— Нет, — твердо ответила Свельд. — Я люблю тебя, Орм, как и раньше, но мы не вернемся. — Для Бьерн будет лучше остаться в лесу. Ты ведь помнишь, что было с ней в замке? Она не выносит давления, а мы с тобой можем быстро забыть это.
— Ты полагаешь, что я могу ей повредить? — изумленно спросил Орм у Свельд.
— Как и я. Мы с тобой будем делать все, чтобы она была счастлива, но когда Бьерн пожелает что-нибудь сделать по-своему, мы сочтем это обычною блажью. Я всю жизнь хотела жить в замке, любить тебя, Орм, и я верила, что это нужно любой. И я сделала все, чтобы “глупый каприз” Руни не погубил того “счастья”, которое дарит ей жизнь.
Я любила сестру, я готова была умереть за нее, но понять не смогла. Я не верила, что мечта всей моей жизни для Руни лишь тяжкий груз… Я боюсь, что мы так же не сможем понять Бьерн. Ведь все, что так важно для нас, совершенно неважно для них, синеглазых лесянок с особенной Силой… А что нужно им, нам с тобой очень трудно понять! Я боюсь, что история Руни опять повторится, а я не хочу. Не хочу, чтобы Бьерн было плохо!
— Я тоже, — сказал Орм. — Я сделаю все, чтобы Бьерн была счастлива, ведь я люблю ее, Свельд!
Неожиданно Орм замолчал, вспомнив, что он не раз говорил это, веря, что сделает Руни счастливой. Дочь — не жена, но сумеет ли он понять, что нужно Бьерн?
— Мы расстаемся? — спросил он у Свельд. — Скажи, ты разрешишь мне хотя бы помочь вам? Я мог бы прислать сюда слуг, чтобы отремонтировать дом, и припасы. Зимой ведь тебе будет трудно!
— Я знаю, — с улыбкой ответила Свельд. — Если ты пожелаешь помочь, то я буду тебе благодарна. И помни, что я не гоню тебя, Орм. Я люблю тебя так же, как раньше. Ты можешь сюда приходить, когда только захочешь, мы обе тебя будем ждать. Этот домик — дом Бьерн, и ей нужен отец. Если ты пожелаешь жениться, я не стану тебя упрекать. У тебя будут новые дети, но они не лишат Бьерн твоей любви. Правда ведь, Орм?
— Почему мы не встретились только сейчас? — пронеслось в мозгу Орма. — Будь Свельд такой, как теперь, я бы выбрал ее, а не Руни!
Спокойствие, мягкость, тепло, исходившие от Свельд, пленяли. “Я был так слеп, что не видел, не понимал ничего?” — пронеслось в мозгу Орма.
— Видел и понимал! — вдруг почувствовал он. — Но не это влечет тебя к ней!
Не случайно, увидев Свельд после недолгой разлуки, Орм чуть не назвал ее Руни. Не цвет больших глаз и пушистых волос, не блеск Силы, скрытой в одной из сестер, привлек Орма, когда он впервые увидел лесянок, а чувство полной свободы пленило его в Руни.
То, что Руни никогда не нуждалась в том, что Орм мог дать, не пыталась ему угодить, не пускала в свой замкнутый мир, раздражало и жадно влекло, пробуждая его любопытство, суля непонятную тайну.
Женившись на Руни, Орм знал, что она ускользнет в любой миг, а привычная преданность Свельд принималась как должное. После рождения Бьерн Свельд нашла себя, преодолела рабскую страсть, заставлявшую слепо мириться с любой неоправданной прихотью Орма. Она не гнала его, не унижала, но и не цеплялась. Любя, допуская его в свою жизнь, она так же, как раньше сестра, ускользала от Орма. И этот сплав нежности и теплоты с чувством полной свободы, которую Свельд обрела, влек сильнее волшебного блеска ее сестры.
— Я ведь искал в Руни то, чего в ней просто не было! В самых заветных мечтах я ее видел такой, какой стала теперь Свельд! — обожгла непривычная мысль.
— Свельд, я очень хочу, чтобы мы были вместе. Я знаю, что я обижал тебя, но неужели ты не сможешь простить?
— А за что? — улыбнувшись, спросила она. — За то счастье, которое ты подарил мне?
— Скажи, Свельд, пообещай, что придет день, и ты возвратишься ко мне! Навсегда! Я ведь очень люблю тебя, Свельд!
— Я не знаю, — опять улыбнулась она. — Может быть. Когда мы с Бьерн поймем, что мы сможем жить в замке, ничего не боясь, я вернусь.
— Так и будет. Я сделаю все, чтобы ты могла верить мне, Свельд, — сказал Орм. — Я люблю вас так, как не любил никого!
Он провел в лесном домике больше недели. Орм знал, что не раз возвратится туда. Без Свельд с дочерью замок был пуст, его сердце осталось в лесу.
До отъезда в Лонгрофт осталась одна ночь. Все вещи были уложены, кони отобраны, а люди из отряда, который ехал в столицу, готовы отправиться в путь. Хейд не раз удивлялся, как много их набралось. Он не верил, что все они жаждут увидеть Лонгрофт, но Норт смог убедить их на время покинуть Гальдор.
— Нелегко ему было! — не раз думал Хейд.
Чем был ближе отъезд, тем Норт больше тревожился. Хейд полагал, что причина сомнений Хранителя в Бронвис. Вернувшись в свой замок из лагеря беженцев, Хейд верил, что он расстанется с ней, но уже в тот же вечер жена (он всегда называл ее так, хоть они с Бронвис не были в Храме Гальдора) пришла в спальню. Бронвис как будто забыла о самой последней размолвке.
— Я буду с тобой, — повторяла она, прижимаясь к нему. — Повтори, что ты любишь меня!
Ее смех, ее быстрые пальцы, умелые губы, игривость и нежность пьянили сильнее вина и к утру от сомнений, терзавших в последние дни, не осталось следа. “Я люблю тебя, Бронвис, люблю!” — повторял Хейд, лаская прекрасное тело.
— Я с ней не расстанусь, — сказал он Хранителю, встретившись с ним на другой день.
Норт только кивнул, словно бы соглашаясь с решением, но в тот же вечер, зайдя к Хейду в замок, принес ему странный флакон из сухой глины.
— Это напиток прозрения, — сразу сказал Норт, давая флакон Хейду. — Если ты хочешь узнать нечто важное, выпей его перед сном и, уже засыпая, подумай, что ты хочешь знать.
— Норт, во мне нет Силы, я самый простой человек, — отвечал Хейд Хранителю.
— Это неважно. Напиток прозрения — средство обычных людей. Его можно принять только дважды в своей жизни, и я считаю, что он тебе нужен сейчас.
— А не проще ли трем магам, что собрались в Гальдорхейме, узнать, зачем Лонгрофт отправил посланца? — спросил Хейд.
— Не проще. Ты лучше нас знаешь Лонгрофт и сумеешь заметить то, что мы пропустим, — сказал ему Норт.
— Мне не нравится этот флакон, — вздохнул Хейд.
Он не знал, почему предложение Норта так сильно смутило его, но совсем не хотел брать напиток прозрения.
— Если не хочешь — не пей, — сказал Норт. — Я оставлю флакон у тебя. Если все же решишься, то утром расскажешь мне свой сон-ответ. Я тебе помогу разобраться в нем.
Время шло быстро, а Хейд не касался напитка. Вообще-то он сам удивлялся тому, что так медлил.
— Я должен узнать все, что можно, — внушал себе Хейд, но не брал флакон.
Только в последнюю ночь он решил испытать дар Хранителя. Вкус у напитка был кисленьким, с легкой горчинкой. “И что там намешано? Ягоды? Корни? Отвары каких-нибудь трав?” — поневоле спросил себя Хейд, ощущая, как вдруг поплыла голова.
— Я хочу знать, чем нам угрожает поездка в Лонгрофт. В чем опасность? — спросил себя Хейд.
Он хотел повторить это несколько раз, но лицо Бронвис, что вдруг возникло сквозь легкую дымку, на миг притушило рассудок. “Зачем она здесь? — пронеслось в голове, — Как вошла? Я ведь запер дверь в комнату…”
— Бронвис, неужели Норт прав, и ты мне никогда не родишь малыша? — промелькнуло в мозгу. — Неужели у нас с тобой нет ни единого шанса?
Завеса тумана исчезла, Хейд снова увидел свою спальню.
— Что я несу? — опалило мозг. — Я сейчас должен узнать, чем грозит нам поездка в Лонгрофт! В чем опасность, которая нам угрожает?
Поднявшись, Хейд смог добрести до кровати и лечь.
— Гальдорхейм… Лонгрофт… Бронвис… Опасность…
Наутро Хейд сам не мог вспомнить, как задал вопрос и о чем говорил…
Этот темный бурлящий поток нес сквозь время, назад… Хейд не помнил, как он это понял, не знал, где кончается мрачный сырой коридор, обступивший его… Тайный ход? Катакомбы? Пещеры?… Лонгрофт? Гальдор? Агенор?
— Гокстед! — алым огнем полыхнуло в сознании, вырвав из мрака лицо незнакомки.
Ему было трудно сказать, хороша ли она. Черты были немного грубы, но полны благородства и силы. Блестящие черные косы под светлым покровом вуали, и крой ее платья напомнили Хейду картины художников Лонгрофта, живших примерно два века назад.
— Гокстед! — вновь опалило мозг, словно в названии города крылся ответ.
Незнакомка не двигалась, глядя в какую-то точку в пространстве, и Хейд почувствовал страх. Он не верил в бесстрашных героев, считая, что смелость — не дерзко-безумная удаль, а умный расчет, позволяющий быстро понять, в чем опасность, и как одолеть ее. Но этот страх, что нахлынул незваной холодной волной, не был страхом физической гибели.
Комната, что проступила во мраке, наполнилась красно-багровым сиянием.
— Факелы так не горят! — почему-то подумал Хейд.
Странный сосуд посреди нее ярко светился расплавленным золотом. “Что это? Что в нем такое?” — спросил себя Хейд, слыша мерный стук сердца за стенкой сосуда. Он был слишком мал, чтобы в нем мог быть взрослый, однако младенец вполне поместился бы в колбе. Сердечко стучало все громче, все четче, и каждый удар наполнял душу странным мистическим страхом.
Внезапно от колбы возник коридор гладких медных зеркал, отражающих женские лица. Сначала они отражали лицо незнакомки в старинной одежде, потом черты стали меняться, последний же лик из зеркал показался до боли знакомым…
— Не может быть! Это же…
Хейд не успел назвать имя, поскольку ему это стало неважно. Лицо заслонило другое, живое, совсем не из зеркала. Бронвис, неведомо как попав в комнату, словно сомнабула, шла к золотому сосуду.
— Не трогай! Не трогай его!
Хейд не знал, закричал он сам, или брюнетка из прошлых веков попыталась воззвать к Бронвис. И все смешалось, расплавилось, стерлось, ушло во мрак…
Хейд, пробудившись, не мог еще долго понять, где здесь явь, а где сон.
— Да, увидев такое, не спятить достаточно трудно! Не зря я не хотел пить напиток, — вставая, подумал Хейд.
Сон был нелеп. Пересказ его вряд ли мог что-то дать для поездки в Лонгрофт, а испытанный ужас ничем не оправдан, однако Хейд честно сказал Норту все, что мог вспомнить.
— Похоже, что ты видел Альдис, мою первую дочь, — нежданно сказал ему Норт.
Но рассказ о ее похищении в Гокстеде мало что дал, как и то, что сон про золотой сосуд с маленьким сердцем был главным кошмаром, терзающим Альдис.
— Две сотни лет? Слишком много! Вряд ли последствия давних событий в Гокстеде способны влиять на жизнь Лонгрофта, — с легкой усмешкой сказал Хейд, немного стыдясь пережитого.
— Ты говорил, что узнал лицо в зеркале? — словно не слыша его, спросил Норт.
— Да, узнал, но теперь не могу вспомнить. Я испугался за Бронвис, я знал, что нельзя прикасаться к сосуду.
— Возможно, в столице ты вспомнишь о том, что увидел, и что-то поймешь! — на прощанье сказал Хейду Норт.
“Я не знаю, чем кончится эта поездка в Лонгрофт, но я чувствую: тайна должна разрешиться. Хейд справится, — думал Хранитель. — Я верю в него!”
Через год Норт сумел убедиться, что прав. Небывалый скандал, разразившийся в Лонгрофте вокруг супруги Властителя, и «справедливый суд» над ведьмой, «долгие годы скрывавшей свою связь с запретною магией Ящеров» дошел в Гальдорхейм раньше, чем Хейд вернулся назад.
— Война — это война, — сказал Хейд Норту. — Даже когда она скрыта под маской обычной придворной интриги.
Вейд собиралась использовать этот приезд гальдорхеймских послов как предлог, чтобы столкнуть Мастеров «Службы Магии» и Наделенных, живущих в Кругу Агенора. Она полагала, что гибель отряда вызовет возмущение вирдов, заставит их вновь просить помощи у Ливтрасира. Но Вейд просчиталась.
— Мне жаль эту женщину. Я понимаю, что должен был действовать, не рассуждая об этике. Вейд знала, на что идет, решив нас уничтожить, но… То, в чем ее обвинял тайный суд, что дало мне возможность испортить прекрасно продуманный план… Понимаешь, Норт, это родство с древней расой чудовищ, которое так потрясло всех в столице… Ведь это обычный миф! Сказка, которой пугают детей. Вейд была умной женщиной. И беспринципной. Жестокой. И все же внушала к себе уважение. Вейд не могла быть другой, если бы и хотела. Лонгрофт! Жизнь в столице диктует другие условия. Но все закончилась. Мы живы. Мы победили…
Хейд говорил это просто, почти без эмоций, и Норт понимал, что ему нелегко. Пережитое в Лонгрофте еще не раз отзовется в душе. Только время вернет забытый покой [2].
Эпилог.
Сладкий запах трав, нагретых солнцем, переполнял лес. Звенели стрекозы, носясь над поверхностью заводи. Было так тихо, что треск коры старого дромма, который рассохся от летней жары, был отчетливо слышен Хранителю.
— Редкое лето! — подумал Норт, глядя в синее небо.
За эти семь лет Гальдорхейм пережил больше, чем за столетия. Черный Дух, Вейд, разрыв с Лонгрофтом… Два года, полных суровой борьбы, и пять лет обретенного счастья.
— Теперь Агенор и Гальдор не подвластны уже никому! — улыбнувшись, сказал себе Норт.
“Служба Магии” Скерлинга, Гокстед с его потайными пещерами херписов-звероящеров, интриги Лонгрофта канули в прошлое. Горный Фирод посылающий к ним в Гальдорхейм караваны, стал прочной преградой меж Силой, рожденной в земле Агенора с Гальдором, и магией южных земель.
Треск ломаемой ветки отвлек Норта от размышлений. Ребенок шести-семи лет лез на дромм, чтобы снять синеватую шишку. Норт знал всех детишек в округе, но этого видел впервые.
— Откуда он взялся? — невольно подумал Хранитель, идя к дромму.
Мальчик, заметив его, сел на толстый сук. Легкий костюмчик ребенка среди темной хвои казался большим светло-серым пятном.
Норт не знал, почему сердце вдруг пропустило удар. Все вокруг словно замерло. Смолк быстрый стрекот зеленых больших прыгунков, что сидели на гибких травинках, замолкли пичужки, утих ветерок, что слегка колыхал ветви дромма. Поляна, деревья, вода в тихой заводи словно бы стали светиться загадочным светлым сиянием.
— Чей ты, малыш? — спросил Норт, но ребенок ему не ответил, хотя было видно, что мальчик совсем не боится Хранителя.
Сжав толстый сук, на котором сидел, он ему улыбнулся и вдруг спрыгнул вниз.
…И придет твоя Смена. Однажды из леса к тебе выйдет мальчик пяти лет с такими глазами, как у тебя. Он протянет руку к ножу и спокойно скажет тебе:
— Отдай, это мое!
И ты снимешь нож и отдашь ему. Камень просияет и вспыхнет голубоватым огнем. И ребенок забудет, откуда он взялся, но будет знать свое имя и то, что он Смена. На протяжении века ты будешь учить его тайнам Хранителя…
Этот ребенок был старше малыша из пророчества, но Норт мгновенно почувствовал Силу, которая шла от него. Мальчик поднял глаза. Два блестящих больших голубых самоцвета, сияющих светло-зеленым огнем, повстречались с другими.
— А я уже видел такой! — сказал мальчик, глядя на камень в рукояти ножа. — Этот камень волшебный! У мамы и папы такой уже есть, но они мне его не дают. А вот этот потом будет мой! Хорошо?
Слова были не слишком похожи на те, о которых гласило предание, но смысл достаточно близок.
— Возьми, если сможешь, — сказал Норт, снимая шнурок.
Мальчик взял ножны, и камень вспыхнул сияющим ярким лучом. Улыбаясь, ребенок надел нож на шею.
— Меня зовут Галар, — серьезно сказал он. — А ты кто?
— Я Норт.
— Ты Хранитель Гальдора? — спросил мальчик.
— Да, а откуда ты знаешь?
— Мой папа не раз говорил про тебя. Ты покажешь мне дом-холм? Я буду играть с твоим сыном? Его ведь зовут тоже Нортом? А тетя Альвенн споет мне одну из своих песен? Тетя красивая, да? А моя мама лучше! Она лучше всех! Ты ее знаешь, да?
По легенде ребенок не должен был помнить о прошлом, но маленький мальчик пока ничего не забыл.
— Твою маму? — спросил Норт ребенка.
— Конечно же, Галар, он ее помнит, — раздался до боли знакомый Хранителю голос, заставив его обернуться.
Вообще-то Норт должен был сразу понять, кто привез в Гальдорхейм малыша, но поверить нежданной догадке ему было трудно.
— Я тоже не сразу смирился с открытием, а ведь все просто! — сказал Эрл с улыбкой. — В Гальдоре веками гадали, откуда берутся Хранители, а вот связать их с лесянками не догадался никто. Я давно знал про воинов Ливггарда, Сила которых живет во мне, но что Хранитель — ребенок двух Рысей, владеющих Силой, поверил недавно. Непросто смириться, что мальчик покинет дом! Я до последнего ждал, что догадка ошибочна, и Галар — самый обычный ребенок, но… Знаешь, Норт, как он поет?
— Значит, мальчик — сын Руни? — спросил Норт.
— Конечно. А чей же еще?
— Это странно! — сказал Норт. — У Свельд, не владеющей Силой, родилась синеглазая девочка-Рысь, у Руни — Галар, сын, совсем не похожий на вас, а мои дети — это обычные люди, в которых ни Силы, ни внешнего сходства с лесянками…
— Замкнутый круг! — улыбнулся Эрл. — А у потомков Хранителя снова родится Рысенок, чьи дети опять унаследуют Силу погибшего Ливггарда.
— Замкнутый круг! — повторил Норт с печальной улыбкой. — Но мы не узнаем, какой станет Сила, которая в них. И пример тому — Вейд. Неужели весь Скерлинг — потомки когда-то живших в Ливггарде?
— Трудно поверить, — вздохнул Эрл, — но, может, и так! Я вообще не раз думал, как много зависит от тех, с кем мы вместе росли…
Эрл не стал продолжать, но Норт понял, о чем он. Через несколько лет после битвы с Эногаранэ Эрл еще раз заехал в Гальдор. Когда он уезжал, Норт спросил Эрла, как долго он не простит Орма.
— Вы братья! И теперь Орм совершенно другой человек, — сказал Норт. — Нельзя помнить всю жизнь о когда-то содеянном зле. Не прощая, ты сам разрушаешь себя.
— Я простил его, Норт, — сказал Эрл. — Я не мог не простить, потому что мы в чем-то с ним очень похожи…
— Не думаю, — мягко сказал ему Норт.
— И напрасно! Родись мы с Ормом в землях, где жили одни маги, где на него бы косились за то, что в нем нет Силы, где с детства уже восхищались бы Мощью, сокрытой во мне, дозволяя мне все, где у Орма бы был строгий мудрый наставник, подобный тебе, все могло бы быть наоборот. Мы бы с ним поменялись местами! И Руни, скорее всего, не смогла бы любить наделенного Силой, который считал, что она должна быть рада, что он заметил ее. Она бы предпочла человека, который способен и слышать, и понимать…
— Если ты в это веришь, Эрл, значит, тебе будет проще опять помириться с ним, — вставил Норт.
— Нет. Я простил Орма, я не желаю ему зла, Норт. Ты знаешь: случись с ним беда, я приду помочь Орму, но нашги пути разошлись. Нам не стоит встречаться…
Выйдя к дому-холму, Эрл увидел Альвенн с юной девушкой. Эрла слегка удивил непонятный контраст между легкой улыбкой и серым внимательным взглядом, который был строг и серьезен. Поток черных блестящих волос, ниспадавших на серо-жемчужное платье из шелка, был схвачен такой же атласною лентой.
— А красного ей не носить! — вдруг подумал Эрл, глядя на сероглазую девушку. — Во всех оттенках этого цвета ей будет мерещиться кровь!
Эрл не знал, почему так подумал.
— Скажи, кто она? — спросил он у Хранителя.
— Это Виана, дочь Хейда, — ответил Норт. — Он и не думал, что прочно забытый роман обернулся рожденьем Вианы. Когда Хейд приехал в Лонгрофт, он узнал о ней и взял с собой в Гальдорхейм. Бронвис очень ее полюбила. Виана была с ней все время, пока они жили в Лонгрофте. А младший братишка ее обожает не меньше, чем мать.
— Младший брат? — удивленно спросил Эрл Хранителя.
— Мальчик родился в Лонгрофте примерно за месяц до их возвращенья в Гальдор.
— Дочка Хейда? Сын Бронвис? Норт, ты же не хуже меня знаешь, что это ложь. В жилах этих детей совершенно другая кровь. И ты не сможешь меня убедить, что ты веришь в нелепую басню, которую мне рассказал!
— Верят вирды. А я могу честно поклястья, что у Вианы и мальчика — общий отец. Очень славный бутуз! — улыбнулся Норт, кивнув в сторону темно-зеленых кустов. — Он здесь часто бывает с Вианой.
Малыш шести лет увлеченно возился в земле вместе с трехлетней девочкой, бледная кожа которой как будто лучилась.
— Вторая дочь Орма и Свельд, — пояснил Норт, заметив взгляд Эрла.
— Я понял. Когда мы узнали, что Свельд второй раз родила, то не сразу опомнились. Свельд написала сестре.
— Теперь Свельд — жена Орма. Два года она с Бьерн жила в лесу и согласилась прийти в замок только когда поняла, что родит снова. Ей показалось, что эта беременность — знак, дозволяющий ей жить с любимым, — сказал Норт.
— А где сейчас Бьерн? — спросил Эрл.
— Где-то носится с маленьким Нортом, — ответил Хранитель. — Они с ней дружны.
— Я хотел бы увидеть Бьерн, — тихо сказал Эрл. — Мне кажется, что она больше похожа на Руни, чем на свою мать.
— Ничуть! — усмехнулся Хранитель. — Бьерн — полная копия деда. Глаза — как у вас, наделенных Огнем, а вот все остальное… Любой скажет: Бьерн — это дочь Орма и внучка Галара. От Свельд, от матери в ней — ничего.
— А твой сын? — спросил Эрл. — Ты способен его отпустить в Агенор вместо младшего Галара?
— Я знал, что будет “обменный ребенок”, — вздохнул Норт. — И все же… Одно дело вирд из Гальдора, чей сын бы вошел в мой дом-холм и в чей замок поехал бы маленький Норт, и другое… Мне трудно поверить в свою Смену. Я должен бы быть счастливым, а мне почему-то тревожно. Я знаю, что должен его научить всему, чтобы спокойно уйти, но не знаю, смогу ли.
— Конечно, — ответил Эрл. — И я сейчас понимаю, чего ты боишься, но Смена — совсем не конец.
Удивленный взгляд Норта сказал, что Хранитель не понял его:
— В Гальдорхейме Хранитель один! И я вправду устал от той жизни, которую вел здесь.
— Скажи, Норт, а ты не хотел бы увидеть те земли, которые за Морем? — вдруг спросил Эрл. — Я бы очень хотел! Я не знаю, сколько я проживу, но мне кажется: мой век не будет коротким. Когда я пойму, что ребята вполне овладели своей Силой, мы с Руни вместе поедем за Море. Поняв, что Галар готов честно нести груз Хранителя, ты тоже сможешь уехать, узнать другой Мир.
— Пока рано загадывать, нужно сначала дожить этот век, — улыбнувшись, ответил Хранитель. — Кто знает, что будет потом, что еще нам с тобой поднесет наша жизнь!
— Ты полагаешь, что я могу ей повредить? — изумленно спросил Орм у Свельд.
— Как и я. Мы с тобой будем делать все, чтобы она была счастлива, но когда Бьерн пожелает что-нибудь сделать по-своему, мы сочтем это обычною блажью. Я всю жизнь хотела жить в замке, любить тебя, Орм, и я верила, что это нужно любой. И я сделала все, чтобы “глупый каприз” Руни не погубил того “счастья”, которое дарит ей жизнь.
Я любила сестру, я готова была умереть за нее, но понять не смогла. Я не верила, что мечта всей моей жизни для Руни лишь тяжкий груз… Я боюсь, что мы так же не сможем понять Бьерн. Ведь все, что так важно для нас, совершенно неважно для них, синеглазых лесянок с особенной Силой… А что нужно им, нам с тобой очень трудно понять! Я боюсь, что история Руни опять повторится, а я не хочу. Не хочу, чтобы Бьерн было плохо!
— Я тоже, — сказал Орм. — Я сделаю все, чтобы Бьерн была счастлива, ведь я люблю ее, Свельд!
Неожиданно Орм замолчал, вспомнив, что он не раз говорил это, веря, что сделает Руни счастливой. Дочь — не жена, но сумеет ли он понять, что нужно Бьерн?
— Мы расстаемся? — спросил он у Свельд. — Скажи, ты разрешишь мне хотя бы помочь вам? Я мог бы прислать сюда слуг, чтобы отремонтировать дом, и припасы. Зимой ведь тебе будет трудно!
— Я знаю, — с улыбкой ответила Свельд. — Если ты пожелаешь помочь, то я буду тебе благодарна. И помни, что я не гоню тебя, Орм. Я люблю тебя так же, как раньше. Ты можешь сюда приходить, когда только захочешь, мы обе тебя будем ждать. Этот домик — дом Бьерн, и ей нужен отец. Если ты пожелаешь жениться, я не стану тебя упрекать. У тебя будут новые дети, но они не лишат Бьерн твоей любви. Правда ведь, Орм?
— Почему мы не встретились только сейчас? — пронеслось в мозгу Орма. — Будь Свельд такой, как теперь, я бы выбрал ее, а не Руни!
Спокойствие, мягкость, тепло, исходившие от Свельд, пленяли. “Я был так слеп, что не видел, не понимал ничего?” — пронеслось в мозгу Орма.
— Видел и понимал! — вдруг почувствовал он. — Но не это влечет тебя к ней!
Не случайно, увидев Свельд после недолгой разлуки, Орм чуть не назвал ее Руни. Не цвет больших глаз и пушистых волос, не блеск Силы, скрытой в одной из сестер, привлек Орма, когда он впервые увидел лесянок, а чувство полной свободы пленило его в Руни.
То, что Руни никогда не нуждалась в том, что Орм мог дать, не пыталась ему угодить, не пускала в свой замкнутый мир, раздражало и жадно влекло, пробуждая его любопытство, суля непонятную тайну.
Женившись на Руни, Орм знал, что она ускользнет в любой миг, а привычная преданность Свельд принималась как должное. После рождения Бьерн Свельд нашла себя, преодолела рабскую страсть, заставлявшую слепо мириться с любой неоправданной прихотью Орма. Она не гнала его, не унижала, но и не цеплялась. Любя, допуская его в свою жизнь, она так же, как раньше сестра, ускользала от Орма. И этот сплав нежности и теплоты с чувством полной свободы, которую Свельд обрела, влек сильнее волшебного блеска ее сестры.
— Я ведь искал в Руни то, чего в ней просто не было! В самых заветных мечтах я ее видел такой, какой стала теперь Свельд! — обожгла непривычная мысль.
— Свельд, я очень хочу, чтобы мы были вместе. Я знаю, что я обижал тебя, но неужели ты не сможешь простить?
— А за что? — улыбнувшись, спросила она. — За то счастье, которое ты подарил мне?
— Скажи, Свельд, пообещай, что придет день, и ты возвратишься ко мне! Навсегда! Я ведь очень люблю тебя, Свельд!
— Я не знаю, — опять улыбнулась она. — Может быть. Когда мы с Бьерн поймем, что мы сможем жить в замке, ничего не боясь, я вернусь.
— Так и будет. Я сделаю все, чтобы ты могла верить мне, Свельд, — сказал Орм. — Я люблю вас так, как не любил никого!
Он провел в лесном домике больше недели. Орм знал, что не раз возвратится туда. Без Свельд с дочерью замок был пуст, его сердце осталось в лесу.
До отъезда в Лонгрофт осталась одна ночь. Все вещи были уложены, кони отобраны, а люди из отряда, который ехал в столицу, готовы отправиться в путь. Хейд не раз удивлялся, как много их набралось. Он не верил, что все они жаждут увидеть Лонгрофт, но Норт смог убедить их на время покинуть Гальдор.
— Нелегко ему было! — не раз думал Хейд.
Чем был ближе отъезд, тем Норт больше тревожился. Хейд полагал, что причина сомнений Хранителя в Бронвис. Вернувшись в свой замок из лагеря беженцев, Хейд верил, что он расстанется с ней, но уже в тот же вечер жена (он всегда называл ее так, хоть они с Бронвис не были в Храме Гальдора) пришла в спальню. Бронвис как будто забыла о самой последней размолвке.
— Я буду с тобой, — повторяла она, прижимаясь к нему. — Повтори, что ты любишь меня!
Ее смех, ее быстрые пальцы, умелые губы, игривость и нежность пьянили сильнее вина и к утру от сомнений, терзавших в последние дни, не осталось следа. “Я люблю тебя, Бронвис, люблю!” — повторял Хейд, лаская прекрасное тело.
— Я с ней не расстанусь, — сказал он Хранителю, встретившись с ним на другой день.
Норт только кивнул, словно бы соглашаясь с решением, но в тот же вечер, зайдя к Хейду в замок, принес ему странный флакон из сухой глины.
— Это напиток прозрения, — сразу сказал Норт, давая флакон Хейду. — Если ты хочешь узнать нечто важное, выпей его перед сном и, уже засыпая, подумай, что ты хочешь знать.
— Норт, во мне нет Силы, я самый простой человек, — отвечал Хейд Хранителю.
— Это неважно. Напиток прозрения — средство обычных людей. Его можно принять только дважды в своей жизни, и я считаю, что он тебе нужен сейчас.
— А не проще ли трем магам, что собрались в Гальдорхейме, узнать, зачем Лонгрофт отправил посланца? — спросил Хейд.
— Не проще. Ты лучше нас знаешь Лонгрофт и сумеешь заметить то, что мы пропустим, — сказал ему Норт.
— Мне не нравится этот флакон, — вздохнул Хейд.
Он не знал, почему предложение Норта так сильно смутило его, но совсем не хотел брать напиток прозрения.
— Если не хочешь — не пей, — сказал Норт. — Я оставлю флакон у тебя. Если все же решишься, то утром расскажешь мне свой сон-ответ. Я тебе помогу разобраться в нем.
Время шло быстро, а Хейд не касался напитка. Вообще-то он сам удивлялся тому, что так медлил.
— Я должен узнать все, что можно, — внушал себе Хейд, но не брал флакон.
Только в последнюю ночь он решил испытать дар Хранителя. Вкус у напитка был кисленьким, с легкой горчинкой. “И что там намешано? Ягоды? Корни? Отвары каких-нибудь трав?” — поневоле спросил себя Хейд, ощущая, как вдруг поплыла голова.
— Я хочу знать, чем нам угрожает поездка в Лонгрофт. В чем опасность? — спросил себя Хейд.
Он хотел повторить это несколько раз, но лицо Бронвис, что вдруг возникло сквозь легкую дымку, на миг притушило рассудок. “Зачем она здесь? — пронеслось в голове, — Как вошла? Я ведь запер дверь в комнату…”
— Бронвис, неужели Норт прав, и ты мне никогда не родишь малыша? — промелькнуло в мозгу. — Неужели у нас с тобой нет ни единого шанса?
Завеса тумана исчезла, Хейд снова увидел свою спальню.
— Что я несу? — опалило мозг. — Я сейчас должен узнать, чем грозит нам поездка в Лонгрофт! В чем опасность, которая нам угрожает?
Поднявшись, Хейд смог добрести до кровати и лечь.
— Гальдорхейм… Лонгрофт… Бронвис… Опасность…
Наутро Хейд сам не мог вспомнить, как задал вопрос и о чем говорил…
Этот темный бурлящий поток нес сквозь время, назад… Хейд не помнил, как он это понял, не знал, где кончается мрачный сырой коридор, обступивший его… Тайный ход? Катакомбы? Пещеры?… Лонгрофт? Гальдор? Агенор?
— Гокстед! — алым огнем полыхнуло в сознании, вырвав из мрака лицо незнакомки.
Ему было трудно сказать, хороша ли она. Черты были немного грубы, но полны благородства и силы. Блестящие черные косы под светлым покровом вуали, и крой ее платья напомнили Хейду картины художников Лонгрофта, живших примерно два века назад.
— Гокстед! — вновь опалило мозг, словно в названии города крылся ответ.
Незнакомка не двигалась, глядя в какую-то точку в пространстве, и Хейд почувствовал страх. Он не верил в бесстрашных героев, считая, что смелость — не дерзко-безумная удаль, а умный расчет, позволяющий быстро понять, в чем опасность, и как одолеть ее. Но этот страх, что нахлынул незваной холодной волной, не был страхом физической гибели.
Комната, что проступила во мраке, наполнилась красно-багровым сиянием.
— Факелы так не горят! — почему-то подумал Хейд.
Странный сосуд посреди нее ярко светился расплавленным золотом. “Что это? Что в нем такое?” — спросил себя Хейд, слыша мерный стук сердца за стенкой сосуда. Он был слишком мал, чтобы в нем мог быть взрослый, однако младенец вполне поместился бы в колбе. Сердечко стучало все громче, все четче, и каждый удар наполнял душу странным мистическим страхом.
Внезапно от колбы возник коридор гладких медных зеркал, отражающих женские лица. Сначала они отражали лицо незнакомки в старинной одежде, потом черты стали меняться, последний же лик из зеркал показался до боли знакомым…
— Не может быть! Это же…
Хейд не успел назвать имя, поскольку ему это стало неважно. Лицо заслонило другое, живое, совсем не из зеркала. Бронвис, неведомо как попав в комнату, словно сомнабула, шла к золотому сосуду.
— Не трогай! Не трогай его!
Хейд не знал, закричал он сам, или брюнетка из прошлых веков попыталась воззвать к Бронвис. И все смешалось, расплавилось, стерлось, ушло во мрак…
Хейд, пробудившись, не мог еще долго понять, где здесь явь, а где сон.
— Да, увидев такое, не спятить достаточно трудно! Не зря я не хотел пить напиток, — вставая, подумал Хейд.
Сон был нелеп. Пересказ его вряд ли мог что-то дать для поездки в Лонгрофт, а испытанный ужас ничем не оправдан, однако Хейд честно сказал Норту все, что мог вспомнить.
— Похоже, что ты видел Альдис, мою первую дочь, — нежданно сказал ему Норт.
Но рассказ о ее похищении в Гокстеде мало что дал, как и то, что сон про золотой сосуд с маленьким сердцем был главным кошмаром, терзающим Альдис.
— Две сотни лет? Слишком много! Вряд ли последствия давних событий в Гокстеде способны влиять на жизнь Лонгрофта, — с легкой усмешкой сказал Хейд, немного стыдясь пережитого.
— Ты говорил, что узнал лицо в зеркале? — словно не слыша его, спросил Норт.
— Да, узнал, но теперь не могу вспомнить. Я испугался за Бронвис, я знал, что нельзя прикасаться к сосуду.
— Возможно, в столице ты вспомнишь о том, что увидел, и что-то поймешь! — на прощанье сказал Хейду Норт.
“Я не знаю, чем кончится эта поездка в Лонгрофт, но я чувствую: тайна должна разрешиться. Хейд справится, — думал Хранитель. — Я верю в него!”
Через год Норт сумел убедиться, что прав. Небывалый скандал, разразившийся в Лонгрофте вокруг супруги Властителя, и «справедливый суд» над ведьмой, «долгие годы скрывавшей свою связь с запретною магией Ящеров» дошел в Гальдорхейм раньше, чем Хейд вернулся назад.
— Война — это война, — сказал Хейд Норту. — Даже когда она скрыта под маской обычной придворной интриги.
Вейд собиралась использовать этот приезд гальдорхеймских послов как предлог, чтобы столкнуть Мастеров «Службы Магии» и Наделенных, живущих в Кругу Агенора. Она полагала, что гибель отряда вызовет возмущение вирдов, заставит их вновь просить помощи у Ливтрасира. Но Вейд просчиталась.
— Мне жаль эту женщину. Я понимаю, что должен был действовать, не рассуждая об этике. Вейд знала, на что идет, решив нас уничтожить, но… То, в чем ее обвинял тайный суд, что дало мне возможность испортить прекрасно продуманный план… Понимаешь, Норт, это родство с древней расой чудовищ, которое так потрясло всех в столице… Ведь это обычный миф! Сказка, которой пугают детей. Вейд была умной женщиной. И беспринципной. Жестокой. И все же внушала к себе уважение. Вейд не могла быть другой, если бы и хотела. Лонгрофт! Жизнь в столице диктует другие условия. Но все закончилась. Мы живы. Мы победили…
Хейд говорил это просто, почти без эмоций, и Норт понимал, что ему нелегко. Пережитое в Лонгрофте еще не раз отзовется в душе. Только время вернет забытый покой [2].
Эпилог.
(Через семь лет.)
Сладкий запах трав, нагретых солнцем, переполнял лес. Звенели стрекозы, носясь над поверхностью заводи. Было так тихо, что треск коры старого дромма, который рассохся от летней жары, был отчетливо слышен Хранителю.
— Редкое лето! — подумал Норт, глядя в синее небо.
За эти семь лет Гальдорхейм пережил больше, чем за столетия. Черный Дух, Вейд, разрыв с Лонгрофтом… Два года, полных суровой борьбы, и пять лет обретенного счастья.
— Теперь Агенор и Гальдор не подвластны уже никому! — улыбнувшись, сказал себе Норт.
“Служба Магии” Скерлинга, Гокстед с его потайными пещерами херписов-звероящеров, интриги Лонгрофта канули в прошлое. Горный Фирод посылающий к ним в Гальдорхейм караваны, стал прочной преградой меж Силой, рожденной в земле Агенора с Гальдором, и магией южных земель.
Треск ломаемой ветки отвлек Норта от размышлений. Ребенок шести-семи лет лез на дромм, чтобы снять синеватую шишку. Норт знал всех детишек в округе, но этого видел впервые.
— Откуда он взялся? — невольно подумал Хранитель, идя к дромму.
Мальчик, заметив его, сел на толстый сук. Легкий костюмчик ребенка среди темной хвои казался большим светло-серым пятном.
Норт не знал, почему сердце вдруг пропустило удар. Все вокруг словно замерло. Смолк быстрый стрекот зеленых больших прыгунков, что сидели на гибких травинках, замолкли пичужки, утих ветерок, что слегка колыхал ветви дромма. Поляна, деревья, вода в тихой заводи словно бы стали светиться загадочным светлым сиянием.
— Чей ты, малыш? — спросил Норт, но ребенок ему не ответил, хотя было видно, что мальчик совсем не боится Хранителя.
Сжав толстый сук, на котором сидел, он ему улыбнулся и вдруг спрыгнул вниз.
…И придет твоя Смена. Однажды из леса к тебе выйдет мальчик пяти лет с такими глазами, как у тебя. Он протянет руку к ножу и спокойно скажет тебе:
— Отдай, это мое!
И ты снимешь нож и отдашь ему. Камень просияет и вспыхнет голубоватым огнем. И ребенок забудет, откуда он взялся, но будет знать свое имя и то, что он Смена. На протяжении века ты будешь учить его тайнам Хранителя…
Этот ребенок был старше малыша из пророчества, но Норт мгновенно почувствовал Силу, которая шла от него. Мальчик поднял глаза. Два блестящих больших голубых самоцвета, сияющих светло-зеленым огнем, повстречались с другими.
— А я уже видел такой! — сказал мальчик, глядя на камень в рукояти ножа. — Этот камень волшебный! У мамы и папы такой уже есть, но они мне его не дают. А вот этот потом будет мой! Хорошо?
Слова были не слишком похожи на те, о которых гласило предание, но смысл достаточно близок.
— Возьми, если сможешь, — сказал Норт, снимая шнурок.
Мальчик взял ножны, и камень вспыхнул сияющим ярким лучом. Улыбаясь, ребенок надел нож на шею.
— Меня зовут Галар, — серьезно сказал он. — А ты кто?
— Я Норт.
— Ты Хранитель Гальдора? — спросил мальчик.
— Да, а откуда ты знаешь?
— Мой папа не раз говорил про тебя. Ты покажешь мне дом-холм? Я буду играть с твоим сыном? Его ведь зовут тоже Нортом? А тетя Альвенн споет мне одну из своих песен? Тетя красивая, да? А моя мама лучше! Она лучше всех! Ты ее знаешь, да?
По легенде ребенок не должен был помнить о прошлом, но маленький мальчик пока ничего не забыл.
— Твою маму? — спросил Норт ребенка.
— Конечно же, Галар, он ее помнит, — раздался до боли знакомый Хранителю голос, заставив его обернуться.
Вообще-то Норт должен был сразу понять, кто привез в Гальдорхейм малыша, но поверить нежданной догадке ему было трудно.
— Я тоже не сразу смирился с открытием, а ведь все просто! — сказал Эрл с улыбкой. — В Гальдоре веками гадали, откуда берутся Хранители, а вот связать их с лесянками не догадался никто. Я давно знал про воинов Ливггарда, Сила которых живет во мне, но что Хранитель — ребенок двух Рысей, владеющих Силой, поверил недавно. Непросто смириться, что мальчик покинет дом! Я до последнего ждал, что догадка ошибочна, и Галар — самый обычный ребенок, но… Знаешь, Норт, как он поет?
— Значит, мальчик — сын Руни? — спросил Норт.
— Конечно. А чей же еще?
— Это странно! — сказал Норт. — У Свельд, не владеющей Силой, родилась синеглазая девочка-Рысь, у Руни — Галар, сын, совсем не похожий на вас, а мои дети — это обычные люди, в которых ни Силы, ни внешнего сходства с лесянками…
— Замкнутый круг! — улыбнулся Эрл. — А у потомков Хранителя снова родится Рысенок, чьи дети опять унаследуют Силу погибшего Ливггарда.
— Замкнутый круг! — повторил Норт с печальной улыбкой. — Но мы не узнаем, какой станет Сила, которая в них. И пример тому — Вейд. Неужели весь Скерлинг — потомки когда-то живших в Ливггарде?
— Трудно поверить, — вздохнул Эрл, — но, может, и так! Я вообще не раз думал, как много зависит от тех, с кем мы вместе росли…
Эрл не стал продолжать, но Норт понял, о чем он. Через несколько лет после битвы с Эногаранэ Эрл еще раз заехал в Гальдор. Когда он уезжал, Норт спросил Эрла, как долго он не простит Орма.
— Вы братья! И теперь Орм совершенно другой человек, — сказал Норт. — Нельзя помнить всю жизнь о когда-то содеянном зле. Не прощая, ты сам разрушаешь себя.
— Я простил его, Норт, — сказал Эрл. — Я не мог не простить, потому что мы в чем-то с ним очень похожи…
— Не думаю, — мягко сказал ему Норт.
— И напрасно! Родись мы с Ормом в землях, где жили одни маги, где на него бы косились за то, что в нем нет Силы, где с детства уже восхищались бы Мощью, сокрытой во мне, дозволяя мне все, где у Орма бы был строгий мудрый наставник, подобный тебе, все могло бы быть наоборот. Мы бы с ним поменялись местами! И Руни, скорее всего, не смогла бы любить наделенного Силой, который считал, что она должна быть рада, что он заметил ее. Она бы предпочла человека, который способен и слышать, и понимать…
— Если ты в это веришь, Эрл, значит, тебе будет проще опять помириться с ним, — вставил Норт.
— Нет. Я простил Орма, я не желаю ему зла, Норт. Ты знаешь: случись с ним беда, я приду помочь Орму, но нашги пути разошлись. Нам не стоит встречаться…
Выйдя к дому-холму, Эрл увидел Альвенн с юной девушкой. Эрла слегка удивил непонятный контраст между легкой улыбкой и серым внимательным взглядом, который был строг и серьезен. Поток черных блестящих волос, ниспадавших на серо-жемчужное платье из шелка, был схвачен такой же атласною лентой.
— А красного ей не носить! — вдруг подумал Эрл, глядя на сероглазую девушку. — Во всех оттенках этого цвета ей будет мерещиться кровь!
Эрл не знал, почему так подумал.
— Скажи, кто она? — спросил он у Хранителя.
— Это Виана, дочь Хейда, — ответил Норт. — Он и не думал, что прочно забытый роман обернулся рожденьем Вианы. Когда Хейд приехал в Лонгрофт, он узнал о ней и взял с собой в Гальдорхейм. Бронвис очень ее полюбила. Виана была с ней все время, пока они жили в Лонгрофте. А младший братишка ее обожает не меньше, чем мать.
— Младший брат? — удивленно спросил Эрл Хранителя.
— Мальчик родился в Лонгрофте примерно за месяц до их возвращенья в Гальдор.
— Дочка Хейда? Сын Бронвис? Норт, ты же не хуже меня знаешь, что это ложь. В жилах этих детей совершенно другая кровь. И ты не сможешь меня убедить, что ты веришь в нелепую басню, которую мне рассказал!
— Верят вирды. А я могу честно поклястья, что у Вианы и мальчика — общий отец. Очень славный бутуз! — улыбнулся Норт, кивнув в сторону темно-зеленых кустов. — Он здесь часто бывает с Вианой.
Малыш шести лет увлеченно возился в земле вместе с трехлетней девочкой, бледная кожа которой как будто лучилась.
— Вторая дочь Орма и Свельд, — пояснил Норт, заметив взгляд Эрла.
— Я понял. Когда мы узнали, что Свельд второй раз родила, то не сразу опомнились. Свельд написала сестре.
— Теперь Свельд — жена Орма. Два года она с Бьерн жила в лесу и согласилась прийти в замок только когда поняла, что родит снова. Ей показалось, что эта беременность — знак, дозволяющий ей жить с любимым, — сказал Норт.
— А где сейчас Бьерн? — спросил Эрл.
— Где-то носится с маленьким Нортом, — ответил Хранитель. — Они с ней дружны.
— Я хотел бы увидеть Бьерн, — тихо сказал Эрл. — Мне кажется, что она больше похожа на Руни, чем на свою мать.
— Ничуть! — усмехнулся Хранитель. — Бьерн — полная копия деда. Глаза — как у вас, наделенных Огнем, а вот все остальное… Любой скажет: Бьерн — это дочь Орма и внучка Галара. От Свельд, от матери в ней — ничего.
— А твой сын? — спросил Эрл. — Ты способен его отпустить в Агенор вместо младшего Галара?
— Я знал, что будет “обменный ребенок”, — вздохнул Норт. — И все же… Одно дело вирд из Гальдора, чей сын бы вошел в мой дом-холм и в чей замок поехал бы маленький Норт, и другое… Мне трудно поверить в свою Смену. Я должен бы быть счастливым, а мне почему-то тревожно. Я знаю, что должен его научить всему, чтобы спокойно уйти, но не знаю, смогу ли.
— Конечно, — ответил Эрл. — И я сейчас понимаю, чего ты боишься, но Смена — совсем не конец.
Удивленный взгляд Норта сказал, что Хранитель не понял его:
— В Гальдорхейме Хранитель один! И я вправду устал от той жизни, которую вел здесь.
— Скажи, Норт, а ты не хотел бы увидеть те земли, которые за Морем? — вдруг спросил Эрл. — Я бы очень хотел! Я не знаю, сколько я проживу, но мне кажется: мой век не будет коротким. Когда я пойму, что ребята вполне овладели своей Силой, мы с Руни вместе поедем за Море. Поняв, что Галар готов честно нести груз Хранителя, ты тоже сможешь уехать, узнать другой Мир.
— Пока рано загадывать, нужно сначала дожить этот век, — улыбнувшись, ответил Хранитель. — Кто знает, что будет потом, что еще нам с тобой поднесет наша жизнь!