У той черные глаза в косых прорезях застыли. Она замерла как очарованная. Дочь скватера и крещеной индианки, госпожа Рид сильна телом и нежна душой. Вчера плохо почувствовала себя и не съехала на берег. Сказала, что, конечно, желала бы жить с мужем в маленьком домике консульства в саду, а не мучиться последние месяцы на шхуне...
   – Они играют из Верди! – с удивлением объявила Черная Жемчужина.
   «Кароляйн Фут» как маленькая Америка. Конечно, тут есть свои дельцы и законники, но трудно составить более деловое сообщество. Муж Сиомары – рулевой. Это почти помощник шкипера, его правая рука, таким только гордиться! Он же маляр, столяр, слесарь, а главное – плотник. Умеет шить паруса, как и все матросы. Может орудовать шваброй.
   Сиомара делает черную работу. Жена капитана госпожа Вард отличная рукодельница. Она же прекрасно стирает, крахмалит, не хуже, чем китайцы в Сан-Франциско. У нее мать прачка, у родителей прачечная на Восточном побережье, в Новой Англии. Госпожа Вард держится с достоинством. Но она моет столы, лавки, а когда надо – палубы, кубрики, на камбузе готовит и для мужа и для людей одно и то же, кормит команду, заведует продуктами, рубит соленую свинину топором, как негр. Поэтому у нее руки суховатые и шершавые. Она же лечит больных. Она же гувернантка и учительница своих маленьких детей и помогает Пегги с ее маленькими.
   Пегги гордится, что любая черная работа и ей по плечу. Она тоже ничем не брезгует. Но посмотрите на этих чопорных дам в кружевах, когда приезжают гости!
   Накануне Посьет с утра отправился к Накамура – губернатору города Симода – и спросил, почему же американским коммерсантам не дозволяется сход на берег. Они ссылаются на трактат, заключенный Перри. Разве Япония отменяет договор? Господин Рид поражен, ему сказали, что американским женщинам никогда не будет разрешено жить в Японии. Как консул, он, по нашим понятиям, поступил благородно, прибыв с семьей, как порядочный человек.
   Накамура ответил, что он не видел никого из приехавших американцев и не проверял их бумаги, но пошлет им свежей рыбы, редьки и апельсинов, а для детей несколько куриц.
   Тут же второй губернатор, известный как представитель проамериканской партии, Исава-чин спросил, существуют ли в Америке пираты и как их опознавать. Бывают ли женщины – капитаны пиратских судов. Как отличать торговое судно от пиратского? Подделываются ли судовые документы в Америке?
   После этой беседы, возвращаясь в ожидании ответа из Хэда к себе на квартиру в храм Гекусенди, Константин Николаевич подумал, почему же коммерсанты и моряки «Кароляйн Фут» так насторожили симодских чиновников. Такие обычные янки показались им похожими на шайку... Вчера, однако, японцы не мешали американцам, когда те съехали в качестве гостей Посьета, на что он и рассчитывал, что, впрочем, ему и было обещано намеками. Еще Накамура спросил, почему на этой шхуне прибыли такие не виданные нигде женщины, одна красавица, а остальные страшные.
 
   – Как жилось, братцы? – выходя утром умыться, спросил Путятин матросов, остававшихся все это время с Посьетом в Гекусенди и рассевшихся по саду вперемежку со своими прибывшими товарищами. При виде адмирала все быстро поднялись с травы.
   – Всем довольны, Евфимий Васильевич, – отвечал Иванов.
   – Американцы приехали, – добавил Синичкин.
   – Да, потеха, стриженую девку привезли...
   – Какая же она девка? Это, наверно, жена купца.
   Матросы дружно рассмеялись. Путятина в душе покоробило. Ведь пост, они бы должны рассказать, как молились, постятся ли.
   – Знакомые у вас есть среди американцев? – продолжал разговор Путятин.
   – Нет, эти незнакомые.
   Адмирал пошел в баню. Вокруг Васьки Букреева столпились товарищи.
   Васька потешал хэдскими новостями, но у самого еще замирала душа от последних событий в лачуге у японки. Ночью, когда он спал у нее, пришла полиция за ее отцом, чтобы его казнить. Они, видно, давно собирались прикончить Пьющего Воду. Увидели Васькин мундир и кивер с гербом. И ушли с поклонами. Но и он перепугался и признавался под хохот товарищей, что до сих пор дрожь берет.
   – А откуда ты знаешь, что они хотели ее отца казнить?
   – Шпион рассказал наутро. И объяснил, что до нашего отъезда его не тронут.
   – Сердечный у тебя приятель!
   – А как же! Шпион, так разве не человек? Шпионы даже очень хорошие бывают... – под общий смех заключил Васька.
   – Яся – о-го-го-го! – хлопнул его по плечу Синичкин, называя прозвищем, данным японцами. – Так ты, наверное, уж и не уедешь?
   Матросы еще громче расхохотались.
   – А как Берзинь?
   – Доит корову. Чтобы не перестала доиться, адмирал отставил Янку от работы. Хотя являться на шхуну обязан.
   ...Вместо нарочного из Хода с ответом па письмо Посьета о приходе «Кароляйн Фут» и с просьбой о присылке хора трубачей в Симода, в ночь вторых суток на только что отремонтированном новеньком баркасе явился сам Путятин. С ним Шиллинг, Гошкевич, Можайский и Сибирцев. Все довольнешеньки, что близок наконец час отплытия в Россию.
   Погода хороша, не то что в декабре, когда море чернело и кипело под тучами, когда погибла «Диана» и по лееру все высаживались на черные пески под горой Фудзи. А сегодня все отдохнули, матросы – кровь с молоком – в Хэда посвежели и загорели. Пришли с попутным, грести не приходилось совсем.
   Храм у бухты, за ивой и скалами, на изволок горы с тропическим лесом – как дом родной. Посьет, пять матросов и повар чуть с ума не сошли от радости. Симода – городок на славу, тут можно украдкой пожить в свое удовольствие, тут никто зря не работает, все торгуют, молятся и гуляют, зазывают к себе в дома, каждый промышляет чем умеет. А Хэда – деревня. Дела там не переделаешь! Не впервой сюда! Чего тут только не бывало!
   – Выйди на улицу и сейчас встретишь знакомых! – говорил Шкаев.
   – Тут у Петрухи Сизова полюбовница живет в заведении. Он велел зайти, – сказал Васька Букреев.
   – Никуда не пойдешь, – сказал унтер-офицер. – Строго запрещены отлучки.
 
   – Ту – дипломато? Милитар-р-ро? – спросила Сиомара, приставляя палец к груди Алексея Сибирцева.
   Алексей серьезно ответил:
   – Си!
   Она подняла плечики и расхохоталась:
   – Посмотрите, посмотрите, госпожа Вард, он говорит по-испански!
   – Си!
   – Вы самый молодой?
   – Он самый молодой, – вмешался в разговор на палубе Посьет.
   – Ваш чин? Я не разбираюсь...
   – Лейтенант.
   Сиомара понимала, что разговаривает бесцеремонно. Что же делать? Она выросла в бедном городе с индейцами и неграми...
   – Такой молодой и лейтенант! Он мой ровесник! – Ей на севере давали девятнадцать, а он на вид не старше. – Лейтенант! Не может быть! – приподнявшись на цыпочках, заглянула она в его эполет, как в зеркальце. – Так юн! Еще дитя! И лейтенант. Невероятно! Конечно, он дворянской крови! Что вы скажете, Константин?
   – Он прекрасно понимает по-английски.
   Сиомара покраснела.
   – Да, он молод. А ваши лейтенанты стары, но бывалые и опытные с женщинами.
   – Этого я не знаю. Муж говорит, что в военном флоте без протекции дослужиться до лейтенанта в молодые годы невозможно.
   Сибирцев коротко поклонился и торжественно прошел, слегка стуча каблуками, по палубе.
   – Какие волосы! Локоны! Жаль, что коротки. Какая свежесть лица. Какая мужественная статность! Какая походка! – Сиомара помнит, как ее бабушка, маленькая ростом и черная как сажа испанка, сказала однажды, когда одного из внучков, похожего на деда, подразнили девочкой: «Эти беленькие дети становятся самыми мужественными воинами. У них сохраняется нежность лица, но появляется большая сила!» Если бы сейчас видела бабушка! И какие эполеты!
   – А кто этот старый господин-гигант?
   – Тоже лейтенант, – ответил Посьет.
   – Бедняга. Какая несчастная жизнь! До старости в лейтенантах! Как американцы!
   – У него большой рост и большое лицо, поэтому он кажется старше своих лет. Но и он молод.
   – Неужели?!
   Сейчас и Сиомара почувствовала, как она страдает от интересов бизнеса, от которых процветает Америка, но сохнут души. Анну Марию превратили в живой бизнес.
   – А чем тебе не правятся американские лейтенанты?– спросил Посьет по-испански.
   – Я этого не знаю.
   Госпожа Вард добра и много добра делает людям. Если же ее спросят, что она делает для ближнего, она ответит – все, что может. Помогает мужу скопить богатство. Вард лысоват, с большими усами, ходит вразвалку. Никогда не бывает ласков, мало говорит и никогда не обижает свою жену. Сейчас с Посьетом и лейтенантами он отправляется на вельботе на берег.
   В адмиральском салоне, как называлось главное помещение храма Гекусенди, из которого вынесен алтарь, за большим столом начинаются новые переговоры. На этот раз торговые, с целой делегацией янки. Посьет с офицерами съездил на шхуну и привез их всех.
   Лица американцев выражают вежливую любезность деловых людей, а сильные руки выложены на скатерть, как бы в знак откровенности и самых лучших намерений. Лица русских очень обычны, довольно спокойны и добры. «Казенные люди, мой свет!» – хотелось бы сказать про своих Алексею Сибирцеву.
   Капитан Вард и консул Рид, как главные лица с американской стороны, говорили чередуясь. Вард немногословен, Рид довольно горяч, но сдерживается, стараясь не повредить делу, нужному вдвойне. Все американцы настороже, зная, что еще нельзя сказать ни единого лишнего слова, все должно излагаться точно.
   Адмирал сам ведет переговоры. Его предложения выслушивались очень внимательно. Его достойный вид, солидность речи, плавная последовательность доводов, которые он излагал спокойно, его благородное лицо и дружественная благожелательность и любовь к Америке – все изобличало в нем государственного деятеля высшего ранга, свободного от предрассудков. Это было контрастом с привычным обществом мелких людей. Судьба дарила редкий случай: урок светской жизни и выгоды. Знакомство и завязанные отношения могут пригодиться в будущем. Но сейчас не об этом речь. Сейчас необходимо извлечь из всей этой сложной и запутанной ситуации как можно больше. Для этого решительно и умело обмануть адмирала; тем более что торг шел на японской земле. Под первым, видимым слоем, обещанных послом барышей, скрывался другой, пока еще тщательно прикрываемый японцами, но таящий сущие золотоносные жилы.
   Коммерсанты, прибыв в Японию, сразу все оценили, они обменялись мнением о своем положении в Симода и действовали заодно. Тут все заперто, но все, кажется, можно открыть, однако не на основании трактата Перри, который еще ничего не значит. Действуя заодно с адмиралом, въехать на нем в Японию, как на троянском коне. Но не подать вида, в чем главная цель. «Мы прибыли только для торговли с американскими шкиперами в этих водах и лишь по возможности начнем сделки с японцами». Только бы Путятин оставил нас на берегу! А там мы знаем, что делать! Только бы он, столь дружественный японцам, не помешал! Для этого надо взяться перевозить его моряков в Россию, получив, конечно, выгодную оплату. Вообще всех их лучше убрать из Японии. Рид докажет, что он пригоден как консул. Не зря секретарю флота стало о нем известно.
   Путятин держал себя в шорах, более чем когда-либо понимая, как он должен быть строг к себе, правдив, немногословен и по возможности откровенен с этими людьми. Их интересы ему очевидны, и он их прощал, не время нам сейчас тягаться с ними на рынке! Не за прекрасные же японские глаза они сюда явились!
   Путятину предстояло совершить почти невозможное: во время войны, с помощью американцев, вывезти из Японии и доставить в Россию своих людей. Для этого, пустив в ход весь свой вес и благородство, приходится их обмануть: иного выхода нет. Иначе отсюда не уйдешь и не встанешь в ряды действующей армии в тяжкую для нас годину.
   Обман двойной, но что же делать! Не все им обманывать, не надо бояться и их обмануть! Не ради же кармана! Мы готовы идти на смерть! У нас ведь если не умрешь, то никто тебе и не поверит и ничего не докажешь! Много все-таки общего с японскими обычаями!
   Американцев надо убедить: переход не опасен. Они тут новые люди и не знают, каково по нашим морям ходить весной! Скрыть от всех. Во льдах и туманах судно сами поможем довести. Хотя бы пусть первую партию возьмут. Договариваться надо на все три, пообещать тройной барыш. Как знать, может быть, удастся все и нам и им! Дай бог! Не говорить ни слова и про другие опасности. Приходится уверять, что никаких вражеских эскадр и военных действий в наших водах раньше августа нельзя ожидать, да и в этом году вряд ли вообще англичане явятся, у них руки связаны грядущей войной в Китае.
   Так Посьет высказал свое предположение, что союзники не в силах взять Севастополь и, теряя там много людей и судов, предлагают, по последним сведениям из Берлина, мир через посредников.
   С горячностью вступил в разговор Пибоди, доводы выкриками вырывались из его хриплой глотки. Мистер Пибоди толст, сутуловат, у него совершенно плоский, как доска, упрямый лоб, маленький горбатый носик, крутой в изгибе, как крючок. Правый глаз его выкачен от природы, левый сохраняет живое выражение, но почти вываливается, свешивается с болезненного красного века. Видно, где-то мистеру Пибоди здорово заехали в физиономию. Красные руки его без движения лежали на столе. Но за спиной Пибоди стоял худощавый мистер Бэйдельсмэн с серыми волосами и выбритым узким лицом и, наклоняясь в такт речи своего компаньона, безмолвно разводил обеими руками в воздухе, как дирижер перед оркестром, словно рисовал дополнительные веские подтверждения.
   Алексей все время вслушивался, как на уроке языка, и эти руки, мелькая, мешали ему, пока не пришло в голову, что Бэйдельсмэн похож на матроса, явившегося «выпимши», который боится раскрыть рот, но принимает горячее участие в общем объяснении с боцманом.
   Вдруг все стали быстро договариваться, обе стороны шли на благородный риск, сознавая, конечно, возможность собственной гибели и привлекательность целей.
   Шиллинг, между прочим, заметил, что прочел про новое шведско-прусское благотворительное общество помощи спасению на водах, которое гарантирует баснословные премии за спасение экипажей судов, претерпевших катастрофы на море, и тут же бледноватый Доти подтвердил, что такое же общество есть в Штатах.
   Сам Путятин при этом не ждал лично для себя на Kaмчатке ничего хорошего. Там губернатор Завойко. Теперь победитель и в чине адмирала. Человек очень упрямый, кажется малообразованный, хотя неглупый и храбрый.
   Вард был в восторге от Путятина. Дело пошло на лад.
   Все оживились. Зажигались огоньки, задымились сигары. В храме Гекусенди стоял шум и громкие голоса, как в портовом агентстве по фрахту. Начерно составлялся контракт, а это очень трудная, кропотливая работа, так что с составителей сошли поты.
   Посьет предложил гостям обедать и закончить дело.
   Вард повез адмирала на шхуну. Он познакомил Путятина со своей женой. Обедали втроем.
   Тому, кто видел госпожу Вард в платке, простом платье и фартуке, с топором или у корыта, она казалась тусклой и бесцветной. У нее серые глаза и бледноватая кожа. Но в светло-голубом платье с большим крахмальным воротником из кружев и при ярком солнце Японии лицо ее ожило и посвежело, глаза стали голубыми, а кожа обрела нежность и белизну.
   Если Сиомаре нравился Посьет, как родной дядюшка, за его испанский, то госпоже Вард понравился Путятин; он говорил спокойно, обстоятельно и так мягко и благожелательно, как никогда и нигде не услышишь. Может быть, так еще говорят на старой родине, где-нибудь в аристократии или только при дворе королевы Виктории. Путятин, как уже известно, бывал и там.
   Путятин спросил госпожу Вард:
   – Вы устали от моря?
   Ответ был правдивый: ей особенно жаль детей.
   – Я предлагаю вам переехать на берег, в храм Гекусенди, это будет ваша резиденция в Симода. Видите тот далекий сад? Живописная группа деревьев. В самом углу бухты. Мне отведен там храм. Вы бывали там? Прекрасно! Там много комнат, и все вы удобно разместитесь. Я скажу японскому губернатору и возьму с него слово, что он разрешит съехать вам на берег и жить моими гостями в отведенном мне храме. Вы сможете пожить в райском уголке. Сейчас все начинает расцветать. Лучшее время года. Вы останетесь и отдохнете, пока господин Вард будет в плаванье. Я возьму на себя охрану и все заботы обо всех вас. Ваши прекрасные дети будут наслаждаться здоровым климатом и окрепнут еще более. Я поставлю свою охрану и попрошу губернатора поставить японскую охрану снаружи храма... Как и теперь...
   Сам Вард еще ничего не говорил жене о принятых обязательствах и о контракте. Он только выглядел подобрей.
   К вечернему чаю с берега прибыл Посьет и офицеры. Явились супруги Доти и рулевой – юный гигант со своей Сиомарой, тут же смущенный и, немного похожий на сумасшедшего, первый американский консул в Японии господин Рид, с индианкой, на которой платье, казалось, трещало по швам. Рид, в самом деле, как помешанный, все время думает о консулате.
   Прием происходил в маленьком салоне, где в плаваниях была детская, поэтому немного пахло пеленками.
   Анна Мария вскинула руки и мягко обронила ладони по направлению к храму и райскому саду, которые прекрасно видны через открытый порт. Там духовой оркестр играл что-то итальянское, страстное и немного печальное...
   «Мои дети будут жить среди цветов!» – подумала Анна Мария.
   А пока судно ходит, коммерсанты проживут на берегу. Тогда японцы окажутся не в силах запретить их деятельность. Секрет экспедиции, как полагал мистер Доти, не в том, чтобы снабдить Японию европейскими товарами. Продажа чандлери для китобоев лишь явный предлог, чтобы поставить свою факторию на этом берегу. Главная же моя цель – фарфор и лакированные изделия! Также – шелка и зонтики. Если набить шхуну такими товарами, то в Калифорнии выручишь настоящие деньги! Тогда-то и состоится открытие Японии! Конец – делу венец. И можно будет начинать все сначала. Но Перри мы все возмущены. Мы подадим на Перри жалобу в конгресс и потребуем расследования. Как смел Перри обмануть Америку!
   Анна Мария сидела как тихий ангел. Временами она чувствовала себя на грани бешенства, желая деятельности, внимания к себе, и не только ради успеха. Как она возвысила бы весь этот самодовольный разговор! Что-то мстительное являлось в ее душе оттого, что приходится молчать, так непривычно чувствуешь себя в роли жены мелкого бизнесмена – статисткой, уборщицей...
   С берега доносилась приятная музыка, словно там, на побережье, скучали и томились, выражая ласковым пением суровых труб свои чувства. Что-то грустное висело над красивой вечерней бухтой, куда-то зовя и напоминая о чем-то покинутом и заброшенном и на что-то жалуясь, побуждая тесно сидевших за столом почувствовать себя дружней и еще почтительней подымать свои бокалы за благородного викинга, которому все они теперь обязывались служить.
   Пили чилийское вино.
   – Один американец из Гонконга пытался в этом году открыть в Симода банковскую контору, – сказал Шиллинг.
   – Кто? – встрепенулся Рид.
   – Кто такой? – спросил Доти.
   Многие отставили бокалы и отшатнулись от стола, подняв головы с деловым выражением лиц. Общее единение, казалось, было нарушено.
   – Сайлес Берроуз. Владелец банкирской конторы. Он жил на «Поухаттане» и начал в Симода дела.
   – Ах, Берроуз! – воскликнул Рид. – Но в газете написано, что он был в Японии на своей шхуне, прибыл прямо от Золотых Ворот с грузом товаров.
   – Ничего подобного! Он был с Адамсом и Мак-Клуни на военном пароходе, и ни о какой собственной шхуне не было и помина. Я сам жил на «Поухаттане» в соседней каюте с Берроузом и прекрасно знаю его...
   – Вы? – спросил Дотери.
   – Да.
   – Берроуз привез на шхуне подарки японскому императору. Так опубликовано...
   Все это приходилось слышать впервые. Даже Посьет не знал ничего подобного.
   Рано утром в Гекусенди явился Вард, сел, положил шляпу на пол, немного волнуясь, вскочил, растопырил руки, как бы желая схватить адмирала за плечи, и воскликнул, что ни завтра, ни послезавтра он никак не может идти в Хэда за частью команды.
   Контракт вчера составлен. Вард пока не поминал о контракте. Не отвечая шкиперу, Путятин желал бы знать, в чем дело.
   Вард совсем потерял самообладание. Пальцы его теребили огромный красный носовой платок, который он достал из клетчатых штанов.
   – У жены в воскресенье день рождения. Я не могу с ней расстаться. Она не отпускает меня. Мы никуда не уйдем до понедельника.
   Сказав все это, Вард почувствовал облегчение и вытер платком лысину.
   Пришли Дотери, Доти и Рид и тоже положили свои шляпы на пол.
   – Всю жизнь мы проводили этот день вместе, – сказал Вард.
   – В таком случае, – ответил Путятин, – отпразднуем семейный праздник госпожи Вард все вместе? Согласны ли вы, капитан? Мы задержимся. Время еще есть. Мы остаемся. Все равно льды у наших берегов еще не разошлись.
   «За чем дело стало! – подумал Путятин. – Теперь это в нашу пользу».
   Он пригласил Посьета и офицеров и объяснил все.
   – Так и отпразднуем этот день вместе, господа! – решительно объявил адмирал и так взглянул в лица своих молодых офицеров, словно отдавал им приказание броситься на абордаж.
   – Мы охотно задержимся, ваше превосходительство! – отчеканил Шиллинг.
   Вард краснел. Видно было по его лицу, как семейные чувства борются в нем с идеалами бизнеса, ради которого интимный праздник превращается в бал коммерческого собрания. Это, впрочем, не его выдумка. Дамы потребовали, вспомнили они, а Вард всю жизнь путал, когда у жены день рождения и когда именины...
   – У нас и повар отличный. Японцы доставят мне все свежее. Ваши дети будут рады.
   Приехали Анна Мария и Сиомара посмотреть помещение, в котором придется жить. Они вставали рано и к подъему флага успевали переделать много дел.
   Адмирал пригласил всех к утреннему чаю. При открытых окнах, на солнце, дружно сидели вокруг начищенного самовара, когда под окнами среди кустов цветущей гортензии блеснула медь.
   – Что это? – воскликнула младшая гостья. – Еще самовары?
   – Выгрузка идет полным ходом! – входя, доложил Сибирцев.
   «Хотя бы перемолвить словцо с этим красавчиком!» – подумала Сиомара. Она смотрела, не скрывая любопытства.
   – Как хорошо служить в военном флоте! – с легким вздохом сказала Пегги.
   – Кстати, мы хорошенько рассмотрели ваши товары, господин Дотери, – заметил Посьет. «Хлам, гнилье, голая спекуляция!» – докладывали унтер-офицеры, проверявшие тюки. – И я рад буду представить вас, господин Рид, местным властям как первое гражданское должностное лицо.
   – Нет... что вы... – вспыхнул Рид.
   – Это можно отложить, – решительно сказал Доти.
   – Все товары перенесем в помещение при храме, которое нами очищено и проветрено. Пожалуйста, просим осмотреть.
   – Премного благодарен, капитан Посьет...
   А на следующий день Накамура Тамея, грузно ссутулясь и тяжко ступая по ступеням, подымался в храм Гекусенди.
   – Путятин-чин! Посол-сан! – отирая бумагой взмокшее лицо, говорил он.
   Еще недавно Накамура был секретарем японской правительственной делегации на переговорах с Путятиным. Теперь он губернатор Симода, одного из трех портов, которые предстоит открыть для торговли с Европой и Америкой.
   Вчера, когда шла выгрузка, всем казалось, что Путятин берет на берег купленные у американцев продукты и товары, как это было во время стоянки «Поухаттана».
   – Я поставил вас в известность... что мы зафрахтовали «Кароляйн».
   Накамура получил письмо Путятина вчера.
   – Мы с вами старые друзья, Накамура-сама! И я вас никогда не подведу. Очень глубоко уважал вас всегда. И теперь особенно, я в большом восторге, что вы назначены губернатором Симода, и согласен во всем помочь вам. Но иного выхода у меня нет. Судите сами. Идет война...
   Казалось, Накамура ничего не слушал и верить ничему не желал.
   – Я прошу вас, адмирал и генерал, помощник царя, возвратить американцев с женами на их шхуну.
   – Чтобы вывезти наших людей, надо шхуну очистить, привести в порядок, отремонтировать. Когда я пошлю на ней часть людей в Россию, то семьи капитана, консула и купцов останутся здесь. Американцы не боятся войны, идут с нами, но им нельзя брать с собой женщин. Я все написал вам. Неужели вы хотите, чтобы мои шестьсот человек жили в Японии без конца? Так по-вашему? Да они тут озвереют от безделья и наделают и мне и вам хлопот, несмотря на все мои строгости. Они тут женятся и разбегутся! Шхуну в Хэда мы достроим и уже теперь закладываем для вас еще одну. Когда я уходил, то второй стапель был готов. На нем устанавливали киль. Князь Мито прислал еще рабочих. Сам князь Мито теперь наш друг! Эгава-сан уже закладывает третью шхуну! Я не могу менять решения. У вас у самих есть закон, что самурай мнения не меняет. Я подписал с американцами контракт и дал им часть денег. Да пойдемте со мной, – сказал Путятин, открывая двери во внутренние комнаты. Их анфилада с лакированными косяками дверей блестела, отражая солнце. – Я познакомлю вас с американцами и с их консулом. Это прекрасные люди!
   Накамура все знал и все слышал. Вся Симода говорила: на землю Японии ступила необыкновенной красоты американская красавица, стриженая, под вуалью, но когда открывает лицо, то все бывают поражены. Кажется, душа отлетает, когда на нее смотришь. Она теперь поселилась в храме Гекусенди, ходит по двору. И еще три американки. И дети! И собаки большие, как телята, и длинноногие, как рыси!