Высоцкий Михаил Владимирович. Башня Драконьей Кости

   Я сел рядом с Гобом, и приготовился слушать, но новость была всего одна. Совсем молодой аршаин, мой ровесник, вышел за трибуну и сказал:
   - Только что пришли вести с юга. Серьезная эпидемиологическая обстановка привела к закономерному результату, а именно - в результате необдуманных действий в сфере решение вопросов обеспечения дезинфекционных работ в пострадавших в зимнее время поселениях возникли очаговые источники тяжелых заболеваний некоторых видов крупного рогатого скота…
   Нет, на самом деле, понятно, что говорил он не так. Просто если переводить всю ту заумь, что этот всезнайка высказывал, на русский язык, то примерно такое и выйдет. Не только мне это было скучно слушать, а и остальным, тем более мы уже с первых слов поняли, что произошло. На юге Латакии началась крупнейшая за историю страны эпидемия домашнего скота (с летальным исходом), которая стремительными темпами продвигается на север. Собственно говоря, эту новость уже так давно все ждали, что она даже удивления не вызвала. "И скот, словно вор, украдет лютый мор" - пока Предсказание не давало поводов усомниться в своей правдивости, и все, что оставалось делать - ждать, пока пересохнут реки и начнется настоящий голод, от которого будут пухнуть "и старец, и млад".
   То есть это магам оставалось делать. Я, вообще, люблю все новое, но их "совет" мне за одно заседание до чертиков наскучил. Если в прошлом, Совете Латакии, мы хоть делом занимались, то тут люди просто чесали языками, и собравший всю эту говорильню Жан-Але, наверно, и сам был не рад своей идее. Но отступать ему уже было поздно, пот и приходилось хоть как-то пытаться направить деятельность аршаинов в конструктивное русло.
   Это все мне Ахим объяснил. Он пришел в нашу с Гобом комнату, и сказал:
   - Ты не обижайся на Жана-Але, он уже стар, а решил такую ношу на свои плечи взвалить. Мы ему помогаем, чем можем, но я и сам не верю, что эту толпу можно превратить в реальную силу. Я ведь потому когда-то и ушел от остальных магов, организовав свою школу, что они все слишком закостенели. Они, хорошие в принципе люди, не видят ничего, дальше своего носа, и сколько мы не пытаемся с Жаном-Але раскрыть им глаза… Пока без толку.
   Ахим много чего говорил. Он рассказал, как к нему прилетел араршаин, вынудивший Растерзала покинуть свое добровольное затворничество в стенах школы и вернуться к жизни Латакии. Рассказал, как ему больно было бросать учеников, оставляя их на таких, как шаин Здас и шаин Сис - они у меня еще в свое время лабораторные работы вели. Рассказал, как тут, в Хонери, им с Жаном-Але приходилось вылавливать прибывающих аршаинов, вечно витающих в облаках и не сразу способных заметить, что в городе поменялась власть и начались масштабные чистки инакомыслящих. О чем Ахим ни слова не сказал, так это о Иссе. Из чего я заключил, что он, шмон, как и я, тоже осуждал поступок ширая, но не мог ничего с этим сделать.
   - Ахим, - сказал я, когда мой учитель закончил свою речь, - я не хочу тут сидеть. Я не умею открывать другим глаза, вы с этим вправитесь все равно лучше.
   - Да, это будет правильный выбор, - согласился Растерзал. - Если кто и может сейчас что-то сделать, то это ты. Нет, я не думаю, что ты и есть "святой и безгрешный юнец", но чтоб он пришел, и спас наш мир, мы тоже должны что-то делать. Я не буду давать тебе никаких наставлений, ты сам понимаешь, что должен быть осторожным и что любая твоя ошибка может стать тем камнем, который вызовет лавину. И не только твоя. Латакия балансирует на краю пропасти, и от каждого из нас зависит, сможет ли она устоять.
   - Гоб, ты пойдешь со мной? - спросил тогда я у своего друга. - Предупреждаю сразу, то, что я собираюсь сделать, тебе может не понравиться, мало того - стоить жизни нам обоим.
   Конечно, я и тогда понимал, что это риторический вопрос. Загадочно выковыривая своими огромными клыками нечто серо-буро-малиновое из ушей, Гоб лишь улыбнулся в ответ, подтверждая, что та просто теперь ему от меня не отделаться.
   Мы еще долго говорили с Ахимом, а потом пришел Жан-Але, и они вдвоем выполнили формальности, после которых я мог уже на законных основаниях зваться не шаином, а аршаином. Впрочем, меня и так иначе никто уже давно не звал, так что это действительно была лишь дань традиции, не более. И правильно. Я тоже считаю, что даже в такие тяжелые времена не стоит забывать о мелочах, оставляя все на "послевойны".
   Потом все ушли, а мы с Гобом завалились спать. Так прошел один из самых тяжелый дней в моей жизни, но я еще засыпая знал, что следующий день будет не легче.
   Рано утром мы ушли из замка, и направились не куда-нибудь, а в больницы, приюты и другие места, где меня все знали и помнили. Причем я шел совершенно открыто, с гордо поднятой головой, а Гоб за мной тенью скользил. Если это страшилище перекошенное можно тенью назвать. С приходом новой власти все мои сбережения, естественно, оказались разграблены, все мое имущество конфисковано, но мне оно и не нужно было. Люди, к которым я приходил и которые узнавали во мне "исполнителя последнего желания", не просили золотых гор или райских садов. Пришли тяжелые времена, и желания стали проще. Особенно меня поразила одна мать, попросившая, всего лишь, накормить ее детей. Я пообещал не просто их накормить, а и позаботится, чтоб с ними и дальше все было в порядке, после чего счастливая мать умерла, одарив меня очередной порцией жизненной силы.
   Я вообще давно хотел составить, как в компьютерных играх, в которые играл в детстве, этакую "шкалу магии", где как-то численно описать свой внутренний резерв "маны", сколько мне приносит одна добровольная жертва, сколько нужно на то или иное заклинание, сколько я могу черпать из собственных резервов. И так далее. Но так до сих пор и не получилось. Как обычный человек не может сказать, сколько калорий он получил во время обеда, так и я не мог оценить, сколько в меня вошло магии. Чувствую, что "сыт", а других инструментов, кроме интуиции мага, тут еще никто не смог придумать. Ахим говорил, "если ты думаешь, что твоих сил хватит только на дюжину заклинаний, то ты не никогда не станешь аршаином".
   Долго мне, естественно, работать не дали. Может даже никто не доносил, просто меня еще на прошлый день хоть кто-нибудь да должен был опознать, а тут я появился в местах, где меня знал каждый, да еще и занимаясь своим прежним делом. Понятное дело, что поползли слухи, которыми по долгу службы обязаны были заинтересоваться "истинные стражи Латакии". Так и вышло. Буквально через несколько часов в палату, где я беседовал с очередным больным (по-моему это был молодая зеленокожая девушка, умиравшая от многочисленных побоев, но точно не помню), ввалились солдаты, которые нас с Гобом схватили и увели. То есть условно схватили. Они сделали вид, что нас поймали, а мы - что поймались. То есть меня бы они может и схватили, но Гоб решил по-своему, а спорить с озверевшим улыбающимся гоблином, размахивающим двумя ятаганами, никто не рискнул. Да мы и не сопротивлялись, только попросили, чтоб нас, прежде чем в темницу кидать, на встречу с "учителями" доставили.
   Я был уверен, что Беар и Яул захотят лично поговорить со мной, и не ошибся. Бывшие магистры и шираи, а ныне духовные наставники "учения", согласились нас принять. Причем, судя по всему, и мое появление в городе, и открытое желание поговорить с ними стало для "учителей" полной неожиданностью. Не скрою, и для меня тоже - еще менее суток назад я и сам не думал, что так поступлю.
   - Что ты хотел нам сказать, приспешник шираев? - спросил меня Беар, когда мы остались наедине. То есть условно наедине. Два на два - "учителя", Гоб и я.
   - Оставь эту риторику, Беар, - отмахнулся я. - Я пришел не как враг, и кому, как не тебе, знать об этом. Неужели ты забыл меня?
   Беар задумался, но наконец в его глазах мелькнула искра узнавания.
   - Да, я вспомнил - ты один из тех шаинов, приспешников шираев, которые прошлым летом шли в Пограничье, что там предать…
   - Оставь, Беар! - остановил я "учителя", пока он сам себя не завлек своей риторикой. - То, что было, прошло. Ты тогда тоже был шираем, но ведь теперь ты осознал свою ошибку? Помнишь те слова, что ты мне сказал во время нашего похода? "Была б моя воля, я бы отказался и от того, чтоб меня величали шираем - я просто человек, но мир пока еще не готов к этой простоте". Это ведь твои слова, тогда я их еще не понял, и только недавно до меня дошла вся глубинная суть этой мысли. Ты ведь еще тогда, когда не осознал истинной сути шираев, уже был готов отказаться от этого постыдного знания, став простым человеком.
   - Да, это мои слова, - подтвердил Беар, скорее даже не мне, а Яулу, который с интересом вслушивался в нашу беседу. - Но я помню и другое. Я помню, что ты был вместе с вождем предателей Иссой и его подлым слугой Жаном-Але, позорящим звание араршаина.
   - Беар, - ответил я, - ты ведь умен - ты не можешь не понимать, что у меня не было другого выхода. Но ты не можешь не знать, что я не остался с ними, смотреть, как они в Пограничье пьянствуют, вместо того, чтоб готовиться к нападению врагов. Беар, я ведь помню, что ты от всей души хотел поднять всю Латакию, чтоб остановить врагов - а вместо этого Исса и Жан-Але остановили тебя, и сами полегли, и не смогли остановить врагов. Яул, - у меня были и для него слова, - я знаю, что ты был лучшим магистром Воинов Пограничья, а стоило занять предателю Иссе этот пост - и все, что ты творил годами, рухнуло в один миг. Я ведь только что из Пограничья, и видел, что враги прорвали границу. Трусливые шираи заперлись в замках, даже не вспомнив о своем народе, а тот, кто призван был ими командовать, бежал сюда, чтоб встретить достойный конец.
   - Да, все так и должно было случиться, - ответил мне Яул. - Только мы с Беаром и служили Латакии, а не своей гордыне, за что и поплатились, пока наконец не открыли людям истину.
   - Не только вы, - горько вздохнул я, - не только вы были обмануты шираями, и не только вы потеряли то, что имели, о их вине. Вы лишились лишь званий и заслуженной славы, а столь благородным людям не стоит скорбеть о такой мелочи. Я же потерял по их вине нечто большее. Послушайте мою историю.
   После чего я в очередной рас пересказал свою жизнь в этом мире. С того момента, как меня на дороге встретил ширай Хомарп. Я рассказал, как он был груб с нами, со мной и Авьен, как мы вынуждены были бежать и скрываться. Как Хомарп преследовал нас и угрожал смертью сыновьям моего друга Норру, который рискнул нас спасти. Я рассказал, как мы с Авьен выучились магии, а когда нас погнали из магической школы - пошли в услужение к шираю Кесарру, чтоб удовлетворять любые его прихоти и прислуживать во время грандиозных попоек, которые он устраивал вместе со своими приспешниками. Я рассказал, как меня и мою даву погнали на войну, не спросив нашего желания, рассказал, как затуманил мои мысли араршаин, отдав в услужение своему приятелю-Хомарпу. Рассказал о том, как мы приехали в Хонери, где выполняли любые прихоти ширая, не осознавая того, что нас используют, как рабов. И о своей службе в Совете, куда меня затащили обманом и угрозами, я тоже рассказал. Рассказал о зиме, когда я, невзирая на все сложности, помогал простым людям, ничего не прося в замен.
   - Но тогда еще мои глаза были закрыты, - говорил я, - и лишь весной я смог прозреть. Именно весной, волею судьбы, я встретил своего старого друга, Норра, человека, который не побоялся гнева шираев и спас нас с Авьен в первые дни. Мы встретились, и как не пытались враги омрачить нашу дружбу ложными речами, это была встреча старых друзей, на которой мы говорили искренне и душевно. Норр рассказал мне все о новом учении, тогда я еще пытался спорить, я не верил, что ложь может быть столь масштабна, и сети обмана столь глубоко опутать всю Латакию. Мы расстались с Норром как друзья, но когда я вернулся домой, произошло то, что я даже не мог представить в страшном сне. Ширай Хомарп, чувствуя, что время его приходит к концу, понимая, что конец власти шираев неизбежен, решил спастись, ударив меня по самому ценному - по моей любимой, даву Авьен. Он похитил ее и тут же ринулся прочь из города. Беар, Яул - я повторюсь еще раз - вы потеряли лишь титулы и славу, я же по вине ширая потерял самое ценное, что у меня было в этом мире - мою любовь. Я знал Авьен, она была настоящей даву, а даву никогда не оставит добровольно своего шмона. Ее увезли силой, в порыве гнева я бросился прочь из города, бросив предательский совет и все, что имел, но так и не смог их нагнать. Там, в дороге, судьба свела меня с Гобом - он сам может рассказать о своей жизни и о том, сколько зла причинили ему шираи. Мы были в Пограничье и видели, как шираи трусливо прячутся по замкам, а враги несметными ордами рвутся в Латакию. Уже тогда я окончательно понял всю глубинную суть учения, и отправился назад, в Хонери, где вчера пришел на казнь дважды предателя Иссы - он предал не только те слова и клятвы, которые давал как ширай, он предал самих шираев, трусливо бросив их в обреченном Пограничье и бросившись сюда, на запад, в пустой надежде спасти свою бессмысленную жизнь.
   Я видел, что с каждым моим словом недоверие ко мне со стороны "учителей" постепенно сменяется радостью. Еще бы. Ведь я не просто говорил то, что они хотели услышать - я не лгал, лишь слегка искажая акценты - а у них теперь появилась огромное количество новых аргументов, свидетельствующих о гнете шираями простого народа и их преступной натуре. Я был уверен, что скоро история с "невинной девой, похищенной из объятий любимого вероломным шираем", станет обязательным пунктом в агитационных речах. Я не знал точно, что слышали обо мне эти два человека, а они наверняка должны были слышать немало, ведь среди бывших советников были и их люди, но что бы они не знали - меня нельзя было поймать на лжи, потому что я говорил почти правду. Но этого было еще мало. Я должен был доказать Беару и Яулу, что предан их учению всей душой, а потому я закончил свою речь такими словами:
   - Я слышал многое про вашу борьбу с шираями и их приспешниками, и хочу вам помочь. Не знаю, насколько будет ценным это знание - но вчера, когда я вернулся в город и отправился в свой офис, там укрывался в полном составе весь предательский Совет Латакии, выжидая удобного момента, чтоб подло ударить вам с спину, исподтишка нанеся ядовитый удар. Я не знал, как связаться с вами, не вызвав подозрений со стороны преданных им людей, которые, наверняка, еще остались в городе, а потому вынужден был выждать удобного момента, чтоб рассказать вам это.
   В глазах "учителей" вспыхнули радостные искры - видимо, упущенные советники, которые слишком много знали, были для них головной болью. Причем "учителя", еще недавно бывшие врагами, за последнее время настолько сблизились, что им было достаточно одного взгляда и пары слов, чтоб вынести свой вердикт. Яул ушел отдавать приказы, а Беар обратился ко мне:
   - Мы рады, что такой человек как ты, шмон аршаин Моше, на нашей стороне. Твои слова были полезны для нашего дела, теперь же говори, что ты хочешь от нас.
   - Беар, - ответил я, - не чины, не титулы и деньги красят человека, а дела. Мне не нужна власть и дворцы, я никогда к этому не стремился. Я лишь хочу заниматься тем, что всегда было для меня самым дорогим - помогать простым людям. Не угнетая народ, как делали шираи, а служа ему по мере своих скромных сил. И я прошу разрешить мне продолжать исполнять последние желания людей, ничего не прося взамен. И еще - если вдруг вам станет что-нибудь известно про судьбу даву Авьен - сообщите мне. Я должен ее спасти. А если вами будет пойман ширай Хомарп, то дайте мне с ним самому поговорить - у меня накопилось слишком многое, что я ему должен сказать.
   - Шмон аршаин Моше, - своим громовым голосом гордо возвестил Беар, - твои желания благородны, ты волен в своих действиях и тебе будет оказана любая помощь, которую ты попросишь, потому что нет ничего более святого в Латакии, чем жизнь человека. Я же со своей стороны даю тебе слово, что как только мне станет известно что-либо про твою любимую или этого предателя Хомарпа, тебе дадут знать.
   - Благодарю тебя, Беар.
   Потом нас отвели в гостевые покои, где нам теперь предстояло жить. Я не знаю, что наговорил "учитель" Беар своим солдатам, но весь о нашем высоком статусе разнеслась очень быстро, и все "истинные стражи Латакии" кланялись нам с Гобом почти так же низко, как и самим "учителям". Когда вернулся Яул, то я узнал, что бывший магистр не успел - кто-то предупредил советников, и они успели скрыться буквально за несколько минут до того, как за ними пришли солдаты. Маги смогли это точно определить, но взять след не смогли - над его сокрытием поработал как минимум араршаин. А так как такой был всего один на всю Латакию, то теперь Беар с Яулом точно знали - Жан-Але в Хонери и ведет подпольную борьбу.
   Когда же мы с Гобом наконец остались наедине, и я убедился, что нас никто не подслушивает, мой кривоногий приятель сказал:
   - Моше, это было великолепно. Знаешь, я с каждым днем все больше восхищаюсь тобой, ты ведь далеко не так прост, как мне показалось во время нашей первой встречи в лесу. Я бы даже сказал, что ты не безнадежен, и если немного постараться - из тебя можно вылепить хорошего человека. Например такого, как я.
   - Спасибо за комплимент, Гоб, - устало ответил я. - Знаешь, наверно, это был самый безумный поступок за всю мою жизнь, и я до последнего момента не верил, что Беар с Яулом настолько сами уверовали в свое "учение", что способны простую лесть принять за чистую монету.
   - Зато я об этом знал, иначе бы тебя остановил. Хотя, ты прав - это был второй по безумности, но и второй по гениальности поступок в твоей жизни. Самый безумный - это когда ты в ширай эрэц ввязался, даже не представляя, что это такое.
   - А первый по гениальности? - спросил я, уже смутно догадываясь, какой услышу ответ.
   - Ну естественно, когда ты ко мне за помощью обратился! - радостно осчастливил меня Гоб, впрочем, от этого самовлюбленного, вечно всем довольного гоблина другого ждать и не приходилось. - Ну, Моша, а теперь порадуй, какие у тебя дальнейшие планы по подрывной деятельности в стане врага?
   - Никаких, - пожал плечами я. - Я же все еще Беару рассказал - буду людям помогать, ждать, пока про Авьен или Хомарпа что-то известно станет… Или ты думаешь, что я ему солгал?
   - Ни на миг не сомневался! - усмехнулся Гоб, не уточнив, в чем именно он не сомневался. Вот и понимай, как хочешь.
   Впрочем, я действительно не собирался ввязываться в политику. Потому что как бы не звучали глупо слова аршаинов про "обреченность" и "неизбежность судьбы", в одном они были правы. Угроза Латакии, где я оказался и покинуть которую пока не видел никакой возможности, исходила не от озлобленных магистров, не от голода и моровых поветрий, не от серых врагов, а от чего-то намного более страшного и неизбежного. Того, что написало на стенах Башни Драконьей Кости Предсказание, и теперь строка за строкой выполняло свои угрозы.
   И искать ответ я тоже должен был там. В Башне. Ключ от которого в Багряном Храме. Путь к которому (ключу, не храму) знают лишь магистры Багряной стражи Храма, один из которых, Исса, не далее как вчера был обезглавлен, а второй, Беар, сошел с ума и искренне возомнил себя новой мессией, способной принести в мир благоденствие, утопив его в крови шираев и их приспешников.
   Я тогда не стал говорить об этом Гобу. Он хоть и друг, которому можно довериться, но такие планы даже ему было знать ни к чему. Для всех, кто живет в Латакии, фразеологизм "зайти в Башню Драконьей Кости" означает "пропасть без вести" или "умереть". Но я верил, что если где и существует ответ, где и описан путь к спасению - то только в Башне. Ведь не даром же пошли легенды про великую мудрость, которую там можно найти - в таком сказочном мире, как Латакия, где временем правят древние Предсказания, такие легенды не возникают на пустом месте.
   Даже в моем родном мире есть абсолютно достоверные факты, что к совам преданий следует прислушиваться. Самый известный - феномен дагонов. Это африканское племя в начале 20-го века четко знало, что Сириус систем трех звезд, из которых две карлики из тяжелого вещества. Все их придания записаны этнографической экспедицией, причем это была экспедиция уважаемого научного общества. Один из карликов открыли спустя 50 лет. В мифах дагонов все описано детально. Орбитальные радиусы, маленькие звезды, тяжелые настолько, что "сто мужчин не поднимут мельчайшую крупинку их вещества" и так далее. Точность просто потрясающая. О том, что существует Сириус-3, ученые начали догадываться лишь в начале двадцать первого века. Вычислили математически.
   Если же в мире компьютеров и атомных станций наука уважает сказки дикарей, то почему бы и тут, в мире магии, мне не поверить в древние легенды? Тем более, другого пути я не видел, и верил, что с остальными проблемами люди как-нибудь справятся и без меня. Да и вождь Шаули Емаир, этакий партизанский командир, из меня не лучше, чем патриот, восставший против "учения" и сбросивший мятежных шираев. То есть никакой. Воевать и без меня найдется кому, а вот выйти за пределы плоскости, в которой ограничено сознание местных жителей, только такие шмоны, как я или Ахим Растерзал, и могут. Но ему это сложнее - слишком много лет тут прожил мой учитель, я же считал себя еще достаточно объективным, чтоб увидеть беды Латакии со стороны и придумать решение, до которого даже такие умники, как Гоб, никогда бы не догадались.
   И лишь время покажет, был ли я прав, когда принял это судьбоносное решение.
   Но тогда еще не настало время искать пути к ключу в башню, секрет магистров Багряной стражи Храма Беар не стал бы мне просто так выдавать. Потому я искал подходы к бывшему шираю, попутно продолжая "творить добро", а заодно и свой запас магической энергии пополняя. А события в мире разворачивались своим чередом.
   Приверженцы "учения" уже не могли так огульно отрицать существования врагов. Вести о том, что весь восток Латакии уже принадлежит серым, а люди побросали свои дома, но не в страхе, а чтоб воевать с захватчиками, доходили все чаще. Потому очень скоро общепринятой стала моя версия событий. Согласно которой враги все же существуют, но шираи сдали Пограничье без боя, и лишь простые люди способны остановить врагов. Естественно, под мудрым присмотром пастырей, "учителей", которые обязательно найдут способ справиться с врагами. Слова Шаули Емаир звучали все чаще, и, постепенно, люди сами стали уходить на восток, чтоб добровольцами помочь своей родине. Что с ними случалось, как далеко продвинулись враги и где их смогли остановить - никто точно не знал, но вроде бы даже безумная ярость серых врагов оказалась бессильна против народного гнева людей, ставших спиною за родную землю.
   С юга шел мор. Никто не знал, что за болезнь поражает скот, как она передается и существует ли лекарство, способное ее исцелить. От заразы не спасали стены "коровников" и "конюшен", из узких очагов она охватила огромные регионы страны, и хозяева повсюду стали сами забивать скот. Сначала это даже облегчило ситуацию с продовольствием, не в силах съесть или заготовить все самим, хозяева продавали мясо за сущие гроши, так что какое-то время даже у бедняков каждый день на столе был кусок мяса. "Учителя" не замедлили объявить, что только их мудрое руководство позволило решить проблему голода, но даже они понимали, что это затишье перед бурей. Уже тогда исчезали молочные продукты, и угроза страшного голода нависла над страной. В иные времена в Латакии, стране плодородных грунтов, где такая земля, что воткни сухую ветку - и вырастет могучее дерево, такое даже вообразить себе не могли.
   Но в это лето гибло все. За дюжину дюжин дней не прошло ни одного дождя, стремительно мелели все реки, трескались грунты и лишь местами из земли торчали пожухлые стебли травы. Желтела листва на деревьях, так и не успевших принести плоды, озера превратились в лужи, грязную воду из которых в иное время последний нищий побрезговал бы пить, а теперь люди выстраивались в очереди, чтоб зачерпнуть хоть немного воды. И как на зло разбушевался океан, маня огромными запасами соленой воды. Ее, конечно, опресняли, испаряя и конденсируя влагу, но напоить этими каплями весь народ Латакии становилось все сложнее.
   И нигде не было такого места, где бы жизнь проходило если не беззаботно, то хотя бы без каждодневной борьбы за существование. Говорили, что в на востоке Латакии, за Багряным Храмом, еще остались чистые ручьи и пруды, но там шла беспощадная война с врагами. Говорили, что на юге, где жара была людям привычна, выжили растения, чьи корни погружались в сердце земли и тянули оттуда воду, но там до сих пор бушевали волнения и то и дело вспыхивали эпидемии, уносящие тысячи человеческих жизней. О том, что на севере, вообще никто не говорил, слишком уж север после последней зимы и после того, как по нему прошлось "учение", стал безлюдным.
   В связи со всем этим мне работы хватало. Каждую минуту вокруг умирали люди, беженцы, пришедшие сюда в поисках лучшей доли, местные жители, до сих пор не способные поверить, что все вокруг происходит на самом деле, а не во страшном сне. Увы, очень часто я оказывался бессилен. Люди просили невозможного - чтоб пошел дождь, чтоб ожили умершие, а один старик пожелал, чтоб "все стало, как было". Я ничем не мог им помочь, как и не мог даже пообещать, что постараюсь исполнить их обещания. Было очень тяжело, и как раз в те дни я был несказанно благодарен Гобу, который всегда был при мне и своим неунывающим характером заставлял улыбаться даже в такие минуты. Его советы часто оказывались кстати, а как помощник он был вообще идеален, такого пошли в пустыне за водой, так он оазис с собой притащит.
   Весь старый Совет Латакии, вернее то, что от него осталось, влился в новый магический совет, как и было договорено. Я в первый же день рассказал Ахиму и Жану-Але про советников, только попросил не прятать их сразу, а подождать, пока за ними придут "истинные стражи Латакии" - чтоб моя история более достоверной казалась. Что там происходило на заседаниях совета я не знал, да и не очень интересовался. Время от времени случалось пересекаться с Ахимом, так он только отмахивался, "да, они все языками чешут", - говорил он.