Павел охнул и, схватившись за сердце, осел на землю.
– Но я… я где-то минут двадцать-двадцать пять назад отправил его вместе с Филиппсом к вам…
Холодов бросил на землю деревянное ведерко и бросился к больнице.
В палате было ужасающе пусто: ни Вероники, ни принца, ни Филиппса.
– Где же они? – казалось, до Алексея никак не доходило, что произошло.
– Их похитили, Леха… – устало прошептал Савельев. – И, кажется, я даже догадываюсь, кто.
– Надо сообщить Домбоно! Срочно! – вскинулся Холодов и метнулся в коридор.
Павел резко дернул его к себе.
– Домбоно ни слова, Леха! Это… это уже моя «война», Леш…
– Я с тобой, – с готовностью одернул запачканную сажей одежду Холодов.
– Нет! Ты останешься здесь, закроешься в комнате изнутри и, если кто заявится, будешь говорить, что сын Солнца спит и его нельзя беспокоить. Ни в коем случае нельзя.
Холодов до боли сжал руку Савельева:
– Найди их, Пашка… Пожалуйста, найди… Савельев подмигнул приятелю и с наигранной веселостью произнес:
– Поиграем в МЧС, дружище Раненсет…
Он подождал, пока Алексей не заперся в палате, а потом бросился в пирамиду. «Ход, подземный ход, – пульсировало в голове Павла. – Он должен вывести к дворцу чертового Раненсета…»
И ход нашелся. Павел торопливо вступил в предназначавшиеся для религиозных мистерий подземные отделения храма. В этих местах жрецы подвергались трудным испытаниям, прежде чем удостаивались высшего посвящения. По крайней мере так ему говорил Домбоно. Эти ходы Павел видел первый раз в жизни, они слабо освещались редкими лампами и факелами, но все, что он мог здесь заметить даже мимоходом, наполняло душу Савельева благоговейным трепетом. Этот удивительный подземный мир поражал бесконечным разнообразием. Каждый уголок, каждая колонна изумляли его своими причудливыми формами. За каморой в виде трехсторонней пирамиды, наклонные стороны которой сходились к потолку острым углом, следовала камора, напоминавшая многогранную призму.
Внезапно Савельев сдавленно охнул – справа от него зияла темная пропасть. В другом месте ему пришлось проходить под нависшей скалой, затем он уткнулся в целый ряд позолоченных крокодильих голов. У Савельева стеснило дыхание от запаха дыма и смолы – где-то на поверхности должны быть печи или жаровни.
Все эти подземные чудеса волновали и туманили воображение Савельева. Какие же мистерии, какие поразительные тайны могли скрываться там, за поворотом? Павлу внезапно показалось, что переход от земного существования к вечности уже начался, и он, вполне живой, вступил на путь к аду, – до того уж все окружающее не было похоже на действительность.
Дорога стала понемногу подниматься. Павел пробрался во дворец Раненсета. Прокравшись в самый темный угол сада, Савельев забился под куст. И вовремя. Слуги Раненсета уже зажигали факелы. Недалеко от изгороди, слева от домашней пирамиды принца, стоял огромный сосуд. Внутри пирамиды слышались какие-то непонятные металлические звуки и треск, похожий на треск громадного костра. Пригибаясь, по кустам Савельев добрался почти до самого входа в пирамиду. И чуть не выдал себя с головой криком ужаса. Ужаса смертного. В пирамиде стоял самый настоящий жертвенник. И жертвы приносились самые настоящие.
Как раз в это самое мгновение Раненсет схватил и бросил на жертвенник молоденькую женщину. Затем Тааб-Горус вытащил из-за пояса кинжал и вонзил его в грудь жертвы. Издали за страшным действом наблюдал чернокожий человек в форме генерала суданской армии.
«Вот это да! – присвистнул Павел. – Значит, в большом мире есть те, кто прекрасно знает о существовании сказочного царства? Во что же я вляпался? – пронеслось в голове у Савельева. – И где ребята с принцем? Неужто они их уже?..»
Додумать Павел просто не смог – уж больно жутко. Из-под сикиморы раздался сдавленный стон. Ника, господи, Ника!
Савельев осторожно подполз к дереву и вздохнул с облегчением: Филиппс и Мин-Ра были здесь.
– Тихо! – предупреждающе шепнул Павел. – Очень тихо! Все целы?
– Филиппса ранили, – тоже шепотом отозвалась Ника, растирая развязанные Савельевым руки. – Надо бежать, иначе – смерть…
– Кто бы сомневался…
Вот только как бежать-то? Все входы-выходы охраняются, подземным ходом далеко не уйдешь – догонят и уничтожат. Близость смертельной опасности удвоила сообразительность Павла.
– Придется через стену! – подхватив на руки сына Солнца, Павел, пригибаясь, бросился в кусты, за ним к выходу пробирались Ника и прихрамывающий Филиппс.
На их счастье два слуги, зная, что предназначенные в жертву уже никуда не денутся, оставили свой пост и двинулись к пирамиде, чтобы лучше видеть жертвоприношение. Этим моментом и решил воспользоваться Павел. Одним прыжком пленники с Мин-Ра на руках перескочили дорожку между кустами и бросились бежать в тень сада. Они бежали сами не зная куда, бежали, как звери, преследуемые охотничьими собаками…
Ворота сторожили два раба. Они присели на песок и играли в кости. Савельев вытянул из-за пояса позаимствованный в операционной Домбоно нож и бросился на стражей. Те даже не успели опомниться. Не теряя ни минуты, Савельев отодвинул засов и, взяв у Ники мальчика, выскочил на свободу. За ним, задыхаясь, бежали Ника и Филиппс. Эх, знать бы еще, куда бежать в сказочном страшном городе…
…– Они сбежали, мой господин! – в пирамиду вбежал слуга и упал на землю у ног Раненсета.
– Догнать щенка и проклятых чужаков! – взвизгнул Тааб. – Догнать и уничтожить, они не должны были уйти далеко! Наверняка бегут через земли мертвых!
– Остановитесь, Тааб! – выступил из тени Симо Кхали. – Не надо, жертвоприношение отменяется!
Тааб скривил черные, словно измазанные в запекшейся крови губы.
– Нет, мой дорогой генерал! Ничего здесь не отменяется. Это наша игра…
Симо Кхали повысил голос:
– Вы зашли слишком далеко, и я…
– Все верно, мы зашли слишком далеко, – улыбнулся Тааб, и нож серебряной молнией блеснул в его руках. – А поэтому ничего не теряем!
…На крыше дворца стоял Домбоно и наблюдал за звездами. Но в эту ночь наблюдения шли как-то очень уж неудачно. Черные облака, подгоняемые ветром, все время закрывали от верховного жреца именно ту часть неба, за которой он как раз и наблюдал.
Наконец Домбоно с досадой отбросил инструменты и дощечку, натертую воском.
– Небо сегодня неблагоприятно для работы, – раздраженно проворчал верховный жрец.
Храмовый служка передернул плечами.
– После великих меройских игр всегда наступает ночь ужасов. Уже при восходе Сириуса по пустыне промчалось страшное чудовище с головой бога Солнца. Что-то страшное предвещает людям эта ночь… Души умерших парят над землей.
Домбоно вздрогнул: по землям умерших действительно скользили призрачные фигуры.
– Это людские Ка, – содрогнулся служка. – Великий жрец, я… я просто умираю от страха! Опять этот жалобный крик!
Покой земель умерших действительно был нарушен, но души мертвецов были тут совсем ни при чем.
Покой святыни нарушили люди. За Никой, Савельевым и Филиппсом с Мин-Ра гнались рабы Раненсета.
– Это не Ка, Ханеб, – охнул Домбоно. – Это… живые люди! И среди них сын Солнца! Срочно собирайте в землю мертвых отряд «бессмертных»!..
…Белая известь надгробий и желтый песок ярко блестели под ласковыми прикосновениями луны. Они бежали, сами не зная, где искать спасения. Да и даровано ли оно им судьбой, это самое спасение? На пути Савельева выросла, точно из-под земли, фигура в черном одеянии. «Благо руки свободны», – успел подумать Павел, недавно передавший Мин-Ра Брету Филиппсу, а затем почувствовал страшный удар в плечо.
Убийца промахнулся, удар не задел сердце, но левая рука все равно болезненно отяжелела.
– Ах ты, урод! – выкрикнул Павел по-русски и, изогнувшись, взмахнул «молнией богов» из операционной Домбоно. И в самом деле словно молния рассекла черноту ночи. А может, это и была молния разгневанных богов? Удар ее оказался точен. Один из противников Савельева упал и с диким криком покатился по песку. Страшно завизжала Ника.
На спину Павла навалился еще один подосланный Таабом-Горусом и Раненсетом убийца. Самое ужасное, что убивать Нику и Филиппса с принцем они пока не спешили. Просто взяли в кольцо, не позволяя убежать, позвать на помощь. Слабых и безоружных оставили на потом. Нападавшим было куда важнее справиться с Савельевым. Но он не переставал обороняться.
Рассвирепев, как раненый зверь, сыпля проклятиями, Павел махал ножом, но удары его рассекали только воздух. Наемники Раненсета умели нападать и уходить из-под удара.
Движения Павла становились все медленнее и слабее и, наконец, нож выпал у него из рук, и сам Савельев рухнул на колени.
– С ним покончено! – крикнул кто-то. – Сам сдохнет. Теперь – мальчишка!
– Не смейте ко мне подходить! – губы мальчика побелели от ужаса. – Я – сын Солнца!
– Да хоть внук Луны! – хмыкнул кто-то из черных балахонов.
От невыносимой боли Савельев лег на землю и, сжимая кулаки, завыл от бессилия. Кричала Ника, плакал Мин-Ра. Неужели конец?
– Отпустите принца! – словно разрезал пространство земли умерших властный голос верховного жреца, и в спину надвигавшегося на Филиппса с принцем слуги Раненсета вонзилась стрела.
Над Савельевым склонился Домбоно, провел рукой по лицу Павла.
– Мы вылечим тебя, – дрожащими губами прошептал жрец. Павел вцепился в его руку.
– Это… это Раненсет и Тааб, – прохрипел Савельев и потерял сознание.
…Тааб-Горус готов был выть от тоскливой ярости.
– Сплошной мрак, – бормотал он. – Проклятая судьба! И подумать только, гадкий мальчишка уже был в наших руках.
Горус скрипнул зубами, погрозил кулаком незримому врагу. В эту минуту старик кому бы угодно показался ужасен. Бешенство сотрясало его костлявое тело, а на угловатом лице и в запавших глазах кипела злоба.
Внезапно он провел рукой по лицу, словно приходя в себя.
– За дело! – пробормотал он.
Свернув папирус, Тааб снял длинную белую одежду и надел простонародный полосатый клафт. Потом, взвалив себе на плечи набитый мешок, он вышел в сад. В густой чаще находилась искусно замаскированная дверь, о существовании которой, скорее всего, вообще никто – даже Раненсет – не подозревал. Открыв ее, Тааб вышел на улицу, на свое везение так и не встретив ни одной живой души. Было раннее утро, да к тому же все мероиты предпочитали избегать заколдованного дворца Раненсета. После быстрой и утомительной дороги Тааб-Горус, наконец, приблизился к сумрачной цепочке скал. То тут, то там виднелись черные зевы пещер, в которые простой люд предпочитал зря нос не совать.
Место было дикое, наводившее отчаяние и внушавшее суеверный ужас. И только Тааб знал, что именно здесь живет древний колдун, о котором когда-то мероиты рассказывали страшные сказки, а теперь напрочь забыли. Тааб даже не знал имени колдуна. Он просто звал его «человеком Лунных гор». Колдун никогда не покидал своего убежища, никогда не показывался мероитам, затаив на них давнюю, неизвестную обиду.
Подойдя к громадам скал, Тааб пригнулся и испустил крик, один в один напоминавший крик огромных ночных птиц. И кто-то точно так же ответил ему. Старик выпрямился и бегом бросился в пещеру.
– Тебя привело сюда несчастье, почтенный? – улыбнулся ему колдун. Только белки глаз блеснули в темноте.
– Да! – еле выдохнул запыхавшийся Горус. – Пойдем быстрее! Я просто умираю от усталости.
Они ползли по длинному темному коридору в скале. Сделав множество поворотов в кромешном мраке, «человек Лунных гор» толкнул одну из каменных плит. Та повернулась вокруг своей оси, и они вошли в пещеру, освещенную масляной лампой.
Старик со вздохом рухнул на львиную шкуру.
– Я вышел из игры, человек Лунных гор! – простонал он.
– Вышел? – губы хозяина пещеры скривились. – Ты уверен в том, что игра закончена?
Тааб приподнялся на шкуре, вглядываясь в глаза колдуна.
– Ты хочешь сказать, еще не все кончено?..
В сопровождении Холодова и Домбоно воины проникли в таинственное жилище Раненсета. Взяв под арест брата царицы-богини, верховный жрец потребовал провести его к пирамиде.
При свете факелов солдаты обыскивали все уголки страшной пирамиды, а под конец подошли к жертвенной печи. Оттуда пахнуло отвратительным смрадом.
– Вытаскивайте, чего уж там! – прошептал Домбоно.
Сначала показались обгорелые останки и обуглившиеся кости, а затем вытащили почти не сгоревшее тело. На боку трупа виднелась рана. Меньше всего было обезображено лицо.
Окаменев от ужаса, мероиты смотрели на эти человеческие останки со скрюченными руками и с искаженным нечеловеческими страданиями лицом. Внезапно Алексей Холодов глухо вскрикнул и отпрянул назад.
– Что с тобой, чужак? – спросил Домбоно.
– Это суданский генерал Симо Кхали, – потрясение прошептал Холодов. – Но как он попал в Мерое? Ведь он сам мне говорил, что ничего примечательного в Лунных горах нет, что все сказки, сказки и еще раз сказки. И вот он во дворце Раненсета.
– Я давно уже подозревал нечто подобное, – мрачно проворчал Домбоно. – Что ж, теперь мы все в опасности: суданцы начнут усиленно искать своего генерала.
Онемев от ужаса, Домбоно и солдаты вышли из пирамиды. Еще большее потрясение ждало их в постройках, где жили слуги. Мероиты всех возрастов лежали на полу: их либо отравили, либо уничтожили каким-то изощренным способом. Они ушли, ничего не сказав, и уже не могли ни в чем обвинять принца. А обвинять, судя по всему, было в чем.
…Принц Мин-Ра поправлялся. Играл с Вероникой. Его рана затягивалась быстро, а когда швы снимали, он даже не почувствовал. Через неделю его уже вывезли на кровати погреться на солнышке. «Пусть пообщается со своим истинным Отцом», – сказал тогда Домбоно в присутствии Холодова, и Алексей понял, что должен, просто обязан забыть исповедь царицы.
И вот здесь, в одном из самых красивых садиков Мерое, где росли огромные цветы, напившиеся дождевой влаги, мальчик рассказал Холодову, как он будет править своим маленьким сказочным государством. Он пригласит в страну чужеземных ученых, все здесь будет совсем по-другому, не так, как сейчас. Мерое должна вернуться в мир.
– Я бы не стал так делать, Мин-Ра, – задумчиво произнес Холодов. – Твой народ, твоя страна будут тогда уничтожены нашим миром, а город превратится в туристический аттракцион по типу чертового Диснейленда. Ты, по счастью, не знаешь, что такое Диснейленд, да и не нужно тебе знать этого. Пойми одно: нет ничего более ужасного и отвратительного, чем люди!
– И это говоришь ты, ты, ежедневно спасающий людей от смерти? – в ясных голубых глазенках мальчика плескалось недоумение. – Тогда почему ты стал врачом?
– Слишком каверзный вопрос, мой мальчик. Почему? Да потому, что это здорово – помогать больным и беспомощным. Но когда беспомощные вновь становятся достаточно сильными, они продолжают пакостить, уничтожать, разрушать. Лишь очень немногие понимают, что болезнь – это испытание души. О благодарности же помнят вообще только единицы. Я все это пережил. Мой мальчик… – Холодов сделался серьезен. – Оставь Мерое такой, какая уж она есть. Измени только один обычай: жертвоприношение. Поверь, нет таких богов, которым нравятся человеческие жертвы. С богами таким образом не торгуются и не общаются! Прекрати же эти бессмысленные подачки богам… и тогда ты будешь править счастливейшим народом на земле.
Принц Мин-Ра молчал. Ему еще предстояло понять и прочувствовать, что сказал Холодов.
…Когда я проснулся незадолго до восхода солнца, мне показалось, что мою кровь заменили формалином. Я безумно замерз сегодня, каждая косточка болела.
Я осторожно вышел из храма и двинулся за город. Меня тянуло в поля-террасы, тянуло неудержимо. Мне казалось, что сегодня непременно случится нечто небывалое, из ряда вон выходящее. Я был весь как наэлектризован с головы до пят. Внезапный шум заставил меня замереть на месте. Кто-то бил камнем о камень, упрямо и монотонно. Я слышал только суховатое крак-крак-крак, потом на короткий промежуток времени вновь воцарялась тишина, а затем снова крак-крак-крак. Что делать? Вдруг там враг, чужеземец, проникший в Мерое с недобрыми намерениями?
Я осторожно раздвинул ветки какого-то страшно колючего кустарника. И тут же мир взорвался шумом. В небо поднялась возмущенная стая полусонных птиц. В лицо мне брызнула земля, ветки, листья, перья. Сердце обмерло от ужаса.
Осторожно обогнул скалу, чтобы посмотреть, кто же там долбает камнем о камень – и увидел у небольшого горного ручья молоденькую девушку! Стоя на коленях, она старательно выстукивала что-то в камне. Я замер. Но она все равно заметила, почувствовала меня. Наши взгляды встретились. И она потянулась за камнем. Сквозь завесу густой гривы черных волос на меня зло поглядывали две черные жемчужины, дикие, прекрасные, безумно знакомые. Девушка оскалила зубы и испустила угрожающий свист. И бросилась ко мне.
Я перехватил ее руку, она отчаянно сопротивлялась. А потом отступила и начала тихо плакать. Я устало присел на камень.
– Как тебя зовут? – негромко поинтересовался Савельев. И протянул руку, чтобы откинуть с лица мероитки волосы. – Как тебя зовут?
Через секунду он понял, что спрашивать не стоило. На него глядела девушка, как две капли воды похожая на Саньку…
Известие о том, что принц Раненсет арестован по приказу царицы-богини, с быстротой молнии облетело всю древнюю Мерое. Полная ненависти толпа, давно уже имевшая зуб на ужасного человека, устремилась к таинственному дворцу.
Ожидание показалось мероитам вечностью, и вот, наконец, ворота распахнулись и из них вышел отряд «чешуйчатых» солдат. Толпа чуть подалась в стороны. Показался скованный по рукам и ногам Раненсет. Рядом с братом царицы шел Домбоно. При виде того, кого все так долго боялись, со всех сторон раздались крики ярости и негодования. Раненсет вскинул голову и затуманенным взором окинул людей Мерое. Толпа была похожа на штормовое море. Затем принц гордо выпрямился и с презрительным видом продолжил свой путь.
– Убийца! Убийца! – рычали люди, и в арестованного тут же полетели камни, грязь и даже ножи.
Раненсет был в ужасе. Шатаясь, как пьяный, снова низко опустив голову, он едва нашел в себе силы переступить порог великого храма Мерое.
Домбоно ввел арестованного в нижний зал. С золоченого трона поднялась Сикиника, как всегда укрытая, словно маской, золотистым сиянием:
– Твои неслыханные преступления, о Раненсет, заслуживают только одного – наказания, – торжественно произнесла она. – Ты отверг добро, завет царей и убивал невинных. Ты дважды покушался на сына Солнца, на твоей совести смерть моего царственного супруга. Вы с Таабом убили чужеземного генерала, и еще неизвестно, чем его смерть обернется для нас. Все эти злодейства заслуживают смерти, к которой Мерое и присуждает тебя. Когда ты умрешь, погибнут и тело твое, и душа, так как бальзамирование не сохранит твоих останков. Твое блуждающее Ка, не находя земного убежища, будет пожрано демонами Аменти.
Бледный, с широко открытыми глазами, выслушал Раненсет ужасный приговор. А потом с хриплым рычанием он зашатался и безжизненно упал на каменные плиты храма.
– Унесите его! – презрительно сморщилась богиня-царица.
Проследив взглядом за солдатами, уносившими Раненсета, верховный жрец осторожно дотронулся до руки Сикиники.
– Неужели ты действительно предашь казни собственного брата? – спросил он.
Сикиника резко обернулась к жрецу. По щекам, покрытым золотой пудрой, стекали прозрачные слезы.
– Да, предам! Раненсет заслужил смерть и получит ее, народ Мерое имеет право на такое удовлетворение. Он осмелился лишать меня всего самого дорогого. Чужеземцы жизнью своей защищали моего сына. А я по желанию братца принесла одного из них в жертву. Ты подумал о том, что даже у оживших богинь может быть чувство стыда и благодарности? Завтра ночью Раненсет будет казнен. Только я не хочу, чтобы смертная казнь была совершена публично. А что касается дворца, я хочу, чтобы его сровняли с землей, а на его месте был выстроен новый храм. Пусть присутствие бога дождя и его служителей очистит это место, запятнанное кровью!
Домбоно кивнул.
– Ты все правильно решила, о богиня…
В пещере сидел в нескольких шагах от треножника старый человек. Время от времени он бросал на горячие угли щепотки белого порошка. Тогда вспыхивало большое пламя, освещая своим бледным светом лицо Тааба. Он ждал «человека Лунных гор», ушедшего в Мерое за вестями о Раненсете. За несколько дней, проведенных в горах, Тааб-Горус страшно осунулся. На лице старика, казалось, навек застыло выражение гнева и тоски. Всякий раз, когда пламя с треском вспыхивало, Тааб наклонялся и изучал видоизменение огня, страшно извивавшегося на черном фоне угольев. Не выдержав, он пробормотал:
– Смерть! Все время смерть…
Уныло отошел старик от треножника и, опустив голову, присел на львиную шкуру.
Около часа прошло в томительном ожидании, как вдруг послышался отдаленный шум. В пещеру вполз «человек Лунных гор», закутанный в темный плащ.
– Ну что? – встрепенулся Тааб-Горус. – Какие новости?
– Плохие, очень плохие, но вполне закономерные. Раненсет будет казнен. Было бы безумием пытаться спасти его.
Угловатое лицо старика исказила боль.
– Но отомстить-то я могу! Чужеземцы нарушили все наши планы, но чужеземцы же и помогут нам. Пусть не сейчас, но обязательно помогут, – выкрикнул Тааб. – Человек гор, ты сможешь подсунуть маленькому, ничтожному чужаку, от которого отворачиваются даже товарищи, так он неприятен им, вот эту шкатулку. В ней наша месть. Золото, которое заговорено и которое обязательно приведет его в Мерое со страшной смертью.
– А подумал ли ты об опасности? – вздохнул хозяин пещеры. – Только чудом ты спасался до сегодняшнего дня от преследований твоих врагов.
– Месть сладка, колдун, – улыбнулся Тааб-Горус.
…На столе в каморке Шелученко стояла странная шкатулка. Алик уже полчаса кругами ходил вокруг нее. Наконец, московский бактериолог осмелился подойти к ней и открыть. Чтобы тут же с восторженным воплем захлопнуть и начать торопливо прятать в скудных пожитках…
…Раненсет метался по тесной камере в подземелье храма. «Она не посмеет, она не посмеет убить меня, своего брата», – билось в голове принца.
Где-то в глубине дворца прозвучал гонг, и бронзовые двери его темницы распахнулись. В самом роскошном своем одеянии, с короной на голове и бичом правосудия в руке на верхней ступени подземной камеры появилась царица-богиня. Два огромных слуги сопровождали ее. Скрестив руки на груди, они встали по обе стороны дверей.
Раненсет рухнул на колени.
– Позволишь ли… Сестра…
Сикиника не сказала ни слова, а только подала знак рукой кому-то незримому.
– Прости же меня… Сестра…
И тут произошло нечто неслыханное: стены на противоположной стороне камеры разверзлись и в подземелье хлынул поток воды, сметающий все на своем пути. То был разгневанный бог дождя…
Неподвижная, в тяжелых одеяниях, Сикиника стояла на вершине каменной лестницы, пытаясь услышать сквозь рев бурлящей, весело пенящейся воды вопли захлебывающегося Раненсета. Вода быстро дошла до дверного порога. Сикиника вновь взмахнула рукой, вновь прозвучал удар гонга и так же бесшумно закрылся проем в стене, остановив доступ воды.
Совсем рядом с царицей-богиней внезапно всплыло мертвое тело. Раненсет… На его лице навсегда отпечаталось бесконечное изумление. Сикиника рассмеялась, затем отступила назад, и двери водяной усыпальницы закрылись за ней.
В тот день Холодов попросил Домбоно сообщить богине, что принц Мин-Ра попробует выйти на свою первую прогулку. День был просто чудесный, солнечный, что ж зря время терять. Как и во время операции, во всей Мерое загрохотали гонги. Народ принарядился ради такого случая и высыпал на улицы, в сады, на поля, на крыши домов. Все смотрели на храм, на эту святая святых, на пирамиду. Там к небесам вздымался белый дымок. Отныне все знали, что сын Солнца спасен.
Холодов и Вероника подошли к Мин-Ра. Принц сидел на кровати и болтал ногами. После нескольких недель радости и надежды вновь настали минуты нового, еще не изведанного страха. Глазенки мальчика кричали о помощи. А красивый ротик нервно подрагивал.
– Я смогу бегать?
– Думай о том, что я тебе говорил. Тебе будет казаться, что ты стоишь на подпорках из песка. А еще помни о том, что там за дверью нас дожидается Домбоно. И если ты сам откроешь дверь и промаршируешь мимо верховного жреца, ты одержишь не просто победу. Ты навсегда покоришь его!
И Холодов кивнул Веронике. Она помогла мальчику подняться с кровати, поддерживая его за плечи. Мин-Ра просто обвисал у нее в руках… он боялся сделать первый шаг, пойти…
«Иэх, сейчас бы рентген сюда, – привычно подумал Холодов. – Как бы просто все было тогда! Тогда мы сразу бы увидели, что там с его костяшками. А так нам остается только верить… только надеяться…»
– А ну, встань как следует! – прикрикнул он на принца. – Что это такое? Не сметь бояться, дружище! Ты же смелый парень! Ты же хочешь стать великим царем! И празднуешь труса перед собственной ногой…
– Но я… я где-то минут двадцать-двадцать пять назад отправил его вместе с Филиппсом к вам…
Холодов бросил на землю деревянное ведерко и бросился к больнице.
В палате было ужасающе пусто: ни Вероники, ни принца, ни Филиппса.
– Где же они? – казалось, до Алексея никак не доходило, что произошло.
– Их похитили, Леха… – устало прошептал Савельев. – И, кажется, я даже догадываюсь, кто.
– Надо сообщить Домбоно! Срочно! – вскинулся Холодов и метнулся в коридор.
Павел резко дернул его к себе.
– Домбоно ни слова, Леха! Это… это уже моя «война», Леш…
– Я с тобой, – с готовностью одернул запачканную сажей одежду Холодов.
– Нет! Ты останешься здесь, закроешься в комнате изнутри и, если кто заявится, будешь говорить, что сын Солнца спит и его нельзя беспокоить. Ни в коем случае нельзя.
Холодов до боли сжал руку Савельева:
– Найди их, Пашка… Пожалуйста, найди… Савельев подмигнул приятелю и с наигранной веселостью произнес:
– Поиграем в МЧС, дружище Раненсет…
Он подождал, пока Алексей не заперся в палате, а потом бросился в пирамиду. «Ход, подземный ход, – пульсировало в голове Павла. – Он должен вывести к дворцу чертового Раненсета…»
И ход нашелся. Павел торопливо вступил в предназначавшиеся для религиозных мистерий подземные отделения храма. В этих местах жрецы подвергались трудным испытаниям, прежде чем удостаивались высшего посвящения. По крайней мере так ему говорил Домбоно. Эти ходы Павел видел первый раз в жизни, они слабо освещались редкими лампами и факелами, но все, что он мог здесь заметить даже мимоходом, наполняло душу Савельева благоговейным трепетом. Этот удивительный подземный мир поражал бесконечным разнообразием. Каждый уголок, каждая колонна изумляли его своими причудливыми формами. За каморой в виде трехсторонней пирамиды, наклонные стороны которой сходились к потолку острым углом, следовала камора, напоминавшая многогранную призму.
Внезапно Савельев сдавленно охнул – справа от него зияла темная пропасть. В другом месте ему пришлось проходить под нависшей скалой, затем он уткнулся в целый ряд позолоченных крокодильих голов. У Савельева стеснило дыхание от запаха дыма и смолы – где-то на поверхности должны быть печи или жаровни.
Все эти подземные чудеса волновали и туманили воображение Савельева. Какие же мистерии, какие поразительные тайны могли скрываться там, за поворотом? Павлу внезапно показалось, что переход от земного существования к вечности уже начался, и он, вполне живой, вступил на путь к аду, – до того уж все окружающее не было похоже на действительность.
Дорога стала понемногу подниматься. Павел пробрался во дворец Раненсета. Прокравшись в самый темный угол сада, Савельев забился под куст. И вовремя. Слуги Раненсета уже зажигали факелы. Недалеко от изгороди, слева от домашней пирамиды принца, стоял огромный сосуд. Внутри пирамиды слышались какие-то непонятные металлические звуки и треск, похожий на треск громадного костра. Пригибаясь, по кустам Савельев добрался почти до самого входа в пирамиду. И чуть не выдал себя с головой криком ужаса. Ужаса смертного. В пирамиде стоял самый настоящий жертвенник. И жертвы приносились самые настоящие.
Как раз в это самое мгновение Раненсет схватил и бросил на жертвенник молоденькую женщину. Затем Тааб-Горус вытащил из-за пояса кинжал и вонзил его в грудь жертвы. Издали за страшным действом наблюдал чернокожий человек в форме генерала суданской армии.
«Вот это да! – присвистнул Павел. – Значит, в большом мире есть те, кто прекрасно знает о существовании сказочного царства? Во что же я вляпался? – пронеслось в голове у Савельева. – И где ребята с принцем? Неужто они их уже?..»
Додумать Павел просто не смог – уж больно жутко. Из-под сикиморы раздался сдавленный стон. Ника, господи, Ника!
Савельев осторожно подполз к дереву и вздохнул с облегчением: Филиппс и Мин-Ра были здесь.
– Тихо! – предупреждающе шепнул Павел. – Очень тихо! Все целы?
– Филиппса ранили, – тоже шепотом отозвалась Ника, растирая развязанные Савельевым руки. – Надо бежать, иначе – смерть…
– Кто бы сомневался…
Вот только как бежать-то? Все входы-выходы охраняются, подземным ходом далеко не уйдешь – догонят и уничтожат. Близость смертельной опасности удвоила сообразительность Павла.
– Придется через стену! – подхватив на руки сына Солнца, Павел, пригибаясь, бросился в кусты, за ним к выходу пробирались Ника и прихрамывающий Филиппс.
На их счастье два слуги, зная, что предназначенные в жертву уже никуда не денутся, оставили свой пост и двинулись к пирамиде, чтобы лучше видеть жертвоприношение. Этим моментом и решил воспользоваться Павел. Одним прыжком пленники с Мин-Ра на руках перескочили дорожку между кустами и бросились бежать в тень сада. Они бежали сами не зная куда, бежали, как звери, преследуемые охотничьими собаками…
Ворота сторожили два раба. Они присели на песок и играли в кости. Савельев вытянул из-за пояса позаимствованный в операционной Домбоно нож и бросился на стражей. Те даже не успели опомниться. Не теряя ни минуты, Савельев отодвинул засов и, взяв у Ники мальчика, выскочил на свободу. За ним, задыхаясь, бежали Ника и Филиппс. Эх, знать бы еще, куда бежать в сказочном страшном городе…
…– Они сбежали, мой господин! – в пирамиду вбежал слуга и упал на землю у ног Раненсета.
– Догнать щенка и проклятых чужаков! – взвизгнул Тааб. – Догнать и уничтожить, они не должны были уйти далеко! Наверняка бегут через земли мертвых!
– Остановитесь, Тааб! – выступил из тени Симо Кхали. – Не надо, жертвоприношение отменяется!
Тааб скривил черные, словно измазанные в запекшейся крови губы.
– Нет, мой дорогой генерал! Ничего здесь не отменяется. Это наша игра…
Симо Кхали повысил голос:
– Вы зашли слишком далеко, и я…
– Все верно, мы зашли слишком далеко, – улыбнулся Тааб, и нож серебряной молнией блеснул в его руках. – А поэтому ничего не теряем!
…На крыше дворца стоял Домбоно и наблюдал за звездами. Но в эту ночь наблюдения шли как-то очень уж неудачно. Черные облака, подгоняемые ветром, все время закрывали от верховного жреца именно ту часть неба, за которой он как раз и наблюдал.
Наконец Домбоно с досадой отбросил инструменты и дощечку, натертую воском.
– Небо сегодня неблагоприятно для работы, – раздраженно проворчал верховный жрец.
Храмовый служка передернул плечами.
– После великих меройских игр всегда наступает ночь ужасов. Уже при восходе Сириуса по пустыне промчалось страшное чудовище с головой бога Солнца. Что-то страшное предвещает людям эта ночь… Души умерших парят над землей.
Домбоно вздрогнул: по землям умерших действительно скользили призрачные фигуры.
– Это людские Ка, – содрогнулся служка. – Великий жрец, я… я просто умираю от страха! Опять этот жалобный крик!
Покой земель умерших действительно был нарушен, но души мертвецов были тут совсем ни при чем.
Покой святыни нарушили люди. За Никой, Савельевым и Филиппсом с Мин-Ра гнались рабы Раненсета.
– Это не Ка, Ханеб, – охнул Домбоно. – Это… живые люди! И среди них сын Солнца! Срочно собирайте в землю мертвых отряд «бессмертных»!..
…Белая известь надгробий и желтый песок ярко блестели под ласковыми прикосновениями луны. Они бежали, сами не зная, где искать спасения. Да и даровано ли оно им судьбой, это самое спасение? На пути Савельева выросла, точно из-под земли, фигура в черном одеянии. «Благо руки свободны», – успел подумать Павел, недавно передавший Мин-Ра Брету Филиппсу, а затем почувствовал страшный удар в плечо.
Убийца промахнулся, удар не задел сердце, но левая рука все равно болезненно отяжелела.
– Ах ты, урод! – выкрикнул Павел по-русски и, изогнувшись, взмахнул «молнией богов» из операционной Домбоно. И в самом деле словно молния рассекла черноту ночи. А может, это и была молния разгневанных богов? Удар ее оказался точен. Один из противников Савельева упал и с диким криком покатился по песку. Страшно завизжала Ника.
На спину Павла навалился еще один подосланный Таабом-Горусом и Раненсетом убийца. Самое ужасное, что убивать Нику и Филиппса с принцем они пока не спешили. Просто взяли в кольцо, не позволяя убежать, позвать на помощь. Слабых и безоружных оставили на потом. Нападавшим было куда важнее справиться с Савельевым. Но он не переставал обороняться.
Рассвирепев, как раненый зверь, сыпля проклятиями, Павел махал ножом, но удары его рассекали только воздух. Наемники Раненсета умели нападать и уходить из-под удара.
Движения Павла становились все медленнее и слабее и, наконец, нож выпал у него из рук, и сам Савельев рухнул на колени.
– С ним покончено! – крикнул кто-то. – Сам сдохнет. Теперь – мальчишка!
– Не смейте ко мне подходить! – губы мальчика побелели от ужаса. – Я – сын Солнца!
– Да хоть внук Луны! – хмыкнул кто-то из черных балахонов.
От невыносимой боли Савельев лег на землю и, сжимая кулаки, завыл от бессилия. Кричала Ника, плакал Мин-Ра. Неужели конец?
– Отпустите принца! – словно разрезал пространство земли умерших властный голос верховного жреца, и в спину надвигавшегося на Филиппса с принцем слуги Раненсета вонзилась стрела.
Над Савельевым склонился Домбоно, провел рукой по лицу Павла.
– Мы вылечим тебя, – дрожащими губами прошептал жрец. Павел вцепился в его руку.
– Это… это Раненсет и Тааб, – прохрипел Савельев и потерял сознание.
…Тааб-Горус готов был выть от тоскливой ярости.
– Сплошной мрак, – бормотал он. – Проклятая судьба! И подумать только, гадкий мальчишка уже был в наших руках.
Горус скрипнул зубами, погрозил кулаком незримому врагу. В эту минуту старик кому бы угодно показался ужасен. Бешенство сотрясало его костлявое тело, а на угловатом лице и в запавших глазах кипела злоба.
Внезапно он провел рукой по лицу, словно приходя в себя.
– За дело! – пробормотал он.
Свернув папирус, Тааб снял длинную белую одежду и надел простонародный полосатый клафт. Потом, взвалив себе на плечи набитый мешок, он вышел в сад. В густой чаще находилась искусно замаскированная дверь, о существовании которой, скорее всего, вообще никто – даже Раненсет – не подозревал. Открыв ее, Тааб вышел на улицу, на свое везение так и не встретив ни одной живой души. Было раннее утро, да к тому же все мероиты предпочитали избегать заколдованного дворца Раненсета. После быстрой и утомительной дороги Тааб-Горус, наконец, приблизился к сумрачной цепочке скал. То тут, то там виднелись черные зевы пещер, в которые простой люд предпочитал зря нос не совать.
Место было дикое, наводившее отчаяние и внушавшее суеверный ужас. И только Тааб знал, что именно здесь живет древний колдун, о котором когда-то мероиты рассказывали страшные сказки, а теперь напрочь забыли. Тааб даже не знал имени колдуна. Он просто звал его «человеком Лунных гор». Колдун никогда не покидал своего убежища, никогда не показывался мероитам, затаив на них давнюю, неизвестную обиду.
Подойдя к громадам скал, Тааб пригнулся и испустил крик, один в один напоминавший крик огромных ночных птиц. И кто-то точно так же ответил ему. Старик выпрямился и бегом бросился в пещеру.
– Тебя привело сюда несчастье, почтенный? – улыбнулся ему колдун. Только белки глаз блеснули в темноте.
– Да! – еле выдохнул запыхавшийся Горус. – Пойдем быстрее! Я просто умираю от усталости.
Они ползли по длинному темному коридору в скале. Сделав множество поворотов в кромешном мраке, «человек Лунных гор» толкнул одну из каменных плит. Та повернулась вокруг своей оси, и они вошли в пещеру, освещенную масляной лампой.
Старик со вздохом рухнул на львиную шкуру.
– Я вышел из игры, человек Лунных гор! – простонал он.
– Вышел? – губы хозяина пещеры скривились. – Ты уверен в том, что игра закончена?
Тааб приподнялся на шкуре, вглядываясь в глаза колдуна.
– Ты хочешь сказать, еще не все кончено?..
В сопровождении Холодова и Домбоно воины проникли в таинственное жилище Раненсета. Взяв под арест брата царицы-богини, верховный жрец потребовал провести его к пирамиде.
При свете факелов солдаты обыскивали все уголки страшной пирамиды, а под конец подошли к жертвенной печи. Оттуда пахнуло отвратительным смрадом.
– Вытаскивайте, чего уж там! – прошептал Домбоно.
Сначала показались обгорелые останки и обуглившиеся кости, а затем вытащили почти не сгоревшее тело. На боку трупа виднелась рана. Меньше всего было обезображено лицо.
Окаменев от ужаса, мероиты смотрели на эти человеческие останки со скрюченными руками и с искаженным нечеловеческими страданиями лицом. Внезапно Алексей Холодов глухо вскрикнул и отпрянул назад.
– Что с тобой, чужак? – спросил Домбоно.
– Это суданский генерал Симо Кхали, – потрясение прошептал Холодов. – Но как он попал в Мерое? Ведь он сам мне говорил, что ничего примечательного в Лунных горах нет, что все сказки, сказки и еще раз сказки. И вот он во дворце Раненсета.
– Я давно уже подозревал нечто подобное, – мрачно проворчал Домбоно. – Что ж, теперь мы все в опасности: суданцы начнут усиленно искать своего генерала.
Онемев от ужаса, Домбоно и солдаты вышли из пирамиды. Еще большее потрясение ждало их в постройках, где жили слуги. Мероиты всех возрастов лежали на полу: их либо отравили, либо уничтожили каким-то изощренным способом. Они ушли, ничего не сказав, и уже не могли ни в чем обвинять принца. А обвинять, судя по всему, было в чем.
…Принц Мин-Ра поправлялся. Играл с Вероникой. Его рана затягивалась быстро, а когда швы снимали, он даже не почувствовал. Через неделю его уже вывезли на кровати погреться на солнышке. «Пусть пообщается со своим истинным Отцом», – сказал тогда Домбоно в присутствии Холодова, и Алексей понял, что должен, просто обязан забыть исповедь царицы.
И вот здесь, в одном из самых красивых садиков Мерое, где росли огромные цветы, напившиеся дождевой влаги, мальчик рассказал Холодову, как он будет править своим маленьким сказочным государством. Он пригласит в страну чужеземных ученых, все здесь будет совсем по-другому, не так, как сейчас. Мерое должна вернуться в мир.
– Я бы не стал так делать, Мин-Ра, – задумчиво произнес Холодов. – Твой народ, твоя страна будут тогда уничтожены нашим миром, а город превратится в туристический аттракцион по типу чертового Диснейленда. Ты, по счастью, не знаешь, что такое Диснейленд, да и не нужно тебе знать этого. Пойми одно: нет ничего более ужасного и отвратительного, чем люди!
– И это говоришь ты, ты, ежедневно спасающий людей от смерти? – в ясных голубых глазенках мальчика плескалось недоумение. – Тогда почему ты стал врачом?
– Слишком каверзный вопрос, мой мальчик. Почему? Да потому, что это здорово – помогать больным и беспомощным. Но когда беспомощные вновь становятся достаточно сильными, они продолжают пакостить, уничтожать, разрушать. Лишь очень немногие понимают, что болезнь – это испытание души. О благодарности же помнят вообще только единицы. Я все это пережил. Мой мальчик… – Холодов сделался серьезен. – Оставь Мерое такой, какая уж она есть. Измени только один обычай: жертвоприношение. Поверь, нет таких богов, которым нравятся человеческие жертвы. С богами таким образом не торгуются и не общаются! Прекрати же эти бессмысленные подачки богам… и тогда ты будешь править счастливейшим народом на земле.
Принц Мин-Ра молчал. Ему еще предстояло понять и прочувствовать, что сказал Холодов.
…Когда я проснулся незадолго до восхода солнца, мне показалось, что мою кровь заменили формалином. Я безумно замерз сегодня, каждая косточка болела.
Я осторожно вышел из храма и двинулся за город. Меня тянуло в поля-террасы, тянуло неудержимо. Мне казалось, что сегодня непременно случится нечто небывалое, из ряда вон выходящее. Я был весь как наэлектризован с головы до пят. Внезапный шум заставил меня замереть на месте. Кто-то бил камнем о камень, упрямо и монотонно. Я слышал только суховатое крак-крак-крак, потом на короткий промежуток времени вновь воцарялась тишина, а затем снова крак-крак-крак. Что делать? Вдруг там враг, чужеземец, проникший в Мерое с недобрыми намерениями?
Я осторожно раздвинул ветки какого-то страшно колючего кустарника. И тут же мир взорвался шумом. В небо поднялась возмущенная стая полусонных птиц. В лицо мне брызнула земля, ветки, листья, перья. Сердце обмерло от ужаса.
Осторожно обогнул скалу, чтобы посмотреть, кто же там долбает камнем о камень – и увидел у небольшого горного ручья молоденькую девушку! Стоя на коленях, она старательно выстукивала что-то в камне. Я замер. Но она все равно заметила, почувствовала меня. Наши взгляды встретились. И она потянулась за камнем. Сквозь завесу густой гривы черных волос на меня зло поглядывали две черные жемчужины, дикие, прекрасные, безумно знакомые. Девушка оскалила зубы и испустила угрожающий свист. И бросилась ко мне.
Я перехватил ее руку, она отчаянно сопротивлялась. А потом отступила и начала тихо плакать. Я устало присел на камень.
– Как тебя зовут? – негромко поинтересовался Савельев. И протянул руку, чтобы откинуть с лица мероитки волосы. – Как тебя зовут?
Через секунду он понял, что спрашивать не стоило. На него глядела девушка, как две капли воды похожая на Саньку…
Известие о том, что принц Раненсет арестован по приказу царицы-богини, с быстротой молнии облетело всю древнюю Мерое. Полная ненависти толпа, давно уже имевшая зуб на ужасного человека, устремилась к таинственному дворцу.
Ожидание показалось мероитам вечностью, и вот, наконец, ворота распахнулись и из них вышел отряд «чешуйчатых» солдат. Толпа чуть подалась в стороны. Показался скованный по рукам и ногам Раненсет. Рядом с братом царицы шел Домбоно. При виде того, кого все так долго боялись, со всех сторон раздались крики ярости и негодования. Раненсет вскинул голову и затуманенным взором окинул людей Мерое. Толпа была похожа на штормовое море. Затем принц гордо выпрямился и с презрительным видом продолжил свой путь.
– Убийца! Убийца! – рычали люди, и в арестованного тут же полетели камни, грязь и даже ножи.
Раненсет был в ужасе. Шатаясь, как пьяный, снова низко опустив голову, он едва нашел в себе силы переступить порог великого храма Мерое.
Домбоно ввел арестованного в нижний зал. С золоченого трона поднялась Сикиника, как всегда укрытая, словно маской, золотистым сиянием:
– Твои неслыханные преступления, о Раненсет, заслуживают только одного – наказания, – торжественно произнесла она. – Ты отверг добро, завет царей и убивал невинных. Ты дважды покушался на сына Солнца, на твоей совести смерть моего царственного супруга. Вы с Таабом убили чужеземного генерала, и еще неизвестно, чем его смерть обернется для нас. Все эти злодейства заслуживают смерти, к которой Мерое и присуждает тебя. Когда ты умрешь, погибнут и тело твое, и душа, так как бальзамирование не сохранит твоих останков. Твое блуждающее Ка, не находя земного убежища, будет пожрано демонами Аменти.
Бледный, с широко открытыми глазами, выслушал Раненсет ужасный приговор. А потом с хриплым рычанием он зашатался и безжизненно упал на каменные плиты храма.
– Унесите его! – презрительно сморщилась богиня-царица.
Проследив взглядом за солдатами, уносившими Раненсета, верховный жрец осторожно дотронулся до руки Сикиники.
– Неужели ты действительно предашь казни собственного брата? – спросил он.
Сикиника резко обернулась к жрецу. По щекам, покрытым золотой пудрой, стекали прозрачные слезы.
– Да, предам! Раненсет заслужил смерть и получит ее, народ Мерое имеет право на такое удовлетворение. Он осмелился лишать меня всего самого дорогого. Чужеземцы жизнью своей защищали моего сына. А я по желанию братца принесла одного из них в жертву. Ты подумал о том, что даже у оживших богинь может быть чувство стыда и благодарности? Завтра ночью Раненсет будет казнен. Только я не хочу, чтобы смертная казнь была совершена публично. А что касается дворца, я хочу, чтобы его сровняли с землей, а на его месте был выстроен новый храм. Пусть присутствие бога дождя и его служителей очистит это место, запятнанное кровью!
Домбоно кивнул.
– Ты все правильно решила, о богиня…
В пещере сидел в нескольких шагах от треножника старый человек. Время от времени он бросал на горячие угли щепотки белого порошка. Тогда вспыхивало большое пламя, освещая своим бледным светом лицо Тааба. Он ждал «человека Лунных гор», ушедшего в Мерое за вестями о Раненсете. За несколько дней, проведенных в горах, Тааб-Горус страшно осунулся. На лице старика, казалось, навек застыло выражение гнева и тоски. Всякий раз, когда пламя с треском вспыхивало, Тааб наклонялся и изучал видоизменение огня, страшно извивавшегося на черном фоне угольев. Не выдержав, он пробормотал:
– Смерть! Все время смерть…
Уныло отошел старик от треножника и, опустив голову, присел на львиную шкуру.
Около часа прошло в томительном ожидании, как вдруг послышался отдаленный шум. В пещеру вполз «человек Лунных гор», закутанный в темный плащ.
– Ну что? – встрепенулся Тааб-Горус. – Какие новости?
– Плохие, очень плохие, но вполне закономерные. Раненсет будет казнен. Было бы безумием пытаться спасти его.
Угловатое лицо старика исказила боль.
– Но отомстить-то я могу! Чужеземцы нарушили все наши планы, но чужеземцы же и помогут нам. Пусть не сейчас, но обязательно помогут, – выкрикнул Тааб. – Человек гор, ты сможешь подсунуть маленькому, ничтожному чужаку, от которого отворачиваются даже товарищи, так он неприятен им, вот эту шкатулку. В ней наша месть. Золото, которое заговорено и которое обязательно приведет его в Мерое со страшной смертью.
– А подумал ли ты об опасности? – вздохнул хозяин пещеры. – Только чудом ты спасался до сегодняшнего дня от преследований твоих врагов.
– Месть сладка, колдун, – улыбнулся Тааб-Горус.
…На столе в каморке Шелученко стояла странная шкатулка. Алик уже полчаса кругами ходил вокруг нее. Наконец, московский бактериолог осмелился подойти к ней и открыть. Чтобы тут же с восторженным воплем захлопнуть и начать торопливо прятать в скудных пожитках…
…Раненсет метался по тесной камере в подземелье храма. «Она не посмеет, она не посмеет убить меня, своего брата», – билось в голове принца.
Где-то в глубине дворца прозвучал гонг, и бронзовые двери его темницы распахнулись. В самом роскошном своем одеянии, с короной на голове и бичом правосудия в руке на верхней ступени подземной камеры появилась царица-богиня. Два огромных слуги сопровождали ее. Скрестив руки на груди, они встали по обе стороны дверей.
Раненсет рухнул на колени.
– Позволишь ли… Сестра…
Сикиника не сказала ни слова, а только подала знак рукой кому-то незримому.
– Прости же меня… Сестра…
И тут произошло нечто неслыханное: стены на противоположной стороне камеры разверзлись и в подземелье хлынул поток воды, сметающий все на своем пути. То был разгневанный бог дождя…
Неподвижная, в тяжелых одеяниях, Сикиника стояла на вершине каменной лестницы, пытаясь услышать сквозь рев бурлящей, весело пенящейся воды вопли захлебывающегося Раненсета. Вода быстро дошла до дверного порога. Сикиника вновь взмахнула рукой, вновь прозвучал удар гонга и так же бесшумно закрылся проем в стене, остановив доступ воды.
Совсем рядом с царицей-богиней внезапно всплыло мертвое тело. Раненсет… На его лице навсегда отпечаталось бесконечное изумление. Сикиника рассмеялась, затем отступила назад, и двери водяной усыпальницы закрылись за ней.
В тот день Холодов попросил Домбоно сообщить богине, что принц Мин-Ра попробует выйти на свою первую прогулку. День был просто чудесный, солнечный, что ж зря время терять. Как и во время операции, во всей Мерое загрохотали гонги. Народ принарядился ради такого случая и высыпал на улицы, в сады, на поля, на крыши домов. Все смотрели на храм, на эту святая святых, на пирамиду. Там к небесам вздымался белый дымок. Отныне все знали, что сын Солнца спасен.
Холодов и Вероника подошли к Мин-Ра. Принц сидел на кровати и болтал ногами. После нескольких недель радости и надежды вновь настали минуты нового, еще не изведанного страха. Глазенки мальчика кричали о помощи. А красивый ротик нервно подрагивал.
– Я смогу бегать?
– Думай о том, что я тебе говорил. Тебе будет казаться, что ты стоишь на подпорках из песка. А еще помни о том, что там за дверью нас дожидается Домбоно. И если ты сам откроешь дверь и промаршируешь мимо верховного жреца, ты одержишь не просто победу. Ты навсегда покоришь его!
И Холодов кивнул Веронике. Она помогла мальчику подняться с кровати, поддерживая его за плечи. Мин-Ра просто обвисал у нее в руках… он боялся сделать первый шаг, пойти…
«Иэх, сейчас бы рентген сюда, – привычно подумал Холодов. – Как бы просто все было тогда! Тогда мы сразу бы увидели, что там с его костяшками. А так нам остается только верить… только надеяться…»
– А ну, встань как следует! – прикрикнул он на принца. – Что это такое? Не сметь бояться, дружище! Ты же смелый парень! Ты же хочешь стать великим царем! И празднуешь труса перед собственной ногой…