Юрис Леон. Исход

   Или вот он там — в Геродиуме, Махерусе, Массаде, Бейтаре, где после долголетней осады легли все до последнего…
   Однако более всех героев древности Якова привлекал рабби Акива, принявший мученическую смерть в Кесарии, — учитель, ученый и боец.
   Яков стал ходить на собрания «Друзей Сиона», едва они появились в Житомире. Призыв к освобождению собственными силами звучал для него райской музыкой. «Друзьям Сиона» очень хотелось привлечь в свои ряды и его брата, силача Иосю, но тот держался в стороне.
   Однако после того, как на собрании в свечной мастерской Когана выступил прибывший из Палестины член группы БИЛУ, Иося не выдержал. Он расспросил брата: какой он, этот билуец, что сказал, как себя вел.
   — Думаю, Иося, тебе надо сходить со мной на собрание.
   Иося вздохнул. Это означало первый раз в жизни вступить в спор с отцом.
   — Ладно, — шепнул он наконец и до самого вечера молился, испрашивая прощения за грех, который собирался совершить.
   Братья сказали отцу, что отправляются читать Кадиш — поминальную молитву по недавно скончавшемуся соседу. А сами поспешили в мастерскую свечника Когана. Как и отцовская, она располагалась в подвале. Здесь сладко пахло воском. Окна тщательно занавесили, а на улице выставили караул. Иося увидел среди присутствующих много знакомых, и это его сильно поразило. Выступал человек из Одессы, которого звали Владимиром.
   Владимир держался и говорил совсем не так, как они. Он и выглядел совсем по-другому: без бороды, без пейсов, одетый в кожаные сапоги и кожаную куртку. Как только он заговорил, Яков забыл обо всем на свете. Но Владимира то и дело перебивали издевательские голоса:
   — Уж не Мессия ли ты, что зовешь нас на родину предков?
   — А ты, случаем, не наткнулся на Мессию под кроватью, где прятался в дни погрома? — ответил Владимир.
   — Ты уверен, что ты не царский агент?
   — А ты уверен, что ты не следующая царская жертва? — парировал Владимир.
   Наконец установилась тишина. Владимир говорил спокойно. Он кратко коснулся истории евреев в Польше и России, затем перешел к Германии и Австрии, потом заговорил о насильственном изгнании евреев из Франции и Англии.
   Владимир напомнил, как Папа Римский призвал христиан освободить Святую Землю и как крестоносцы три столетия истребляли евреев именем Господа. Он рассказал об испанской инквизиции, во время которой над евреями именем церкви Христовой совершались самые невероятные зверства.
   — Товарищи, нет такого места на свете, где бы над нами не издевались. Мы должны вновь стать нацией, вот в чем наше единственное спасение. Пинскер это понял, поняли «Друзья Сиона» и, наконец, билуйцы. Мы должны восстановить Дом Иакова.
   Когда возвращались домой, Яков возбужденно говорил:
   — Видишь, Иося? Я был прав! Даже рабби Липцин и тот пришел на собрание!
   — Мне еще надо подумать, — уклончиво ответил Иося, но в глубине души он уже знал, что Владимир и Яков правы.
   На улице было тихо и темно. Дойдя до дома, они быстро поцеловали мезузу и вошли. На верстаке горела свеча. Отец стоял в длинной ночной рубашке, заложив руки за спину.
   — Здравствуй, отец, — сказали они скороговоркой, спеша пройти за занавеску.
   — Подождите! — приказал Симон.
   Братья подошли к верстаку. В эту минуту послышался голос матери:
   — Симон, ребята дома?
   — Дома.
   — Скажи им, чтобы не ходили так поздно.
   — Ладно, мать, — ответил Симон. — Ложись, я им скажу.
   Симон взглянул сначала на Якова, затем на Иосю, затем опять на Якова.
   — Я завтра скажу вдове Горовица, что теперь ее покойному мужу Царство Небесное обеспечено: оба моих сына прочитали по нему Кадиш.
   Иося не мог лгать отцу.
   — Мы не молились за упокой Горовица, — пробормотал он.
   Симон изобразил удивление и поднял руки.
   — Вот как! Впрочем, мне следовало догадаться. Вы, верно, невесту смотрели. Как раз сегодня у меня был Абрам, наш шадхен. Говорит: «Хороший парень этот твой Иося. Он приведет к тебе в дом богатейшую невесту». Представляешь, Иося? Он подыскивает для тебя невесту.
   — Никакой невесты мы не смотрели, — вырвалось у Иоси.
   — Как? Вы не были ни на смотринах, ни на молитвенном собрании?.. Может, вы в синагоге задержались за священными книгами?
   — Нет, отец, — чуть слышно ответил Иося.
   Яков не мог больше сдерживаться и крикнул:
   — Мы были на собрании «Друзей Сиона»!
   Иося с глуповатым видом уставился на отца, краснея и кусая губы, а Яков был рад, что наконец-то сказал отцу правду. Симон вздохнул и пристально посмотрел на сыновей.
   — Вы меня обидели, — сказал он наконец.
   — Именно поэтому мы и молчали. Не хотели обижать тебя, — ответил Иося.
   — Я обижен не тем, что вы пошли на собрание «Друзей Сиона», а тем, что сыновья Симона Рабинского не доверяют своему отцу.
   Теперь и Яков смутился.
   — Но ведь если бы мы тебе сказали, ты бы мог и запретить.
   — Ну-ка, Яков, скажи мне, когда я запрещал вам набираться знаний? Разве я вам когда-нибудь запрещал читать книжки? Даже когда тебе взбрело на ум прочесть, прости Господи, христианское Евангелие, разве я тебе запретил?
   — Нет, отец, — ответил Яков.
   — Нам пора поговорить в открытую, — сказал Симон.
   Рыжие волосы Иоси светились в розовом свете свечи. Он стоял перед отцом, на целую голову выше его, и говорил без колебаний. Иося был медлителен, но, раз приняв решение, редко менял его.
   — Мы с Яковом не хотели обижать тебя потому, что знаем, как ты относишься к «Друзьям Сиона» и к новым идеям. Но я рад, что пошел сегодня на собрание.
   — Я тоже рад, что ты пошел, — ответил Симон.
   — Рабби Липцин предложил мне записаться в отряд самообороны.
   — Рабби Липцин нарушает столько обычаев, что я начинаю сомневаться, еврей ли он.
   — В том-то и дело, отец, — сказал Иося. — Тебя просто пугают эти новые идеи.
   Симон вышел из-за верстака, обнял сыновей за плечи, повел их за занавеску и усадил там на койку.
   — Вы думаете, я не понимаю, что происходит в ваших головах? Новые идеи — смотри-ка! Совершенно те же разговоры об освобождении и самообороне велись, еще когда я был мальчишкой. Вы переживаете сейчас кризис, который переживает в своей жизни каждый еврей. Вам хочется найти ответ на мучающие вас вопросы, найти свое место в жизни. В вашем возрасте я даже подумывал о крещении. Так что напрасно вы думаете, будто я не смогу вас понять.
   Иося был поражен. Его отец подумывал о крещении!
   — А что плохого, если мы хотим постоять за себя? Разве грешно бороться за лучшую жизнь? — запальчиво спросил Яков.
   — Ты — еврей, — ответил отец, — а это налагает кое-какие обязанности.
   — Прятаться под кровать, когда придут бандиты?
   — Не повышай голоса на отца, — бросил Иося.
   — Никто не говорит, что быть евреем — легко. Мы родились не затем, чтобы наслаждаться благами жизни. Мы пришли на свет, чтобы соблюдать законы, установленные Господом. Вот наша миссия, вот наша цель.
   — А то, как живем, — расплата! — резко ответил Яков.
   — Придет время, и явится Мессия. Он поведет нас назад на родину, — невозмутимо продолжал Симон, — и я не
   думаю, что дело Якова Рабинского — подвергать сомнению мудрость Всевышнего. Я думаю, дело Якова Рабинского состоит в том, чтобы жить по законам Священной Торы.
   В глазах Якова заблестели слезы гнева.
   — Я вовсе не сомневаюсь в мудрости Всевышнего, — крикнул он, — я только сомневаюсь в мудрости некоторых людей, которые берутся толковать эти законы.
   Наступило молчание. Иося нервно глотал слюну. Никто никогда не смел говорить с его отцом в таком тоне. Но в глубине души он восхищался смелостью брата.
   — Если мы сотворены по образу и подобию Бога, — продолжал Яков, — то Мессия живет в каждом из нас, а тот Мессия, который в моей душе, велит мне обороняться и стоять за себя. Он повелевает мне присоединиться к «Друзьям Сиона» и отправиться с ними в Землю Обетованную. Вот что мне велит Мессия, отец.
   Симон Рабинский был по-прежнему невозмутим.
   — За тысячи лет нашей истории мы немало настрадались от всякого рода лжемессий. Боюсь, ты тоже попался на удочку одного из них.
   — А как же мне отличить настоящего от мнимого? — вызывающе спросил Яков.
   — Вопрос заключается вовсе не в том, распознает ли и признает ли Яков Рабинский Мессию. Вопрос заключается в том, признает ли Мессия Якова Рабинского. Если Яков Рабинский начнет отходить от Господних законов и прислушиваться к мнимым пророкам, то Мессия, безусловно, не признает его за еврея. Я предлагаю поэтому Якову Рабинскому, чтобы он оставался евреем и следовал дорогой своего отца, своего народа.

ГЛАВА 4

   —Бей жидов!
   Через окно, разбив стекло, в класс влетел камень. Раввин поспешно повел ребят черным ходом в подвал. На улицах обезумевшие от страха евреи беспорядочно бежали кто куда в тщетных поисках укрытия от озверевшей толпы, насчитывавшей по меньшей мере тысячу человек.
   — Бей жидов! — исступленно орала толпа. — Бей жидов!
   Это был очередной погром, вдохновителем которого был Андреев, горбатый директор местной гимназии и один из самых ярых антисемитов в Житомире. Гимназисты Андреева, ворвавшись в еврейские кварталы, били окна, громили лавки, выволакивали на улицу евреев, которые не успели спрятаться, и жестоко избивали их.
   — Бей жидов!.. Бей жидов!.. Бей жидов!..
   Яков и Иося бросились домой. Они спешили по узким пустынным закоулкам, чтобы защитить и спасти родителей. То и дело раздавался топот казачьих лошадей, исступленный рев гимназистов, и братьям не раз приходилось прятаться.
   Но вот они свернули на свою улицу и напоролись на шайку хулиганов в гимназических фуражках — это были ученики Андреева.
   — Вот еще двое!
   Яков и Иося повернули назад, стремясь увести их от родительского дома. С визгом и улюлюканьем гимназисты бросились за ними. Погоня продолжалась, пока гимназисты не загнали братьев в тупик. Иося и Яков стояли, припертые к стене, тяжело дыша и вытирая пот, ливший с них градом, а гимназисты, образовав полукруг, подступали все ближе. Главарь погромщиков с куском трубы в руке подошел совсем близко и замахнулся на Иосю.
   Иося отбил удар, схватил гимназиста и что было силы швырнул его на остальную банду. Яков, всегда носивший в карманах камни, поддержал брата. Швырялся он метко, и тут же двое хулиганов схватились за пробитые головы. Этого хватило, чтобы гимназисты, не ожидавшие сопротивления, обратились в бегство.
   Ребята помчались домой.
   — Мать! Отец!
   В мастерской все было разбито вдребезги. Они нашли обезумевшую от страха мать в дальнем углу. Иося бросился к ней.
   — Где отец?
   — Тора! — крикнула мать. — Тора!
   В это время Симон Рабинский пробирался к амвону горящей синагоги. Он раздвинул занавес с вытканными десятью заповедями и достал Тору, пергаментный свиток Моисеева Пятикнижия.
   Симон прижал священный свиток к груди, чтобы защитить его от пламени, и, пошатываясь, стал пробираться к выходу. Из-за дыма нечем было дышать. Кое-как он дополз до выхода.
   Десятка два молодчиков ждали его на улице.
   — Бей жида!
   Симон прополз на коленях несколько шагов и рухнул без сознания, прикрыв Тору своим телом. Ему раскроили череп дубинкой, кованые сапоги обезобразили лицо…
   В смертельной муке Симон Рабинский выкрикнул:
   — Слушай, Израиль…
   Его труп был изуродован до неузнаваемости. Тору погромщики бросили в огонь.
   Все житомирское гетто оплакивало гибель Симона Рабинского, который умер самой достойной для еврея смертью — защищая Тору. Его похоронили вместе с десятками других жертв андреевского погрома.
   Для Рахили Рабинской гибель мужа стала очередным звеном в бесконечной цепи трагедий, из которых состояла ее жизнь. Но на этот раз ее силы и воля были надломлены. Сыновья не могли ее утешить. Родственники увезли Рахиль в другое местечко.
   Иося и Яков ходили два раза в неделю в синагогу читать Кадиш по отцу. Иося помнил, как старался отец жить настоящим евреем, чтобы Мессия немедленно признал его. Всю жизнь отец посвятил одному — блюсти закон Божий. Может быть, он был прав, и жизнь действительно дана евреям не для того, чтобы наслаждаться ею, а чтобы хранить Божьи законы? Убитый горем Иося пытался найти хоть какое-нибудь оправдание гибели отца.
   В душе Якова бушевала ненависть. Даже во время молитвы его душила злоба, и он не находил себе места от желания мстить.
   Иося понимал, что происходит с братом, и не спускал с него глаз. Он пытался успокоить его и утешал как мог, но все было бесполезно.
   Через месяц после гибели Симона Рабинского Яков взял длинный отцовский нож, ночью украдкой вышел из дома и направился на улицу, где жил Андреев.
   Иося проснулся от неясного ощущения тревоги. Заметив, что брата нет, он тут же натянул одежду и выбежал на улицу. Иося знал, куда мог направиться Яков.
   В четыре часа утра Яков Рабинский постучал медным молотком в дверь андреевского дома. Когда горбун приоткрыл дверь, Яков выскочил из темноты и по самую рукоятку всадил ему нож в сердце. Андреев коротко взвизгнул и упал замертво.
   Иося застал брата над трупом убитого, от которого тот не мог оторвать взгляда. Он схватил его за руку и потащил прочь.
   Сутки они прятались в подвале рабби Липцина. Весть об убийстве Андреева распространилась с быстротой молнии. Еврейские старейшины собрались и приняли решение.
   — Есть основания опасаться, что вас узнали, — сказал раввин, вернувшись с собрания. — Какие-то люди будто бы видели тебя, Иося.
   Иося принялся кусать губы, но даже не заикнулся о том, что пытался помешать убийству. Яков же не чувствовал никакого раскаяния.
   — С удовольствием повторил бы сейчас то же самое, — сказал он.
   — Мы, конечно, понимаем, почему ты сделал это, — сказал раввин, — но все равно это тебя не оправдывает. Может разразиться новый погром. С другой стороны… мы — евреи, и справедливости нам ждать не приходится. Поэтому принято решение, которому вы должны безоговорочно подчиниться.
   — Да, рабби, — сказал Иося.
   — Вы переоденетесь гоями. Дадим вам продукты и деньги, которых хватит на неделю. Вы должны сейчас же покинуть Житомир и никогда сюда не возвращаться.
   Так в 1884 году Яков и Иося Рабинские, четырнадцати и шестнадцати лет, стали беглецами. Они шли на восток, в сторону города Лубны, что километрах в ста с лишним от Житомира. Шли только по ночам, а днем прятались. В Лубнах они сразу направились к раввину — в городе о них уже знали. Здесь тоже собрали старейшин, и было решено дать им продуктов и денег еще на неделю. На этот раз они направились в Харьков в надежде, что в большом городе их будут искать не так упорно.
   Прошло двадцать дней, прежде чем им удалось добраться до Харькова. К тому времени по всей черте оседлости только и говорили что о братьях Рабинских. Власти считали их поимку делом чести. Две недели парни скрывались в сыром подвале харьковской синагоги. Об этом знали только Раввин и кое-кто из старейшин.
   Наконец рабби Соломон спустился к ним в подвал.
   — Здесь тоже небезопасно, — сказал он. — Через несколько дней вас все равно найдут. Полицейские уже ходят вокруг и разнюхивают. А на носу зима, пробираться дальше станет почти невозможно.
   Рабби вздохнул и покачал головой.
   — Мы пытались раздобыть для вас бумаги, которые позволили бы вам выбраться, но, боюсь, это не получится: уж больно хорошо вас знают в полиции. Остается одно: тут в деревнях живет несколько еврейских семейств, выдающих себя за крещеных. Нам кажется, вам лучше всего пересидеть у них хотя бы до весны.
   — Рабби Соломон, — ответил Яков, — я очень благодарен за все, что вы сделали для нас, но мы с братом уже приняли другое решение.
   — А именно?
   — Мы отправимся в Палестину, — сказал Яков.
   Старик был ошеломлен.
   — В Палестину? А как?
   — Мы уже продумали маршрут. С Божьей помощью доберемся.
   — Конечно, Бог вам поможет, но, знаете, все-таки нехорошо, когда люди пытаются заставить Бога совершить чудо. До Одессы добрых шестьсот верст. И если вы даже доберетесь туда, вам все равно не сесть на пароход без бумаг.
   — А мы пойдем вовсе не через Одессу.
   — Но ведь другого пути нет.
   — А пешком?
   Рабби Соломон открыл рот от удивления.
   — Моисей странствовал сорок лет, — сказал Яков, — мы управимся быстрее.
   — Молодой человек, мне очень хорошо известно, что Моисею пришлось странствовать сорок лет. Однако как вы собираетесь добраться до Палестины?
   — Сейчас скажу, — вступил в разговор Иося. — Мы отправимся на юг. Как раз на юге нас не станут разыскивать. Мы выберемся из черты, проберемся в Грузию, а оттуда в Турцию.
   — Это же чистое безумие! То, что вы задумали, совершить невозможно. Неужели вы в самом деле надеетесь пройти пешком свыше трех тысяч верст по совершенно незнакомой местности, перевалить через высочайшие горы, и вдобавок скрываясь от полиции? Да ведь у вас еще молоко на губах не обсохло!
   Глаза Якова горели, когда он поднял их на раввина.
   — Господь соберет своих сыновей и дочерей со всех концов земли! — убежденно сказал он.
   Вот так и получилось, что братья Рабинские, которых разыскивали по делу об убийстве, покинули Харьков и направились сначала на восток, а затем повернули на юг. Зимой, по ночам, в нечеловеческий мороз, по льду и снегу они шли, обмотав тряпками ступни, — шаг за шагом, версту за верстой, неделю за неделей.
   Весной они дошли до Ростова. Местные евреи приняли их, накормили и обогрели, дали новую одежду. Несколько недель братья восстанавливали силы, прежде чем продолжить свой путь.
   Хотя погода теперь не мешала, двигаться приходилось с еще большей осторожностью — они вышли за черту оседлости и не могли больше рассчитывать на помощь еврейских общин.
   Тем временем приближалась новая зима.
   Братьям пришлось решиться на трудный выбор: либо попытаться зимой перевалить через Кавказский хребет, либо попробовать перебраться через Черное море на каком-нибудь судне.
   В Ставрополе им удалось украсть одежду и пищу для похода. Затем, спасаясь от полиции, братья забрались в горы и направились в сторону Армении.
   И снова лютая зима. Теперь они шли днем, пробираясь через перевалы и воруя еду в деревнях. Прошлая зима закалила их, и они чувствовали себя уверенно. Все сильнее их тянуло в Палестину, это поддерживало их силы. Но дорога давалась трудно. Когда становилось совсем невмоготу, Яков читал по памяти Библию.
   Но вот настала вторая весна. Перейдя границу, они впервые вдохнули воздух свободы: «матушка-Россия» осталась навсегда позади.
   Теперь им не требовалось скрываться. Вокруг была загадочная страна, все звучало и даже пахло как-то непривычно. В Восточной Турции много гор, и пробирались они медленно. У них не было ни документов, ни еды. Когда пищу не удавалось украсть, они нанимались на полевые работы. Дважды той весной их сажали в тюрьму, правда ненадолго.
   Иося решил, что пора перестать воровать: ведь если поймают, могут отправить обратно в Россию.
   В середине лета братья миновали подножие горы Арарат, к которой в незапамятные времена причалил Ноев ковчег. Они спешили дальше на юг, пока не наступили холода.
   В каждой деревне они первым делом спрашивали: «Евреи здесь есть?»
   В некоторых деревнях действительно жили евреи. Они встречали братьев по-доброму, приглашали к себе в дома кормили, одевали, давали отдохнуть. Это были простые крестьяне, невежественные и суеверные. Тем не менее они свято чтили Тору, соблюдали субботу и праздники.
   — Евреи здесь есть?
   — Мы евреи.
   — Мы хотим поговорить с вашим раввином.
   — Куда вы, ребята, идете?
   — В Землю Обетованную.
   Эти слова творили чудеса и всюду служили пропуском.
   — Евреи здесь есть?
   — В соседней деревне живет несколько семей…
   Ни разу им не отказали в гостеприимстве.
   Так прошло еще два года. Братья упрямо продолжали свой путь, останавливаясь лишь для отдыха и чтобы заработать на хлеб.
   — Евреи здесь есть?
   И вот они добрались до сирийской границы. Еще одна незнакомая страна.
   В Алеппо братья впервые познакомились с арабским миром. Они шли по базарам, по покрытым грязью и навозом переулкам, а с минаретов раздавались мусульманские песнопения…
   Наконец перед ними предстала сине-зеленая гладь Средиземного моря. Море появилось внезапно, и после холодных горных ветров они обливались потом, угодив в тридцатиградусную жару. Они шли вдоль берега все дальше к югу.
   — Евреи здесь есть?
   Да, здесь тоже были евреи, но опять совсем другие, во всем похожие на арабов: та же одежда, тот же язык. Они, однако, знали и иврит и Тору. Точно так же, как и в российской черте оседлости и в Турции, эти евреи без лишних расспросов оказывали братьям Рабинским гостеприимство, делились с ними пищей и кровом и так же благословляли их на святой подвиг.
   Путь вел теперь в Ливан — через Триполи и Бейрут. И вот они уже совсем близко от Земли Обетованной.
   — Евреи здесь есть?
   Шел 1888 год. Минуло сорок месяцев с той ночи, когда братья бежали из Житомира. Иося стал стройным атлетом. Ему исполнилось двадцать лет, и теперь он носил пламенно-рыжую бороду.
   Якову исполнилось восемнадцать. Он тоже возмужал и окреп за время похода, но почти не вырос, да и характер его не изменился — остался таким же дерзким и беспокойным.
   Они стояли на вершине горы. Перед ними простиралась долина. Яков и Иося Рабинские смотрели вниз на Хулу в Северной Галилее. Иося присел на скалу и заплакал. Их поход наконец-то закончился.
   Яков положил руку на плечо брата:
   — Мы дома, Иося! Мы дома!

ГЛАВА 5

   Они смотрели с вершины горы на простиравшуюся перед ними страну. По ту сторону долины, на ливанской стороне, возвышался покрытый снегом Хермон. Под ними лежало озеро Хула. Справа в горах приютилась арабская деревушка. Иося Рабинский был охвачен волнением, какого он еще ни разу не испытывал. До чего же прекрасна Земля Обетованная, если смотреть отсюда! Он поклялся, как это часто делают молодые люди, что обязательно вернется сюда и будет долго смотреть на эту землю, когда она станет его землей.
   Братья провели сутки на вершине горы, а на следующее утро спустились к арабской деревушке. Белые саманные домики, теснившиеся в ложбинке, сияли в утреннем солнце. Луга и оливковые рощи тянулись вниз до самого озера. Ишаки перевозили тощие снопики невзрачного урожая. В виноградниках мелькали женщины. Деревушка была, вероятно, такой же, как и тысячу лет назад.
   Чем ближе Иося и Яков подходили к селению, тем оно становилось непригляднее. Вскоре братьям ударила в нос невыносимая вонь. В деревне их встретили подозрительно. Женщины с закутанными лицами поспешно спрятались в убогие хижины. Улицы здесь были сплошь покрыты верблюжьим и ослиным навозом, над которым кружили тучи мух. Сонная собака лежала без движения в сточной канаве, наслаждаясь прохладной сыростью. Половина домов была полуразрушена, в них, разделенные перегородками, жили вместе люди и скот.
   Братья остановились возле деревенского колодца, у которого разговаривали стройные девушки с огромными кувшинами на головах.
   Как только к колодцу подошли чужие мужчины, все мгновенно замолкли.
   — Можно попить? — спросил Иося.
   Никто не ответил. Братья сами вытащили ведро воды, умылись, напились, наполнили свои фляги и двинулись дальше.
   Чуть в стороне стояла покосившаяся хижина, служившая кофейней. Мужчины лениво сидели или лежали на драных коврах, предоставляя женам работать в поле. Некоторые играли в нарды. В воздухе пахло крепким кофе, табаком, гашишем.
   — Нам бы хотелось спросить кое-что, — сказал Иося.
   После некоторого молчания поднялся один араб и велел им следовать за собой. Он повел их за деревню, в сторону речушки. Там стояла небольшая мечеть с минаретом, рядом с ней — небольшое помещение, в котором размещалось деревенское начальство. Их пригласили войти и предложили сесть. Высокие толстые стены были побелены известкой, окна хорошо пригнаны, отчего в комнате задерживалась прохлада. По всей длине стен стояли широкие скамьи с пестрыми подушками. Над ними висели сабли, пистолеты, портреты каких-то людей, некоторые из них были одеты по-европейски.
   Вошел мужчина лет двадцати пяти в полосатом халате до колен, в головном уборе с черной окантовкой. Похоже, что это был состоятельный человек.
   — Меня зовут Камал, я мухтар села Абу-Йеша, — сказал он и хлопнул в ладоши, блеснув кольцами на пальцах.
   Гостям подали фрукты и кофе. В комнате воцарилось молчание. Затем один за другим стали входить старейшины села.
   К удивлению братьев, Камал немного говорил на иврите.
   — На месте, где стоит эта деревня, похоронен, по преданию, Иисус Навин, — сказал он. — Иисус Навин не только еврейский герой, но и мусульманский пророк.
   Затем, по арабскому обычаю не задавая прямых вопросов, Камал повел беседу вокруг да около, чтобы узнать, кто они такие, эти гости, и зачем прибыли. Под конец он осторожно осведомился, не заблудились ли они, так как еще не было случая, чтобы хоть один еврей забрел в Хулу.
   Иося пояснил, что они пришли с севера и ищут ближайшее еврейское селение. Через полчаса окольных расспросов Камал окончательно убедился, что эти двое не собираются селиться в его владениях, и рассказал, что он не только местный мухтар и владелец всей земли в Абу-Йеше, но еще и духовный вождь общины, единственный грамотный человек в деревне.