Возовиков Владимир. Эхо Непрядвы

   Может быть, Владимир не хотел впутывать Донского в свои отношения с Олегом - полк великого князя не участвовал в разорении Рязани. Разослав сторожи, Иван Уда остановился в лесостепи между Тулой и Пронском, прикрыв рассеянные отряды Храброго. Тула - передовая крепость Москвы, стоящая посреди рязанских владений, - не была разрушена. Жители приготовились к осаде, но потрепанная Орда не решилась на приступ и далеко обошла тульские оборонительные валы. Вблизи Дикого Поля степняки почувствовали себя в безопасности, зная, что рязанский князь их не преследует, а дымы и зарева пожаров у себя за спиной они принимали за дела своих отставших отрядов. Отступающие теперь задерживались на станах, и сторожа Тупика на берегу какой-то безымянной речки, бегущей в Дон, обнаружила большой транспорт Орды с полоном и добычей, охраняемый тысячей воинов. Сила за тем, кто наступает, - Тупик решился напасть. Создавая видимость многочисленности своего войска, он разделил отряд на сотни и в вечерних сумерках две из них направил в обход вражеского стана - ударить навстречу друг другу вдоль берега. Третью сотню повел сам.
   Ночное поле, осыпанное серой ледяной крупкой, тускло посвечивало желтыми искрами, смутные тени всадников, скользящие по стылой полеглой траве, напоминали о волчьей стае, крадущейся к задремавшим отарам. Но не с овцами предстояло иметь дело разведчикам. Множество красноватых огней мерцало вдали, очерчивая расположение врага. В легкой одежде на конном ходу изрядно пробирало, а Тупик думал о полураздетых пленниках, привязанных к ордынским повозкам. Утром степняки оставят на месте привала закоченевшие тела и пойдут дальше. Полоны они нахватали изрядные, а дорога сама отберет здоровых и крепких рабов. Тупик ехал в голове сотни, между Варягом и Микулой. Плотная, как войлок, трава глушила стук копыт, огоньки разрастались, уже долетал визг подравшихся лошадей. Вот справа на речке кагакнул гуменник, слева жалобно крикнул сыч - Копыто и Додон подавали весть начальнику сторожи, что готовы к нападению. Потянуло едким дымком - один из сакмагонов вез зажженный витень, прикрывая его рукавом: горящие стрелы послужат сигналом общего удара. Набежали тучки, потушили ущербную луну, в редких желтоватых сумерках закрутились снежинки, сильнее замерцали костры вражеского стана, в их свете начали угадываться таборы распряженных повозок, являлись человеческие фигуры и силуэты лошадей. Юрт не было видно, - значит, отряд расположился ненадолго. Чуть опоздай московская сторожа, его бы и след простыл. Снег высветлил ночное поле, зачернела урема позади вражеского расположения. Вдруг надрывный стонущий крик - то ли зверя, то ли человека - пронесся в холодной тишине ночи, заставив Тупика вздрогнуть. Так кричат женщины, когда у них на глазах прикалывают детей. Может быть, какой-то полонянке приснилось ее пленение или на руках матери застывал ребенок? Ничто не переменилось в ордынском становище: степняки продолжали спокойно греться у костров, иные, оголясь по пояс, трясли над огнем вшивые рубахи, негромкая тягучая песня не прервалась, даже не сбилась в ленивом течении.
   Из заснеженной травы поднялись две серые фигуры, простуженный голос спросил:
   - Кара-Манул?
   Отряд остановился.
   - Сотник Баркан от мурзы Адаша, - спокойно ответил по-татарски сакмагон-толмач из-за плеча Тупика. - Чей отряд?
   - Тысячник Бадарч гонит полон в Сарай. Какие новости вы везете? Верно ли, что Адаш поймал пронского князя и овладел его казной?
   - Верно. Повелитель дарит воинам четыре повозки серебра.
   Караульные защелкали языками и растворились в темноте. Сотня вышла к середине лагеря, где гуще всего горели костры. Уже различались грубые голоса, пофыркивание коней у походных коновязей. Призывное ржание послышалось в середине русского отряда. Сидящие у ближних костров воины примолкли, повернули головы.
   - Стрелы! - приказал Тупик.
   Зазвенели тетивы луков, и раздуваемые в быстром полете фитили горящих стрел прочертили в снежном сумраке малиновые полосы. Топот коней, брошенных в карьер, обвалом рухнул на стан врага. Сакмагоны напали молча. Ни кличей, ни команд - лишь топ и храп лошадей, красные высверки стали в свете костров, свистящие удары, гулкое лопанье кож и хруст костей - застигнутые врасплох кочевники не успевали обнажить оружие. Молчание беспощадных истребителей словно зачаровало степных воинов и самих лишило голоса.
   Но вот гортанный крик, злой и властный, раздался у самого берега, где стояло несколько юрт, и Тупик разглядел рослого воина в темном халате, размахивающего копьем. Наян сзывал к себе нукеров, и они бежали к нему, обнажая оружие. Если враги начнут сбиваться, а убегающие воротятся, сакмагонам несдобровать. Тупик устремился к высокому, тот ловко и сильно выбросил копье, Орлик взвизгнул, почуяв в теле смертное ледяное железо, и, жалея коня, Тупик удержал его поводом и шенкелями, едва не выскочил из седла, распластавшись в яростном рывке, достал голову врага концом клинка и слышал, как она лопнула, будто спелое яблоко под ножом. Подбегающие шарахнулись прочь, в речку, Орлик воспрянул, повинуясь шенкелям, вынес Тупика к большой коновязи на опушке уремы, где сбилась целая толпа ордынцев. Ее уже терзали безмолвные всадники, казавшиеся великанами в снежной лунной темени - Микула, Варяг, Никола… Кочевники ныряли под сбившихся лошадей, обрезали перепутанные чембуры, вырываясь, бежали туда же - за речку. Похоже, Копыто со своими уже на другом берегу - там вдруг яростно рявкнул "медведь": Кряж отпугивал степняцких лошадей, которых спешенные беглецы подзывали свистом. С толпой у коновязи было кончено.
   - Гнать надо, Василь Андреич! - крикнул Варяг. - На том берегу у них заводные. Кабы не сгуртовалась там орда? Им за потерю полона все одно - погибель!
   Алешка прав: надо ждать нападения - бежавших за речку врагов все еще больше, чем воинов русской сторожи. А нападающий - это не застигнутый у костра за поджариванием вшей.
   Разведчики сотни стягивались к начальнику, и Тупик бросил коня в воду. Слева слышался громкий плеск, раздавались глухие удары. Скоро оттуда появился Додон со своими, удивленно крикнул:
   - Вишь ты, нечистые! Оне и пеши бегают, ровно наши.
   Воины засмеялись. Из сумерек выкатился еще один отряд, Копыто осадил скакуна возле начальника:
   - Задали корму донским ракам, Василей!
   - Што у тебя, Иван?
   - У меня - ладно. Неладно там вон, у дубравы. Вишь, сбиваются, змеи, в клубок - очухались. Их там с полтыщи.
   Снежок перестал, и вблизи дубравы на лунном поле шевелилось какое-то чернильно-серое, размытое пятно.
   - Слушай меня все! - крикнул Тупик. - Бьем в середину чамбула, на полном ходу. Как прошибем, Копыто со своими берет правых, Додон - левых. Я же развернусь и ударю сбоку или в затылок сначала левых. Правых добьем все вместе. Мечи - вон!..
   Три русские сотни достигли середины поля между речкой и рощей, когда чернильное пятно ордынского отряда быстро потекло навстречу по лунному снежку.
   - Хук! Хук! Хук! - разорвал ночь злой крик степняков.
   - Урр-раа! - заревел впереди русской лавы Копыто, и три сотни голосов отозвались раскатистым: "Рра-аа!" Русские всадники отнимали у степняков даже их собственный клич.
   Сошлись в смутных сумерках, разрываемых тусклыми вспышками стали. Отвернуть не могли ни те ни другие, хотя никто, вероятно, не стал бы преследовать убегающих в ночных перелесках. За спиной у одних стоял безжалостный темник со своими палачами, у других за спиной коченели на заснеженном берегу сотни, а может быть, тысячи братьев, сестер и детей, обреченных на гибель и рабство. Когда уже русские сотни прошибли вражескую лаву, Орлик под Тупиком сильно споткнулся, пропахал грудью поле, и Васька, едва успел выпростать ноги из стремян да выбросить руку с мечом в сторону, чтобы не напороться. От тяжкого удара о мерзлую землю перехватило дыхание, слепящие круги пошли перед глазами. Сотни уже развернулись, бой распался на расходящиеся клубки, Тупик оказался посередине, словно вырванный из сечи неведомой рукой. Орлик, задирая голову, заржал рядом, тревожно и тоскливо, с усилием поднялся на передние ноги, пошатываясь, встал над хозяином, как будто хотел закрыть его собой. Тупик с хрипом втянул воздух, вскочил, ухватился за шею коня, чтобы устоять. И как еще Орлик пронес его через реку и жестокую сшибку?
   - Не бойся, друг, я не брошу тебя волкам.
   Бой продолжался с двух сторон, медленно отдаляясь. Тупик впервые в жизни наблюдал конную рубку со стороны, потрясенно вслушиваясь в ее дикие звуки. Кто-то скакал к нему по истоптанному черно-серому полю, Тупик поднял оброненный щит.
   - Василь Андреич, живой?
   - Живой, Алеша. Коня бы мне. Орлик едва стоит. - Васька погладил опущенную голову гнедого, увидел близко печальный, темный глаз, задернутый туманной влагой.
   - Я счас, ты стой, никуда не ходи! - Алешка помчался к дубраве, наперехват бегущих из сечи лошадей с пустыми седлами. Слева грозный клич: "Непрядва!" - заглушал крики врагов, оттуда уже мчались всадники к другому очагу боя на помощь Ивану Копыто. Но там случилось что-то неожиданное - русские клики усилились, как будто разведчиков стало больше. Орда побежала, рассеиваясь, и теперь она уже не опасна. Уцелевшие станут по-воровски пробираться на свои далекие кочевья, сложат семейные юрты и забьются в безлюдную глушь, подальше от своих наянов, пока время не потушит память об их бегстве и потере добычи.
   Тупик вдруг услышал негромкий стон за спиной, пошел к серому шевелящемуся пятну на снегу. Орлик, пошатываясь, брел следом. Вблизи разглядел ордынского воина в кожаной броне с разрубленным плечом. В его бормотании различалось знакомое слово: "Су-у". Тупик отстегнул с пояса медную баклагу, встряхнул - зазвенела вода с ледком. Наклонился над раненым, ткнул горлышко в темные губы. Раненый начал судорожно глотать, глаза его открылись, в них тускло переливался желтый свет. Взгляд прояснялся, и в нем являлось странное выражение, похожее на то, какое видел Тупик у раненого волка, следящего за охотником. В лунных сумерках над местом побоища витали демоны, похищая души умерших, и от их близости самый свет становился враждебным человеку. Но человек должен верить не злобным призракам, а своему внутреннему голосу, и этот голос твердил: после боя на поле сечи нет врагов, есть только страдающие люди, которым надо помочь. Вдруг скребнул копытом Орлик, тревожно захрапел, Васька быстро обернулся и ощутил сильный, острый удар в грудь. Звякнула сталь, он отпрянул, увидел в здоровой руке ордынца холодно сверкнувший кривой нож. Затряслись руки, баклага выпала, тихо забулькала изливающаяся вода. Никогда еще не был он так близко от смерти. Если бы не Орлик, нож мог прийти на вершок выше - в голую шею, и сгинул бы Васька Тупик не в лихой сече среди мечей, а от коварного удара умирающего врага, которого поил водой.
   - Будь ты проклят, волчина!
   "Не милосердствуй в бою…" В бою! Для этого бой кончился. И не Васька напал на его улус - он напал, не Васька сжег его дом - он сжег, не Васька тащил в полон его жену и детей - он тащил. И он же за Васькин глоток воды отплатил ножевым ударом. Какой мрак порождает подобных тварей?
   Тупик мог не спрашивать себя, ибо знал: грабительская война. Это война ставит человеческие отношения с ног на голову: обман и коварство она превращает в искусство, грабеж - в доблесть, жестокость и насилие - в славу, убийство - в подвиг. Кто живет войной, к тому нельзя подходить с обычными человеческими мерками. Может, князь Храбрый прав был под Волоком?
   Примчался Алешка с оседланным конем на чембуре.
   - Разбежалась орда, Василь Андреич! Копыто погнал их, небось воротится скоро. Ему ватажники пособили - рязанцы. Примчались на шум да и ударили из дубравы.
   - Это хорошо, Алеша, што рязанцы не спят. А конь-то наш…
   - Наш. Сам ко мне подошел… Ранен Микула, там Никола с ним, он тож ранен, легонько… А Додон убит.
   Вот оно, еще одно имя, без которого отряд, кажется, нельзя представить. Чье следующее услышит он сегодня? Лишь Копыто остался рядом из старых сакмагонов. Но как поверить, что других уже нет? Ведь и всех павших в Куликовской сече он чувствует вблизи. Разве без них отважился бы повести три сотни кметов против ордынской тысячи?
   - Вот и все, Алексей, - сказал Тупик. - Сдается мне - это последняя наша сеча с Ордой.
   - Не горюй, Василь Андреич: через годок-другой набегут.
   - Не набегут. После Волока я их понял. Орда не поверила: взаправду побили ее на Непряди али помстилось ей? И набежала по-воровски - испытать. Испытала. Штоб снова отважиться на Москву, хану новых воинов надобно вырастить. Но те уж достанутся нашим сынам.
   Алешка озадаченно помалкивал. Тупик повернул Орлика мордой к реке, подтолкнул:
   - Ступай туда, Орлик, ступай, я приду за тобой.
   Конь послушно побрел к берегу, куда тянулись многие лошади, потерявшие хозяев. Когда Тупик садился в седло, раненый скакун повернул голову, обиженно, тихо заржал. У Васьки защипало глаза… Воины возвращались на место боя, искали посеченных товарищей. Прискакал Копыто с каким-то бородачом:
   - Примай, Василей, пополнение!
   Незнакомец, сняв шапку, поклонился, хрипловатым басом насмешливо сказал:
   - А может, боярин во полон возьмет нас?
   - Ты о чем, борода? - Тупик невольно насторожился.
   - Все о том же, боярин. Говорят, ваши-то почище татар зорят Рязанщину - ни единой души не оставляют.
   - Кто говорит? - Тупик подался с конем вперед.
   - А беглые - кто ж? Теперь бегут не токмо от Орды. До нас уж иные добежали. В запрошлом годе один ваш ратник во гневе сулил нам Боброка с полком - и как в воду глядел. Да Боброк - ладно бы, почище явился князь-воевода. Вы-то небось из-за полону с татарами подрались?
   Жар кинулся в лицо Ваське, кулаки сжались, но слова застряли в горле. Так вот что за дымы и зарева преследовали их в последние дни, вот почему рязанцы шарахались от его сторожи! Владимир! Владимир Храбрый разорял владения своего давнего врага Олега Рязанского. Неужто с благословения Донского?
   - Мы - полк великого князя московского, - сказал сдержанно. - В усобицы удельников не встреваем. Мы Орду гоним.
   - А слышно, боярин, будто князь Храбрый без слова Донского за порог не ступит, не токмо за порубежье?
   - Ступил, как видишь. И за Ламу ступил, и за Оку. Небось и его удел обращен в золу не без участия рязанского князя.
   Бородач тяжело вздохнул, неуверенно сказал:
   - Кто их, князей, разберет? Однако, с твово дозволения, светлый боярин, поищу я наших среди полона…
   Тупик ощутил смертельную усталость. Сторожевая служба - не мед. И в Волоке-то не знал отдыха, а уж после - все дни и ночи впереди войска. Да еще эта весть - веригой на шею… Как в одном человеке могут соединиться хватка и мужество истинного государя с жестокой ограниченностью удельника? То, что делал теперь Владимир, тянуло отношения Москвы с Рязанью назад, во времена беспощадной вражды. Это ведь ясно даже Ваське Тупику. Разве князь Храбрый глупее сотского? Народ не прощает насилия над собой, и неизвестно еще, чем нынешнее обернется князю Серпуховскому, да и Москве. Нет, не как наперсник великого московского государя действует теперь Владимир. Если он хотел наказать Олега - садился бы на его стол. Сейчас Рязань, не раздумывая, примет победителя Орды.
   В одном лишь Тупик не был убежден: позволит ли Донской своему брату держать в одной руке серпуховские и рязанские владения. Все не так просто на грешной земле.
   Из лагеря через речку гнали трофейные телеги - под раненых. Громко распоряжались десятские. На другом берегу гудел и плакал человеческий улей. Словно чья-то рука вдруг сжала Васькино сердце. Горькая судьба семьи Еремея Стрехи ему стала известна от Ивана Копыто. Детей он возьмет к себе. Но вдруг там, за речкой, кто-то из уцелевших? Может быть, Настена?.. Только невозможно это - первые ордынские полоны теперь так далеко, что их не догонит никакая сторожа.
   Всю ночь не смыкали глаз. И лишь когда в лучах рассвета сверкнули копья и шлемы конной тысячи сторожевого полка во главе с Василием Вельяминовым, по всей колонне началось шумное ликование: люди поверили, что рабская доля на сей раз их миновала. Московский полк стоял в десяти верстах.
   Наутро, присоединив к своим одну Вельяминовскую сотню, Тупик повел разведку к Дону, в сторону Богородицкой пустыни, где встречные беглецы видели накануне другой транспорт врага. Теплый ветер смывал с густо-синего неба дымы и копоть, после раннего крутого зазимка отогревалась под ласковым солнцем земля, по низинам заголубели озера, отражая пролетные стаи рыжих осенних птиц, и всадникам временами казалось, что наступила весна.
 

* * *

 
   Минуло тринадцать лет. В солнечный летний полдень с Дона в Москву примчались вестники тревоги: хан Тохтамыш с войском вошел в русские земли. Доставленный сакмагонами ханский посол коленопреклоненно просил у великого московского князя Василия Димитриевича защиты и помощи для своего владыки: по следам Тохтамыша с неисчислимым войском шел Тамерлан.
   Василий узнал гостя: мурза Карача, которого хан присылал к Донскому для мирных переговоров. Случилось это через полтора года после сожжения Москвы. Тогда Михаил Тверской с сыном Александром, далеко объехав московские земли, направился в Орду за ярлыком на великое княжение Владимирское. Над Русью вставал призрак новой кровавой смуты. Усмирять тверского князя мечом было опасно: Москва еще оправлялась от ордынского погрома, за спиной - хан и обозленный Олег Рязанский. Скрепя сердце Донской обратился к опыту своего деда Калиты - потребовал от князей готовить к зиме дани в Орду и принял ханского посла. Карача поклялся: Тохтамыш никому другому не выдаст заветного ярлыка, если Москва заплатит. Чтобы хан поверил в искренность москвитян, Донской отправил к нему с посольством своего наследника. Тохтамыш принял тринадцатилетнего Василия при всех иноземных послах, усадил рядом, угощал из собственных рук, подчеркнуто именуя "любимым сыном". Княжонок дичился, взгляд его все время натыкался на гневное лицо великого князя Михаила Александровича. Хан вдруг подозвал Тверского и самолично вручил ему грамоту с золотыми печатями.
   - Жалую тебя, князь Михаил, отчиною твоею - великим княжением Тверским.
   - Но, великой царь!.. - Голос Михаила дрогнул, рука с ярлыком опустилась. Для того ли совершил он долгий, опасный путь, чтобы получить ярлык на то, чего никто не оспаривал? Иное сулили Михаилу в Орде. И дары великие пропали зря.
   - Князь! - Тохтамыш нахмурился, уловив досаду Тверского. - Я свои улусы знаю сам, и каждый князь русский теперь служит мне по старине. А что неправдой жил со мной улусник мой Димитрий Московский, так я поустрашил его, и ныне служит он мне по правде. Ты же поспеши в свой улус да проследи, чтобы выход в Орду был собран сполна и в срок. А до того сын твой останется с нами. Его близость утешит нашу печаль по тебе.
   В тот же день Михаил покинул Сарай. Уже никогда больше не пытался он добыть великое княжение Владимирское, ибо понял: хан просто не в силах вырвать это княжение из московских рук.
   Заложником в Орде был оставлен и юный Василий. Еще со времени набега на ханских задворках обретался Кирдяпа. Как в старинные времена, наследники великих русских князей оказались в ханских руках. Не было лишь Федора, сына Олега Рязанского, но это не тревожило Тохтамыша: Кореев доносил, что Олег готовит возмездие москвитянам.
   Тем временем из Орды во Владимир прибыл особый посол - проследить за отправкой дани. Для такого дела Тохтамыш выбрал жестокого и неуступчивого Адаша. "Лютый посол" настоял на ханском требовании: каждая русская деревня платила полтину серебром, тяжкую дань платили и города. Народ роптал, враги Москвы старались направить общую злобу против Донского. Несмотря на потерю лучшего войска и гибель наследника, хан мог считать поход на Москву удавшимся.
   Ранней весной 1385 года, после того как собранная дань ушла в Орду, рязанский князь внезапным набегом захватил и разграбил Коломну. Выступивший против него Владимир Храбрый был разбит на рязанской земле: Олег отомстил свою обиду. Владимир требовал у брата сильных полков, но Донской, снова смирив себя, вместо войска послал в Переяславль-Рязанский троицкого игумена Сергия Радонежского. То, что оказалось не под силу мечу, было наконец завоевано силой народного мнения, авторитетом церкви и знаменитого старца. Димитрий и Олег, встретясь, обнялись как братья, заключили вечный союз, обязались возвратить захваченных друг у друга людей и слово сдержали. Внушением Сергия и Владимир Храбрый смирил гордость, отказался от мести и присоединился к важнейшему для Москвы союзу.
   Денно и нощно трудился Донской, восстанавливая порушенное ордынским нашествием, но и враги не дремали. От московской митрополии вдруг отложился Великий Новгород. Димитрий еще не простил новгородской господе ушкуйные разбои и передачу без его ведома жадному князю Патрикию Ладоги, Русы и других жирных кусков. Теперь совершилась крамола, задевшая всю Русь - разрушалось ее духовное единство. Двадцать шесть больших русских городов отозвались на призыв великого князя и митрополита Пимена - приструнить крамольников. К ним присоединились Вологда, Бежецк и Торжок, находившиеся в новгородских владениях, - лишь богатеи, у которых вера и родина в тугом кошельке, остались в этих городах враждебными Москве. Как когда-то в походе против Твери, Русь устроила смотр военных сил: во главе с Донским и Храбрым многотысячные рати подступили к новгородским стенам. Новгородцы собрали немалое войско, сожгли предместья и десятки монастырей под городом, но по обычаю своему предпочли откуп военной осаде. В конце концов Донской согласился покончить дело миром после того, как Новгород безоговорочно признал его верховную власть, святой клир вернулся под руку митрополита, а за разбойные дела ушкуйников было выплачено восемь тысяч рублей. Новгородское княжество обязалось платить ежегодную дань в общерусскую казну великого князя. У Патрикия отобрали владения. Недруги Москвы присмирели.
   Василий в ту пору еще оставался заложником хана. Однажды к нему явился могущественный ордынский эмир Едигей и в присутствии посольских бояр дал совет поискать для Москвы более надежного покровителя, чем Тохтамыш.
   - Не мне вы платите дань, - говорил эмир, - но когда бы захотел я теперь, то мог сделать Димитрия царем на Руси, а всех вас великими князьями. И Тохтамыш не помешал бы мне. Подумайте об этом и скажите Димитрию. А еще скажите: у Тохтамыша нет могущественных друзей, но они есть у Едигея.
   Эмир посоветовал Василию не задерживаться в почетной неволе. Кочевья Ногайской орды, говорил он, теперь простерлись до Русского моря и украинных городков Литвы - ни одна ханская собака не сыщет на них следов московского княжича.
   Долго совещались посольские бояре, опасаясь подвоха, но в конце концов воспользовались советом Едигея. Через несколько дней Василий оказался у друга Москвы - молдавского воеводы Петра, затем - в Литве, где дал Витовту обещание жениться со временем на его дочери, и, сопровождаемый почетным эскортом литовцев, ко всеобщей радости вернулся в Москву. Он попал как раз на свадьбу своей старшей сестры Софии с сыном Олега Рязанского княжичем Федором. Москва и Рязань еще больше укрепили союз, Михаил Тверской подтвердил все прежние договоры, нижегородцы, уставшие от распрей наследников покойного Дмитрия Константиновича Суздальского, сами просили Донского взять Нижний в свой удел. Видя Русь единой, Донской готовился к окончательному свержению опостылевшего ига, но великие труды и заботы с малолетства уже сожгли его. Неведомый внезапный недуг в неполные сорок лет скосил Димитрия Ивановича. Русь горько оплакивала своего героя, ожидая новых бедствий после его смерти. Но случилось небывалое: великое Владимирское княжение Донской передал семнадцатилетнему сыну по собственному завещанию, как московское наследство, и никто не посмел оспаривать прав Василия, даже золотоордынский хан. На защиту этих прав встала бы вся Русь.
   Дани Москвы выкормили новую силу Тохтамыша, и в тот год, когда умер Донской, хан начал войну против Тимура. Внезапно вторгнувшись в северные области его империи, Тохтамыш подверг их сильнейшему опустошению. Тимур ответил ударом. В глубокой тайне подготовив большое войско, он совершил быстрый поход через дикие степи более чем за тысячу старинных верст, перешел Яик, и лишь здесь Тохтамыш обнаружил его. Разразилась ожесточенная битва. Золотоордынское войско уступало числу врагов. Тохтамыш с остатками туменов бежал за Волгу, но Тимур не стал его преследовать. Полагая, что достаточно устрашил врага, он ушел обратно тем же путем, тешась охотой в кипчакских степях, сказочно богатых зверем и птицей. А через два года хан снова ограбил владения Железного Хромого и снова получил сильнейший удар в ответ. Не удовлетворяясь краткой местью, Тимур готовил большую войну.
   Между тем юный Василий, поддержанный всеобщим сочувствием, продолжал на Руси объединительную работу отца. Донской оставил ему добрых советников и помощников, своим мечом и авторитетом служил племяннику знаменитый дядя Владимир Храбрый. После смерти Пимена Василий вернул в Москву Киприана и нашел в нем еще одну сильнейшую опору. Уже в состав московских владений окончательно вошли Нижегородское и Муромское княжества, готовилось присоединение Вологды, Устюга, Бежецкого Верха. Женившись на дочери могущественного Витовта, великого князя Литвы, Василий обезопасил московские владения с запада. И, как в давние дни его отец, он сделал вид, что ига не существует. К тому дню, когда Карача просил у московского государя защиты для Тохтамыша, Москва уже три года не платила хану никаких даней.