— Хорошо, мисс. Как прикажете доложить?
   — Он меня не знает. Скажите просто, что его хочет видеть одна дама.
   — Слушаю, мисс. Прошу вас, входите.
   Входная дверь закрылась. Мод прошла вслед за служанкой в гостиную. Вскоре явился молодой помощник приходского священника. Его волевое лицо выражало живейшую готовность помочь.
   — Вы ко мне? — осведомился он.
   — Простите, пожалуйста, — сказала Мод, своей ослепительной улыбкой сотрясая его до самых подтяжек. (Ну, что вы, что вы! — слабо промолвил он) — Там какой-то человек меня преследует.
   Помощник в негодовании цокнул языком.
   — Грубый такой, похож на бродягу. Сколько миль идет за мной… Я боюсь.
   — Чудовищно!
   — Кажется, он сейчас у дверей. Не представляю себе, что ему надо. Не могли бы вы… не будете ли вы так любезны выйти и прогнать его?
   Глаза, навеки определившие судьбу Джорджа, блеснули так, что помощник заморгал, распрямил плечи и весь подобрался. Он уже готов был умереть за нее.
   — Подождите здесь, — сказал он, — я пойду и отправлю его куда следует. Безобразие! На дорогах общего пользования нельзя чувствовать себя в безопасности.
   — Спасибо вам большое! — сказала благодарная Мод. — Мне кажется, этот бедняга не в себе. Преследовать меня столько миль подряд! Да еще по канаве.
   — По канаве?
   — Да. Большую часть пути он прошел по глубокой канаве, что-то его там привлекало. Интересно, что?
   Лорд Бэлфер, прислонившийся к стене и пытавшийся решить, правая или левая нога болит сильнее, вдруг увидел помощника, глядевшего на него сквозь пенсне в золоченой оправе неодобрительно и даже враждебно. Он встретил его взгляд. Ни один из них не вынес о другом благоприятного впечатления. Перси подумал, что видывал более симпатичных священников; помощник подумал, что видывал более приятных бродяг.
   — Давайте, давайте, — сказал помощник. — Нечего здесь, почтеннейший.
   Несколько часов назад лорд Бэлфер испытал шок, когда Джордж сказал ему «сэр». Теперь, когда его назвали «почтеннейшим», он и вовсе задохнулся.
   Умение видеть себя со стороны глазами окружающих — редкий дар, отличающий немногих. Лорд Бэлфер не принадлежал к числу этих счастливчиков и не имел ни малейшего представления о том, насколько отталкивал в этот момент его внешний вид. Покрасневшие глаза, щетина, толстый слой грязи — все это вместе являло поистине жуткое зрелище.
   — Как вы смеете преследовать молодую даму? Хотите, чтобы я сдал вас полиции?
   — Я ее брат! — вскричал Перси и хотел было это подтвердить, назвав свое имя, но вовремя остановился. Хватит уже скандалов. Когда полицейский арестовал его на Хеймаркет, он сразу метнул в него молнию своего имени, но блюститель порядка, не выказывая прямо сомнений, проявил изрядную долю скептицизма, ответив, что сам он — король Брикстона.
   — Я ее брат, — упрямо повторил лорд Бэлфер. Помощник смотрел все неприятней. В известном смысле
   все люди — братья, но все же он вправе считать, что облепленный грязью отброс общества иллюстрирует этот факт не самым лучшим образом. Да, перед ним — жертва зеленого змия.
   — Стыдитесь! — сурово сказал он. — Вы достойный всяческого сожаления обломок рода человеческого, а еще пытаетесь говорить, как образованный. Где ваше самоуважение? Неужели вам не придет в голову покопаться в своей душе? Да вы бы содрогнулись от той ужасающей пропасти, в которую катитесь по слабости воли!
   Он возвысил голос. Тема трезвости была близка его сердцу. Сам священник не далее как вчера похвалил его за то добро, которое приносят жителям его проповеди против пьянства а хозяин «Трех голубей» горько сетовал на всяких вредителей, отнимающих хлеб у честного труженика.
   — Бросить вовсе не трудно, стоит только захотеть. Вы говорите себе каждый раз — один глоток не повредит. Но разве вы удовлетворитесь одним глотком? Нет, почтеннейший! Такие, как вы, не останавливаются на полпути. Или все, или ничего. Бросьте же, бросьте теперь, пока в вас еще сохранилось хоть что-то человеческое, не то будет поздно. Уничтожьте в себе эту страсть. Задавите ее! Задушите! Примите решение — здесь, сейчас, — что ни одна капля проклятого зелья больше не коснется ваших уст…
   Он сделал паузу, спохватившись, что вдохновение занесло его слишком далеко от основной темы.
   — Немного настойчивости, — спешно закончил он, — и вы увидите, что какао доставит вам точно такое же удовольствие. А теперь, прошу вас, идите своей дорогой. Вы напугали девушку, и она не может продолжить путь, пока я не уверю ее, что вы ушли.
   Усталость, боль и досада на благонамеренную, но не по адресу направленную речь сообща привели Перси в состояние, граничащее с истерикой. Он топнул ногой и тут же испустил вопль, ибо боль напомнила ему о недопустимости таких движений.
   — Прекратите! — взревел он. — Прекратите ваши идиотские проповеди! Я буду стоять здесь хоть целый день, пока эта девица не выйдет.
   Помощник внимательно обозрел Перси. Тот не был Гераклом, но, с другой стороны, не был им и он сам. Геракл не Геракл, но на безобразного зверюгу Перси походил. Здесь, подумалось помощнику, нужна стратегия, а не грубая сила. Он немного помолчал, как бы взвешивая все за и против, и сказал с видом человека, решившего благородно уступить.
   — Ну-ну-ну! Значит, вы говорите, что вы — брат этой дамы?
   — Да, говорю. Утверждаю.
   — Тогда отчего бы вам не пройти со мною в дом и не поговорить с нею?
   — Хорошо.
   — Следуйте за мной.
   Перси последовал. Они прошли по аккуратной гравиевой Дорожке и поднялись по чистым каменным ступеням. Мод, выглядывавшая из-за занавески, почувствовала себя жертвой чудовищного предательства или чудовищного просчета. Но она плохо знала преподобного Сирила Фергюсона. Ни один полководец, заманивший противника в ловушку, не контролировал ситуацию так полно, как он. Пройдя со своим спутником через дверь, он пересек холл и подвел его к другой двери, предусмотрительно запертой.
   — Подождите здесь, — сказал он.
   Ничего не подозревавший лорд Бэлфер прошел вперед. Цепкая рука легла ему на шею. Позади него захлопнулась дверь и лязгнул замок. Он оказался в западне. Щупая тьму египетскую, он наткнулся на пальто, потом на шляпу и, наконец, на зонтик. Споткнувшись о клюшки и падая, он наткнулся на стену. В темноте ничего не было видно, но осязание сказало ему все, что нужно. Он пополнил собою коллекцию всякой всячины в специально отведенном чулане приходского священника.
   Ощупью пробрался он к двери и пнул ее ногой, но повторять это не стал. Ноги его были не в той форме, чтобы пинаться.
   Бравая душа оставила сопротивление. Помыслив нехорошее слово, он опустился на ящик с принадлежностями для крокета и погрузился в раздумья.
   — Теперь вы в полной безопасности, — звучал за стеной голос помощника не без примеси гордого самодовольства, подобающего победителю в сражении умов. — Я запер его в чулане. Там ему будет хорошо. («Да? — подумал Перси. — Навряд ли».) Вы можете продолжить прогулку в полной безопасности.
   — Спасибо вам большое, — сказала Мод. — Я очень надеюсь, что он не станет буянить, когда вы его выпустите.
   — Я его не выпущу, — сказал священник, который был храбр, но не до безрассудства. — Я поручу это одному почтенному человеку, которому всецело доверяю. Это… собственно говоря, это наш кузнец.
   Так и получилось, что после бдения, показавшегося ему вечностью, Перси услышал звук поворачивающегося в замке ключа и бросился к двери, ища, кого бы сожрать. Но тут перенапряженная нервная система мгновенно утихла. Перед ним стоял человек, чьи мускулы (как и у другого, более прославленного кузнеца) были совершенно явно крепче железных прутьев.
   Человек окинул Перси ледяным взором.
   — Ну, — сказал он, — чего надо?
   Перси проглотил слюну. Один вид этого человека действовал, как успокоительное.
   — Э-э… ничего! — ответил он. — Ничего.
   — Так-то лучше, — мрачно сказал человек. — Мистер Фергюсон дал мне вот это для тебя. Бери!
   Перси взял. Это был шиллинг.
   — И вот это.
   Второй дар был небольшой брошюркой. Она называлась «Время пришло» и содержала какую-то историю. Во всяком случае, прежде чем он начал расплываться, делая устойчивое чтение невозможным, взгляд Перси успел ухватить, что «Иов Роберте был запойный пьяница, но однажды, выходя из пивной…» Он хотел это отшвырнуть, но встретился глазами с великаном и воздержался. Нечасто приходилось лорду Бэлферу встречать человека с таким красноречивым взглядом.
   — А теперь ступай, — сказал человек. — Вали отседова. Я послежу. И ежели я тебя увижу в «Трех голубях»…
   Пауза была еще выразительней, чем речь, а речь — почти столь же красноречива, как взгляд. Лорд Бэлфер заткнул листок за ворот свитера, сунул в карман шиллинг и вышел из дома. Почти целую милю пути по достопамятной дороге он ощущал за своей спиной могучее Присутствие, но ни разу не оглянулся.
   А впереди ужасный путь,
   Пустынный, страшный путь,
   И он не смеет по пути
   Хоть в сторону взглянуть,
   Тогда ему не даст идти
   Зияющая жуть.
   Через поле Мод пробралась к коттеджу у Платта. Душа ее была легка, как ветерок, шуршавший зелеными кустами. Весело подбежала она к двери. Рука ее потянулась к звонку, и тут изнутри раздался звук знакомого голоса.
   Она достигла цели, но ее опередил отец. Лорд Маршмортон выбрал для своего визита к Джорджу Бивену то же время, что и она.
   Мод на цыпочках ретировалась и поспешила в замок. Как никогда прежде, она ощутила, каким гнетом может оказаться для девушки слишком навязчивая семья.

Глава XVI

   Когда прибыл лорд Маршмортон, Джордж читал доставленное утренней почтой письмо от Билли Дор. Оно было в основном посвящено передрягам, переживаемым подругой мисс Дор, мисс Синклер, из-за Спенсера Грея. Судя по всему, Спенсер Грей вел себя довольно странно. Относясь к мисс Синклер на ранних стадиях их знакомства с почти нескромной пылкостью, он вдруг охладел к ней. За недавним обедом он держался с непонятной отчужденностью и вот теперь, к моменту написания письма, исчез совершенно, оставив одну лишь обрывочную записку о том, что вынужден срочно выехать за границу и, как это ни прискорбно, они вряд ли встретятся снова.
   «Он, — писала мисс Дор со вполне обоснованным негодованием, — наговорил бедной девочке, что она — единственная на свете. Если он думает, что может смыться, бросив „До свидания, желаю удачи!“, то глубоко ошибается. Но и это не все. Ни за какую границу он не уехал. Я видела его сегодня днем на Пиккадилли. Он тоже меня заметил и как ты думаешь, что он сделал? Нырнул в переулок! Каков голубчик, а? Должно быть, несся, как заяц — когда я добежала до переулка, его уже и след простыл. Поверь мне, Джордж, тут что-то не так».
   Побывав уже раз или два конфидентом в бурных романах Биллиных подруг, романах, которые где-то на полпути всегда шли наперекосяк и, не достигнув точки равновесия, умирали естественной смертью, Джордж заинтересовался ими разве что в одном смысле — письмо утешительно свидетельствовало, что не у него одного неприятности такого рода. Он просматривал остаток письма и был уже в самом конце, когда раздался резкий стук в дверь.
   — Войдите, — крикнул Джордж.
   Вошел невысокий плотный человек средних лет. С первого же взгляда Джордж силился и не мог вспомнить, где он его видел. А ведь точно видел! Наконец он вспомнил: это садовник, которому тогда, в замке, он передал записку для Мод. С толку сбили заметные перемены в его облачении. Когда они впервые встретились, на нем была неопрятная садовая одежда. Теперь же, надев, по-видимому, свой выходной костюм, он выглядел занятно франтоватым. Право же, встретив его в аллее, можно было принять его за добропорядочного соседа.
   У Джорджа запрыгало сердце. Влюбленный — вечный оптимист, и он не мог придумать иной причины для прихода этого человека в коттедж, кроме одной — ему поручено передать записку от Мод. Урвав у счастья секунды, он поздравил себя с обретением такого великолепного посредника. Очевидно, садовник из старых, преданных слуг, о которых пишут в книгах — верный, доброжелательный, надежный, готовый на все ради «маленькой мисси (благослови, Господи, ее душу»). Может быть, он еще качал Мод на коленях и с собачьей привязанностью следил за ее детскими забавами. Джордж приласкал гостя взглядом и поискал в кармане надлежащее вознаграждение.
   — Доброе утро, — сказал Джордж.
   — Доброе утро, — ответил садовник.
   Придира сказал бы, что говорил он грубовато и без радушия. Но в том и таится прелесть этих преданных слуг. Это их конек — намеренно скрыть золотое сердце, принимая строгую и отчужденную манеру, И, заметьте, «Доброе утро», не «Доброе утро, сэр». Нарочитая независимость, подобающая свободному человеку. Джордж старательно прикрыл дверь и заглянул на кухню. Миссис Платт ушла. Все в порядке.
   — Вы принесли записку от леди Мод?
   Несколько мрачноватое выражение лица сменилось выражением суровым.
   — Если вы имеете в виду мою дочь, — сказал гость ледяным тоном, — то вы ошиблись.
   В последние дни Джордж не был чужд потрясений и даже свыкся с ними, но это, последнее, совершенно потрясло его.
   — Прошу прощения? — сказал он.
   — И правильно делаете, — отвечал граф.
   Джордж сглотнул раз и другой, стараясь ослабить странную сухость во рту.
   — Вы — лорд Маршмортон?
   — Да.
   — Боже правый!
   — Вы удивлены?
   — Нет, ничего, — пробормотал Джордж. — Вы, по крайней мере… я хочу сказать… Просто вы очень похожи на одного садовника у вас в замке. Я… вы, конечно, сами замечали. — Садоводство — мое хобби.
   — Значит, это были вы…
   — Я.
   Джордж сел.
   — Тут надо подумать, — сказал он.
   Лорд Маршмортон остался стоять. Он сурово покачал головой.
   — Ничего не выйдет, мистер… Я не знаю вашей фамилии.
   — Бивен, — сказал Джордж, радуясь, что в этой душевной буре он еще не забыл ее.
   — Не выйдет, мистер Бивен. Это нужно прекратить. Я говорю о странной связи между вами и моей дочерью. Ее надо кончить немедленно.
   По мнению Джорджа, эта связь вряд ли начиналась, но он промолчал.
   Лорд Маршмортон продолжил речь. Леди Каролина велела ему быть предельно суровым, и его решимость придавала речи ту строго отмеренную суровость и тщательность, которые отмечали его нечастые выступления в Палате лордов.
   — Я не хотел бы судить слишком строго. Молодость — романтический период, когда сердце преобладает над разумом. Я и сам был когда-то молод…
   — Вы и теперь молоды, — сказал Джордж.
   — А? — вздрогнул лорд Маршмортон, от приятной неожиданности теряя нить рассуждений.
   — Вам не дашь больше сорока.
   — Ну, что вы, что вы, мой мальчик… то есть, мистер Бивен.
   — Честно, не дашь.
   — Мне сорок восемь.
   — Расцвет жизни.
   — По-вашему, я не выгляжу на столько?
   — Ни в коем случае.
   — Ну, ну. Кстати, как у вас с табаком, мой мальчик? Я забыл дома кисет.
   — Вот там, у вас под локтем. Недурен. Купил в деревне.
   — Я курю такой же.
   — Интересное совпадение.
   — Необычайное.
   — Спичку?
   — Спасибо, у меня есть.
   Джордж тоже набил трубку. Все это уже походило на встречу друзей.
   — О чем я говорил? — сказал лорд Маршмортон, выпуская уютное облако. — Ах, да. — Он вынул трубку изо рта, чуть-чуть смущенно. — Да-да, именно так.
   Наступило неловкое молчание.
   — Вы и сами должны понимать, насколько это невозможно.
   Джордж покачал головой.
   — До меня, может быть, медленно доходит, но я не понимаю.
   Лорд Маршмортон припомнил часть из того, что его сестра велела сказать.
   — Во-первых, что нам о вас известно? Вы совершенно чужой человек.
   — Ну, мы все как-то быстро знакомимся друг с другом, правда? Только что я встретил на Пиккадилли вашего сына, мы поговорили, и вот вы уже наносите мне добрососедский визит.
   — Это не совсем визит…
   — Но вышло-то именно так.
   — И потом, понимаете… Мы — древний род. Маршмортоны были в Бэлфере еще до войны Алой и Белой розы.
   — Бивены были в Бруклине еще до подземки.
   — Прошу прощения?
   — У меня тоже всякие предки. В Бруклине надо глубоко копать, если хочешь что-то найти.
   — Никогда не слыхал о Бруклине.
   — А о Нью-Йорке слыхали?
   — Разумеется.
   — Один из районов.
   Лорд Маршмортон снова запалил трубку. Разговор уходил в сторону от основной темы.
   — Это совершенно невозможно.
   — А почему?
   — Мод такая молодая.
   — Естественно. Она — ваша дочь.
   — Слишком молода, чтобы знать, чего она хочет, — настаивал лорд Маршмортон, усилием воли подавляя чувства, вызванные замечанием Джорджа. Он думал о том, что этот чрезвычайно приятный молодой человек сильно осложняет ему жизнь. Совершенно же обескураживало то, что они вдвоем составляли отменную компанию — лучшую, по сути дела, чем все, что граф мог припомнить в последние годы своей довольно одинокой жизни. — Сейчас она, конечно, воображает, что безумно влюблена в вас. Это абсурд.
   — И не говорите, — сказал Джордж. Лишь благодаря тому, что все приходили в его коттедж, чтобы сообщить, как Мод его любит, ему удавалось избавиться от мысли, что случай его — совершенно безнадежный. — Это невероятно. Это — чудо.
   — Вы — романтический молодой человек, и сейчас вам кажется, что вы влюблены в нее.
   — Нет, — такую подачу Джордж упустить не мог, — тут вы неправы. Что до меня, никаких «сейчас» и «кажется». Я действительно влюблен в вашу дочь. С того самого момента, как впервые увидел ее. И навсегда. Она — единственная девушка на свете.
   — Чушь и чепуха.
   — Ничуть не бывало. Голый, абсолютный факт.
   — Вы так недолго ее знаете.
   — Для меня достаточно. Лорд Маршмортон вздохнул.
   — Вы расстраиваете все на свете.
   — Все на свете расстраивает меня.
   — Вы причиняете массу неприятностей.
   — Как и Ромео.
   — А?
   — Я говорю — как Ромео.
   — Какие такие Ромео?
   — Что до любви, я там, где он и не ступал.
   — Да одумайтесь вы!
   — Куда уж больше!
   — Мне бы хотелось показать вам свою точку зрения…
   — Вижу я вашу точку. Расплывчато, но вижу. Понимаете, моя занимает весь передний план.
   Они помолчали.
   — Тогда я боюсь, — сказал лорд Маршмортон, — что нам придется оставить все как есть.
   — Пока не сможем изменить к лучшему.
   — Тогда давайте бросим это.
   — Давайте.
   — Но вы поймите, я сделаю все, что в моих силах, чтобы порвать эти прискорбные отношения. — Я понимаю.
   — Прекрасно.
   Лорд Маршмортон кашлянул. Джордж взглянул не него в некотором удивлении. Он считал беседу законченной, но собеседник не двигался с места. У графа явно было что-то на уме.
   — И еше… хке… еще одно, — сказал лорд Маршмортон и снова кашлянул. Он глядел смущенно. — М-да… еще одно, — повторил он.
   Причина посещения была двоякая. Во-первых, так велела леди Каролина, и этого, казалось бы, хватит. Но нет, особенную важность придавал визиту печальный инцидент, о котором он узнал лишь нынче утром.
   Как мы помним, Билли Дор сказала Джорджу, что старик садовник, с которым она так подружилась, записал ее имя и адрес, чтобы выслать ей розы. Клочок бумаги, на котором это было записано, пропал. Лорд Маршмортон с самого завтрака искал его, но безуспешно.
   Билли Дор произвела на лорда Маршмортона неизгладимое впечатление. Она принадлежала к тому типу, с которым он никогда не сталкивался, и он находил его в высшей степени приемлемым. Окончательно она покорила его тем, что разбиралась в розах и считала их разведение достойным делом. Никогда еще на своей памяти не встречал он девушку столь разумную и столь очаровательную, а потому — с особым нетерпением ожидал новой встречи. И вот, какая-то не в меру ретивая служанка, занимаясь, по их несносной привычке, уборкой, уничтожила единственное свидетельство, по которому ее можно найти.
   После того, как это обнаружилось, надежда не сразу забрезжила снова. Только тогда, когда он оставил бесплодные поиски, до него дошло, что Билли Дор впервые появилась в компании Джорджа. Значит, единственное связующее звено между ним и ею — именно Джордж.
   Чтобы выведать нужные сведения, он, главным образом, и отправился в коттедж. Но теперь пришло время коснуться этой темы, и он застеснялся.
   — Когда вы посещали замок, — сказал он, — когда вы посещали замок…
   — В четверг, — помог Джордж.
   — Именно. Когда вы посещали замок в четверг, с вами была молодая дама.
   He догадавшись, что тема переменилась, Джордж решил что противник передислоцировал фронты и теперь атакует его с другого фланга. Он мужественно противостоял инсинуации.
   — Мы встретились в замке случайно. Она приехала одна, не со мной.
   Лорд Маршмортон всполошился.
   — И вы ее не знаете?
   — Разумеется, знаю. Она — мой старый друг. Но если вы хотите сказать…
   — Ни в коем случае! — радостно воскликнул граф. — Никоим образом! Я спрашиваю только потому, что эта молодая дама, с которой я тогда немного поговорил, была столь любезна, что дала мне свое имя и адрес. Она тоже приняла меня за садовника.
   — Это все вельветовые брюки, — объяснил Джордж.
   — К сожалению, я потерял их.
   — Вы всегда можете купить другие.
   — А?
   — Я говорю, вы всегда можете купить другую пару вельветовых брюк.
   — Я потерял не брюки. Я потерял имя и адрес.
   — О!
   — Я обещал послать ей розы. Она будет ждать.
   — Невероятно! Я как раз читал письмо от нее, когда вы вошли. Вот, значит, что она имеет в виду, когда пишет: «Если увидишь папашу, моего лапочку, напомни ему о розах». Я перечитывал это три раза, но так и не понял. Так значит, вы — папаша?
   Граф глуповато усмехнулся.
   — Она меня так называла.
   — Значит, это послание — для вас.
   — Весьма своеобразная и очаровательная девушка. Как ее зовут? Где ее можно найти?
   — Ее зовут Билли Дор.
   — Билли?
   — Билли.
   — Билли, — тихо повторил лорд Маршмортон. — Надо бы записать. А ее адрес?
   — Я не знаю ее домашнего адреса, но ее всегда можно застать в театре.
   — А! Она играет на сцене?
   — Да, в моей вещи «Вслед за девушкой».
   _ Вот оно что! Вы — драматург, мистер Бивен?
   — Боже упаси! — отвечал Джордж. — Я — композитор.
   _ Как интересно! И вы познакомились с мисс Дор, потому что она занята в вашей пьесе?
   _ О, нет! Я знал ее еще до того, как она пошла на сцену. Мы познакомились, когда она была машинисткой в музыкальном издательстве.
   — Господи! Машинисткой! В самом деле?
   — Да. А что?
   — А… э… да так, ничего. Просто пришло в голову…
   А пришло ему в голову мимолетное видение: Билли Дор занимает место Алисы Фарадей. С такой помощницей работа над этой треклятой историей, сущая мука, стала бы чистым наслаждением. Но мечта ушла, как и пришла. Он отлично осознавал, что ему никогда не хватит духу уволить Алису. В руках этой девушки со спокойным взглядом он размякал, как шпаклевка. Она оказывала на него то влияние, какое укротители тигров оказывают на своих зверюшек.
   — Мы дружим много лет, — сказал Джордж. — Билли — свой парень.
   — Очаровательная девушка.
   — Последний грош отдаст, только попроси.
   — Прелесть.
   — И прямая, как струна. О Билли никто никогда не скажет дурного слова.
   — Правда?
   — Она может пойти на обед или ужин, но в этом нет ничего такого.
   — Ничего такого, — горячо согласился граф. — Девушкам тоже надо есть.
   — Конечно, надо. Вы бы на них посмотрели.
   — Вполне безобидно — немного расслабиться после дневных трудов.
   — Именно.
   Лорд Маршмортон ощущал все большее расположение к этому разумному молодому человеку — то есть, разумному во всем, кроме одного пункта. Как жаль, что у них разные взгляды на то, что приемлемо для аристократа в любовных Делах, а что нет.
   — Итак, вы композитор, мистер Бивен? — сказал он.
   — Да.
   Лорд Маршмортон тихонько вздохнул.
   — Давненько не бывал я на музыкальных представлениях. Больше двадцати лет. В Оксфорде я был большой театрал. Ни одной премьеры не пропускал. То были дни Нелли Фаррен и Кейт Воган. И Флоренс Сен-Джон. Ах, как она была хороша в «Новом Фаусте»! Нелли Фаррен вы уже не застали. А композитором тогда был Мейер Лутц. Много воды утекло с тех пор. Вы, вероятно, и не слыхали о Мейере Лутце?
   — Не припомню…
   — Джонни Тул исполнял тогда вещь под названием «Партнеры». Пьеса так себе. А в «Савойе» тогда как раз вышел «Мещанин начеку». Так что это было очень давно. Ну что ж, не буду отнимать у вас время. До свидания, мистер Бивен, я рад, что нам предоставилась возможность побеседовать. Так значит, в театре идет ваша пьеса? Я, может быть, вскорости поеду в Лондон. Надеюсь увидеться. — Лорд Маршмортон поднялся. — Что же касается того дела — нет никакой надежды, что вы отнесетесь к нему правильно.
   — Мы, кажется, по-разному понимаем, что правильно.
   — Тогда говорить не о чем. Я буду с вами предельно откровенен, мистер Бивен. Вы мне нравитесь…
   — Взаимно.
   — Но я не хочу, чтобы вы были моим зятем. И, черт побери, — лорд Маршмортон взорвался, — вы им не будете! Что же вы думаете, можно напасть на моего сына в самом сердце Лондона и вообще вести себя черт знает как, а потом поселиться без всякого приглашения у самых моих ворот? И еще ожидать, что вас примут в лоно семьи? Если бы я был молодым…
   — Вы молоды, мы уже это решили.
   — Не перебивайте меня!
   — Я только говорю…
   — Я слышал, что вы говорите. Это лесть!