Высоцкий Михаил Владимирович. Башня Драконьей Кости

   Они смогли остановить мародерство и приструнить своих цепных псов. Но вместо того, чтоб получить желаемое, сами оказались в ловушке - Совета Латакии не стало, шираи ушли, и все неподъемные тяготы взвалились на их плечи. Но подлые мятежники и тут явили свою гнилую натуру. Они не стали решать никаких проблем, объявив, что во всех бедах виноваты шираи и их приспешники, саботирующие все благие начинания. На центральной площади города, у самой Башни Драконьей Кости, была установлена виселица, и на ней стали умирать "враги Латакии", как двулично назвали мятежники истинных патриотов.
   Среди главных врагов Латакии были названы мы все, наши осведомители, чьими стараниями мы до последнего момента знали о происходящем. Тогда же мы собрались тут, в твоем офисе - единственном месте, где нас никто не стал искать. У нас больше нет ушей и глаз во внешнем мире, последние верные нам люди, готовые рисковать, помогают нам продовольствием. Но каждый день может стать для нас все последним. Нас ищут, а пытки "истинных стражей Латакии" развязывают языки, увы, даже настоящим патриотам. Мы каждый день ждем, что откроется дверь, и сюда войдут, чтоб отвести нас на виселицу.
   Мы не думали, что это будешь ты, брат Моше. Стрелы должны были поразить врагов, не знающих кодовый стук. Но тридцать шесть богов не оставили нас, они прислали тебя. Это судьба, Моше - ты пришел, чтоб спасти всех нас и всю Латакию. Избавить ее от еретического "учения" и гнусных мятежников.
 
   "Вот такие вот творились нехорошие дела. Беда никогда не приходит одна, а тут даже не беда - тут Катастрофа пришла вместе с Трагедией, прихватив за собой Конец Света. Пока люди в сердце Латакии и на востоке встречают врагов, пока там идет Шаули Емаир, война Отечественная, тут началась еще более страшная, Гражданская война. Север, одурманенный "учением", пошел на запад. Как я еще тогда уяснил из рассказа Председателя Совета, Беар и Яул не думали ни о благе Латакии, ни о ее будущем - они лелеяли лишь месть, и были настолько слепы, что даже вторжение врагов не могло заставить их отказаться от своих первоначальных планов.
   А они знали об этом. Если Исса действительно в плену, он не мог не рассказать своим пленителям о том, что происходит в Пограничье - про ширай батхара, орду орд, прорвавшую Границу. Беар с Яулом, даже зная об этом, продолжали свое восстание, действительно поставив под угрозу само существование Латакии. Я никогда не говорил сам себе пафосные слова, типа "я должен их остановить любой ценой" или "я готов умереть за спасение Латакии". И я никогда не думал такие вещи. Ближе всего мне тогда была другая, более осторожная мысль: "я должен попробовать что-то сделать, вдруг что-нибудь и получится". Но сказал я другое:
   - А где Исса? Может его можно как-то спасти? - спросил я.
   - Магистра ширая Иссу держат в темнице замка Докен, он сейчас стал резиденцией "учителей", - ответил мне один из советников.
   Я хорошо знал этот замок. Один из самых древних замков во всем Хонери, его стены выходили непосредственно на площадь у Башни Драконьей Кости. Это была резиденция одного из самых влиятельных аристократических родов Латакии, из которого вышло много прославленных шираев, и не только шираев. В этом роду были советники и аршаины, градоправители и богатейшие торговцы. Не удивительно, что именно замок Донек приглянулся бывшим магистрам. И не удивительно, что в его древних подземельях нашлись темницы, способные удержать даже такого могучего ширая, как Исса.
   - Ждите. Я должен сам все осмотреть, - сказал я, и мы с Гобом ушли.
   То есть мы не сразу ушли. Еще выслушали много замечаний и наставлений, мне говорили, что это самоубийство, что я объявлен, как член Совета, врагом Латакии. Объясняли, что я, по причине своей глупой благотворительности, слишком известная фигура, и меня обязательно узнают и выдадут. Но я не услышал все эти возражения. Во-первых, потому что верил в жителей Хонери - я не знал ни одного, кто бы в мою бытность главой благотворительной компании, говорил бы про меня гадости. Люди видели мое бескорыстие, видели, что мне деньги не приносят счастье, а приносит его помощь другим. И потому не завидовали. Это во-первых, а во-вторых - я с тех пор изменился. И без того тощий, превратился в швабру, на которое с горем пополам висела одежка. Волосы очень коротко постриг, почти налысо - просто один раз едва собственным огненным шаром курчавую шевелюру не подпалил, вот и решился на такой шаг. Только нос прежний остался. Ну и в-третьих - я видел людей на улицах. В тот день. Они шли, опустив голову, и не смотрели друг на друга. Делали вид, что кроме них никого больше в мире не существует, понуро спеша куда-то по своим делам. Только "истинные стражи Латакии" внимательно всех осматривали, но из них меня в лицо никто не знал, а по описанию, без портрета, не так-то и просто человека узнать.
   Потому хоть я и рисковал, но риск оправдан. С этим даже Гоб согласился. Я должен был что-то узнать про Иссу, а случись неприятности - у меня есть магия, у Гоба ятаганы, как-нибудь выберемся. Только непонятно, куда… Не было в Латакии уже места, где можно спокойно отсидеться - страна закипела, и кровь уже начала обильно поливать эту многострадальную землю.
   Когда мы уже были на улице, Гоб сказал:
   - Лучше давай поспешим, Моше.
   - Почему? - не понял я.
   - А ты послушай! Только внимательно.
   И я услышал. "А ты слышал, сегодня будут самого предателя-магистра казнить?" - сказал один прохожий другому. "Да", - отвечал тот, - "говорят, это он все беды последнего года на Латакию накликал!". "Я тоже это слышал, каким же он гадом оказался, а еще и магистр!" - с умным видом делал заключение первый, и они расходились дальше по своим делам.
   "Иссу сегодня казнят!" - забил набат у меня в голове, и я, обгоняя быстрого Гоба, помчался в центр города. К Башне Драконьей Кости.
   Тогда я не думал о собственной безопасности. Я не замечал, что в мою сторону бросали удивленные взгляды, а бегущий следом Гоб высказывал все, что он думает по моему поводу. Самым ласковым было "я же не это имел ввиду под "поспешим", Моше!" Но я боялся опоздать, а потому не слушал слова своего друга. Только потом я понял, что риск был совершенно неоправдан, тогда же эмоции взяли верх над разумом.
   В центре города уже стояла огромная толпа. То есть мне она тогда показалась огромной. А в самом центре, у стен Башни, стоял помост. Мятежные магистры избрали для Иссы другую казнь, не такую, как для других шираев. Петля в последнее время стала слишком обыденна в Хонери, слишком много висельников, они уже не вызывали никаких эмоций, став привычным элементом городской жизни. Потому специально для Иссы соорудили огромную плаху, и палач, в котором я с удивлением для себя опознал ширая Беара, едва удерживал в трех руках сразу великанский топор.
   А рядом стоял Яул, зачитывающий приговор, и десяток "истинных стражей Латакии", едва удерживающих закованного по рукам и ногам Иссу. Но я-то знал - не толстые цепи и не бывшие головорезы, внезапно получившие власть, сковывали этого могучего воина. Я помнил по школе Ахима Растерзала, как тогда еще безымянный Немой Гигант гнул металлические прутья и рвал цепи, не чета этим цепям. Я помнил, как Исса голыми руками разбрасывал вооруженных до зубов шираев, не чета этим наемникам. Не увидел я и магии со стороны Беара, сковывающей великого воина - и это было непонятно. Исса даже не пытался вырваться на свободу, но и сломленным он тоже не был, надменно смотря прямо в глаза своим палачам.
   Но я все равно не мог просто стоять и смотреть, как казнят надежду Латакии, великого воина и полководца, а кроме того - моего друга. Я должен был что-то делать, и, пока Яул зачитывал приговор, мы с Гобом начали пробиваться сквозь толпу к помосту.
   Я не смотрел по сторонам. Я грубо расталкивал людей, потому что они были для меня не людьми, а стервятниками, собравшимися посмотреть на казнь великого человека. И, когда меня ухватила чья-то старческая рука, я грубо произнес:
   - Отвали, старик! - и попытался скинуть ее со своего локтя, но у меня ничего не получилось.
   - Эх, молодежь-молодежь… Совсем страх и совесть потеряли, никакого уважения к пожилым, - произнес хорошо знакомый мне голос. - А ведь это и твоя вина, сталбыть, тоже! Не смог своему ученику привить даже элементарные истины, вот из-за таких, как он, и обесценилось в последнее время гордое звание аршаина.
   - Моя вина, - ответил другой голос, который я и через сто лет помнить буду. - Я думал, что Моше хоть что-то для себя уяснил, а он как был соплей зеленой, так и остался…
   - Араршаин Жан-Але, - повернувшись, я постарался изобразить вежливый поклон, что не очень легко сделать в густой толпе, - я прошу прощения за свою грубость. Я был ослеплен гневом и желанием спасти ширая Иссу, и… Жан-Але, Ахим - почему? Я не знаю, как вы здесь оказались, но если мы все собрались вместе, мы можем попробовать спасти Иссу, и…
   - Все не так просто, Моше, - грустно вздохнул старик. - Ахим, я был не прав - ты воспитал достойного ученика, который не стал спрашивать, как мы здесь оказались, а первым делом извинился, как и должен был поступить истинный шаин. Потому властью, данною мне, я провозглашаю тебя аршаином.
   - Да это может и подождать, - отмахнулся я, только тогда заметив, что не только Жан-Але и Ахим. Все мои школьные учителя - аршаины Ли, Хармид Хомтрий, Фимар, Мало Поел, даже Лима, со своими неповторимыми зелеными волосами и похожими на щупальца руками - были тут. Им не нужно было маскироваться - они не были знамениты и ничем не выделялись из пестрой толпы жителей Хонери, собравшихся просто посмотреть на казнь.
   - Жан-Але, Ахим - если мы все собрались тут, то можем напасть на магистров, вырвать у них из рук Иссу и скрыться. Я не думаю, что охрана сможет совладать с таким количеством опытных аршаинов, и…
   - Не все так просто, Моше, - грустно покачал головой Жан-Але. - Не все так просто. Ты что, до сих пор не понял?
   - Не понял что? - удивился я.
   - Не в мятежных магистрах все наши беды. И не в "истинных стражах Латакии". Неужели ты думаешь, что Исса не смог бы сам сбежать из темницы? Или мы с радостью ждем его смерти? - спросил Жан-Але.
   - Не отвечай, Моше, - остановил меня Ахим, - а лучше посмотри на Иссу внимательно. На него, на Беара, на Яула - скажи, что ты видишь? Нет, не так - не на поверхность смотри, а вглубь. Ты был одним из моих лучших учеников, у тебя это должно получиться.
   Я тогда не понял, что значит "смотреть вглубь". Ахим этому никогда не учил, он имел ввиду явно не просто магическое зрение, а что-то другое. Я глубоко вздохнул. Что имел ввиду Жан-Але? Что на самом деле происходит? Я постарался увидеть все происходящее в другом свете, абстрагироваться от того, что два безумных мятежника собираются отрубить голову моему другу, что возбужденная толпа ждет этого мига. Мои глаза встретились с глазами Иссы - и ширай улыбнулся мне. Мне показалось, что я все понял.
   - Обреченность. Это обреченность? - тихо спросил я.
   - Не обреченность, - столь же тихо ответил Жан-Але, - а неизбежность. Исса прекрасно понимал, на что он идет, когда ехал в Хонери. Я говорил с ним. Он знал о ловушке, о том, что ему тут грозит верная смерть. Но это должно было произойти. Ты помнишь Предсказание, Моше?
   - При чем тут… - начал было я, и тут же вспомнил, - "Найдет император на плахе покой…"
   - Да. Магистр Воинов Пограничья и Багряной стражи Храма, ширай Исса найдет вечный покой на плахе. Это должно было произойти, и это произойдет - не сейчас, так потом. Не мятежные магистры станут его палачами, так ты, или я, или Ахим. Предсказание дает определенную свободу трактовки, но события, в нем описанные, произойдут, как бы мы все не старались обмануть судьбу. Исса знал, на что шел. Это был его сознательный выбор, а Беар с Яулом… Да, они сильны. Но не в них наша беда, Латакия умирает, а они - лишь слепые орудия судьбы.
   - Тогда зачем вы здесь, если ничего нельзя изменить?
   - Моше, ты так ничего и не понял, - горько вздохнул араршаин. - Мы собрались здесь как раз для того, чтоб этого не произошло. Чтоб Латакия устояла в грядущем катаклизме. Предсказание дает шанс на спасение, но те беды, что оно пророчит, свершаться в любом случае, как бы мы не пытались их предотвратить.
   - Ущербная логика, - тихо, что только я его расслышал, буркнул за моей спиной Гоб, который все время разговора делал вид, что его тут не существует.
   Я сейчас пишу дневник, и даже не знаю, прочитают ли его когда-нибудь. Но если это случиться, я хочу спросить, вы когда-нибудь стояли на казне друга? Нет, не лучшего друга. Я мало общался с Иссой, в школе Растерзала мы молча сидели рядом на занятиях и кивали друг другу головой в знак приветствия, а следующая наша встреча вообще происходила в обстановке, не способствующей дружественному общению. Исса стал моим другом заочно, я был наслышан о его боевых подвигах и заслуге в том, что этой зимой Латакия устояла и враги были задержаны. Я восхищался этим человеком, который действительно заслужил звания героя. А теперь ждал, пока его казнят. И ничего не делал. И другие мои знакомые тоже стояли рядом, и ничего не делали. И сам Исса молча слушал приговор, и тоже ничего не делал. Очень непонятное чувство. Правильно мне потом сказал Гоб: "Иссу не убили на площади, он уже был мертв". Для всех своих друзей и знакомых, даже для себя самого. Только я один тогда этого и не мог понять, все еще порываясь спасти человека, которым сам, добровольно, принес себя в жертву. Причем лишь потому, что "так велит Предсказание". Совершенно верно заметил Гоб, ущербная логика, "если судьбу нельзя изменить, то ее не стоит даже пробовать менять, потому что судьба неизменна". Но в чужой монастырь со своим уставом не ходит. Я бы мог, конечно, попробовать сам спасти Иссу, но тяжело спасать человека, решившего умереть. Вот и приходилось стоять и ждать, пока моему другу отрубят голову. "Отдавать последнюю честь герою", как назвал это Жан-Але, или "наблюдать за экстравагантным самоубийством", как обозвал то же самое Гоб.
   Я не вслушивался в те слова, что читал Яул. Мельком долетали всякие обвинения в "угнетении трудового народе", "предательстве Латакии", "целенаправленном геноциде против собственного народа". И так было понятно, что Иссу обвинят во всех смертных грехах, а если сейчас случиться затмение, то и тут найдут его вину. Приговор был частью представления для толпы. Ни у кого не должно было быть сомнений, что казнят не народного героя, а главного предателя, по вине которого обрушились все беды последнего времени. Каждое слово обвинения было настолько лживым, что только бархатный, заволакивающий тихий голос Яула и мог заставить в его правдивость. На меня вся эта риторика не действовала, потому что я знал правду.
   Потому я смотрел в глаза Иссе. То есть, конечно, нас отделяло добрых пятьдесят метров, но я глядел на гиганта и пытался понять, зачем он это делает? Генерал, главнокомандующий, знающий, что он сейчас нужен в войсках, идущий добровольно на позорную смерть… Для меня это до сих пор загадка. Может потому, что я - шмон, я гость Латакии, а Исса тут родился и вырос, и для него "очевидно", что оспаривать решение высших сил человек не имеет права. Я не знаю.
   Когда Яул закончил читать приговор, над городом повисла тишина. Казалось, что никто вокруг даже не дышит. Я думал, что на этом все уже закончилось, и теперь произойдет сама казнь, но мятежные магистры решили, видимо, соблюсти некоторые формальности и хотя бы видимость законности происходящего.
   - Осужденный Исса, - обратился к гиганту Яул, - ты имеешь право на последнее слово. Хочешь ли ты признать свою вину или и дальше будешь упорствовать в своей ереси?
   Хороший ход. Что бы Исса не сделал - в любом случае это обернется против него самого. Промолчи он, начни оправдываться или обвинять Беара с Яулом - в любом случае в памяти свидетелей останется злодеем, который даже на пороге смерти не захотел покаяться.
   - Да, я скажу свое последнее слово, - ответил гигант, и усмехнулся.
   Исса бросил взгляд на толпу. Я не знаю, может мне показалось, теперь этого уже не узнать никогда, но было такое чувство, что он смотрит точно на меня. Не на Жана-Але, не на Ахима, не на Гоба, не на учителей магической школы или граждан Хонери, а на меня. И слова его были обращены как будто лично мне.
   - Я не виню Беара и Яула в своей смерти, - сказал он. - Они лишь слепые орудия, мы же не можем обвинять меч, попавший в руку врага. Я не испытываю к ним злости и не жажду отмщения, как не жаждут отмстить иссушающему солнцу или холодной зиме. Я прощаю их искренние заблуждения, как прощают родители детей, несмышленых, но все равно родных. Да будут свидетелями моих слов все тридцать шесть богов, я никогда не предавал Латакии, так не предам же я ее и в этот раз, призывая к братоубийственной войне. Я ухожу в тяжелый час для моей родины, когда сами небеса ополчились на землю, и я не стану брать на свою душу грех, призывая проливать чужую кровь. Я ухожу, но я верю в тех, кто остается - я верю, что Латакия будет спасена, и вновь над нашими головами будет безоблачное небо. Над вашими головами. Я ухожу с чистой совестью, как человек, который достойно прожил свою жизнь, как ширай, который верой и правдой нес свою службу. Мое время прошло, мой долг в этой жизни исполнен. Я не боюсь смерти, потому что умираю во имя родины. Слава Латакии, слава тем, кто готов взять на себя тяжкую ношу спасения нашей родины!
   Я тогда еще с ехидцей подумал: "ну что, Яул, уел тебя Исса!". И действительно. Мятежный ширай не нашелся, что ответить на речь гиганта - не сморить же с пожеланием славы Латакии или безоблачного неба над головой. Даже обвинения в "предательстве" после такой речи не звучат, как можно обвинить в предательстве человека, который только что простил собственного палача? Яулу нечего было сказать, но он и не стал портить торжественность момента какими-то словами, жестом отдав приказ подвести Иссу к плахе. "Истинные стражи Латакии" бросились выполнять приказ своего учителя и господина, но сколько они не старались - даже сдвинуть с места магистра им не удалось. Исса, закованный в цепи, лишь стоял и улыбался. И только когда стражники поняли бессмысленность своих пустых потуг, гигант сам, гордой поступью, подошел к плахе и склонил свою голову. Не знаю, как у других, а у меня даже возникло такое ощущение, что это не "учителя" казнили магистра, а он сам снисходительно позволил, оказал такую честь, отрубить себе голову. Судя по общему ропоту в толпе, такое ощущение возникло не только у меня. Даже на лице Яула (про лицо Беара не скажу, оно было под маской) возникло легкое недоумение, но он с ним быстро справился, кивнув своему приятелю, чтоб тот рубил.
   Когда топор поднялся, я зажмурился. То есть мне уже не раз приходилось видеть смерть. И тяжело больных людей, мечтающих об исполнении своей последней мечты. И молодых солдат, убитых серокожими врагами. Но вот так, в парадной, напыщенной обстановке мне совершенно не хотелось смотреть на смерть, да еще и своего друга. Я даже думал, что с закрытыми глазами повернусь и уйду, не оборачиваясь, но общий удивленный, потрясенный вдох, пронесшийся над толпой, невольно заставил меня открыть глаза. Я ожидал, что увижу обезглавленное тело и голову, которую Беар будет держать в одной из своих рук, но ничего подобного.
   Иссы не было на помосте. Ни живого, ни мертвого. А там, где еще совсем недавно было его тело, в воздухе висело лишь облако праха, слабо напоминающее своими очертаниями склонившего голову человека. А потом ударил порыв северного ветра, и даже эта иллюзия исчезла - прах развеялся над площадью, как будто никогда и не существовало такого человека, как ширай Исса.
   Но я не обманывался, что он остался жив. Что бы ни произошло с бывшим магистром, там, на плахе, он умер, последней своей волей отдав все жизненные силы в мое распоряжение. А их было много. Очень много. Такого бурного потока некросилы я никогда не получал ни до, ни после этого.
   - Он, конечно, клоун, но может это и к лучшему, - тихо за моей спиной пробормотал Гоб, а когда я, удивленный, обернулся, объяснил. - Этот твой дружок, Жан-Але, настоящий клоун. Вместо того, чтоб спасти человека, предпочел сжечь его труп магическим огнем. Но может это и к лучшему. Исса не заслужил того, чтоб над ним после смерти потешались, а эта парочка явно не собиралась оставлять тело в покое. Придумала бы, что с ним делать, фантазии не занимать. Хоть в чем-то утерли им нос.
   Вот так вот эта казнь абсурдно началась, абсурдно прошла и абсурдно закончилась. Никто ничего не добился. "Учителя" вместо наглядной демонстрации получили ползущие по народу слухи, где судьба Иссы каждый раз немного приукрашалась, пока не дошло до того, что он из-под лезвия топора живым на небо вознесся. А мы потеряли главнокомандующего, за которым, собственно говоря, я в Хонери и приехал.
   Ехать назад, на восток, смысла не имело. А потому я остался вместе с другими магами, собравшимися тут, чтоб обсудить судьбу мира. Тут ведь не только весь преподавательский состав школы Ахима Растерзала собрался. Как мне рассказали, все последнее время Жан-Але как раз тем и занимался, что мотался по всей Латакии, собирая аршаинов, на которых он мог положиться. Ему просто, хоть старик, а с крыльями - за пару дней всю страну из конца в конец перелететь может. Когда все это начиналось, Хонери был еще в наших руках, а потому и место сбора было выбрано именно тут. А потом, когда пришли мятежники, менять его никто не знал. Аршаины не боялись "истинных стражей Латакии", всегда могли отвести взгляд или надеть личину. Другое дело, что почти никто из них не имел опыта боевой службы, все боевые маги, что остались, сейчас сражались против врагов. Но уж о себе позаботиться каждый аршаин мог.
   Меня тоже позвали на их "совет". Так назывались ежедневные посиделки, где, под председательством Жана-Але, они все дружно пыжились придумать, как страну спасти. И Гоб с нами пошел. Я его сразу представил, как надежного человека, который не выдаст, а этот гоблин кривоногий только улыбался. Он умеет так улыбаться, что со всем согласишься, лишь бы свои гнилые клыки перестал демонстрировать. Впрочем, "представил", это хорошо сказано. На самом деле со многими магами Гоб был знаком, а с Ахимом вообще обнялись, как старые знакомые. Как оказалось, они старые приятели, "вместе землю зубами грызли", как сказал Гоб, а Ахим добавил: "и носом, ты не забывай, и носом!", после чего они дружно рассмеялись. Так ни один и не признался, что там за история такая была.
   Местом своего сбора "маги всей земли" выбрали один из дворцов, ранее принадлежавший средней руки аристократам, а теперь "сгоревший". Якобы сгоревший, то есть снаружи он выглядел как руины, не привлекающие особого внимания, таких по городу много встречалось. А на самом деле это был элементарный морок, и внутри все было целым. Впрочем, "элементарный", это я несколько приуменьшил. На самом деле далеко не элементарный, все же среди мятежников встречались люди с магическими способностями, а тот же Беар был магом огромной силы. Это был шедевр магического мастерства, которым его создатель, араршаин Жан-Але, вполне мог гордиться. Хотя я его сразу распознал. Даже Ахим удивился, как это мне так удалось, он даже пошутил, что у меня "глаз, как дыхание дракона - в глубину проникает". Впрочем, в каждой шутке есть доля правды, в чем я впоследствии смог сам убедиться.
   Тут мы с Гобом, наконец, смогли отдохнуть после долгой дороги и не очень приятного дня, но долго бездельничать нам не дали. Скоро должно было начаться очередное заседание, куда мы тоже были приглашены, мало того - меня попросили сделать доклад по ситуации на востоке. Я пытался спихнуть на Гобы, ссылаясь на свою усталость, но не тут-то было. Этот горбатый гоблин даже улыбаться не стал, а совершенно невинно пару трюков со своими ятаганами показал, что и ежу стало бы понятно - этот за других вкалывать не привык.
   Пришлось мне выступать. То есть в этом ничего страшного нет, я и на земле немало участвовал в театральных постановках, и в Совете Латакии заседал, а во время моей жизни в Пограничье даже пару раз просили перед войском речь держать. Но я всегда хотя бы готовился, заранее обдумывал, что и как говорить, а тут экспромт вышел. Плюс аудитория не очень, разношерстная, каждый аршаин весь себя самым умным считает. Им мало просто слушать, они еще и вопросами постоянно перебивают, а потом между собой шептаться начинают. Да еще и Гоб сидит, наблюдает насмешливо, как я выкручиваюсь. Жан-Але, совсем старика сломали последние события, сидел все время рядом, и молчал, как будто его тут и нет. Я уже злиться начинал, но тут вовремя Ахим на помощь пришел. Этот как встал, как высказал все, что о культуре собравшихся думает, что они до конца моего рассказа как мыши сидели, только глазами и хлопали.
   Часть из того, что я рассказал, маги и сами знали, доходили своими путями слухи, а вот слова про Шаули Емаир стали для них новостью. Они догадывались, что Граница будет прорвана и войско шираев не сможет удержать врагов в Пограничье, но даже помыслить не могли, что это в партизанскую войну выльется. Думали, что будет планомерное отступление, как военных, так и гражданских - собственно говоря, если бы не я, то так, наверно, и произошло бы.
   А когда меня опять начали вопросами заваливать, да так, что язык заплетался, вновь Ахим выручил. На этот раз он был не так груб, предложив собравшимся выслушать другие новости, пришедшие за сегодня.