Все молча выстроились у могилы. Толя и Антон тоже сняли свои кепки. Сережа еще раз прочел надпись, вырезанную на камне. И задумчиво, сурово сдвинув брови, сказал:
— Они воевали здесь и умерли. Легко им было, что ли? Нет уж, нелегко, поди. И голодали, и е снегу ночевали, и, раненые, болели. А все не сдавались, дрались с врагами за правое дело. Умерли вот, а не сдались!
Все молчали.
— А мы? — снова начал Сережа. — Третий день в тайге — и уже устали, уже расхныкались. А ведь мы пионеры! Ленинцы! Красные галстуки носим! Эх!..
При этих словах ребята незаметно выпрямились, подтянулись, подняли головы.
— А чего мы?.. — сказал Антон. — Мы ничего. Живые.
— Конечно, живые, — тонким голосом подтвердила Светлана. — Вот еще!
— Ну, а пока живые — не сдаваться, не хныкать! — заключил Сережа. — И становись в линейку! Отдадим погибшим героям наш пионерский салют. Командуй! — обратился он к Толе. — Ты ведь председатель совета дружины!
Толя вспомнил, что носит три нашивки на рукаве, тотчас подтянулся, выступил вперед.
— Равняйсь! — скомандовал он. Ребята без слова выровнялись в линейку.
— За дело партии... будь готов! — торжественно произнес Толя и поднял руку.
— Всегда готов! — ответили пионеры, отдавая салют.
Так простояли несколько минут.
— Вольно! — скомандовал Толя и вдруг, сразу завянув, обернулся к Сереже: — Ну хорошо, а что же теперь?.. Где же та тропа у камня, которую ты обещал?
— Искать надо.
— Вчерашнего дня?
— А ты замолчи! — закричала на Толю Светлана. — Сам хныкало и других расстраиваешь. Председатель совета дружины тоже! Вон ступай в кустарники, там и похнычь.
— Я хныкало? — возмутился Толя. Только что ребята так уважительно слушали его пионерскую команду — и вот опять!
— Не ссорьтесь у могилы, — сурово остановил их Сережа. — Тропа здесь должна быть!
— Смотрите, — обрадованно сказала Катя, — а ведь у камня ирисы!
— Ирисы и так везде растут, — ответил безразличным голосом Толя.
— Везде не саженные. А эти посажены!
Вокруг камня хороводом стояли ирисы — лиловые, голубые, желтые. Они раскрыли свои бархатные лепестки и дремали в полуденном зное.
— Может, они десять лет назад посажены...
Светлана обошла вокруг камня. И вдруг увидела, что один ирис заботливо привязан к палочке. Видно, стебель был сломан или клонился в сторону, а кто-то пришел и привязал его.
— Смотрите! — закричала Светлана. — Ирис к палочке привязан! Десять лет назад, что ли, его привязали? Или он с палочкой вырос?
— Конечно, тут бывают люди, — сказал Сережа. — Давайте искать тропу.
— А эта... — негромко заговорил Антон, уставившись куда-то на гривку склона. — А это не тропа?
Сережа сразу зашагал туда, куда показывал Антон. Да, это была тропа. Только кем она протоптана? Людьми? Или козами, которые любят бегать по каменистым вершинам?
Ребята постояли у этой неясной тропки и решили идти по ней — другой-то никакой не было.
— Уж теперь-то куда-нибудь придем! — с облегченьем вздохнула Катя, когда увидела, что на тропке совсем пропадает трава и дорожка становится торной.
Переходя через ручей, на влажной отмели ребята увидели недавний след лошадиных копыт — это совсем обрадовало их. Катя, будто она была уже у своего крыльца, закинула голову и во весь голос запела...
Вдруг тайга расступилась, и среди светлой долины, окруженной сопками, ребята увидели дом.
— Дом! Домик стоит! — закричала Светлана и захлопала в ладоши.
— Ура! Спаслись! — Антон начал бросать вверх свою измятую кепку.
— Тише! — сказал Сережа. — Что это, как банда какая? Если дом, значит люди живут. Надо вежливо входить, а не орать.
— Ничего! Если забранят, потерпим! — отмахнулась Светлана.
Однако все притихли и начали приводить себя в порядок — отряхиваться, обтирать о траву ботинки, причесываться... Но как ни пытались они придать себе приличный вид, из этого почти ничего не вышло. У Светланы на ногах вместо туфель были какие-то безобразные, рваные опорки, привязанные к ногам веревочками, а вместо шляпки на голове сидел какой-то пришлепнутый гриб. У Кати изорванный пестрый сарафанчик, прорехи были зашпилены сосновыми иголками. У мальчишек рубашки и штаны порваны. Руки и ноги у всех исцарапаны... Они посмотрели друг на друга, смутились...
Но что же теперь делать? Уж какие есть.
Дом был низкий, широкий, сложенный из толстых бревен, с большими окнами, с хорошим крылечком. Огромная столетняя елка, обросшая седым, голубоватым мохом, свешивала над тесовой крышей дремучие ветки. Тут же, по еловым ветвям, богато завивался дикий виноград с маленькими зелеными кисточками. Высокая полынь-артемизия, светлая и серебристая, обступила дом, доставая верхушками до крыши.
— Все заросло... — прошептала Светлана, — как в «Спящей красавице»... Значит, тут никто не живет?
— Посмотрим, — ответил Сережа. — Бывает, что и живут. А чаще так — приходят, ночуют и дальше идут.
Дверь оказалась запертой. Замок с толстой дужкой висел на железных кольцах, окна были закрыты ставнями, и на поляне вокруг дома стояла глубокая полуденная тишина.
— Никого! — вздохнула Светлана.
Ребята растерянно переглянулись. Сережа, чуть нахмурясь, поглядел на них, закусил губу.
Подавленные, примолкшие, стояли они и глядели на запертую дверь. Силы вдруг покинули их. Так они все были уверены, что сейчас встретят людей, что тут их накормят, дадут отдохнуть, отправят домой... И вот — никого.
Антон присел на ступеньку, бросив на траву свой пустой, до смерти надоевший ранец.
— Что же делать будем, а? — спросил Сережа, ни к кому не обращаясь.
На этот раз и он растерялся. Когда уже казалось, что все испытания их окончены и все беды пройдены, их теперь встречает запертая дверь. Если бы хоть войти в дом!
— Вы пока решайте, — сказала Катя, — а я в холодочке посижу.
И она уселась в тени под елкой.
— Я не знаю, что делать, — сказала Светлана, — только идти дальше я совсем не могу. Ну, не могу, и все!
И она растянулась на траве около Кати.
— Ждать будем? — обратился Сережа к Толе.
Толя стоял, прислонясь к перильцу крыльца.
— Решайте, — ответил он, приподняв брови и глядя в сторону. — Вы же теперь все сами, без меня решаете.
Снова наступило молчание. Только кузнечики стрекотали в дышащей жаркими запахами траве, и от их стрекота тишина казалась еще более глубокой, еще более нерушимой.
Понемножку подкрадывалось отчаяние. Ну что делать? Идти — нет сил. Ждать — кого ждать? И сколько времени ждать? Час, день, неделю? А может, и до самой осени никто не заглянет в этот таежный дом?
Лишь один Антон ни о чем не думал и не расстраивался. Вернее, он тоже призадумался было, но сидеть привалившись к перильцам было так удобно, а солнышко так славно пригревало, что печальные думы как-то незаметно рассеялись и приятная дрема начала заволакивать глаза.
Где-то над головой — может быть, на старой елке — прощебетала птица.
«Видит, что мы тихо сидим, вот и прилетела, — подумал Антон. — А вот и другая, на крыше... Как бы на голову не села... Интересно, что это за птицы тут крутятся, около дома? Разные птицы, целая стая. И чего им тут сладко?»
Но лень было пошевелиться, лень обернуться и поглядеть. Мало ли птиц в тайге...
Но вот одна прошумела крыльями совсем близко от крыльца. Антон открыл глаза. Недалеко от дома, на тонкой ветке калины, сидела птица с лиловой шейкой и бледно-красным пером на крыле… Антон поморгал ресницами — приснилось ему, что ли? Ведь это сизая лесная горлица, он горлиц сто раз видел... Но почему же у нее шейка лиловая, будто выкрашена чернилами? У Антона мать вот так же своих кур метит. Покрасит чер нилами — они и ходят целое лето с лиловыми шейками, и никакой дождь эту метку не смывает...
Вдруг Антон широко раскрыл глаза и весь встрепенулся: «Покрасили чернилами!.. Горлицу покрасили!..»
Сразу вспомнился вечер перед грозой. Антон лежит в постели. А за стеной, в соседней комнате, сидят с отцом гости-биологи, и один за другим текут их веселые рассказы. И не то сон, не то рассказ — Борис Данилыч держит в руках сизую пти ц у икрасит ей шейку лиловой краской, а крылья — красной. И снова слышит он его смех и слона:
«...Красная-то краска смылась, а лиловая — чернилаэто были — осталась. Ну, Саша и догадался!..»
А теперь эту птицу с лиловой шейкой Антон видит перед собой. Вот она сидит на калиновой ветке и поглядывает на крыльцо... А почему поглядывает? Да потому, что биолог Саша прикармливает их здесь! Горлицы скоро привыкают к человеку...
— Антон, ты что? — с тревогой спросил Сережа, заглянув ему в лицо. — Ты кого увидел?
— Подожди, подожди... — поморщился Антон, отмахиваясь от Сережи. — Не мешай мне... я… эта... думаю.
— Тише, Чапай думает, — отозвалась из-под елки Катя.
«Избушка в лесу... Лабаз...— Антон старался припомнить все, что слышал в тот вечер.— Лабаз... Так, значит, этот дом и есть тот лабаз, где биологи живут в тайге?.. Стой!» Антон вскочил.
«...Ключ у нас всегда у крыльца под крышей висит...» — вспомнил Антон и, ни слова не говоря, начал взбираться на перила крыльца. Ребята сизумлением смотрели на него.
— Он заболел... — прошептал Сережа, глядя на Антона широкими, испуганными глазами.
Антон встал на перильца и полез рукой под крышу. С минуту он молча шарил по карнизу. И вдруг с радостным криком: «Спасибо, Борис Данилыч!» — достал из-под крыши ключи.
— Вот они!.. Вот они! — закричал он, гремя ключами. — Ага! Ага!
Он спрыгнул с перильца и, держа светлое колечко, на котором висели два больших ключа, еще раз позвенел ими перед удивленными глазами ребят.
Девочки вскочили. Толя спросил удивленно:
— Откуда ты узнал? Как ты догадался?
— Вот и узнал! Вот и догадался!
— Дай-ка сюда, я открою, — сказал Толя, протягивая руку.
Но Антон живо отдернул ключи и прижал их к животу:
— Ишь ты! Я... эта... нашел!
— Ну так открывай, если нашел! — засмеялась Катя. — Что ж ты, их теперь на животе греть будешь?
— Ну открывай, открывай же! — закричала Светлана. — Вот Телятина!
Антон подошел к двери, не спеша отпер замок.
— Кто первый? — спросил он, оглянувшись на ребят.
— Уж иди ты, — улыбаясь, сказал Сережа. — Ты ключи нашел, ты и входи.
Антон медлил, держась за ручку двери.
— Ну что же? — нетерпеливо крикнул Толя.
— Да... а эта... говорят, тигры в пустые дома набираются... Залезут и лежат там... И рыси тоже...
— Ну, давай я пойду, — предложил Сережа. — Откуда он в такой дом влезет, когда все закрыто?
Антон взглянул на ставни в окнах, набрал воз духуи легкие, отворил тяжелую дубовую дверь, шагнул за порог... И тут же с визгом вылетел обратно. Дверь тяжело захлопнулась. Антон отбежал от крыльца на поляну. Глаза его стали круглыми от страха:
— Он... как его... Говорил ведь! Он!
— Кто — тигр? — наперебой спрашивали ребята. — Тигр, да?
— Он! — повторял Антон. — Он... там!..
Ребята глядели друг на друга. Как это может быть? Такой крепкий дом и крыша крепкая... И дверь такая, что не откроешь. Не в трубу же он спустился? Да в эту трубу и козленок не пролезет.
— Ну что же, уходить надо, — как-то суетясь и подергивая плечами, сказал Толя. — Что ж тут сидеть ждать, когда он оттуда выскочит?
— Показалось ему, — недоверчиво покачала головой Катя. — Никого там нету.
— Но он же видел его! — возразила Светлана. Ей было страшно: а вдруг и правда там тигр?
Вдругсейчас заскребет лапами в дверь да выско чи тна поляну? И в то же время подмывала какая-то нелепая радость: вот бы здорово, если тигр! Уж такого приключения в жизни не забыть бы!
Сережа, отбежавший вместе со всеми на поляну, держал в руке коробку с последними пятью спичками. Чем еще защититься от тигра? Только огнем!
— Ну-ка, помолчите, — прошептал он. — Послушаем.
Ничто не шелохнулось в доме. Только птицы щебетали на крыше и на крыльце.
— Ты что видел-то? — спросил он у Антона.
— Клыки видел, — взволнованно прошептал Антон, — и глаза желтые... И эта... уши...
Сережа, что-то решив про себя, пошел к дому. Он тихо поднялся на крыльцо, послушал у двери. Ни звука, ни шелеста. Он громко постучал ключами — та же безответная тишина. Сережа приоткрыл дверь. В домике был сумрак, только солнечные лучи, прорвавшиеся в щели ставен, пересекая комнату, освещали ее. Луч из крайнего окна падал прямо на желтый, с черными полосами широкий лоб тигра. Правый глаз его блестел, как большой, с черной точкой, янтарь.
На мгновенье у Сережи дрогнула рука и захолонуло сердце. Но это было только мгновенье. Он тут же почувствовал, что этот глаз блестит не живым блеском — так блестят бусы, кусочки стекла... Приглядевшись как следует, Сережа засмеялся и распахнул дверь:
— Входите! Хозяин приглашает!
Теперь Антон, со страхом глядя на Сережу, подумал, что, наверно, Сережа заболел... Но ребята уже бежали на крыльцо. Они уже входили вслед за Сережей в дом, они уже смеялись там. Вот открылась ставня, распахнулось окно.
Антон медленно побрел к дому. С опаской войдя в комнату, — разве он не видел клыков и рыжего полосатого лба? — он встретился глазами с я нтарнымвзглядом тигровой шкуры, лежавшей на деревянной койке.
Антон перевел дух и смущенно улыбнулся:
— Здорово...
В доме было все, что требовалось для обихода. У окна стоял большой, чисто вымытый стол, около него — табуретки. В углу печка с плитой. На стене висела деревянная полка, на которой стояли две к астрюли,миска и чугунок. Под ней — небольшой л арьс тяжелой крышкой. Антон подошел и под нялкрышку.
— О! — Лицо его расплылось в улыбке и сразу напомнило прежний румяный колобок. — Тут... эта... эта... все!
— Что — все? — Катя оттолкнула Антона, пошла мешочки, лежащие в ларе. — Крупа... сахар... Ой, ребята, мы можем обед сварить! Ура! Ура! Ура!
— И чай с сахаром! — подхватил Антон. — Тут и сухари есть! Эта... черные... с солью!
Ребята ликовали, забыв про усталость. Какая там усталость! Они плясали, хлопали в ладоши, говориливсе разом о том, что надо сейчас сделать и чтоони сделают. Ура! Ура! Ура!
— Ну, довольно кричать! — прервал их наконец Толя. — Разжигайте печку, есть до смерти хочется!
— Сережа, — спросила Светлана, — а это ничего... что мы чужое берем?
— Ничего, — ответил Сережа, у которого гу быпротив воли расплывались в улыбке. — Это и оставлено для тех, кто в тайгу за делом идет. Или заблудится. Это научной станции лабаз. Биологи ходят, энтомологи там... Для них и харчи оставляют. Мы скажем потом нашим, что у них взяли, — наши отдадут. Ничего!
Светлана снова повеселела, захлопотала:
— Ребята, кто-нибудь — за водой! Печку, чур, я растапливать! Пошли за хворостом! Катя, а ты...
— А я кашу буду готовить. Тут пшено есть.
— Ура! Кашу!.. — заорал Антон и схватил ведро. — Я за водой!
Около дома Антон нашел небольшой родничок. Дикие желтые бальзамины свешивались под прозрачной водой, и маленький ключ позванивал где-то под зелеными ветками. Антон зачерпнул воды и ушел. А Катя решила вымыть пшено тут же, под ключом. Она мыла пшено и глядела кругом. Здесь все было хорошо — и дом, и ключ, и виноград, повисший на елке. Здесь и солнце светило веселее и тайга глядела дружелюбнее. Ой, как хорошо, что они наконец вышли к людям!
Когда Катя принесла кастрюлю с промытым пшеном, в плите уже бушевало пламя. Светлана орудовала короткой кочережкой и кричала, чтобы ей давали скорее дров. Сережа около крыльца рубил дрова — топорик он нашел тут же, в уголке у плиты.
— Ставь сюда, ставь на середину! — сказала Светлана Кате. — А чайник на ту сторону. Вот все сразу и закипит.
Катя посмотрела на раскрасневшуюся, увлеченную своим делом Светлану и засмеялась:
— А помнишь, как не умела даже чаю себе подогреть?
Но Светлана только отмахнулась от нее.
— А чем кашу есть будем? — вдруг забеспокоился Антон. — Ложек-то... эта...
— Толя, посмотри в столе, — сказала Катя, — ты рядом там сидишь. Не может быть, чтобы в таком доме ложек не было!
— Да вы кашу-то сначала сварите! — ответил Толя. — Суетятся... Не дождешься ничего.
— Посмотрите-ка! — Светлана махнула в сторону Толи кочережкой. — Холопы суетятся, а барин ждет.
— Шути, только поумнее! — отозвался Толя.
— А я не шучу, — возразила Светлана. — Как вошел, так и сел! И не шевельнулся ни разу.
— Ну что ты к нему пристала, Светлана? — остановила ее Катя. — А что он будет делать? Он же дома привык, чтобы ему подали да приняли от него. За ним мать и сейчас как нянька ходит.
От этой коварной защиты у Толи краска бросилась в лицо.
— Ну и привык! — запальчиво сказал он. — А почему это я должен на стол подавать? Еще, может, скажете — я и посуду мыть должен? Что я, девчонка, что ли?
— Ох, ты, скажите пожалуйста! — закричала Светлана. — Это, значит, девчонки за ним убирать должны?..
В это время Сережа принес охапку мелко расколотых дров и с грохотом бросил их у плиты.
— А мальчишки должны за него дрова колоть да за водой ходить?! — продолжала Светлана.— Только один Анатолий ничего никому не должен!
— Не беспокойся! — сердито ответил Толя. — Анатолию дел хватает. Вся пионерская дружина на Анатолии висит!
— Думается, больше не будет она на тебе висеть, — сказал Сережа.
— Как это — не будет? — Толя удивился и встревожился. — А почему это не будет?
Но Сережа уже не слушал.
— А что, — обратился он к ребятам, — мы, пожалуй, потом и сами все вымоемся теплой водой как следует, а?
— Мыться полагается до обеда, — сказала Катя. — Вода горячая есть.
Но тут все так завыли и заныли: «Ну вот еще, мыться! Есть до смерти хочется!» — что Катя не стала настаивать.
— Ребята, а может, нам Толя пока стихи почитает?— сказала. Катя с усмешкой. — Все-таки хоть какой-нибудь толк от человека!
— Садись за стол! — приказала Светлана. — Каша готова!
— Ура! — завопил Антон и бросился к столу, роняя по пути табуретки.
Лошадь безошибочно нашла дорогу, она влезла в самую чащу бересклета и орешника. Тропа была здесь. Выбежав на пригорок, тропа уже свободно вилась среди высоких деревьев.
«Если нашли тропу через ручей, то молодцы,— подумал Андрей Михалыч. — Но нашли ли?..»
Проехав минут десять, Иван Васильич окликнул объездчика:
— Андрей Михалыч, а меня что-то сомненья берут: как это они перешли через ручей и ни одной веточки не обломали? Ведь пять человек шли...
— И на песке никаких следов не было, — задумчиво сказал Алеша.
Андрей Михалыч остановил лошадь, внимательно оглянулся кругом:
— Да, никакого следа... Будто сквозь землю провалились.
— Провалились — и то ямка была бы, — нехотя усмехнулся Иван Васильич. — Неужто их леший в завал понес?
— Давайте еще покричим, — предложил Алеша. — Может, путаются тут где-нибудь в кустах, честное слово!
И опять все трое начали кричать. Кричали, пока не охрипли. А когда, ни до кого не докричавшись, всадники взялись за поводья, вдруг откуда-то издали, с высоких сопок, до них долетел неясный человеческий голос:
— Э-гей! ей! ей!
— Эхо? Или кричит кто? — оживился Алеша.
— Должно, гольцы отдают, — сказал Иван Васильич.
Андрей Михалыч сложил около рта ладони трубой и закричал снОва:
— Э-гей!
И снова с гольцов ответили:
— Э-гей! Гей!
И теперь уже было ясно, что откликаются люди. Всадники повернули лошадей и направились по редколесью туда, откуда доносились голоса. Они нетерпеливо вглядывались в даль — не мелькнет ли где голубая Толина рубашка или пестрое платьишко. Но белели пригоршни соцветий на кустах калины, пестрели яркими гвоздиками и колокольчиками солнечные полянки, а людей не было...
— Стой!.. — Алеша вдруг поднял руку. — Там... Э-гей!
— Э-гей! — откликнулся совсем близко басистый голос, и с гольца, прямо под морды лошадям, соскочили двое...
— Э! — удивился Андрей Михалыч. — Борис Данилыч!
— Я, — ответил, блестя улыбкой, Борис Данилыч. — Я и Саша. Мы... А вы кого-нибудь еще звали?
Всадники сошли с лошадей. Поздоровались. Рассказали, что уже третий день блуждают по тайге, ищут ребят... Вроде и на следы нападали, а потом опять сбивались: какие-то сапоги с подковкой путали их...
— Сапоги с подковками? — Борис Данилыч пристально посмотрел в лицо Андрею Михалычу смеющимися глазами. — Сапоги с подковками?
Он, ничего не говоря, прошел, тяжело ступая по мягкой тропинке, несколько шагов. И так же молча показал рукой на отпечатки своих следов. Подковки ясно оттиснулись на земле.
— О-ох! — простонал Андрей Михалыч. — Да что ж я сейчас с вами сделаю!
— Не виноват, не виноват! — Борис Данилыч развел руками. — По делам станции ходил — видите? — Он указал на несколько убитых птичек, завернутых в бересту и привязанных к поясу. — Чучела будем делать. Музей заказал.
— Вот это оказия... — протянул Алеша. — Ну иположение, честное слово!
А Иван Васильич только поскреб за ухом и попросил у Саши прикурить.
— Ну что ж, здесь все ясно, — сказал Борис Данилыч. — Пойдемте к нам в лабаз, отдохнем. А там уж отправимся вместе искать ребят. Вон видите на сопке черный базальт? Партизанскую могилу? Ну так вот, мимо той могилы — тропа к нам.
— Поехали, — сказал Андрей Михалыч. — Саша, садись ко мне. А Борис Данилыч к Алеше сядет — у него лошадь дюжая.
Выехав на поляну, где стоял домик биологов, всадники спешились. Алеша и Саша остались расседлать лошадей, напоить, стреножить и выбрать им пастбище получше, а Борис Данилыч, Андрей Михалыч и Иван Васильич направились к дому.
— То мы у вас в гостях, а то вы у нас! — сказал с улыбкой Борис Данилыч, стараясь разогнать подавленное настроение своих спутников.— Вот иполучается по два гостеванья на неделе... Эге! А что ж такое я вижу — окна-то в доме открыты! Неужели это мы их так оставили? Не может быть! Эге, эге! — Борис Данилыч повысил голос. — А изтрубы-то, глядите-ка, дым идет! Там уже кто-то без хозяев гостюет!
— Да это наши ребята гостюют, вот помереть на месте! — сказал Иван Васильич, и голубые глаза его просияли. — Как пить дать!
Они неслышно подошли к дому. Из открытых окон доносились голоса.
— Так и есть, — наконец усмехнулся и объездчик, — наши.
Он снял кепку, вытер платком лицо и с облегченьем перевел дух. Живы ребята!
А теперь за чай взялись. Чай с сахаром — вот-то праздник! Стой!.. Заспорили...
— Антон, ты опять хватаешь раньше всех?! — прикрикнула Светлана. — Когда ты отвыкнешь, а?
— Да я эта... Ну, сам не знаю... Руки у меня...
— Ах, руки у тебя! Вот буду бить тебя по рукам.
— Ну и что же... Вот и бей. А то я... никак... эта...
Это, конечно, Антон Теленкин полез за сахаром. Чудак парень, увалень, сладкоежка... Интересно, что из него может выйти в жизни?
Но все смеются, и никто не сердится на Антона...
Борис Данилыч подошел к объездчику:
— Ну что ж, войдем?
Андрей Михалыч ступил на крыльцо. И в это время он услышал голос своего сына. Что он говорит?
— По-настоящему, Антону совсем не надо бы давать сахару, — сказал Толя, — ни кусочка. А он еще два схватил.
— Это почему же не давать? — спросил Сергей.
Ох, как недружелюбно разговаривает этот мальчишка с Толей! В чем дело?
— А потому! — ответил Толя. — Забыли, как он от нас конфеты прятал? А еще собирается в пионерский отряд вступать! Да за такие дела с пионеров галстуки снимают!
Андрей Михалыч, сдвинув брови, стоял на крыльце и слушал. Что такое говорит Толе тихим голоском Катя Крылатова? Хорошая, крепкая темноглазая девчушка... Но что она говорит?
— Тогда и ты снимай пионерский галстук, — сказала ему Катя. — Ты тоже один ел, когда мы голодали.
Подошли Крылатов и Алеша. Андрей Михалыч движеньем руки остановил их:
— Подождите. Я хочу послушать. Я своего сына узнать хочу. Это не каждому отцу удается.
В комнате наступила тишина. Андрей Михалыч сжал губы, и жесткая морщинка у рта стала еще резче.
— Как? Когда? Ты что еще говоришь-то? — В Толином голосе зазвучало возмущение.
Однако ухо отца уловило в этом возмущенном окрике что-то неуверенное, какую-то опаску. Почему-то представилась собачонка, лающая на человека, которого сама боится. И лает, и отступает, и тут же виляет хвостом, готовая к любому компромиссу.
— А что?.. — в недоумении спросил Антон Теленкин. — А он разве... эта...
— Он один свой хлеб с вареньем съел, — с обидой сказала Светлана, — ни с кем не поделился даже!
— У вас тогда тоже был хлеб. И сало было, — возразил Толя, — и яблоки. Чего же мне с вами делиться? Вы и не просили! Я бы...
— Они воевали здесь и умерли. Легко им было, что ли? Нет уж, нелегко, поди. И голодали, и е снегу ночевали, и, раненые, болели. А все не сдавались, дрались с врагами за правое дело. Умерли вот, а не сдались!
Все молчали.
— А мы? — снова начал Сережа. — Третий день в тайге — и уже устали, уже расхныкались. А ведь мы пионеры! Ленинцы! Красные галстуки носим! Эх!..
При этих словах ребята незаметно выпрямились, подтянулись, подняли головы.
— А чего мы?.. — сказал Антон. — Мы ничего. Живые.
— Конечно, живые, — тонким голосом подтвердила Светлана. — Вот еще!
— Ну, а пока живые — не сдаваться, не хныкать! — заключил Сережа. — И становись в линейку! Отдадим погибшим героям наш пионерский салют. Командуй! — обратился он к Толе. — Ты ведь председатель совета дружины!
Толя вспомнил, что носит три нашивки на рукаве, тотчас подтянулся, выступил вперед.
— Равняйсь! — скомандовал он. Ребята без слова выровнялись в линейку.
— За дело партии... будь готов! — торжественно произнес Толя и поднял руку.
— Всегда готов! — ответили пионеры, отдавая салют.
Так простояли несколько минут.
— Вольно! — скомандовал Толя и вдруг, сразу завянув, обернулся к Сереже: — Ну хорошо, а что же теперь?.. Где же та тропа у камня, которую ты обещал?
— Искать надо.
— Вчерашнего дня?
— А ты замолчи! — закричала на Толю Светлана. — Сам хныкало и других расстраиваешь. Председатель совета дружины тоже! Вон ступай в кустарники, там и похнычь.
— Я хныкало? — возмутился Толя. Только что ребята так уважительно слушали его пионерскую команду — и вот опять!
— Не ссорьтесь у могилы, — сурово остановил их Сережа. — Тропа здесь должна быть!
— Смотрите, — обрадованно сказала Катя, — а ведь у камня ирисы!
— Ирисы и так везде растут, — ответил безразличным голосом Толя.
— Везде не саженные. А эти посажены!
Вокруг камня хороводом стояли ирисы — лиловые, голубые, желтые. Они раскрыли свои бархатные лепестки и дремали в полуденном зное.
— Может, они десять лет назад посажены...
Светлана обошла вокруг камня. И вдруг увидела, что один ирис заботливо привязан к палочке. Видно, стебель был сломан или клонился в сторону, а кто-то пришел и привязал его.
— Смотрите! — закричала Светлана. — Ирис к палочке привязан! Десять лет назад, что ли, его привязали? Или он с палочкой вырос?
— Конечно, тут бывают люди, — сказал Сережа. — Давайте искать тропу.
— А эта... — негромко заговорил Антон, уставившись куда-то на гривку склона. — А это не тропа?
Сережа сразу зашагал туда, куда показывал Антон. Да, это была тропа. Только кем она протоптана? Людьми? Или козами, которые любят бегать по каменистым вершинам?
Ребята постояли у этой неясной тропки и решили идти по ней — другой-то никакой не было.
24
Тропка снова увела их в лес. Сначала было страшно — заведет в лес да снова исчезнет! Но чем дальше ребята шли, тем больше убеждались, что это все-таки настоящая человеческая тропа.— Уж теперь-то куда-нибудь придем! — с облегченьем вздохнула Катя, когда увидела, что на тропке совсем пропадает трава и дорожка становится торной.
Переходя через ручей, на влажной отмели ребята увидели недавний след лошадиных копыт — это совсем обрадовало их. Катя, будто она была уже у своего крыльца, закинула голову и во весь голос запела...
Вдруг тайга расступилась, и среди светлой долины, окруженной сопками, ребята увидели дом.
— Дом! Домик стоит! — закричала Светлана и захлопала в ладоши.
— Ура! Спаслись! — Антон начал бросать вверх свою измятую кепку.
— Тише! — сказал Сережа. — Что это, как банда какая? Если дом, значит люди живут. Надо вежливо входить, а не орать.
— Ничего! Если забранят, потерпим! — отмахнулась Светлана.
Однако все притихли и начали приводить себя в порядок — отряхиваться, обтирать о траву ботинки, причесываться... Но как ни пытались они придать себе приличный вид, из этого почти ничего не вышло. У Светланы на ногах вместо туфель были какие-то безобразные, рваные опорки, привязанные к ногам веревочками, а вместо шляпки на голове сидел какой-то пришлепнутый гриб. У Кати изорванный пестрый сарафанчик, прорехи были зашпилены сосновыми иголками. У мальчишек рубашки и штаны порваны. Руки и ноги у всех исцарапаны... Они посмотрели друг на друга, смутились...
Но что же теперь делать? Уж какие есть.
Дом был низкий, широкий, сложенный из толстых бревен, с большими окнами, с хорошим крылечком. Огромная столетняя елка, обросшая седым, голубоватым мохом, свешивала над тесовой крышей дремучие ветки. Тут же, по еловым ветвям, богато завивался дикий виноград с маленькими зелеными кисточками. Высокая полынь-артемизия, светлая и серебристая, обступила дом, доставая верхушками до крыши.
— Все заросло... — прошептала Светлана, — как в «Спящей красавице»... Значит, тут никто не живет?
— Посмотрим, — ответил Сережа. — Бывает, что и живут. А чаще так — приходят, ночуют и дальше идут.
Дверь оказалась запертой. Замок с толстой дужкой висел на железных кольцах, окна были закрыты ставнями, и на поляне вокруг дома стояла глубокая полуденная тишина.
— Никого! — вздохнула Светлана.
Ребята растерянно переглянулись. Сережа, чуть нахмурясь, поглядел на них, закусил губу.
Подавленные, примолкшие, стояли они и глядели на запертую дверь. Силы вдруг покинули их. Так они все были уверены, что сейчас встретят людей, что тут их накормят, дадут отдохнуть, отправят домой... И вот — никого.
Антон присел на ступеньку, бросив на траву свой пустой, до смерти надоевший ранец.
— Что же делать будем, а? — спросил Сережа, ни к кому не обращаясь.
На этот раз и он растерялся. Когда уже казалось, что все испытания их окончены и все беды пройдены, их теперь встречает запертая дверь. Если бы хоть войти в дом!
— Вы пока решайте, — сказала Катя, — а я в холодочке посижу.
И она уселась в тени под елкой.
— Я не знаю, что делать, — сказала Светлана, — только идти дальше я совсем не могу. Ну, не могу, и все!
И она растянулась на траве около Кати.
— Ждать будем? — обратился Сережа к Толе.
Толя стоял, прислонясь к перильцу крыльца.
— Решайте, — ответил он, приподняв брови и глядя в сторону. — Вы же теперь все сами, без меня решаете.
Снова наступило молчание. Только кузнечики стрекотали в дышащей жаркими запахами траве, и от их стрекота тишина казалась еще более глубокой, еще более нерушимой.
Понемножку подкрадывалось отчаяние. Ну что делать? Идти — нет сил. Ждать — кого ждать? И сколько времени ждать? Час, день, неделю? А может, и до самой осени никто не заглянет в этот таежный дом?
Лишь один Антон ни о чем не думал и не расстраивался. Вернее, он тоже призадумался было, но сидеть привалившись к перильцам было так удобно, а солнышко так славно пригревало, что печальные думы как-то незаметно рассеялись и приятная дрема начала заволакивать глаза.
Где-то над головой — может быть, на старой елке — прощебетала птица.
«Видит, что мы тихо сидим, вот и прилетела, — подумал Антон. — А вот и другая, на крыше... Как бы на голову не села... Интересно, что это за птицы тут крутятся, около дома? Разные птицы, целая стая. И чего им тут сладко?»
Но лень было пошевелиться, лень обернуться и поглядеть. Мало ли птиц в тайге...
Но вот одна прошумела крыльями совсем близко от крыльца. Антон открыл глаза. Недалеко от дома, на тонкой ветке калины, сидела птица с лиловой шейкой и бледно-красным пером на крыле… Антон поморгал ресницами — приснилось ему, что ли? Ведь это сизая лесная горлица, он горлиц сто раз видел... Но почему же у нее шейка лиловая, будто выкрашена чернилами? У Антона мать вот так же своих кур метит. Покрасит чер нилами — они и ходят целое лето с лиловыми шейками, и никакой дождь эту метку не смывает...
Вдруг Антон широко раскрыл глаза и весь встрепенулся: «Покрасили чернилами!.. Горлицу покрасили!..»
Сразу вспомнился вечер перед грозой. Антон лежит в постели. А за стеной, в соседней комнате, сидят с отцом гости-биологи, и один за другим текут их веселые рассказы. И не то сон, не то рассказ — Борис Данилыч держит в руках сизую пти ц у икрасит ей шейку лиловой краской, а крылья — красной. И снова слышит он его смех и слона:
«...Красная-то краска смылась, а лиловая — чернилаэто были — осталась. Ну, Саша и догадался!..»
А теперь эту птицу с лиловой шейкой Антон видит перед собой. Вот она сидит на калиновой ветке и поглядывает на крыльцо... А почему поглядывает? Да потому, что биолог Саша прикармливает их здесь! Горлицы скоро привыкают к человеку...
— Антон, ты что? — с тревогой спросил Сережа, заглянув ему в лицо. — Ты кого увидел?
— Подожди, подожди... — поморщился Антон, отмахиваясь от Сережи. — Не мешай мне... я… эта... думаю.
— Тише, Чапай думает, — отозвалась из-под елки Катя.
«Избушка в лесу... Лабаз...— Антон старался припомнить все, что слышал в тот вечер.— Лабаз... Так, значит, этот дом и есть тот лабаз, где биологи живут в тайге?.. Стой!» Антон вскочил.
«...Ключ у нас всегда у крыльца под крышей висит...» — вспомнил Антон и, ни слова не говоря, начал взбираться на перила крыльца. Ребята сизумлением смотрели на него.
— Он заболел... — прошептал Сережа, глядя на Антона широкими, испуганными глазами.
Антон встал на перильца и полез рукой под крышу. С минуту он молча шарил по карнизу. И вдруг с радостным криком: «Спасибо, Борис Данилыч!» — достал из-под крыши ключи.
— Вот они!.. Вот они! — закричал он, гремя ключами. — Ага! Ага!
Он спрыгнул с перильца и, держа светлое колечко, на котором висели два больших ключа, еще раз позвенел ими перед удивленными глазами ребят.
Девочки вскочили. Толя спросил удивленно:
— Откуда ты узнал? Как ты догадался?
— Вот и узнал! Вот и догадался!
— Дай-ка сюда, я открою, — сказал Толя, протягивая руку.
Но Антон живо отдернул ключи и прижал их к животу:
— Ишь ты! Я... эта... нашел!
— Ну так открывай, если нашел! — засмеялась Катя. — Что ж ты, их теперь на животе греть будешь?
— Ну открывай, открывай же! — закричала Светлана. — Вот Телятина!
Антон подошел к двери, не спеша отпер замок.
— Кто первый? — спросил он, оглянувшись на ребят.
— Уж иди ты, — улыбаясь, сказал Сережа. — Ты ключи нашел, ты и входи.
Антон медлил, держась за ручку двери.
— Ну что же? — нетерпеливо крикнул Толя.
— Да... а эта... говорят, тигры в пустые дома набираются... Залезут и лежат там... И рыси тоже...
— Ну, давай я пойду, — предложил Сережа. — Откуда он в такой дом влезет, когда все закрыто?
Антон взглянул на ставни в окнах, набрал воз духуи легкие, отворил тяжелую дубовую дверь, шагнул за порог... И тут же с визгом вылетел обратно. Дверь тяжело захлопнулась. Антон отбежал от крыльца на поляну. Глаза его стали круглыми от страха:
— Он... как его... Говорил ведь! Он!
— Кто — тигр? — наперебой спрашивали ребята. — Тигр, да?
— Он! — повторял Антон. — Он... там!..
Ребята глядели друг на друга. Как это может быть? Такой крепкий дом и крыша крепкая... И дверь такая, что не откроешь. Не в трубу же он спустился? Да в эту трубу и козленок не пролезет.
— Ну что же, уходить надо, — как-то суетясь и подергивая плечами, сказал Толя. — Что ж тут сидеть ждать, когда он оттуда выскочит?
— Показалось ему, — недоверчиво покачала головой Катя. — Никого там нету.
— Но он же видел его! — возразила Светлана. Ей было страшно: а вдруг и правда там тигр?
Вдругсейчас заскребет лапами в дверь да выско чи тна поляну? И в то же время подмывала какая-то нелепая радость: вот бы здорово, если тигр! Уж такого приключения в жизни не забыть бы!
Сережа, отбежавший вместе со всеми на поляну, держал в руке коробку с последними пятью спичками. Чем еще защититься от тигра? Только огнем!
— Ну-ка, помолчите, — прошептал он. — Послушаем.
Ничто не шелохнулось в доме. Только птицы щебетали на крыше и на крыльце.
— Ты что видел-то? — спросил он у Антона.
— Клыки видел, — взволнованно прошептал Антон, — и глаза желтые... И эта... уши...
Сережа, что-то решив про себя, пошел к дому. Он тихо поднялся на крыльцо, послушал у двери. Ни звука, ни шелеста. Он громко постучал ключами — та же безответная тишина. Сережа приоткрыл дверь. В домике был сумрак, только солнечные лучи, прорвавшиеся в щели ставен, пересекая комнату, освещали ее. Луч из крайнего окна падал прямо на желтый, с черными полосами широкий лоб тигра. Правый глаз его блестел, как большой, с черной точкой, янтарь.
На мгновенье у Сережи дрогнула рука и захолонуло сердце. Но это было только мгновенье. Он тут же почувствовал, что этот глаз блестит не живым блеском — так блестят бусы, кусочки стекла... Приглядевшись как следует, Сережа засмеялся и распахнул дверь:
— Входите! Хозяин приглашает!
Теперь Антон, со страхом глядя на Сережу, подумал, что, наверно, Сережа заболел... Но ребята уже бежали на крыльцо. Они уже входили вслед за Сережей в дом, они уже смеялись там. Вот открылась ставня, распахнулось окно.
Антон медленно побрел к дому. С опаской войдя в комнату, — разве он не видел клыков и рыжего полосатого лба? — он встретился глазами с я нтарнымвзглядом тигровой шкуры, лежавшей на деревянной койке.
Антон перевел дух и смущенно улыбнулся:
— Здорово...
В доме было все, что требовалось для обихода. У окна стоял большой, чисто вымытый стол, около него — табуретки. В углу печка с плитой. На стене висела деревянная полка, на которой стояли две к астрюли,миска и чугунок. Под ней — небольшой л арьс тяжелой крышкой. Антон подошел и под нялкрышку.
— О! — Лицо его расплылось в улыбке и сразу напомнило прежний румяный колобок. — Тут... эта... эта... все!
— Что — все? — Катя оттолкнула Антона, пошла мешочки, лежащие в ларе. — Крупа... сахар... Ой, ребята, мы можем обед сварить! Ура! Ура! Ура!
— И чай с сахаром! — подхватил Антон. — Тут и сухари есть! Эта... черные... с солью!
Ребята ликовали, забыв про усталость. Какая там усталость! Они плясали, хлопали в ладоши, говориливсе разом о том, что надо сейчас сделать и чтоони сделают. Ура! Ура! Ура!
— Ну, довольно кричать! — прервал их наконец Толя. — Разжигайте печку, есть до смерти хочется!
— Сережа, — спросила Светлана, — а это ничего... что мы чужое берем?
— Ничего, — ответил Сережа, у которого гу быпротив воли расплывались в улыбке. — Это и оставлено для тех, кто в тайгу за делом идет. Или заблудится. Это научной станции лабаз. Биологи ходят, энтомологи там... Для них и харчи оставляют. Мы скажем потом нашим, что у них взяли, — наши отдадут. Ничего!
Светлана снова повеселела, захлопотала:
— Ребята, кто-нибудь — за водой! Печку, чур, я растапливать! Пошли за хворостом! Катя, а ты...
— А я кашу буду готовить. Тут пшено есть.
— Ура! Кашу!.. — заорал Антон и схватил ведро. — Я за водой!
Около дома Антон нашел небольшой родничок. Дикие желтые бальзамины свешивались под прозрачной водой, и маленький ключ позванивал где-то под зелеными ветками. Антон зачерпнул воды и ушел. А Катя решила вымыть пшено тут же, под ключом. Она мыла пшено и глядела кругом. Здесь все было хорошо — и дом, и ключ, и виноград, повисший на елке. Здесь и солнце светило веселее и тайга глядела дружелюбнее. Ой, как хорошо, что они наконец вышли к людям!
Когда Катя принесла кастрюлю с промытым пшеном, в плите уже бушевало пламя. Светлана орудовала короткой кочережкой и кричала, чтобы ей давали скорее дров. Сережа около крыльца рубил дрова — топорик он нашел тут же, в уголке у плиты.
— Ставь сюда, ставь на середину! — сказала Светлана Кате. — А чайник на ту сторону. Вот все сразу и закипит.
Катя посмотрела на раскрасневшуюся, увлеченную своим делом Светлану и засмеялась:
— А помнишь, как не умела даже чаю себе подогреть?
Но Светлана только отмахнулась от нее.
— А чем кашу есть будем? — вдруг забеспокоился Антон. — Ложек-то... эта...
— Толя, посмотри в столе, — сказала Катя, — ты рядом там сидишь. Не может быть, чтобы в таком доме ложек не было!
— Да вы кашу-то сначала сварите! — ответил Толя. — Суетятся... Не дождешься ничего.
— Посмотрите-ка! — Светлана махнула в сторону Толи кочережкой. — Холопы суетятся, а барин ждет.
— Шути, только поумнее! — отозвался Толя.
— А я не шучу, — возразила Светлана. — Как вошел, так и сел! И не шевельнулся ни разу.
— Ну что ты к нему пристала, Светлана? — остановила ее Катя. — А что он будет делать? Он же дома привык, чтобы ему подали да приняли от него. За ним мать и сейчас как нянька ходит.
От этой коварной защиты у Толи краска бросилась в лицо.
— Ну и привык! — запальчиво сказал он. — А почему это я должен на стол подавать? Еще, может, скажете — я и посуду мыть должен? Что я, девчонка, что ли?
— Ох, ты, скажите пожалуйста! — закричала Светлана. — Это, значит, девчонки за ним убирать должны?..
В это время Сережа принес охапку мелко расколотых дров и с грохотом бросил их у плиты.
— А мальчишки должны за него дрова колоть да за водой ходить?! — продолжала Светлана.— Только один Анатолий ничего никому не должен!
— Не беспокойся! — сердито ответил Толя. — Анатолию дел хватает. Вся пионерская дружина на Анатолии висит!
— Думается, больше не будет она на тебе висеть, — сказал Сережа.
— Как это — не будет? — Толя удивился и встревожился. — А почему это не будет?
Но Сережа уже не слушал.
— А что, — обратился он к ребятам, — мы, пожалуй, потом и сами все вымоемся теплой водой как следует, а?
— Мыться полагается до обеда, — сказала Катя. — Вода горячая есть.
Но тут все так завыли и заныли: «Ну вот еще, мыться! Есть до смерти хочется!» — что Катя не стала настаивать.
— Ребята, а может, нам Толя пока стихи почитает?— сказала. Катя с усмешкой. — Все-таки хоть какой-нибудь толк от человека!
— Садись за стол! — приказала Светлана. — Каша готова!
— Ура! — завопил Антон и бросился к столу, роняя по пути табуретки.
25
Всадники, решив, что ребята пошли по тропинке — да и трудно было решить иначе, — пустили лошадей рысью. На склоне тропинка свернула к ручью и пропала в кустах. Но никому из верховых не пришло в голову, что ребята могли потерять ее здесь и уйти в сторону. Да и куда? Слева — густой подлесок, справа — завал. Когда стали переходить через ручей, Андрей Михалыч опустил повод — пускай лошадь сама найдет тропу на другой стороне ручья; человеку, даже опытному, угадать ее в зарослях кустарника трудно. И тут он немного затревожился: угадали ли ее ребята?Лошадь безошибочно нашла дорогу, она влезла в самую чащу бересклета и орешника. Тропа была здесь. Выбежав на пригорок, тропа уже свободно вилась среди высоких деревьев.
«Если нашли тропу через ручей, то молодцы,— подумал Андрей Михалыч. — Но нашли ли?..»
Проехав минут десять, Иван Васильич окликнул объездчика:
— Андрей Михалыч, а меня что-то сомненья берут: как это они перешли через ручей и ни одной веточки не обломали? Ведь пять человек шли...
— И на песке никаких следов не было, — задумчиво сказал Алеша.
Андрей Михалыч остановил лошадь, внимательно оглянулся кругом:
— Да, никакого следа... Будто сквозь землю провалились.
— Провалились — и то ямка была бы, — нехотя усмехнулся Иван Васильич. — Неужто их леший в завал понес?
— Давайте еще покричим, — предложил Алеша. — Может, путаются тут где-нибудь в кустах, честное слово!
И опять все трое начали кричать. Кричали, пока не охрипли. А когда, ни до кого не докричавшись, всадники взялись за поводья, вдруг откуда-то издали, с высоких сопок, до них долетел неясный человеческий голос:
— Э-гей! ей! ей!
— Эхо? Или кричит кто? — оживился Алеша.
— Должно, гольцы отдают, — сказал Иван Васильич.
Андрей Михалыч сложил около рта ладони трубой и закричал снОва:
— Э-гей!
И снова с гольцов ответили:
— Э-гей! Гей!
И теперь уже было ясно, что откликаются люди. Всадники повернули лошадей и направились по редколесью туда, откуда доносились голоса. Они нетерпеливо вглядывались в даль — не мелькнет ли где голубая Толина рубашка или пестрое платьишко. Но белели пригоршни соцветий на кустах калины, пестрели яркими гвоздиками и колокольчиками солнечные полянки, а людей не было...
— Стой!.. — Алеша вдруг поднял руку. — Там... Э-гей!
— Э-гей! — откликнулся совсем близко басистый голос, и с гольца, прямо под морды лошадям, соскочили двое...
— Э! — удивился Андрей Михалыч. — Борис Данилыч!
— Я, — ответил, блестя улыбкой, Борис Данилыч. — Я и Саша. Мы... А вы кого-нибудь еще звали?
Всадники сошли с лошадей. Поздоровались. Рассказали, что уже третий день блуждают по тайге, ищут ребят... Вроде и на следы нападали, а потом опять сбивались: какие-то сапоги с подковкой путали их...
— Сапоги с подковками? — Борис Данилыч пристально посмотрел в лицо Андрею Михалычу смеющимися глазами. — Сапоги с подковками?
Он, ничего не говоря, прошел, тяжело ступая по мягкой тропинке, несколько шагов. И так же молча показал рукой на отпечатки своих следов. Подковки ясно оттиснулись на земле.
— О-ох! — простонал Андрей Михалыч. — Да что ж я сейчас с вами сделаю!
— Не виноват, не виноват! — Борис Данилыч развел руками. — По делам станции ходил — видите? — Он указал на несколько убитых птичек, завернутых в бересту и привязанных к поясу. — Чучела будем делать. Музей заказал.
— Вот это оказия... — протянул Алеша. — Ну иположение, честное слово!
А Иван Васильич только поскреб за ухом и попросил у Саши прикурить.
— Ну что ж, здесь все ясно, — сказал Борис Данилыч. — Пойдемте к нам в лабаз, отдохнем. А там уж отправимся вместе искать ребят. Вон видите на сопке черный базальт? Партизанскую могилу? Ну так вот, мимо той могилы — тропа к нам.
— Поехали, — сказал Андрей Михалыч. — Саша, садись ко мне. А Борис Данилыч к Алеше сядет — у него лошадь дюжая.
Выехав на поляну, где стоял домик биологов, всадники спешились. Алеша и Саша остались расседлать лошадей, напоить, стреножить и выбрать им пастбище получше, а Борис Данилыч, Андрей Михалыч и Иван Васильич направились к дому.
— То мы у вас в гостях, а то вы у нас! — сказал с улыбкой Борис Данилыч, стараясь разогнать подавленное настроение своих спутников.— Вот иполучается по два гостеванья на неделе... Эге! А что ж такое я вижу — окна-то в доме открыты! Неужели это мы их так оставили? Не может быть! Эге, эге! — Борис Данилыч повысил голос. — А изтрубы-то, глядите-ка, дым идет! Там уже кто-то без хозяев гостюет!
— Да это наши ребята гостюют, вот помереть на месте! — сказал Иван Васильич, и голубые глаза его просияли. — Как пить дать!
Они неслышно подошли к дому. Из открытых окон доносились голоса.
— Так и есть, — наконец усмехнулся и объездчик, — наши.
Он снял кепку, вытер платком лицо и с облегченьем перевел дух. Живы ребята!
26
Ребята шумно обедали в домике. Как они веселились, как они хвалили немасленую пшенную кашу! Хорошо, хорошо! Будут теперь знать, что такое голод и что такое кусок хлеба!А теперь за чай взялись. Чай с сахаром — вот-то праздник! Стой!.. Заспорили...
— Антон, ты опять хватаешь раньше всех?! — прикрикнула Светлана. — Когда ты отвыкнешь, а?
— Да я эта... Ну, сам не знаю... Руки у меня...
— Ах, руки у тебя! Вот буду бить тебя по рукам.
— Ну и что же... Вот и бей. А то я... никак... эта...
Это, конечно, Антон Теленкин полез за сахаром. Чудак парень, увалень, сладкоежка... Интересно, что из него может выйти в жизни?
Но все смеются, и никто не сердится на Антона...
Борис Данилыч подошел к объездчику:
— Ну что ж, войдем?
Андрей Михалыч ступил на крыльцо. И в это время он услышал голос своего сына. Что он говорит?
— По-настоящему, Антону совсем не надо бы давать сахару, — сказал Толя, — ни кусочка. А он еще два схватил.
— Это почему же не давать? — спросил Сергей.
Ох, как недружелюбно разговаривает этот мальчишка с Толей! В чем дело?
— А потому! — ответил Толя. — Забыли, как он от нас конфеты прятал? А еще собирается в пионерский отряд вступать! Да за такие дела с пионеров галстуки снимают!
Андрей Михалыч, сдвинув брови, стоял на крыльце и слушал. Что такое говорит Толе тихим голоском Катя Крылатова? Хорошая, крепкая темноглазая девчушка... Но что она говорит?
— Тогда и ты снимай пионерский галстук, — сказала ему Катя. — Ты тоже один ел, когда мы голодали.
Подошли Крылатов и Алеша. Андрей Михалыч движеньем руки остановил их:
— Подождите. Я хочу послушать. Я своего сына узнать хочу. Это не каждому отцу удается.
В комнате наступила тишина. Андрей Михалыч сжал губы, и жесткая морщинка у рта стала еще резче.
— Как? Когда? Ты что еще говоришь-то? — В Толином голосе зазвучало возмущение.
Однако ухо отца уловило в этом возмущенном окрике что-то неуверенное, какую-то опаску. Почему-то представилась собачонка, лающая на человека, которого сама боится. И лает, и отступает, и тут же виляет хвостом, готовая к любому компромиссу.
— А что?.. — в недоумении спросил Антон Теленкин. — А он разве... эта...
— Он один свой хлеб с вареньем съел, — с обидой сказала Светлана, — ни с кем не поделился даже!
— У вас тогда тоже был хлеб. И сало было, — возразил Толя, — и яблоки. Чего же мне с вами делиться? Вы и не просили! Я бы...