Страница:
– Это было еще до событий в Тинтагеле? – вырвалось у меня.
Я надеялась, что не заставляю его выдавать какие-то секреты.
– Конечно. Ты должна помнить, что Утер был совсем не похож на Амброзия. Он был натянут как тетива, совершал отчаянные поступки, как будто его подгонял какой-то бог-отступник. Это делало его хорошим воином в битве, но придворные его не любили. Почему? Да потому, что воины провозгласили, его королем еще до того, как титулованные лица узнали о смерти Амброзия, и многие сторонники Амброзия не обрадовались этому. Некоторые считали, что верховным королем должен стать Мерлин, но чародея более интересовали вопросы мироздания. Утер почувствовал облегчение, избавившись от него, а я не удивился, когда Мерлин покинул нас. Они были разные, как лед и пламень, и не могли жить в мире. – Старик пожевал нижнюю губу и смущенно потряс головой. – После отъезда Мерлина я пытался смягчить Утера, потому что никто другой не нашел в себе мужества или дерзости давать советы Пендрагону. Я убеждал его устроить коронацию, чтобы унять страхи его придворных. Я просто напомнил ему, что пока он был в боевых походах и одерживал победы со своими людьми, никого не волновала его личная жизнь, но теперь он стал верховным королем и должен беречь свое доброе имя и не давать повода придворным осуждать своего короля. Я сказал Утеру, что он должен жениться, а не предаваться любовным утехам с разными женщинами. Что вышло из моих советов после того, как он увидел.
– Игрейну? – грустно добавил Ульфин. – О ее красоте, которая могла ввести в искушение даже богов, и о ее верности герцогу ходили слухи, и все мы были наслышаны об Игрейне еще до того, как она приехала ко двору. Утер насмехался над стариком, который называл ее своей женой. Делал он это не потому, что проявлял неуважение к герцогу, – добавил старый воин, пытаясь оправдать покойного, – просто Пендрагон был человеком несдержанным и говорил то, о чем другие предпочитали молчать. Он не хотел считаться с чувствами Игрейны и полагал, что не может ей не понравиться.
Мы спускались по длинному склону холма и заметили пеструю вывеску постоялого двора, сулившую нам сердечный прием.
– Должен тебе сказать, что те времена были счастливыми, – заключил Ульфин. – И я с гордостью говорю, что был одним из тех, кто уговорил Утера обратиться за помощью к Мерлину. Поэтому, в конце концов, все закончилось хорошо, хотя и не совсем так, как ожидалось. Но ведь иногда не знаешь, как пойдет дело, если в него вмешался волшебник, не правда ли, госпожа?
Мы подъехали к постоялому двору, и у Ульфина появились другие дела, поэтому я перестала проявлять любопытство к его рассказу об отце Артура, поговорила с хозяином и прошла в комнату, отведенную мне, подальше от шума и дыма распивочной.
Хозяин прислал мне поднос с едой, и я не торопясь ела вкусное рагу, пытаясь не думать о больной Игрейне, которую ожидала смерть. Потом я надела ночную сорочку и какое-то время сидела у жаровни, разглядывая горящие угли и раздумывая о том, что же на самом деле произошло в Тинтагеле. Артур не знал, Мерлин ничего бы не рассказал, а Игрейна стояла на пороге смерти, и правда могла уйти в могилу вместе с ней. Было уже поздно, когда в дверь постучал Ульфин, пришедший узнать перед сном, не нужно ли мне чего-нибудь. Увидев мое лицо, он закрыл за собой дверь и усадил меня у очага.
– Не нужно грустить, госпожа. Тебе приснятся дурные сны, и они украдут у тебя силы, которые ты можешь подарить королеве-матери. Кроме того, – добавил он, садясь напротив меня, – не думай, что жизнь ее светлости состояла только из обязанностей. Когда они с Утером начинали управлять королевством, она много смеялась и весело пела. Не при всех, конечно. Со своими подданными она держалась по-королевски сдержанно, но в кругу семьи вела себя совсем свободно. – Ласковая улыбка смягчила лицо Ульфина, и он снял с шеи висевший на веревке маленький кожаный мешочек.
– Утер мог подчинить своей воле любую женщину. Но Игрейна была женщиной, которую невозможно было запугать. Много раз я видел, как она разоблачала его обман и со смехом обрывала его. Они были совсем не похожи, но для Британии и ее короля было неплохо, что она стала верховной королевой. Я всегда буду гордиться, что приложил к этому руку. После их свадьбы она дала мне вот это… – Старик осторожно вынул из мешочка золотое кольцо и положил его на мою ладонь. – Я подумал, что ее светлость будет похоронена на христианском кладбище, не рядом со своим мужем, и может захотеть, чтобы с ней в могилу ушла какая-нибудь вещь, принадлежавшая ему.
Я разглядывала золотое колечко с ярким цветным узором по краю. Оно было намного тяжелее того тонкого кольца с эмалью, которое принадлежало моей матери и которое сейчас носила я, но мое кольцо было похоже на ее.
– А теперь ложись, госпожа, – посоветовал Ульфин, – я разбужу тебя рано утром… и мне не хочется, чтобы твои глаза были красными от слез.
Я поблагодарила его за заботу, и Ульфин ушел, а я продолжала сидеть, рассматривая кольцо и думая о его словах. Наконец, вздохнув, я погасила масляный светильник и забралась под меховые одеяла.
Может быть, совместная жизнь Утера и Игрейны не стала для меня более понятной, но той ночью я засыпала, думая о своей свекрови как о прекрасной юной королеве, красота и сила духа которой изменили всю историю Британии.
ГЛАВА 2
Я надеялась, что не заставляю его выдавать какие-то секреты.
– Конечно. Ты должна помнить, что Утер был совсем не похож на Амброзия. Он был натянут как тетива, совершал отчаянные поступки, как будто его подгонял какой-то бог-отступник. Это делало его хорошим воином в битве, но придворные его не любили. Почему? Да потому, что воины провозгласили, его королем еще до того, как титулованные лица узнали о смерти Амброзия, и многие сторонники Амброзия не обрадовались этому. Некоторые считали, что верховным королем должен стать Мерлин, но чародея более интересовали вопросы мироздания. Утер почувствовал облегчение, избавившись от него, а я не удивился, когда Мерлин покинул нас. Они были разные, как лед и пламень, и не могли жить в мире. – Старик пожевал нижнюю губу и смущенно потряс головой. – После отъезда Мерлина я пытался смягчить Утера, потому что никто другой не нашел в себе мужества или дерзости давать советы Пендрагону. Я убеждал его устроить коронацию, чтобы унять страхи его придворных. Я просто напомнил ему, что пока он был в боевых походах и одерживал победы со своими людьми, никого не волновала его личная жизнь, но теперь он стал верховным королем и должен беречь свое доброе имя и не давать повода придворным осуждать своего короля. Я сказал Утеру, что он должен жениться, а не предаваться любовным утехам с разными женщинами. Что вышло из моих советов после того, как он увидел.
– Игрейну? – грустно добавил Ульфин. – О ее красоте, которая могла ввести в искушение даже богов, и о ее верности герцогу ходили слухи, и все мы были наслышаны об Игрейне еще до того, как она приехала ко двору. Утер насмехался над стариком, который называл ее своей женой. Делал он это не потому, что проявлял неуважение к герцогу, – добавил старый воин, пытаясь оправдать покойного, – просто Пендрагон был человеком несдержанным и говорил то, о чем другие предпочитали молчать. Он не хотел считаться с чувствами Игрейны и полагал, что не может ей не понравиться.
Мы спускались по длинному склону холма и заметили пеструю вывеску постоялого двора, сулившую нам сердечный прием.
– Должен тебе сказать, что те времена были счастливыми, – заключил Ульфин. – И я с гордостью говорю, что был одним из тех, кто уговорил Утера обратиться за помощью к Мерлину. Поэтому, в конце концов, все закончилось хорошо, хотя и не совсем так, как ожидалось. Но ведь иногда не знаешь, как пойдет дело, если в него вмешался волшебник, не правда ли, госпожа?
Мы подъехали к постоялому двору, и у Ульфина появились другие дела, поэтому я перестала проявлять любопытство к его рассказу об отце Артура, поговорила с хозяином и прошла в комнату, отведенную мне, подальше от шума и дыма распивочной.
Хозяин прислал мне поднос с едой, и я не торопясь ела вкусное рагу, пытаясь не думать о больной Игрейне, которую ожидала смерть. Потом я надела ночную сорочку и какое-то время сидела у жаровни, разглядывая горящие угли и раздумывая о том, что же на самом деле произошло в Тинтагеле. Артур не знал, Мерлин ничего бы не рассказал, а Игрейна стояла на пороге смерти, и правда могла уйти в могилу вместе с ней. Было уже поздно, когда в дверь постучал Ульфин, пришедший узнать перед сном, не нужно ли мне чего-нибудь. Увидев мое лицо, он закрыл за собой дверь и усадил меня у очага.
– Не нужно грустить, госпожа. Тебе приснятся дурные сны, и они украдут у тебя силы, которые ты можешь подарить королеве-матери. Кроме того, – добавил он, садясь напротив меня, – не думай, что жизнь ее светлости состояла только из обязанностей. Когда они с Утером начинали управлять королевством, она много смеялась и весело пела. Не при всех, конечно. Со своими подданными она держалась по-королевски сдержанно, но в кругу семьи вела себя совсем свободно. – Ласковая улыбка смягчила лицо Ульфина, и он снял с шеи висевший на веревке маленький кожаный мешочек.
– Утер мог подчинить своей воле любую женщину. Но Игрейна была женщиной, которую невозможно было запугать. Много раз я видел, как она разоблачала его обман и со смехом обрывала его. Они были совсем не похожи, но для Британии и ее короля было неплохо, что она стала верховной королевой. Я всегда буду гордиться, что приложил к этому руку. После их свадьбы она дала мне вот это… – Старик осторожно вынул из мешочка золотое кольцо и положил его на мою ладонь. – Я подумал, что ее светлость будет похоронена на христианском кладбище, не рядом со своим мужем, и может захотеть, чтобы с ней в могилу ушла какая-нибудь вещь, принадлежавшая ему.
Я разглядывала золотое колечко с ярким цветным узором по краю. Оно было намного тяжелее того тонкого кольца с эмалью, которое принадлежало моей матери и которое сейчас носила я, но мое кольцо было похоже на ее.
– А теперь ложись, госпожа, – посоветовал Ульфин, – я разбужу тебя рано утром… и мне не хочется, чтобы твои глаза были красными от слез.
Я поблагодарила его за заботу, и Ульфин ушел, а я продолжала сидеть, рассматривая кольцо и думая о его словах. Наконец, вздохнув, я погасила масляный светильник и забралась под меховые одеяла.
Может быть, совместная жизнь Утера и Игрейны не стала для меня более понятной, но той ночью я засыпала, думая о своей свекрови как о прекрасной юной королеве, красота и сила духа которой изменили всю историю Британии.
ГЛАВА 2
РАССКАЗ ИГРЕЙНЫ
– Ей так хотелось увидеть тебя. Бог услышал наши молитвы и помог Игрейне – она уже давно пришла в себя и знает, что ты здесь, – шептала аббатиса, торопливо ведя меня по тихому коридору к келье Игрейны.
Несколько безмолвных монахинь коленопреклоненно молились перед входом в келью. Юная Эттарда, компаньонка королевы-матери, была среди них, она умоляюще посмотрела на меня, как будто я могла повелевать судьбой.
В тесной келье пахло свечным воском и святостью. Пожилая монахиня, похожая на целительницу, поднялась со скамейки рядом с кроватью Игрейны. Почтительно поклонившись, она встала рядом со мной и жестом показала, что конец может наступить в любую минуту. Я поблагодарила ее и медленно придвинулась к изножью кровати, а монахиня, тихо ступая, вышла из комнаты.
Глаза Игрейны были закрыты, она спала, и дыхание ее было неглубоким. Узкое убогое ложе покрывали полотняные простыни, а когда-то золотистые волосы больной, о которых рассказывали, как о чуде, серебряными прядями рассыпались по подушке. Изможденное тело едва проступало под грубыми одеялами. Игрейна больше походила на ребенка, нежели на всевластную королеву. Бледное, искаженное страданием лицо ее сохранило остатки редкостной красоты. Под глазами Игрейны были черные круги, на вид у нее был спокойный и умиротворенный. Если вспомнить волнения, которые она пережила за всю свою жизнь, эта безмятежность перед лицом смерти казалась еще более трогательной.
Когда Игрейна уходила в монастырь, она не взяла с собой никаких атрибутов своей былой славы: в келье не было ничего, кроме кровати и некрашеного деревянного сундука. Домотканое одеяние, больше подошедшее бы жене землепашца, чем великой королеве, висело на колышке возле двери.
Через незастекленное окно было видно рассевшихся на дереве пеночек-весничек. Это были любимые птички Игрейны, и их ласковая перекличка и серебряные трели наполняли воздух, как будто они уже звали ее в путешествие на остров блаженства. Я взглянула на неподвижное тело Игрейны и громко всхлипнула.
Она приоткрыла свои темные глаза и увидела меня, стоящую в изножье кровати.
– Госпожа, о, госпожа! – заплакала я, бросаясь на колени перед кроватью и прижимая ее холодную руку к своей щеке.
– Ну… ну… дитя… нет нужды плакать. Хорошо, что ты успела вовремя. – Игрейна улыбалась, тонкими пальцами пытаясь утереть мои слезы. – Тихо, тихо… я хотела видеть тебя совсем не для того, чтобы смотреть, как ты убиваешься. Я не боюсь умереть, я уже исповедалась, но есть еще одно незавершенное дело. Ты слушаешь меня, дитя?
– Конечно, госпожа, – проговорила я, глотая слезы – Что я могу сделать?
– Сначала взбей мне подушку. Я не могу говорить лежа, а мне хочется рассказать тебе об Утере и Тинтагеле.
На мгновение мне показалось, что она будет говорить со мной, как со священником, но знакомый огонек озорства мелькнул в ее глазах, и она тихонько засмеялась.
– Есть некоторые вещи, дорогая моя, которые мужчинам не понять никогда, даже если, а может быть, особенно, если этот мужчина – духовник. Я примирилась со своей строгой монашеской жизнью и надеюсь, что скоро увижу небеса, встречу с которыми он обещает. Мы поступаем мудро, когда верим тому, чему должно верить. Своими заботами, однако, лучше всего делиться с человеком, который поклоняется старым богам, – добавила она задумчиво. – Хорошенько запомни то, что я тебе расскажу.
Итак, я взбила повыше ее подушку и молча села на скамейку, приготовившись слушать.
– Горлойс был хорошим человеком, честным, правдивым и ласковым, и я никогда не позволяла себе обижать его ни словом, ни делом. Уезжая из Тинтагеля, я, наверное, боялась за него так же, как за себя, потому что страшилась силы богини… – Так начала мать Артура свой рассказ. Вот что я узнала от нее.
Дороги в Винчестер были заполнены людьми, спешившими по вызову Утера: знатью в мехах и золоте, мелкими королями со своими воинами и даже простолюдинами, идущими пешком. Все шли, чтобы увидеть нового короля Пендрагона. Солнечные лучи блестели на крышах домов и на холмах, ставших от свежевыпавшего снега черно-белыми; голые деревья четко выделялись на фоне неба. Пар от дыхания лошадей висел в воздухе дымными облачками, когда они проезжали через ворота Саутгейт.
Беспокойство Игрейны скоро сменилось любопытством, потому что застенчивая сельская герцогиня никогда прежде не видела такого большого скопления людей. Ей даже понравился первый вечер, проведенный во дворце, хотя тогда верховный король не вышел к своим гостям.
Проснувшись следующим утром на рассвете, Игрейна надела длинный темный плащ и тихонько вышла из дворца, чтобы побродить среди деревьев на холме – ей хотелось обрести душевное спокойствие, которое всегда приходило к ней на природе. Во время прогулки она нашла на снегу молодого соколенка с разбитым крылом. Игрейна наклонилась к земле и, накрыв голову птицы своей мягкой перчаткой, чтобы успокоить ее, стала осматривать крыло.
Вдруг она увидела перед собой ноги в сапогах. Сапоги были хорошо сшиты, из блестящей кожи, со шпорами, которые говорили о силе и жестокости. От неожиданности сердце Игрейны подпрыгнуло, и у нее перехватило дыхание. Опомнившись, она подняла свои гордые глаза на мужчину, стоявшего перед ней.
– Я не знала, кто он такой, но, вглядевшись в хищные черты его лица, поняла, что он такой же неукротимый и резкий, как ветер Тинтагеля, – сказала Игрейна дрожащим от волнения голосом.
Мужчина не отрывал глаз от красавицы, сидевшей перед ним на корточках, и не знал, что сказать. Игрейна смотрела на него изучающе. И только когда он поднял руку, она увидела кольцо с драконом и поняла, что перед ней верховный король.
– Ты всегда приручаешь хищников? – внезапно спросил он, не представляясь и не здороваясь.
– Не приручаю, господин, а просто лечу, – ответила она, выдерживая его испытывающий взгляд.
Ответ был простым, но реакция Утера была для нее совершенно неожиданной. Он густо покраснел и, резко развернувшись, ушел.
Игрейна почувствовала, что по ее телу прошло тепло, и, взяв соколенка, поспешно вернулась во дворец. Пока Игрейна лечила крыло птицы, ее не покидала мысль об утренней встрече. Руки у нее дрожали, и всем телом Игрейны овладела нахлынувшая страсть.
– Я предчувствовала что-то ужасное, – шептала она, – и вечером во время празднества всячески избегала Утера.
Но Пендрагон бегал по дворцу в поисках Игрейны, как волк, высматривающий добычу. Он был раздражен и взволнован, говорил слишком громко и обрывал разговор на полуслове. Игрейна чувствовала, что он ищет ее, и старалась не попадаться ему на глаза. Когда Утер увидел Игрейну, его уже переполняла страсть, она же оставалась невозмутимой.
Не спросив разрешения у Горлойса, верховный король поцеловал руку Игрейны. Она медленно и неохотно подняла глаза и вспыхнула, встретив его взгляд. Игрейна попыталась вырвать у него руку, но Утер не отпустил ее, а повернулся и провозгласил тост.
– За герцогиню Игрейну из Корнуолла! Я выражаю тебе свое исключительное почтение, о прекраснейшая из прекраснейших в королевстве, в надежде на твою благосклонность, потому, что таким грубым мужчинам, как я, нужно, чтобы их лечили красавицы, подобные тебе!
Придворных потрясла его дерзость, а Игрейна терзалась от унижения и гнева, уверенная, что страсть, охватившую их, заметили все. Но Игрейна высоко держала голову и снисходительно приняла комплимент. И только потом, когда они с Горлойсом вернулись в свои комнаты, Игрейна в слезах бросилась к мужу.
– Конечно, Утер обратил на тебя внимание, дорогая, – рассудительно сказал Горлойс. – У него прекрасный вкус, к тому же он имеет славу соблазнителя женщин, и, если бы я не знал тебя так хорошо, я мог бы встревожиться, что он вскружил тебе голову. Поверь мне, не пройдет и недели, как наш новый король увлечется какой-нибудь хорошенькой девушкой – нужно просто немного подождать.
Услышав это, Игрейна еще больше расстроилась. Не могла же она сказать мужу, что своих чувств она боится больше, чем притязаний Утера, и мысль о том, что она может оказаться одной из многих завоеванных и забытых, уязвила ее до глубины души.
Игрейна разрыдалась, и, как ни уговаривал ее Горлойс, успокоиться она не могла. Скоро Игрейна уже рыдала, умоляя в истерике мужа:
– Увези меня домой, господин, прошу тебя, всеми богами прошу, увези меня отсюда, умоляю тебя!
– Мы уедем сразу после коронации, – обещал он, надеясь, что она успокоится, но обезумевшая женщина только застонала еще сильнее, и, испугавшись за ее здоровье, Горлойс увез ее, как только рассвело.
– Возможно… – размышляла вслух королева-мать, – Горлойс был прав, и, если бы мы остались, интерес Утера ко мне бы пропал.
Она закашлялась, и ей стало тяжело дышать.
– Госпожа, не надо говорить так много… тебе нужно беречь силы, – предостерегла я.
– Для чего? – она дышала с присвистом и указала рукой на кувшин с водой.
Руки Игрейны дрожали, и она не могла держать чашу, но когда я поднесла воду к ее губам, она посмотрела на меня и глаза ее прищурились в улыбке.
– Мне нужны силы только для того, чтобы закончить свой рассказ, как того ждет богиня… Ты должна понять, что я случайно оказалась вовлечена и то, что случилось. Запутавшись в паутине событий, сотканной мудрыми богами, я говорила и делала то, что казалось мне честным и благородным. После нашего отъезда, я надеялась, что сумею избегнуть участи, которой еще не понимала. – Она помолчала, а потом добавила: – Но волю богов никто не властен изменить.
Супруги только устроились в Тинтагеле, как приехал посланный с письмом от корнуэльского короля Марка. Он предупреждал их, что Утер объявил Горлойса изменником за то, что он не присягнул на верность ему, и посылает в Корнуолл армию.
– Марк скачет с ним, но он хочет, чтобы ты знал, что оружия против тебя он не поднимет, поскольку ты сам король корнуэльский, – угрюмо сказал посланец.
Горлойс рассмеялся.
– Мы ценим намерения его светлости. Но я не думаю, что это означает, что он будет воевать на моей стороне.
Растерявшийся малый что-то бормотал, объясняя, что Марк не хочет злить верховного короля, но после того, как он уехал, Горлойс разразился проклятиями, называя толстого юного короля Корнуолла трусом.
– Пока ты здесь, тебе нечего бояться, – сказал седой воин, накидывая себе на плечи шерстяной плащ… – Тинтагель можно захватить только чудом, потому что дорогу при необходимости может удерживать даже один воин. Значит, ты будешь командовать воинами, которые будут охранять замок, а остальных людей я забираю в Димилиок и буду там ждать Утера. Если он не захочет вести переговоры, ему придется слушать звон мечей.
Игрейна согласно кивала, но дрожала от страха. Горлойс сильными руками обнял жену, она приникла к нему и чувствовала себя в безопасности, кутаясь в складках его пушистого плаща. Он крепко прижимал ее к себе, обещая, что пришлет весточку о том, как идут дела, если только Утер не осадит его отряд в этой крепости на холме. Потом он широкими шагами вышел из дома, и Игрейна осталась одна.
– Я не могу описать то чувство ужаса, которое переполняло меня, когда ушел Горлойс, – шептала она. – Той ночью я лежала, съежившись на середине нашей большой резной кровати, и молилась, чтобы мой муж вернулся. Днем я несколько раз забиралась на крепостной вал, оглядывая ворота, защищающие Тинтагель и убеждая себя в том, что, пока я нахожусь по эту сторону ворот, мне не страшна война, которую развязал Утер. Но все равно рев прибоя у подножия утесов заставлял меня переживать, а приглушенный шум прилива отдавался в моем сердце. Все время я чувствовала присутствие какой-то мощной силы, казалось, сама богиня поселилась в пещере под крепостью.
На третью ночь Игрейна была очень испугана и пошла на крепостной вал, когда небо уже усыпали яркие звезды. Слуги ничего об этом не знали и считали, что она уже давно спит. Горизонт на западе залил яркий свет, а легкий ветерок с моря дул необыкновенно ласково, как будто на календаре был не март, а июнь. Ночь выдалась чудесной, она сулила рождение и обновление, и молодая королева испытывала то страх, то восторг. Перед ней открывалась Вселенная, и Игрейне казалось, что она стоит на краю света. А потом Игрейна увидела огнедышащего дракона, похожего на одного из тех драконов, появление которых предсказывал Мерлин. Он летел к ней по небу через звезды. Дракон появился из глубины Вселенной и мчался к земле в блеске яркого пламени. Подумав, что он может упасть на Тинтагель, Игрейна убежала с крепостной стены.
Метеор пролетел в западном направлении, его свет медленно тускнел, а яркая головка исчезла за горизонтом. Но королева корнуэльская не видела этого, потому что ее внимание отвлекла суматоха у двери с задней стороны замка.
Вырубленная на краю обрыва дверь закрывала тайный выход из центра крепости. О его существовании знали немногие, и мало кто из этих немногих осмелился бы подниматься ночью по крутым мокрым ступеням. И все же три человека, закутанные и плащи с капюшонами, требовали, чтобы их впустили, и Игрейна, затаив дыхание, внимательно наблюдала за ними.
Заспанный часовой светил факелом, осматривая тени людей, которые возникли перед ним, потом торопливо поприветствовал человека в черном плаще, который быстро прошел мимо него и зашел в помещение стражи. Игрейна вскрикнула от радости: вернулся Горлойс. К ней постепенно приходило чувство безопасности и здравый смысл. Радуясь счастливому возвращению мужа, Игрейна побежала вниз по лестнице, через сад и вбежала в их спальню.
Он поднимался по внутренней лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и задержался у входа, когда из двери появилась она, торопясь встретить его. На лестничной площадке она бросилась в его объятия.
Уткнувшись в его плащ, Игрейна на мгновение забылась, а он взял ее на руки и перенес через порог, ногой захлопнув за собой дверь.
Может быть, непринужденность его движений или легкость и уверенность, с которой он держал ее, заставили ее насторожиться. И еще до того, как он позволил ей встать на ноги, отступил назад и откинул с лица капюшон, Игрейна догадалась, что это не ее муж. И все же она смотрела в глаза Утеру скорее с удивлением, чем с гневом.
Долго они стояли, неотрывно глядя друг на друга.
Верховный король настороженно наблюдал за ней, понимая, что чем дольше она будет раздумывать, поднимать ли ей тревогу, тем меньше вероятность того, что она сделает это. А Игрейна потрясенно смотрела на него, ужасаясь риску, на который он решился.
Наконец Пендрагон взял ее за руки и попытался привлечь к себе.
– Что с Горлойсом? – спросила Игрейна, сопротивляясь ему, хотя для этого она подавила собственное желание.
Она спросила об этом хладнокровно, не спуская с него взгляда своих невозмутимых глаз.
– Он спит на своей походной кровати в Димилиоке, госпожа, – ответил Утер. – Я пришел сюда совсем не как победитель, чтобы овладеть вдовой моего поверженного врага. Я здесь потому, что ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя, и мы встречаемся на равных.
Охваченная сильной дрожью, Игрейна рассматривала мужчину, стоящего перед ней, пытаясь оценить правдивость его слов и достоинство, с каким они были сказаны.
Королева стояла в нерешительности, как будто ожидая дальнейшей схватки.
Ни один из них не двигался, хотя в его руках руки Игрейны горели.
– Мы оба охвачены страстью, – прошептал Утер, наклоняясь к ней, но не дотрагиваясь до нее. Я знаю это так же, как знаю то, в каком направлении дует ветер на рассвете. Но ты станешь моей по доброй воле, я не хочу даже думать о том, чтобы взять тебя силой.
Утер ждал, и его губы были совсем близко с ее губами.
Игрейна чувствовала на своем лице тепло его дыхания и чувствовала, как бешено стучит ее сердце, когда она приподнялась на пальцах, чтобы дотянуться до его губ.
Страсть закипела в ней, и одним движением она высвободила свои руки и вплела их в его волосы, а се губы отыскали его рот, и они слились в страстном поцелуе. Утер прижал Игрейну к себе, и она обняла его, не заметив, когда он успел опустить ее на кровать.
– В ту ночь я стала воплощением богини, а та огромная резная кровать была моим алтарем, – шептала королева-мать. – Когда мы удовлетворили нашу первую неистовую страсть, мы лежали и разговаривали, и Утер рассказал мне, что это Мерлин придумал, как пробраться в Тинтагель через боковой вход. Каким-то образом волшебник узнал пароль на эту ночь и, изменив свою внешность и внешность Ульфина так, что они стали походить на людей Горлойса, провел их по тайной тропе в скалах. Но самой хитрой его выдумкой был черный испанский плащ: если действовать осмотрительно, даже стражников можно заставить увидеть того, кого они ожидают увидеть.
– Утер был невероятно горд тем, что ему удалось пройти через эту дверь, а я восхищалась его храбростью. Позднее, когда он заснул, я лежала и смотрела на него и внезапно поняла, что за одну эту ночь мне доверилась страстная, свободная душа, которой время от времени нужно было какое-то убежище, иначе он бы просто умер. Я не знаю, Гвен, поймешь ли ты меня, ведь ты никогда не видела его.
– Может быть, пойму, – пробормотала я.
В это время в комнату неслышно вошла Эттарда и сказала, что за дверью ожидает священник, но королева-мать отрицательно покачала головой, и Эттарда осторожно удалилась.
Когда закрылась за ней дверь, Игрейна сказала:
– Этой девушке я оставила то немногое, что не отдала монахам в Тинтагеле. Этого ей хватит, чтобы прожить безбедно, и мне будет приятно, если ты найдешь для Эттарды место у себя… Она все еще вспоминает те месяцы, когда мы были при дворе, а вы с Артуром только поженились, и мне было бы легче, если бы ты взяла Эттарду под свою защиту.
– Я позабочусь о ней, госпожа, – пообещала я.
– Хорошо. – Игрейна слегка пожала мою руку.
– Я могу рассказать тебе еще кое-что о той ночи, – прошептала королева-мать, снова возвращаясь в мыслях к Тинтагелю. – Признаюсь откровенно, я сразу догадалась, что Утер – это не мой муж, и те, что говорят, будто Мерлин сделал его столь похожим на Горлойса и смог обмануть меня, приписывают магу то, чего не было. – Она криво усмехнулась. – Можешь ли ты поверить, что женщина не сумеет отличить одного мужчину от другого?
Когда в дверь громко постучал Ульфин, который сопровождал короля, притворившись одним из людей Горлойса, Утер поднялся и торопливо оделся. Он накинул на плечи черный плащ, а Игрейна встала и, подойдя к нему, поплотнее запахнула плащ и надвинула пониже его капюшон, чтобы никто из часовых не смог увидеть его лица.
Еще раз пристально посмотрев в суровое лицо Утера и его блестящие глаза, Игрейна приготовилась попрощаться. Их отношения были даром богов, прикосновением, неподвластным времени, с которым не смел спорить ни один смертный. Они были не первыми, и не последними, кого богиня свела вместе подобным образом. Но Игрейна не верила, что будет какое-то продолжение. Она погладила Утера по щеке, потом приподнялась на пальцах и шепотом попрощалась с ним. Выражение лица Утера было строгим и настороженным, как будто он уже крался мимо стражников и часовых, стараясь выбраться незамеченным из крепости врага. Но на минутку его лицо смягчилось, и он пообещал, что найдет какой-нибудь предлог, чтобы заключить с Горлойсом достойное перемирие. После этого он ушел. Игрейна легла в кровать, слишком измученная, чтобы думать о событиях прошедшей ночи, и слишком обессиленная, чтобы гадать, какое дитя может получиться от этой связи. Она лежала на скомканных одеялах, вцепившись руками в подушку и ожидая, когда наступит утро. А на рассвете пришло сообщение, что Горлойс убит во время нападения на лагерь верховного короля, и все ее слуги бросились обсуждать, как дух короля мог возлежать с женой спустя много часов после его смерти. Услышав новость, Игрейна почувствовала головокружение, и весь мир словно раскололся надвое. Она потеряла самообладание и страдала от печали и гнева. Неподвижно, как статуя, она стояла на ветру, глядя на море и слушая крики парящих чаек. Перепуганные дочери Игрейны пробрались в комнату матери и залезли на смятую кровать, в страхе прижимаясь друг к другу. Моргаузе было тринадцать лет, она выросла красивой девушкой, со здоровым цветом лица, унаследованным от Горлойса, но сейчас она побледнела от страха и тихонько всхлипывала. А десятилетняя Моргана, смуглая и хитрая, прищуренными зелеными глазами оглядывала комнату, как затравленный зверек.
Несколько безмолвных монахинь коленопреклоненно молились перед входом в келью. Юная Эттарда, компаньонка королевы-матери, была среди них, она умоляюще посмотрела на меня, как будто я могла повелевать судьбой.
В тесной келье пахло свечным воском и святостью. Пожилая монахиня, похожая на целительницу, поднялась со скамейки рядом с кроватью Игрейны. Почтительно поклонившись, она встала рядом со мной и жестом показала, что конец может наступить в любую минуту. Я поблагодарила ее и медленно придвинулась к изножью кровати, а монахиня, тихо ступая, вышла из комнаты.
Глаза Игрейны были закрыты, она спала, и дыхание ее было неглубоким. Узкое убогое ложе покрывали полотняные простыни, а когда-то золотистые волосы больной, о которых рассказывали, как о чуде, серебряными прядями рассыпались по подушке. Изможденное тело едва проступало под грубыми одеялами. Игрейна больше походила на ребенка, нежели на всевластную королеву. Бледное, искаженное страданием лицо ее сохранило остатки редкостной красоты. Под глазами Игрейны были черные круги, на вид у нее был спокойный и умиротворенный. Если вспомнить волнения, которые она пережила за всю свою жизнь, эта безмятежность перед лицом смерти казалась еще более трогательной.
Когда Игрейна уходила в монастырь, она не взяла с собой никаких атрибутов своей былой славы: в келье не было ничего, кроме кровати и некрашеного деревянного сундука. Домотканое одеяние, больше подошедшее бы жене землепашца, чем великой королеве, висело на колышке возле двери.
Через незастекленное окно было видно рассевшихся на дереве пеночек-весничек. Это были любимые птички Игрейны, и их ласковая перекличка и серебряные трели наполняли воздух, как будто они уже звали ее в путешествие на остров блаженства. Я взглянула на неподвижное тело Игрейны и громко всхлипнула.
Она приоткрыла свои темные глаза и увидела меня, стоящую в изножье кровати.
– Госпожа, о, госпожа! – заплакала я, бросаясь на колени перед кроватью и прижимая ее холодную руку к своей щеке.
– Ну… ну… дитя… нет нужды плакать. Хорошо, что ты успела вовремя. – Игрейна улыбалась, тонкими пальцами пытаясь утереть мои слезы. – Тихо, тихо… я хотела видеть тебя совсем не для того, чтобы смотреть, как ты убиваешься. Я не боюсь умереть, я уже исповедалась, но есть еще одно незавершенное дело. Ты слушаешь меня, дитя?
– Конечно, госпожа, – проговорила я, глотая слезы – Что я могу сделать?
– Сначала взбей мне подушку. Я не могу говорить лежа, а мне хочется рассказать тебе об Утере и Тинтагеле.
На мгновение мне показалось, что она будет говорить со мной, как со священником, но знакомый огонек озорства мелькнул в ее глазах, и она тихонько засмеялась.
– Есть некоторые вещи, дорогая моя, которые мужчинам не понять никогда, даже если, а может быть, особенно, если этот мужчина – духовник. Я примирилась со своей строгой монашеской жизнью и надеюсь, что скоро увижу небеса, встречу с которыми он обещает. Мы поступаем мудро, когда верим тому, чему должно верить. Своими заботами, однако, лучше всего делиться с человеком, который поклоняется старым богам, – добавила она задумчиво. – Хорошенько запомни то, что я тебе расскажу.
Итак, я взбила повыше ее подушку и молча села на скамейку, приготовившись слушать.
– Горлойс был хорошим человеком, честным, правдивым и ласковым, и я никогда не позволяла себе обижать его ни словом, ни делом. Уезжая из Тинтагеля, я, наверное, боялась за него так же, как за себя, потому что страшилась силы богини… – Так начала мать Артура свой рассказ. Вот что я узнала от нее.
Дороги в Винчестер были заполнены людьми, спешившими по вызову Утера: знатью в мехах и золоте, мелкими королями со своими воинами и даже простолюдинами, идущими пешком. Все шли, чтобы увидеть нового короля Пендрагона. Солнечные лучи блестели на крышах домов и на холмах, ставших от свежевыпавшего снега черно-белыми; голые деревья четко выделялись на фоне неба. Пар от дыхания лошадей висел в воздухе дымными облачками, когда они проезжали через ворота Саутгейт.
Беспокойство Игрейны скоро сменилось любопытством, потому что застенчивая сельская герцогиня никогда прежде не видела такого большого скопления людей. Ей даже понравился первый вечер, проведенный во дворце, хотя тогда верховный король не вышел к своим гостям.
Проснувшись следующим утром на рассвете, Игрейна надела длинный темный плащ и тихонько вышла из дворца, чтобы побродить среди деревьев на холме – ей хотелось обрести душевное спокойствие, которое всегда приходило к ней на природе. Во время прогулки она нашла на снегу молодого соколенка с разбитым крылом. Игрейна наклонилась к земле и, накрыв голову птицы своей мягкой перчаткой, чтобы успокоить ее, стала осматривать крыло.
Вдруг она увидела перед собой ноги в сапогах. Сапоги были хорошо сшиты, из блестящей кожи, со шпорами, которые говорили о силе и жестокости. От неожиданности сердце Игрейны подпрыгнуло, и у нее перехватило дыхание. Опомнившись, она подняла свои гордые глаза на мужчину, стоявшего перед ней.
– Я не знала, кто он такой, но, вглядевшись в хищные черты его лица, поняла, что он такой же неукротимый и резкий, как ветер Тинтагеля, – сказала Игрейна дрожащим от волнения голосом.
Мужчина не отрывал глаз от красавицы, сидевшей перед ним на корточках, и не знал, что сказать. Игрейна смотрела на него изучающе. И только когда он поднял руку, она увидела кольцо с драконом и поняла, что перед ней верховный король.
– Ты всегда приручаешь хищников? – внезапно спросил он, не представляясь и не здороваясь.
– Не приручаю, господин, а просто лечу, – ответила она, выдерживая его испытывающий взгляд.
Ответ был простым, но реакция Утера была для нее совершенно неожиданной. Он густо покраснел и, резко развернувшись, ушел.
Игрейна почувствовала, что по ее телу прошло тепло, и, взяв соколенка, поспешно вернулась во дворец. Пока Игрейна лечила крыло птицы, ее не покидала мысль об утренней встрече. Руки у нее дрожали, и всем телом Игрейны овладела нахлынувшая страсть.
– Я предчувствовала что-то ужасное, – шептала она, – и вечером во время празднества всячески избегала Утера.
Но Пендрагон бегал по дворцу в поисках Игрейны, как волк, высматривающий добычу. Он был раздражен и взволнован, говорил слишком громко и обрывал разговор на полуслове. Игрейна чувствовала, что он ищет ее, и старалась не попадаться ему на глаза. Когда Утер увидел Игрейну, его уже переполняла страсть, она же оставалась невозмутимой.
Не спросив разрешения у Горлойса, верховный король поцеловал руку Игрейны. Она медленно и неохотно подняла глаза и вспыхнула, встретив его взгляд. Игрейна попыталась вырвать у него руку, но Утер не отпустил ее, а повернулся и провозгласил тост.
– За герцогиню Игрейну из Корнуолла! Я выражаю тебе свое исключительное почтение, о прекраснейшая из прекраснейших в королевстве, в надежде на твою благосклонность, потому, что таким грубым мужчинам, как я, нужно, чтобы их лечили красавицы, подобные тебе!
Придворных потрясла его дерзость, а Игрейна терзалась от унижения и гнева, уверенная, что страсть, охватившую их, заметили все. Но Игрейна высоко держала голову и снисходительно приняла комплимент. И только потом, когда они с Горлойсом вернулись в свои комнаты, Игрейна в слезах бросилась к мужу.
– Конечно, Утер обратил на тебя внимание, дорогая, – рассудительно сказал Горлойс. – У него прекрасный вкус, к тому же он имеет славу соблазнителя женщин, и, если бы я не знал тебя так хорошо, я мог бы встревожиться, что он вскружил тебе голову. Поверь мне, не пройдет и недели, как наш новый король увлечется какой-нибудь хорошенькой девушкой – нужно просто немного подождать.
Услышав это, Игрейна еще больше расстроилась. Не могла же она сказать мужу, что своих чувств она боится больше, чем притязаний Утера, и мысль о том, что она может оказаться одной из многих завоеванных и забытых, уязвила ее до глубины души.
Игрейна разрыдалась, и, как ни уговаривал ее Горлойс, успокоиться она не могла. Скоро Игрейна уже рыдала, умоляя в истерике мужа:
– Увези меня домой, господин, прошу тебя, всеми богами прошу, увези меня отсюда, умоляю тебя!
– Мы уедем сразу после коронации, – обещал он, надеясь, что она успокоится, но обезумевшая женщина только застонала еще сильнее, и, испугавшись за ее здоровье, Горлойс увез ее, как только рассвело.
– Возможно… – размышляла вслух королева-мать, – Горлойс был прав, и, если бы мы остались, интерес Утера ко мне бы пропал.
Она закашлялась, и ей стало тяжело дышать.
– Госпожа, не надо говорить так много… тебе нужно беречь силы, – предостерегла я.
– Для чего? – она дышала с присвистом и указала рукой на кувшин с водой.
Руки Игрейны дрожали, и она не могла держать чашу, но когда я поднесла воду к ее губам, она посмотрела на меня и глаза ее прищурились в улыбке.
– Мне нужны силы только для того, чтобы закончить свой рассказ, как того ждет богиня… Ты должна понять, что я случайно оказалась вовлечена и то, что случилось. Запутавшись в паутине событий, сотканной мудрыми богами, я говорила и делала то, что казалось мне честным и благородным. После нашего отъезда, я надеялась, что сумею избегнуть участи, которой еще не понимала. – Она помолчала, а потом добавила: – Но волю богов никто не властен изменить.
Супруги только устроились в Тинтагеле, как приехал посланный с письмом от корнуэльского короля Марка. Он предупреждал их, что Утер объявил Горлойса изменником за то, что он не присягнул на верность ему, и посылает в Корнуолл армию.
– Марк скачет с ним, но он хочет, чтобы ты знал, что оружия против тебя он не поднимет, поскольку ты сам король корнуэльский, – угрюмо сказал посланец.
Горлойс рассмеялся.
– Мы ценим намерения его светлости. Но я не думаю, что это означает, что он будет воевать на моей стороне.
Растерявшийся малый что-то бормотал, объясняя, что Марк не хочет злить верховного короля, но после того, как он уехал, Горлойс разразился проклятиями, называя толстого юного короля Корнуолла трусом.
– Пока ты здесь, тебе нечего бояться, – сказал седой воин, накидывая себе на плечи шерстяной плащ… – Тинтагель можно захватить только чудом, потому что дорогу при необходимости может удерживать даже один воин. Значит, ты будешь командовать воинами, которые будут охранять замок, а остальных людей я забираю в Димилиок и буду там ждать Утера. Если он не захочет вести переговоры, ему придется слушать звон мечей.
Игрейна согласно кивала, но дрожала от страха. Горлойс сильными руками обнял жену, она приникла к нему и чувствовала себя в безопасности, кутаясь в складках его пушистого плаща. Он крепко прижимал ее к себе, обещая, что пришлет весточку о том, как идут дела, если только Утер не осадит его отряд в этой крепости на холме. Потом он широкими шагами вышел из дома, и Игрейна осталась одна.
– Я не могу описать то чувство ужаса, которое переполняло меня, когда ушел Горлойс, – шептала она. – Той ночью я лежала, съежившись на середине нашей большой резной кровати, и молилась, чтобы мой муж вернулся. Днем я несколько раз забиралась на крепостной вал, оглядывая ворота, защищающие Тинтагель и убеждая себя в том, что, пока я нахожусь по эту сторону ворот, мне не страшна война, которую развязал Утер. Но все равно рев прибоя у подножия утесов заставлял меня переживать, а приглушенный шум прилива отдавался в моем сердце. Все время я чувствовала присутствие какой-то мощной силы, казалось, сама богиня поселилась в пещере под крепостью.
На третью ночь Игрейна была очень испугана и пошла на крепостной вал, когда небо уже усыпали яркие звезды. Слуги ничего об этом не знали и считали, что она уже давно спит. Горизонт на западе залил яркий свет, а легкий ветерок с моря дул необыкновенно ласково, как будто на календаре был не март, а июнь. Ночь выдалась чудесной, она сулила рождение и обновление, и молодая королева испытывала то страх, то восторг. Перед ней открывалась Вселенная, и Игрейне казалось, что она стоит на краю света. А потом Игрейна увидела огнедышащего дракона, похожего на одного из тех драконов, появление которых предсказывал Мерлин. Он летел к ней по небу через звезды. Дракон появился из глубины Вселенной и мчался к земле в блеске яркого пламени. Подумав, что он может упасть на Тинтагель, Игрейна убежала с крепостной стены.
Метеор пролетел в западном направлении, его свет медленно тускнел, а яркая головка исчезла за горизонтом. Но королева корнуэльская не видела этого, потому что ее внимание отвлекла суматоха у двери с задней стороны замка.
Вырубленная на краю обрыва дверь закрывала тайный выход из центра крепости. О его существовании знали немногие, и мало кто из этих немногих осмелился бы подниматься ночью по крутым мокрым ступеням. И все же три человека, закутанные и плащи с капюшонами, требовали, чтобы их впустили, и Игрейна, затаив дыхание, внимательно наблюдала за ними.
Заспанный часовой светил факелом, осматривая тени людей, которые возникли перед ним, потом торопливо поприветствовал человека в черном плаще, который быстро прошел мимо него и зашел в помещение стражи. Игрейна вскрикнула от радости: вернулся Горлойс. К ней постепенно приходило чувство безопасности и здравый смысл. Радуясь счастливому возвращению мужа, Игрейна побежала вниз по лестнице, через сад и вбежала в их спальню.
Он поднимался по внутренней лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и задержался у входа, когда из двери появилась она, торопясь встретить его. На лестничной площадке она бросилась в его объятия.
Уткнувшись в его плащ, Игрейна на мгновение забылась, а он взял ее на руки и перенес через порог, ногой захлопнув за собой дверь.
Может быть, непринужденность его движений или легкость и уверенность, с которой он держал ее, заставили ее насторожиться. И еще до того, как он позволил ей встать на ноги, отступил назад и откинул с лица капюшон, Игрейна догадалась, что это не ее муж. И все же она смотрела в глаза Утеру скорее с удивлением, чем с гневом.
Долго они стояли, неотрывно глядя друг на друга.
Верховный король настороженно наблюдал за ней, понимая, что чем дольше она будет раздумывать, поднимать ли ей тревогу, тем меньше вероятность того, что она сделает это. А Игрейна потрясенно смотрела на него, ужасаясь риску, на который он решился.
Наконец Пендрагон взял ее за руки и попытался привлечь к себе.
– Что с Горлойсом? – спросила Игрейна, сопротивляясь ему, хотя для этого она подавила собственное желание.
Она спросила об этом хладнокровно, не спуская с него взгляда своих невозмутимых глаз.
– Он спит на своей походной кровати в Димилиоке, госпожа, – ответил Утер. – Я пришел сюда совсем не как победитель, чтобы овладеть вдовой моего поверженного врага. Я здесь потому, что ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя, и мы встречаемся на равных.
Охваченная сильной дрожью, Игрейна рассматривала мужчину, стоящего перед ней, пытаясь оценить правдивость его слов и достоинство, с каким они были сказаны.
Королева стояла в нерешительности, как будто ожидая дальнейшей схватки.
Ни один из них не двигался, хотя в его руках руки Игрейны горели.
– Мы оба охвачены страстью, – прошептал Утер, наклоняясь к ней, но не дотрагиваясь до нее. Я знаю это так же, как знаю то, в каком направлении дует ветер на рассвете. Но ты станешь моей по доброй воле, я не хочу даже думать о том, чтобы взять тебя силой.
Утер ждал, и его губы были совсем близко с ее губами.
Игрейна чувствовала на своем лице тепло его дыхания и чувствовала, как бешено стучит ее сердце, когда она приподнялась на пальцах, чтобы дотянуться до его губ.
Страсть закипела в ней, и одним движением она высвободила свои руки и вплела их в его волосы, а се губы отыскали его рот, и они слились в страстном поцелуе. Утер прижал Игрейну к себе, и она обняла его, не заметив, когда он успел опустить ее на кровать.
– В ту ночь я стала воплощением богини, а та огромная резная кровать была моим алтарем, – шептала королева-мать. – Когда мы удовлетворили нашу первую неистовую страсть, мы лежали и разговаривали, и Утер рассказал мне, что это Мерлин придумал, как пробраться в Тинтагель через боковой вход. Каким-то образом волшебник узнал пароль на эту ночь и, изменив свою внешность и внешность Ульфина так, что они стали походить на людей Горлойса, провел их по тайной тропе в скалах. Но самой хитрой его выдумкой был черный испанский плащ: если действовать осмотрительно, даже стражников можно заставить увидеть того, кого они ожидают увидеть.
– Утер был невероятно горд тем, что ему удалось пройти через эту дверь, а я восхищалась его храбростью. Позднее, когда он заснул, я лежала и смотрела на него и внезапно поняла, что за одну эту ночь мне доверилась страстная, свободная душа, которой время от времени нужно было какое-то убежище, иначе он бы просто умер. Я не знаю, Гвен, поймешь ли ты меня, ведь ты никогда не видела его.
– Может быть, пойму, – пробормотала я.
В это время в комнату неслышно вошла Эттарда и сказала, что за дверью ожидает священник, но королева-мать отрицательно покачала головой, и Эттарда осторожно удалилась.
Когда закрылась за ней дверь, Игрейна сказала:
– Этой девушке я оставила то немногое, что не отдала монахам в Тинтагеле. Этого ей хватит, чтобы прожить безбедно, и мне будет приятно, если ты найдешь для Эттарды место у себя… Она все еще вспоминает те месяцы, когда мы были при дворе, а вы с Артуром только поженились, и мне было бы легче, если бы ты взяла Эттарду под свою защиту.
– Я позабочусь о ней, госпожа, – пообещала я.
– Хорошо. – Игрейна слегка пожала мою руку.
– Я могу рассказать тебе еще кое-что о той ночи, – прошептала королева-мать, снова возвращаясь в мыслях к Тинтагелю. – Признаюсь откровенно, я сразу догадалась, что Утер – это не мой муж, и те, что говорят, будто Мерлин сделал его столь похожим на Горлойса и смог обмануть меня, приписывают магу то, чего не было. – Она криво усмехнулась. – Можешь ли ты поверить, что женщина не сумеет отличить одного мужчину от другого?
Когда в дверь громко постучал Ульфин, который сопровождал короля, притворившись одним из людей Горлойса, Утер поднялся и торопливо оделся. Он накинул на плечи черный плащ, а Игрейна встала и, подойдя к нему, поплотнее запахнула плащ и надвинула пониже его капюшон, чтобы никто из часовых не смог увидеть его лица.
Еще раз пристально посмотрев в суровое лицо Утера и его блестящие глаза, Игрейна приготовилась попрощаться. Их отношения были даром богов, прикосновением, неподвластным времени, с которым не смел спорить ни один смертный. Они были не первыми, и не последними, кого богиня свела вместе подобным образом. Но Игрейна не верила, что будет какое-то продолжение. Она погладила Утера по щеке, потом приподнялась на пальцах и шепотом попрощалась с ним. Выражение лица Утера было строгим и настороженным, как будто он уже крался мимо стражников и часовых, стараясь выбраться незамеченным из крепости врага. Но на минутку его лицо смягчилось, и он пообещал, что найдет какой-нибудь предлог, чтобы заключить с Горлойсом достойное перемирие. После этого он ушел. Игрейна легла в кровать, слишком измученная, чтобы думать о событиях прошедшей ночи, и слишком обессиленная, чтобы гадать, какое дитя может получиться от этой связи. Она лежала на скомканных одеялах, вцепившись руками в подушку и ожидая, когда наступит утро. А на рассвете пришло сообщение, что Горлойс убит во время нападения на лагерь верховного короля, и все ее слуги бросились обсуждать, как дух короля мог возлежать с женой спустя много часов после его смерти. Услышав новость, Игрейна почувствовала головокружение, и весь мир словно раскололся надвое. Она потеряла самообладание и страдала от печали и гнева. Неподвижно, как статуя, она стояла на ветру, глядя на море и слушая крики парящих чаек. Перепуганные дочери Игрейны пробрались в комнату матери и залезли на смятую кровать, в страхе прижимаясь друг к другу. Моргаузе было тринадцать лет, она выросла красивой девушкой, со здоровым цветом лица, унаследованным от Горлойса, но сейчас она побледнела от страха и тихонько всхлипывала. А десятилетняя Моргана, смуглая и хитрая, прищуренными зелеными глазами оглядывала комнату, как затравленный зверек.