— На дерево влезают, а товарищей оставляют? — вдруг тихо спросила Катя.
— Лезли бы и вы. А вы чего не лезли?
— Толя, — Катя поглядела на него с упреком, — но ведь ты же знаешь, что мы не умеем на деревья лазить!
— Учитесь.
— Сначала ты научись быть товарищем и пионером, — сказал Сережа, — это поважнее, чем на дерево влезть.
— Подумаешь!.. Сговорились! Вот придем домой... — Толя готов был не то плакать, не то драться.— Узнаете, какой я трус! Узнаете, как мне не доверять!..
Но ребята уже не слушали его. Они снова улеглись у костра, а Сережа занял место дежурного-Толя улегся один, отдельно от всех. «Вот взять да умереть бы им назло, — думал он. — Тогда бы узнали, как оскорблять товарища...»
Но где-то в глубине его души, еле различимая, но все же неприятная, возникала мысль:
«Неужели тебе, Анатолий, не стыдно? Ты же струсил, ты их бросил — и ты же на них сердишься. За что? За то, что они правы?..»
— Противный ваш Толька, — прошептала Светлана в самое ухо Кате, — бахвалыцик. Мыльный пузырь — вот он кто! А я-то думала...
— Да... — чуть слышно ответила Катя. — Оказывается, да. Мы тоже думали...
— Спать! — негромко приказал Сережа.
Девочки послушно утихли. Антон уютно похрапывал, чмокал губами — может быть, ел во сне жареные пирожки. Толя лежал тихо — наверно, тоже спал. Сережа, крепко сжав губы, поглядывал в его сторону прищуренными светлыми глазами.
«Мыльный пузырь?.. Если бы только мыльный пузырь. Но ведь он товарищей бросает, когда трудно, — это уже нет... это похуже...»
Почему они всегда считали Анатолия героем? Почему Анатолий во всех играх и во всех школьных делах командовал ребятами? Почему он был всегда то старостой класса, то председателем совета отряда, то председателем совета дружины? Что он знал, что он умел?
Он умел говорить — вот что он умел! Он знал много слов, он сыпал ими не задумываясь. Он говорил обо всем — о чем знал и чего не знал. Заходил ли, например, разговор о каком-нибудь острове где-нибудь в Средиземном море — Толя уверенно сообщал, что на этом острове столько-то жителей, что там растет то-то и то-то, что в таком-то году туда приезжал французский король, а в таком-то там была революция. Или речь шла, скажем, о гибели испанской армады — Толя и здесь мог в лицах представить, как Нельсон командовал английским флотом, сколько было у него судов, сколько матросов... И так о чем угодно. Толя знал все, и ребята, подавленные его великолепными познаниями, единодушно уступали ему первенство.
Правда, иногда Толя попадал впросак. В классе у них есть парнишка, Костя Лабазов, который очень любит географию. Где-то он вычитал интересную историю о том, как у Малайских островов ловят огромных моллюсков в круглых раковинах, а раковины эти — метра полтора в ширину. Если оплошает человек, моллюск возьмет и защемит раковиной руку. И тогда спасение только одно: отрезай себе руку, а сам спасайся — раскрыть такую раковину не хватит никаких сил.
«Враки, — сказал тогда Толя. — Лабазову страшный сон приснился. Таких раковин не бывает».
Но Лабазов принес книгу и показал. Все, что он рассказывал, было не сном и не сказкой, это была правда.
«Ну и что же? — сказал Толя и засмеялся. — А ты думаешь, я сам не знал? Просто хотел тебя разыграть».
И школьники потом долго подсмеивались над Лабазовым.
— А смеяться-то над Лабазовым и нечего было! — нечаянно сказал Сережа вслух.
Он быстро оглянулся на ребят — нет, никто не слышал. Все спят. Тихо потрескивает костер. Сережа поправил огонь и снова задумался.
А с чего началось?
Это было еще в третьем классе. Их с Толей только что приняли в пионеры. Вожатый сказал им:
«Кто из вас может выступить на Празднике в День птиц?»
Ребята переглянулись. Они еще никогда нигде не выступали. Тогда вожатый выбрал Толю:
«Вот ты и выступишь».
Толя весь покраснел, глаза у него заблестели. И страшно ему было выступать, и хотелось выступить. Он очень волновался, даже хотел отказаться. Но пришел праздник — и Толя выступил. Он выступил очень хорошо. И стихи, которые надо было прочесть, прочел отчетливо, звонко, с выражением.
И тогда все начали его хвалить. Вожатый хвалил, учительница хвалила, хвалили товарищи. Так вот и стал Толя Серебряков первым человеком в школе. Он все может, все умеет, все знает. Все поверили в это. И сам Толя поверил. И так из года в год. Толя выступал, Толя делал доклады, Толя руководил...
А поверили-то ему, оказывается, напрасно...
Сережа грустно задумался. За светом костра он не видел, как исчезли ночные светляки, как потихоньку бледнело небо и гасли звезды. Затрепетала осина под еле слышным утренним ветерком. Осветились бледным светом наступающей зари вершины дубов.
Сережа оперся локтем на колено и сам не почувствовал, как задремал легкой, прозрачной дремой...
Сережа встал, взял котелок и пошел за водой. Он уже слышал, как плюмкает вода в ручье, — плюм, плюм... Но тут его внимание привлекло другое — он вдруг увидел тропу. Отчетливо протоптанную тропу, которая вчера так настойчиво пряталась от них.
Звеня котелком, Сережа вернулся к костру. Ребята уже проснулись. Толя подкладывал сучья в огонь. Девочки умывались листьями росистой травы и смеялись. Молодцы девчонки, не унывают! Только Антон, повернув спину к костру, все еще лежал, натягивая курточку на голову, и поджимал ноги.
— Товарищи! Что скажу! — закричал Сережа. — Давайте дело решать! Антон, вставай!
Он потянул Антона за ногу. Но Антон брыкнулся и крепче закутал голову.
— Ребята, подымай Антона! Нападай! — скомандовал Сережа и начал стаскивать с него курточку.
Катя и Светлана со смехом бросились помогать ему; они тащили Антона за ноги, за руки, пока совсем не растормошили.
Толя уныло смотрел на них.
— Ой, я совсем смеяться не могу! — сказала Светлана. — Силы нету, живот подвело...
— У меня тоже, — прошептала Катя.
Антон сидел и таращил глаза, стараясь проснуться. Катя поглядела на него и снова засмеялась, хотя смех получался и не звонкий и не громкий.
— Давайте умоем его!
И, сорвав горсть мокрой травы, она подбежала было к Антону, но тот замотал головой:
— Я сам! Я сам!
— Как маленькие! — с упреком сказал Толя.— Умираем с голоду в тайге... да, умираем. Мы погибли. Пока нас найдут, мы умрем. Или тигр нападет... А они дурачатся, как будто дома. Удивляюсь!
Толя говорил слабым голосом. Он еле встал. У него не было сил пойти к ручью, хотя очень хотелось пить. Тревожный сон не освежил его, он вертелся и стонал на колючей постели. И к утру решил, что теперь все равно. Зачем куда-то идти, двигаться? Отец его, конечно, ищет. Так пускай найдет здесь, на этом месте. Зачем еще мучиться? Отец мог бы найти его еще вчера, если бы побольше беспокоился. А если он ему не нужен, ну что ж, он погибнет здесь... А не все ли равно где?
— Кто умирает? — спросил Антон, широко открывая сонные глаза.
— Кто? — Толя пожал плечами. — Я, ты, все мы...
Антон вскочил:
— Я? Как это? Почему это? Я... эта... как его... Ничего не умираю!
— Будет вам глупости городить! — оборвал Сережа. — Есть тропа.
— Где тропа? Какая тропа? — закричали все в один голос.
Один Толя промолчал и не повернул головы.
— Есть тропа, — продолжал Сережа, — вчерашняя хорошая, протоптанная тропа. Так что будем: чай кипятить или пойдем дальше?
— А чего ж Толька: «Погибли, умерли»! — рассердилась Светлана. — Чайку попьем и пойдем, раз тропа нашлась!
— Нет, сразу пойдем, сразу пойдем! — закричала Катя.
— Настоящая тропа? — наконец подал голос Толя. — Правда настоящая?
— Сам на ней стоял.
Побежали смотреть тропу. Да, конечно, это была настоящая, до земли протоптанная тропа, розовая от утренней зари. Ребята сразу ободрились. Катя захлопала в ладоши и запела «Чибиса». А Светлана, не зная, как ей выразить свою радость, закричала:
— Милая, милая наша тропиночка!
И тут же, встав на колени, поцеловала тропу. Катя и Антон рассмеялись, а Сережа, улыбаясь, спросил:
— Что, Светлана, узнала тайгу?
Однако все-таки решили: раз тропа уже найдена, вскипятить лимоннику покрепче, взбодрить силы. Ведь и по тропе идти тоже устанешь!
Поляна незаметно озарилась веселым светом раннего утра. Головки цветов стояли в алмазных уборах росы. Кисточки пушистого вейника, наполненные росой, блестели, будто сделанные из тонкого хрусталя. Начинался третий день в таежном плену...
— А до чего ж красиво все-таки! — сказала тихо Светлана. — До чего красиво в тайге!.. А мы потом когда-нибудь еще придем?
— Возьмем и придем, — ответила Катя. Тихую минуту нарушил Антон:
— Эта... поищите... может, у кого корка какая. Прямо терпенья нет. Живот засох!
— Можно корней лопуха накопать, — нерешительно предложила Катя, — их ведь тоже едят...
Но, поглядев вокруг, ребята убедились, что лопуха поблизости нет.
— Давайте лимонник пить, — сказал Сережа. — Пускай Анатолий напьется первый, а то он у нас что-то ослаб совсем.
Толя, подметив в его голосе не то снисходительную жалость, не то презрение, хотел было вспылить, но промолчал и, не взглянув на Сережу, налил себе кипятку в свою берестяную чашку.
Антон почти вырвал котелок у Сережи:
— Мне!
— Дай девчонкам сначала! — крикнул Сережа.
Но Антон не слышал. Он налил себе лимонника, изо всех сил дул в кипяток, громко отхлебывал, снова дул, сидя спиной к ребятам, и оттопыренные уши его, просвечивая, ярко розовели на солнце.
— Ух, и жадный! Боится, что ему не достанется! — сказала Катя.
Услышав это, Антон посмотрел на Катю и, краснея, протянул ей свою чашку с недопитым кипятком. И когда это он научится прежде думать о других, а потом уж о себе? И как это у него все так получается нескладно, жадность какая-то нападает!
— На, пей! — сказал он..
Но Кате уже стало жаль его. Она засмеялась:
— Да у меня своя кружечка есть. Еще получше твоей. У тебя вон какая кособокая, а моя ровненькая вся.
Наконец все напились. Затоптали костер. Сережа озабоченно пересчитал спички — их было всего пять, надо беречь. Хоть и нашлась тропа, но скоро ли она приведет к какому-нибудь жилью, неизвестно.
И снова ребята гуськом пошли за Сережей. Бодрости от лимонника хватило ненадолго. Опять мучительно хотелось есть. И еще мучительней хотелось попасть домой. Уже не радовала буйная красота цветущей тайги, на цветы любоваться уже не хотелось, бурундуки не вызывали улыбки, бабочки не заманивали побегать за ними... Домой! Только бы домой! Ведь уже и дома, наверно, из-за них с ума сходят.
Так прошли с полкилометра. Тропа становилась все более отчетливой. Она уверенно бежала среди кустарника, спускалась в маленькие распадки и снова выбегала наверх. Она мелькала впереди, в просветах густой зелени, и видна была далеко по всему склону большой сопки.
К Толе стала возвращаться бодрость. Он снова становился тем самым Толей Серебряковым, который всегда и везде идет впереди. А почему это ему надо плестись в хвосте вместе с Антоном и девчонками? Разве здесь его место?
Толя словно забыл все, что произошло в тайге.
Он подтянулся, принял свой обычный спокойный и уверенный вид. И, остановившись, озабоченно огляделся кругом.
— Все ясно, — сказал он решительным голосом, — мы тут были с отцом. За мной, ребята!
И, отстранив Сережу, зашагал по тропе.
— То есть как это — за тобой? — крикнула Светлана. — И не подумаем!
Она обогнала его и пошла впереди.
— Тропу Сергей нашел, — сказал Антон, — а ты, Тольян, эта... как его... Хватит! Назад ступай... Сергей, давай дорогу показывай!
И он тоже перегнал Толю.
Сережа опять пошел первым. Сзади всех шла Катя. Ей хотелось идти со Светланой, но она никак не решалась перегнать Толю, ей было жалко унижать его: «Обидно ему. Не буду перегонять. Пусть уж я последняя».
В это время Толя вытащил из кармана своих коротких штанов носовой платок, встряхнул его и завязал на ходу расцарапанную коленку—видно, очень саднило. Вместе с платком из кармана выскочил какой-то жесткий блестящий комок и упал в траву. Катя, поравнявшись, подняла его и хотела крикнуть: «Толя, что это ты потерял?» — но не крикнула. В руках у нее была скомканная бумажка от большого сливочного шоколада.
Катя покраснела и молча сунула бумажку в карман своего сарафанчика. Она была готова провалиться сквозь землю. Значит, ей тогда не показалось, что Толя что-то ест один, когда им всем так хотелось есть! Она видела, как он жевал, и не поверила своим глазам. Она выбранила себя за подлые мысли, за то, что таким подозрением оскорбила товарища.
А Толя ел один! Он так смеялся над Антоном, когда тот просыпал над ручьем свой запас, так стыдил его, а сам ел один!.. Антону говорил, что товарищи так не поступают, а сам...
— Пусти! — вдруг грубо толкнула она Толю, обгоняя его на тропе.
— Чего ты? — удивился Толя.
Катя, не отвечая, догнала Светлану. Она шагала следом и до боли закусывала губу, изо всех сил стараясь не заплакать от обиды. Светлана, нечаянно увидев ее закушенную губу, очень удивилась:
— Что ты? Очень устала? Болит что? У меня тоже болит. И живот. И голова. И ноги саднит — все болит!
— Не поэтому, — качнула головой Катя. — Молчи!
И, заметив, что Светлана тоже нахохлилась и готова захныкать, Катя провела рукой по лицу и улыбнулась:
— Так я... На колючку наступила.
Ребятам казалось, что теперь, по такой дорожке, они пойдут очень быстро. Но прошли километра два, и шаг уже замедлился. Они еле тянулись друг за другом. Куда ведет тропа? Куда она приведет? Сколько еще часов — а может, и дней! — будет она вести их сквозь веселую, праздничную и бесконечно равнодушную к человеку тайгу?
— Вот... — Иван Васильич увидел на влажной земле отпечаток тигриной лапы. — Так и есть. Был.
— Был, честное слово... — пробормотал и Алеша.
Всадники сошли с коней и стали разглядывать след. Да, полосатый был здесь. Это он гнал стадо... Но где в это время были ребята? Они прошли раньше? Встретились их пути с путями зверя, или это их миновало?
Все трое молчали. Они снова сели на коней и направились дальше по тропе. Ребята, если не случилось катастрофы в пути, прошли здесь. Увидев черный кружок недавнего костра и кучку еще не остывшей золы, все сразу оживились.
— Теперь ясно, — сказал Андрей Михалыч, — на тропу вышли.
— Больше некуда, — согласился Алеша, — тут дорога торная, слепой дойдет. Значит, выбрались. А все-таки молодцы мои пионеры, честное слово!
— Дойдут, — успокоенно повторил и Крылатов, и задумчивые голубые глаза его повеселели. — По дороге нагоним!
— А если наискосок поедем, то и встретим, — сказал Алеша.
Объездчик посмотрел на них, усмехнулся, подмигнул:
— А давайте наискосок поедем!
— Уж теперь-то, наверно, как ее... какое-нибудь поле, — сказал Антон, с надеждой оглядываясь кругом. — Ведь по тропе шли...
Но тропа спустилась к ручью — и пропала, скрывшись где-то на другом берегу в сплошных зарослях ольхи.
— Как заколдовано... — прошептала Катя. — Ничего не видно, хоть бы пасека какая...
— Пойдемте вверх по этому склону, — предложил Толя. — Лучше по открытому месту идти, чем по лесу. Тут хоть видишь, куда идешь!
— А что видишь? — возразил Сережа. — Тоже один только лес видишь.
— А я... эта... чего-то еще вижу! — вдруг сказал Антон. — Вон на той сопке! Вон... как его... блестит!
— Камень блестит! — оживилась Катя. — Я тоже вижу. Вон зеленая полянка, на полянке — камень!
— Да, вижу, — сказал и Сережа.
— А!.. — протянул Толя разочарованно. — Базальт. Выход базальта — и все. Чему вы обрадовались?
— Но он же блестит! — заспорила Светлана. — Он же полированный, разве ты не видишь?
— Может, это какой-нибудь памятник? — попробовала догадаться Катя. — На могилах бывают...
Сережа не дал ей договорить:
— Ну да! Это и есть могила! Партизанская могила. Отец сколько раз про эти могилы рассказывал!
— Ага! — подхватила и Катя. — Сколько раз рассказывал! Когда в гражданскую войну с белыми сражались, то здесь и хоронили прямо в тайге.
— Могила? — Толя задумался. — Ну, а если могила, то чему радоваться? Чем нам помогут покойники?
— Но ведь к могиле люди ходят! — нетерпеливо сказала Катя. — Разве ты не знаешь? У нас партизанские могилы не бросают!
— А почему вы такую моду взяли — на меня кидаться? — Толя повысил голос. — Слова не скажи, все только кидаются, как тигры!
— Ладно, ребята, вам ссориться, — остановил его Сережа. — Сейчас крепче друг за друга держаться надо, а они цапаются, сами не знают чего.
— Я знаю чего... — ответила Катя. И, отвернувшись, умолкла.
Чем больше они приглядывались к черному блестящему камню на солнечной сопке, тем больше убеждались, что это не просто выход базальта — этот камень отполирован и поставлен руками людей. Подумали, посоветовались и решили идти через распадок прямо к этому камню. Оттуда уж наверняка есть какая-нибудь тропа к человеческому жилью.
Сопка была голая, безлесная. Кое-где стояли обломанные деревья — когда-то буря сломала их. Каменистая вершина сопки, высоко поднявшись, была четко очерчена на голубом фоне неба. Добраться до этой каменной грядки, спуститься по тому склону, перелезть через овражек — и вот она, та светлая поляна, на которой стоит базальтовый камень.
Не обращая внимания ни на ушибы, ни на царапины, ребята по кабарожьим тропкам поднялись к вершине. Но когда ступили на каменную гряду и заглянули на ту сторону склона, то почувствовали, что мужество покидает их.
Весь склон, сверху до самого распадка, был завален сломанными и вырванными с корнями деревьями. Когда-то давно здесь прошел ураган и положил деревья, как траву. Стволы, уже ошкурившиеся, оголенные, серо-голубые от времени и дождей, перепутались ветвями и корнями, навалились друг на друга в безмолвном, безжизненном хаосе. Они лежали в несколько ярусов. Огромные мертвые сучья тянулись кверху, будто просили о помощи. Почерневшие могучие корни, вырванные из земли, придавили собой вершины молодых деревьев и погибли вместе с ними. Далеко раскинувшись, лежал бурелом, весь склон был серый и черный от мертвых гладких стволов, на которых печально блестело солнце... И лишь кое-где, пробиваясь снизу между засохшими и подгнившими стволами, вылезал на свет упрямый молодой ельник.
— Ну, что делать будем? — после хмурого молчания и раздумья спросил Сережа. — Обходить завал или...
— Далеко обходить-то... — сказал Антон с тоской. — Вон оно... и края не видно.
— Как же по стволам полезем? — негромко спросила Светлана, глядя на завал испуганными глазами.
— Решайте, — сказал Сережа. — Я бы вроде как по завалу рискнул. Ну, а как вы — говорите. По завалу, прямо скажу, — штука нелегкая. Провалиться до самой земли можно. А уж обдерешься — за милую душу!
— Да что он, большой, что ли, завал-то! — слегка загнусавил Антон. — По некоторым как по перилам съехать можно. В школе-то... как ее...
— В школе перила гладкие, — напомнила Катя, — и провалиться некуда.
— Уж если лезть, ребята, то давайте с умом, а не так вот, по-стрекозьи! — сказал Сережа. — Палки нужно длинные, чтобы до земли доставали. С палками и пойдем.
— У... долго! — загудел Антон. — Возиться с ними... а где их... эта... брать-то?
— Здорово, кум! — ответил Сережа. — В лесу палок не найдем!
Толя понял наконец, что надо и ему сказать свое слово. Самолюбие снова заговорило в нем. Уж если Антон собрался лезть через завал, то не оставаться же ему...
— С палками — это дело, — сказал он. — Давайте подыщем палки. Все путешественники с палками ходят.
И ребята пошли. Кто с легким сердцем, кто со страхом, кто с отчаянием... Это был трудный переход. Даже Катя, которая думала перескочить с песенкой с дерева на дерево, очень скоро умолкла. Приходилось быть все время в напряжении, чтобы не оступиться, не поскользнуться, не выколоть глаз о торчащие сучья, не упасть вниз, между валежинами, в темные, как колодец, щели... Не хватало сил, не выдерживали нервы...
— Кто устал — отдыхай! — командовал Сережа. — Не спеши. Береги силы.
Чаще всех отдыхала Светлана. Ей трудно было управляться с длинной, неуклюжей палкой, она цепляла ею то за корни, то за ветки и чуть не падала, когда заносила ее, чтобы опереться.
— Я брошу! — прокричала она Сереже. — Мне без палки лучше.
— Не бросай, а учись! — ответил Сережа. — Не смей бросать. Потихоньку иди! Квочка! Ну вот, опять! Ты что, села или упала?
— Села.
— Ну, смотри. Садиться — садись, а падать не смей!
И когда все остановились передохнуть, Сережа, крепко опираясь на свою палку, вдруг произнес веселую и спокойную речь:
— А вы небось думаете, что это настоящий завал. Вот-то страшенный завал — небось вы думаете! А это разве завал? Так, буреломина. Вот на Сихотэ-Алине бывают завалы — будь здоров! Там бы мы и не сунулись переходить. А это что? Вон уж и конец видно. А на той стороне у камня вроде как и тропа. Рукой подать. Только торопиться не надо, нервничать не надо, а главное, бояться не надо...
— А мы и не боимся! — Светлана уверенно вскочила и снова взялась за палку. — Дойдем!
— А чего? Умрем, что ли? — отозвался Антон. — Подумаешь, как его... завал! Так, буреломина!
Катя лукаво и вместе удивленно покосилась на Сережу. Не настоящий завал! Ох, и хитрый, оказывается, у них Сергей! И кто знал, что он такой хитрый? Взял да соврал насчет завала!
Может, Сережа и вправду соврал. Завал-то все-таки был тяжелый. Но всем как-то стало легче и смелее после его слов. И скользили, и срывались, и ушибались, и царапались об сучья и ельник, однако шли и шли. И лучше всех шел Антон. Может, потому, что хотел показать свою смелость; может, потому, что не понимал всей опасности их пути. Но он то скатывался по гладкому бревну, как по школьным перилам, то вдруг, упершись палкой, перепрыгивал со ствола на ствол...
— Тише ты! — окликали его то Катя, то Светлана. — Разбахвалился!
— Ловкий чересчур! — проворчал и Толя.
— А чего я?.. — беспечно, полный радостного удальства, отозвался Антон. — А я... эта... ничего. Перепрыгну — и все...
С этими словами палка у него противно завизжала, скользя по стволу, и Антон исчез, провалившись в бурелом.
Девочки охнули и застыли на месте. Сережа осторожно подобрался к провалу.
— Антон, — крикнул он, — ты живой?
— Живой... — жалобно ответил Антон. — Только... эта... не вылезти мне...
— Ты на земле стоишь?
— Нет, на ельнике... Весь в колючках... Совсем... эта...
— Допрыгался! — с досадой крикнул Толя.— Вот и сиди теперь там!
Но с этими словами он оступился и сам покатился вниз по завалу. Он кричал, размахивал руками, стараясь уцепиться хоть за какой-нибудь сук, чтобы не провалиться, как Антон. Это ему удалось. В последнюю минуту, когда он готов был соскользнуть в шумящую под завалом темную воду, Толя ухватился за толстый, разлатый сук и повис на нем.
— Спасите! — закричал он диким от ужаса голосом. — Скорей! Падаю!
Сережа на минуту растерялся. Кого выручать первого?
— Я посижу... — вдруг подал голос Антон. — Я... эта... на елках...
— Ну посиди.
Сережа поспешил к Толе. Около Толи уже стояла Катя.
— Как его тащить? — спросила она.
— Держи меня за пояс, — сказал ей Сережа.
Утвердившись покрепче на бревнах, он ухватил Толю за руку и рывком подтянул его наверх. Толя распластался на бревне.
— Ну, вот и все, — еле переводя дух, сказал Сережа, чувствуя, как вся кровь ему бросилась в лицо от натуги. — Теперь пойдем Антона тащить.
— А я... эта... я сам! — неожиданно поднимаясь над сухими стволами, отозвался Антон.— Я по веткам...
— Ура, Антон! — крикнула Катя. — Ура герою Теленкину!
— Только в ямы не прыгай, — предупредил Сережа усталым голосом, — а то мне, пожалуй, больше вроде как не сдюжить...
Самой последней выбралась из завала Светлана? Она боялась, бодрилась, а минутами совсем теряла и волю и силы. Но странно: все-таки где-то в глубине сознания она ликовала. Где, когда пришлось бы ей пережить такие приключения? Разве только во сне. Да и во сне такого никогда не приснилось бы!
Выйдя на поляну, где наверху, на светлом склоне, стоял полированный камень, ребята повалились от усталости.
— А к камню будем подыматься? — спросила Светлана. Хоть и устала она до смерти, но жажда новых и новых впечатлений не исчезала.
— Не будем, — коротко ответил Толя.
— Будем, — тотчас возразила ему Катя.
— Вроде как придется подняться,— сказал Сережа, — поискать тропу у камня. Да и мимо погибших за Родину тоже проходить, по-моему, не годится.
Прошло десять, пятнадцать минут... Первой наскучило отдыхать Кате:
— Я пойду пока...
И она, тихонько напевая, пошла вверх по сопке. Светлана вскочила тоже:
— И я!
Вскоре и остальные приплелись наверх.
— .«...Слава героям, павшим смертью храбрых в борьбе за Советскую власть. 1919 год»,— медленно разбирая буквы, прочел Сережа и снял кепку.
— Лезли бы и вы. А вы чего не лезли?
— Толя, — Катя поглядела на него с упреком, — но ведь ты же знаешь, что мы не умеем на деревья лазить!
— Учитесь.
— Сначала ты научись быть товарищем и пионером, — сказал Сережа, — это поважнее, чем на дерево влезть.
— Подумаешь!.. Сговорились! Вот придем домой... — Толя готов был не то плакать, не то драться.— Узнаете, какой я трус! Узнаете, как мне не доверять!..
Но ребята уже не слушали его. Они снова улеглись у костра, а Сережа занял место дежурного-Толя улегся один, отдельно от всех. «Вот взять да умереть бы им назло, — думал он. — Тогда бы узнали, как оскорблять товарища...»
Но где-то в глубине его души, еле различимая, но все же неприятная, возникала мысль:
«Неужели тебе, Анатолий, не стыдно? Ты же струсил, ты их бросил — и ты же на них сердишься. За что? За то, что они правы?..»
— Противный ваш Толька, — прошептала Светлана в самое ухо Кате, — бахвалыцик. Мыльный пузырь — вот он кто! А я-то думала...
— Да... — чуть слышно ответила Катя. — Оказывается, да. Мы тоже думали...
— Спать! — негромко приказал Сережа.
Девочки послушно утихли. Антон уютно похрапывал, чмокал губами — может быть, ел во сне жареные пирожки. Толя лежал тихо — наверно, тоже спал. Сережа, крепко сжав губы, поглядывал в его сторону прищуренными светлыми глазами.
«Мыльный пузырь?.. Если бы только мыльный пузырь. Но ведь он товарищей бросает, когда трудно, — это уже нет... это похуже...»
Почему они всегда считали Анатолия героем? Почему Анатолий во всех играх и во всех школьных делах командовал ребятами? Почему он был всегда то старостой класса, то председателем совета отряда, то председателем совета дружины? Что он знал, что он умел?
Он умел говорить — вот что он умел! Он знал много слов, он сыпал ими не задумываясь. Он говорил обо всем — о чем знал и чего не знал. Заходил ли, например, разговор о каком-нибудь острове где-нибудь в Средиземном море — Толя уверенно сообщал, что на этом острове столько-то жителей, что там растет то-то и то-то, что в таком-то году туда приезжал французский король, а в таком-то там была революция. Или речь шла, скажем, о гибели испанской армады — Толя и здесь мог в лицах представить, как Нельсон командовал английским флотом, сколько было у него судов, сколько матросов... И так о чем угодно. Толя знал все, и ребята, подавленные его великолепными познаниями, единодушно уступали ему первенство.
Правда, иногда Толя попадал впросак. В классе у них есть парнишка, Костя Лабазов, который очень любит географию. Где-то он вычитал интересную историю о том, как у Малайских островов ловят огромных моллюсков в круглых раковинах, а раковины эти — метра полтора в ширину. Если оплошает человек, моллюск возьмет и защемит раковиной руку. И тогда спасение только одно: отрезай себе руку, а сам спасайся — раскрыть такую раковину не хватит никаких сил.
«Враки, — сказал тогда Толя. — Лабазову страшный сон приснился. Таких раковин не бывает».
Но Лабазов принес книгу и показал. Все, что он рассказывал, было не сном и не сказкой, это была правда.
«Ну и что же? — сказал Толя и засмеялся. — А ты думаешь, я сам не знал? Просто хотел тебя разыграть».
И школьники потом долго подсмеивались над Лабазовым.
— А смеяться-то над Лабазовым и нечего было! — нечаянно сказал Сережа вслух.
Он быстро оглянулся на ребят — нет, никто не слышал. Все спят. Тихо потрескивает костер. Сережа поправил огонь и снова задумался.
А с чего началось?
Это было еще в третьем классе. Их с Толей только что приняли в пионеры. Вожатый сказал им:
«Кто из вас может выступить на Празднике в День птиц?»
Ребята переглянулись. Они еще никогда нигде не выступали. Тогда вожатый выбрал Толю:
«Вот ты и выступишь».
Толя весь покраснел, глаза у него заблестели. И страшно ему было выступать, и хотелось выступить. Он очень волновался, даже хотел отказаться. Но пришел праздник — и Толя выступил. Он выступил очень хорошо. И стихи, которые надо было прочесть, прочел отчетливо, звонко, с выражением.
И тогда все начали его хвалить. Вожатый хвалил, учительница хвалила, хвалили товарищи. Так вот и стал Толя Серебряков первым человеком в школе. Он все может, все умеет, все знает. Все поверили в это. И сам Толя поверил. И так из года в год. Толя выступал, Толя делал доклады, Толя руководил...
А поверили-то ему, оказывается, напрасно...
Сережа грустно задумался. За светом костра он не видел, как исчезли ночные светляки, как потихоньку бледнело небо и гасли звезды. Затрепетала осина под еле слышным утренним ветерком. Осветились бледным светом наступающей зари вершины дубов.
Сережа оперся локтем на колено и сам не почувствовал, как задремал легкой, прозрачной дремой...
21
Тайга светлела, озарялась. Цветущий дикий жасмин то здесь, то там раскрывал свои прохладные кремовые звезды в зеленом полумраке. Богато заблистала актинидия-коломикта в своем брачном уборе. Цветы у этой красивой лианы мелкие, незаметные, так вместо них для приманки пчел и бабочек она разбросала по веткам серебристо-розовые листья среди своей обыкновенной зеленой листвы.Сережа встал, взял котелок и пошел за водой. Он уже слышал, как плюмкает вода в ручье, — плюм, плюм... Но тут его внимание привлекло другое — он вдруг увидел тропу. Отчетливо протоптанную тропу, которая вчера так настойчиво пряталась от них.
Звеня котелком, Сережа вернулся к костру. Ребята уже проснулись. Толя подкладывал сучья в огонь. Девочки умывались листьями росистой травы и смеялись. Молодцы девчонки, не унывают! Только Антон, повернув спину к костру, все еще лежал, натягивая курточку на голову, и поджимал ноги.
— Товарищи! Что скажу! — закричал Сережа. — Давайте дело решать! Антон, вставай!
Он потянул Антона за ногу. Но Антон брыкнулся и крепче закутал голову.
— Ребята, подымай Антона! Нападай! — скомандовал Сережа и начал стаскивать с него курточку.
Катя и Светлана со смехом бросились помогать ему; они тащили Антона за ноги, за руки, пока совсем не растормошили.
Толя уныло смотрел на них.
— Ой, я совсем смеяться не могу! — сказала Светлана. — Силы нету, живот подвело...
— У меня тоже, — прошептала Катя.
Антон сидел и таращил глаза, стараясь проснуться. Катя поглядела на него и снова засмеялась, хотя смех получался и не звонкий и не громкий.
— Давайте умоем его!
И, сорвав горсть мокрой травы, она подбежала было к Антону, но тот замотал головой:
— Я сам! Я сам!
— Как маленькие! — с упреком сказал Толя.— Умираем с голоду в тайге... да, умираем. Мы погибли. Пока нас найдут, мы умрем. Или тигр нападет... А они дурачатся, как будто дома. Удивляюсь!
Толя говорил слабым голосом. Он еле встал. У него не было сил пойти к ручью, хотя очень хотелось пить. Тревожный сон не освежил его, он вертелся и стонал на колючей постели. И к утру решил, что теперь все равно. Зачем куда-то идти, двигаться? Отец его, конечно, ищет. Так пускай найдет здесь, на этом месте. Зачем еще мучиться? Отец мог бы найти его еще вчера, если бы побольше беспокоился. А если он ему не нужен, ну что ж, он погибнет здесь... А не все ли равно где?
— Кто умирает? — спросил Антон, широко открывая сонные глаза.
— Кто? — Толя пожал плечами. — Я, ты, все мы...
Антон вскочил:
— Я? Как это? Почему это? Я... эта... как его... Ничего не умираю!
— Будет вам глупости городить! — оборвал Сережа. — Есть тропа.
— Где тропа? Какая тропа? — закричали все в один голос.
Один Толя промолчал и не повернул головы.
— Есть тропа, — продолжал Сережа, — вчерашняя хорошая, протоптанная тропа. Так что будем: чай кипятить или пойдем дальше?
— А чего ж Толька: «Погибли, умерли»! — рассердилась Светлана. — Чайку попьем и пойдем, раз тропа нашлась!
— Нет, сразу пойдем, сразу пойдем! — закричала Катя.
— Настоящая тропа? — наконец подал голос Толя. — Правда настоящая?
— Сам на ней стоял.
Побежали смотреть тропу. Да, конечно, это была настоящая, до земли протоптанная тропа, розовая от утренней зари. Ребята сразу ободрились. Катя захлопала в ладоши и запела «Чибиса». А Светлана, не зная, как ей выразить свою радость, закричала:
— Милая, милая наша тропиночка!
И тут же, встав на колени, поцеловала тропу. Катя и Антон рассмеялись, а Сережа, улыбаясь, спросил:
— Что, Светлана, узнала тайгу?
Однако все-таки решили: раз тропа уже найдена, вскипятить лимоннику покрепче, взбодрить силы. Ведь и по тропе идти тоже устанешь!
Поляна незаметно озарилась веселым светом раннего утра. Головки цветов стояли в алмазных уборах росы. Кисточки пушистого вейника, наполненные росой, блестели, будто сделанные из тонкого хрусталя. Начинался третий день в таежном плену...
— А до чего ж красиво все-таки! — сказала тихо Светлана. — До чего красиво в тайге!.. А мы потом когда-нибудь еще придем?
— Возьмем и придем, — ответила Катя. Тихую минуту нарушил Антон:
— Эта... поищите... может, у кого корка какая. Прямо терпенья нет. Живот засох!
— Можно корней лопуха накопать, — нерешительно предложила Катя, — их ведь тоже едят...
Но, поглядев вокруг, ребята убедились, что лопуха поблизости нет.
— Давайте лимонник пить, — сказал Сережа. — Пускай Анатолий напьется первый, а то он у нас что-то ослаб совсем.
Толя, подметив в его голосе не то снисходительную жалость, не то презрение, хотел было вспылить, но промолчал и, не взглянув на Сережу, налил себе кипятку в свою берестяную чашку.
Антон почти вырвал котелок у Сережи:
— Мне!
— Дай девчонкам сначала! — крикнул Сережа.
Но Антон не слышал. Он налил себе лимонника, изо всех сил дул в кипяток, громко отхлебывал, снова дул, сидя спиной к ребятам, и оттопыренные уши его, просвечивая, ярко розовели на солнце.
— Ух, и жадный! Боится, что ему не достанется! — сказала Катя.
Услышав это, Антон посмотрел на Катю и, краснея, протянул ей свою чашку с недопитым кипятком. И когда это он научится прежде думать о других, а потом уж о себе? И как это у него все так получается нескладно, жадность какая-то нападает!
— На, пей! — сказал он..
Но Кате уже стало жаль его. Она засмеялась:
— Да у меня своя кружечка есть. Еще получше твоей. У тебя вон какая кособокая, а моя ровненькая вся.
Наконец все напились. Затоптали костер. Сережа озабоченно пересчитал спички — их было всего пять, надо беречь. Хоть и нашлась тропа, но скоро ли она приведет к какому-нибудь жилью, неизвестно.
И снова ребята гуськом пошли за Сережей. Бодрости от лимонника хватило ненадолго. Опять мучительно хотелось есть. И еще мучительней хотелось попасть домой. Уже не радовала буйная красота цветущей тайги, на цветы любоваться уже не хотелось, бурундуки не вызывали улыбки, бабочки не заманивали побегать за ними... Домой! Только бы домой! Ведь уже и дома, наверно, из-за них с ума сходят.
Так прошли с полкилометра. Тропа становилась все более отчетливой. Она уверенно бежала среди кустарника, спускалась в маленькие распадки и снова выбегала наверх. Она мелькала впереди, в просветах густой зелени, и видна была далеко по всему склону большой сопки.
К Толе стала возвращаться бодрость. Он снова становился тем самым Толей Серебряковым, который всегда и везде идет впереди. А почему это ему надо плестись в хвосте вместе с Антоном и девчонками? Разве здесь его место?
Толя словно забыл все, что произошло в тайге.
Он подтянулся, принял свой обычный спокойный и уверенный вид. И, остановившись, озабоченно огляделся кругом.
— Все ясно, — сказал он решительным голосом, — мы тут были с отцом. За мной, ребята!
И, отстранив Сережу, зашагал по тропе.
— То есть как это — за тобой? — крикнула Светлана. — И не подумаем!
Она обогнала его и пошла впереди.
— Тропу Сергей нашел, — сказал Антон, — а ты, Тольян, эта... как его... Хватит! Назад ступай... Сергей, давай дорогу показывай!
И он тоже перегнал Толю.
Сережа опять пошел первым. Сзади всех шла Катя. Ей хотелось идти со Светланой, но она никак не решалась перегнать Толю, ей было жалко унижать его: «Обидно ему. Не буду перегонять. Пусть уж я последняя».
В это время Толя вытащил из кармана своих коротких штанов носовой платок, встряхнул его и завязал на ходу расцарапанную коленку—видно, очень саднило. Вместе с платком из кармана выскочил какой-то жесткий блестящий комок и упал в траву. Катя, поравнявшись, подняла его и хотела крикнуть: «Толя, что это ты потерял?» — но не крикнула. В руках у нее была скомканная бумажка от большого сливочного шоколада.
Катя покраснела и молча сунула бумажку в карман своего сарафанчика. Она была готова провалиться сквозь землю. Значит, ей тогда не показалось, что Толя что-то ест один, когда им всем так хотелось есть! Она видела, как он жевал, и не поверила своим глазам. Она выбранила себя за подлые мысли, за то, что таким подозрением оскорбила товарища.
А Толя ел один! Он так смеялся над Антоном, когда тот просыпал над ручьем свой запас, так стыдил его, а сам ел один!.. Антону говорил, что товарищи так не поступают, а сам...
— Пусти! — вдруг грубо толкнула она Толю, обгоняя его на тропе.
— Чего ты? — удивился Толя.
Катя, не отвечая, догнала Светлану. Она шагала следом и до боли закусывала губу, изо всех сил стараясь не заплакать от обиды. Светлана, нечаянно увидев ее закушенную губу, очень удивилась:
— Что ты? Очень устала? Болит что? У меня тоже болит. И живот. И голова. И ноги саднит — все болит!
— Не поэтому, — качнула головой Катя. — Молчи!
И, заметив, что Светлана тоже нахохлилась и готова захныкать, Катя провела рукой по лицу и улыбнулась:
— Так я... На колючку наступила.
Ребятам казалось, что теперь, по такой дорожке, они пойдут очень быстро. Но прошли километра два, и шаг уже замедлился. Они еле тянулись друг за другом. Куда ведет тропа? Куда она приведет? Сколько еще часов — а может, и дней! — будет она вести их сквозь веселую, праздничную и бесконечно равнодушную к человеку тайгу?
22
Всадники шли по следу до самого болотца. Дальше след потерялся — стадо бегущих кабанов изрыло острыми копытами землю. Было понятно с первого взгляда, что кабаны бежали в ужасе, ломая по пути подлесок и молодые деревца. Все молча искали других следов — того, кто гнал кабанье стадо. Искали и боялись найти.— Вот... — Иван Васильич увидел на влажной земле отпечаток тигриной лапы. — Так и есть. Был.
— Был, честное слово... — пробормотал и Алеша.
Всадники сошли с коней и стали разглядывать след. Да, полосатый был здесь. Это он гнал стадо... Но где в это время были ребята? Они прошли раньше? Встретились их пути с путями зверя, или это их миновало?
Все трое молчали. Они снова сели на коней и направились дальше по тропе. Ребята, если не случилось катастрофы в пути, прошли здесь. Увидев черный кружок недавнего костра и кучку еще не остывшей золы, все сразу оживились.
— Теперь ясно, — сказал Андрей Михалыч, — на тропу вышли.
— Больше некуда, — согласился Алеша, — тут дорога торная, слепой дойдет. Значит, выбрались. А все-таки молодцы мои пионеры, честное слово!
— Дойдут, — успокоенно повторил и Крылатов, и задумчивые голубые глаза его повеселели. — По дороге нагоним!
— А если наискосок поедем, то и встретим, — сказал Алеша.
Объездчик посмотрел на них, усмехнулся, подмигнул:
— А давайте наискосок поедем!
23
Тропа привела ребят на открытый склон.— Уж теперь-то, наверно, как ее... какое-нибудь поле, — сказал Антон, с надеждой оглядываясь кругом. — Ведь по тропе шли...
Но тропа спустилась к ручью — и пропала, скрывшись где-то на другом берегу в сплошных зарослях ольхи.
— Как заколдовано... — прошептала Катя. — Ничего не видно, хоть бы пасека какая...
— Пойдемте вверх по этому склону, — предложил Толя. — Лучше по открытому месту идти, чем по лесу. Тут хоть видишь, куда идешь!
— А что видишь? — возразил Сережа. — Тоже один только лес видишь.
— А я... эта... чего-то еще вижу! — вдруг сказал Антон. — Вон на той сопке! Вон... как его... блестит!
— Камень блестит! — оживилась Катя. — Я тоже вижу. Вон зеленая полянка, на полянке — камень!
— Да, вижу, — сказал и Сережа.
— А!.. — протянул Толя разочарованно. — Базальт. Выход базальта — и все. Чему вы обрадовались?
— Но он же блестит! — заспорила Светлана. — Он же полированный, разве ты не видишь?
— Может, это какой-нибудь памятник? — попробовала догадаться Катя. — На могилах бывают...
Сережа не дал ей договорить:
— Ну да! Это и есть могила! Партизанская могила. Отец сколько раз про эти могилы рассказывал!
— Ага! — подхватила и Катя. — Сколько раз рассказывал! Когда в гражданскую войну с белыми сражались, то здесь и хоронили прямо в тайге.
— Могила? — Толя задумался. — Ну, а если могила, то чему радоваться? Чем нам помогут покойники?
— Но ведь к могиле люди ходят! — нетерпеливо сказала Катя. — Разве ты не знаешь? У нас партизанские могилы не бросают!
— А почему вы такую моду взяли — на меня кидаться? — Толя повысил голос. — Слова не скажи, все только кидаются, как тигры!
— Ладно, ребята, вам ссориться, — остановил его Сережа. — Сейчас крепче друг за друга держаться надо, а они цапаются, сами не знают чего.
— Я знаю чего... — ответила Катя. И, отвернувшись, умолкла.
Чем больше они приглядывались к черному блестящему камню на солнечной сопке, тем больше убеждались, что это не просто выход базальта — этот камень отполирован и поставлен руками людей. Подумали, посоветовались и решили идти через распадок прямо к этому камню. Оттуда уж наверняка есть какая-нибудь тропа к человеческому жилью.
Сопка была голая, безлесная. Кое-где стояли обломанные деревья — когда-то буря сломала их. Каменистая вершина сопки, высоко поднявшись, была четко очерчена на голубом фоне неба. Добраться до этой каменной грядки, спуститься по тому склону, перелезть через овражек — и вот она, та светлая поляна, на которой стоит базальтовый камень.
Не обращая внимания ни на ушибы, ни на царапины, ребята по кабарожьим тропкам поднялись к вершине. Но когда ступили на каменную гряду и заглянули на ту сторону склона, то почувствовали, что мужество покидает их.
Весь склон, сверху до самого распадка, был завален сломанными и вырванными с корнями деревьями. Когда-то давно здесь прошел ураган и положил деревья, как траву. Стволы, уже ошкурившиеся, оголенные, серо-голубые от времени и дождей, перепутались ветвями и корнями, навалились друг на друга в безмолвном, безжизненном хаосе. Они лежали в несколько ярусов. Огромные мертвые сучья тянулись кверху, будто просили о помощи. Почерневшие могучие корни, вырванные из земли, придавили собой вершины молодых деревьев и погибли вместе с ними. Далеко раскинувшись, лежал бурелом, весь склон был серый и черный от мертвых гладких стволов, на которых печально блестело солнце... И лишь кое-где, пробиваясь снизу между засохшими и подгнившими стволами, вылезал на свет упрямый молодой ельник.
— Ну, что делать будем? — после хмурого молчания и раздумья спросил Сережа. — Обходить завал или...
— Далеко обходить-то... — сказал Антон с тоской. — Вон оно... и края не видно.
— Как же по стволам полезем? — негромко спросила Светлана, глядя на завал испуганными глазами.
— Решайте, — сказал Сережа. — Я бы вроде как по завалу рискнул. Ну, а как вы — говорите. По завалу, прямо скажу, — штука нелегкая. Провалиться до самой земли можно. А уж обдерешься — за милую душу!
— Да что он, большой, что ли, завал-то! — слегка загнусавил Антон. — По некоторым как по перилам съехать можно. В школе-то... как ее...
— В школе перила гладкие, — напомнила Катя, — и провалиться некуда.
— Уж если лезть, ребята, то давайте с умом, а не так вот, по-стрекозьи! — сказал Сережа. — Палки нужно длинные, чтобы до земли доставали. С палками и пойдем.
— У... долго! — загудел Антон. — Возиться с ними... а где их... эта... брать-то?
— Здорово, кум! — ответил Сережа. — В лесу палок не найдем!
Толя понял наконец, что надо и ему сказать свое слово. Самолюбие снова заговорило в нем. Уж если Антон собрался лезть через завал, то не оставаться же ему...
— С палками — это дело, — сказал он. — Давайте подыщем палки. Все путешественники с палками ходят.
И ребята пошли. Кто с легким сердцем, кто со страхом, кто с отчаянием... Это был трудный переход. Даже Катя, которая думала перескочить с песенкой с дерева на дерево, очень скоро умолкла. Приходилось быть все время в напряжении, чтобы не оступиться, не поскользнуться, не выколоть глаз о торчащие сучья, не упасть вниз, между валежинами, в темные, как колодец, щели... Не хватало сил, не выдерживали нервы...
— Кто устал — отдыхай! — командовал Сережа. — Не спеши. Береги силы.
Чаще всех отдыхала Светлана. Ей трудно было управляться с длинной, неуклюжей палкой, она цепляла ею то за корни, то за ветки и чуть не падала, когда заносила ее, чтобы опереться.
— Я брошу! — прокричала она Сереже. — Мне без палки лучше.
— Не бросай, а учись! — ответил Сережа. — Не смей бросать. Потихоньку иди! Квочка! Ну вот, опять! Ты что, села или упала?
— Села.
— Ну, смотри. Садиться — садись, а падать не смей!
И когда все остановились передохнуть, Сережа, крепко опираясь на свою палку, вдруг произнес веселую и спокойную речь:
— А вы небось думаете, что это настоящий завал. Вот-то страшенный завал — небось вы думаете! А это разве завал? Так, буреломина. Вот на Сихотэ-Алине бывают завалы — будь здоров! Там бы мы и не сунулись переходить. А это что? Вон уж и конец видно. А на той стороне у камня вроде как и тропа. Рукой подать. Только торопиться не надо, нервничать не надо, а главное, бояться не надо...
— А мы и не боимся! — Светлана уверенно вскочила и снова взялась за палку. — Дойдем!
— А чего? Умрем, что ли? — отозвался Антон. — Подумаешь, как его... завал! Так, буреломина!
Катя лукаво и вместе удивленно покосилась на Сережу. Не настоящий завал! Ох, и хитрый, оказывается, у них Сергей! И кто знал, что он такой хитрый? Взял да соврал насчет завала!
Может, Сережа и вправду соврал. Завал-то все-таки был тяжелый. Но всем как-то стало легче и смелее после его слов. И скользили, и срывались, и ушибались, и царапались об сучья и ельник, однако шли и шли. И лучше всех шел Антон. Может, потому, что хотел показать свою смелость; может, потому, что не понимал всей опасности их пути. Но он то скатывался по гладкому бревну, как по школьным перилам, то вдруг, упершись палкой, перепрыгивал со ствола на ствол...
— Тише ты! — окликали его то Катя, то Светлана. — Разбахвалился!
— Ловкий чересчур! — проворчал и Толя.
— А чего я?.. — беспечно, полный радостного удальства, отозвался Антон. — А я... эта... ничего. Перепрыгну — и все...
С этими словами палка у него противно завизжала, скользя по стволу, и Антон исчез, провалившись в бурелом.
Девочки охнули и застыли на месте. Сережа осторожно подобрался к провалу.
— Антон, — крикнул он, — ты живой?
— Живой... — жалобно ответил Антон. — Только... эта... не вылезти мне...
— Ты на земле стоишь?
— Нет, на ельнике... Весь в колючках... Совсем... эта...
— Допрыгался! — с досадой крикнул Толя.— Вот и сиди теперь там!
Но с этими словами он оступился и сам покатился вниз по завалу. Он кричал, размахивал руками, стараясь уцепиться хоть за какой-нибудь сук, чтобы не провалиться, как Антон. Это ему удалось. В последнюю минуту, когда он готов был соскользнуть в шумящую под завалом темную воду, Толя ухватился за толстый, разлатый сук и повис на нем.
— Спасите! — закричал он диким от ужаса голосом. — Скорей! Падаю!
Сережа на минуту растерялся. Кого выручать первого?
— Я посижу... — вдруг подал голос Антон. — Я... эта... на елках...
— Ну посиди.
Сережа поспешил к Толе. Около Толи уже стояла Катя.
— Как его тащить? — спросила она.
— Держи меня за пояс, — сказал ей Сережа.
Утвердившись покрепче на бревнах, он ухватил Толю за руку и рывком подтянул его наверх. Толя распластался на бревне.
— Ну, вот и все, — еле переводя дух, сказал Сережа, чувствуя, как вся кровь ему бросилась в лицо от натуги. — Теперь пойдем Антона тащить.
— А я... эта... я сам! — неожиданно поднимаясь над сухими стволами, отозвался Антон.— Я по веткам...
— Ура, Антон! — крикнула Катя. — Ура герою Теленкину!
— Только в ямы не прыгай, — предупредил Сережа усталым голосом, — а то мне, пожалуй, больше вроде как не сдюжить...
Самой последней выбралась из завала Светлана? Она боялась, бодрилась, а минутами совсем теряла и волю и силы. Но странно: все-таки где-то в глубине сознания она ликовала. Где, когда пришлось бы ей пережить такие приключения? Разве только во сне. Да и во сне такого никогда не приснилось бы!
Выйдя на поляну, где наверху, на светлом склоне, стоял полированный камень, ребята повалились от усталости.
— А к камню будем подыматься? — спросила Светлана. Хоть и устала она до смерти, но жажда новых и новых впечатлений не исчезала.
— Не будем, — коротко ответил Толя.
— Будем, — тотчас возразила ему Катя.
— Вроде как придется подняться,— сказал Сережа, — поискать тропу у камня. Да и мимо погибших за Родину тоже проходить, по-моему, не годится.
Прошло десять, пятнадцать минут... Первой наскучило отдыхать Кате:
— Я пойду пока...
И она, тихонько напевая, пошла вверх по сопке. Светлана вскочила тоже:
— И я!
Вскоре и остальные приплелись наверх.
— .«...Слава героям, павшим смертью храбрых в борьбе за Советскую власть. 1919 год»,— медленно разбирая буквы, прочел Сережа и снял кепку.