Страница:
нечто, адекватно объясняющее причину такого глубокого и опасного влияния.
Если человек испугался мыши, а затем заболел шизофренией, то здесь,
очевидно, имеет место не психическая каузальность, всегда замысловатая и
слабо выраженная. Таким образом, наш параноик заболел задолго до того, как
кто-либо начал подозревать о его болезни; во-вторых, патологическая идея
захватила его в некоторый психологический момент. Это произошло, когда его
природная сверхчувствительная эмоциональная жизнь была деформирована, а
духовная форма, необходимая для существования его эмоций, была сломана. Она
разрушилась не сама по себе, она была сломана самим пациентом. Это произошло
следующим образом.
Когда он был еще чувствительным юношей, хотя и обладал уже высоким
интеллектом, он страстно влюбился в свою невестку, что, естественно, не
понравилось ее мужу, его старшему брату. Им владели юные чувства, сотканные
преимущественно из лунного света, он находился в поисках матери, как это
случается при всех незрелых психических импульсах. Но такие чувства
действительно нуждаются в матери, чтобы усилиться и устоять перед неизбежным
столкновением с реальностью, им нужен длительный инкубационный период. В них
нет ничего предосудительного, но для прямого, простого ума они
подозрительны. Суровая интерпретация, которую им дал его брат, оказала
опустошительное воздействие, ибо собственный разум пациента признавал ее
справедливость. Его мечты были разбиты; само по себе это не было бы бедой,
если бы при этом не были убиты и его чувства. Ибо его интеллект взял на себя
роль его брата и с инквизиторской жестокостью разрушил всякий след чувства,
поставив перед ним в качестве идеала хладнокровное бессердечие. Менее
страстная натура постепенно справится с этим, но напряженно чувствующая,
жаждущая любви душа будет разбита. Постепенно ему стало казаться, что он
достиг идеала, но внезапно он обнаружил, что обслуживающий персонал (и
подобные люди) с любопытством наблюдают за ним, обмениваются понимающими
улыбками; и однажды он обнаружил, что его принимают за человека с
гомосексуальной ориентацией. Теперь параноидная идея стала автономной. Легко
увидеть глубокую связь между безжалостным характером его интеллекта, который
хладнокровно разбил все чувства, и его непоколебимой параноидальной
убежденностью. Это и есть психическая каузальность, психогенез.
Примерно таким образом - разумеется, с бесконечным числом вариаций -
возникает не только паранойя, но и параноидальная форма шизофрении, для
которой характерны мании и галлюцинации, а также и все другие формы
шизофрении. (Я не причислял бы к формам шизофрении такие шизофренические
синдромы, как кататонии со скорым летальным исходом, которые, по-видимому,
изначально имеют органическую основу.) Микроскопические поражения мозга,
часто обнаруживаемые при шизофрении, я бы пока предпочел рассматривать как
вторичные симптомы дегенерации, подобные атрофии мускулов при истерическом
параличе. Психогенная природа шизофрении позволяет объяснить, почему в
некоторых слабо выраженных случаях, когда больные не доходят до
госпитализации в психиатрические клиники, а появляются в кабинете
консультанта-невролога, возможно лечение с использованием
психотерапевтических методов. Однако относительно возможности полного
исцеления чрезмерный оптимизм неуместен. Такие случаи редки. Сама природа
заболевания, сопровождающегося разложением личности, исключает возможность
психического влияния, которое представляет собой важнейшее средство в
психотерапии. Эта особенность свойственна, наряду с шизофренией, и
навязчивому неврозу, ее ближайшему родственнику в области неврозов.
[В оригинале написано по-английски и прочитано на встрече секции
Психиатрии Королевского общества медицины, Лондон 4 апреля 1939 года.
Опубликовано в Journal of Mental Science (London) LXXXV (1939) 999-1011.
Перевод на русский язык 3. А. Кривулиной]
Прошло ровно двадцать лет с тех пор, как я прочел перед этим Обществом
статью "Проблема психогенеза при умственном расстройстве".
Председательствовал Уильям Макдугал (William McDougall), о недавней кончине
которого мы все глубоко скорбим. То, что я тогда сказал о психогенезе, можно
повторить и сегодня, ибо оно не оставило сколько-нибудь заметных следов или
последствий; оно не нашло отражения ни в учебниках, ни в клинике. Хотя я не
люблю повторяться, но почти невозможно сказать что-либо совершенно новое о
предмете, который не изменился за истекшие годы. Вырос мой опыт, стали более
зрелыми взгляды, но не могу утверждать, что мне пришлось радикально изменить
свою точку зрения. Поэтому я нахожусь в несколько неудобной ситуации
человека, который полагает, что его убеждения вполне обоснованны, но, с
другой стороны, опасается приобрести привычку повторять старые истины.
Психогенез обсуждается уже долгое время, но он по-прежнему остается
современной, даже ультрасовременной проблемой.
В отношении психогенеза истерии и других неврозов в наше время сомнения
почти совершенно отсутствуют, хотя тридцать лет назад некоторые страстные
приверженцы теории органических поражений мозга подозревали, что "при
неврозе определенно возможно наличие органических дефектов". Тем не менее
большинство врачей пришло к единогласному выводу, что причина истерии и
подобных ей неврозов коренится в психике. Что же касается так называемых
психических заболеваний, особенно шизофрении, то медики пришли к
единогласному мнению о ее органической этиологии, хотя в течение длительного
периода времени не могли быть обнаружены специфические поражения мозговых
клеток. Даже в наше время еще не получен удовлетворительный ответ на вопрос
о том, в какой мере сама шизофрения может разрушать клетки мозга; еще менее
удовлетворительный ответ получен на более сложный вопрос о том, насколько
первичное органическое разложение обуславливает симптоматику шизофрении. Я
полностью согласен с Блейлером в том, что преобладающее число симптомов
имеет вторичный характер; в основном, они обуславливаются психическими
причинами. В качестве основного первичного симптома Блейлер указывает на
особенности нарушения ассоциативного процесса. Согласно его описанию,
происходит своего рода дезинтеграция, поскольку ассоциации особым образом
искажены и разорваны. Он отказывается принять термин "sejunction", который
предложил Вернике (Wernicke), что обусловлено связью этого слова с
анатомической терминологией. Блейлер отдает предпочтение термину
"шизофрения" (от греч. schizo - разделяю, расщепляю и phren - разум, мысль,
- ред.), с очевидностью подозревая "функциональное" нарушение. Такие (или,
во всяком случае, сходные с ними) возмущения могут наблюдаться при бредовых
состояниях различного рода. Сам Блейлер отмечает удивительное сходство между
шизофреническими ассоциациями и ассоциациями в сновидениях и в полусонных
состояниях. Из предложенных им описаний явственно следует, что первичный
симптом совпадает с состоянием, которое Пьер Жане (Janet) называет
"abaissement du niveau mental" ("понижение ментального уровня"). Оно
обуславливается своеобразным ослаблением воли. Если основной ведущей и
направляющей силой нашей мыслительной деятельности является сила воли, то
можно согласиться с тем, что концепция Жане вполне соответствует точке
зрения Блейлера на первичные симптомы.
Жане использует гипотезу снижения ментального уровня главным образом
для того, чтобы объяснить симптоматику истерии и других неврозов, имеющих,
несомненно, психогенное происхождение и полностью отличающихся от
шизофрении. Однако имеются определенные заслуживающие внимания аналогии
между невротическим и шизофреническим состояниями ментальности. Изучая
ассоциативные тесты невротиков, можно заметить, что их нормальные ассоциации
нарушаются спонтанными интервенциями комплексных содержаний, характерных для
понижения ментального уровня. Диссоциация может даже зайти так далеко, что
появятся одна или две вторичные личности, каждая из которых обладает
собственным отдельным сознанием. Но основополагающее различие между неврозом
и шизофренией состоит в сохранении потенциального единства личности.
Несмотря на то, что сознание может быть расколото на несколько личностных
сознаний, единство диссоциированных фрагментов не только видно
профессиональному взгляду, но и может быть восстановлено посредством
гипноза. Иначе дело обстоит при шизофрении. Общая картина ассоциативного
теста шизофреника может очень походить на ту же картину невротика, однако от
внимательного взгляда не укроется, что у пациента-шизофреника связь между
эго и некоторыми комплексами почти полностью утрачена. Расщепление не
относительно, оно абсолютно. Истерический пациент может страдать манией
преследования, весьма похожей на настоящую паранойю, однако отличие состоит
в том, что в первом случае галлюцинации можно поставить под контроль
сознания, тогда как это практически невозможно осуществить при паранойе.
Действительно, для невроза характерна относительная автономия комплексов, но
при шизофрении комплексы превращаются в разрозненные и автономные фрагменты,
которые либо не реинтегрируют обратно в единое психическое целое, либо, в
случае ремиссии, внезапно воссоединяются, как если бы ничего не произошло.
Диссоциация при шизофрении не только значительно серьезнее, но часто
необратима. Диссоциация уже не характеризуется текучестью и изменчивостью,
как при неврозе, она более сходна с зеркалом, разбившимся на мелкие осколки.
Единая личность, которая, в случае истерии дает по-человечески понятный
характер для ее вторичных личностей, определенно расколота на отдельные
фрагменты. В множественной истеричной личности происходит плавное, даже
тактичное сотрудничество между отделившимися личностями, придерживающимися
своих ролей и, по возможности, не тревожащих друг друга. Ощущается
присутствие невидимого "направляющего духа" (spiritus rector), центрального
управителя, организующего сцену для различных фигур почти разумным образом,
часто в виде более или менее сентиментальной драмы. У каждой фигуры есть
осмысленное имя и приемлемый характер, и они столь же истеричны и
сентиментальны, как собственное сознание пациента.
Совершенно иная картина диссоциации личности наблюдается при
шизофрении. Отколовшиеся фигуры принимают банальные, гротескные или явно
преувеличенные имена и характеры; часто они имеют во многом отталкивающие
черты. Более того, они не сотрудничают с сознанием пациента. Они не
отличаются тактом, у них нет уважения к сентиментальным ценностям. Напротив,
они вмешиваются и создают смятение в любое время, сотней способов они мучают
эго; все отвратительны и внушают ужас либо шумным и наглым поведением, либо
гротескной жестокостью, либо своим бесстыдством. Наблюдается хаос нечетких
видений, голосов и характеров, причем все обладают странными и непонятными
свойствами. Если и существует драма, то она находится за пределами понимания
пациента. В большинстве случаев она даже выходит за пределы понимания врача,
так что он склонен подозревать отсутствие душевного здоровья у любого
человека, который видит более, чем простое безумие в буйстве помешанного.
Автономные фигуры в такой степени вышли из-под контроля эго, что
исчезло их изначальное участие в формировании ментальности пациента.
Снижение ментальности достигло такого низкого уровня, который невозможно
себе представить в области невроза. При истерической диссоциации имеет место
объединение через единство личности, которая продолжает функционировать,
тогда как при шизофрении разрушаются сами основы личности.
"Понижение уровня ментальности": 1) Вызывает утрату целых регионов
содержаний, контролируемых в нормальном состоянии. 2) Продуцирует
отколовшиеся фрагменты личности. 3) Препятствует нормальному ходу мыслей и
их завершению. 4) Снижает ответственность и адекватную реакцию эго. 5)
Вызывает неполную реализацию и тем самым возбуждает недостаточные и
неадекватные эмоциональные реакции. 6) Снижает порог сознания, позволяя тем
самым запретным в нормальном состоянии содержаниям бессознательного входить
в сознание в форме автономных инвазий.
Такие последствия снижения ментального уровня встречаются как при
неврозе, так и при шизофрении. Однако при неврозе имеется, по крайней мере,
возможность сохранения единства личности, тогда как при шизофрении она
утрачивается почти безвозвратно. Из-за такого сильного поражения разрыв
между диссоциированными психическими элементами доходит до разрушения
существовавших ранее связей.
Поэтому психогенез шизофрении заставляет нас прежде всего задать
вопрос: можно ли считать первичный симптом, экстремальное снижение
ментального уровня, результатом психологических конфликтов и иных нарушений
нормального эмоционального состояния, или нет? Я не считаю нужным подробно
обсуждать, вызываются ли описанные Блейлером "вторичные симптомы" в
характерных для них проявлениях психологическими факторами. Сам Блейлер
полностью убежден в том, что их форма и содержание, то есть их
индивидуальная феноменология, полностью обусловлены эмоциональными
комплексами. Я согласен с Блейлером, мнение которого о психогенезе вторичных
симптомов совпадает с моим, ибо мы сотрудничали с ним в годы,
предшествовавшие написанию им своей знаменитой книги о dementia praecox.
Правда уже в 1903 г. я начал анализировать с терапевтическими целями случаи
шизофрении. В отношении психологической основы вторичных симптомов сомнений
быть не может. Они имеют ту же структуру и происхождение, что и
невротические симптомы; правда, важное отличие заключается в том, что они
проявляют характерные особенности ментальных содержаний, которые более не
подчиняются общему контролю всей личности. Едва ли существует хотя бы один
вторичный симптом, не имеющий каких-либо признаков "снижения ментального
уровня". Однако это зависит не от психогенеза, а полностью определяется
первичным симптомом. Иными словами, психологические причины продуцируют
вторичные симптомы исключительно на основе первичного состояния.
Поэтому при рассмотрении вопроса о психогенезе шизофрении мы можем
совсем не упоминать о вторичных симптомах. Существует только одна проблема -
психогенез первичного состояния, то есть экстремальное снижение ментального
уровня, которое, с психологической точки зрения, лежит в основе
психологического смятения. Поэтому мы спрашиваем: имеется ли основание
полагать, что снижение ментального уровня может обуславливаться
исключительно психологическими причинами? Как нам прекрасно известно,
снижение ментального уровня может вызываться различными причинами:
усталостью, сном, интоксикацией, высокой температурой, анемией, сильными
аффектами, шоком, органическими заболеваниями центральной нервной системы;
также оно может вызываться особенностями массовой психологии или примитивным
менталитетом, религиозным или политическим фанатизмом и т. д. Оно может быть
также вызвано конституционным строением человека или наследственными
факторами.
Обычно снижение ментального уровня не оказывает серьезного влияния на
единство личности. Поэтому все диссоциации и другие психические явления,
производные от этой общей формы снижения ментального уровня, несут на себе
печать целостной личности.
Неврозы являются специфическим результатом понижения ментального
уровня; как правило, они появляются как следствие его привычной или
хронической формы. Там, где неврозы являются результатом острой формы,
резкому снижению ментального уровня предшествует его латентная форма,
поэтому снижение ментального уровня - не более, чем условная причина.
В настоящее время мы не сомневаемся в том, что приводящее к неврозу
понижение ментального уровня вызывается либо исключительно психологическими
факторами, либо этими же факторами в сочетании с другими, возможно, в
большей мере относящимися к физическому состоянию. Снижение ментального
уровня, особенно приводящее к неврозу, само по себе свидетельствует об
ослаблении высшего контроля. Невроз представляет собой относительную
диссоциацию, конфликт между эго и силой сопротивления, в основе которой
лежат бессознательные содержания. Эти содержания в большей или меньшей
степени утрачивают связь с единой психикой. Они сами распадаются на
фрагменты, и их утрата означает ослабление сознательной личности. С другой
стороны, напряженный конфликт выражает столь же сильное желание восстановить
нарушенную связь. Отсутствует сотрудничество, но, по крайней мере, вместо
позитивной связи присутствует напряженный конфликт. Каждый неврастеник
борется за сохранение и главенство своего сознания эго и за подчинение
сопротивляющихся бессознательных сил. Однако пациент, допускающий, чтобы его
колебало вторжение странных содержаний из бессознательного, пациент, который
не борется и даже идентифицирует себя с болезненными элементами, немедленно
вызывает подозрение в наличии у него шизофрении. Понижение его ментального
уровня достигло роковой, крайней степени, когда эго полностью утрачивает
силу сопротивляться нападению, видимо, превосходящего его по силе
бессознательного.
Невроз лежит по одну сторону критической точки, шизофрения - по другую.
Мы не сомневаемся в том, что психологические мотивы могут вызвать снижение
ментального уровня, приводящее к возникновению невроза. Невроз приближается
к опасной черте, но все же каким-то образом не пересекает ее. Если бы он
пересек черту, то перестал бы быть неврозом. Однако полностью ли мы уверены
в том, что невроз никогда не перейдет за опасную черту? Вам известны случаи,
которые долгие годы считаются неврозами, а затем пациент внезапно пересекает
разделительную черту и с полной очевидностью превращается в психически
больного человека.
И что мы говорим в таком случае? Мы говорим, что это и ранее был
психоз, но в "латентной форме", скрытый или замаскированный мнимым неврозом.
Но что произошло на самом деле? В течение многих лет пациент боролся за
сохранение своего эго, за его главенство и контроль, и за целостность своей
личности. Но в конце концов он сдался - покорился захватчику, которого более
не смог подавлять. Он не просто охвачен сильными эмоциями, он затоплен
потоком непреодолимых сил и мысленных форм, выходящих далеко за пределы
обычных эмоций, какими бы сильными они ни были. Эти бессознательные силы или
содержания существовали в нем давно, и долгие годы он успешно с ними
боролся. Разумеется, эти странные содержания не являются исключительно
принадлежащими данному пациенту, они присутствуют и в бессознательном
нормальных людей, которым, однако, настолько повезло, что они не знают об их
существовании, находятся в полном неведении о нем. Эти силы не появились у
нашего пациента из ниоткуда. Они не порождены отравленными клетками мозга;
это нормальные элементы бессознательной составляющей нашей психики. В такой
же или сходной форме они появлялись в бесчисленных сновидениях, когда все в
жизни, казалось, было в порядке. И они появляются в сновидениях нормальных
людей, не страдающих какими-либо психическими заболеваниями. Но если у
нормального индивида произойдет опасное снижение ментального уровня, то
сновидения могут мгновенно захватить его и заставить думать, чувствовать и
поступать подобно человеку, сошедшему с ума. И он может сойти с ума, как это
произошло с человеком в одном из рассказов Андреева, который думал, что
может без опасности для себя лаять на луну, поскольку ему известно, что он
совершенно нормален. Но когда он залаял, то утратил понимание той маленькой
разницы, которая существует между нормальностью и безумием; другая сторона
захватила его, и он сошел сума.
Случилось так, что наш пациент поддался внезапной слабости - в жизни
это может быть внезапная паника, - он потерял надежду или впал в отчаяние, и
тогда все, что он подавлял в себе, всплыло со дна души и затопило его.
В течение моей почти сорокалетней практики мне встречалось немало
случаев, когда после невротического состояния наступал период психоза или
длительное состояние психоза. Допустим на мгновение, что такие люди
действительно страдали латентным психозом, скрытым под видом невроза. Что же
тогда представляет собой латентный психоз? Очевидно, это всего лишь
вероятность того, что индивид может в какой-то период своей жизни потерять
ментальное равновесие. Существование странных бессознательных материалов
ничего не доказывает. Те же материалы мы встречаем у невротиков, современных
художников и поэтов, а также у практически нормальных людей, сновидения
которых были подвергнуты тщательному анализу. Более того, мы встречаем
весьма сходные случаи в мифологии и символике всех времен и народов.
Возможность психоза в будущем не имеет ничего общего с особенностями
содержаний бессознательного. Однако она в значительной мере зависит от
способности индивида противостоять внезапной панике или хроническому
напряжению борющейся с собой психики. Очень часто это просто проблема капли,
которая переполнила чашу, или искры, попавшей в стог сена.
Под воздействием сильного понижения ментального уровня единая психика
распадается на комплексы, и комплекс эго перестает играть среди них
господствующую роль. Он превращается просто в один из нескольких комплексов,
каждый из которых важен в равной мере, или даже более важен, чем эго. Все
комплексы приобретают характер личностей, оставаясь в то же время
фрагментами. Можно представить, что под влиянием внезапной паники или при
хроническом напряжении вследствие утраты надежд и ожиданий людей охватит
паника, даже то, что они будут полностью деморализованы. Понятно также, что
может ослабеть их сила воли, что они утратят самоконтроль, власть над
окружающими их условиями, над своими настроениями и мыслями. При таком
состоянии вполне может случиться, что какая-то неуправляемая составляющая
психики пациента приобретет определенную самостоятельность.
До этого момента шизофрения не отличается от чисто психологического
состояния смятения. Мы бы напрасно пытались обнаружить в состоянии пациента,
в симптомах данного периода что-либо характерное для этого заболевания.
Настоящая беда приходит с распадом личности и с утратой комплексом эго своей
главенствующей роли. Как я уже говорил ранее, с тем, что происходит при
шизофрении, нельзя сравнивать наличие множественной личности или
определенных религиозных или "мистических" феноменов. Первичный симптом не
имеет, по-видимому, аналогии ни в одном из функциональных отклонений.
Кажется, что исчезает сама основа психики, как если бы конструкция
нормального дома разрушалась под действием взрыва или землетрясения. Я
намеренно использую такую аналогию, поскольку она предлагается
симптоматологией начальных этапов. Соллье (Sollier) дал нам живое описание
таких состояний (troubles cenesthesique), сравнимых с взрывами, выстрелами и
другими шумовыми воздействиями. В качестве проекций они появляются как
землетрясения, космические катастрофы, как падение звезд с неба, распад
солнца или луны, превращение людей в трупы, оледенение вселенной и т. д.
Несколько ранее я отметил, что первичный симптом не имеет, по-видимому,
аналогии с функциональным расстройством какого-либо рода, однако я не
упомянул о таком явлении, как "сновидение". Сновидения могут продуцировать
сходные картины великих катастроф. Они могут отражать все стадии распада
личности, поэтому не будет преувеличением сказать, что человек, видящий сон,
безумен, или что безумие - это сновидение, сменившее нормальное сознание.
Утверждение, что безумие - это сновидение, ставшее реальностью, не является
метафорой. Феноменология сновидения и феноменология шизофрении почти
идентичны; небольшое отличие заключается в том, что сновидение протекает во
время нормального сна, тогда как шизофрения тревожит человека в бодрствующем
или сознательном состоянии. Сон также представляет собой снижение
ментального уровня, приводящее к более или менее полному забвению эго.
Поэтому психический механизм, приводящий к нормальному выключению и
разложению сознания во сне, является нормальной функцией, которая почти
подчиняется нашей воле. При шизофрении кажется, что эта функция служит для
создания подобного сну состояния, при котором сознание доведено до такого
уровня, когда сновидения усилены до степени, приравнивающей их к
сознательному состоянию.
Однако даже если бы мы знали, что первичный симптом продуцируется с
помощью постоянно существующей нормальной функции, нам все еще предстояло бы
объяснить, по какой причине взамен нормального эффекта - сна, - наступает
патологическое состояние. Следует, однако, подчеркнуть, что продуцируется не
сон, а нечто нарушающее его: сновидение. Сновидения обуславливаются неполным
Если человек испугался мыши, а затем заболел шизофренией, то здесь,
очевидно, имеет место не психическая каузальность, всегда замысловатая и
слабо выраженная. Таким образом, наш параноик заболел задолго до того, как
кто-либо начал подозревать о его болезни; во-вторых, патологическая идея
захватила его в некоторый психологический момент. Это произошло, когда его
природная сверхчувствительная эмоциональная жизнь была деформирована, а
духовная форма, необходимая для существования его эмоций, была сломана. Она
разрушилась не сама по себе, она была сломана самим пациентом. Это произошло
следующим образом.
Когда он был еще чувствительным юношей, хотя и обладал уже высоким
интеллектом, он страстно влюбился в свою невестку, что, естественно, не
понравилось ее мужу, его старшему брату. Им владели юные чувства, сотканные
преимущественно из лунного света, он находился в поисках матери, как это
случается при всех незрелых психических импульсах. Но такие чувства
действительно нуждаются в матери, чтобы усилиться и устоять перед неизбежным
столкновением с реальностью, им нужен длительный инкубационный период. В них
нет ничего предосудительного, но для прямого, простого ума они
подозрительны. Суровая интерпретация, которую им дал его брат, оказала
опустошительное воздействие, ибо собственный разум пациента признавал ее
справедливость. Его мечты были разбиты; само по себе это не было бы бедой,
если бы при этом не были убиты и его чувства. Ибо его интеллект взял на себя
роль его брата и с инквизиторской жестокостью разрушил всякий след чувства,
поставив перед ним в качестве идеала хладнокровное бессердечие. Менее
страстная натура постепенно справится с этим, но напряженно чувствующая,
жаждущая любви душа будет разбита. Постепенно ему стало казаться, что он
достиг идеала, но внезапно он обнаружил, что обслуживающий персонал (и
подобные люди) с любопытством наблюдают за ним, обмениваются понимающими
улыбками; и однажды он обнаружил, что его принимают за человека с
гомосексуальной ориентацией. Теперь параноидная идея стала автономной. Легко
увидеть глубокую связь между безжалостным характером его интеллекта, который
хладнокровно разбил все чувства, и его непоколебимой параноидальной
убежденностью. Это и есть психическая каузальность, психогенез.
Примерно таким образом - разумеется, с бесконечным числом вариаций -
возникает не только паранойя, но и параноидальная форма шизофрении, для
которой характерны мании и галлюцинации, а также и все другие формы
шизофрении. (Я не причислял бы к формам шизофрении такие шизофренические
синдромы, как кататонии со скорым летальным исходом, которые, по-видимому,
изначально имеют органическую основу.) Микроскопические поражения мозга,
часто обнаруживаемые при шизофрении, я бы пока предпочел рассматривать как
вторичные симптомы дегенерации, подобные атрофии мускулов при истерическом
параличе. Психогенная природа шизофрении позволяет объяснить, почему в
некоторых слабо выраженных случаях, когда больные не доходят до
госпитализации в психиатрические клиники, а появляются в кабинете
консультанта-невролога, возможно лечение с использованием
психотерапевтических методов. Однако относительно возможности полного
исцеления чрезмерный оптимизм неуместен. Такие случаи редки. Сама природа
заболевания, сопровождающегося разложением личности, исключает возможность
психического влияния, которое представляет собой важнейшее средство в
психотерапии. Эта особенность свойственна, наряду с шизофренией, и
навязчивому неврозу, ее ближайшему родственнику в области неврозов.
[В оригинале написано по-английски и прочитано на встрече секции
Психиатрии Королевского общества медицины, Лондон 4 апреля 1939 года.
Опубликовано в Journal of Mental Science (London) LXXXV (1939) 999-1011.
Перевод на русский язык 3. А. Кривулиной]
Прошло ровно двадцать лет с тех пор, как я прочел перед этим Обществом
статью "Проблема психогенеза при умственном расстройстве".
Председательствовал Уильям Макдугал (William McDougall), о недавней кончине
которого мы все глубоко скорбим. То, что я тогда сказал о психогенезе, можно
повторить и сегодня, ибо оно не оставило сколько-нибудь заметных следов или
последствий; оно не нашло отражения ни в учебниках, ни в клинике. Хотя я не
люблю повторяться, но почти невозможно сказать что-либо совершенно новое о
предмете, который не изменился за истекшие годы. Вырос мой опыт, стали более
зрелыми взгляды, но не могу утверждать, что мне пришлось радикально изменить
свою точку зрения. Поэтому я нахожусь в несколько неудобной ситуации
человека, который полагает, что его убеждения вполне обоснованны, но, с
другой стороны, опасается приобрести привычку повторять старые истины.
Психогенез обсуждается уже долгое время, но он по-прежнему остается
современной, даже ультрасовременной проблемой.
В отношении психогенеза истерии и других неврозов в наше время сомнения
почти совершенно отсутствуют, хотя тридцать лет назад некоторые страстные
приверженцы теории органических поражений мозга подозревали, что "при
неврозе определенно возможно наличие органических дефектов". Тем не менее
большинство врачей пришло к единогласному выводу, что причина истерии и
подобных ей неврозов коренится в психике. Что же касается так называемых
психических заболеваний, особенно шизофрении, то медики пришли к
единогласному мнению о ее органической этиологии, хотя в течение длительного
периода времени не могли быть обнаружены специфические поражения мозговых
клеток. Даже в наше время еще не получен удовлетворительный ответ на вопрос
о том, в какой мере сама шизофрения может разрушать клетки мозга; еще менее
удовлетворительный ответ получен на более сложный вопрос о том, насколько
первичное органическое разложение обуславливает симптоматику шизофрении. Я
полностью согласен с Блейлером в том, что преобладающее число симптомов
имеет вторичный характер; в основном, они обуславливаются психическими
причинами. В качестве основного первичного симптома Блейлер указывает на
особенности нарушения ассоциативного процесса. Согласно его описанию,
происходит своего рода дезинтеграция, поскольку ассоциации особым образом
искажены и разорваны. Он отказывается принять термин "sejunction", который
предложил Вернике (Wernicke), что обусловлено связью этого слова с
анатомической терминологией. Блейлер отдает предпочтение термину
"шизофрения" (от греч. schizo - разделяю, расщепляю и phren - разум, мысль,
- ред.), с очевидностью подозревая "функциональное" нарушение. Такие (или,
во всяком случае, сходные с ними) возмущения могут наблюдаться при бредовых
состояниях различного рода. Сам Блейлер отмечает удивительное сходство между
шизофреническими ассоциациями и ассоциациями в сновидениях и в полусонных
состояниях. Из предложенных им описаний явственно следует, что первичный
симптом совпадает с состоянием, которое Пьер Жане (Janet) называет
"abaissement du niveau mental" ("понижение ментального уровня"). Оно
обуславливается своеобразным ослаблением воли. Если основной ведущей и
направляющей силой нашей мыслительной деятельности является сила воли, то
можно согласиться с тем, что концепция Жане вполне соответствует точке
зрения Блейлера на первичные симптомы.
Жане использует гипотезу снижения ментального уровня главным образом
для того, чтобы объяснить симптоматику истерии и других неврозов, имеющих,
несомненно, психогенное происхождение и полностью отличающихся от
шизофрении. Однако имеются определенные заслуживающие внимания аналогии
между невротическим и шизофреническим состояниями ментальности. Изучая
ассоциативные тесты невротиков, можно заметить, что их нормальные ассоциации
нарушаются спонтанными интервенциями комплексных содержаний, характерных для
понижения ментального уровня. Диссоциация может даже зайти так далеко, что
появятся одна или две вторичные личности, каждая из которых обладает
собственным отдельным сознанием. Но основополагающее различие между неврозом
и шизофренией состоит в сохранении потенциального единства личности.
Несмотря на то, что сознание может быть расколото на несколько личностных
сознаний, единство диссоциированных фрагментов не только видно
профессиональному взгляду, но и может быть восстановлено посредством
гипноза. Иначе дело обстоит при шизофрении. Общая картина ассоциативного
теста шизофреника может очень походить на ту же картину невротика, однако от
внимательного взгляда не укроется, что у пациента-шизофреника связь между
эго и некоторыми комплексами почти полностью утрачена. Расщепление не
относительно, оно абсолютно. Истерический пациент может страдать манией
преследования, весьма похожей на настоящую паранойю, однако отличие состоит
в том, что в первом случае галлюцинации можно поставить под контроль
сознания, тогда как это практически невозможно осуществить при паранойе.
Действительно, для невроза характерна относительная автономия комплексов, но
при шизофрении комплексы превращаются в разрозненные и автономные фрагменты,
которые либо не реинтегрируют обратно в единое психическое целое, либо, в
случае ремиссии, внезапно воссоединяются, как если бы ничего не произошло.
Диссоциация при шизофрении не только значительно серьезнее, но часто
необратима. Диссоциация уже не характеризуется текучестью и изменчивостью,
как при неврозе, она более сходна с зеркалом, разбившимся на мелкие осколки.
Единая личность, которая, в случае истерии дает по-человечески понятный
характер для ее вторичных личностей, определенно расколота на отдельные
фрагменты. В множественной истеричной личности происходит плавное, даже
тактичное сотрудничество между отделившимися личностями, придерживающимися
своих ролей и, по возможности, не тревожащих друг друга. Ощущается
присутствие невидимого "направляющего духа" (spiritus rector), центрального
управителя, организующего сцену для различных фигур почти разумным образом,
часто в виде более или менее сентиментальной драмы. У каждой фигуры есть
осмысленное имя и приемлемый характер, и они столь же истеричны и
сентиментальны, как собственное сознание пациента.
Совершенно иная картина диссоциации личности наблюдается при
шизофрении. Отколовшиеся фигуры принимают банальные, гротескные или явно
преувеличенные имена и характеры; часто они имеют во многом отталкивающие
черты. Более того, они не сотрудничают с сознанием пациента. Они не
отличаются тактом, у них нет уважения к сентиментальным ценностям. Напротив,
они вмешиваются и создают смятение в любое время, сотней способов они мучают
эго; все отвратительны и внушают ужас либо шумным и наглым поведением, либо
гротескной жестокостью, либо своим бесстыдством. Наблюдается хаос нечетких
видений, голосов и характеров, причем все обладают странными и непонятными
свойствами. Если и существует драма, то она находится за пределами понимания
пациента. В большинстве случаев она даже выходит за пределы понимания врача,
так что он склонен подозревать отсутствие душевного здоровья у любого
человека, который видит более, чем простое безумие в буйстве помешанного.
Автономные фигуры в такой степени вышли из-под контроля эго, что
исчезло их изначальное участие в формировании ментальности пациента.
Снижение ментальности достигло такого низкого уровня, который невозможно
себе представить в области невроза. При истерической диссоциации имеет место
объединение через единство личности, которая продолжает функционировать,
тогда как при шизофрении разрушаются сами основы личности.
"Понижение уровня ментальности": 1) Вызывает утрату целых регионов
содержаний, контролируемых в нормальном состоянии. 2) Продуцирует
отколовшиеся фрагменты личности. 3) Препятствует нормальному ходу мыслей и
их завершению. 4) Снижает ответственность и адекватную реакцию эго. 5)
Вызывает неполную реализацию и тем самым возбуждает недостаточные и
неадекватные эмоциональные реакции. 6) Снижает порог сознания, позволяя тем
самым запретным в нормальном состоянии содержаниям бессознательного входить
в сознание в форме автономных инвазий.
Такие последствия снижения ментального уровня встречаются как при
неврозе, так и при шизофрении. Однако при неврозе имеется, по крайней мере,
возможность сохранения единства личности, тогда как при шизофрении она
утрачивается почти безвозвратно. Из-за такого сильного поражения разрыв
между диссоциированными психическими элементами доходит до разрушения
существовавших ранее связей.
Поэтому психогенез шизофрении заставляет нас прежде всего задать
вопрос: можно ли считать первичный симптом, экстремальное снижение
ментального уровня, результатом психологических конфликтов и иных нарушений
нормального эмоционального состояния, или нет? Я не считаю нужным подробно
обсуждать, вызываются ли описанные Блейлером "вторичные симптомы" в
характерных для них проявлениях психологическими факторами. Сам Блейлер
полностью убежден в том, что их форма и содержание, то есть их
индивидуальная феноменология, полностью обусловлены эмоциональными
комплексами. Я согласен с Блейлером, мнение которого о психогенезе вторичных
симптомов совпадает с моим, ибо мы сотрудничали с ним в годы,
предшествовавшие написанию им своей знаменитой книги о dementia praecox.
Правда уже в 1903 г. я начал анализировать с терапевтическими целями случаи
шизофрении. В отношении психологической основы вторичных симптомов сомнений
быть не может. Они имеют ту же структуру и происхождение, что и
невротические симптомы; правда, важное отличие заключается в том, что они
проявляют характерные особенности ментальных содержаний, которые более не
подчиняются общему контролю всей личности. Едва ли существует хотя бы один
вторичный симптом, не имеющий каких-либо признаков "снижения ментального
уровня". Однако это зависит не от психогенеза, а полностью определяется
первичным симптомом. Иными словами, психологические причины продуцируют
вторичные симптомы исключительно на основе первичного состояния.
Поэтому при рассмотрении вопроса о психогенезе шизофрении мы можем
совсем не упоминать о вторичных симптомах. Существует только одна проблема -
психогенез первичного состояния, то есть экстремальное снижение ментального
уровня, которое, с психологической точки зрения, лежит в основе
психологического смятения. Поэтому мы спрашиваем: имеется ли основание
полагать, что снижение ментального уровня может обуславливаться
исключительно психологическими причинами? Как нам прекрасно известно,
снижение ментального уровня может вызываться различными причинами:
усталостью, сном, интоксикацией, высокой температурой, анемией, сильными
аффектами, шоком, органическими заболеваниями центральной нервной системы;
также оно может вызываться особенностями массовой психологии или примитивным
менталитетом, религиозным или политическим фанатизмом и т. д. Оно может быть
также вызвано конституционным строением человека или наследственными
факторами.
Обычно снижение ментального уровня не оказывает серьезного влияния на
единство личности. Поэтому все диссоциации и другие психические явления,
производные от этой общей формы снижения ментального уровня, несут на себе
печать целостной личности.
Неврозы являются специфическим результатом понижения ментального
уровня; как правило, они появляются как следствие его привычной или
хронической формы. Там, где неврозы являются результатом острой формы,
резкому снижению ментального уровня предшествует его латентная форма,
поэтому снижение ментального уровня - не более, чем условная причина.
В настоящее время мы не сомневаемся в том, что приводящее к неврозу
понижение ментального уровня вызывается либо исключительно психологическими
факторами, либо этими же факторами в сочетании с другими, возможно, в
большей мере относящимися к физическому состоянию. Снижение ментального
уровня, особенно приводящее к неврозу, само по себе свидетельствует об
ослаблении высшего контроля. Невроз представляет собой относительную
диссоциацию, конфликт между эго и силой сопротивления, в основе которой
лежат бессознательные содержания. Эти содержания в большей или меньшей
степени утрачивают связь с единой психикой. Они сами распадаются на
фрагменты, и их утрата означает ослабление сознательной личности. С другой
стороны, напряженный конфликт выражает столь же сильное желание восстановить
нарушенную связь. Отсутствует сотрудничество, но, по крайней мере, вместо
позитивной связи присутствует напряженный конфликт. Каждый неврастеник
борется за сохранение и главенство своего сознания эго и за подчинение
сопротивляющихся бессознательных сил. Однако пациент, допускающий, чтобы его
колебало вторжение странных содержаний из бессознательного, пациент, который
не борется и даже идентифицирует себя с болезненными элементами, немедленно
вызывает подозрение в наличии у него шизофрении. Понижение его ментального
уровня достигло роковой, крайней степени, когда эго полностью утрачивает
силу сопротивляться нападению, видимо, превосходящего его по силе
бессознательного.
Невроз лежит по одну сторону критической точки, шизофрения - по другую.
Мы не сомневаемся в том, что психологические мотивы могут вызвать снижение
ментального уровня, приводящее к возникновению невроза. Невроз приближается
к опасной черте, но все же каким-то образом не пересекает ее. Если бы он
пересек черту, то перестал бы быть неврозом. Однако полностью ли мы уверены
в том, что невроз никогда не перейдет за опасную черту? Вам известны случаи,
которые долгие годы считаются неврозами, а затем пациент внезапно пересекает
разделительную черту и с полной очевидностью превращается в психически
больного человека.
И что мы говорим в таком случае? Мы говорим, что это и ранее был
психоз, но в "латентной форме", скрытый или замаскированный мнимым неврозом.
Но что произошло на самом деле? В течение многих лет пациент боролся за
сохранение своего эго, за его главенство и контроль, и за целостность своей
личности. Но в конце концов он сдался - покорился захватчику, которого более
не смог подавлять. Он не просто охвачен сильными эмоциями, он затоплен
потоком непреодолимых сил и мысленных форм, выходящих далеко за пределы
обычных эмоций, какими бы сильными они ни были. Эти бессознательные силы или
содержания существовали в нем давно, и долгие годы он успешно с ними
боролся. Разумеется, эти странные содержания не являются исключительно
принадлежащими данному пациенту, они присутствуют и в бессознательном
нормальных людей, которым, однако, настолько повезло, что они не знают об их
существовании, находятся в полном неведении о нем. Эти силы не появились у
нашего пациента из ниоткуда. Они не порождены отравленными клетками мозга;
это нормальные элементы бессознательной составляющей нашей психики. В такой
же или сходной форме они появлялись в бесчисленных сновидениях, когда все в
жизни, казалось, было в порядке. И они появляются в сновидениях нормальных
людей, не страдающих какими-либо психическими заболеваниями. Но если у
нормального индивида произойдет опасное снижение ментального уровня, то
сновидения могут мгновенно захватить его и заставить думать, чувствовать и
поступать подобно человеку, сошедшему с ума. И он может сойти с ума, как это
произошло с человеком в одном из рассказов Андреева, который думал, что
может без опасности для себя лаять на луну, поскольку ему известно, что он
совершенно нормален. Но когда он залаял, то утратил понимание той маленькой
разницы, которая существует между нормальностью и безумием; другая сторона
захватила его, и он сошел сума.
Случилось так, что наш пациент поддался внезапной слабости - в жизни
это может быть внезапная паника, - он потерял надежду или впал в отчаяние, и
тогда все, что он подавлял в себе, всплыло со дна души и затопило его.
В течение моей почти сорокалетней практики мне встречалось немало
случаев, когда после невротического состояния наступал период психоза или
длительное состояние психоза. Допустим на мгновение, что такие люди
действительно страдали латентным психозом, скрытым под видом невроза. Что же
тогда представляет собой латентный психоз? Очевидно, это всего лишь
вероятность того, что индивид может в какой-то период своей жизни потерять
ментальное равновесие. Существование странных бессознательных материалов
ничего не доказывает. Те же материалы мы встречаем у невротиков, современных
художников и поэтов, а также у практически нормальных людей, сновидения
которых были подвергнуты тщательному анализу. Более того, мы встречаем
весьма сходные случаи в мифологии и символике всех времен и народов.
Возможность психоза в будущем не имеет ничего общего с особенностями
содержаний бессознательного. Однако она в значительной мере зависит от
способности индивида противостоять внезапной панике или хроническому
напряжению борющейся с собой психики. Очень часто это просто проблема капли,
которая переполнила чашу, или искры, попавшей в стог сена.
Под воздействием сильного понижения ментального уровня единая психика
распадается на комплексы, и комплекс эго перестает играть среди них
господствующую роль. Он превращается просто в один из нескольких комплексов,
каждый из которых важен в равной мере, или даже более важен, чем эго. Все
комплексы приобретают характер личностей, оставаясь в то же время
фрагментами. Можно представить, что под влиянием внезапной паники или при
хроническом напряжении вследствие утраты надежд и ожиданий людей охватит
паника, даже то, что они будут полностью деморализованы. Понятно также, что
может ослабеть их сила воли, что они утратят самоконтроль, власть над
окружающими их условиями, над своими настроениями и мыслями. При таком
состоянии вполне может случиться, что какая-то неуправляемая составляющая
психики пациента приобретет определенную самостоятельность.
До этого момента шизофрения не отличается от чисто психологического
состояния смятения. Мы бы напрасно пытались обнаружить в состоянии пациента,
в симптомах данного периода что-либо характерное для этого заболевания.
Настоящая беда приходит с распадом личности и с утратой комплексом эго своей
главенствующей роли. Как я уже говорил ранее, с тем, что происходит при
шизофрении, нельзя сравнивать наличие множественной личности или
определенных религиозных или "мистических" феноменов. Первичный симптом не
имеет, по-видимому, аналогии ни в одном из функциональных отклонений.
Кажется, что исчезает сама основа психики, как если бы конструкция
нормального дома разрушалась под действием взрыва или землетрясения. Я
намеренно использую такую аналогию, поскольку она предлагается
симптоматологией начальных этапов. Соллье (Sollier) дал нам живое описание
таких состояний (troubles cenesthesique), сравнимых с взрывами, выстрелами и
другими шумовыми воздействиями. В качестве проекций они появляются как
землетрясения, космические катастрофы, как падение звезд с неба, распад
солнца или луны, превращение людей в трупы, оледенение вселенной и т. д.
Несколько ранее я отметил, что первичный симптом не имеет, по-видимому,
аналогии с функциональным расстройством какого-либо рода, однако я не
упомянул о таком явлении, как "сновидение". Сновидения могут продуцировать
сходные картины великих катастроф. Они могут отражать все стадии распада
личности, поэтому не будет преувеличением сказать, что человек, видящий сон,
безумен, или что безумие - это сновидение, сменившее нормальное сознание.
Утверждение, что безумие - это сновидение, ставшее реальностью, не является
метафорой. Феноменология сновидения и феноменология шизофрении почти
идентичны; небольшое отличие заключается в том, что сновидение протекает во
время нормального сна, тогда как шизофрения тревожит человека в бодрствующем
или сознательном состоянии. Сон также представляет собой снижение
ментального уровня, приводящее к более или менее полному забвению эго.
Поэтому психический механизм, приводящий к нормальному выключению и
разложению сознания во сне, является нормальной функцией, которая почти
подчиняется нашей воле. При шизофрении кажется, что эта функция служит для
создания подобного сну состояния, при котором сознание доведено до такого
уровня, когда сновидения усилены до степени, приравнивающей их к
сознательному состоянию.
Однако даже если бы мы знали, что первичный симптом продуцируется с
помощью постоянно существующей нормальной функции, нам все еще предстояло бы
объяснить, по какой причине взамен нормального эффекта - сна, - наступает
патологическое состояние. Следует, однако, подчеркнуть, что продуцируется не
сон, а нечто нарушающее его: сновидение. Сновидения обуславливаются неполным