Страница:
И, наконец, мемуары Коржакова позволили лучше представить нам семейное окружение Ельцина. По Коржакову, заправляют всем две не очень умные и не очень нравственные женщины. Жена вождя Наина Иосифовна первым делом после прихода мужа к власти утащила к себе спальный гарнитур своей предшественницы — кровной демократической сестры — Раисы Горбачевой. Да, вдобавок, не дает охране покоя, подозревая семейство Горбачева в замене мебели на президентской даче, то есть в воровстве. И дочь Татьяна, которая сумела оставить отца в окружении наиболее чуждых ее Родине людей. Она полагает, что может заниматься политикой, и активно участвует во всех сегодняшних дворцовых интригах. Продлевая гибельное для России правление отца, она, по убеждению Коржакова, думает исключительно о себе. Не сомневаюсь, что после ухода Ельцина эти две дамы (хотя бы из страха перед возможными будущими расследованиями) тут же поменяют Россию на Англию, где у них уже учится отпрыск и где хранятся денежные счета. Впрочем, о финансах семейства Ельцина Коржаков обещал рассказать поподробнее.
Отметим в этой связи одну закономерность в истории России. Если в управлении государством все больше начинают принимать участие члены семьи главы государства, и именно они фактически начинают решать кадровые вопросы (кого опустить, а кого поднять) — конец близок.
ИМПРОВИЗАЦИЯ НА ЗАДАННУЮ ТЕМУ…
В Овальном кабинете Белого дома заседала команда президента США. У Клинтона безумно трещала голова: сказывались многолетние постоянные пьянки. Последняя неделя была особенно тяжелой. В прошлые выходные он, перебрав, заполз в какую-то вонючую загородную речушку, и об этом стало известно журналистам. Хорошо еще, что сообразительный пресс-секретарь объявил, что это коммунисты, пытаясь утопить президента, засунули его в мешок и сбросили с моста. Затем произошла осечка в самолете Москва — Нью-Йорк. Летели через Шеннон, где надо было на пару минут выйти к ирландскому премьеру. Но Клинтон уже в самолете от некачественного виски (начальник охраны как всегда отлакал половину, а взамен залил в бутылку какую-то бурду) отрубился, а вдобавок и обмочился. Сменные брюки не захватили, и к ирландцу вместо себя пришлось послать Олбрайт, она в таких случаях всегда была наготове… А вчера жена Хиллари с дочкой-акселераткой устроили скандал. По их мнению, он должен был разобраться с Барбарой Буш, так как бывшая первая леди Америки, выезжая из президентской резиденции, уволокла хороший новый диван, притащив на его место старый, клоповый.
Но совещание надо было проводить. Вопрос был хотя и мелкий — о роспуске конгресса, но не терпящий отлагательства. Обнаглевший лидер республиканцев Доул накануне, уже в который раз, притащился в президентскую сауну, да еще с собственным массажистом… Такого противостояния Клинтон допустить не мог. “Как мы будем их выкуривать? Ваши предложения!” — обратился Клинтон к присутствующим. Первым взял слово шеф ЦРУ Тенет: ”Предлагаю химикаты, мы уже подготовили канистры. Разольем в центральном зале — побегут, как тараканы”. “А вдруг у них окажутся противогазы?” — спросил кто-то с места. “Надо дополнительно окружить здание проволокой и отключить воду с канализацией. От нечистот сдохнут быстрее, чем от хлорпикрина”, — предложил руководитель аппарата Боулс. “Мое предложение более надежно”, — вступил в разговор глава ФБР Фри. — “За каждым конгрессменом будут закреплены мои офицеры. По сигналу хватаем их под микитки и — волоком на улицу. Там в “Икарусы” и — на 101-й километр!” “Неплохо, а что думают наши теоретики?” — обратился Клинтон к молчавшим Киссинджеру и Бжезинскому. “У нас есть свой план, который лучше вписывается в теорию общечеловеческих ценностей”, — внушительно начал Бжезинский. — “Есть один изобретатель по фамилии Гарин. Он по нашему заказу создал аппарат, который лазерным лучом так лупит по зрачку, что мало не покажется. Вот и врезать из этого гиперболоида гаденышам по глазам…” Как всегда, самым толковым оказался начальник охраны — притащил на совещание какого-то морячка, который и предложил: ”Подкатить танки, дать по четвертаку танкистам, и они шмальнут по конгрессу прямой наводкой. Потом морская пехота проведет зачистку прилегающих территорий, а на этажах свой чес устроят уже спецподразделения бизнесменов!” “Принимается!” — подытожил Клинтон. — ”Да не забудьте передать Тернеру, чтобы его телерадиокомпания завтра же выпускала в телеэфир Спилберга, Копполу и Мадонну с Майклом Джексоном. Пусть эта шушера с экрана постоянно просит меня врезать по башке республиканцев канделябром…”
“Что это за дикий стеб, мы такого ни в “Московском Комсомольце”, ни в “Лимонке” не видели!” — изумятся читатели, но после прочтения мемуаров Коржакова убедятся: написанное выше на 90 % взято из фактов, изложенных в книге. Просто у меня — Клинтон, Боулс, Олбрайт, Тенет, Бжезинский, а у Коржакова — Ельцин, Филатов, Сосковец, Барсуков, Бурбулис… Это наша дикая российская реальность демократического периода истории России.
В ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Книга Коржакова наносит сильнейший удар по российским демократам, показывая их подлинную сущность. Пока придворные журналисты и телеведущие не придумали ничего лучше, как обзывать Коржакова Иудой. Но это библейское сравнение ему никак не подходит — на должности Иуды уже давно сидят Горбачев и сам Ельцин. Так что скорее всего записки Коржакова постараются замолчать.
Коржаков фактически дал показания о ельцинизме — показания оголенно саморазоблачающие, а значит — предельно честные. Что это, месть за изгнание? Выброс годами копившегося протеста в принципе нравственно здорового мужика, вынужденного несколько лет вертеться в чуждом ему зловонии? Или сочетание нескольких причин? Не берусь выносить приговор, но убежден: внезависимости от собственных политических убеждений и мнения о Коржакове, каждый порядочный человек вынужден будет сделать вывод: все эти годы в России правили скоты — жрущие, пьянствующие, блюющие, ворующие, весело бросающие друг друга в воду и снимающие с вожака ботинки. А может быть, даже не столько скоты, сколько подонки — потому что как иначе назвать их, на полном серьезе обсуждающих планы химической атаки в собственном парламенте против избранных народом депутатов или же массового ослепления людей путем ударов им в зрачок из квантовых генераторов…
МИССИЯ СОЛДАТА ( ИЗ ПИСЕМ К РУССКОМУ ОФИЦЕРУ )
Отметим в этой связи одну закономерность в истории России. Если в управлении государством все больше начинают принимать участие члены семьи главы государства, и именно они фактически начинают решать кадровые вопросы (кого опустить, а кого поднять) — конец близок.
ИМПРОВИЗАЦИЯ НА ЗАДАННУЮ ТЕМУ…
В Овальном кабинете Белого дома заседала команда президента США. У Клинтона безумно трещала голова: сказывались многолетние постоянные пьянки. Последняя неделя была особенно тяжелой. В прошлые выходные он, перебрав, заполз в какую-то вонючую загородную речушку, и об этом стало известно журналистам. Хорошо еще, что сообразительный пресс-секретарь объявил, что это коммунисты, пытаясь утопить президента, засунули его в мешок и сбросили с моста. Затем произошла осечка в самолете Москва — Нью-Йорк. Летели через Шеннон, где надо было на пару минут выйти к ирландскому премьеру. Но Клинтон уже в самолете от некачественного виски (начальник охраны как всегда отлакал половину, а взамен залил в бутылку какую-то бурду) отрубился, а вдобавок и обмочился. Сменные брюки не захватили, и к ирландцу вместо себя пришлось послать Олбрайт, она в таких случаях всегда была наготове… А вчера жена Хиллари с дочкой-акселераткой устроили скандал. По их мнению, он должен был разобраться с Барбарой Буш, так как бывшая первая леди Америки, выезжая из президентской резиденции, уволокла хороший новый диван, притащив на его место старый, клоповый.
Но совещание надо было проводить. Вопрос был хотя и мелкий — о роспуске конгресса, но не терпящий отлагательства. Обнаглевший лидер республиканцев Доул накануне, уже в который раз, притащился в президентскую сауну, да еще с собственным массажистом… Такого противостояния Клинтон допустить не мог. “Как мы будем их выкуривать? Ваши предложения!” — обратился Клинтон к присутствующим. Первым взял слово шеф ЦРУ Тенет: ”Предлагаю химикаты, мы уже подготовили канистры. Разольем в центральном зале — побегут, как тараканы”. “А вдруг у них окажутся противогазы?” — спросил кто-то с места. “Надо дополнительно окружить здание проволокой и отключить воду с канализацией. От нечистот сдохнут быстрее, чем от хлорпикрина”, — предложил руководитель аппарата Боулс. “Мое предложение более надежно”, — вступил в разговор глава ФБР Фри. — “За каждым конгрессменом будут закреплены мои офицеры. По сигналу хватаем их под микитки и — волоком на улицу. Там в “Икарусы” и — на 101-й километр!” “Неплохо, а что думают наши теоретики?” — обратился Клинтон к молчавшим Киссинджеру и Бжезинскому. “У нас есть свой план, который лучше вписывается в теорию общечеловеческих ценностей”, — внушительно начал Бжезинский. — “Есть один изобретатель по фамилии Гарин. Он по нашему заказу создал аппарат, который лазерным лучом так лупит по зрачку, что мало не покажется. Вот и врезать из этого гиперболоида гаденышам по глазам…” Как всегда, самым толковым оказался начальник охраны — притащил на совещание какого-то морячка, который и предложил: ”Подкатить танки, дать по четвертаку танкистам, и они шмальнут по конгрессу прямой наводкой. Потом морская пехота проведет зачистку прилегающих территорий, а на этажах свой чес устроят уже спецподразделения бизнесменов!” “Принимается!” — подытожил Клинтон. — ”Да не забудьте передать Тернеру, чтобы его телерадиокомпания завтра же выпускала в телеэфир Спилберга, Копполу и Мадонну с Майклом Джексоном. Пусть эта шушера с экрана постоянно просит меня врезать по башке республиканцев канделябром…”
“Что это за дикий стеб, мы такого ни в “Московском Комсомольце”, ни в “Лимонке” не видели!” — изумятся читатели, но после прочтения мемуаров Коржакова убедятся: написанное выше на 90 % взято из фактов, изложенных в книге. Просто у меня — Клинтон, Боулс, Олбрайт, Тенет, Бжезинский, а у Коржакова — Ельцин, Филатов, Сосковец, Барсуков, Бурбулис… Это наша дикая российская реальность демократического периода истории России.
В ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Книга Коржакова наносит сильнейший удар по российским демократам, показывая их подлинную сущность. Пока придворные журналисты и телеведущие не придумали ничего лучше, как обзывать Коржакова Иудой. Но это библейское сравнение ему никак не подходит — на должности Иуды уже давно сидят Горбачев и сам Ельцин. Так что скорее всего записки Коржакова постараются замолчать.
Коржаков фактически дал показания о ельцинизме — показания оголенно саморазоблачающие, а значит — предельно честные. Что это, месть за изгнание? Выброс годами копившегося протеста в принципе нравственно здорового мужика, вынужденного несколько лет вертеться в чуждом ему зловонии? Или сочетание нескольких причин? Не берусь выносить приговор, но убежден: внезависимости от собственных политических убеждений и мнения о Коржакове, каждый порядочный человек вынужден будет сделать вывод: все эти годы в России правили скоты — жрущие, пьянствующие, блюющие, ворующие, весело бросающие друг друга в воду и снимающие с вожака ботинки. А может быть, даже не столько скоты, сколько подонки — потому что как иначе назвать их, на полном серьезе обсуждающих планы химической атаки в собственном парламенте против избранных народом депутатов или же массового ослепления людей путем ударов им в зрачок из квантовых генераторов…
МИССИЯ СОЛДАТА ( ИЗ ПИСЕМ К РУССКОМУ ОФИЦЕРУ )
Ковад Раш
Школьником, помню, читал воспоминания нашего подводника Героя Советского Союза Иоселиани. В войну ему довелось побывать в Англии. Там они были приглашены в офицерское собрание. Иоселиани с гневом писал о том, что никакие военные подвиги не оказывали впечатления на офицеров флота Его величества. Они больше внимания уделяли тому, что советские офицеры не умеют пользоваться столовыми приборами и лишены непринужденности. Последнее в их глазах принижало все геройство наших подводников. Кстати, англичане тоже были из боевых офицеров, а не из тыловиков. Я тогда гневался на англичан больше, чем наш уязвленный славный герой. Но с годами все больше и больше склонялся к тому, что за снобизмом английских офицеров скрыта какая-то очень глубокая мудрость, причем реалистическая и жизненная.
Что имел в виду де Голль (тогда ему было уже 66 лет), когда на выпуске сен-сирцев вдохновлял курсантов гордым сознанием принадлежности к кадровому офицерству. Это было после войны, после национального позора 1940 года. Франция переживала дни не лучше наших. Он кончил сам когда-то Сен-Сир. На Первую мировую войну ушел юным лейтенантом. Получил три ранения. Без сознания был взят в плен. Три года провел в лагерях, где сидел, между прочим, вместе с Тухачевским. Капитан де Голль после плена пошел добровольно воевать против большевиков. Сражался на Волыни и под Варшавой, где командовал Тухачевский, и вписал одну из самых позорных страниц в нашу военную историю. Красные были разбиты наголову. Де Голль не изменил офицерской чести, а Тухачевский переметнулся ради чинов и проиграл.
Де Голль говорил выпускникам Сен-Сира: “Вы выбрали военное ремесло. Оно потребует отказа от свободы, от денег, оно связано с тяжелыми испытаниями, с часами горечи, с годами тоски. Но в обмен за это оно дает вам высокое сознание зрелости, радостное чувство служения великому делу, высокую гордость, надежду на свершение великих дел и неизменно самую прекрасную мечту о славе, осененной знаменами… Сен-сирцы, я говорю вам, что никогда не терял веры в будущее Франции”.
Де Голль считал, что как офицер он призван быть носителем французского духа, ибо армия, в чем он убежден, есть хранительница национальных огней.
Де Голль был взволнован видом советских солдат, построенных для встречи его в 1944 году при первом посещении России. Он записал вечером в дневник: “Да, это была она — вечная русская армия”.
Армия сберегла тысячелетнюю преемственность державного служения свей Отчизне, служения даже среди вышек ГУЛАГа.
Жизнь как отдельного человека, так и народа, может развиваться и цвести только в огражденном силой бытии. Война же устранима из жизни человечества. Борьба за мир не должна превратиться в токование тетерева на мотив “на нас никто не собирается нападать”. Тот, кто собирается, об этом не кричит.
“Вечный мир, — говорил Лейбниц, — возможен только на кладбище”.
Великий Фихте, записавшийся в ополчение и духовно возглавивший Германию на освободительную войну, писал:
“В сношениях между государствами нет иного права, кроме права сильного”.
Так это или нет, но до рождения модного паркетного термина “геополитика” знали все — от пахаря до государя — что чем сильней держава, тем она в большей безопасности.
Наш знаменитый владыка Филарет Митрополит Московский, несколько десятилетий правивший твердо и мудро московской метрополией в прошлом веке, поучал:
“Бог любит добродушный мир и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как есть на земле немирные люди, мира нельзя иметь без помощи военной. Честный и благонадежный мир большею частью надобно завоевать. И для сохранения приобретенного мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию”.
Бывают минуты бытия, о которых сам Спаситель сказал:
“Продай одежду свою и купи меч” (Лк. 22, 36).
Сегодня нет в мире ни одной политической системы, которая могла бы соперничать со свободными демократиями Запада.
Правовое государство и справедливый социально-экономический строй признаются теперь всеми церквами нравственно и религиозно оправданным порядком общественного устройства. Наша задача состоит в том, чтобы создать новую российскую армию с такими порядками и духовными ценностями, которые позволили бы ей войти в европейское сообщество не инородным телом, а органичным, необходимым и действительным.
Армия не может исповедовать ценности, отличные от нравственных норм общества, которое она защищает. Армия не просто едина с народом: можно смело сказать, что нет ни одной структуры в государстве, которая могла бы сравниться с Вооруженными Силами по всепронизывающей связи с народной жизнью.
У нас нет никаких шансов на возрождение, если мы не избавимся от комбедовского постулата безродных люмпенов, гласящего, что “политика есть концентрированное выражение экономики”. Все наши провалы за вот уже скоро 80 лет — из-за этой глубоко порочной и аморальной установки.
И экономика, и политика, и ее продолжение — военное дело — есть концентрированное выражение духа и нравственного состояния общества.
Никогда ни производственники, ни экономисты, ни завхозы не обеспечат экономического прорыва. Потому хотя бы, как говорил самый крупный русский военный педагог генерал Драгмиров: “Экономическая идея никогда не была и никогда не будет верховной командующей идеей в жизни народов, народы живут не для того, чтобы жрать”.
И в самом деле, если бы бытие определяло сознание, то почти ни один приказ на войне не был бы выполнен — кому охота рисковать своей шкурой, т. е. “бытием”, ради какого-то “сознания”, которое к тому же вторично.
Экономика — не состояние кошелька, но состояние духа.
Ни одно государство в мире еще не спасал экономист. Это как если бы в трудные минуты на войне стали бы армии просить замов по тылу разработать наступление или вывести войска из окружения. Кто станет оспаривать значение тыла в жизни войск, но никому не придет в голову отдавать тыловику капитанский мостик или командный пункт. У нас не было полноценной рыночной экономики, а “рыночной” — значит выросшей в конкурентной борьбе. Видите, уже появилось ключевое слово: “борьба”. Говорят, еще — “экономическая война”. Смягчим и “борьбу” и “войну” до культурного слова “состязание”. Итак, экономики не было. Экономисты в борьбе, войне, состязании не участвовали, а академиков от экономики, т. е. полководцев, хоть пруд пруди. Ни один из этих “спасителей” не ниже, чем доктор наук. Может быть, иные из них как советники даже хороши, но никак не вожди. Аденауэр, создатель послевоенной Германии, не был экономистом. Он был прежде всего христианином. А вот губить государства экономист губил — это Маркс с “Капиталом”.
Каждое воскресенье в церквах Соединенных Штатов собирается больше людей, чем за год на всех стадионах Америки вместе взятых. Самое богатое государство в мире и самое религиозное. Наше государство — самое атеистическое в мире. Последствия нам известны. Оно самое нищее в Европе.
В январе 1981 года вышла книга американского мыслителя Дж. Джильдера “Богатство и бедность”. Его стали называть Карлом Марксом капитализма. Рейган не расставался с его книгой и объявил Джильдера “величайшим философом Америки”. Сам Джильдер утверждал: “Экономикой правит мысль, отражающая не законы материи, а законы разума. Один из основополагающих законов — вера — предшествует знанию… Вся творческая мысль, таким образом, в известной степени религиозна, изначально продукт веры… Капиталистическое производство основывается на доверии — к соседу, обществу, к компенсирующей логике космоса”.
Джильдера не без основания называли “интеллектуальным гуру рейгановского режима”. Он уверенно заявлял:
“Я думаю, что капитализм выходит за рамки материального в жизни людей и основывается, в сущности, на духовных импульсах”.
Армия живет и развивается на тех же фундаментальных законах, что и экономика, и общество в целом, и в этих законах дух первенствует.
Офицер должен сделать этот кардинальный выбор. Неполитизированный офицер — просто идиот, и не в переносном, а в прямом смысле.
Какое же духовное наследие оставили нам предшествующие поколения, чтобы мы не блуждали в потемках, а могли бы дать офицерам просветленное и здоровое учение о миссии воина в России.
При строительстве новых Вооруженных Сил мы обязаны принять во внимание урон, понесенный армией США и государством за период после Вьетнама и до прихода к власти Рейгана. Тогда издевательства печати над армией, реорганизация, непродуманная перестройка, создание профессионально-наемной армии, которую в тайне презирают все честные американские офицеры, — все это обошлось США в три триллиона долларов!
Печать пыталась привить армии комплекс неполноценности и вины и, надо сказать, преуспела, пока республиканец Рейган, “из великой старой партии”, не поставил все на место.
* * *
После 1945 года в Европе правил только один “монарх” — это был генерал де Голль. Пережив 15 покушений, он правил Францией через взрывы и автоматные очереди и оскал левых, которые не могли простить ему постулат, что французы нуждаются не в благоденствии, а в достоинстве. Потребительское общество просто завыло от ярости. Де Голль был офицером до мозга костей. Как президент он оставался хорошим командиром полка и полагал как добрый отец-командир, что солдаты, разумеется, должны быть сыты и хорошо экипированы, но главное — это их готовность драться за достоинство Франции. Леволиберальная интеллигенция просто застонала от ярости и отчаяния. “Таймс” писала о нем: “Де Голль обладает ясным и проницательным умом, одновременно воплощая в себе человека действия и мечты”.
Отец Шарля де Голля, Анри, лейтенантом гвардии воевал против пруссаков, осаждавших Париж в 1871 году. Ему в душу запал рассказ матери о том, как плакали ее родители при известии о капитуляции маршала Базена в 1870 году. Памятники военной славы, замки, реликвии и знамена в музеях он воспринимал как семейные святыни. Предки де Голля строили Францию с XII столетия.
Шарль де Голль с детства усвоил, что как дворянин он не должен делать деньги, заниматься ремеслами или наукой. Только два института французского общества считались в семье де Голлей достойными уважения: армия и церковь. Шарль знал, что он будет офицером, а потому в жизни своей будет ежедневной, пусть незаметной и скромной, службой, но хранить высокий духовный строй нации. Без этого жизнь офицера -постылое, тусклое и подчиненное существование. Зато отнять у него эту миссию не может никакая сила.
Президентом генерал де Голль любил отдыхать у себя на даче в Коломбэ. Туда иногда приезжал адмирал д’Аржанлье, бывший командующий морскими силами “Свободной Франции” во время войны. Адмирал приезжал обычно с чемоданом, в котором хранилось облачение священнослужителя, складной алтарь и принадлежности для церковной службы.
По заведенному порядку, адмирал переодевался и входил к чете де Голлей в церковном облачении. Теперь он не адмирал д’Аржанлье, а отец Людовик. Стол накрывали белой скатертью, и он служил алтарем. Генерал де Голль в качестве церковного служки почтительно помогал адмиралу разместить предметы культа. Когда все было готово, генерал и мадам де Голль смиренно опускались на колени. Начиналась домашняя месса.
Эта скромная месса, тайная и невидимая для печати, прихожан и ротозеев, служба двух старых солдат, двух высших офицеров, стоит тысяч торжественных месс в Соборе Парижской Богоматери, которые сейчас привлекают туристов-ротозеев. Может быть, здесь, в этом тихом загородном доме, хранились судьбы Франции. Де Голль уже курсантом Сен-Сира был убежден, что рожден, чтобы спасти Францию. Он до смерти считал, что только нация есть воплощение Бога на Земле. Де Голль был образцовым католиком. Когда вышли его мемуары, он первые пятьдесят экземпляров, напечатанных на дорогой бумаге, отослал не кому-либо, а папе римскому.
В июне 1968 года де Голль добровольно ушел в отставку. Тогдашняя Франция не доросла и не заслужила иметь такого главу, как де Голль. Перед уходом он напомнил о старинной аллегорической картине. На этом полотне была изображена толпа, которую бесы толкали в сторону ада. Только бедный одинокий ангел показывал толпе противоположное направление. Из этой толпы все кулаки поднимались не против демонов, а простив ангела.
Так непонятый французами ушел со сцены и вскоре из жизни одинокий офицер де Голль, высший тип офицера-монаха орденских времен.
В Первую мировую войну французская пехота потеряла 70 процентов своего состава, германская — 40. Такие потери в живой силе делали даже победу в войне удручающей. Франция начала 1914-й год лозунгом “Наступление любой ценой”. Ей надо было отобрать Эльзас и Лотарингию у Германии. В обороне земли сами не приходят. Отобрав эти две провинции, Франция встретила 1940 год уже доктриной “оборона любой ценой”. Но в обороне еще никто не выигрывал ни битв, ни войн, и несмотря на “линию Мажино”, Франция была сокрушена за сорок дней, хотя обладала по всем показателем более мощной армией — имела больше танков, самолетов и орудий. Во Франции не было перед войной репрессий, но они, так же, как и мы, считали танки пригодными только для поддержки пехоты. Так думали и англичане.
Англию можно считать родоначальницей идеи танковой войны. Генерал Фуллер еще в 1919 году опубликовал книгу “Танки в великой войне 1914-1918 гг.”. Итальянский генерал Дуэ еще до Первой мировой войны создал учение о воздушной войне. Ну и что? Стала ли Италия грозной военно-воздушной державой? Нет. Не танки родины Фуллера торжествовали на поле боя, а напротив, танки Гудериана сбросили у Дюнкерка в море англичан.
Де Голль было один из немногих, кто правильно понимал стратегическую роль танковых соединений. Немецкие танки смяли французские армии и взяли Париж. Почему это произошло? Мало рождать великие идеи. Надо иметь жадно внимающую и страстно ждущую военного пророка среду. Такая среда, кроме милитаризированной Японии, была только в Германии. Подписав капитуляцию в ноябре 1918 года, немцы не чувствовали себя побежденными — ни морально, ни в военном отношении. Они кончили войну всюду на чужой территории. За четыре года не были ни разу разгромлены, и еще в марте 1918 года кронпринц Рупрехт Баварский вышел на расстояние одной версты до Амьена. У него была страшная по реальности возможность рассечь англичан и французов — сбросить англичан в море и взять Париж. Вот тогда-то решились назначить единоличного главкома союзных войск Антанты — им стал Фердинанд Фош, маршал Франции.
Де Голль был танкистом. Правда, при росте в 192 см. трудно представить его в танке.
В 1932 году капитан де Голль выпускает книгу “На острие меча”. Де Голлю уже 41 год. Для боевого, высокоодаренного офицера капитанские погоны в 41 год — только подтверждение того, что и ум, и наступательный дух, и чувство чести были под подозрением в предвоенной Франции. Танки — оружие наступления.
Через два года неутомимый капитан (помните, он еще курсантом уверовал в свою миссию спасителя Франции) издает книгу “За отборную армию”. С наибольшим и даже напряженным вниманием ее прочли в Германии. Не просто прочли, а жадно впитали Гитлер, Кейтель, Браухич и, разумеется, Гудериан. Нигде в мире главы государства не следили за такими новинками, кроме Германии.
В первой книге де Голль утверждал, что орудием обновления государства должна стать армия как средоточие и хранитель души нации, ибо меч, по его убеждению, — есть ось мира.
Немецкие генералы, все до единого прошедшие Первую мировую войну и стонавшие от бессилия, ярости и обиды за версальские унижения, воспринимали, как музыку сфер, вдохновенную патетику французского офицера де Голля, когда читали: “Воинский дух, искусство солдата, его достоинства являются неотъемлемой частью человеческих ценностей. Настало время, когда военная сила должна вновь проникнуться сознанием своей первостепенной роли и сосредоточиться на своей цели, которая состоит в войне. Военная элита должна поднять голову и устремить голову к вершинам. Чтобы придать остроту мечу, настало время восстановить философию, присущую положению военной элиты”.
При чтении таких слов немецкие офицеры могли молча встать и вытянуться. Но их недавний противник на поле боя де Голль писал не для них. Его религией была вера во Францию, для него тысячу лет назад было вчера. Историю родины он воспринимал в мистическом единстве — а это уже религиозное настроение. Все, кто его знал, видели его полное безразличие к деньгам, богатству, славе. Он не испытывал неприязни к капиталистам, не имел классовых и партийных пристрастий. Он готов был сотрудничать со всеми ради величия Франции. Он ушел из жизни непознанный никем. С юности он вдохновлялся идеями пламенного монархиста Жозефа де Местра и до войны был под сильным влиянием идей Шарля Морраса, смертельного врага демократии и националиста-идеолога Вишистского режима. Маршал Пэтэн был первым полковым командиром де Голля. Казалось бы, де Голль пропитан “духом Виши”. Но он оказался после разгрома Франции в Лондоне и возглавил сражающуюся Францию против нацистов.
Зимой 1966 года он был избран на новый семилетний срок, но ушел добровольно в отставку через год, оскорбленный улюлюканьем и поношением французской интеллигенции.
С политической сцены сошел не президент, ушел Государь, один из немногих, подлинно великих монархов Франции. В нем было то, чего не было ни у одного главы государства в Европе и Америке в ХХ столетии, быть может, кроме императора Николая II, — в нем было величие, одиночество и грусть, на русской почве это кручина.
Но вернемся к предвоенному труду де Голля об отборной армии. Несмотря на слово “профессиональная” на обложке, по сути, речь шла об отборной высокомеханизированной армии в сто тысяч человек при полном сохранении массового призыва в армию. Де Голль не отвергал “призыв” в армию. Он, по сути, первый предложил силы мобильного реагирования. Мы издали его книгу на следующий, 1935, год. А книгу генерала Фуллера “Танки в Великой войне 1914-1918 гг.” издали уже в 1923 году. Бывшие офицеры Императорского генерального штаба следили за мировой военной наукой, а большевики, готовившиеся к захвату мира через мировую революцию, подстегивали их. В отличие от Германии, в Советском Союзе были все предпосылки, кроме самого главного — не было офицерского корпуса. Последние офицеры были уничтожены Тухачевским к 1933 году.
Де Голль писал, что выделение лучших, ударных войск — давняя традиция со времен великого короля Филиппа-Августа, участника третьего крестового похода Фридриха Барбароссы и Ричарда Львиное Сердце в Святую землю против курда Саладина.
Школьником, помню, читал воспоминания нашего подводника Героя Советского Союза Иоселиани. В войну ему довелось побывать в Англии. Там они были приглашены в офицерское собрание. Иоселиани с гневом писал о том, что никакие военные подвиги не оказывали впечатления на офицеров флота Его величества. Они больше внимания уделяли тому, что советские офицеры не умеют пользоваться столовыми приборами и лишены непринужденности. Последнее в их глазах принижало все геройство наших подводников. Кстати, англичане тоже были из боевых офицеров, а не из тыловиков. Я тогда гневался на англичан больше, чем наш уязвленный славный герой. Но с годами все больше и больше склонялся к тому, что за снобизмом английских офицеров скрыта какая-то очень глубокая мудрость, причем реалистическая и жизненная.
Что имел в виду де Голль (тогда ему было уже 66 лет), когда на выпуске сен-сирцев вдохновлял курсантов гордым сознанием принадлежности к кадровому офицерству. Это было после войны, после национального позора 1940 года. Франция переживала дни не лучше наших. Он кончил сам когда-то Сен-Сир. На Первую мировую войну ушел юным лейтенантом. Получил три ранения. Без сознания был взят в плен. Три года провел в лагерях, где сидел, между прочим, вместе с Тухачевским. Капитан де Голль после плена пошел добровольно воевать против большевиков. Сражался на Волыни и под Варшавой, где командовал Тухачевский, и вписал одну из самых позорных страниц в нашу военную историю. Красные были разбиты наголову. Де Голль не изменил офицерской чести, а Тухачевский переметнулся ради чинов и проиграл.
Де Голль говорил выпускникам Сен-Сира: “Вы выбрали военное ремесло. Оно потребует отказа от свободы, от денег, оно связано с тяжелыми испытаниями, с часами горечи, с годами тоски. Но в обмен за это оно дает вам высокое сознание зрелости, радостное чувство служения великому делу, высокую гордость, надежду на свершение великих дел и неизменно самую прекрасную мечту о славе, осененной знаменами… Сен-сирцы, я говорю вам, что никогда не терял веры в будущее Франции”.
Де Голль считал, что как офицер он призван быть носителем французского духа, ибо армия, в чем он убежден, есть хранительница национальных огней.
Де Голль был взволнован видом советских солдат, построенных для встречи его в 1944 году при первом посещении России. Он записал вечером в дневник: “Да, это была она — вечная русская армия”.
Армия сберегла тысячелетнюю преемственность державного служения свей Отчизне, служения даже среди вышек ГУЛАГа.
Жизнь как отдельного человека, так и народа, может развиваться и цвести только в огражденном силой бытии. Война же устранима из жизни человечества. Борьба за мир не должна превратиться в токование тетерева на мотив “на нас никто не собирается нападать”. Тот, кто собирается, об этом не кричит.
“Вечный мир, — говорил Лейбниц, — возможен только на кладбище”.
Великий Фихте, записавшийся в ополчение и духовно возглавивший Германию на освободительную войну, писал:
“В сношениях между государствами нет иного права, кроме права сильного”.
Так это или нет, но до рождения модного паркетного термина “геополитика” знали все — от пахаря до государя — что чем сильней держава, тем она в большей безопасности.
Наш знаменитый владыка Филарет Митрополит Московский, несколько десятилетий правивший твердо и мудро московской метрополией в прошлом веке, поучал:
“Бог любит добродушный мир и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как есть на земле немирные люди, мира нельзя иметь без помощи военной. Честный и благонадежный мир большею частью надобно завоевать. И для сохранения приобретенного мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию”.
Бывают минуты бытия, о которых сам Спаситель сказал:
“Продай одежду свою и купи меч” (Лк. 22, 36).
Сегодня нет в мире ни одной политической системы, которая могла бы соперничать со свободными демократиями Запада.
Правовое государство и справедливый социально-экономический строй признаются теперь всеми церквами нравственно и религиозно оправданным порядком общественного устройства. Наша задача состоит в том, чтобы создать новую российскую армию с такими порядками и духовными ценностями, которые позволили бы ей войти в европейское сообщество не инородным телом, а органичным, необходимым и действительным.
Армия не может исповедовать ценности, отличные от нравственных норм общества, которое она защищает. Армия не просто едина с народом: можно смело сказать, что нет ни одной структуры в государстве, которая могла бы сравниться с Вооруженными Силами по всепронизывающей связи с народной жизнью.
У нас нет никаких шансов на возрождение, если мы не избавимся от комбедовского постулата безродных люмпенов, гласящего, что “политика есть концентрированное выражение экономики”. Все наши провалы за вот уже скоро 80 лет — из-за этой глубоко порочной и аморальной установки.
И экономика, и политика, и ее продолжение — военное дело — есть концентрированное выражение духа и нравственного состояния общества.
Никогда ни производственники, ни экономисты, ни завхозы не обеспечат экономического прорыва. Потому хотя бы, как говорил самый крупный русский военный педагог генерал Драгмиров: “Экономическая идея никогда не была и никогда не будет верховной командующей идеей в жизни народов, народы живут не для того, чтобы жрать”.
И в самом деле, если бы бытие определяло сознание, то почти ни один приказ на войне не был бы выполнен — кому охота рисковать своей шкурой, т. е. “бытием”, ради какого-то “сознания”, которое к тому же вторично.
Экономика — не состояние кошелька, но состояние духа.
Ни одно государство в мире еще не спасал экономист. Это как если бы в трудные минуты на войне стали бы армии просить замов по тылу разработать наступление или вывести войска из окружения. Кто станет оспаривать значение тыла в жизни войск, но никому не придет в голову отдавать тыловику капитанский мостик или командный пункт. У нас не было полноценной рыночной экономики, а “рыночной” — значит выросшей в конкурентной борьбе. Видите, уже появилось ключевое слово: “борьба”. Говорят, еще — “экономическая война”. Смягчим и “борьбу” и “войну” до культурного слова “состязание”. Итак, экономики не было. Экономисты в борьбе, войне, состязании не участвовали, а академиков от экономики, т. е. полководцев, хоть пруд пруди. Ни один из этих “спасителей” не ниже, чем доктор наук. Может быть, иные из них как советники даже хороши, но никак не вожди. Аденауэр, создатель послевоенной Германии, не был экономистом. Он был прежде всего христианином. А вот губить государства экономист губил — это Маркс с “Капиталом”.
Каждое воскресенье в церквах Соединенных Штатов собирается больше людей, чем за год на всех стадионах Америки вместе взятых. Самое богатое государство в мире и самое религиозное. Наше государство — самое атеистическое в мире. Последствия нам известны. Оно самое нищее в Европе.
В январе 1981 года вышла книга американского мыслителя Дж. Джильдера “Богатство и бедность”. Его стали называть Карлом Марксом капитализма. Рейган не расставался с его книгой и объявил Джильдера “величайшим философом Америки”. Сам Джильдер утверждал: “Экономикой правит мысль, отражающая не законы материи, а законы разума. Один из основополагающих законов — вера — предшествует знанию… Вся творческая мысль, таким образом, в известной степени религиозна, изначально продукт веры… Капиталистическое производство основывается на доверии — к соседу, обществу, к компенсирующей логике космоса”.
Джильдера не без основания называли “интеллектуальным гуру рейгановского режима”. Он уверенно заявлял:
“Я думаю, что капитализм выходит за рамки материального в жизни людей и основывается, в сущности, на духовных импульсах”.
Армия живет и развивается на тех же фундаментальных законах, что и экономика, и общество в целом, и в этих законах дух первенствует.
Офицер должен сделать этот кардинальный выбор. Неполитизированный офицер — просто идиот, и не в переносном, а в прямом смысле.
Какое же духовное наследие оставили нам предшествующие поколения, чтобы мы не блуждали в потемках, а могли бы дать офицерам просветленное и здоровое учение о миссии воина в России.
При строительстве новых Вооруженных Сил мы обязаны принять во внимание урон, понесенный армией США и государством за период после Вьетнама и до прихода к власти Рейгана. Тогда издевательства печати над армией, реорганизация, непродуманная перестройка, создание профессионально-наемной армии, которую в тайне презирают все честные американские офицеры, — все это обошлось США в три триллиона долларов!
Печать пыталась привить армии комплекс неполноценности и вины и, надо сказать, преуспела, пока республиканец Рейган, “из великой старой партии”, не поставил все на место.
* * *
После 1945 года в Европе правил только один “монарх” — это был генерал де Голль. Пережив 15 покушений, он правил Францией через взрывы и автоматные очереди и оскал левых, которые не могли простить ему постулат, что французы нуждаются не в благоденствии, а в достоинстве. Потребительское общество просто завыло от ярости. Де Голль был офицером до мозга костей. Как президент он оставался хорошим командиром полка и полагал как добрый отец-командир, что солдаты, разумеется, должны быть сыты и хорошо экипированы, но главное — это их готовность драться за достоинство Франции. Леволиберальная интеллигенция просто застонала от ярости и отчаяния. “Таймс” писала о нем: “Де Голль обладает ясным и проницательным умом, одновременно воплощая в себе человека действия и мечты”.
Отец Шарля де Голля, Анри, лейтенантом гвардии воевал против пруссаков, осаждавших Париж в 1871 году. Ему в душу запал рассказ матери о том, как плакали ее родители при известии о капитуляции маршала Базена в 1870 году. Памятники военной славы, замки, реликвии и знамена в музеях он воспринимал как семейные святыни. Предки де Голля строили Францию с XII столетия.
Шарль де Голль с детства усвоил, что как дворянин он не должен делать деньги, заниматься ремеслами или наукой. Только два института французского общества считались в семье де Голлей достойными уважения: армия и церковь. Шарль знал, что он будет офицером, а потому в жизни своей будет ежедневной, пусть незаметной и скромной, службой, но хранить высокий духовный строй нации. Без этого жизнь офицера -постылое, тусклое и подчиненное существование. Зато отнять у него эту миссию не может никакая сила.
Президентом генерал де Голль любил отдыхать у себя на даче в Коломбэ. Туда иногда приезжал адмирал д’Аржанлье, бывший командующий морскими силами “Свободной Франции” во время войны. Адмирал приезжал обычно с чемоданом, в котором хранилось облачение священнослужителя, складной алтарь и принадлежности для церковной службы.
По заведенному порядку, адмирал переодевался и входил к чете де Голлей в церковном облачении. Теперь он не адмирал д’Аржанлье, а отец Людовик. Стол накрывали белой скатертью, и он служил алтарем. Генерал де Голль в качестве церковного служки почтительно помогал адмиралу разместить предметы культа. Когда все было готово, генерал и мадам де Голль смиренно опускались на колени. Начиналась домашняя месса.
Эта скромная месса, тайная и невидимая для печати, прихожан и ротозеев, служба двух старых солдат, двух высших офицеров, стоит тысяч торжественных месс в Соборе Парижской Богоматери, которые сейчас привлекают туристов-ротозеев. Может быть, здесь, в этом тихом загородном доме, хранились судьбы Франции. Де Голль уже курсантом Сен-Сира был убежден, что рожден, чтобы спасти Францию. Он до смерти считал, что только нация есть воплощение Бога на Земле. Де Голль был образцовым католиком. Когда вышли его мемуары, он первые пятьдесят экземпляров, напечатанных на дорогой бумаге, отослал не кому-либо, а папе римскому.
В июне 1968 года де Голль добровольно ушел в отставку. Тогдашняя Франция не доросла и не заслужила иметь такого главу, как де Голль. Перед уходом он напомнил о старинной аллегорической картине. На этом полотне была изображена толпа, которую бесы толкали в сторону ада. Только бедный одинокий ангел показывал толпе противоположное направление. Из этой толпы все кулаки поднимались не против демонов, а простив ангела.
Так непонятый французами ушел со сцены и вскоре из жизни одинокий офицер де Голль, высший тип офицера-монаха орденских времен.
В Первую мировую войну французская пехота потеряла 70 процентов своего состава, германская — 40. Такие потери в живой силе делали даже победу в войне удручающей. Франция начала 1914-й год лозунгом “Наступление любой ценой”. Ей надо было отобрать Эльзас и Лотарингию у Германии. В обороне земли сами не приходят. Отобрав эти две провинции, Франция встретила 1940 год уже доктриной “оборона любой ценой”. Но в обороне еще никто не выигрывал ни битв, ни войн, и несмотря на “линию Мажино”, Франция была сокрушена за сорок дней, хотя обладала по всем показателем более мощной армией — имела больше танков, самолетов и орудий. Во Франции не было перед войной репрессий, но они, так же, как и мы, считали танки пригодными только для поддержки пехоты. Так думали и англичане.
Англию можно считать родоначальницей идеи танковой войны. Генерал Фуллер еще в 1919 году опубликовал книгу “Танки в великой войне 1914-1918 гг.”. Итальянский генерал Дуэ еще до Первой мировой войны создал учение о воздушной войне. Ну и что? Стала ли Италия грозной военно-воздушной державой? Нет. Не танки родины Фуллера торжествовали на поле боя, а напротив, танки Гудериана сбросили у Дюнкерка в море англичан.
Де Голль было один из немногих, кто правильно понимал стратегическую роль танковых соединений. Немецкие танки смяли французские армии и взяли Париж. Почему это произошло? Мало рождать великие идеи. Надо иметь жадно внимающую и страстно ждущую военного пророка среду. Такая среда, кроме милитаризированной Японии, была только в Германии. Подписав капитуляцию в ноябре 1918 года, немцы не чувствовали себя побежденными — ни морально, ни в военном отношении. Они кончили войну всюду на чужой территории. За четыре года не были ни разу разгромлены, и еще в марте 1918 года кронпринц Рупрехт Баварский вышел на расстояние одной версты до Амьена. У него была страшная по реальности возможность рассечь англичан и французов — сбросить англичан в море и взять Париж. Вот тогда-то решились назначить единоличного главкома союзных войск Антанты — им стал Фердинанд Фош, маршал Франции.
Де Голль был танкистом. Правда, при росте в 192 см. трудно представить его в танке.
В 1932 году капитан де Голль выпускает книгу “На острие меча”. Де Голлю уже 41 год. Для боевого, высокоодаренного офицера капитанские погоны в 41 год — только подтверждение того, что и ум, и наступательный дух, и чувство чести были под подозрением в предвоенной Франции. Танки — оружие наступления.
Через два года неутомимый капитан (помните, он еще курсантом уверовал в свою миссию спасителя Франции) издает книгу “За отборную армию”. С наибольшим и даже напряженным вниманием ее прочли в Германии. Не просто прочли, а жадно впитали Гитлер, Кейтель, Браухич и, разумеется, Гудериан. Нигде в мире главы государства не следили за такими новинками, кроме Германии.
В первой книге де Голль утверждал, что орудием обновления государства должна стать армия как средоточие и хранитель души нации, ибо меч, по его убеждению, — есть ось мира.
Немецкие генералы, все до единого прошедшие Первую мировую войну и стонавшие от бессилия, ярости и обиды за версальские унижения, воспринимали, как музыку сфер, вдохновенную патетику французского офицера де Голля, когда читали: “Воинский дух, искусство солдата, его достоинства являются неотъемлемой частью человеческих ценностей. Настало время, когда военная сила должна вновь проникнуться сознанием своей первостепенной роли и сосредоточиться на своей цели, которая состоит в войне. Военная элита должна поднять голову и устремить голову к вершинам. Чтобы придать остроту мечу, настало время восстановить философию, присущую положению военной элиты”.
При чтении таких слов немецкие офицеры могли молча встать и вытянуться. Но их недавний противник на поле боя де Голль писал не для них. Его религией была вера во Францию, для него тысячу лет назад было вчера. Историю родины он воспринимал в мистическом единстве — а это уже религиозное настроение. Все, кто его знал, видели его полное безразличие к деньгам, богатству, славе. Он не испытывал неприязни к капиталистам, не имел классовых и партийных пристрастий. Он готов был сотрудничать со всеми ради величия Франции. Он ушел из жизни непознанный никем. С юности он вдохновлялся идеями пламенного монархиста Жозефа де Местра и до войны был под сильным влиянием идей Шарля Морраса, смертельного врага демократии и националиста-идеолога Вишистского режима. Маршал Пэтэн был первым полковым командиром де Голля. Казалось бы, де Голль пропитан “духом Виши”. Но он оказался после разгрома Франции в Лондоне и возглавил сражающуюся Францию против нацистов.
Зимой 1966 года он был избран на новый семилетний срок, но ушел добровольно в отставку через год, оскорбленный улюлюканьем и поношением французской интеллигенции.
С политической сцены сошел не президент, ушел Государь, один из немногих, подлинно великих монархов Франции. В нем было то, чего не было ни у одного главы государства в Европе и Америке в ХХ столетии, быть может, кроме императора Николая II, — в нем было величие, одиночество и грусть, на русской почве это кручина.
Но вернемся к предвоенному труду де Голля об отборной армии. Несмотря на слово “профессиональная” на обложке, по сути, речь шла об отборной высокомеханизированной армии в сто тысяч человек при полном сохранении массового призыва в армию. Де Голль не отвергал “призыв” в армию. Он, по сути, первый предложил силы мобильного реагирования. Мы издали его книгу на следующий, 1935, год. А книгу генерала Фуллера “Танки в Великой войне 1914-1918 гг.” издали уже в 1923 году. Бывшие офицеры Императорского генерального штаба следили за мировой военной наукой, а большевики, готовившиеся к захвату мира через мировую революцию, подстегивали их. В отличие от Германии, в Советском Союзе были все предпосылки, кроме самого главного — не было офицерского корпуса. Последние офицеры были уничтожены Тухачевским к 1933 году.
Де Голль писал, что выделение лучших, ударных войск — давняя традиция со времен великого короля Филиппа-Августа, участника третьего крестового похода Фридриха Барбароссы и Ричарда Львиное Сердце в Святую землю против курда Саладина.