Юрис Леон. Исход

   — Мне хотелось бы познакомиться с Негевом поближе.
   — А как ваши розы?
   — Прекрасно. Должен сказать, я испытал зависть, когда увидел розы вашей матери. Я не отпущу вас в Эйлат, пока вы не проведете у меня хотя бы полдня.
   — Постараюсь.
   Снова воцарилась неловкая тишина. Китти не отрывала глаз от Ари. Сазерленд подошел к Дову и повел его из комнаты.
   — Ну, майор Ландау, расскажите, как вы собираетесь перелить озеро Хула в Тивериадское озеро. Это ведь не так просто!
   Ари и Китти остались одни.
   — Вы прекрасно выглядите, — сказала она.
   — А вы — еще лучше.
   Они снова замолчали.
   — А как Карен? Она тоже приедет?
   — Да, обещала. Мы ждем ее с минуты на минуту.
   — Не хотите ли подышать воздухом? Погода прекрасная.
   — С удовольствием, — ответила Китти.
   Они молча шли вдоль забора, затем по краю поля мимо оливковой рощи, пока не добрались до Иордана. В воздухе чувствовалось дыхание весны. Ари зажег две сигареты, протянул одну Китти.
   Она была еще прекрасней, чем когда-то.
   Китти чувствовала на себе его пристальный взгляд.
   — Мне просто стыдно, что я еще ни разу не бывала в Эйлате. Начальник гарнизона в Беер-Шеве много раз предлагал мне слетать с ним туда, но я как-то не собралась. А жаль.
   — О, там море и горы. На редкость красиво.
   — А город растет?
   — Он бы еще не так вырос, если бы только удалось снять блокаду и открыть порт.
   — Ари, — спросила Китти, — как там дела внизу?
   — Как всегда было… и будет.
   — Я слышала, фидаины не дают покоя?
   — Дело не в них. Арабы собирают войска на Синайском полуострове, надеются когда-нибудь захватить весь Ближний Восток. — Ари улыбнулся. — Мои ребята говорят: пора уже нам перейти границу, найти гору Синай и вернуть Господу его десять заповедей.
   Китти долго смотрела на бурную реку, затем горестно вздохнула.
   — Я не сплю по ночам из-за Карен. Она у полосы Газы, в Нахал-Мидбаре.
   — Да, это скверное место, — сказал Ари. — Но там крепкие ребята. Как-нибудь справятся.
   Да, подумала Китти, Ари не меняется.
   — Я слышал, вы собираетесь в Америку?
   Китти кивнула.
   — Вы у нас слывете знаменитостью.
   — Скорее чудачкой.
   — Не скромничайте.
   — Уверена, Израиль выживет и без меня.
   — Почему вы все-таки уезжаете?
   — Вы видели Дова, майора Дова Ландау? Прекрасный молодой человек. Я оставляю Карен в хороших руках. Не знаю, может быть, я боюсь надоесть. Может быть, я действительно тоскую по дому. Причин много, да не в них дело. Так или иначе, а я решила взять отпуск, чтобы подумать, просто подумать.
   — Мудрое решение. Хорошо, когда у человека есть возможность подумать и отвлечься от будничных забот. Мой отец всю жизнь мечтал о такой роскоши, но досталась она ему только в последние два года жизни.
   Вдруг они почувствовали, что им больше нечего сказать друг другу.
   — Давайте вернемся, — предложила Китти. — Я хочу встретить Карен. Да и ребята приедут.
   — Китти, еще минуточку, пожалуйста.
   — Да?
   — Хочу сказать, что я вам очень благодарен за участие, которое вы проявили к Иордане. Вы были к ней очень добры. Меня она так тревожила.
   — Иордана до сих пор несчастна, Ари. Она так сильно любила Давида.
   — И когда же это пройдет?
   — Не знаю. Но я достаточно прожила в этой стране, чтобы заразиться оптимизмом. Когда-нибудь и Иордана будет счастлива.
   Невысказанный вопрос, непроизнесенные слова повисли в воздухе. А она сама будет ли когда-нибудь счастлива?
   — Ну, идем, — сказала Китти.
   Целый день ее навещали бывшие питомцы из Ган-Дафны и других сел, а к Ари заходили жители Яд-Эля. В доме Бен Канаанов стоял ералаш. Все вспоминали, как неловко чувствовала себя Китти, когда впервые оказалась здесь, теперь она разговаривала на их языке, и люди смотрели на нее с восхищением.
   Многие «дети Ган-Дафны» приехали издалека, чтобы побыть с ней несколько минут. Некоторые привезли с собой мужей или жен. Почти все были одеты в военную форму.
   Чем ближе подходил вечер, тем больше Китти тревожилась. Дов несколько раз выходил на шоссе, вглядывался в даль.
   Гости разошлись, чтобы приготовиться к своим седерам.
   — Где же, черт возьми, пропадает эта девчонка! — с тревогой воскликнула Китти.
   — Думаю, скоро будет, — сказал Дов.
   — Она не позвонила, не предупредила, что задержится. Это так не похоже на Карен, — волновалась Китти.
   — Успокойтесь, — сказал Сазерленд. — Разве вы не знаете, что для междугородного звонка здесь требуется чуть ли не большинство голосов в кнессете?
   Ари предложил:
   — Я пойду в контору мошава и закажу с кибуцем служебный разговор. Может быть, они знают, где она собиралась остановиться, а там уж мы ее живо найдем.
   — Буду очень благодарна, — ответила Китти.
   Как только Ари ушел, Сара объявила, что стол накрыт, и пригласила всех на седер. После месячных трудов наконец наступил час ее торжества. Она распахнула дверь в столовую, гости вошли на цыпочках, и раздались восхищенные голоса. Вот это стол! Именно такой подобает торжественному пиру свободы.
   Серебро и посуда сияли. Ими пользовались только раз в году — в седер. Посреди стола красовался серебряный подсвечник, рядом огромный серебряный бокал, богато украшенный резьбой, — «сосуд пророка Ильи». Он был доверху налит вином и предназначался для пророка: придет, отопьет из него — тогда вскоре явится и Мессия.
   По краям стола, у каждого прибора, стояли серебряные бокалы, которые во время седера наполнялись пасхальным вином четыре раза — по числу Господних обещаний: освободить народ Израиля, вывести из Египта, привести в Землю Обетованную и опекать его. Вино пили также при перечислении десяти казней египетских и при исполнении хором песни Мириам о том, как Красное море сомкнулось над войском фараона.
   На почетном месте, в кресле, лежала подушка, чтобы тому, кто будет читать рассказ об Исходе, было удобно. В древние времена только свободные люди могли сидеть развалясь — рабам полагалось сидеть прямо.
   В центре стола, рядом с подсвечником, стоял золотой пасхальный поднос, а на нем символические пасхальные блюда. Опресноки — в знак того, что сыновьям Израиля пришлось спешно покинуть Египет и у них не было времени дать хлебу взойти. Яйцо символизировало добровольность жертвы; смоченная зелень — наступление весны; кусок баранины — жертвы, которые приносили Господу в храме; смесь из толченых орехов и яблок — раствор, который евреям-каменщикам приходилось месить в египетском рабстве; марор, горькая трава, — горечь неволи.
   После стола Сара пригласила гостей обратно в гостиную. Войдя в комнату, Иордана первая увидела Ари. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, бледный, непривычно взволнованный. Все уставились на него. Он попытался говорить, но спазм сжал ему горло.
   — Карен! Где Карен? — закричала Китти.
   У Ари задрожали губы, он опустил голову.
   — Где Карен?
   — Карен больше нет. Фидаины убили ее прошлой ночью.
   Китти вскрикнула и потеряла сознание.
   …Веки Китти зашевелились. Рядом с ней на коленях стояли Брюс и Иордана. Внезапно она вспомнила все, отвернулась и зарыдала:
   — Мое дитя… моя девочка!
   Китти медленно села. Иордана и Сазерленд, потрясенные случившимся, растерянно смотрели на нее.
   — Карен… моя Карен!
   — Боже, почему погибла она, а не я! — вырвалось у Иорданы.
   Китти с трудом поднялась.
   — Полежите, милая, пожалуйста, не вставайте, — взмолился Сазерленд.
   — Нет, — ответила Китти, отталкивая его руку. — Где Дов? Мне нужно к Дову.
   Она вышла, пошатываясь, и нашла Дова в комнате рядом. Дов сидел в углу с опухшими от слез глазами. Его лицо было искажено болью. Китти обняла его.
   — Дов, мой бедный мальчик!
   Дов опустил голову ей на грудь и зарыдал. Китти гладила его по волосам, и они вместе плакали, пока ночь не опустилась на дом Бен Канаанов, а у них не иссякли все слезы.
   — Я останусь, Дов… Буду ухаживать за тобой, — сказала Китти. — Мы как-нибудь справимся, Дов.
   Дов встал на ноги.
   — Обо мне не беспокойтесь, Китти. Я сам справлюсь. Карен не придется стыдиться меня.
   — Об одном прошу, Дов, ради Бога, не становись прежним.
   — Нет, — ответил он. — Я не раз думал об этом. Я не могу ненавидеть их — ведь Карен не питала к ним вражды. Она не знала ненависти. Она всегда говорила, что мы не достигнем своей цели, ненавидя.
   В дверях появилась Сара.
   — Нам всем очень тяжело, — сказала она, — но седер отложить нельзя.
   Китти посмотрела на Дова, тот кивнул.
   Они печально потянулись в столовую. У дверей Иордана подошла к Китти.
   — Ари сидит один в сарае, — сказала она. — Вы не позовете его?
   Китти вышла во двор. Во всех домах мошава горел свет, везде уже справляли седер. В эту минуту главы семей рассказывали своим близким древнюю историю Исхода, как ее рассказывали испокон веков и будут рассказывать всегда. Шел небольшой дождь, и Китти ускорила шаг, направляясь к мерцающему свету фонаря. Она вошла в сарай, оглянулась. Ари сидел на сене спиной к ней. Китти подошла к нему, дотронулась до плеча:
   — Ари, сейчас начнется седер.
   Он обернулся и поднял глаза. Китти отшатнулась, словно ее ударили. Никогда в жизни она не видела столько страдания на человеческом лице. В глазах Ари застыла смерть. Он посмотрел на нее невидящим взглядом, затем опустил голову на руки, и его плечи затряслись.
   — Ари, пора… седер…
   — Всю жизнь я смотрю, как убивают моих близких. Всех убивают… всех…
   Он был полон отчаяния. Китти испуганно глядела на этого убитого горем, совершенно незнакомого ей человека.
   — Я каждый раз умирал с ними. Я умирал сотни и тысячи раз. У меня пусто внутри. У меня ничего больше не осталось в жизни.
   — Ари… Ари!
   — Почему мы должны посылать детей в такие места? Эта чудная девочка, этот ангел… за что они ее убили?..
   Ари с трудом поднялся на ноги. От его энергии, мощи и самообладания не осталось и следа. Перед ней стоял усталый, разбитый старик.
   — Почему мы каждый день должны драться всего лишь за право жить?
   Ари поднял искаженное от боли лицо и потряс кулаками над головой.
   — Боже! Боже! Почему нас не оставляют в покое? Почему не дают нам жить?
   Его мощные плечи поникли, голова опустилась на грудь… Китти вдруг поняла то, что раньше ускользало от нее.
   — О, Ари, — прошептала она. — Что я наделала? Как же я не понимала? Ари, родной мой, как же ты настрадался. И я тебя мучила. Ради Бога, прости.
   — Не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Ари. — Пожалуйста, никому не рассказывайте.
   — Идем. Нас там ждут, — сказала Китти.
   — Китти!
   Он медленно подошел к ней, опустился на колени, обнял ее и прижался головой.
   Знаменитый воин Ари Бен Канаан плакал, и в его рыданиях изливалось бесконечное горе. Китти обняла его, гладила по голове, шептала ласковые слова.
   — Не оставляй меня, — умолял Ари.
   Как давно она мечтала услышать эти слова! Да, я останусь, подумала она. Я останусь с тобой сейчас, и не уйду, пока буду тебе нужна. Но даже сейчас, когда ты первый раз в жизни заплакал, ты стыдишься своих слез. Сегодня я тебе нужна, а завтра… завтра ты снова станешь прежним, непобедимым Ари Бен Канааном, снова заберешься в свою скорлупу, будешь опять презирать всякие чувства, и тогда я, может быть, уйду.
   Она помогла ему подняться, вытерла его слезы, обняла за плечи.
   — Все в порядке, Ари. Обопрись на меня.
   Они медленно вышли и увидели в окно, как Сара зажигает свечи, произнося слова молитвы.
   Он остановился, снял ее руку с плеча и выпрямился. Это снова был прежний Ари Бен Канаан. Как быстро, печально подумала Китти.
   — Китти, я должен вам сказать, что я никогда не любил Дафну так, как люблю вас. Но вы знаете, что за жизнь вам предстоит со мной.
   — Знаю, Ари.
   — Я не похож на других. Может быть, я никогда уже не скажу вам, что вы мне нужны больше всех на свете. Сможете ли вы это понять?
   — Смогу, всегда смогу.
   Они вошли в столовую. Мужчины надели ермолки.
   Дов, Иордана, Ари и Китти, Сазерленд и Сара. У всех сердца обливались кровью от горя.
   Ари направился к столу, чтобы занять место Барака.
   — Не обижайтесь, пожалуйста, — сказал Сазерленд, — но я тут старший. Разрешите мне править седер.
   — Сочтем за честь, — ответил Ари. Сазерленд подошел к столу, занял место главы семьи. Раскрыли «Агаду». Сазерленд кивнул Дову. Тот откашлялся и начал:
   — Чем отличается нынешняя ночь от всех прочих ночей? Нынешняя ночь отличается от всех прочих ночей тем, что в эту ночь мы празднуем самое выдающееся событие в истории нашего народа. В эту ночь мы празднуем свое победоносное шествие от рабства к свободе.