Холодов отсутствующе смотрел в одну точку. Опасность, в которой оказалась Вероника, не давала покоя. Что может сделать такая страстно влюбленная женщина, как Сикиника, со своей соперницей, да еще обладая абсолютной властью, не хотелось даже и думать. Была только одна возможность спасти Веронику: разыграть в игре с Сикиникой карту больного мальчика.
Отвратительные игры, которые всегда претили ему… но ради спасения жизни. И вообще, не даром же говорят, что цель оправдывает средства?
– Ты не любишь мою маму? – тихо и удивленно спросил Мин-Ра. Холодов вздрогнул.
– Не в этом дело, просто у меня уже есть невеста, – признался он. – Ты знаешь, что такое иметь невесту?
– Нет.
– Это когда любишь девушку и обещаешь ей жениться. И это дело чести, Мин-Ра, выполнить свое обещание. Влюбленность – прекрасное чувство.
– Значит, у тебя есть девушка?
– Да. Кстати, она здесь, в Мерое. Твои солдаты захватили ее в заложники, вот я и добрался до Мерое, чтобы освободить свою девушку.
– Так, значит, ты пришел сюда не для того, чтобы вылечить меня?
– Нет. Я ведь о тебе вообще ничего не знал.
– А где теперь твоя девушка?
– Где-то во дворце или в храме. Я не знаю. До вчерашнего дня она висела в клетке на стене храма.
Мальчик задумчиво посмотрел на Холодова. Его огромные голубые глаза затопила печаль. Потом он молча прижался к плечу Алексея и обвил руками своего большого друга.
– Знаешь, я хочу, чтобы твою девушку освободили, – наконец решительно произнес он. Его голосок изменился… теперь в нем звучали жесткие, холодные нотки. – Я так хочу!
– Думаю, наше с тобой «хочу» или «не хочу» никого здесь не интересует. Мы боремся со страстью, уничтожавшей целые народы! К счастью, ты в этом еще ничего не понимаешь!
– Я поговорю с мамой!
– И впервые в жизни увидишь, что мама не послушается тебя.
– Она должна послушаться! Я – сын Солнца!
– В первую очередь ты всего лишь маленький мальчик и ее сын, Мин-Ра.
Им не дали договорить. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Домбоно. Два санитара вкатили простую деревянную кровать и поставили к окну. Еще два санитара втащили огромный глиняный чан на ножках. От чана шел приятный сладковатый запах. Умывальник по-меройски.
– Ну, теперь вы довольны? – с издевкой спросил Домбоно. – И когда будет операция?
– Завтра мы обо всем с вами поговорим. Больше всего меня беспокоит наркоз.
– Не вижу никакого повода для беспокойства.
– Знаю. Павел рассказывал мне о чудесном соке. Он-то меня и волнует. Сколько времени этот сок действует?
– Сколько угодно… хоть целую вечность… – с непроницаемым видом ответил Домбоно.
– Вот вечности я, честно говоря, и опасаюсь! С другой стороны, меня успокаивает то, что за наркоз именно вы отвечаете перед царицей головой. А то я не хотел бы работать с эфиром. Придется положиться на ваш божественный сок.
– Можете положиться! – Домбоно покосился на Мин-Ра, сидевшего рядом с Холодовым без золотой пелены. – С другими врачами знакомиться будете?
– Тоже завтра. И сразу же начну с самого рутинного обследования мальчика. Давление, сердце, частота пульса…
– Да ни к чему нам все это, – гордо отмахнулся Домбоно. – Ваша современная медицина все только усложняет. Если у нас у больного сердце бьется неправильно, мы просто смотрим ему в глаза… и его сердце вновь бьется нормально.
«Загадочные магические силы, о которых мне уже рассказывал Савельев, – даже напрягся Холодов. – У них есть то, что мы привыкли называть паранормальными способностями. Телепатическая дуга, пробегающая от врача к пациенту… М-да, необъяснимо, но на слуху даже у нас, ни во что не верующих».
– А как же вы с инфарктниками обходитесь? – насмешливо спросил он.
– Вообще никак! Умирает такой пациент, что ж поделать.
– И это вы называете медициной?! – Холодов шлепнул мальчика по руке. Принц Мин-Ра хихикнул. Его голубые глазенки сияли. – Нет уж, мы лучше по-моему лечить будем, Домбоно!
– Конечно. Ведь от вас зависит жизнь сына Солнца.
– Вы уже говорили об этом, – Холодов поднялся с кровати. – Кстати, где Вероника?
– С ней все в порядке.
– Это мне понятно. Но где она сейчас находится?
– Ваши друзья – наши гости. Их поселили в храме.
– Я бы хотел поговорить с моей невестой.
– Такое может разрешить только богиня.
– Ну, так передайте вашей богине мои пожелания. А еще скажите, что я требую, чтобы мою невесту поселили здесь, в соседней палате.
– Здесь больница, милейший, а не дом свиданий, – зло хмыкнул Домбоно.
– Моя невеста может помогать мне здесь по уходу за больным, – улыбнулся Холодов. – У нас этому даже археологов учат. Как-никак наша медицина без жрецов обходится. Вероника нужна мне здесь. Я буду только рад, если она поможет мне в послеоперационном уходе за мальчиком.
Домбоно, не удостоив Алексея ответом, вышел из палаты.
– Он в ярости, – сказал Мин-Ра, когда дверь с шумом захлопнулась за верховным жрецом. – Как же, как же, он ведь здесь величайший врач в истории Мерое. А ты его обижаешь…
И принц залился веселым смехом.
– Просто мне нужна определенность, мой мальчик. Когда все закончится, я постараюсь все объяснить тебе. Про Домбоно, в частности.
«Интересно, – подумал Алексей, – пришлют ли ко мне Нику? Поселят ли рядом? Господи, пусть материнская любовь окажется в сердце Сикиники сильнее ее женской тоски! На что она решится, Господи? Позволь мне выстоять в этой битве!»
Алексей раскрыл чемоданчик и выложил на стол хирургические инструменты. А еще стетоскоп, тонометр, маленький молоточек.
Мальчик немного испуганно глядел на все его приготовления, на стетоскоп, а затем скорчил жалобную мордочку при виде Холодова с «трубочками» в ушах.
– Так, а теперь я послушаю, что там делается у тебя внутри, – с улыбкой сказал Алексей, приподнимая прозрачную рубашечку на теле Мин-Ра. – А потом послушаю твое сердце и точно-преточно скажу тебе, все ли с тобой в порядке, – и он приложил трубку к груди мальчика. Принц Мин-Ра вздрогнул. – Дыши глубже, друг мой, – невозмутимо приказал Холодов. – Так, еще глубже, ровнее, ну, спокойно, спокойно. Не бойся, дружок. Ты же веришь мне…
Мальчик молча кивнул головой в знак согласия. Его пальцы намертво вцепились в львиную шкуру, Мин-Ра старательно дышал, как все пациенты мира, к которым обращается доктор: «Дышите – не дышите…»
Жилище, в котором разместили пленников, ныне обретших статус почетных гостей Мерое, могло показаться почти что царскими палатами по сравнению с клетками. Здесь были кровати, стол, тростниковые циновки на каменном полу и отличная вентиляция.
Савельев тщательно «проинспектировал» эту большую комнату, подергал дверь и пожал плечами.
– Опять нас заперли! Как говорит Домбоно, мы здесь гости, но что-то я с таким видом гостеприимства еще не сталкивался. Хотя я сам виноват. Нечего было вчера куда не следует нос совать…
Вчера Алик Шелученко с ходу бросился на кровать, скинув на пол ветровку, да так и лежал. Ваня без аппетита жевал яйцеобразной формы фрукт, даже не чувствуя никакого вкуса. Вероника статуей застыла у окна. «Слепое» окно, размалеванные створки которого были плотно закрыты. Сквозь щели пробивались нескромные лучики света. Ника потерла глаза.
– Там внутренний дворик. Совершенно пустой. Только каменные стены, – Розова села на кровать. – Что будет с Лешей, а, Паш?
– Ты же сама все слышала от Домбоно. Послезавтра он оперирует мальчика. Лешка… он – молоток, Ника! Лихо начинает. Благодаря остеоме он еще во всей Мерое воцарится. Только не спрашивай, как долго все это будут терпеть жрецы! И даже если они надают ему по заднице, этот упрямый осел не перестанет делать все по-своему, – Паша сам не заметил, как завелся. – А Домбоно тоже тот еще осел! После операции они тут с Холодовым такой мордобой устроят… А вы как считаете, а, Филиппс?
Высоченный, тощий англичанин только пожал плечами в ответ. Его спокойствие поколебать каким-то «мордобоем» было невозможно.
– Да прикончат они где-нибудь в углу мальчишку. Эти ваши жрецы… – наконец отозвался он. – А смерть его наоперацию спишут.
– Вот этого-то я и боюсь больше всего! Я уже говорил об этом Холодову. Мне только неясно, что он собирается делать, чтобы избежать этого.
И ответ на савельевский вопрос последовал совершенно неожиданно. В комнату вошел одетый во все черное солдат и махнул рукой Веронике. Та даже не шелохнулась. Она сидела на кровати, намертво вцепившись в шкуру какого-то зверя. Алик вздрогнул всем телом, как червяк, на которого только что ненароком наступили сапогом. Ларин и Савельев встали рядом с Вероникой. И только Филиппс не растерялся. Он подошел к солдату и сурово выкрикнул:
– Нет! Или все, или никто!
Солдат с силой оттолкнул Филиппса в сторону. А потом вновь кивнул Веронике, вскидывая руки в примиряющем жесте.
– Он хочет сказать, что он нам не враг, – прошептал догадавшийся Савельев. – Кто знает, что им от тебя надо, Ника. Я бы пошел.
– А я – нет! – возмутился Ларин. – Я этой братве вообще не верю! Ни на понюх.
– У нас все равно выбора никакого, – Савельев вопросительно взглянул на солдата в черном. Но разве ж у этого истукана что узнаешь. – Даже если тебе очень страшно, Никусь… Иди с ним. Поверь, Домбоно не решится ни на какие крайние меры, пока Леха занимается с мальчиком. Зуб даю.
Вероника молча кивнула. Затем медленно поднялась и пошла вслед за солдатом. Обернулась на пороге, потерянно махнула рукой на прощание. Дверь захлопнулась, скрипнул замок. Впервые она осталась один на один со своими похитителями. «Спокойствие, – приказала себе Ника. – Только спокойствие! В клетке ты с ума не сошла, вот и сейчас с тобой ничего не случится».
Они шли по бесконечно длинному коридору и, наконец, вступили в огромный зал с гигантскими каменными изваяниями. Стены были обтянуты дорогими материями, а полы были устланы красивейшей мозаикой. Наконец-то Вероника попала в комнату, где не было ослепительного блеска золота. Обстановка здесь была, конечно, помпезной, но все равно более человечной. Солдат молча исчез, словно в воздухе растворился.
Высокая постройка из сталактитов и обломков скал в глубине зала окружала глубокий грот. Из нее выглядывала гигантская голова какого-то неведомого чудовища, пасть которого была топкой печи. В ней трещали сухие, душистые дрова, и красноватый блеск рубиновых глаз дракона сливался с мягким светом белых и розовых ламп в виде цветов лотоса, прикрепленных к стенам и потолку зала.
– Посмотри на меня! – раздался холодный женский голос за спиной у Ники.
Розова спохватилась, обернулась резко и тут же крепко зажмурила глаза. В ярком блеске невесть откуда взявшегося сияния в зале стояла богиня Мерое, золотая статуя, а не человек.
– Ты понимаешь меня? – чуть удивленно спросила Сикиника.
– Да. Я немного говорю по-меройски, – Ника осторожно прикрыла глаза рукой. «А еще по-немецки, итальянски и английски!» – хотелось выкрикнуть ей. Постепенно она привыкала к пронзительному свету и уже могла разглядеть кое-какие детали, столь важные для каждой женщины в общении с представительницами того же пола: платье, усыпанные алмазами остроносые туфельки, стройную фигуру, сказочно прекрасное, совершенное лицо, запорошенное золотой пудрой. «Даже если она и в самом деле человек, – подумала пораженная Вероника, – она все равно самое чудесное творение природы! А она точно человек… боги по-меройски да и по-человечески вряд ли говорят. Хотя кто их знает, богов-то…»
– Ну-ка, подойди ближе! – властно приказала Сикиника. – Еще ближе! Еще!
Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…
«У нее глаза зеленые! – ахнула изумленная Ника. – Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!»
– Так вот ты какая, – ледяным тоном произнесла Сикиника. – Вот как должна выглядеть женщина, чтобы ее любил этот мужчина!
Этот мужчина!
Вероника замерла. Этот мужчина! Она говорит об Алексее! Взгляд золотой, сияющей, ослепительной женщины парализовал волю. Этот мужчина! И Ника с ужасом поняла: дело даже не в операции.
– Я… я люблю его, – прошептала Ника беззвучно.
Они молча разглядывали друг друга, глаза в глаза. Под золотой пудрой по лицу Сикиники пробежала легкая дрожь… от уголков губ к уголкам глаз. На веках сияли алмазные тени.
Молчание.
Тишина тоже может быть битвой, может быть противостоянием. Когда пронзают сердце взглядом, одним лишь взглядом. Две женщины боролись с немой, дикой, всепоглощающей ненавистью.
Глава 18
Отвратительные игры, которые всегда претили ему… но ради спасения жизни. И вообще, не даром же говорят, что цель оправдывает средства?
– Ты не любишь мою маму? – тихо и удивленно спросил Мин-Ра. Холодов вздрогнул.
– Не в этом дело, просто у меня уже есть невеста, – признался он. – Ты знаешь, что такое иметь невесту?
– Нет.
– Это когда любишь девушку и обещаешь ей жениться. И это дело чести, Мин-Ра, выполнить свое обещание. Влюбленность – прекрасное чувство.
– Значит, у тебя есть девушка?
– Да. Кстати, она здесь, в Мерое. Твои солдаты захватили ее в заложники, вот я и добрался до Мерое, чтобы освободить свою девушку.
– Так, значит, ты пришел сюда не для того, чтобы вылечить меня?
– Нет. Я ведь о тебе вообще ничего не знал.
– А где теперь твоя девушка?
– Где-то во дворце или в храме. Я не знаю. До вчерашнего дня она висела в клетке на стене храма.
Мальчик задумчиво посмотрел на Холодова. Его огромные голубые глаза затопила печаль. Потом он молча прижался к плечу Алексея и обвил руками своего большого друга.
– Знаешь, я хочу, чтобы твою девушку освободили, – наконец решительно произнес он. Его голосок изменился… теперь в нем звучали жесткие, холодные нотки. – Я так хочу!
– Думаю, наше с тобой «хочу» или «не хочу» никого здесь не интересует. Мы боремся со страстью, уничтожавшей целые народы! К счастью, ты в этом еще ничего не понимаешь!
– Я поговорю с мамой!
– И впервые в жизни увидишь, что мама не послушается тебя.
– Она должна послушаться! Я – сын Солнца!
– В первую очередь ты всего лишь маленький мальчик и ее сын, Мин-Ра.
Им не дали договорить. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Домбоно. Два санитара вкатили простую деревянную кровать и поставили к окну. Еще два санитара втащили огромный глиняный чан на ножках. От чана шел приятный сладковатый запах. Умывальник по-меройски.
– Ну, теперь вы довольны? – с издевкой спросил Домбоно. – И когда будет операция?
– Завтра мы обо всем с вами поговорим. Больше всего меня беспокоит наркоз.
– Не вижу никакого повода для беспокойства.
– Знаю. Павел рассказывал мне о чудесном соке. Он-то меня и волнует. Сколько времени этот сок действует?
– Сколько угодно… хоть целую вечность… – с непроницаемым видом ответил Домбоно.
– Вот вечности я, честно говоря, и опасаюсь! С другой стороны, меня успокаивает то, что за наркоз именно вы отвечаете перед царицей головой. А то я не хотел бы работать с эфиром. Придется положиться на ваш божественный сок.
– Можете положиться! – Домбоно покосился на Мин-Ра, сидевшего рядом с Холодовым без золотой пелены. – С другими врачами знакомиться будете?
– Тоже завтра. И сразу же начну с самого рутинного обследования мальчика. Давление, сердце, частота пульса…
– Да ни к чему нам все это, – гордо отмахнулся Домбоно. – Ваша современная медицина все только усложняет. Если у нас у больного сердце бьется неправильно, мы просто смотрим ему в глаза… и его сердце вновь бьется нормально.
«Загадочные магические силы, о которых мне уже рассказывал Савельев, – даже напрягся Холодов. – У них есть то, что мы привыкли называть паранормальными способностями. Телепатическая дуга, пробегающая от врача к пациенту… М-да, необъяснимо, но на слуху даже у нас, ни во что не верующих».
– А как же вы с инфарктниками обходитесь? – насмешливо спросил он.
– Вообще никак! Умирает такой пациент, что ж поделать.
– И это вы называете медициной?! – Холодов шлепнул мальчика по руке. Принц Мин-Ра хихикнул. Его голубые глазенки сияли. – Нет уж, мы лучше по-моему лечить будем, Домбоно!
– Конечно. Ведь от вас зависит жизнь сына Солнца.
– Вы уже говорили об этом, – Холодов поднялся с кровати. – Кстати, где Вероника?
– С ней все в порядке.
– Это мне понятно. Но где она сейчас находится?
– Ваши друзья – наши гости. Их поселили в храме.
– Я бы хотел поговорить с моей невестой.
– Такое может разрешить только богиня.
– Ну, так передайте вашей богине мои пожелания. А еще скажите, что я требую, чтобы мою невесту поселили здесь, в соседней палате.
– Здесь больница, милейший, а не дом свиданий, – зло хмыкнул Домбоно.
– Моя невеста может помогать мне здесь по уходу за больным, – улыбнулся Холодов. – У нас этому даже археологов учат. Как-никак наша медицина без жрецов обходится. Вероника нужна мне здесь. Я буду только рад, если она поможет мне в послеоперационном уходе за мальчиком.
Домбоно, не удостоив Алексея ответом, вышел из палаты.
– Он в ярости, – сказал Мин-Ра, когда дверь с шумом захлопнулась за верховным жрецом. – Как же, как же, он ведь здесь величайший врач в истории Мерое. А ты его обижаешь…
И принц залился веселым смехом.
– Просто мне нужна определенность, мой мальчик. Когда все закончится, я постараюсь все объяснить тебе. Про Домбоно, в частности.
«Интересно, – подумал Алексей, – пришлют ли ко мне Нику? Поселят ли рядом? Господи, пусть материнская любовь окажется в сердце Сикиники сильнее ее женской тоски! На что она решится, Господи? Позволь мне выстоять в этой битве!»
Алексей раскрыл чемоданчик и выложил на стол хирургические инструменты. А еще стетоскоп, тонометр, маленький молоточек.
Мальчик немного испуганно глядел на все его приготовления, на стетоскоп, а затем скорчил жалобную мордочку при виде Холодова с «трубочками» в ушах.
– Так, а теперь я послушаю, что там делается у тебя внутри, – с улыбкой сказал Алексей, приподнимая прозрачную рубашечку на теле Мин-Ра. – А потом послушаю твое сердце и точно-преточно скажу тебе, все ли с тобой в порядке, – и он приложил трубку к груди мальчика. Принц Мин-Ра вздрогнул. – Дыши глубже, друг мой, – невозмутимо приказал Холодов. – Так, еще глубже, ровнее, ну, спокойно, спокойно. Не бойся, дружок. Ты же веришь мне…
Мальчик молча кивнул головой в знак согласия. Его пальцы намертво вцепились в львиную шкуру, Мин-Ра старательно дышал, как все пациенты мира, к которым обращается доктор: «Дышите – не дышите…»
Жилище, в котором разместили пленников, ныне обретших статус почетных гостей Мерое, могло показаться почти что царскими палатами по сравнению с клетками. Здесь были кровати, стол, тростниковые циновки на каменном полу и отличная вентиляция.
Савельев тщательно «проинспектировал» эту большую комнату, подергал дверь и пожал плечами.
– Опять нас заперли! Как говорит Домбоно, мы здесь гости, но что-то я с таким видом гостеприимства еще не сталкивался. Хотя я сам виноват. Нечего было вчера куда не следует нос совать…
Вчера Алик Шелученко с ходу бросился на кровать, скинув на пол ветровку, да так и лежал. Ваня без аппетита жевал яйцеобразной формы фрукт, даже не чувствуя никакого вкуса. Вероника статуей застыла у окна. «Слепое» окно, размалеванные створки которого были плотно закрыты. Сквозь щели пробивались нескромные лучики света. Ника потерла глаза.
– Там внутренний дворик. Совершенно пустой. Только каменные стены, – Розова села на кровать. – Что будет с Лешей, а, Паш?
– Ты же сама все слышала от Домбоно. Послезавтра он оперирует мальчика. Лешка… он – молоток, Ника! Лихо начинает. Благодаря остеоме он еще во всей Мерое воцарится. Только не спрашивай, как долго все это будут терпеть жрецы! И даже если они надают ему по заднице, этот упрямый осел не перестанет делать все по-своему, – Паша сам не заметил, как завелся. – А Домбоно тоже тот еще осел! После операции они тут с Холодовым такой мордобой устроят… А вы как считаете, а, Филиппс?
Высоченный, тощий англичанин только пожал плечами в ответ. Его спокойствие поколебать каким-то «мордобоем» было невозможно.
– Да прикончат они где-нибудь в углу мальчишку. Эти ваши жрецы… – наконец отозвался он. – А смерть его наоперацию спишут.
– Вот этого-то я и боюсь больше всего! Я уже говорил об этом Холодову. Мне только неясно, что он собирается делать, чтобы избежать этого.
И ответ на савельевский вопрос последовал совершенно неожиданно. В комнату вошел одетый во все черное солдат и махнул рукой Веронике. Та даже не шелохнулась. Она сидела на кровати, намертво вцепившись в шкуру какого-то зверя. Алик вздрогнул всем телом, как червяк, на которого только что ненароком наступили сапогом. Ларин и Савельев встали рядом с Вероникой. И только Филиппс не растерялся. Он подошел к солдату и сурово выкрикнул:
– Нет! Или все, или никто!
Солдат с силой оттолкнул Филиппса в сторону. А потом вновь кивнул Веронике, вскидывая руки в примиряющем жесте.
– Он хочет сказать, что он нам не враг, – прошептал догадавшийся Савельев. – Кто знает, что им от тебя надо, Ника. Я бы пошел.
– А я – нет! – возмутился Ларин. – Я этой братве вообще не верю! Ни на понюх.
– У нас все равно выбора никакого, – Савельев вопросительно взглянул на солдата в черном. Но разве ж у этого истукана что узнаешь. – Даже если тебе очень страшно, Никусь… Иди с ним. Поверь, Домбоно не решится ни на какие крайние меры, пока Леха занимается с мальчиком. Зуб даю.
Вероника молча кивнула. Затем медленно поднялась и пошла вслед за солдатом. Обернулась на пороге, потерянно махнула рукой на прощание. Дверь захлопнулась, скрипнул замок. Впервые она осталась один на один со своими похитителями. «Спокойствие, – приказала себе Ника. – Только спокойствие! В клетке ты с ума не сошла, вот и сейчас с тобой ничего не случится».
Они шли по бесконечно длинному коридору и, наконец, вступили в огромный зал с гигантскими каменными изваяниями. Стены были обтянуты дорогими материями, а полы были устланы красивейшей мозаикой. Наконец-то Вероника попала в комнату, где не было ослепительного блеска золота. Обстановка здесь была, конечно, помпезной, но все равно более человечной. Солдат молча исчез, словно в воздухе растворился.
Высокая постройка из сталактитов и обломков скал в глубине зала окружала глубокий грот. Из нее выглядывала гигантская голова какого-то неведомого чудовища, пасть которого была топкой печи. В ней трещали сухие, душистые дрова, и красноватый блеск рубиновых глаз дракона сливался с мягким светом белых и розовых ламп в виде цветов лотоса, прикрепленных к стенам и потолку зала.
– Посмотри на меня! – раздался холодный женский голос за спиной у Ники.
Розова спохватилась, обернулась резко и тут же крепко зажмурила глаза. В ярком блеске невесть откуда взявшегося сияния в зале стояла богиня Мерое, золотая статуя, а не человек.
– Ты понимаешь меня? – чуть удивленно спросила Сикиника.
– Да. Я немного говорю по-меройски, – Ника осторожно прикрыла глаза рукой. «А еще по-немецки, итальянски и английски!» – хотелось выкрикнуть ей. Постепенно она привыкала к пронзительному свету и уже могла разглядеть кое-какие детали, столь важные для каждой женщины в общении с представительницами того же пола: платье, усыпанные алмазами остроносые туфельки, стройную фигуру, сказочно прекрасное, совершенное лицо, запорошенное золотой пудрой. «Даже если она и в самом деле человек, – подумала пораженная Вероника, – она все равно самое чудесное творение природы! А она точно человек… боги по-меройски да и по-человечески вряд ли говорят. Хотя кто их знает, богов-то…»
– Ну-ка, подойди ближе! – властно приказала Сикиника. – Еще ближе! Еще!
Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…
«У нее глаза зеленые! – ахнула изумленная Ника. – Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!»
– Так вот ты какая, – ледяным тоном произнесла Сикиника. – Вот как должна выглядеть женщина, чтобы ее любил этот мужчина!
Этот мужчина!
Вероника замерла. Этот мужчина! Она говорит об Алексее! Взгляд золотой, сияющей, ослепительной женщины парализовал волю. Этот мужчина! И Ника с ужасом поняла: дело даже не в операции.
– Я… я люблю его, – прошептала Ника беззвучно.
Они молча разглядывали друг друга, глаза в глаза. Под золотой пудрой по лицу Сикиники пробежала легкая дрожь… от уголков губ к уголкам глаз. На веках сияли алмазные тени.
Молчание.
Тишина тоже может быть битвой, может быть противостоянием. Когда пронзают сердце взглядом, одним лишь взглядом. Две женщины боролись с немой, дикой, всепоглощающей ненавистью.
Глава 18
КОГДА ЖЕНЩИНА ЛЮБИТ.
Продолжение
И не было в этой битве ни победителей, ни побежденных. Они были на равных в своей любви к одному мужчине, державшему в руках тонкие ниточки их судьбы! И какая разница, что одна из них наделена абсолютной властью, а у второй всего-то и богатства, что горячее сердце? Никакая власть мира не поможет в завоевании любимого мужчины, и это Сикиника прекрасно понимала, понимала, сгорая от ярко пылавшей ненависти, что не поможет ей вся ее божественность.
– Ты должна идти к нему, – приказала, наконец, царица. Ее лицо вновь превратилось в золотую маску, застывший гордый айсберг. – Он ждет тебя. Он хочет, чтобы ты жила рядом.
Вероника кивнула. Все, что говорила сейчас эта женщина, доходило до сознания с большим трудом. Он хочет. Это означало не что иное, как странные взаимоотношения Алексея и этой женщины, называвшей себя богиней. Иные, чем могут быть отношения врача с матерью пациента.
– Я так и знала, что он потребует моего присутствия рядом с ним, – ответила Ника. Ответила с мужеством отчаяния, доставляя Сикинике немыслимую боль. Каждое слово, как удар кулака. Удар за ударом.
– Я видела тебя, а теперь ступай! – и Сикиника оттолкнула ошарашенную Розову от себя. Удар был настолько сильным, что Ника не удержалась на ногах. Взмахнула руками и шлепнулась на мозаичный пол. Холодный, жестокий смех. Ника глянула на Сикинику, и ледяные мурашки побежали по ее телу. Соперница смеялась, даже не разжимая губ! Господи, она может смеяться, не разжимая губ, гримаса смеха не искажала прекрасного лица.
– Я красивее тебя! – зло выкрикнула Сикиника. – Ты потеряешь его! Потеряешь!
– Да ты всего лишь маска! – взвизгнула разъяренная Вероника. Она все еще сидела на полу, но весь ее страх за Алексея – ужас, а вдруг она и в самом деле потеряет его из-за этой ведьмы?! – вырвался сейчас на волю вместе с этими словами. – Холодная золотая маска! Ты – статуя! В тебе нет ничего настоящего! Ни-че-го! Ты – размалеванная, напудренная, безвкусная фарфоровая кукла! Сколько золотой пудры ты тратишь всякий раз, чтобы замазать свои морщины? Каждый день по полкило?
Ника знала, что не права, она прекрасно видела невероятную красоту этой женщины, но Розова потеряла контроль, она хотела задеть соперницу, хотела оскорбить ее, ударить наотмашь словами. «Ты не можешь убить меня, – с тихим злорадством думала Вероника при этом. – Хотя тебе сильно, очень сильно хочется этого. Тебе все придется выслушать, все! Я люблю Лешика! Я люблю его! Я люблю его!»
– А ведь ты боишься, – ледяным тоном произнесла Сикиника и усмехнулась. – Нет-нет, не за себя боишься, не за свою драгоценную жизнь… за него! И я отниму его у тебя! Я красивее тебя!
Почти теряя сознание, ослепленная непонятным светом, Вероника стала первым свидетелем того, как человек проходит сквозь золотые и не очень золотые стены и исчезает бесследно. Феномен, который оказались не в состоянии объяснить ни Алексей, ни Павел. В другую, до сих пор тоже невидимую дверь вошел солдат и приблизился к девушке. Она торопливо поднялась с пола. Ужас постепенно отступал, хотя все в ней мелко-мелко тряслось, молоточки ее сердца бились так громко, как будто барабанные палочки упрямо стучали по золотым стенам этого дворца.
«Она и в самом деле красивее меня, – невесело думала Ника, неуверенно следуя за молчаливым стражем. – Такой красоты я вообще никогда не видывала, такой даже на картинах художников не встретишь. Но может ли мужчина полюбить женщину, больше всего смахивающую на памятник? Женщину-холодильник? С голосом, напоминающим морозильную камеру? Да и способна ли позолоченная статуя на настоящую нежность? »
Наконец-то они добрались до больницы. Два жреца глянули на нее надменно-отсутствующе – взгляд, как у их разлюбезной царицы.
Коридор был заблокирован шестью солдатами. Врач в колпаке, расшитом серебряными нитями, молча подошел к Веронике и повел ее дальше. Туда, куда могли проходить только жрецы – к ожившему богу. Дверь распахнулась; небольшая палата с кроватью, столом, стулом и глиняным умывальником. Стены завешаны расшитыми покрывалами. Жрец сухо поклонился и оставил Веронику одну. Дверь так и осталась открытой… единственное, что отличало больничную палату от тюремной камеры.
Ника присела на кровать. «Меня обманули, – обдало ее волной ужаса. – Меня и не собирались отводить к Холодову. Это – гробница какая-то. Меня хотят свести с ума, довести до безумия. Они специально решили устроить мне пытку одиночеством! Если я начну кричать, топать ногами, они тут же позовут Лешика и скажут: смотри, смотри, какая у тебя невеста. Совсем чокнулась. И мы ничего не могли поделать. А потом придет она, она, самая прекрасная женщина на свете… Нет, со мной этот номер не пройдет, – зло скривила губы Вероника. – Со мной такие штучки-дрючки не получатся! Вы еще не знаете, какая я сильная! Любовь горы способна с места сдвинуть… даже ваши Лунные, елки-палки! Если надо, я вам тут всю Мерое переворошу… » – она вскочила с кровати, бросилась в коридор, сжимая кулачки в бессильной ярости.
– Лжецы! – кричала Ника, решившая ни за что не кричать. – Мерзкие циники! Вы…
Дверь соседней палаты распахнулась. И Ника смолкла. Коридор, стены, потолок начали вращаться перед глазами на бешеной скорости, сравнимой разве что со скоростью света. Она слепо шарила руками в поиске опоры, чувствуя, как ее подхватывают две сильные руки.
– Лешик… – прошептала Ника. – Лешик! Они и в самом деле привели меня к тебе. Они… – женщина почувствовала, как он целует ее, у нее еще достало сил обнять его… а потом навалилась душная, страшная темнота.
Очнулась Ника в кровати. Алексей положил ей на голову холодный компресс и теперь сидел рядом, крепко держа ее за руку. Никина улыбка была по-детски счастливой.
– Слишком уж много всего на меня навалилось, – жалобно призналась она. – Я уж думала, что они хотят похоронить меня заживо. В Древнем Египте такое богоугодное дело очень даже любили, – она легла на бок, прижимаясь щекой к его руке. – Возможно, они именно так и поступят с нами… как с Аидой и Радамесом.
– Но для этого им придется подождать исхода операции, – вот уже несколько часов подряд Алексей жил лишь мыслями об этой операции. На то, что хотела ему сказать Вероника, чего ждала она – может быть, объяснений его отношений с Сикиникой, – Холодов просто не реагировал. Дела сердечные его сейчас не волновали совершенно… Для него остеома стала важнее всего.
Он внимательно осмотрел мальчика. Сердце, давление, пульс – все было в полном порядке. Алексей еще раз прощупал ногу, сам себя уговаривая, что у мальчика всего лишь остеома. Принц Мин-Ра следил за ним во все глаза. Когда Алексей убрал со стола инструменты, мальчик спросил:
– Скажи, я должен умереть?
– Конечно! Когда-нибудь все мы умрем. И никто не знает наверняка, когда наступит это самое «когда-нибудь». Думаю, нет ничего ужаснее, чем знать точно, когда придет он, твой смертный час… Одно я тебе могу сказать наверняка, Мин-Ра: послезавтра ты не умрешь.
– Так ты обещаешь?
– Да, я обещаю.
С той самой минуты Алексей мог думать только об одном: никакого форс-мажора он не допустит! Даже если там не остеома, даже если у мальчишки злокачественная опухоль и придется ногу оттяпывать по бедро… непредвиденных неприятностей он не допустит! «Я дал слово. Опасность не в ноге мальчика… опасность зовется Домбоно! Он вполне способен инсценировать во время операции какую-нибудь пакость. Существует множество способов поиграться с судьбой на операционном столе. Каждая операция вообще есть ни что иное, как вмешательство в ход судьбы беспомощного человека».
– Я очень хотел, чтобы ты помогла мне, – признался Холодов. – В послеоперационном уходе за мальчиком…
– И ты только поэтому позвал меня, Лешик? – едва слышно спросила Ника. «Она уже как заноза засела в его сердце, – с горечью подумала Розова. – Золотая, холодная маска».
– Конечно же нет, – Холодов ласково погладил ее по волосам. – Здесь ты будешь в полной безопасности, Никусь.
– Спасибо.
То самое «спасибо», прохладное и ничего не значащее, которым обычно одаривают близкого за незначительную услугу.
– Ты всему быстро обучишься. Я все покажу тебе. По большому счету тебе и не надо ничего будет делать, только сидеть рядом с Мин-Ра, когда я прилягу отдохнуть. Мы будем с тобой дежурить по очереди. Мальчика ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Хотя бы в первые две недели…
– Первые две недели? – Вероника вздрогнула, словно ее облили ледяным душем. «Он вообще не собирается покидать эту жуткую страну! Он рассчитывает провести здесь недели, месяцы… а, может, он хочет остаться здесь навсегда… Как же цепко держит его эта ведьма в своих руках… эта женщина из ледяного золота!» – Что ж, я очень рада, – произнесла Ника вслух. И только голос звучал печально. Но Алексей ничего не слышал.
– Я тоже, – эхом отозвался он. А потом поцеловал Нику. Поцелуй добрых старых знакомых при встрече или расставании. – Может, у меня получится и других ребят сюда перетащить, – добавил Холодов, поднимаясь.
– Конечно, получится! Ты ведь у нас теперь могущественный сановник Мерое, – с горькой иронией усмехнулась Вероника.
– Ты как, пойдешь со мной, на мальчика-то посмотреть? – не замечая ее состояния, спросил Алексей.
Вероника кивнула головой и осторожно поднялась с кровати. «Ее сын, – думала она. -Благодаря сыну она завоюет Алексея». И Вероника с ужасом поняла, что страшно ревнует Холодова к этому мальчику… даже не видев принца ни разу! Она заранее сгорала от ревности.
…На столе стоял странный чеканный флакон. Ваня Ларин первым заметил его и поднес к лицу. Обильный пот тут же выступил на лбу Ларина, тело сотрясала мелкая дрожь, как в лихорадке. «Кажется, я от Филиппса заразился», – подумал Иван и неверными шагами вышел из храмовых покоев. Он медленно направился к скамье, стоявшей у странно искривленного дерева. «Надо будет у Пашки потом спросить, что это за растение такое», – пронеслась в голове еще одна никчемная мысль. Он бессильно опустился и прижался лбом к холодному стволу.
Больше часа провел Ларин в странном оцепенении, а потом перед его мутным взглядом выросли фигуры в черных балахонах, и голос Раненсета приказал:
– Забирайте этого! Царица-богиня отдала его нам!
Впрочем, Ларин так и не понял, что крикнул этот человек в черном одеянии и с короной, на которой угрожающе таращила изумрудные глаза золотая змея.
Черные фигуры подхватили Ларина и понесли прочь.
Из-за дерева вышел Алик Шелученко и, медленно опустившись на каменную скамью, тоскливо завыл. На его вой из храма торопливо бежали жрецы…
Принц Мин-Ра сидел на кровати с холодовским стетоскопом в руках. И с интересом слушал, как бьется его сердце. Холодов замер в дверном проеме.
– Та-ак! А кто его тебе дал? – строго спросил он. Мальчик мило улыбнулся и протянул ему стетоскоп.
– Я сам его взял.
– Но ведь я запретил тебе вставать, ходить! А ну, положи стетоскоп! Давай договоримся раз и навсегда, Мин-Ра: если я что-то запрещаю, обжалованию мои запреты не подлежат! Еще раз ослушаешься, и я отшлепаю тебя по пятой точке! Понятно?
Мальчик бросил стетоскоп на кровать и упрямо вскинул голову.
– Я – сын Солнца! – обиженно напомнил он врачу.
– Ты – шкода, и более ничего! Я-то думал, мы с тобой прекрасно понимаем друг друга, а ты… Мы как, друзья или уже нет?
– Конечно, друзья! Но…
– Никаких «но»! – и Холодов сердито сдвинул брови. – Я отвечаю за тебя, малыш! Мин-Ра, уж постарайся быть примерным мальчиком! Речь идет о нашей жизни! – он повернулся к Веронике, все еще стоявшей в коридоре. – Вот видишь, почему необходимо, чтобы кто-то все время находился рядом с ним? – проворчал Алексей по-русски. – Я только на полчаса вышел, а он уже тут выпендривается!
– Такой же упрямый, как и его мамаша, – хмыкнула Вероника.
– Нет. Просто он такой же мальчишка, как и все остальные в его возрасте.
«Он уже готов оправдывать ее», – окатило горькой обидой Нику. И она вошла в палату принца, твердо решив в упор не замечать мальчишку. И увидела светловолосую головенку, красивые голубые глаза, нежные черты лица. Непонятно, как такая ледяная женщина могла родить именно этого ребенка. Мальчик с любопытством разглядывал Веронику, чуть склонив голову набок. Так в музеях разглядывают раритеты.
– Ты должна идти к нему, – приказала, наконец, царица. Ее лицо вновь превратилось в золотую маску, застывший гордый айсберг. – Он ждет тебя. Он хочет, чтобы ты жила рядом.
Вероника кивнула. Все, что говорила сейчас эта женщина, доходило до сознания с большим трудом. Он хочет. Это означало не что иное, как странные взаимоотношения Алексея и этой женщины, называвшей себя богиней. Иные, чем могут быть отношения врача с матерью пациента.
– Я так и знала, что он потребует моего присутствия рядом с ним, – ответила Ника. Ответила с мужеством отчаяния, доставляя Сикинике немыслимую боль. Каждое слово, как удар кулака. Удар за ударом.
– Я видела тебя, а теперь ступай! – и Сикиника оттолкнула ошарашенную Розову от себя. Удар был настолько сильным, что Ника не удержалась на ногах. Взмахнула руками и шлепнулась на мозаичный пол. Холодный, жестокий смех. Ника глянула на Сикинику, и ледяные мурашки побежали по ее телу. Соперница смеялась, даже не разжимая губ! Господи, она может смеяться, не разжимая губ, гримаса смеха не искажала прекрасного лица.
– Я красивее тебя! – зло выкрикнула Сикиника. – Ты потеряешь его! Потеряешь!
– Да ты всего лишь маска! – взвизгнула разъяренная Вероника. Она все еще сидела на полу, но весь ее страх за Алексея – ужас, а вдруг она и в самом деле потеряет его из-за этой ведьмы?! – вырвался сейчас на волю вместе с этими словами. – Холодная золотая маска! Ты – статуя! В тебе нет ничего настоящего! Ни-че-го! Ты – размалеванная, напудренная, безвкусная фарфоровая кукла! Сколько золотой пудры ты тратишь всякий раз, чтобы замазать свои морщины? Каждый день по полкило?
Ника знала, что не права, она прекрасно видела невероятную красоту этой женщины, но Розова потеряла контроль, она хотела задеть соперницу, хотела оскорбить ее, ударить наотмашь словами. «Ты не можешь убить меня, – с тихим злорадством думала Вероника при этом. – Хотя тебе сильно, очень сильно хочется этого. Тебе все придется выслушать, все! Я люблю Лешика! Я люблю его! Я люблю его!»
– А ведь ты боишься, – ледяным тоном произнесла Сикиника и усмехнулась. – Нет-нет, не за себя боишься, не за свою драгоценную жизнь… за него! И я отниму его у тебя! Я красивее тебя!
Почти теряя сознание, ослепленная непонятным светом, Вероника стала первым свидетелем того, как человек проходит сквозь золотые и не очень золотые стены и исчезает бесследно. Феномен, который оказались не в состоянии объяснить ни Алексей, ни Павел. В другую, до сих пор тоже невидимую дверь вошел солдат и приблизился к девушке. Она торопливо поднялась с пола. Ужас постепенно отступал, хотя все в ней мелко-мелко тряслось, молоточки ее сердца бились так громко, как будто барабанные палочки упрямо стучали по золотым стенам этого дворца.
«Она и в самом деле красивее меня, – невесело думала Ника, неуверенно следуя за молчаливым стражем. – Такой красоты я вообще никогда не видывала, такой даже на картинах художников не встретишь. Но может ли мужчина полюбить женщину, больше всего смахивающую на памятник? Женщину-холодильник? С голосом, напоминающим морозильную камеру? Да и способна ли позолоченная статуя на настоящую нежность? »
Наконец-то они добрались до больницы. Два жреца глянули на нее надменно-отсутствующе – взгляд, как у их разлюбезной царицы.
Коридор был заблокирован шестью солдатами. Врач в колпаке, расшитом серебряными нитями, молча подошел к Веронике и повел ее дальше. Туда, куда могли проходить только жрецы – к ожившему богу. Дверь распахнулась; небольшая палата с кроватью, столом, стулом и глиняным умывальником. Стены завешаны расшитыми покрывалами. Жрец сухо поклонился и оставил Веронику одну. Дверь так и осталась открытой… единственное, что отличало больничную палату от тюремной камеры.
Ника присела на кровать. «Меня обманули, – обдало ее волной ужаса. – Меня и не собирались отводить к Холодову. Это – гробница какая-то. Меня хотят свести с ума, довести до безумия. Они специально решили устроить мне пытку одиночеством! Если я начну кричать, топать ногами, они тут же позовут Лешика и скажут: смотри, смотри, какая у тебя невеста. Совсем чокнулась. И мы ничего не могли поделать. А потом придет она, она, самая прекрасная женщина на свете… Нет, со мной этот номер не пройдет, – зло скривила губы Вероника. – Со мной такие штучки-дрючки не получатся! Вы еще не знаете, какая я сильная! Любовь горы способна с места сдвинуть… даже ваши Лунные, елки-палки! Если надо, я вам тут всю Мерое переворошу… » – она вскочила с кровати, бросилась в коридор, сжимая кулачки в бессильной ярости.
– Лжецы! – кричала Ника, решившая ни за что не кричать. – Мерзкие циники! Вы…
Дверь соседней палаты распахнулась. И Ника смолкла. Коридор, стены, потолок начали вращаться перед глазами на бешеной скорости, сравнимой разве что со скоростью света. Она слепо шарила руками в поиске опоры, чувствуя, как ее подхватывают две сильные руки.
– Лешик… – прошептала Ника. – Лешик! Они и в самом деле привели меня к тебе. Они… – женщина почувствовала, как он целует ее, у нее еще достало сил обнять его… а потом навалилась душная, страшная темнота.
Очнулась Ника в кровати. Алексей положил ей на голову холодный компресс и теперь сидел рядом, крепко держа ее за руку. Никина улыбка была по-детски счастливой.
– Слишком уж много всего на меня навалилось, – жалобно призналась она. – Я уж думала, что они хотят похоронить меня заживо. В Древнем Египте такое богоугодное дело очень даже любили, – она легла на бок, прижимаясь щекой к его руке. – Возможно, они именно так и поступят с нами… как с Аидой и Радамесом.
– Но для этого им придется подождать исхода операции, – вот уже несколько часов подряд Алексей жил лишь мыслями об этой операции. На то, что хотела ему сказать Вероника, чего ждала она – может быть, объяснений его отношений с Сикиникой, – Холодов просто не реагировал. Дела сердечные его сейчас не волновали совершенно… Для него остеома стала важнее всего.
Он внимательно осмотрел мальчика. Сердце, давление, пульс – все было в полном порядке. Алексей еще раз прощупал ногу, сам себя уговаривая, что у мальчика всего лишь остеома. Принц Мин-Ра следил за ним во все глаза. Когда Алексей убрал со стола инструменты, мальчик спросил:
– Скажи, я должен умереть?
– Конечно! Когда-нибудь все мы умрем. И никто не знает наверняка, когда наступит это самое «когда-нибудь». Думаю, нет ничего ужаснее, чем знать точно, когда придет он, твой смертный час… Одно я тебе могу сказать наверняка, Мин-Ра: послезавтра ты не умрешь.
– Так ты обещаешь?
– Да, я обещаю.
С той самой минуты Алексей мог думать только об одном: никакого форс-мажора он не допустит! Даже если там не остеома, даже если у мальчишки злокачественная опухоль и придется ногу оттяпывать по бедро… непредвиденных неприятностей он не допустит! «Я дал слово. Опасность не в ноге мальчика… опасность зовется Домбоно! Он вполне способен инсценировать во время операции какую-нибудь пакость. Существует множество способов поиграться с судьбой на операционном столе. Каждая операция вообще есть ни что иное, как вмешательство в ход судьбы беспомощного человека».
– Я очень хотел, чтобы ты помогла мне, – признался Холодов. – В послеоперационном уходе за мальчиком…
– И ты только поэтому позвал меня, Лешик? – едва слышно спросила Ника. «Она уже как заноза засела в его сердце, – с горечью подумала Розова. – Золотая, холодная маска».
– Конечно же нет, – Холодов ласково погладил ее по волосам. – Здесь ты будешь в полной безопасности, Никусь.
– Спасибо.
То самое «спасибо», прохладное и ничего не значащее, которым обычно одаривают близкого за незначительную услугу.
– Ты всему быстро обучишься. Я все покажу тебе. По большому счету тебе и не надо ничего будет делать, только сидеть рядом с Мин-Ра, когда я прилягу отдохнуть. Мы будем с тобой дежурить по очереди. Мальчика ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Хотя бы в первые две недели…
– Первые две недели? – Вероника вздрогнула, словно ее облили ледяным душем. «Он вообще не собирается покидать эту жуткую страну! Он рассчитывает провести здесь недели, месяцы… а, может, он хочет остаться здесь навсегда… Как же цепко держит его эта ведьма в своих руках… эта женщина из ледяного золота!» – Что ж, я очень рада, – произнесла Ника вслух. И только голос звучал печально. Но Алексей ничего не слышал.
– Я тоже, – эхом отозвался он. А потом поцеловал Нику. Поцелуй добрых старых знакомых при встрече или расставании. – Может, у меня получится и других ребят сюда перетащить, – добавил Холодов, поднимаясь.
– Конечно, получится! Ты ведь у нас теперь могущественный сановник Мерое, – с горькой иронией усмехнулась Вероника.
– Ты как, пойдешь со мной, на мальчика-то посмотреть? – не замечая ее состояния, спросил Алексей.
Вероника кивнула головой и осторожно поднялась с кровати. «Ее сын, – думала она. -Благодаря сыну она завоюет Алексея». И Вероника с ужасом поняла, что страшно ревнует Холодова к этому мальчику… даже не видев принца ни разу! Она заранее сгорала от ревности.
…На столе стоял странный чеканный флакон. Ваня Ларин первым заметил его и поднес к лицу. Обильный пот тут же выступил на лбу Ларина, тело сотрясала мелкая дрожь, как в лихорадке. «Кажется, я от Филиппса заразился», – подумал Иван и неверными шагами вышел из храмовых покоев. Он медленно направился к скамье, стоявшей у странно искривленного дерева. «Надо будет у Пашки потом спросить, что это за растение такое», – пронеслась в голове еще одна никчемная мысль. Он бессильно опустился и прижался лбом к холодному стволу.
Больше часа провел Ларин в странном оцепенении, а потом перед его мутным взглядом выросли фигуры в черных балахонах, и голос Раненсета приказал:
– Забирайте этого! Царица-богиня отдала его нам!
Впрочем, Ларин так и не понял, что крикнул этот человек в черном одеянии и с короной, на которой угрожающе таращила изумрудные глаза золотая змея.
Черные фигуры подхватили Ларина и понесли прочь.
Из-за дерева вышел Алик Шелученко и, медленно опустившись на каменную скамью, тоскливо завыл. На его вой из храма торопливо бежали жрецы…
Принц Мин-Ра сидел на кровати с холодовским стетоскопом в руках. И с интересом слушал, как бьется его сердце. Холодов замер в дверном проеме.
– Та-ак! А кто его тебе дал? – строго спросил он. Мальчик мило улыбнулся и протянул ему стетоскоп.
– Я сам его взял.
– Но ведь я запретил тебе вставать, ходить! А ну, положи стетоскоп! Давай договоримся раз и навсегда, Мин-Ра: если я что-то запрещаю, обжалованию мои запреты не подлежат! Еще раз ослушаешься, и я отшлепаю тебя по пятой точке! Понятно?
Мальчик бросил стетоскоп на кровать и упрямо вскинул голову.
– Я – сын Солнца! – обиженно напомнил он врачу.
– Ты – шкода, и более ничего! Я-то думал, мы с тобой прекрасно понимаем друг друга, а ты… Мы как, друзья или уже нет?
– Конечно, друзья! Но…
– Никаких «но»! – и Холодов сердито сдвинул брови. – Я отвечаю за тебя, малыш! Мин-Ра, уж постарайся быть примерным мальчиком! Речь идет о нашей жизни! – он повернулся к Веронике, все еще стоявшей в коридоре. – Вот видишь, почему необходимо, чтобы кто-то все время находился рядом с ним? – проворчал Алексей по-русски. – Я только на полчаса вышел, а он уже тут выпендривается!
– Такой же упрямый, как и его мамаша, – хмыкнула Вероника.
– Нет. Просто он такой же мальчишка, как и все остальные в его возрасте.
«Он уже готов оправдывать ее», – окатило горькой обидой Нику. И она вошла в палату принца, твердо решив в упор не замечать мальчишку. И увидела светловолосую головенку, красивые голубые глаза, нежные черты лица. Непонятно, как такая ледяная женщина могла родить именно этого ребенка. Мальчик с любопытством разглядывал Веронику, чуть склонив голову набок. Так в музеях разглядывают раритеты.