромных глазах горела ненависть… Он был страшен.
Линкестиец обратился к Кратеру. Полководец стоял хмурый и печальный.
— Кратер, скажи Александру, что умоляю его выслушать меня. Ведь всё обвинение держится только на лжи проклятого перса. Разве не могли это устроить мои враги, чтобы лишить меня милости царя?
— Тебя надо убить, — ответил Кратер.
— Неарх, ты — давний друг царя. Я знаю, если он выслушает меня, его сердце смягчится, он поверит мне!
— Он тебе уже поверил однажды! — с горечью и презрением сказал Неарх.
Александр слышал эти мольбы. Они не трогали его.
«Мать была права, — думал он, — сколько раз она предупреждала меня, сколько раз предостерегала! Я верил ему, Линкестийцу, а он в это время договаривался с персидским царем о моей смерти!»
Гефестион, бледный, положив руку на грудь, подошел к нему.
— Успокойся, царь. Среди нас нет предателей.
Телохранители-этеры стояли перед Александром и смотрели ему в глаза.
— Царь, мы готовы умереть за тебя!
Горькая морщинка легла у Александра между бровями. Он вздохнул, оглянулся кругом. В бою он легко защитит свою жизнь. Но как защититься от измены и предательства?
Все словно померкло. Сверкание моря утомляло глаза. Выцветшее небо было пустым и гнетущим.
— Гефестион?!
В голосе Александра прозвучала мольба.
— Нет, нет, Александр! — сердечно ответил Гефестион и подошел ближе. — Никогда я не изменю тебе. До самой смерти!
— Не обижай нас, царь! — сказал Неарх.
Гарпал растерялся, ему стало страшно. Он ничего не замышлял, но вдруг царь подумает иначе? Эригий стоял, закусив губу, и чуть не плакал от обиды. Неарх сердито хмурился.
— Я верю вам, друзья, — сказал Александр. — Ласточка ведь могла и ошибиться!
Но подозрение уже, как отрава, вошло в сердце Александра. Веселясь ли на пиру со своей обширной свитой, отправляясь ли в горы на охоту, занимаясь ли делами в канцелярии, он вдруг вскидывал глаза и незаметно вглядывался в лица окружающих его друзей.
«Кто?!»
Прошло несколько дней. Ласточка с ее щебетанием понемногу уходила в забвение. Но однажды утром, когда Александр сидел с Евменом, разбираясь в делах канцелярии, явился посланец из Лидии, от Пармениона. Усталый, почерневший от загара и пыли, он вошел в царский шатер и снял шлем. По его лицу Александр понял, что посланец явился с недоброй вестью.
— Царь, меня прислал военачальник Парменион. Там, — он кивнул через плечо, — мой отряд. Мы привели пленника. Вот письмо.
Александр принял свиток. Письмо было короткое, но его вполне хватило, чтобы глубоко омрачить душу.
Парменион писал, что ему попался в плен перс Сисина, посланный Дарием. Сказал, что едет к фригийскому сатрапу Азитию. Но когда допросили как следует, сознался, что он послан Дарием к Александру-Линкестийцу.
Линкестиец. Все-таки Линкестиец!
Тут же вспомнилась ласточка, которая, по словам Аристандра, предупреждала его. Потемнев лицом, царь приказал привести перса.
— Ты — Сисина?
Перс, худой, дрожащий, будто охваченный ледяным ветром, стоял опустив голову под грозным взглядом царя.
— Да. Я — Сисина.
— Зачем ты послан к Линкестийцу? Рассказывай все и говори правду.
Светлые глаза Александра как кинжалы пронзали Сисину. Ему казалось, что царь и так видит его мысли и скрыть их все равно невозможно.
— Великий царь Дарий получил от Линкестийца письма…
— Как попали эти письма от Линкестийца к Дарию?
— Их передал Аминта, сын Антиоха, тот, который бежал от тебя из Македонии к царю Дарию.
— Что велел передать твой царь Линкестийцу?
— Царь велел дать ему клятву, что… что если он…
— Ну?
— Если он… убьет…
— Ну?
— Если он убьет царя македонского Александра, то великий царь Дарий отдаст ему Македонию.
Александр с минуту не мог произнести ни слова. Сисина, серый как пепел, неподвижно стоял перед ним.
— Ну? И еще что?
— А еще… что даст ему за это тысячу золотых талантов.
— Дальше.
— Всё.
— Что же ответил Линкестиец?
— Я не видел его.
Царь позвал стражу.
— Возьмите перса.
Александр тотчас созвал военный совет. Пока собирались его полководцы, он в раздумье ходил взад и вперед, тяжело ступая грубыми походными сандалиями по цветному персидскому ковру, взятому у Граника.
…Как он просил тогда пощады, как заверял! «Царь, защити меня, я ни в чем не виноват! Царь, я буду верно служить тебе!» Царь… А ведь Александр еще и не был тогда царем. Это, что ли, подкупило его и обмануло? Линкестийцы убили царя Филиппа. А сын Филиппа пощадил Линкестийца!
На совет Александр созвал только близких друзей. Те уже понимали, что произошло что-то страшное. А когда узнали, что произошло, возмутились.
— Я ему поверил, — сказал Александр, — я его простил. И разве я обижал его потом? Клянусь Зевсом! Он был моим этером, он был моим стратегом во Фригии у Геллеспонта. Теперь он командует у Пармениона фессалийской конницей. Как еще мне было возвысить его?
Этеры гневно зашумели. Они беспощадно поносили Линкестийца и весь линкестийский род, жадный, преступный, ненавистный…
— Что же мы решим, друзья? — спросил царь. — Как нам поступить с Линкестийцем?
Гефестион выхватил кинжал. Его нежное красивое лицо исказилось от ярости.
— Никакой пощады! Я сам убью его.
— Убить Линкестийца! — закричали этеры. — Никакой пощады изменнику.
— Убрать, пока не натворил худшего, — сурово сказал Черный Клит. — А ты, Александр, поступил неразумно, отдав конницу человеку, которому нельзя доверять. Фессалийская конница — большая сила. Что, если эта сила теперь на его стороне?
Александр нахмурился. Он не терпел упреков. Но сейчас приходилось терпеть — Клит был прав.
Решение было единодушным — схватить Линкестийца немедленно.
В тот же день, к вечеру, из ворот Фаселиды отправились в путь несколько всадников в длинных азиатских одеждах. Доехав до перекрестка, они повернули коней в сторону лидийского города Сарды.
Александр-Линкестиец, военачальник фессалийской конницы, вместе с Парменионом прибыл на зимовку в Сарды. Получив приказ царя вести конницу в Сарды, Линкестиец еле сумел скрыть свою радость. Наконец-то он уйдет от этих холодных наблюдающих глаз, наконец-то он сможет не следить так напряженно за каждым своим шагом, за каждым словом, за выражением лица. Ни одного дня он не был счастлив с тех пор, как увидел кровь своих погибших братьев, с тех пор, как назвал Александра, сына Филиппа, царем. Почести, власть, высокое положение… Он командует конницей. Он сидит за царским столом. Он сверкает доспехами среди царских этеров. Но хоть бы раз он встретил утреннюю зарю с легким сердцем и улыбнулся наступающему дню!
Линкестиец покорно склонял голову перед Александром. Улыбался его друзьям. И втайне думал только об одном — как ему утолить свою ненависть и отомстить сыну Филиппа?
Как часто, наблюдая издали за царем, он мысленно говорил ему: «По какому праву носишь ты царскую диадему? Ведь такое же право есть и у меня, а я, как раб, трепещу перед тобою. Но не настанет ли день, когда ты, Александр, попросишь у меня пощады? Не наступит ли день, когда я сам надену царский венец?»
Но одному ничего не достигнуть. Нужны союзники. Кто поможет ему? Персы. Только враги сына Филиппа — персы…
Конница расположилась среди широкой долины, у реки. Линкестиец объехал свой лагерь. Все было спокойно. Люди отдыхали. Кони ушли на пастбища. Возле палаток горели костры, конники варили ужин. Слышались негромкие разговоры, смех, иногда перебранка… Линкестиец поднял глаза — вдали, на фоне желтого закатного неба, четко рисовались лиловые силуэты горы и башен старой лидийской крепости.
Парменион? А что думает Парменион?
Парменион сейчас в Сардах. Линкестийцу показалось, что Парменион тоже с легким сердцем уехал в Сарды от Александра. Линкестиец сам слышал, как Филота однажды назвал царя мальчишкой, а ведь Филота — сын Пармениона. Что, если отправиться в крепость и попытаться проникнуть в мысли старого полководца?
Желтая вечерняя заря, тишина в горах и долинах. И — одиночество. Такое полное, безысходное одиночество! Линкестиец вздохнул, провел рукой по щеке. Отросла щетина.
И тут же, как мальчик, обрадовался. Вот и пусть растет. Он не будет здесь бриться, царь не видит его!
Линкестиец слез с коня. Для него был поставлен шатер, приготовлен ужин. Занятый своей думой, отослал сопровождавшую его свиту.
Ночью он не мог спать, выходил из шатра, смотрел на звезды. Мысли все о том же — как найти союзников его делу? Может быть, все-таки поговорить с Парменионом? Он ведь тоже не слишком ладит с царем.
Однако когда взошло солнце и трезвый дневной свет успокоил его, Линкестиец испугался своих ночных мыслей. Довериться Пармениону? Он сошел с ума! Парменион так же, как и Антипатр, умрет за своих царей по одному их слову!
«Ну, а если царем буду я? Тогда они и за меня умрут!»
Но прежде надо стать царем. А еще прежде — дождаться известий от Дария. Линкестийцу удалось послать ему несколько писем. Но Дарий медлит с ответом. Почему он медлит? Почему же он медлит? Сейчас, когда глаз Александра не следит за Линкестийцем, — зачем он теряет время?!
Проходили дни, пустые, томительные. Линкестиец исправно нес свою службу. И ждал, ждал тревожно, с нарастающим нетерпением тайных известий от персидского царя.
А всадники в азиатских одеждах, посланные из Фаселиды, уже приближались к лидийской земле. Они прибыли в Сарды незаметно, никто не обратил на них внимания. Так же незаметно пробрались в лагерь Пармениона. Здесь один из них сбросил азиатскую одежду. Перед изумленной македонской стражей явился царский телохранитель Амфотер, брат полководца Кратера.
Амфотер приказал тотчас проводить его к Пармениону, но о его появлении в лагере молчать.
Парменион не удивился, увидев Амфотера. Он протянул руку, ожидая получить письмо.
— Письма нет — оно у меня в голове, — сказал Амфотер, — приказ царя передам тебе устно.
Парменион позаботился, чтобы никто не помешал им и никто не подслушал их разговора.
В тот же день к Линкестийцу явился отряд, посланный Парменионом. Начальник отряда потребовал у него оружие. Линкестиец все понял, как только воины окружили его. Он молча отдал меч и позволил надеть оковы. «Кто узнал? Кто предал?» Он ни о чем не спрашивал — разве ему ответят?
Парменион, когда Линкестийца привели к нему, посмотрел на него уничтожающим взглядом.
— Ты мог бы выслушать меня? — сказал Линкестиец.
— Нет, — ответил Парменион, — я не слушаю речей изменников.
— В чем меня обвиняют?
— Ты сам знаешь.
— Кто оклеветал меня?
Парменион рассердился:
— Тебя оклеветали? Ведь, кажется, не мне и не кому-нибудь другому вез письмо перс Сисина от царя Дария, а тебе, Линкестийцу! Зевс и все боги, его оклеветали!
И он, гневно махнув рукой, приказал отправить Линкестийца к царю с хорошей стражей и ни под каким видом не снимать с него оков.
«А я хотел найти в нем союзника!» — подумал Линкестиец.
— Напрасно ты меня так презираешь, — сказал он, глядя на Пармениона дерзкими глазами. — Еще неизвестно, как повернется твоя судьба. Под рукой царя жизнь полководца полна превратностей.
Парменион ответил ему с достоинством:
— Как бы моя судьба ни повернулась, изменником я никогда не буду.
Линкестийца повезли к царю.
Не было длинней и тяжелей дороги, чем эта. Линкестиец не глядел по сторонам, не разговаривал ни с кем. Но когда они спешились в Фаселиде, он потребовал, чтобы его провели к царю немедленно. Но Александр не принял его.
— Гефестион, я не могу его видеть. Избавь меня от этого.
Перед Линкестийцем стояли друзья царя Александра. Он затравленно глядел то на одного, то на другого. Каменные, враждебные лица. Ни одной искры сочувствия в глазах.
Ведь когда жрец предупреждал царя об измене друга, он смотрел прямо на них, на друзей, стоявших около Александра, он бросил на них тень подозрения из-за этого предателя!
— Я могу оправдаться, пусть только царь выслушает меня! Пусть он меня только выслушает. Ну, не ради меня самого, хоть ради Антипатра, преданного друга царской семьи, ведь его дочь — моя жена!
— Царь не хочет видеть тебя.
Линкестиец глядел на Гефестиона и не узнавал его. Куда девалась нежная красота этого человека? Рот кривился от сдержанной ярости, в огромных глазах горела ненависть… Он был страшен.
Линкестиец обратился к Кратеру. Полководец стоял хмурый и печальный.
— Кратер, скажи Александру, что умоляю его выслушать меня. Ведь всё обвинение держится только на лжи проклятого перса. Разве не могли это устроить мои враги, чтобы лишить меня милости царя?
— Тебя надо убить, — ответил Кратер.
— Неарх, ты — давний друг царя. Я знаю, если он выслушает меня, его сердце смягчится, он поверит мне!
— Он тебе уже поверил однажды! — с горечью и презрением сказал Неарх.
Александр слышал эти мольбы. Они не трогали его.
«Мать была права, — думал он, — сколько раз она предупреждала меня, сколько раз предостерегала! Я верил ему, Линкестийцу, а он в это время договаривался с персидским царем о моей смерти!»
МОРЕ ОТСТУПИЛО
Перед тем как выступить из Фаселиды, Александр спросил, как ему пройти во Фригию?
Он не знал страны, и у него не было карты. Карту составляли в пути землемеры и географы, которые шли вместе с ним в его войске.
Фаселиты охотно объяснили Александру:
— Сейчас твой путь пойдет через Памфилию. Это соседняя с нами страна. Отсюда ты поднимешься к памфилийскому городу Перге. А оттуда — прямая дорога в Великую Фригию.
— А как ближе пройти в Пергу?
— К Перге можно пройти двумя путями. Один путь — через горы, это путь далекий и очень трудный. Другой путь — по берегу моря, здесь идти ближе и легче. Но сейчас зима, и тебе, царь, придется идти через горы.
— Если берегом короче и легче, то почему же через горы?
— Потому что зимой по берегу не пройти. Сейчас дуют южные ветры, берег залит водой. Ты не пройдешь, царь.
— Я пройду.
— Там скалы и море, царь, а берег всего лишь узкая полоска. Если бы дул северный ветер, он бы отогнал волны. Но дует южный, и волны бьются о скалы. Пройти там сейчас невозможно!
— Невозможно? Я не знаю такого слова!
Наутро, лишь только засветилось над городом нежно-серое небо, Александр тронулся в путь.
Александр разделил армию. Бóльшую часть пехоты, часть конницы и обоз послал в Пергу через горы.
— Линкестийца отправьте с обозом, — приказал Александр, — и чтобы охрана была крепкой.
И Линкестийца, как раба, повезли в оковах вслед за войском, в котором он так недавно был военачальником блестящей фессалийской конницы.
Сам Александр с остальными отрядами спустился к Памфилийскому заливу.
Залив был окружен горами, тесно подступившими к воде. Желтые и серые скалы поднимались над заливом террасами, как ступенями, одна над другой. Фаселиты называли их лестницей. У их подножия лежала узкая кромка берега, та самая дорога, по которой решил пройти Александр.
Дул сильный ветер с юга, в горах гудело. Зеленые пенистые волны мчались издали, от самого горизонта, и с размаху расшибались о серые скалы. Казалось, все огромное море поднялось, чтобы обрушиться на прибрежную полосу земли. Шум и грохот воды оглушали людей. Берега не было, море закрыло его.
Войско со страхом смотрело, как бушуют внизу волны. Но Александр не замедлил шага. Он спустился с горы и вошел прямо в этот грохочущий прибой. Войско тронулось следом; оно не могло остаться на скалах, когда царь идет впереди. Волны захлестывали Александра, но он не останавливался, и войско шло за ним. Даже у старых, видавших много тяжелых походов воинов замирало сердце. Море — противник жестокий, оно похоронит их всех в это страшное зимнее утро. Но царь идет — и войско идет за ним. Идет, обреченное на неизбежную гибель.
И тут случилось что-то непонятное. Южный ветер вдруг упал, из-за гор поднялся ветер с севера и круто погнал волны обратно в широкое море, в холодную лиловую даль. Береговая полоса обнажилась.
Воины шли по мокрой гальке, пораженные чудом, которое совершилось на их глазах, — море отступило перед их царем! Нет, тут дело не простое — Александру помогают боги. Видно, правда, что он с ними в родстве!
Воинам Александра — македонским горцам, пахарям и звероловам — было очень легко поверить во всякое чудо. Безудержная отвага их молодого полководца, его неизменные удачи при самых опасных положениях, когда он со своим войском выходил невредимым там, где всякий другой встретил бы гибель, — все это поражало воображение. И проще всего им было решить, что тут дело не обходится без вмешательства богов.
Шли целый день, огибая Памфилийский залив. Море порой отступало, далеко обнажая берег, порой возвращалось назад, и тогда македоняне шли по грудь в воде. Вода кипела среди камней, как в котле. Но теперь уже никакая опасность не могла остановить воинов.
К концу дня скалы отошли от берега, и широкая долина Памфилии приняла македонское войско. Отходя в долину, македоняне оглядывались назад, на тот путь, которым они только что прошли.
— Неужели мы были там?
— Неужели мы прошли через эту пучину — и остались живы?
— Это чудо! Царь знал, что боги помогут ему!
Скоро по холмам запестрели палатки. Жарко запылали костры. Море шумело, мерцая вскипающими барашками волн.
В эту ночь измученное войско уснуло мгновенно. Но Александр еще долго не спал. Он сидел с землемерами и географами над картой, составленной ими. Не спали и его близкие друзья, военачальники — необходимо было посмотреть, что получается на карте.
— Где те дороги, по которым мы прошли?
— Вот они, царь… — Указка скользила по чертежу. Города, горы, реки, дороги…
— А узнали вы, далеко ли тянется этот открытый берег?
— Да, царь, узнали. Открытый берег тянется до города Сиды. А там горы снова подойдут к морю.
— Значит, за Сидой персы высадиться уже не смогут?
— Говорят, что там нет стоянок, царь.
Александр удовлетворенно кивнул головой.
— Так. Возьму Сиду, и тогда — берег наш. А персидский флот пускай болтается в море сколько пожелает. Высадиться я персам не дам.
Черный Клит усмехнулся в свою смоляную кудрявую бороду.
— «Я дойду»… «Я возьму»… А мы что будем делать, если ты, царь, один все возьмешь?
Наступила внезапная настороженная тишина. Александр гневно блеснул на него глазами. Но улыбка Клита была добродушна, будто старший брат ласково подшучивал над младшим.
Обижаться было нельзя — Клит ему почти родственник. Он брат его любимой кормилицы Ланики. Но все-таки шутить так не стоило бы. Тем более, что старые этеры, военачальники царя Филиппа, незаметно переглянулись между собой и потупили глаза.
Александр овладел собой и так же шутя ответил:
— Вам я тоже найду дело. Об этом ты, Клит, не тревожься!
А когда покончили с делами, Гефестион спросил:
— Александр, как же ты все-таки сразу ринулся в воду? Разве ты знал, что ветер повернет?
— Другим я сказал бы, что знал. Но тебе скажу правду: я не знал ничего. Просто надо было пройти и захватить берег.
— Но ветер мог и не повернуть?
— Мог. А тогда бы мы прошли по скалам, которые фаселиты называют лестницей.
Он не знал страны, и у него не было карты. Карту составляли в пути землемеры и географы, которые шли вместе с ним в его войске.
Фаселиты охотно объяснили Александру:
— Сейчас твой путь пойдет через Памфилию. Это соседняя с нами страна. Отсюда ты поднимешься к памфилийскому городу Перге. А оттуда — прямая дорога в Великую Фригию.
— А как ближе пройти в Пергу?
— К Перге можно пройти двумя путями. Один путь — через горы, это путь далекий и очень трудный. Другой путь — по берегу моря, здесь идти ближе и легче. Но сейчас зима, и тебе, царь, придется идти через горы.
— Если берегом короче и легче, то почему же через горы?
— Потому что зимой по берегу не пройти. Сейчас дуют южные ветры, берег залит водой. Ты не пройдешь, царь.
— Я пройду.
— Там скалы и море, царь, а берег всего лишь узкая полоска. Если бы дул северный ветер, он бы отогнал волны. Но дует южный, и волны бьются о скалы. Пройти там сейчас невозможно!
— Невозможно? Я не знаю такого слова!
Наутро, лишь только засветилось над городом нежно-серое небо, Александр тронулся в путь.
Александр разделил армию. Бóльшую часть пехоты, часть конницы и обоз послал в Пергу через горы.
— Линкестийца отправьте с обозом, — приказал Александр, — и чтобы охрана была крепкой.
И Линкестийца, как раба, повезли в оковах вслед за войском, в котором он так недавно был военачальником блестящей фессалийской конницы.
Сам Александр с остальными отрядами спустился к Памфилийскому заливу.
Залив был окружен горами, тесно подступившими к воде. Желтые и серые скалы поднимались над заливом террасами, как ступенями, одна над другой. Фаселиты называли их лестницей. У их подножия лежала узкая кромка берега, та самая дорога, по которой решил пройти Александр.
Дул сильный ветер с юга, в горах гудело. Зеленые пенистые волны мчались издали, от самого горизонта, и с размаху расшибались о серые скалы. Казалось, все огромное море поднялось, чтобы обрушиться на прибрежную полосу земли. Шум и грохот воды оглушали людей. Берега не было, море закрыло его.
Войско со страхом смотрело, как бушуют внизу волны. Но Александр не замедлил шага. Он спустился с горы и вошел прямо в этот грохочущий прибой. Войско тронулось следом; оно не могло остаться на скалах, когда царь идет впереди. Волны захлестывали Александра, но он не останавливался, и войско шло за ним. Даже у старых, видавших много тяжелых походов воинов замирало сердце. Море — противник жестокий, оно похоронит их всех в это страшное зимнее утро. Но царь идет — и войско идет за ним. Идет, обреченное на неизбежную гибель.
И тут случилось что-то непонятное. Южный ветер вдруг упал, из-за гор поднялся ветер с севера и круто погнал волны обратно в широкое море, в холодную лиловую даль. Береговая полоса обнажилась.
Воины шли по мокрой гальке, пораженные чудом, которое совершилось на их глазах, — море отступило перед их царем! Нет, тут дело не простое — Александру помогают боги. Видно, правда, что он с ними в родстве!
Воинам Александра — македонским горцам, пахарям и звероловам — было очень легко поверить во всякое чудо. Безудержная отвага их молодого полководца, его неизменные удачи при самых опасных положениях, когда он со своим войском выходил невредимым там, где всякий другой встретил бы гибель, — все это поражало воображение. И проще всего им было решить, что тут дело не обходится без вмешательства богов.
Шли целый день, огибая Памфилийский залив. Море порой отступало, далеко обнажая берег, порой возвращалось назад, и тогда македоняне шли по грудь в воде. Вода кипела среди камней, как в котле. Но теперь уже никакая опасность не могла остановить воинов.
К концу дня скалы отошли от берега, и широкая долина Памфилии приняла македонское войско. Отходя в долину, македоняне оглядывались назад, на тот путь, которым они только что прошли.
— Неужели мы были там?
— Неужели мы прошли через эту пучину — и остались живы?
— Это чудо! Царь знал, что боги помогут ему!
Скоро по холмам запестрели палатки. Жарко запылали костры. Море шумело, мерцая вскипающими барашками волн.
В эту ночь измученное войско уснуло мгновенно. Но Александр еще долго не спал. Он сидел с землемерами и географами над картой, составленной ими. Не спали и его близкие друзья, военачальники — необходимо было посмотреть, что получается на карте.
— Где те дороги, по которым мы прошли?
— Вот они, царь… — Указка скользила по чертежу. Города, горы, реки, дороги…
— А узнали вы, далеко ли тянется этот открытый берег?
— Да, царь, узнали. Открытый берег тянется до города Сиды. А там горы снова подойдут к морю.
— Значит, за Сидой персы высадиться уже не смогут?
— Говорят, что там нет стоянок, царь.
Александр удовлетворенно кивнул головой.
— Так. Возьму Сиду, и тогда — берег наш. А персидский флот пускай болтается в море сколько пожелает. Высадиться я персам не дам.
Черный Клит усмехнулся в свою смоляную кудрявую бороду.
— «Я дойду»… «Я возьму»… А мы что будем делать, если ты, царь, один все возьмешь?
Наступила внезапная настороженная тишина. Александр гневно блеснул на него глазами. Но улыбка Клита была добродушна, будто старший брат ласково подшучивал над младшим.
Обижаться было нельзя — Клит ему почти родственник. Он брат его любимой кормилицы Ланики. Но все-таки шутить так не стоило бы. Тем более, что старые этеры, военачальники царя Филиппа, незаметно переглянулись между собой и потупили глаза.
Александр овладел собой и так же шутя ответил:
— Вам я тоже найду дело. Об этом ты, Клит, не тревожься!
А когда покончили с делами, Гефестион спросил:
— Александр, как же ты все-таки сразу ринулся в воду? Разве ты знал, что ветер повернет?
— Другим я сказал бы, что знал. Но тебе скажу правду: я не знал ничего. Просто надо было пройти и захватить берег.
— Но ветер мог и не повернуть?
— Мог. А тогда бы мы прошли по скалам, которые фаселиты называют лестницей.
ГОРДИЕВ УЗЕЛ
Войско проходило по широким фригийским полям. Вот она, Азия! Теперь Александр занимает уже не эллинские, а коренные азиатские города.
Где-то недалеко его ждет Дарий со своими полчищами. Но где? Долго ли еще Александру искать встречи с ним, чтобы разбить его окончательно?
У ворот города Гордия, что стоит во Фригии, Александра встретил Парменион. Он явился сюда из Лидии, точно выполнив приказ царя. Войско, увидев у стен чужого города македонские шапки, подняло радостный крик. Воины Пармениона откликнулись таким же ликующим воплем. Полководцы окружили царя.
Александр вошел в город, утонувший в садах и рощах, как в свои собственные владения. Небо Азии светилось прозрачной голубизной наступающей весны. Чужая речь слышалась на улицах. Странно одетые люди в штанах и длинных одеяниях стояли по сторонам у желтых глиняных стен своих жилищ и смотрели на македонян…
Македонский лагерь раскинулся и в городе, и вокруг города. И не успели македоняне расположиться, как прибыло новое войско — вернулись молодые воины, отпущенные в Македонию на зиму. Царь сам выехал встречать их. Молодое войско, под начальством полководцев Птолемея, Кена и Мелеагра, явилось прямо из Пеллы.
Александр сидел на своем вороном Букефале и смотрел, как идут его воины. Молодые македоняне прекрасно держали строй, крепкие, бодрые, веселые. Завидев царя, они во весь голос прокричали приветствие, и царь, тоже во весь голос, отвечал им. Три тысячи македонской пехоты прошло перед царем, триста македонских всадников, двести всадников-фессалийцев, сто пятьдесят элейцев, которых вел элеец Алкия…
Александр улыбался. Он был дальновиден — молодые воины провели зиму в своих семьях, отдохнули и вернулись, как приказано царем. И, как приказано, с пополнением.
В тот же вечер Александр призвал к себе полководцев, которых он посылал с молодыми в Македонию. Он хотел послушать о делах на родине, о том, как живут в Пелле, о матери… Казалось, что эти люди, пришедшие из македонской земли, принесли с собой и воздух ее, и шум ее лесов, и прохладное дыхание снегов родной горы Олимпа…
Начал Птолемей, человек гордый, властный, с красивыми, но жесткими чертами лица:
— Трудно было договориться с царицей Олимпиадой. Она никак не хотела отпускать свою охрану — целый отряд молодых этеров прятался у нее во дворце.
— Но ты взял их?
— Почти все здесь.
— Хорошо. А что Антипатр?
— Антипатр здоров, — ответил Мелеагр, старый полководец царя Филиппа, — вот письмо от него. Надо сказать, что ему тоже трудно с царицей Олимпиадой.
— Друзья мои, оставим царицу Олимпиаду в покое. Ну что может сделать слабая старая женщина!
Птолемей отвернулся, сжав тонкие губы, чтобы скрыть усмешку. Слабая женщина! Как она проклинала, как она угрожала ему, Птолемею, а ведь все знают, что угрозы ее не бывают пустыми. Хорошо, что у него с собой был приказ Александра!
— Вы лучше расскажите, друзья, что там, в Элладе?
— В Элладе худо, — осторожно, стараясь подбирать слова, ответил полководец Кен, — в Спарте опять начинаются какие-то безумные замыслы.
— Царь Агис?
— Да. Собирается воевать с Македонией. Поэтому Антипатр держит войска наготове.
— Агис! Тупица, как все спартанцы, — сказал Александр. — Надоело ему носить голову на плечах. Ну, Антипатр поможет ему потерять ее!
— Хуже другое, царь, — хмурясь, продолжал Мелеагр, — в тылу у нас — Мемнон!
Мемнон, опять Мемнон! Александр вспыхнул.
— Что же он там делает, этот проклятый изменник?
— Он подогнал корабли к берегам Афин, взял остров Хиос, оттуда отплыл к Лесбосу и там захватил все города — вот что он там делает! — резко сказал Птолемей. — Он старается отрезать нас от Македонии. И если это ему удастся…
Между бровями царя врезались морщины. Если его оторвут от матери-Македонии, он затеряется здесь, в Азии, со своим войском и, не получая поддержки, погибнет.
— Да. Только Мемнону это не удастся!
— А почему не удастся, царь? — осторожно, после недолгого молчания, спросил Кен.
— Почему? Да потому, что пока Мемнон собирается поднять на меня Элладу, я разобью Дария. Мне только что донесли, что персы уже недалеко. Значит, и победа наша близко. А когда Азия будет в моих руках, кто сможет мне противиться?
«Проклятый Мемнон! — думал Александр. — Когда же я сброшу его со своей дороги?»
— А не напрасно ли ты, царь, — очень осторожно спросил Мелеагр, — распустил наш флот? Мы могли бы задержать Мемнона на море.
— Флот, который у нас был, не смог бы его задержать, — ответил Александр. — Ненужная трата сил и денег. Если понадобится, я могу снова собрать корабли. Но сейчас главное — встретиться с Дарием. Встретиться и победить.
— Не только главное, но и единственное, что нам сейчас остается, — сказал Птолемей.
И все согласились с ним.
Знатные горожане Гордия предложили Александру свои лучшие жилища. Они покорно принимали чужеземцев — царь Дарий далеко, а сила македонян велика. Стараясь расположить к себе Александра, устроили для него и для его войска большой пир. На пиру, среди веселых забав, песен и танцев, слегка захмелевший Александр обратился к фригийским старейшинам:
— Я в детстве слышал странную историю о вашем городе. Правда ли, что у вас есть повозка с узлом на ярме, который никто не может развязать?
— Да, это так, — ответили ему, — у нас есть это чудо.
И рассказали такую историю.
Когда-то, очень давно, молодой поселянин по имени Гордий пахал поле. Он был беден, даже быки у него были чужие — нанял, чтобы вспахать пашню. В то время как он пахал, на ярмо[*] сел орел и сидел так до самого вечера.
Это показалось Гордию удивительным. Он пошел в соседний город к жрецам спросить, не предвещает ли ему что-нибудь этот орел. Недалеко от города он встретил девушку; она доставала из колодца воду. Гордий попросил напиться. Девушка подала ему воды и спросила:
— Куда ты идешь?
— Я иду попросить совета у жрецов.
— О чем же ты хочешь советоваться с ними?
Гордий рассказал об орле. Девушка слушала очень внимательно.
— Не ходи к жрецам, — сказала она, — я и сама могу ответить тебе, почему орел сел к твоим волам на ярмо: я обучена искусству гадания. Так вот слушай: орел предвещал тебе царство!
Гордий от изумления не мог сказать ни слова. А девушка продолжала:
— Я готова остаться с тобой, если ты захочешь взять меня в жены. Потому что я знаю: случится так, как я тебе сказала, — ты будешь царем.
Гордий глядел на нее, не зная, верить ей или не верить. Но девушка была так хороша, что, уж конечно, никогда не согласилась бы стать женой такого бедняка, как он, если бы не была уверена, что он станет царем. Гордий женился на этой девушке, они поселились в его бедном домишке и жили, как все бедные люди в их бедной деревне.
Где-то недалеко его ждет Дарий со своими полчищами. Но где? Долго ли еще Александру искать встречи с ним, чтобы разбить его окончательно?
У ворот города Гордия, что стоит во Фригии, Александра встретил Парменион. Он явился сюда из Лидии, точно выполнив приказ царя. Войско, увидев у стен чужого города македонские шапки, подняло радостный крик. Воины Пармениона откликнулись таким же ликующим воплем. Полководцы окружили царя.
Александр вошел в город, утонувший в садах и рощах, как в свои собственные владения. Небо Азии светилось прозрачной голубизной наступающей весны. Чужая речь слышалась на улицах. Странно одетые люди в штанах и длинных одеяниях стояли по сторонам у желтых глиняных стен своих жилищ и смотрели на македонян…
Македонский лагерь раскинулся и в городе, и вокруг города. И не успели македоняне расположиться, как прибыло новое войско — вернулись молодые воины, отпущенные в Македонию на зиму. Царь сам выехал встречать их. Молодое войско, под начальством полководцев Птолемея, Кена и Мелеагра, явилось прямо из Пеллы.
Александр сидел на своем вороном Букефале и смотрел, как идут его воины. Молодые македоняне прекрасно держали строй, крепкие, бодрые, веселые. Завидев царя, они во весь голос прокричали приветствие, и царь, тоже во весь голос, отвечал им. Три тысячи македонской пехоты прошло перед царем, триста македонских всадников, двести всадников-фессалийцев, сто пятьдесят элейцев, которых вел элеец Алкия…
Александр улыбался. Он был дальновиден — молодые воины провели зиму в своих семьях, отдохнули и вернулись, как приказано царем. И, как приказано, с пополнением.
В тот же вечер Александр призвал к себе полководцев, которых он посылал с молодыми в Македонию. Он хотел послушать о делах на родине, о том, как живут в Пелле, о матери… Казалось, что эти люди, пришедшие из македонской земли, принесли с собой и воздух ее, и шум ее лесов, и прохладное дыхание снегов родной горы Олимпа…
Начал Птолемей, человек гордый, властный, с красивыми, но жесткими чертами лица:
— Трудно было договориться с царицей Олимпиадой. Она никак не хотела отпускать свою охрану — целый отряд молодых этеров прятался у нее во дворце.
— Но ты взял их?
— Почти все здесь.
— Хорошо. А что Антипатр?
— Антипатр здоров, — ответил Мелеагр, старый полководец царя Филиппа, — вот письмо от него. Надо сказать, что ему тоже трудно с царицей Олимпиадой.
— Друзья мои, оставим царицу Олимпиаду в покое. Ну что может сделать слабая старая женщина!
Птолемей отвернулся, сжав тонкие губы, чтобы скрыть усмешку. Слабая женщина! Как она проклинала, как она угрожала ему, Птолемею, а ведь все знают, что угрозы ее не бывают пустыми. Хорошо, что у него с собой был приказ Александра!
— Вы лучше расскажите, друзья, что там, в Элладе?
— В Элладе худо, — осторожно, стараясь подбирать слова, ответил полководец Кен, — в Спарте опять начинаются какие-то безумные замыслы.
— Царь Агис?
— Да. Собирается воевать с Македонией. Поэтому Антипатр держит войска наготове.
— Агис! Тупица, как все спартанцы, — сказал Александр. — Надоело ему носить голову на плечах. Ну, Антипатр поможет ему потерять ее!
— Хуже другое, царь, — хмурясь, продолжал Мелеагр, — в тылу у нас — Мемнон!
Мемнон, опять Мемнон! Александр вспыхнул.
— Что же он там делает, этот проклятый изменник?
— Он подогнал корабли к берегам Афин, взял остров Хиос, оттуда отплыл к Лесбосу и там захватил все города — вот что он там делает! — резко сказал Птолемей. — Он старается отрезать нас от Македонии. И если это ему удастся…
Между бровями царя врезались морщины. Если его оторвут от матери-Македонии, он затеряется здесь, в Азии, со своим войском и, не получая поддержки, погибнет.
— Да. Только Мемнону это не удастся!
— А почему не удастся, царь? — осторожно, после недолгого молчания, спросил Кен.
— Почему? Да потому, что пока Мемнон собирается поднять на меня Элладу, я разобью Дария. Мне только что донесли, что персы уже недалеко. Значит, и победа наша близко. А когда Азия будет в моих руках, кто сможет мне противиться?
«Проклятый Мемнон! — думал Александр. — Когда же я сброшу его со своей дороги?»
— А не напрасно ли ты, царь, — очень осторожно спросил Мелеагр, — распустил наш флот? Мы могли бы задержать Мемнона на море.
— Флот, который у нас был, не смог бы его задержать, — ответил Александр. — Ненужная трата сил и денег. Если понадобится, я могу снова собрать корабли. Но сейчас главное — встретиться с Дарием. Встретиться и победить.
— Не только главное, но и единственное, что нам сейчас остается, — сказал Птолемей.
И все согласились с ним.
Знатные горожане Гордия предложили Александру свои лучшие жилища. Они покорно принимали чужеземцев — царь Дарий далеко, а сила македонян велика. Стараясь расположить к себе Александра, устроили для него и для его войска большой пир. На пиру, среди веселых забав, песен и танцев, слегка захмелевший Александр обратился к фригийским старейшинам:
— Я в детстве слышал странную историю о вашем городе. Правда ли, что у вас есть повозка с узлом на ярме, который никто не может развязать?
— Да, это так, — ответили ему, — у нас есть это чудо.
И рассказали такую историю.
Когда-то, очень давно, молодой поселянин по имени Гордий пахал поле. Он был беден, даже быки у него были чужие — нанял, чтобы вспахать пашню. В то время как он пахал, на ярмо[*] сел орел и сидел так до самого вечера.
Это показалось Гордию удивительным. Он пошел в соседний город к жрецам спросить, не предвещает ли ему что-нибудь этот орел. Недалеко от города он встретил девушку; она доставала из колодца воду. Гордий попросил напиться. Девушка подала ему воды и спросила:
— Куда ты идешь?
— Я иду попросить совета у жрецов.
— О чем же ты хочешь советоваться с ними?
Гордий рассказал об орле. Девушка слушала очень внимательно.
— Не ходи к жрецам, — сказала она, — я и сама могу ответить тебе, почему орел сел к твоим волам на ярмо: я обучена искусству гадания. Так вот слушай: орел предвещал тебе царство!
Гордий от изумления не мог сказать ни слова. А девушка продолжала:
— Я готова остаться с тобой, если ты захочешь взять меня в жены. Потому что я знаю: случится так, как я тебе сказала, — ты будешь царем.
Гордий глядел на нее, не зная, верить ей или не верить. Но девушка была так хороша, что, уж конечно, никогда не согласилась бы стать женой такого бедняка, как он, если бы не была уверена, что он станет царем. Гордий женился на этой девушке, они поселились в его бедном домишке и жили, как все бедные люди в их бедной деревне.