Страница:
– Я была очень привязана к нему, – тихо созналась я. – А он... это... то, что случилось в день свадьбы... за последние девять месяцев превратилось в настоящее наваждение. Я не понимала, что произошло, и во всем винила себя. Теперь, наконец, у меня появился шанс узнать правду, и я не упущу этот шанс.
Эмбер вздохнула:
– Что ж, делай что хочешь, лишь бы он не попытался тебя вернуть.
– Не глупи, – устало отмахнулась я. – Разумеется, он не будет пытаться меня вернуть.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, – сказал Доминик. Мы встретились в «Айви», в четверг, после восьми. – Мне кажется, мы должны попробовать начать все с начала.
Он сразу выложил, чего хочет. Словно боялся, что события выйдут из-под контроля и не представится шанса. Я молча воззрилась на него. Тысячу раз я представляла себе эту минуту. Минуту нашей встречи. Хоть и была уверена, что никакой встречи не случится. Ведь Доминик такой – если что решил, уже никогда не передумает. О да, Доминик всегда знает, чего хочет, точно знает. Оказывается, я ошибалась. Кто бы мог подумать?.. И вот мы здесь. Опять сидим лицом к лицу.
Что бы вы сделали на моем месте? Категорически отказались встречаться? Согласились, но не пришли? Явились бы с единственной целью – осыпать его оскорблениями и вылить на голову тарелку супа? Может, вы бы опозорили его при всех. Или прихватили с собой другого парня. За последние два дня все это приходило мне в голову. Я перебирала варианты, как одежду на вешалках в магазине. Но, в конце концов, отвергла их все. Это было не для меня. Я просто решила сохранять спокойствие: буду вести себя невозмутимо, очень-очень. Мысленно я обложила сердце льдом. Но, когда вошла в ресторан, поджилки предательски дрожали.
Официант предложил проводить меня до столика, но я сразу увидела Доминика и сама направилась точно к цели, как снаряд, реагирующий на тепло. При одном взгляде на него меня прошил электрический разряд, я ощутила обжигающий выплеск адреналина. Он не изменился, но в то же время в нем появилось что-то незнакомое. Глаза такие же голубые, зато волосы потемнели, как всегда зимой. С недовольством я заметила, что он поправился. Значит, его не мучили угрызения совести. Или просто переел мясных пирожков на свиноферме? Он поднялся на ноги, и наступил неловкий момент: стало ясно, что он собирается меня поцеловать. Я осторожно повернула голову и, вдохнув знакомый аромат «Шанель», ощутила острый укол боли. Он пил джин-тоник и предложил то же самое мне. Но я заказала «Перье», потому что поняла: стоит сейчас выпить что-нибудь крепче минеральной воды, и я разрыдаюсь. По обыкновению, он был изысканно одет – не в рубище из мешковины, как мне мечталось, а в темный костюм и рубашку в тоненькую полосочку с двойными манжетами, в которых поблескивали серебряные запонки, подаренные мной на день рождения. Ни посыпанной пеплом главы, ни вериг. Вместо них новенький бледно-желтый шелковый галстук, который я видела в первый раз. Наверное, подарок от Пятачка. Короче, выглядел он просто сногсшибательно. Самое смешное, когда я сегодня собиралась, на меня снова накатил знакомый приступ паники: вдруг ему не понравится, как я выгляжу? Что, если он будет отпускать колкости? Скажет, что сумка не подходит к костюму, пиджак мешковатый, или не того цвета, или слишком дешевый. Я чувствовала себя виноватой, потому что выбросила всю одежду, которую он мне подарил. Поймав себя на этом, я села на кровать и дважды со всей силы ударила по лбу. А потом надела брюки от «Ред-о-Дед» – Доминика бесит, когда женщины ходят в брюках, – и черный жакет от «Комм-де-Гарсон». Самую неженственную одежду, какая только нашлась в моем гардеробе. Волосы я прилизала с помощью геля. Увидев меня, он был ошарашен. Я заметила, как в его глазах вспыхнуло изумление. Но он слова не проронил ни по поводу мальчишеской стрижки, ни о кардинально изменившемся стиле одежды. Может, видел мою фотографию в «Стандард» и был уже готов.
Несколько секунд мы нервно разглядывали друг друга. Он попытался, было улыбнуться, но налетел на мой холодный, равнодушный взгляд. Однако сердце у меня пылало. Впервые за всю историю наших отношений я имела над ним власть. По той простой причине, что это он захотел со мной увидеться. Несколько минут мы сидели молча, изучая меню. Потом к нашему столику подошел официант.
– Мне, пожалуйста, трехцветный салат из виноградных помидоров и жаренную на сковороде рыбу-меч, – заказала я.
– Простите, мадам, – официант явно был сбит с толку. – Но этого нет в меню.
– Ну, надо же! – голос мой был сладок до отвращения. – В самом деле. Эти блюда подают в отеле «Уолдорф». Пожалуйста, севрюжью икру и жареную утку с фуа-гра. – Жаль, что у них нет белужьей икры.
– А вы, сэр?
– Копченого лосося и картофельную запеканку с мясом.
– И ты сможешь проглотить все это? – с милой улыбкой усомнилась я, когда ушел официант. – После того, что ты сегодня услышишь, боюсь, кусок не полезет в горло.
– Я знаю, что виноват, – тихо отозвался он. – У тебя есть причины сердиться, Минти. Я этого ожидал.
– Знаешь, – я была сама веселость, – именно сегодня я вообще-то на тебя не сержусь. Ни капельки. Нет, конечно, сердилась, – невозмутимо продолжала я. – Откровенно говоря, Доминик, я так на тебя сердилась, что думала, у меня случится сердечный приступ.
– Извини, – произнес он. И вид у него был виноватый.
– Вообще-то... – я старалась не повышать голоса – ведь Доминик очень неуверен в себе и ненавидит сцены.
– Что? – спросил он.
– У меня даже был нервный срыв после того, что ты натворил. – Он молчал. – Но это так, между прочим, чтоб ты знал. – Я сделала глоток слабогазированной воды и весело продолжала: – Но мы же договорились – без обид. Ты ведь именно так выразился? Без обид? Боюсь, Вирджиния Парк не столь отходчива, как я. – Он налился краской. – Да, Доминик, жаль в этом признаваться, но, несмотря на весь мой печальный опыт, я ничем не смогла помочь бедняжке. Кстати, обручальное кольцо я подарила бродячему музыканту в Париже.
– Минти... – взорвался Дом. Его лицо выражало странную смесь раздражения и раскаяния. Не всякий способен изобразить такое на своем лице, но Доминик может. – Минти, – еще раз попытался он. «Зачем все время повторять мое имя? – подумала я. – Он же не страховой полис пытается мне всучить...» – Минти, – повторил он. – Я понимаю, ты зла на меня, но, надеюсь, не станешь портить вечер.
– О, Доминик, как ты только мог подумать! – медовым голосом укорила я. – Обо мне, которая всегда относилась к тебе по-доброму...
– Да, – кивнул он. – Я знаю.
– ...всегда была с тобой очень-очень мила.
– Это правда, – задумчиво признал он. – Ты всегда была Такая добрая и... гм... милая. Поэтому я и захотел снова увидеться с тобой.
– Потому что я милая? Что ж, боюсь, многое изменилось.
– Я и не ожидал, что ты сразу переменишь гнев на милость. Потребуется какое-то время. Я хотел увидеть тебя, чтобы... м-м-м... Я хочу все исправить.
– Мне не дают покоя два вопроса, Доминик, – сказала я, надкусывая булочку. – Первое: почему ты уверен, что сможешь все исправить? И второе: зачем тебе это?
– Потому что... – он тяжко вздохнул – жутко нервничал и не мог этого скрыть. Видели бы вы, как лихорадочно блестели его глаза. Может, от слез? Недовольная собой, я чувствовала, как ледяная корка на сердце потихоньку тает. – Потому что ты мне очень нравишься, Минти, – выдавил он.
– Да ты что!
– Да. И я думаю, что смогу все исправить, – настаивал он. – Когда-то мы были близки. Я хочу вернуть тебя, Минти, потому что совершил ужасную ошибку.
«Совершил ужасную ошибку»? Ужасную ошибку? Почему он не сказал: «Я признаю, что поступил чудовищно»? Мое сердце снова оделось льдом.
– Ты действительно слегка оплошал, Дом, – признала я. – Но не переживай. Все в прошлом.
– Ты серьезно, Минти? – произнес он со смутной улыбкой. – Надеюсь. Но, прежде чем мы окончательно забудем об этом недоразумении, позволь объяснить тебе, что произошло.– Мы? – Позволь объяснить, – продолжал он, – почему мне так плохо. – Значит, ему плохо?
– Хочешь, объясню, почему тебе так плохо? – вспыхнула я. – Правда, извини, объяснять буду со своей, эгоистичной точки зрения. Мне кажется, тебе так плохо, потому что ты бросил меня в церкви в день свадьбы пред лицом почти трехсот человек. Еще тебе плохо, потому что ты даже не соизволил извиниться и ни разу не позвонил, не спросил, как у меня дела. И еще тебе плохо, – добавила я, – потому что мои родители оплатили счет, который, к твоему сведению, перевалил за двадцать восемь тысяч. А еще тебе плохо – опять же с моей, эгоистичной точки зрения, – потому что не прошло и пяти месяцев, как ты обручился с другой женщиной.
– Не будь так жестока, Минти, – взмолился он. – Да, ты права, я чувствую себя униженным. Этого ты и добивалась. Но я получил по заслугам.
– Отлично, Доминик.
Принесли закуски. Он взял нож и вилку, и в глаза мне бросилось золотое кольцо с гербом на мизинце левой руки. Это кольцо он купил в ломбарде, когда ему стукнуло двадцать пять. Оно всегда казалось мне слишком огромным. На гербе была изображена лань с пронзенным стрелой горлом. То же самое он сделал со мной.
– Произошло чудовищное недоразумение, – выдал он, поливая лимонным соком копченого лосося. Недоразумение... Недоразумение? Опять это слово. – Я ошибался и готов нести ответственность за то, что случилось. И хочу заметить, Минти, что ты ни в коем случае не виновата.
– Да что ты!
– Да.
– Ну надо же, какое облегчение, – в моем тоне не было ни капли иронии. – Потому что я думала, будто в чем-то провинилась. Вообще-то, Доминик, этот вопрос мучил меня все эти месяцы.
– Нет, – повторил он. – Это целиком и полностью моя вина. Но есть некоторые смягчающие обстоятельствами я хочу, чтобы ты о них знала.
– Интересно, какие же, – мои брови удивленно изогнулись. Как вы понимаете, дорогие читатели, я торчала в ресторане по одной-единственной причине: надеялась узнать, что же все-таки произошло. – Почему ты сделал это?
– Я был в дерьме по уши. Вот почему. – Он тяжело вздохнул. – Весь мой мир мог рухнуть с минуты на минуту. – Вот это новость! Я была заинтригована. – Случилось кое-что... кошмарное, – проговорил он. – За три недели до свадьбы... это было ужасно. – При одном воспоминании ему, казалось, стало плохо, взгляд потух и помертвел.
Мне вдруг стало его жаль. Ничего не смогла с собой поделать. Я опустила нож и вилку:
– Не знаю, что там у тебя произошло, Дом, но ты же понимаешь, я могла бы тебе помочь.
Он поднял на меня глаза и слабо улыбнулся:
– Да. Понимаю. Но дело в том, что ни ты, ни кто-либо еще был не в силах помочь мне. Это оказалось... – он тихонько застонал – ...слишком ужасно, слишком серьезно. И я не хотел вмешивать тебя.
– Так, значит, ты не изменял мне с Вирджинией Парк?
– Нет, – ответил он. – Не изменял. Она вообще ничего не значит.
– Но не для меня. Прежде чем продолжить свой рассказ, может, объяснишь, зачем ты вообще с ней связался?
– Это было... недоразумение, – он раздраженно передернул плечами. – Я не мог здраво мыслить. Переживал разрыв. – Переживал разрыв? Которому сам был причиной? – Она для меня ничто, – твердил он.
– Так в чем же дело? Что такого кошмарного случилось?
– Мне угрожали...
– Угрожали? – изумилась я. О господи... Кто? Мафия? Китайские триады? Якудза? Ирландская республиканская армия?
– Мне угрожали банкротством, – тихо признался он. – Я мог потерять все, что заработал собственными руками. До последнего пенни. У меня хотели отобрать все. И я остался бы у разбитого корыта.
– Почему?
– Мне пришлось бы продать дом, машину, и все равно денег бы не хватило. Пришлось бы распроститься со вкладами в банке и трастовых фондах, продать облигации, потратить сбережения на почтовом счету – все до последнего.
– Но почему? – терялась в догадках я.
– Из-за одного недоразумения на работе.
– Ты допустил ошибку?
– Нет-нет. Все очень запуталось.
– Запуталось?
– Это связано с пенсиями, – пробормотал он.
– А что такого с пенсиями? Ты не первый день занимаешься пенсионным страхованием.
– Да, и оно приносило большую выгоду. Но потом у нас появились проблемы. Началось расследование. – Расследование? Внезапно до меня дошло, я все поняла.
– Махинации с пенсионными страховками, – произнесла я. – Ты занимался страховыми махинациями! Поэтому и попал в беду.
– Да, – со вздохом ответил он.
– Ты советовал людям не платить пенсионные отчисления в компании, где они работали, а покупать страховые полисы у тебя? Так?
– В общем и целом, да.
– Ты рекомендовал оформлять страховки, хотя знал, что это менее выгодно, чем платить пенсионные взносы.
– Грубо говоря, так оно и было.
– Им это было менее выгодно, потому что – поправь, если я ошибусь, – твои комиссионные составляли львиную долю пенсионного фонда.
– Д-да. Да, это так.
– Эта страховка не окупилась бы с годами, а может, и вообще никогда. Все равно, что бежать марафон на костылях.
– Думаю, ты права. Да, – признался он.
– А если бы они платили пенсионные взносы в своей компании – именно это ты должен был им посоветовать, – в конце концов, они бы обеспечили себе спокойную старость.
– Откуда ты так много знаешь о страховании, Минти? – насторожился он.
– Об этом писали в газетах. Один из наших корреспондентов делал репортаж для бизнес-рубрики. Он сказал, что три миллиона человек стали жертвами мошенничества.
– Я не мошенник, – возмутился Доминик.
– Ты знал, что продаешь? Знал, что оно хуже того, что у них уже есть? – Он молчал.
– Нет. Не совсем.
– Верится с трудом. Ты что, вообще не рассказывал им о комиссионных?
– Что ты, конечно, рассказывал. Я никому не пудрил мозги.
– Ага, но предупредил ли ты их, что комиссионные выплачивает не страховая компания? Что они вычитаются из взносов? Об этом ты не забыл предупредить?
– М-м-м... Я же говорю, все очень запуталось.
– По-моему, все ясно как дважды два.
– Да, но я не виноват. Вспомни, когда все началось, тори выступали в защиту частного пенсионного страхования. Мне действительно казалось, что я помогаю своим клиентам. А после дела Роберта Максвелла[76] государственные пенсионные фонды попали под удар. Люди сами хотели оформлять страховки с частными фирмами. Ситуация вышла из-под контроля, но в этом виновата индустрия, – заключил он.
– И ты попал в беду.
– Да, – промямлил он. – Это было похоже на ночной кошмар. – Его передернуло при воспоминании о случившемся. – Кошмар, – повторил он. – Все копилось в течение нескольких месяцев, – говорил он. – Люди собирались потребовать компенсацию. Страховые компании должны были отстегнуть двадцать миллиардов фунтов.
– Но это же их проблема, не твоя.
– Да. Но потом, в начале июля, прошел слух, что кое-кто из независимых финансовых консультантов тоже будет нести ответственность. И я числился в списке.
– Тебе пришлось бы платить компенсацию?
– Да. По двадцать тысяч фунтов за каждого клиента. Минти, – он наклонился вперед, – у меня около двухсот клиентов.
– Да, я в курсе. Половина из них была на нашей свадьбе.
– Значит, я попадал на четыре миллиона фунтов.
– Ага.
– Я был уверен, что потеряю все, – простонал он. – До последнего пенни. Все, что я построил такими усилиями.
– О, только без соплей, прошу тебя!
– Куда тебе понять, Минти... Твоя жизнь была не в пример легче.
– До тех пор, пока я не познакомилась с тобой.
– Ты не имеешь права судить меня. Ты росла в другой среде. Училась в частной школе. Потом в университете. Купила квартиру на бабушкино наследство. У меня ничего подобного не было. Я всего добился сам.
– Знаю. И уважала тебя за это. Вообще, это твое лучшее качество. Но мы говорим о другом.
– Как раз в этом все и дело, – возразил он. – Страх потерять все то, что я с трудом построил, грыз меня изнутри. Ты и представить не можешь, как я боялся все потерять. Меня охватила жуткая паника. Понятия не имею, как я ума не лишился.
– Лишился. Ты же бросил меня.
– Извини, – завел он прежнюю песню. – Прости, что так с тобой обошелся.
– Спасибо. Я принимаю твои извинения. Хотя ты мог бы поступить как джентльмен – если это слово вообще здесь уместно – и отменить свадьбу заранее. Как ты и сделал в случае с Вирджинией Парк.
– Но эта свадьба так... неумолимо надвигалась, – буркнул он. – Ее уже было не остановить. Каждый раз, когда мне хотелось сказать: «Извини, Минти, я не могу пройти через это», ты принималась тараторить что-то о платье или о приеме, цветах, еще бог знает о чем. Ты была так счастлива. Как я мог все отменить?
– А следовало, – не сдавалась я. – Ты же все равно ее отменил, только гораздо более жестоким способом. В Примроуз-Хилл о моей свадьбе уже слагают легенды, – усмехнулась я. – Во всех пабах распевают баллады. «Несчастная Минти Мэлоун».
Мы на минуту умолкли, пока официант собирал тарелки. Доминик не смог удержаться, чтобы втихую не пялиться на знаменитостей.
– Это случайно не Стивен Фрай[77]? – спросил он. – Только что вошел.
Я повернула голову влево:
– Да, это он.
Проходя мимо нашего столика, Стивен заметил меня и приветливо улыбнулся:
– Здравствуйте, Минти! Я улыбнулась в ответ.
– Ты его знаешь? – не поверил своим глазам Доминик.
– Вообще-то, нет. Но во вторник брала у него интервью. А на следующей неделе иду на презентацию его новой книги.
– Видимо, радиобизнес пошел в гору.
– Да, – подтвердила я. – Точно.
– Ты добилась своего, – произнес он. – Ведешь программу.
– Да, – признала я. – Уж и не надеялась, что это произойдет. Но как видишь. – Официант поставил передо мной тарелку с уткой, а перед Домиником – его картофельную запеканку и удалился. – Так на чем мы остановились? – мой голос взлетел, перекрывая тихий, приглушенный шум голосов. – Ах да, ему грозит банкротство, и он вынужден отменить свадьбу.
– Да.
– Так почему же ты отменил ее, Доминик? – решилась я, ощущая, что мы вот-вот дойдем до главного. Он воткнул вилку в запеканку и посмотрел на меня.
– Чтобы защитить тебя, – промолвил он. Я чуть не подавилась:
– «Защитить» меня?
– Да. Разве я мог позволить тебе пройти через этот кошмар?
– Ты устроил мне кошмар похуже.
– Я не мог позволить тебе пройти через все переживания и страхи, связанные с банкротством. Это было бы несправедливо.
– Но Доминик, у меня была работа.
– Да, однако, при всем уважении к тебе, Минти, ты зарабатывала гроши. Тогда.
– Тогда?
– Я так гордился, что могу предложить тебе больше. Но все это могли у меня отобрать.
– Да, только я выходила за тебя не из-за денег. Я выходила за тебя по любви. Так мне казалось. Тогда.
– Но было бы несправедливо утянуть тебя на дно за собой. Я не смог бы тебя обеспечивать. Платить по счетам. Покупать тебе вещи.
– Мне ничего этого не было нужно.
– Мы бы не смогли купить дом в приличном районе.
– Но у меня чудесная квартира на Примроуз-Хилл. Мы могли бы жить там. Дом. Или продали бы ее и купили дом в менее престижном районе, пока ты не встал бы на ноги. Я не плачу по закладной, Доминик. И ты знаешь, что я не нищая.
– Да, – произнес он. – Но...
– Но что?
– Но... наш уровень жизни был бы намного ниже, чем ты ожидала. И мне казалось, что несправедливо обрушивать на тебя свои проблемы. В любом случае, – нахмурился он, – я был в жуткой панике. Мне хотелось все тебе рассказать, но я никак не мог выбрать подходящий момент. Опомниться не успел, как уже настал день свадьбы, и я стоял в церкви. Тогда и понял, что не могу пройти через это.
– Вовремя понял. Когда нас практически объявили мужем и женой, – проговорила я. – Представь мое состояние, когда ты от меня отрекся.
– Господи, Минти! – воскликнул он. – А ты думаешь, мне было легко? Легко сделать то, что я сделал? Бежать из церкви под взглядами всех своих клиентов? Всех своих клиентов?
– Есть еще одна проблема. Ты наговорил мне кучу гадостей. В присутствии всех. Ты сказал... Поправь, если я ошибусь, Доминик, ведь ты так любил поправлять меня, когда я несла всякую чушь. И даже если я была права, ты все равно меня одергивал. Так вот, ты обозвал меня неряхой.
– Но, дорогая, это же правда, – пропел он со снисходительной улыбочкой.
– Сказал, что я слишком много болтаю и не чувствую, когда пора заткнуться.
– Ну, я же был на пределе, – не смутился он. – Сам не понимал, что несу. Пытался придумать повод, оправдания тому, что собирался сделать. К тому же, дорогая, – он потянулся через стол, чтобы взять меня за руку, – ты действительно слишком много болтаешь. Тебе же нравится мести языком, дорогая. Треп, треп, сплошной треп. Коротышка Минти Минтола обожает стрекотать, как сорока. И это меня бесит, дорогая.
– Других это не бесит. Другие думают, что это нормально.
– О, дорогая, – еще раз промурлыкал он. Мой нож завис над тарелкой. Я его опустила:
– Знаешь, Доминик, у тебя сложилось обо мне превратное представление. И не знаю почему.
– Не понимаю, о чем ты, – раздраженно бросил он.
– Ты почему-то решил, с самого начала, что я – глупая курица, все кудахчу и кудахчу, хотя меня никто не слушает. Что я всех уже «достала», как ты говорил. Что я занудствую, тяну волынку, как непрошеный гость.
– Но ты на самом деле много болтаешь, дорогая.
– Это называется беседовать, Доминик, вести беседу. Знаешь, что это такое? Так делают все нормальные люди. И с тобой я попыталась делать то же самое. Чтобы вдохнуть жизнь в наши отношения, понимаешь? Ведь ты все время молчал. Может, тебе просто нечего сказать? Если так, другим людям ничего и не остается, как вести разговор.
– Нет, ты любишь болтать о пустом. Меня это утомляет. Сама знаешь: бессонница, напряженная работа, хоть дома нужно расслабиться.
– Но если все время молчать, напряжение только нарастает. Понимаешь, Доминик, ты даешь волю языку, только когда пытаешься что-то кому-то навязать. Вот тогда ты заливаешься соловьем. А так тебе и сказать-то нечего, правда?
– Я...
– Ты оставляешь при себе свое мнение, свои взгляды. Тебе не интересно обмениваться мыслями.
Он картинно закатил глаза:
– Просто ты все время болтаешь, и мне не удается вставить хоть словечко.
– Бред собачий! – возмутилась я. – Просто у тебя нет ничего за душой! Тебе лень даже задуматься. Ты – воплощенная серость. Последние пятнадцать лет ты днем зарабатывал деньги, а вечером смотрел «Скай спортс» по телеку. Вот, собственно говоря, и вся твоя жизнь, не считая парочки интрижек и поездок в гольф-клуб на выходные.
–Я...
– Ты неинтересный и неумный человек, Доминик. Честно говоря – не обидишься на откровенность? – ты зануда. Я когда-нибудь тебе говорила? Ты наводишь скуку.
– Я...
– Ты никогда не рисковал. Никогда не делал чего-нибудь экстремального. Даже никогда не путешествовал.
– Только потому, что боюсь летать. Это фобия.
– Нет, не фобия, это всего лишь отговорка. Ты боишься не летать, Дом. Ты боишься того, что ждет тебя после приземления. Ты никогда не бросал вызов самому себе. А уж мне и подавно. Ты такой нудный, Доминик, хоть вой. Ты очень красив, – добавила я. – Но зануда хуже некуда. Когда я была с тобой, мне иногда казалось, что я повешусь от скуки.
– Послушай-ка, Минти, я...
– И все ничего, если бы при этом ты был порядочным и добрым человеком. Но куда там. Ты все время подрывал мою уверенность в себе. Принимал мою доброту как должное. Лишил меня чувства собственного достоинства и значимости. Контролировал каждое мое слово, каждый шаг, даже указывал, как мне одеваться.
– Если тебе было так плохо, что же ты не жаловалась?
– Парадокс, верно? Ты прав. Почему я не жаловалась? Потому что была слишком милой, вот почему. Потому что хотела, чтобы все шло гладко, без проблем. Ненавидела ссоры. Боялась спорить с тобой. Но теперь я уже не боюсь.
– Я заметил.
– Я изменилась, Доминик. Неужели ты не видишь? Ты все время твердил, что мне нужно измениться – так я и сделала.
– Да, знаю. Я впервые заметил это, когда прочитал те статьи. Ты выглядишь по-другому. – Он снова попытался взять меня за руку. – Но я не против, Минти. – Он не против?!
– Я говорю не о внешности, Доминик. Я говорю о внутреннем мире. О том, какая я на самом деле. И я действительно стала другой, изменилась, полностью изменилась. Раньше я была доброй, Доминик. Слишком доброй. Но теперь с этим покончено. Я не стерва, как ты, наверное, подумал. Но и не добренькая. Добрые намерения меня до хорошего не довели. И понадобилось тридцать лет, чтобы понять это.
– Минти, ты просто злишься, – не поверил он. – Наказываешь меня. Я знал, что так и будет, и был к этому готов. На самом деле ты так не думаешь, Минти. Давай посмотрим правде в глаза.
Эмбер вздохнула:
– Что ж, делай что хочешь, лишь бы он не попытался тебя вернуть.
– Не глупи, – устало отмахнулась я. – Разумеется, он не будет пытаться меня вернуть.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, – сказал Доминик. Мы встретились в «Айви», в четверг, после восьми. – Мне кажется, мы должны попробовать начать все с начала.
Он сразу выложил, чего хочет. Словно боялся, что события выйдут из-под контроля и не представится шанса. Я молча воззрилась на него. Тысячу раз я представляла себе эту минуту. Минуту нашей встречи. Хоть и была уверена, что никакой встречи не случится. Ведь Доминик такой – если что решил, уже никогда не передумает. О да, Доминик всегда знает, чего хочет, точно знает. Оказывается, я ошибалась. Кто бы мог подумать?.. И вот мы здесь. Опять сидим лицом к лицу.
Что бы вы сделали на моем месте? Категорически отказались встречаться? Согласились, но не пришли? Явились бы с единственной целью – осыпать его оскорблениями и вылить на голову тарелку супа? Может, вы бы опозорили его при всех. Или прихватили с собой другого парня. За последние два дня все это приходило мне в голову. Я перебирала варианты, как одежду на вешалках в магазине. Но, в конце концов, отвергла их все. Это было не для меня. Я просто решила сохранять спокойствие: буду вести себя невозмутимо, очень-очень. Мысленно я обложила сердце льдом. Но, когда вошла в ресторан, поджилки предательски дрожали.
Официант предложил проводить меня до столика, но я сразу увидела Доминика и сама направилась точно к цели, как снаряд, реагирующий на тепло. При одном взгляде на него меня прошил электрический разряд, я ощутила обжигающий выплеск адреналина. Он не изменился, но в то же время в нем появилось что-то незнакомое. Глаза такие же голубые, зато волосы потемнели, как всегда зимой. С недовольством я заметила, что он поправился. Значит, его не мучили угрызения совести. Или просто переел мясных пирожков на свиноферме? Он поднялся на ноги, и наступил неловкий момент: стало ясно, что он собирается меня поцеловать. Я осторожно повернула голову и, вдохнув знакомый аромат «Шанель», ощутила острый укол боли. Он пил джин-тоник и предложил то же самое мне. Но я заказала «Перье», потому что поняла: стоит сейчас выпить что-нибудь крепче минеральной воды, и я разрыдаюсь. По обыкновению, он был изысканно одет – не в рубище из мешковины, как мне мечталось, а в темный костюм и рубашку в тоненькую полосочку с двойными манжетами, в которых поблескивали серебряные запонки, подаренные мной на день рождения. Ни посыпанной пеплом главы, ни вериг. Вместо них новенький бледно-желтый шелковый галстук, который я видела в первый раз. Наверное, подарок от Пятачка. Короче, выглядел он просто сногсшибательно. Самое смешное, когда я сегодня собиралась, на меня снова накатил знакомый приступ паники: вдруг ему не понравится, как я выгляжу? Что, если он будет отпускать колкости? Скажет, что сумка не подходит к костюму, пиджак мешковатый, или не того цвета, или слишком дешевый. Я чувствовала себя виноватой, потому что выбросила всю одежду, которую он мне подарил. Поймав себя на этом, я села на кровать и дважды со всей силы ударила по лбу. А потом надела брюки от «Ред-о-Дед» – Доминика бесит, когда женщины ходят в брюках, – и черный жакет от «Комм-де-Гарсон». Самую неженственную одежду, какая только нашлась в моем гардеробе. Волосы я прилизала с помощью геля. Увидев меня, он был ошарашен. Я заметила, как в его глазах вспыхнуло изумление. Но он слова не проронил ни по поводу мальчишеской стрижки, ни о кардинально изменившемся стиле одежды. Может, видел мою фотографию в «Стандард» и был уже готов.
Несколько секунд мы нервно разглядывали друг друга. Он попытался, было улыбнуться, но налетел на мой холодный, равнодушный взгляд. Однако сердце у меня пылало. Впервые за всю историю наших отношений я имела над ним власть. По той простой причине, что это он захотел со мной увидеться. Несколько минут мы сидели молча, изучая меню. Потом к нашему столику подошел официант.
– Мне, пожалуйста, трехцветный салат из виноградных помидоров и жаренную на сковороде рыбу-меч, – заказала я.
– Простите, мадам, – официант явно был сбит с толку. – Но этого нет в меню.
– Ну, надо же! – голос мой был сладок до отвращения. – В самом деле. Эти блюда подают в отеле «Уолдорф». Пожалуйста, севрюжью икру и жареную утку с фуа-гра. – Жаль, что у них нет белужьей икры.
– А вы, сэр?
– Копченого лосося и картофельную запеканку с мясом.
– И ты сможешь проглотить все это? – с милой улыбкой усомнилась я, когда ушел официант. – После того, что ты сегодня услышишь, боюсь, кусок не полезет в горло.
– Я знаю, что виноват, – тихо отозвался он. – У тебя есть причины сердиться, Минти. Я этого ожидал.
– Знаешь, – я была сама веселость, – именно сегодня я вообще-то на тебя не сержусь. Ни капельки. Нет, конечно, сердилась, – невозмутимо продолжала я. – Откровенно говоря, Доминик, я так на тебя сердилась, что думала, у меня случится сердечный приступ.
– Извини, – произнес он. И вид у него был виноватый.
– Вообще-то... – я старалась не повышать голоса – ведь Доминик очень неуверен в себе и ненавидит сцены.
– Что? – спросил он.
– У меня даже был нервный срыв после того, что ты натворил. – Он молчал. – Но это так, между прочим, чтоб ты знал. – Я сделала глоток слабогазированной воды и весело продолжала: – Но мы же договорились – без обид. Ты ведь именно так выразился? Без обид? Боюсь, Вирджиния Парк не столь отходчива, как я. – Он налился краской. – Да, Доминик, жаль в этом признаваться, но, несмотря на весь мой печальный опыт, я ничем не смогла помочь бедняжке. Кстати, обручальное кольцо я подарила бродячему музыканту в Париже.
– Минти... – взорвался Дом. Его лицо выражало странную смесь раздражения и раскаяния. Не всякий способен изобразить такое на своем лице, но Доминик может. – Минти, – еще раз попытался он. «Зачем все время повторять мое имя? – подумала я. – Он же не страховой полис пытается мне всучить...» – Минти, – повторил он. – Я понимаю, ты зла на меня, но, надеюсь, не станешь портить вечер.
– О, Доминик, как ты только мог подумать! – медовым голосом укорила я. – Обо мне, которая всегда относилась к тебе по-доброму...
– Да, – кивнул он. – Я знаю.
– ...всегда была с тобой очень-очень мила.
– Это правда, – задумчиво признал он. – Ты всегда была Такая добрая и... гм... милая. Поэтому я и захотел снова увидеться с тобой.
– Потому что я милая? Что ж, боюсь, многое изменилось.
– Я и не ожидал, что ты сразу переменишь гнев на милость. Потребуется какое-то время. Я хотел увидеть тебя, чтобы... м-м-м... Я хочу все исправить.
– Мне не дают покоя два вопроса, Доминик, – сказала я, надкусывая булочку. – Первое: почему ты уверен, что сможешь все исправить? И второе: зачем тебе это?
– Потому что... – он тяжко вздохнул – жутко нервничал и не мог этого скрыть. Видели бы вы, как лихорадочно блестели его глаза. Может, от слез? Недовольная собой, я чувствовала, как ледяная корка на сердце потихоньку тает. – Потому что ты мне очень нравишься, Минти, – выдавил он.
– Да ты что!
– Да. И я думаю, что смогу все исправить, – настаивал он. – Когда-то мы были близки. Я хочу вернуть тебя, Минти, потому что совершил ужасную ошибку.
«Совершил ужасную ошибку»? Ужасную ошибку? Почему он не сказал: «Я признаю, что поступил чудовищно»? Мое сердце снова оделось льдом.
– Ты действительно слегка оплошал, Дом, – признала я. – Но не переживай. Все в прошлом.
– Ты серьезно, Минти? – произнес он со смутной улыбкой. – Надеюсь. Но, прежде чем мы окончательно забудем об этом недоразумении, позволь объяснить тебе, что произошло.– Мы? – Позволь объяснить, – продолжал он, – почему мне так плохо. – Значит, ему плохо?
– Хочешь, объясню, почему тебе так плохо? – вспыхнула я. – Правда, извини, объяснять буду со своей, эгоистичной точки зрения. Мне кажется, тебе так плохо, потому что ты бросил меня в церкви в день свадьбы пред лицом почти трехсот человек. Еще тебе плохо, потому что ты даже не соизволил извиниться и ни разу не позвонил, не спросил, как у меня дела. И еще тебе плохо, – добавила я, – потому что мои родители оплатили счет, который, к твоему сведению, перевалил за двадцать восемь тысяч. А еще тебе плохо – опять же с моей, эгоистичной точки зрения, – потому что не прошло и пяти месяцев, как ты обручился с другой женщиной.
– Не будь так жестока, Минти, – взмолился он. – Да, ты права, я чувствую себя униженным. Этого ты и добивалась. Но я получил по заслугам.
– Отлично, Доминик.
Принесли закуски. Он взял нож и вилку, и в глаза мне бросилось золотое кольцо с гербом на мизинце левой руки. Это кольцо он купил в ломбарде, когда ему стукнуло двадцать пять. Оно всегда казалось мне слишком огромным. На гербе была изображена лань с пронзенным стрелой горлом. То же самое он сделал со мной.
– Произошло чудовищное недоразумение, – выдал он, поливая лимонным соком копченого лосося. Недоразумение... Недоразумение? Опять это слово. – Я ошибался и готов нести ответственность за то, что случилось. И хочу заметить, Минти, что ты ни в коем случае не виновата.
– Да что ты!
– Да.
– Ну надо же, какое облегчение, – в моем тоне не было ни капли иронии. – Потому что я думала, будто в чем-то провинилась. Вообще-то, Доминик, этот вопрос мучил меня все эти месяцы.
– Нет, – повторил он. – Это целиком и полностью моя вина. Но есть некоторые смягчающие обстоятельствами я хочу, чтобы ты о них знала.
– Интересно, какие же, – мои брови удивленно изогнулись. Как вы понимаете, дорогие читатели, я торчала в ресторане по одной-единственной причине: надеялась узнать, что же все-таки произошло. – Почему ты сделал это?
– Я был в дерьме по уши. Вот почему. – Он тяжело вздохнул. – Весь мой мир мог рухнуть с минуты на минуту. – Вот это новость! Я была заинтригована. – Случилось кое-что... кошмарное, – проговорил он. – За три недели до свадьбы... это было ужасно. – При одном воспоминании ему, казалось, стало плохо, взгляд потух и помертвел.
Мне вдруг стало его жаль. Ничего не смогла с собой поделать. Я опустила нож и вилку:
– Не знаю, что там у тебя произошло, Дом, но ты же понимаешь, я могла бы тебе помочь.
Он поднял на меня глаза и слабо улыбнулся:
– Да. Понимаю. Но дело в том, что ни ты, ни кто-либо еще был не в силах помочь мне. Это оказалось... – он тихонько застонал – ...слишком ужасно, слишком серьезно. И я не хотел вмешивать тебя.
– Так, значит, ты не изменял мне с Вирджинией Парк?
– Нет, – ответил он. – Не изменял. Она вообще ничего не значит.
– Но не для меня. Прежде чем продолжить свой рассказ, может, объяснишь, зачем ты вообще с ней связался?
– Это было... недоразумение, – он раздраженно передернул плечами. – Я не мог здраво мыслить. Переживал разрыв. – Переживал разрыв? Которому сам был причиной? – Она для меня ничто, – твердил он.
– Так в чем же дело? Что такого кошмарного случилось?
– Мне угрожали...
– Угрожали? – изумилась я. О господи... Кто? Мафия? Китайские триады? Якудза? Ирландская республиканская армия?
– Мне угрожали банкротством, – тихо признался он. – Я мог потерять все, что заработал собственными руками. До последнего пенни. У меня хотели отобрать все. И я остался бы у разбитого корыта.
– Почему?
– Мне пришлось бы продать дом, машину, и все равно денег бы не хватило. Пришлось бы распроститься со вкладами в банке и трастовых фондах, продать облигации, потратить сбережения на почтовом счету – все до последнего.
– Но почему? – терялась в догадках я.
– Из-за одного недоразумения на работе.
– Ты допустил ошибку?
– Нет-нет. Все очень запуталось.
– Запуталось?
– Это связано с пенсиями, – пробормотал он.
– А что такого с пенсиями? Ты не первый день занимаешься пенсионным страхованием.
– Да, и оно приносило большую выгоду. Но потом у нас появились проблемы. Началось расследование. – Расследование? Внезапно до меня дошло, я все поняла.
– Махинации с пенсионными страховками, – произнесла я. – Ты занимался страховыми махинациями! Поэтому и попал в беду.
– Да, – со вздохом ответил он.
– Ты советовал людям не платить пенсионные отчисления в компании, где они работали, а покупать страховые полисы у тебя? Так?
– В общем и целом, да.
– Ты рекомендовал оформлять страховки, хотя знал, что это менее выгодно, чем платить пенсионные взносы.
– Грубо говоря, так оно и было.
– Им это было менее выгодно, потому что – поправь, если я ошибусь, – твои комиссионные составляли львиную долю пенсионного фонда.
– Д-да. Да, это так.
– Эта страховка не окупилась бы с годами, а может, и вообще никогда. Все равно, что бежать марафон на костылях.
– Думаю, ты права. Да, – признался он.
– А если бы они платили пенсионные взносы в своей компании – именно это ты должен был им посоветовать, – в конце концов, они бы обеспечили себе спокойную старость.
– Откуда ты так много знаешь о страховании, Минти? – насторожился он.
– Об этом писали в газетах. Один из наших корреспондентов делал репортаж для бизнес-рубрики. Он сказал, что три миллиона человек стали жертвами мошенничества.
– Я не мошенник, – возмутился Доминик.
– Ты знал, что продаешь? Знал, что оно хуже того, что у них уже есть? – Он молчал.
– Нет. Не совсем.
– Верится с трудом. Ты что, вообще не рассказывал им о комиссионных?
– Что ты, конечно, рассказывал. Я никому не пудрил мозги.
– Ага, но предупредил ли ты их, что комиссионные выплачивает не страховая компания? Что они вычитаются из взносов? Об этом ты не забыл предупредить?
– М-м-м... Я же говорю, все очень запуталось.
– По-моему, все ясно как дважды два.
– Да, но я не виноват. Вспомни, когда все началось, тори выступали в защиту частного пенсионного страхования. Мне действительно казалось, что я помогаю своим клиентам. А после дела Роберта Максвелла[76] государственные пенсионные фонды попали под удар. Люди сами хотели оформлять страховки с частными фирмами. Ситуация вышла из-под контроля, но в этом виновата индустрия, – заключил он.
– И ты попал в беду.
– Да, – промямлил он. – Это было похоже на ночной кошмар. – Его передернуло при воспоминании о случившемся. – Кошмар, – повторил он. – Все копилось в течение нескольких месяцев, – говорил он. – Люди собирались потребовать компенсацию. Страховые компании должны были отстегнуть двадцать миллиардов фунтов.
– Но это же их проблема, не твоя.
– Да. Но потом, в начале июля, прошел слух, что кое-кто из независимых финансовых консультантов тоже будет нести ответственность. И я числился в списке.
– Тебе пришлось бы платить компенсацию?
– Да. По двадцать тысяч фунтов за каждого клиента. Минти, – он наклонился вперед, – у меня около двухсот клиентов.
– Да, я в курсе. Половина из них была на нашей свадьбе.
– Значит, я попадал на четыре миллиона фунтов.
– Ага.
– Я был уверен, что потеряю все, – простонал он. – До последнего пенни. Все, что я построил такими усилиями.
– О, только без соплей, прошу тебя!
– Куда тебе понять, Минти... Твоя жизнь была не в пример легче.
– До тех пор, пока я не познакомилась с тобой.
– Ты не имеешь права судить меня. Ты росла в другой среде. Училась в частной школе. Потом в университете. Купила квартиру на бабушкино наследство. У меня ничего подобного не было. Я всего добился сам.
– Знаю. И уважала тебя за это. Вообще, это твое лучшее качество. Но мы говорим о другом.
– Как раз в этом все и дело, – возразил он. – Страх потерять все то, что я с трудом построил, грыз меня изнутри. Ты и представить не можешь, как я боялся все потерять. Меня охватила жуткая паника. Понятия не имею, как я ума не лишился.
– Лишился. Ты же бросил меня.
– Извини, – завел он прежнюю песню. – Прости, что так с тобой обошелся.
– Спасибо. Я принимаю твои извинения. Хотя ты мог бы поступить как джентльмен – если это слово вообще здесь уместно – и отменить свадьбу заранее. Как ты и сделал в случае с Вирджинией Парк.
– Но эта свадьба так... неумолимо надвигалась, – буркнул он. – Ее уже было не остановить. Каждый раз, когда мне хотелось сказать: «Извини, Минти, я не могу пройти через это», ты принималась тараторить что-то о платье или о приеме, цветах, еще бог знает о чем. Ты была так счастлива. Как я мог все отменить?
– А следовало, – не сдавалась я. – Ты же все равно ее отменил, только гораздо более жестоким способом. В Примроуз-Хилл о моей свадьбе уже слагают легенды, – усмехнулась я. – Во всех пабах распевают баллады. «Несчастная Минти Мэлоун».
Мы на минуту умолкли, пока официант собирал тарелки. Доминик не смог удержаться, чтобы втихую не пялиться на знаменитостей.
– Это случайно не Стивен Фрай[77]? – спросил он. – Только что вошел.
Я повернула голову влево:
– Да, это он.
Проходя мимо нашего столика, Стивен заметил меня и приветливо улыбнулся:
– Здравствуйте, Минти! Я улыбнулась в ответ.
– Ты его знаешь? – не поверил своим глазам Доминик.
– Вообще-то, нет. Но во вторник брала у него интервью. А на следующей неделе иду на презентацию его новой книги.
– Видимо, радиобизнес пошел в гору.
– Да, – подтвердила я. – Точно.
– Ты добилась своего, – произнес он. – Ведешь программу.
– Да, – признала я. – Уж и не надеялась, что это произойдет. Но как видишь. – Официант поставил передо мной тарелку с уткой, а перед Домиником – его картофельную запеканку и удалился. – Так на чем мы остановились? – мой голос взлетел, перекрывая тихий, приглушенный шум голосов. – Ах да, ему грозит банкротство, и он вынужден отменить свадьбу.
– Да.
– Так почему же ты отменил ее, Доминик? – решилась я, ощущая, что мы вот-вот дойдем до главного. Он воткнул вилку в запеканку и посмотрел на меня.
– Чтобы защитить тебя, – промолвил он. Я чуть не подавилась:
– «Защитить» меня?
– Да. Разве я мог позволить тебе пройти через этот кошмар?
– Ты устроил мне кошмар похуже.
– Я не мог позволить тебе пройти через все переживания и страхи, связанные с банкротством. Это было бы несправедливо.
– Но Доминик, у меня была работа.
– Да, однако, при всем уважении к тебе, Минти, ты зарабатывала гроши. Тогда.
– Тогда?
– Я так гордился, что могу предложить тебе больше. Но все это могли у меня отобрать.
– Да, только я выходила за тебя не из-за денег. Я выходила за тебя по любви. Так мне казалось. Тогда.
– Но было бы несправедливо утянуть тебя на дно за собой. Я не смог бы тебя обеспечивать. Платить по счетам. Покупать тебе вещи.
– Мне ничего этого не было нужно.
– Мы бы не смогли купить дом в приличном районе.
– Но у меня чудесная квартира на Примроуз-Хилл. Мы могли бы жить там. Дом. Или продали бы ее и купили дом в менее престижном районе, пока ты не встал бы на ноги. Я не плачу по закладной, Доминик. И ты знаешь, что я не нищая.
– Да, – произнес он. – Но...
– Но что?
– Но... наш уровень жизни был бы намного ниже, чем ты ожидала. И мне казалось, что несправедливо обрушивать на тебя свои проблемы. В любом случае, – нахмурился он, – я был в жуткой панике. Мне хотелось все тебе рассказать, но я никак не мог выбрать подходящий момент. Опомниться не успел, как уже настал день свадьбы, и я стоял в церкви. Тогда и понял, что не могу пройти через это.
– Вовремя понял. Когда нас практически объявили мужем и женой, – проговорила я. – Представь мое состояние, когда ты от меня отрекся.
– Господи, Минти! – воскликнул он. – А ты думаешь, мне было легко? Легко сделать то, что я сделал? Бежать из церкви под взглядами всех своих клиентов? Всех своих клиентов?
– Есть еще одна проблема. Ты наговорил мне кучу гадостей. В присутствии всех. Ты сказал... Поправь, если я ошибусь, Доминик, ведь ты так любил поправлять меня, когда я несла всякую чушь. И даже если я была права, ты все равно меня одергивал. Так вот, ты обозвал меня неряхой.
– Но, дорогая, это же правда, – пропел он со снисходительной улыбочкой.
– Сказал, что я слишком много болтаю и не чувствую, когда пора заткнуться.
– Ну, я же был на пределе, – не смутился он. – Сам не понимал, что несу. Пытался придумать повод, оправдания тому, что собирался сделать. К тому же, дорогая, – он потянулся через стол, чтобы взять меня за руку, – ты действительно слишком много болтаешь. Тебе же нравится мести языком, дорогая. Треп, треп, сплошной треп. Коротышка Минти Минтола обожает стрекотать, как сорока. И это меня бесит, дорогая.
– Других это не бесит. Другие думают, что это нормально.
– О, дорогая, – еще раз промурлыкал он. Мой нож завис над тарелкой. Я его опустила:
– Знаешь, Доминик, у тебя сложилось обо мне превратное представление. И не знаю почему.
– Не понимаю, о чем ты, – раздраженно бросил он.
– Ты почему-то решил, с самого начала, что я – глупая курица, все кудахчу и кудахчу, хотя меня никто не слушает. Что я всех уже «достала», как ты говорил. Что я занудствую, тяну волынку, как непрошеный гость.
– Но ты на самом деле много болтаешь, дорогая.
– Это называется беседовать, Доминик, вести беседу. Знаешь, что это такое? Так делают все нормальные люди. И с тобой я попыталась делать то же самое. Чтобы вдохнуть жизнь в наши отношения, понимаешь? Ведь ты все время молчал. Может, тебе просто нечего сказать? Если так, другим людям ничего и не остается, как вести разговор.
– Нет, ты любишь болтать о пустом. Меня это утомляет. Сама знаешь: бессонница, напряженная работа, хоть дома нужно расслабиться.
– Но если все время молчать, напряжение только нарастает. Понимаешь, Доминик, ты даешь волю языку, только когда пытаешься что-то кому-то навязать. Вот тогда ты заливаешься соловьем. А так тебе и сказать-то нечего, правда?
– Я...
– Ты оставляешь при себе свое мнение, свои взгляды. Тебе не интересно обмениваться мыслями.
Он картинно закатил глаза:
– Просто ты все время болтаешь, и мне не удается вставить хоть словечко.
– Бред собачий! – возмутилась я. – Просто у тебя нет ничего за душой! Тебе лень даже задуматься. Ты – воплощенная серость. Последние пятнадцать лет ты днем зарабатывал деньги, а вечером смотрел «Скай спортс» по телеку. Вот, собственно говоря, и вся твоя жизнь, не считая парочки интрижек и поездок в гольф-клуб на выходные.
–Я...
– Ты неинтересный и неумный человек, Доминик. Честно говоря – не обидишься на откровенность? – ты зануда. Я когда-нибудь тебе говорила? Ты наводишь скуку.
– Я...
– Ты никогда не рисковал. Никогда не делал чего-нибудь экстремального. Даже никогда не путешествовал.
– Только потому, что боюсь летать. Это фобия.
– Нет, не фобия, это всего лишь отговорка. Ты боишься не летать, Дом. Ты боишься того, что ждет тебя после приземления. Ты никогда не бросал вызов самому себе. А уж мне и подавно. Ты такой нудный, Доминик, хоть вой. Ты очень красив, – добавила я. – Но зануда хуже некуда. Когда я была с тобой, мне иногда казалось, что я повешусь от скуки.
– Послушай-ка, Минти, я...
– И все ничего, если бы при этом ты был порядочным и добрым человеком. Но куда там. Ты все время подрывал мою уверенность в себе. Принимал мою доброту как должное. Лишил меня чувства собственного достоинства и значимости. Контролировал каждое мое слово, каждый шаг, даже указывал, как мне одеваться.
– Если тебе было так плохо, что же ты не жаловалась?
– Парадокс, верно? Ты прав. Почему я не жаловалась? Потому что была слишком милой, вот почему. Потому что хотела, чтобы все шло гладко, без проблем. Ненавидела ссоры. Боялась спорить с тобой. Но теперь я уже не боюсь.
– Я заметил.
– Я изменилась, Доминик. Неужели ты не видишь? Ты все время твердил, что мне нужно измениться – так я и сделала.
– Да, знаю. Я впервые заметил это, когда прочитал те статьи. Ты выглядишь по-другому. – Он снова попытался взять меня за руку. – Но я не против, Минти. – Он не против?!
– Я говорю не о внешности, Доминик. Я говорю о внутреннем мире. О том, какая я на самом деле. И я действительно стала другой, изменилась, полностью изменилась. Раньше я была доброй, Доминик. Слишком доброй. Но теперь с этим покончено. Я не стерва, как ты, наверное, подумал. Но и не добренькая. Добрые намерения меня до хорошего не довели. И понадобилось тридцать лет, чтобы понять это.
– Минти, ты просто злишься, – не поверил он. – Наказываешь меня. Я знал, что так и будет, и был к этому готов. На самом деле ты так не думаешь, Минти. Давай посмотрим правде в глаза.