Яковлев Юрий. Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)

   Когда бойцы разулись и, поставив сапоги поближе к печке, улеглись, хозяйка спросила:
   - А он корову... не уморит?
   - Не волнуйтесь, - сказал Орлов, - он смирный... Вот покормить бы его малость. У вас хлеб найдется?
   - Найдется, - ответила хозяйка. - Два хлеба есть.
   - Вот и хорошо. Хоть два хлеба.
   Все улеглись. Хозяйка задула лампу. Было слышно, как за рекой ухают орудия. Они били долго, без передышки. В окне тонко звенело отошедшее стекло.
   Никто не спал. Солдаты простуженно покашливали. Ворочались. У лейтенанта тихо стучали зубы.
   - Вот тебе и бьем врага на его территории, - неожиданно произнес остроносый. - Войны мы не хотим, но к обороне готовы.
   - Сегодня одних подмяли танки, завтра до нас докатятся, - отозвался ему густой голос из другого угла.
   - Мы еще будем бить врага на его территории, - твердо произнес лейтенант.
   - Кто "мы"? - спросил остроносый. - Мы с тобой, товарищ лейтенант, до их территории не дойдем. Не в ту сторону идем. Его территория совсем в другой стороне. Ты хоть старше меня чином, да зелен, товарищ лейтенант.
   Лейтенант молчал. Прижатый к стенке остроносым, он старался сбросить с себя, освободиться от его липких цепких слов. Он чувствовал, что бойцы ждут его решающего слова.
   От отчаяния он поднялся с соломы и громко, как на плацу, гаркнул:
   - Молчать!
   Он крикнул "молчать!", хотя все и так молчали.
   Он крикнул не остроносому, а людским страхам, сомнениям, малодушию всем темным силам, которые поднимали головы.
   - Мы победим, - сказал он твердо. - Вот увидишь, старый черт, мы победим. Мы не можем не победить. Понимаешь? Потому что, если нас придавят, весь свет кончится. А он не может кончиться.
   Никто не решился заговорить, не рисковал вставить словечко. Все как бы находились под властью команды-взрыва: "Молчать!"
   Но не только окрик молоденького командира заставил притихнуть этих замерзших, испачканных в глине, измученных людей. Бойцам больше хотелось верить этому трясущемуся от озноба, необстрелянному пареньку, чем умудренному опытом остроносому.
   Сперва они притихли. Потом успокоились. Где-то в углу послышалось легкое посапывание. Ему отозвался храп у двери. Бойцы засыпали.
   Орлов долго не мог уснуть. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался к незатихающему голосу фронта. Он слышал, как хозяйка на печке зашептала сыну:
   - Не знаю, кому верить: старому или молодому?
   И как мальчик ответил:
   - Верь молодому. У него ремень с кобурой.
   Потом мелькнули холодные круглые стекла, щипчики, прикрепленные к тонкой переносице. Бывший директор стоял в костюме клоуна Комова и, приплясывая, говорил:
   "Война все спишет!.."
   Слон обвил его хоботком, приподнял над землей и закинул куда-то за линию горизонта. И директор цирка очутился на манеже под брезентовым куполом цирка "Шапито". Гремели барабаны. Раздавался треск, гул. Вспыхивали и гасли разноцветные огни. А директор стоял посреди манежа в клоунском одеянии и раскланивался... И бросал в толпу короткие выкрики:
   "Россия - кладбище слонов... Россия - кладбище..."
   Публика хранила молчание. Никто не смеялся. Никто не хлопал в ладони. И тогда на манеже появился Комов. Лица его не было видно. А был белый круг, на котором - точка, точка, запятая, минус... Комов прыгал и кричал:
   "Что же вы не смеетесь? А? Это же так смешно! Что же вы не смеетесь?.."
   А директор цирка раскланивался и щелкал каблуками.
   Зина так и не пришла...
   6
   Орлов проснулся от нарастающего грохота. Время от времени изба вздрагивала от подземных толчков. Багровые всполохи орудийного огня вспыхивали и гасли на белой стенке русской печи, словно печь горела и огонь просвечивался сквозь побеленный кирпич. Орлов почувствовал надвигающуюся опасность и сразу подумал: "Хорошо, что здесь нет Зины и ей не грозят разрывы". Он не запомнил погасших глаз и белого лба, соскользнувшую набок челку... Большие синие глаза смотрели на Орлова то укоризненно, то весело, то устало. Рядом звучал ее голос - не слова, а именно голос, согретый дыханием с едва уловимой хрипотцой. Шаги слышались то близко, то удалялись, и он тревожно прислушивался, чтобы не потерять их...
   Дверь резко распахнулась. Боец в грязной шинели крикнул:
   - Подъем! Тревога!
   Бойцы вскакивали с соломы, торопливо обувались, подхватывали оружие и пробирались к двери, топча свою соломенную постель. Они не успели толком проснуться и проделывали все это механически, в полусне.
   Орлов поднял с пола свою винтовку и вышел на улицу. Слон стоял, прижавшись к бревнам хлева, а у него в ногах топтался маленький теленочек. Наверное, с перепугу он принял слона за мать и искал у него защиты. Теленочек терся о большую слоновую ногу, чесал бочок.
   Орлов подошел к слону и тихо сказал:
   - Держись, Максим!
   И сунул в хобот кусок хлеба, который сохранил в кармане.
   Слон тяжело вздохнул.
   Лейтенант стоял, окруженный своими бойцами, обдумывая, что предпринять. Его зубы уже не стучали: в теплой избе молодой организм успел справиться с ознобом.
   - Фронт приближается, - тихо сказал он. - Надо поправить прицельную трубу. И раздобыть снарядов.
   - Где их раздобудешь? - спросил остроносый.
   - Где положено! - отрезал лейтенант, хотя понимал, что снаряды "положено" добывать в артснабжении, а где сейчас артснабжение...
   Орлов подошел к лейтенанту и тихо сказал:
   - Я по специальности механик, может быть, помогу вам с прицельной трубой?
   - Вы ремонтировали орудия?
   - Я всю жизнь налаживал механизмы... Орудие - тоже механизм.
   - Да, конечно, - подтвердил лейтенант. - Правда, гражданским не положено...
   - Какой я гражданский, - сказал Орлов. - На плече винтовка.
   - Ось канала ствола и ось оптического прибора должны быть строго параллельны, - пояснил лейтенант. - Вот и все.
   Орлов взялся за дело.
   Мать и сын несколько раз появлялись на крыльце, но их отправляли домой:
   - Идите отсюда, дома безопаснее.
   Какое там безопаснее! От чего могла оградить серая драночная крыша? От бомб? От снарядов? Да любой зенитный осколок запросто пробил бы ее насквозь. Но это была крыша родного дома, древнего убежища от всех бед.
   Лейтенант послал двух бойцов добывать снаряды.
   - Постарайтесь найти, - напутствовал он, - если у нас будут боеприпасы, мы окопаемся похитрее, на фланге... С фланга мы сможем поражать танки.
   Где-то совсем близко разорвался снаряд, в избе вылетели стекла, и сразу на зеленой земле образовался черный, пахнущий дымом ожог.
   В деревне появились беженцы... Их было мало, и брели они поодиночке, словно вчерашний поток пропустили через фильтр: одни пробились, другие... Они шли сгорбленные, изнуренные, ввалившиеся глаза не видели ни домов, ни деревьев, ни воронок от разрывов. Они не увидели даже слона.
   Среди беженцев оказался директор цирка. С первого взгляда трудно было определить, военный он или штатский. Он был без пилотки, в гимнастерке с расстегнутым воротом, но петлицы и знаки различия отсутствовали. Сапоги и брюки были облеплены глиной. Лицо стало серым от пота и пыли, и только две отметины - следы от пенсне - воспаленно алели на переносице... Если военная форма и в самом деле была его цирковым костюмом, то он потерпел фиаско, его прогнали с арены, освистали, закидали грязью...
   Он увидел слона и когда, шатаясь от усталости, подходил к нему, то на его лице изобразилось нечто вроде радости. Орлов закончил починку орудия и тоже подошел к Максиму.
   - Орлов?! - Близорукие глаза директора, перед которыми не было спасительных стеклышек, заморгали. - Понимаешь, что произошло?.. У меня разбилось пенсне... вдребезги. А ты все со слоном?
   - Со слоном, - сухо произнес погонщик.
   Директор опустился на порожек и уперся локтями в колени. Его голос дрогнул:
   - Понимаешь, дорогу перерезали танки. Что там было, Орлов... Еле ушел живым. Всю ночь бежал по раскисшему полю... Тут нигде нельзя раздобыть очки?
   - Откуда здесь очки? - ответил Орлов и почувствовал, что директор чего-то недоговаривает и все свои беды переводит на очки.
   - Ну ладно, очки мы достанем после, - сказал директор. - Я пока буду сопровождать слона.
   - Сам управлюсь, - ответил Орлов.
   - Что значит "сам"? Что значит "сам"?
   - А то и значит.
   - Послушай, Орлов, не будь подлецом... не будь. Еще возможны повороты... Случилось несчастье...
   Орлов молчал. Он все силился понять, что произошло с директором цирка, если за сутки из самоуверенного, жесткого повелителя он превратился в растерянное существо, вызывающее брезгливую жалость. Орлов заметил, что на зеленых интендантских петлицах нет красной шпалы и золотого колесика, и понял: страх разжаловал директора и превратил его в дезертира...
   И все же молчаливый погонщик слона не прогнал его. Он нашел в себе милосердие и предложил директору единственное спасение:
   - У вас есть оружие?
   - Нет... А зачем?
   - Чтобы идти туда. - Орлов кивнул в сторону грохочущего фронта. Найдите винтовку. Это не так трудно - найти винтовку...
   Плоское лицо директора искривилось, его бесцветные глаза потемнели.
   - Тебе не надо искать оружие, у тебя есть винтовка, что же ты не идешь туда? - спросил он. - Прикрываешься слоном?
   Он ничего не понял. Он и не мог понять и смотрел на Орлова, как на врага. Орлов покраснел. Потер ладонью лоб и тихо произнес:
   - Я вернусь сюда. Исполню свой долг и вернусь. Я не могу бросить слона, понимаете? Это ее слон!
   Где-то совсем близко хлопнул разрыв. Директор поморщился.
   - Каждый спасается по-своему, - сказал он.
   Орлов сжал кулаки. Ему захотелось крикнуть: "Молчать!" - но он отвернулся от беглеца и зашагал прочь.
   - Товарищ лейтенант, есть снаряды! Там много нашего калибра! - кричал круглолицый боец, подходя к избе.
   Он нес снаряды на согнутых руках, как носят дровишки. Только эти дровишки были потяжелее.
   - Где раздобыл?
   - На берегу. Там машина с боеприпасами разбита.
   - Отлично. Давайте все быстро, - скомандовал лейтенант. - Несите, сколько донесете.
   И тут лейтенант заметил директора цирка:
   - Товарищ красноармеец, пойдете с ними.
   - Почему с ними? - спросил директор. - Я из другой части, я интендант третьего...
   - Не рассуждать! - прикрикнул лейтенант.
   Он у кого-то научился кричать "не рассуждать!" и "молчать!", и эти резкие, не его слова были сейчас необходимы и помогали в трудной, непривычной обстановке.
   - Пошли, интендант, - сказал остроносый, - все равно, где помирать.
   - Я пойду тоже, - тихо сказал Орлов.
   - Хорошо, - ответил лейтенант. - Я присмотрю за ним.
   Он кивнул на слона.
   На берегу реки Орлов был ранен осколком немецкой мины. Бойцы принесли его к избе. Положили на порог. Неумело перевязали. Потом с оказией отправили в тыл. Перед отъездом он пришел в себя и позвал лейтенанта. Говорить ему было трудно, и лейтенант наклонился, чтобы расслышать его голос.
   - Я вас прошу... заклинаю всей жизнью, - шептал Орлов, - сберегите слона. Он должен жить.
   - Постараюсь, - сказал лейтенант, - я не знаю как... но постараюсь.
   - Только не доверяйте слона... интенданту...
   - Его нет. Или погиб, или смылся. Ребята не видели, как он исчез.
   - Слона надо отправить в зооцентр... есть такой в Москве... Это очень хороший слон... Зинин... Понимаете?
   - Да, да, - кивнул лейтенант, - я постараюсь. До свидания.
   - Спасибо.
   Полуторка рванулась с места. Слон заволновался. Какой-то утробный, жалобный звук вырвался из него и затерялся в грохоте рвущихся снарядов.
   7
   Старый слон любил теплые летние ливни. Он становился посреди открытого вольера, а дождь щелкал его по толстой коже и стекал по животу на землю. Слон закрывал от удовольствия глаза и вытягивал морщинистый хобот, чтобы пополоскать его в отвесных струях. Даже когда небо с треском раскалывалось от грома и фиолетовые вспышки били в глаза, слон не уходил в укрытие и, не в пример многим жителям зоологического сада, не забивался в угол, а выставлял вперед блестящие бивни.
   В эти минуты он переставал чувствовать свой вес и, окруженный со всех сторон водой, воображал, что плывет по теплой реке.
   Галя сердилась на слона. Она не видела никакой реки и с детства боялась грома. Она выбегала на дождь. Сарафан сразу намокал, коленки розовели, а пряди темных волос приклеивались к щекам.
   - Что ты стоишь в луже, как утка? - выговаривала она слону, пытаясь загнать его в помещение. - Вот ударит тебя молния, будешь знать, старый водолей.
   Слон прикидывался глухим и стоял на месте, легонько помахивая сморщенным хвостиком.
   Слон родился где-то в Африке, но понимал он только украинский язык, как будто родиной его была Полтавщина и в детстве он щипал нежные початки кукурузы и срывал хоботом желтые тарелки подсолнухов.
   - Довольно-таки странный слон со знанием украинского языка, говорили о нем в зоопарке.
   На самом деле все объяснялось очень просто: Галя говорила с ним по-украински. Если бы она говорила по-чувашски или по-эстонски, слон понимал бы эстонский или чувашский.
   Галя не была ни ученой, ни дрессировщицей. Она ничему не учила слона. Она "ходила за ним". Слон не представлялся ей заморским чудным зверем, а был для нее существом деревенским, крестьянским, которого нужно кормить, содержать в чистоте, защищать от кусачих шершней. Галя разговаривала со слоном, как обычно разговаривают с коровой или лошадью. То прикрикивала на него, то ласково причитала. Звала она его дедом - "Диду".
   - Диду, Диду, иди, наконец, с дождя! - кричала она, а слон стоял с закрытыми глазами: он прикидывался спящим.
   Он напоминал Гале подвыпившего отца, которого никакими уговорами нельзя было увести в хату и уложить спать.
   Намокший сарафан прилипал к телу, девушка, скрестив на груди руки, убегала под крышу.
   А слон все плыл по воображаемой реке. И у него не болели ноги...
   Когда-то слона не уберегли, и теперь в круглых ступнях образовались трещины. Слон стал двигаться медленно. Каждый шаг причинял ему боль. Ноги были густо смазаны ихтиоловой темной мазью, и от слона пахло дегтем, как от телеги.
   Галя пыталась разузнать, откуда взялся ее слон Диду, но ей всякий раз отвечали:
   - Прибыл из зооцентра.
   Как будто зооцентр был родиной слона и до этого не было леса, перевитого лианами, высоких трав, обжигающего солнца, не было слона и слонихи, не было никакой судьбы.
   Старый слон подкрадывался к Гале и запускал хобот в карман синего халата, и там всегда оказывался кусок хлеба, побеленный солью. Слон опускал нижнюю губу, острую, как борода, и отправлял лакомство в рот.
   Можно было подумать, что девушка привезла слона из своего родного села. И что там, дома, она запрягала его в большую скрипучую фуру или пахала на нем землю. А когда строили новую хату, слон месил своими ножищами сырую бурую глину, перемешанную с соломой и навозом.
   Иногда старый слон подшучивал над Галей. Делал он это так: набирал полный хобот воды и, поливая себе спину, ненароком окачивал Галю.
   - Будь ты неладен, старый баловень! - сердилась девушка. - Резвится, как молодой бугай.
   Слон про себя улыбался и отходил в сторону. Он понимал свою зависимость от Гали, но никогда не унижал себя заискиванием, не терял достоинства. Он относился к девушке, как старый дряхлый отец относится к дочери: ворчит, ершится, но в глубине души сознает, что, не будь ее рядом, все пошло бы прахом.
   Галя не любила посетителей зоологического сада. Считала их праздными соглядатаями и бездельниками, которые глазеют на чужую работу и на чужую жизнь. Она не ждала от них ничего хорошего и, стоя в стороне, исподлобья поглядывала на розовощеких детишек, которые тянули к слону растопыренные пальцы и кричали:
   - Хочу слона!
   А слон, старый молчаливый Диду, в присутствии зрителей оживлялся и прихорашивался. Да, у него болят ноги, но не так уж сильно. И чтобы доказать это, он начинал прогуливаться по вольеру, хотя каждый шаг причинял ему боль. При этом он кланялся и в такт поклонам раскачивал хобот.
   В такие минуты Гале хотелось крикнуть: "Уходите прочь! Разве вы не видите, что ему больно!"
   Это случилось в летний безоблачный день. Сухой солнечный настой расплывался по аллеям зоологического сада. Обитатели жарких стран с благодарностью щурились на солнце: солнце передавало им привет родины.
   Посетителей в этот день было особенно много. Они окружили вольер слона шумным полукольцом. Полукольцо гудело, смеялось, отпускало шутки, тянуло руки, привставало на цыпочки. А слон прогуливался, осторожно переставляя ноги.
   Неожиданно он остановился и замер. Он слегка опустил голову, и хобот, коснувшись земли, свернулся улиткой. Так слон стоял несколько минут, кого-то разглядывая, изучая. Потом он поднял бивни и начал... танцевать. Он легко двинулся по кругу и в такт вальсу делал повороты. Никто не слышал музыки. Он же слышал по памяти, как раскатисто потрескивали трубы и оглушительно рассыпали медь тарелки! А скрипки с веселой дрожью пели, пели... Слон лишился веса, забыл про боль, с удивительной легкостью кружился он в вальсе, и зрители стали хлопать в кричать "браво", "бис", как кричат в цирке.
   Галя испуганно смотрела на своего питомца. Ее смуглое лицо побледнело. То, что для всех было радостью, для нее обернулось бедой.
   - Диду! - позвала она тихо.
   Куда там! Слон не слышал ее голоса. Не видел ее, будто ее и не существовало.
   Потом он остановился. Отвесил поклон. И забыл про боль, оторвал от земли передние, пахнущие дегтем ноги и встал на задние.
   - Диду, ты рехнулся, старый! У тебя ноги... - не понимая, что происходит, крикнула Галя.
   Слон стоял на задних ногах, а передними перебирал в воздухе, изображая барабанщика.
   Галя смотрела на публику ненавидящим взглядом. Ее глаза сузились. Каждый шаг слона отдавался у девушки живой болью. И вдруг ее взгляд остановился на седом человеке в зеленой рубашке. Его худое скуластое лицо и жилистые руки были, как копотью, покрыты дымчатым загаром. Человек стоял, скрестив руки, не отрывая от слона напряженного взгляда. Его лоб пересекали три глубокие складки, волосы на висках росли двумя белыми кустами, а глаза смотрели откуда-то из глубины. Он стоял неподвижно, и только с его губ слетало чуть слышное имя:
   - Максим... Максим...
   Галя подбежала к незнакомцу, схватила его за руку и с силой оттащила от вольера.
   Слон тут же сделал несколько шагов следом. Он дошел до бетонного барьера с острыми шипами. Он не увидел шипов, занес ногу и тут же отдернул ее. Тогда он вытянул хобот и отчаянно затрубил. Он требовал, чтобы человек в зеленой рубашке вернулся.
   А Галя бежала и тащила за руку незнакомца, и тот, человек уже немолодой, едва поспевал за ней.
   Она привела его в служебное помещение, что за вольером, и только тогда остановилась:
   - Что вы с ним делаете? Кто вы такой? Почему он танцует? Ведь у него больные ноги...
   Она не давала человеку произнести слова, засыпала его сердитыми вопросами. А он смотрел на нее как зачарованный и тер рукой лоб.
   Гале показалось странным, что он так пристально ее рассматривает. Она не выдержала его взгляда:
   - Что вы на меня смотрите?
   - Вас зовут Зиной? - тихо произнес незнакомец.
   - Нет, Галей. А вам-то что.
   - Как вы сюда попали?
   - По объявлению.
   - Жаль, что вы не помните парусиновый шатер цирка "Шапито". Пиратский фрегат "Блэк Близ". И фонарь в хоботе.
   Удивление Гали нарастало. Незнакомец уводил ее в странную непонятную жизнь, и она шла за ним с полуоткрытым ртом, с округленными глазами.
   - Ну да, вы не помните... Вас тогда не было на свете... Но когда вы смотрели на Максима...
   - На какого Максима?
   - На слона.
   - Его зовут Диду.
   - Ах, вот как? Но это не так важно, слон остается слоном.
   - Кто вы такой? - наконец не выдержала Галя.
   Незнакомец потер рукой лоб.
   - Я - погонщик слона... Переднюю левую ногу он сбил давно... в первый месяц войны... Он вас любит?
   - Не знаю. - Галя покосилась на ворота, ведущие в вольер.
   - Она очень любила его, - тихо произнес погонщик. - Когда она переживала за Максима, у нее глаза болезненно сужались, как у вас. Вообще у нее глаза большие и синие. К вечеру они темнеют.
   В это время раздался треск, и ворота распахнулись, как от взрывной волны. В помещение вошел слон. Он услышал знакомый голос и сломал запор. Он подошел к погонщику и нежным розовым окончанием хобота осторожно провел по лицу. Он узнавал морщины лба, впалые щеки, колючие брови, словно не верил глазам и хотел на ощупь убедиться, что никакой ошибки нет, что перед ним старый друг. А тот стоял рядом, почесывал крыластое ухо и сам себе говорил:
   - Жив Максим... жив...
   - А почему ему не быть живым? - осторожно спросила Галя.
   Погонщик повернулся к девушке:
   - Вы любите цирк?
   - Я люблю кино. Что хорошего в цирке?
   - Хорошего мало. Но все же встречается. А раз встречается, надо идти. Хорошее встречается даже на войне. Вот встретился нам один лейтенант... молоденький, зеленый, а сделал он невозможное.
   - Что же он сделал?
   - Он спас слона, когда меня ранило. Не пустил на мясо. Не списал. Довел дело до конца... Очень важно доводить дело до конца. Не останавливаться на полдороге, не отступаться. Правда, Зина?
   - Меня зовут Галя. А разве слона можно... на мясо?
   - Этот огромный зверь в чем-то беспомощный, как ребенок. У него есть место от глаза до уха, величиной с ладонь. Одной пули достаточно... Его надо беречь...
   - Вы какой-то странный... Влюбились, что ли? - спросила Галя.
   - Влюбился.
   - Давно?
   - Лет двадцать назад.
   - И все любите одну... Зину?
   - Подойдите сюда, я вам кое-что скажу... Если полюбите один раз навсегда, то этой единственной любви хватит на всю жизнь... и на землю, и на деревья, и на людей, и на капли дождя, и на снег, и на слона...
   Они сидели на лавке в прохладном помещении, куда не проникает летний жар и где пахнет соломой. Они молчали. А когда слон вздыхал, поднимался маленький ветер.