Забирко Виталий. Теплый снег

   Кронс сидел с каменным лицом. На висках выступили крупные капли пота.
   - Это называется... - хрипло начал он и прокашлялся. - Это называется: ткнуть носом в собственную ограниченность. Спасибо за откровенность. Но чем я могу помочь? Ты же пришёл сюда не только для того, чтобы объяснить мне создавшуюся ситуацию?
   Кратов тяжело вздохнул.
   - Отчасти и для этого, - тихо сказал он. - И вот теперь, когда ты знаешь более или менее всё о положении дел, я бы хотел услышать твоё мнение: будучи на моём месте, когда бы ты приступил к всеобщей акватрансформации?
   - Вопрос... - протянул Кронс и, наконец встав, вышел из-за пульта нейтринометра. - Вот вопрос...
   Сухонький, маленький, в широком, с многочисленными складками комбинезоне, он медленно прошёлся по лаборатории, словно разминая ноги.
   - Но ты ведь давно решил этот вопрос сам, - неожиданно сказал он, остановившись прямо перед Кратовым.
   Кратов только молча опустил голову.
   - Ну хорошо. - Кронс снова принялся вышагивать по лаборатории. - Я попытаюсь поставить себя на твоё место... Итак, что мы имеем и чего у нас нет. А имеем мы запас воды на полтора месяца и не имеем никаких жизненных условий для акватрансформантов. Конечно, по-моему, самым разумным выходом было бы сперва подготовить пусть самую минимальную базу жизнеобеспечения и лишь затем приступить к акватрансформации.
   Кронс остановился и, повернувшись лицом к Кратову, в упор спросил:
   - Но ты-то решил начать акватрансформацию немедленно?
   Кратов спокойно встретил взгляд Кронса.
   - Да.
   - Почему? Ведь у нас по крайней мере месяц в запасе?
   - Нет у нас месяца, - ровно проговорил Кратов. - Даже дня у нас нет. Потому что живут на Снежане, кроме нас с тобой, ещё и маленькие человечки. Дети. Четыреста тридцать девять детей, не достигших восемнадцати лет. Их что, тоже на стол к Шренингу?
   Кронс пошатнулся, как от удара. Вот о чём он действительно не думал. Даже не приходило в голову.
   - Так вот почему ты ко мне пришёл, - задумчиво проговорил он и, машинально вырастив под собой кресло, опустился в него. - Так сказать, с утра пораньше...
   - Алек, - вдруг встрепенулся он, - а если... Кокон... завтра...
   Кратов отвёл взгляд в сторону, и вся его фигура, мгновение назад собранная, подтянутая, как-то сразу оплыла. Он закрыл глаза и расслабленно откинулся на спину кресла.
   - Если, - горько сказал он. Руки его зашарили по карманам в поисках поликлетамина. - Я знаю другое если. Если мы проведём акватрансформацию сейчас, в течение двух недель, то детям воды хватит на два года...
   3
   Пола долго стояла, прислонившись к косяку в дверях детской.
   Девочки ещё спали. Сквозь прозрачную плёнку манежа было видно, что Станка всю ночь воевала со своей постелью. Подушку она ногами загнала в угол, под головой было скомканное одеяло, простыня намоталась на талию, а сама Станка сладко спала посреди этого погрома и во сне, причмокивая, сосала большой палец правой руки. Ларинда же, в отличие от младшей сестрёнки, спала необычайно спокойно, так что у Полы подчас возникали сомнения, а не ложилась ли она спать только перед самым рассветом настолько аккуратной выглядела её постель. Одно время Пола среди ночи специально заглядывала в детскую, но все подозрения оказались несостоятельными. Ларинда как ложилась спать на бок, подложив под щёку ладонь, так и просыпалась в том же положении.
   "Надо будет Станке палец глюкойотом намазать", - подумала Пола и вошла в комнату. На спектрофлюоритовой стене в последнем танце застыли разноцветные мультизайцы и смешливые лепусята. Пола вздохнула и стёрла их со стены. Кончаются детские сказки...
   Она наклонилась над манежем, и её против воли захлестнула неудержимая волна нежности и любви. Захотелось выхватить Станку из манежа, растормошить, прижать к себе и целовать, уткнувшись лицом в родное тёплое тельце...
   С огромным трудом Пола сдержалась и отпрянула от манежа. Почувствовала: ещё немного - и она не выдержит и разрыдается. Сильно, в голос, и, наверное, страшно.
   Быстрыми шагами Пола подошла к окну и распахнула его настежь. Корриатида стояла уже высоко над горизонтом, и снег на улице слепил и резал глаза. Абсолютно сухой, тёплый воздух сразу забил лёгкие, и Пола закашлялась. Это помогло, и она взяла себя в руки.
   "Всё, хватит, - подумала она и сдула упавшую на лоб прядь. - Нельзя, чтобы дети видели тебя такой. Будь весёлой и жизнерадостной, будто ничего не произошло и ничего не происходит". Она обернулась и хлопнула в ладоши:
   - Хватит спать, сони, пора вставать! Петух пропел!
   На спектрофлюоритовую стену вскочил огненно-зелёный петух и оглушительно заголосил.
   Пола стащила одеяло с Ларинды, затем перегнулась через сетку манежа и попыталась разбудить Станку.
   - Ну-ну, хватит потягушечки делать - глазки раскрывай!
   Она похлопала Станку по спине, но ничего, кроме сладкого причмокивания, не добилась.
   - А вот я сейчас воды холодной принесу, - пообещала она и Станка, испуганно вздрогнув, сразу же открыла глаза.
   Мать подхватила её под мышки и поставила на пол.
   - Вот так-то лучше, - сказала она. - Смотри, гномы уже давно на зарядку выстроились, тебя ждут. А ты только глазки открыла.
   На стене семь весёлых гномов, голых по пояс, в разноцветных шароварах и колпаках, приступили к утренней гимнастике. Чуть в стороне от них девочка в трико выполняла упражнения по системе Страдиссона. В комнате всё ощутимей чувствовался запах соснового бора, утренней свежести, словно опушка леса, на которой девочка и гномы занимались зарядкой, действительно была в двух шагах. Откуда-то из-за разлапистых сосен хриплым метрономом отмеряла время кукушка, а в покрытой росой траве безалаберно, не в лад, стрекотали кузнечики.
   Пола до боли закусила губу, отвернулась и, толкнув руками детские кровати, отослала их в противоположную стену, где постели пройдут обработку и вечером вернутся на свои места чистыми, выглаженными и заправленными.
   Ларинда зевнула и, став на цыпочки, потянулась. Затем сразу же, без всякого перехода, выгнулась в мостик.
   - А я не хочу с гномами, - капризно заявила Станка. - Я хочу, как Лалинда!
   - Лалинда, Лалинда! - передразнила её старшая сестра. Она прогнулась ещё больше, облокотилась о пол и, мягко спружинив всем телом, перешла из мостика в стойку на руках. - Сперва "р" научись выговаривать.
   Станка насупилась и, отвернувшись, принялась ковырять ногой травянистоподобный ворс. Пола вздохнула.
   - Ну, что случилось, Станка? - спросила она. - Смотри, как Прошка весело зарядку делает!
   Станка исподлобья глянула на гномов.
   - А чего она длазнится!
   Мать улыбнулась.
   - Она просто забыла, что сама была такой, - мягко проговорила Пола, гладя Станку по голове. - И тоже не выговаривала "р". Только вот дразнить её было некому.
   Станка подняла голову и доверчиво посмотрела в глаза матери.
   - А у нас в глуппе много лебят "эл" не могут говолить. А Статиша Томановски даже "ж" не говолит. - Станка выглянула из-за матери и сказала уже лично для Ларинды: - А я могу! Ж-жук! - и показал язык.
   - Ты лучше "тридцать три" скажи.
   - Ларинда! - строго одёрнула Пола старшую дочь.
   Ларинда, независимо тряхнув пышной чёлкой, принялась на месте крутить "колесо".
   "Вот и выросла девочка, - грустно подумала Пола. - Почему-то мы, родители, замечаем это только тогда, когда что-то случается с нами самими, когда ломается привычный ритм жизни, и ты оказываешься не у дел, когда твоё мироощущение становится с ног на голову, с глаз спадает пелена обыденности, а с плеч - привычный, монотонно затягивающий круг забот. Тогда ты, очутившись неожиданно для себя на обочине проложенной тобой жизненной колеи, имеешь возможность как бы со стороны посмотреть на себя и свою жизнь. И не просто посмотреть, а УВИДЕТЬ. Ты вдруг замечаешь, что у мужа на висках начинает пробиваться седина, а у самой в уголках глаз собрались неподдающиеся массажу морщинки. А дети начинают отмалчиваться при твоих назойливых расспросах, у них появляются какие-то свои тайны, свои интересы, формируется незримо для тебя и независимо от тебя своя жизнь. И тогда ты с болью и грустью осознаёшь, что твоя опека им уже не нужна. Они выросли..."
   Утренняя гимнастика закончилась, и гномы, выхватив из высокой травы полотенца, побежали к ручью умываться.
   Пола хлопнула в ладоши.
   - К вящей радости моих детей, грязнуль и неумывох, - объявила она, умывание сегодня отменяется!
   Станка радостно запрыгала, Ларинда же недоумённо посмотрела на мать.
   - С сегодняшнего дня мы будем обтираться снегом, - продолжила Пола. Поэтому всем надеть купальники и через пять минут быть в коридоре.
   Пола заглянула в столовую, заказала завтрак, а затем зашла к себе в комнату, чтобы сбросить халат и надеть тёмные очки. И тут её вызвали из Школьного городка.
   - Да, - разрешила она, и в углу комнаты репродуцировался старший воспитатель.
   - Здравствуйте, Пола.
   - Здравствуйте.
   - Простите, что беспокою так рано. Боялся позже не застать. Вы вчера забрали детей домой и не сообщили, когда они вернутся в Школьный городок.
   Пола горько усмехнулась.
   - Боюсь, что и сейчас не смогу сказать... Они будут со мной до самого конца.
   Старший воспитатель понимающе кивнул.
   - Я надеюсь, они не много пропустят по программе?
   - Нет, - покачал он головой. - Скорее всего, они ничего не пропустят. В Школьном почти никого не осталось... Извините за беспокойство. До свидания. Передайте привет Иржи.
   И тут выдержка покинула Полу.
   - Иржи ушёл вчера вечером, - сдавленно всхлипнула она. Добровольцем.
   В лице воспитателя что-то дрогнуло.
   - Ничего, Пола, - мягко сказал он после некоторого молчания. - Будем надеяться, что всё пройдёт нормально. А мой привет Иржи всё-таки не забудьте передать.
   Пола, боясь снова сорваться, только молча кивнула, и воспитатель отключился. Она бесцельно прошлась по комнате, медленно снимая халат. Напросилась на соболезнование...
   - Мама! - позвала Станка из коридора. - Мы уже готовы!
   Пола провела рукой по лицу. Надо держаться. Надо, надо, надо... Она вздохнула и, так и забыв надеть очки, вышла в коридор.
   - Готовы? - весело переспросила она. - Тогда вперёд!
   Подхватила под мышки Станку, и они вместе с Лариндой выбежали на крыльцо. Здесь Пола нарочито неуклюже столкнулась с Лариндой, и все втроём полетели в сугроб. Поднялся визг, началась кутерьма.
   - Ой, мамочка! Ой, мамочка! - только и взвизгивала от щекотки Станка, пока мать натирала её тёплым снегом. Затем они играли в снежки, и Поле досталось больше всех, потому что приходилось сражаться против двоих. Наконец, заметив, что дети утомились, она, будто в изнеможении, опустилась на колени.
   - Сдаюсь, сдаюсь!
   - Победа! - радостно прокричала Ларинда и, пожалев побеждённую, запустила последний снежок в стену дома.
   - Ула-а! - подхватила победный клич Станка и, подпрыгнув, повисла на матери. Они снова упали в сугроб, и тут Пола, словно невзначай, ущипнула её за большой палец правой руки.
   - Ой! - вскрикнула Станка и захныкала.
   - Что? Что случилось? - забеспокоилась мать.
   - Пальчику больно, - жалобно протянула Станка, рассматривая свой далеко оттопыренный палец.
   - Бедненький пальчик! - Пола подула на него. - Ушибся?
   - Это ты его удалила! - безапелляционно заявила Станка.
   Ларинда хохотнула, хотела что-то сказать, но Пола заговорщицки подмигнула ей, и она промолчала.
   - Ты уж прости свою нерадивую мать, - проговорила Пола. - А пальчик твой мы сейчас полечим, и он перестанет болеть.
   Она взяла Станку на руки и понесла в дом.
   - Что ты будешь делать? - перестав хныкать, настороженно спросила Станка.
   - Пальчик твой лечить, - спокойно объяснила мать, занося её в столовую и ставя на ноги.
   - А он уже не болит!
   - Вот и хорошо, - пряча улыбку, проговорила Пола. - Но мы его на всякий случай всё-таки полечим.
   Станка начала было снова хныкать.
   - Что ты, это совсем не больно!
   Пола достала из аптечки ампулу с глюкойотом и принялась густо намазывать Станке ушибленный палец. Дочка заворожённо смотрела на "лечение" полными слёз глазами.
   - Вот и всё. Не больно было?
   Станка замотала головой.
   - Прекрасно. А теперь - в душевую! - приказала Пола и, повернув дочку за плечи, легонько подтолкнула её в коридор.
   - Ларинда! - крикнула она. - Примите ионный душ, переоденьтесь и идите в столовую завтракать. Да, и помоги Станке одеться!
   Пола проследила, пока за дочерьми затянулась перепонка ионного душа, и только тогда позволила себе расслабиться. С умыванием, кажется, покончено. Она провела ладонями по плечам и поморщилась. Неприятное ощущение - словно тело натёрто парафином. Снег-44 при растирании плавился под пальцами и тут же застывал на теле тонкой неприятной коркой. Придётся всё-таки подобное умывание отменить и обтираться мокрым полотенцем, пусть даже в ущерб своей суточной дозе.
   Она прошла к себе в комнату, сняла купальник и прямо на голое тело натянула комбинезон из биотратта. Плотная серо-зелёная ткань складками повисла на ней, но постепенно стала сжиматься, облегая тело. Кожу стало легонько покалывать - биотратт приступил к переработке кожных выделений.
   "Как жаль, - подумала Пола, - что биотратт не прошёл полной экспериментальной проверки. Если бы детям было разрешено носить комбинезоны из биотратта, то проблема с умыванием отпала бы сама собой".
   С трудом вычесав из волос парафиноподобный снег, она заглянула в зеркало и, найдя причёску удовлетворительной, вернулась в столовую, чтобы накрыть на стол.
   - Копухи! - крикнула она в коридор, закончив сервировку. - Скоро вы там?
   - А мы уже здесь! - закричала Станка, с громким топотом вбегая в столовую. - Чем ты нас будешь колмить?
   - Тем, что на столе, - строго ответила мать, подсаживая её на стул.
   Вслед за Станкой в столовую вошла Ларинда, самостоятельно вырастила себе стул и молча села к столу.
   - Ой, клубничка! - радостно залепетала Станка.
   Мать шлёпнула её по рукам.
   - Вначале мы съедим кашу, а уже потом - клубнику.
   Станка было надулась, но тотчас её внимание переключилось на другое. Она привстала со стульчика и пересчитала приборы на столе.
   - А папа с нами завтлакать не будет? - разочарованно протянула она.
   У Полы перехватило горло. Она попыталась ответить, лихорадочно придумывая что-то на ходу, но её опередила Ларинда.
   - Папа уехал в командировку, - чётко разделяя слова, произнесла она, внимательно смотря на мать. - Его срочно вызвали ночью.
   "Знает. - Кровь прихлынула к лицу Полы. Она опустила голову, чтобы не встречаться с понимающим, недетским взглядом старшей дочери. - Знает. Что ж, она уже взрослая..."
   - А когда он велнётся?
   - Станка! - повысила голос Пола. - Ты есть сюда пришла или разговаривать? Ешь. Когда я ем, я глух и нем.
   - А если...
   - А если ты будешь разговаривать, то не получишь клубники.
   Пола мельком глянула на Ларинду. Дочь по-прежнему смотрела на неё внимательным неподвижным взглядом. Мать взяла ложку, повертела её в руках и снова положила на стол.
   - Ешь, Ларинда, - тихо сказала она, безучастно наблюдая, как Станка обиженно ковыряет ложкой в тарелке.
   Ели молча. Пола быстро проглотила завтрак, даже не почувствовав вкуса, и только затем отважилась снова посмотреть на дочерей. Ларинда уже доедала свою порцию - ела она машинально, глядя куда-то в сторону. Станка же по-прежнему ковырялась ложкой в каше.
   - Станка! - строго сказала мать. - Ешь быстрее. А то мы с Лариндой начнём сейчас есть клубнику, и тебе ничего не достанется.
   Станка встрепенулась.
   - Я сейчас, ма! - выпалила она, отправляя в рот огромную ложку каши. И прошамкала набитым ртом: - Я быстло...
   И в это время прозвучал сигнал вызова.
   Пола хотела сразу же дать разрешение, но что-то её остановило.
   - Кто? - неожиданно севшим голосом спросила она.
   - Редьярд Шренинг. Лаборатория акватрансформации.
   Пола вскочила и снова села. Лицо пошло красными пятнами.
   - Сейчас!
   Она сорвалась с места, отобрала у Станки ложку, ссадила её со стула.
   - Идите! Идите к себе в комнату. Ларинда, займи там Станку чем-нибудь.
   - А клубника? - возмутилась Станка. - Мама, а как же клубника?
   - Вот вам клубника, сахар, сметана, ложки, тарелки... - Пола рассовала в руки дочерей посуду. - Ну, идите же! - и вытолкала их в коридор.
   Мгновение она стояла, прислонившись спиной к заблокированной двери, тяжело дыша.
   - Да, - наконец разрешила она.
   В углу столовой появился высокий худощавый мужчина в биотраттовом комбинезоне. Сердце у Полы ёкнуло.
   - Полина Бронт? - спросил он, смотря на неё усталыми воспалёнными глазами. - Здравствуйте.
   - Что с ним? - с трудом выдавила Пола. - Он... жив?
   - Жив, - кивнул головой Шренинг. - И будет жить, - предупредил он следующий вопрос.
   - Жив... - выдохнула Пола, и её глаза затянула мутная пелена. Она шагнула вперёд, ноги подкосились, и Пола буквально упала в выросшее под ней кресло.
   - Жив...
   По щекам побежали светлые слёзы.
   Шренинг отвёл глаза в сторону.
   - Извините, но я ещё не всё сказал.
   Пола усиленно заморгала, пытаясь смахнуть слёзы.
   - Что? - переспросила она сведёнными судорогой улыбки губами.
   - Ваш муж будет жить, - повторил Шренинг. - Однако акватрансформация прошла не совсем успешно...
   Сердце Полы остановилось.
   - Он...
   - Нет! - жёстко оборвал Шренинг. - Клетки головного мозга не пострадали. Но акватрансформация некоторых внутренних органов, а также правой руки прошла не полностью. Мы, конечно, сделаем всё возможное, чтобы поставить вашего мужа на ноги, но обязан предупредить: полной регенерацией организма мы сейчас заняться не можем. Не имеем права. И боюсь, что в ближайшие полгода взяться за его активное лечение мы не сможем.
   Пола закрыла глаза и неожиданно улыбнулась.
   - Это ничего, - прошептала она, чувствуя, как из-под закрытых век сочатся слёзы. - Главное, что он жив...
   Шренинг до боли закусил нижнюю губу. Как же это трудно, когда хочешь, можешь, но не имеешь права...
   - Извините, - тихо проговорил он и отключился.
   Пола ничего не слышала и не видела. Жив. Жив. Он - жив. И это главное.
   Наконец она судорожно вздохнула и вытерла ладонями слёзы с лица. И тут только заметила, что Шренинга в комнате уже нет. Она встала с кресла и ощутила, что мир вокруг стал светел и ясен, словно её слёзы омыли и обновили его. Лёгким шлепком она отослала обеденный стол на кухню, вышла в коридор и осторожно заглянула в детскую.
   Ларинда сидела в кресле у окна, заложив ногу за ногу, и смотрела на вращающийся перед ней Чёрный Кокон. Еле слышно бубнил голос информатора. Станка же устроилась посреди комнаты прямо на полу. Перед ней стояла наполовину пустая тарелка, но она уже не обращала на ягоды внимания: нянчилась со своим обмазанным глюкойотом пальцем, как с любимой куклой.
   - Бедненький мой, - причитала она, - удаленный...
   Пола прислонилась к косяку и, улыбаясь, засмотрелась на дочь. Но Станка недолго лелеяла свой палец. После довольно короткого соболезнования, высказанного в его адрес, она, нисколько не церемонясь, отправила его в рот. Так сказать, на лечение.
   - Станка, - укоризненно проговорила мать, входя в комнату и стараясь сдержать улыбку. - Разве можно больной пальчик брать в рот? Идём-ка, я его забинтую.
   4
   Будильник мягкой лапой легонько похлопал Марту по щеке, но она только мотнула головой.
   - Сейчас я проснусь, - сонно пробормотала она и тут же почувствовала, как будильник забрался ей лапой в нос и принялся щекотать.
   - Ах, ты!.. - Марта выскользнула из спальника, усиленно растирая переносицу, чтобы не чихнуть. - Всех разбудишь, шутник ты этакий! пригрозила свистящим шёпотом. - И кто тебя только программировал? Уши бы надрала!
   Марта отключила будильник и спрятала его под спальник. Затем оглянулась - никого не разбудила? Кажется, нет. Все спали. Она осторожно собрала свою одежду и, приоткрыв полог палатки, выбралась наружу.
   Было раннее утро. Корриатида ещё не взошла, но снежное поле на востоке уже подёрнулось серебром. Марта запрокинула голову и невольно поморщилась. Предутренней звёздной красоты не было. Только одинокая точка орбитального спутника "Шпигель" неторопливо рассекала серое землистое небо. Марта поёжилась, бросила на снег свой комбинезон и приступила к утренней гимнастике. Немного размявшись, она забралась в душевую кабинку и минут пятнадцать с удовольствием плескалась под тёплыми струями. Наконец с сожалением перекрыла воду, заменила водорегенерационные фильтры и, насухо вытершись, вышла. Уже одеваясь, она услышала, что в соседней палатке кто-то приглушенно разговаривает.
   "Кому-то не спится", - удивлённо подумала Марта. Она села на снег и, выкручивая волосы, невольно прислушалась.
   - ...А почему отсутствует связь с базой? - басил голос Казимира. - Ты же сам раза два перебирал передатчик и ничего не нашёл. А передатчики на обоих "мюнхгаузенах"? Ты не подсчитывал вероятность выхода из строя одновременно трёх передатчиков?
   Казимиру что-то ответили, но Марта ничего не услышала. Очевидно, говоривший сидел спиной к пологу палатки.
   - Не надо сваливать на Друа! - повысил голос Казимир. - Конечно... Здесь, очевидно, на него шикнули, и он продолжил тише: - Конечно, так проще, так можно всё объяснить. Друа ставит эксперимент, и вот, пожалуйста, мы пятый день по его милости сидим без связи. Хорошо, пусть это будет эксперимент - я не больно-то силён в физике пространства. Но даже тех крох, что я знаю, достаточно, чтобы представить себе, какое количество энергии нужно затратить для изменения физики пространства всей системы!
   Казимиру что-то ответили, и он снова взорвался.
   - Как это при чём здесь вся система? Я звёзд не вижу!
   В палатке зашевелились, словно кто-то устраивался поудобнее, и её полог чуть приоткрылся.
   - Во-первых, - услышала Марта спокойный голос Николы, - потише, всё ещё спят. Во-вторых, не будем гадать на кофейной гуще и приписывать Друа нереальные эксперименты с физикой пространства всей системы. Что произошло в действительности, мы пока не знаем, хотя предполагать можно многое. И, кстати, не в таких глобальных масштабах, как это делаешь ты. Почему бы, например, не предположить, что эксперимент, не обязательно по изменению физики пространства, касается только Снежаны? Ты ведь обратил внимание на проявившуюся странную дисперсию света Корриатиды и "Шпигеля"? Вполне возможно, что свет звёзд просто размывается в атмосфере.
   Марта непроизвольно бросила взгляд на восток и, ойкнув, вскочила с места. Корриатида, огромная и разбухшая, переливающаяся всеми цветами радуги, уже вставала из-за горизонта. В палатке снова загудел голос Казимира, но Марта, пересилив любопытство, оставила неприглядное занятие подслушивания и бегом бросилась к "дилижансу". До подъёма нужно было успеть приготовить завтрак, проверить энергозаряд обоих "мюнхгаузенов" и провести их ежедневный биотехосмотр.
   С завтраком Марта справилась быстро. Она выкатила из "дилижанса" видавшую виды походную кухню и ввела в неё программу комплексного завтрака - на составление оригинальной программы просто не было времени, да и качество нестандартных блюд, изготовляемых походной кухней, всегда оставляло желать лучшего.
   Зато с "мюнхгаузенами" пришлось повозиться. Биотехосмотр представлял собой в общем-то несложную процедуру, но у первого "мюнхгаузена" внезапно закапризничал блок терморегулировки обшивки и никак не хотел выходить на режим. Только после получаса работы Марте удалось отрегулировать настройку и свести расхождение с контрольными показаниями тестера практически до минимума.
   Закончив биотехосмотр, Марта выбралась из чрева "мюнхгаузена" и с удовольствием потянулась, разминая затёкшую спину.
   "Кажется, успела", - удовлетворённо подумала она, глядя на солнце.
   По лагерю прокатился сигнал подъёма, и сразу вслед за ним, неожиданно, так что Марта даже присела от акустического удара, загрохотала запись первого концерта Косташена.
   "Ну, Кралек, - приходя в себя, усмехнулась Марта, - погоди у меня со своими шуточками!"
   - Подъё-ом! - закричала она и, разбежавшись, со всего маху прыгнула на палатку, метя на то место, где имел обыкновение спать Кралек. В палатке кто-то сдавленно охнул, она прижала ещё раз и отпрыгнула.
   - Кому там делать нечего? - сиплым спросонья голосом загудел Кралек.
   - Подъём! - снова весело закричала Марта и расхохоталась.
   Полог палатки зашевелился, и из неё, скрючившись, держась руками за ребра, выбрался Кралек. Заспанный, с перекошенным лицом, в одних плавках. Он снова охнул и, присев, упёрся ладонями в снег.
   - Так и ребра поломать можно, - недовольно пробурчал он.
   - Это через амортизационные переборки? - ехидно усмехнулась Марта. Бедненький мой, какой же ты хиленький!
   Кралек поднял голову и посмотрел на неё из-под спутанных, свисающих на лицо длинных волос.