— На — такой — случай — у — меня — нет — инструкций. Прошу — следовать — за — мной — в — центр.
Снеер уже чувствовал, что эту скотину не переиграть. А время поджимало. Он оценил на глаз длину цепочки. В ней было метра полтора.
«Что бы я ни сделал, они не смогут обвинить меня. Прона тоже, потому что его здесь не было», — подумал он.
Он спустился лифтом вниз и боковыми улицами двинулся к Станции Тестов, где должен был встретиться с сегодняшним клиентом. Немногочисленные в эту пору дня прохожие, странно улыбаясь, оглядывались на него. Арестомат трусил у ноги. Какой-то ребенок объяснил матери:
— Мама, видишь, сумасшедший ведет робота на поводке!
Снеер уже знал, как поступить. Он медленно спустился по лестнице на перрон подземки. Там было пусто. Информационная таблица показывала, что ближайший поезд будет через три минуты. Снеер со своим электронным «грузом» встал на краю низкой платформы…
Через три минуты только метр цепочки свисал у него с запястья. Он надел курточку как следует, ради безопасности пробежал несколько улочек и только потом пошел на станцию обслуживания машин и попросил кусачки. Теперь лишь выполненный со вкусом браслет украшал его правое запястье. Цепочка была не слишком солидная. Конструкторы рассчитывали на электрошоки. Рейзеры же специализировались на том, чтобы перехитрять конструкторов.
С Филином они встретились у Станции Тестов.
Парень был бледный и растерянный. Снеер дал ему последние указания, и Филип прошел в Станцию.
Не дожидаясь его, чтобы получить остаток гонорара (недействующий Ключ не позволял переписать пункты), Снеер направился к площади Астронавтов. Тамошней Станции он не знал, никогда в ней не работал, а перезапись своего Ключа обычно проводил в центре города.
Перед зданием крутилось — как обычно в таких местах — множество удивительнейших типов. Осведомители и комбинаторы, примерно в равном отношении, прекрасно сосуществующие и не перебегающие друг другу дороги. Пока ничего не происходило. Мелкие колорчейнджеры[5], чекеры, кимейкеры.
Мимо него проходил детина.
— Двенадцать красных за один желтый! — бросил он хрипло.
— За такую цену сам бы купил, — буркнул Снеер, не поворачивая головы. Он знал, что последнее время желтые шли по пятнадцать красных.
— За сто зеленых сделаю «четыре на три» с гарантией. Новый метод! — заверял какой-то чекеришко, не отрывая глаз от столба с объявлениями. Сам он выглядел не больше чем на пятерку.
— Ключик уважаемому? Четверочка, троечка? Отличная работа, подгоним под любой пальчик. Дешевле некуда, — нагло рекламировал свой товар какой-то кимейкер. — А может, отмычечку для винных автоматов?
— Снеер? — полувопросительно шепнул парень в бирюзовой ветровке.
— Да, — Снеер поднял глаза и замедлил шаги.
— От Прона? Хочешь удержать свою четверку, да?
Тот же покровительственный тон и чувство превосходства, которые Снеер так часто демонстрировал при встречах с клиентами.
— Сделаем, — продолжал бирюзовый. — Будь спок!
Снеер поморщился.
«Надо же, до чего докатился: быть клиентом такой вонючки», — подумал он, но тут же вымученно улыбнулся:
— Сколько?
— Пятьсот желтых. Или три куска зеленых.
— Ты что, рехнулся? — буркнул Снеер, но тут же добавил: — Дружок.
— Таков тариф. А что — не подходит?
— Какой у тебя разряд?
— Честная четверка. Ни на полразряда выше.
— У меня нуль, ясно? А за «три на два» я беру сто пятьдесят.
— Но я-то делаю «ноль на четыре». Тоже нелегко. Если кому-то нужна формальная четверка, без меня не обойтись. Твоему нулю тут нуль цена, хе-хе! А я даже под гипнозом не буду лучше чем на четверку!
— Но, черт побери, — не выдержал Снеер, — ведь одно дело рейзинг, и совсем другое этакий…
— Теперь это называется «даунинг»[6]. Новая специальность. С тех пор как начали проверять подозреваемых в рейзерстве, даунеры в цене. Ежели тебя разок накроют, то хана. Погонят на работу за парочку желтых, и уж тут тебе будет ни до рейзерства, ни до сладкой жизни.
Даунер замолчал, видя, что какой-то шпик заинтересовался их затянувшимся разговором. Они отошли в сторону.
— Так как? — спросил даунер. — Решайся. Время — пункты.
— Как ты это сделаешь? На подставку? Или…
— Не твоя забота. У каждого свои секреты.
— Четыреста.
— Для тебя пусть так. Ты дружок Прона.
«Черт возьми, тоже мне дружок! — Снеер закусил губу. — В хорошенькое общество попал».
Он был взбешен. Столько пунктов! И он, Снеер, вынужден покорно торговаться с этаким дерьмом!
— Прона вот-вот возьмут. Если уже не взяли, — бросил он мимоходом.
— Откуда знаешь?
— Меня поймали в его кабине. По ошибке.
— Фараоны?
— Нет, какая-то маленькая электрическая скотина.
Снеер отвернул манжет и показал браслет:
— Вот все, что от нее осталось.
— Видел я уже это новое изобретение, — сказал даунер. — Не приживется. Да, еще только небольшой авансик. Две сотни, остальное потом.
— Но у меня же Ключ того… Разве Прон не сказал? Ни один автомат не перепишет, все предупреждены по силовой линии.
— Ерунда. Я знаю тут одного скупщика, недалеко. У него в малине собственный расчетный автомат, домашней работы, на батарейках. За десятку сделает. Ну как? Идем?
Снеер молча кивнул. Даунер пошел первым.
— Здесь, — сказал он, останавливаясь перед дверью высокого жилого дома. — Подожди минутку.
Снеер оглянулся. Улица была застроена угрюмыми, бетонными блоками с однообразными фасадами. На остатках вытоптанных газонов между домами играли дети, хотя время было уже довольно позднее. Видимо, родители были заняты более важными делами, чем присмотр за чадами.
«По статистике, — подумал Снеер, — работает только восемнадцать процентов взрослого населения. Остальные — это четверяки, пятиряки и шестиряки, для которых нет соответствующих занятий. Теоретически ни у кого нет серьезных материальных проблем. Даже у многодетных. И однако все резервные неустанно чем-то заняты. Чаще всего — подозрительными услугами в пользу более высоких разрядов, за желтые, разумеется».
Спустя несколько минут бирюзовая ветровка появилась в темном проеме двери. Снеер вошел следом в коридор, стены которого были покрыты всяческими каракулями. Вдоль одной бежала большая надпись: «Не трать желтых впустую. Дрянь можешь купить за красные!» На другой стороне Снеер прочел: «Даже если у тебя высший разряд, без пунктов ты…» Последнее слово было замазано.
Скупщик жил в двойной кабине на первом этаже. Когда они вошли, он заканчивал какое-то дельце с двумя прилично одетыми юношами. Снеер заметил, что у каждого было по несколько Ключей.
— Опорожняют чужие Ключи, — шепнул даунер. — Этой машинке начхать на сигнал идентификатора папиллярных линий. Можешь перевести все пункты с чужого Ключа на свой.
— Как? — удивился Снеер. — Ведь известно, с чьего Ключа идут пункты. Достаточно, чтобы владелец заявил о краже…
— Не заявит. Он уже в морге. Эти парни — больничные мародеры. Сотрудничают с медперсоналом. Когда пациент умирает, они сгоняют пункты с его Ключа, прежде чем больница заявит о смерти. Знаешь, какая это процедура? Когда пациент умирает, Сиском блокирует его счет в Банке и ждет распоряжений Отдела Наследований. После установления прав пункты умершего переходят на счет наследников. Пока нет сообщения, счет действует, но субъект уже мертв. Если в это время перевести пункты на чей-нибудь счет, то он уже не опротестует перевода, и действует юридическое правило, что он совершил перевод теплой рукой. Ты же знаешь, что датчики папиллярных линий проверяют температуру кожи и пульс в большом пальце.
Снеер прекрасно знал об этом, так как и сам неоднократно применял метод «на подмену», состоящий в использовании тоненьких, почти невидимых перчаток с искусственными папиллярными линиями, соответствующими линиям клиента. Они позволяли подделаться под другого человека во время проверки идентичности в тестовом автомате. Тогда бывает важно, чтобы температура внешней поверхности перчатки была в пределах средней температуры кожи ладони. Поэтому перед тем как войти в Станцию Тестов, следовало держать в руке нагреватель с термостатом, который снимали перед идентификацией.
Однако же способ этот требовал предварительного изготовления перчаток с согласия и при участии клиента, который должен был отправиться к специалисту, именуемому «перчаточником», чтобы снять мерку. Это стоило много желтых, обычно около пятидесяти, и сказывалось на гонораре рейзера, поэтому Снеер прибегал к такому методу лишь в крайнем случае.
Мародеры как раз кончили свои махинации с Ключами покойников, временно пребывающих между небом и землей. За Снеером уже ожидали трое следующих клиентов.
— Две сотни и десятка для тебя, — сказал даунер, втыкая Ключ в примитивно выглядевший аппарат.
Снеер вложил свой Ключ в другое отверстие. Машинка действовала безотказно. Переписка прошла прекрасно, в чем Снеер тут же убедился, взглянув на счетчик своего Ключа.
— Толковый парень, — сказал даунер, когда они вышли. — Видимо, нулевик, и уж никак не меньше единичника. Но официально — на пенсии. Ребята из больницы что-то подкрутили в медицинском компьютере, и тот объявил его непригодным к работе. За эту услугу он время от времени организует им перезаписи с покойничков.
— А с живых? Не случается?
— Почему ж. Только мародеры этим не занимаются, и вообще персонал больницы в такие дела не лезет. Это работа вампиров. Они пробираются в больничные палаты, симулируя тяжелое состояние с помощью соответствующих наборов химических средств и лекарств. Выкрадывают Ключи у пациентов и передают сообщникам, которые их опорожняют, а потом незаметно возвращают владельцам. Но это большой риск и малая выгода. В городских больницах лежат в основном пятиряки и шестиряки. Сколько из такого высосешь? Ну, несколько зеленых…
Снеер слушал объяснения со все возрастающим отвращением. Если до сих пор он занимался своим делом с некоторым старательно скрываемым от самого себя неприятным чувством, то теперь начинал убеждаться, что рейзерство по сравнению с махинациями, осуществляемыми в нижнем слое преступного мира Арголанда, — прямо-таки благородная игра.
Даунер забрал Ключ Снеера и скрылся в дверях Станции Тестов. Снеер присел на скамейке неподалеку от входа и наблюдал за кружащими поблизости людьми, забавляясь угадыванием их профессий.
Филеров распознать было проще всего. Они двигались довольно нервозно, внимательно посматривая по сторонам и избегая неосвещенных фонарями мест. Торговцы пунктами двигались медленно, как бы равнодушно приближались к прохожим и голосами чревовещателей бросали несколько коротких фраз, вроде: «Может, желтые на зеленые?» или «Могу кое-что уступить». Чекеры, или, как презрительно называли низкоквалифицированных представителей этой профессии, «рейзяки», искушали потенциальных клиентов цветастыми обещаниями сделать им пятый разряд вместо шестого.
Даунера не было уже добрых сорок минут, когда вдруг — словно их сдули — из сквера при Станции Тестов исчезли все лениво прогуливавшиеся комбинаторы, оставив растерявшихся тайных шпиков, мгновенно ставших явными. Вскоре Снеер обнаружил причину паники: из боковой улицы, направляясь к Станции, выехал небольшой серый фургон с сеткой в окнах и остановился перед входом. Двое гражданских и один полицейский в форме вошли в Станцию. Спустя буквально две минуты они вышли. Между ними мелькнула бирюзовая ветровка даунера.
— Чтоб ты провалился! — выругался Снеер, с бешенством плюнув на тротуар. — Ну и денек выдался!
Он машинально потянулся к карману, где обычно носил Ключ.
«Надо немедленно заявить о пропаже! — подумал он, поднимаясь со скамейки. — Надеюсь, этот болван знает, что говорить в таких случаях!» Он двинулся к телефонной будке, чтобы позвонить в полицейский участок. Это было единственное, что он мог теперь сделать… даром.
Звонок не предвещал ничего хорошего. Банн недовольно поднял трубку:
— Наблюдение. Слушаю.
— Это я слушаю! — говорил сам шеф.
— Видите ли, шеф…
— Вы наконец взяли кого-нибудь?
— Взяли… то есть… он, понимаете… исчез… — заикаясь и нервно крутя шнур телефонного аппарата свободной рукой, сказал Банн.
— Что значит «исчез»?
— Пока не знаю. В шестнадцать еще был, и с этого времени ни следа.
— Ко мне, рысью!
Банн тяжело вздохнул и положил трубку. Кивнул технику, который прислушивался к разговору:
— Давай записи. Все со вчерашнего дня.
Техник сгреб со стола четыре кипы широкой бумажной ленты, уложив их гармошкой в картонную коробку, Банн взял ее под мышку и побрел к шефу.
— Я совершенно не понимаю… — начал он с порога.
— Хорошо, хорошо. Покажи его!
— Кого?
— Ну, того, который исчез.
Банн вынул соответствующую ленту из коробки и развернул перед шефом на столе.
— Здесь, в десять ноль шесть, он брал четыре бутерброда с ветчиной и два кофе в баре отеля «Космос». Потом перевел восемь желтых на чей-то Ключ. Какая-то бабешка. Студентка. Впервые имел с ней дело. Мы проверили, на ее счету не было других переводов в этого Ключа.
— Неважно. Дальше! — торопил шеф, передвигая ленту с записью.
— В десять пятьдесят покупал сигареты в автомате на углу аллеи Тибиган и Сороковой улицы, — бормотал Банн, — потом… да, зашел в бар… два пива… другой бар… опять два пива… Но он был один, пиво брал с перерывами в несколько минут… Сидел довольно долго, потому что следующая запись уже из турникета метро на станции рядом с баром… Потом… Несколько мелких покупок, все время в центре, опять пиво, но уже с кем-то, потому что брал по две кружки сразу… Не знаем, кто это был. Во всяком случае не из тех, за которыми мы следим… Они в то время находились совершенно в другом месте. Ну и наконец перевод… Не подтвержденный на его счету, потому что он не воспользовался Ключом ни разу после того, как… этот парень переписал ему сотню…
— Вероятно, задаток?
— Пожалуй. Потому что потом, около семи вечера, Ключ того парня был переделан на двойку.
— Где?
— На седьмой Станции. Но, повторяю, первый перевод не был подтвержден. Наш объект не пользовался Ключом с шестнадцати часов.
— Невероятно! Сейчас девять вечера! А что в отеле?
— Не вернулся. За комнату заплачено вперед, но там никого нет. Или его прикончили, или он потерял Ключ, или же…
— Блокада! — шеф обрадовался собственной прозорливости. — Ты проверял, не заблокирован ли его Ключ?
— В записи нет такой информации.
— Я не о блокаде счета, а о блокаде Ключа! В таком случае блокирующий сигнал идет во все автоматы по силовой линии. Надо бы об этом знать! Банк тут совершенно ни при чем. Блокаду Ключей осуществляет служба Контроля Разрядов, а блокаду счетов — Банковская служба. Два разных отдела. Проверь немедленно!
Банн вернулся через несколько минут.
— Ну, видишь! — возликовал шеф. — Обо всем приходится думать! У баранов из Контроля Разрядов было к нему что-то! Они устроили ему блокаду Ключа и испоганили нам дело. Теперь ищи ветра в поле.
— Может, он обратится в Контроль, чтобы разблокировали?
— Тогда чего ж ты ждешь? Уведоми все Станции Тестов!
Банн опять выбежал и вернулся через четверть часа.
— Ну, все! Теперь он наш! — радостно завопил он, так что шеф подпрыгнул в кресле. — Он обратился за проверкой. Я велел продержать его как можно дольше, хотя контроль он уже прошел. Они обещали тянуть с выдачей Ключа до прибытия полицейского патруля. Они просто иногда проверяют, нет ли у кого заниженного разряда. На него наткнулись совершенно случайно.
— Нам наука на будущее, — заметил шеф. — Надо предвидеть и такие случаи. Как его зовут?
— Эд Черрисон. Известный также как Снеер. Четверяк, неопределенные занятия, большие доходы от частных лиц. Теперь ясно, что это рейзер высокого разряда. Получал большие переводы от нескольких человек, у которых сейчас нулевой разряд и высокие посты.
— Это уже не наш отдел! — напомнил шеф. — Просто мне нужен хороший нулевик. Чтобы у него был настоящий нуль, а не какое-то многогранное колечко!
— Такого легче всего найти среди рейзеров. Дьявольски хитромудрые ребята. Наверняка будет то, что надо, шеф.
На столе забренчал телефон. Шеф поднял трубку. Банн видел, как его лицо постепенно наливается кровью, что у шефа было признаком бешенства. Спустя минуту трубка со звоном упала на вилку, а кулак шефа опустился на крышку стола.
— Идиоты! — прорычал он. — Его установили. Никакой это не нулевик и вообще не этот… Снеер. У него только Ключ Снеера. Он делал тому четвертый разряд. Обычный четверяк, даунер.
— Даунер? — удивился Банн.
— Что? Не знаешь, что это такое? Что же ты вообще знаешь? Переведу в городскую полицию, ей-богу!
Банн плелся в свой кабинет, полон черных мыслей.
«Опять все сначала, — подумал он с горечью. — И кто напортачил? Друзья из другого отдела. Но ничего. Шеф почему-то торопится добыть нулевика, наверно, получил приказ сверху. Достанем другого, и снова будет тишь и гладь…»
Метод ловли «на живца» был разработан детально и обычно действовал безотказно. Не мог не действовать, ибо опирался на статистику. Желая обнаружить и сцапать хорошего рейзера с утаенным нулевым разрядом, достаточно было выявить несколько сотен молодых, честолюбивых людей с запросами по меньшей мере на двойку. Потом выделить несколько сотен мелких комбинаторов, действующих в том же районе. Затем передать соответствующие инструкции в Сиском и банковский контроль автоматов с пивом во всех барах района, имеющих игровые автоматы; если в том же самом баре с коротким промежутком времени заказал пиво один из юных честолюбцев и один из комбинаторов и если к тому же честолюбец стал играть на автомате — Сиском давал ему выиграть. Комбинатор не упускал случая заработать, а юный рассудительный молодой человек не пропивает несколько сотен желтых, а старается использовать их с выгодой для своего будущего. В девяноста случаях из ста встреч с организованным выигрышем юноша находит подход к хорошему рейзеру через случайного мошенника. Достаточно следить за движениями счастливчика, и — рано или поздно — его желтые пункты перекочуют на счет того, кто нужен Отделу.
Общество автоматизированной эпохи само становится единым огромным автоматом, действующим почти безошибочно. Бросаешь триста желтых — выскакивает рейзер с нулевым разрядом. Не нужны тщательный розыск, ведение картотек, слежка за каждым в отдельности. Каждый шаг гражданина обозначается цветными пунктами, остающимися на его пути: в магазине, автомате бара, кино, турникете метро… Достаточно посмотреть банковскую запись расходов искомого гражданина: ежели тратит, значит — живет. Ежели живет — должен тратить, оставляя пунктовые следы, словно раненый зверь, пока из него не вытечет вся кровь. Важно одно: у него всегда должно быть хоть немного, пусть даже красных, иначе его теряешь из вида.
Именно здесь скрывался ответ на сомнения Снеера, посеянные Маттом в его высокоинтеллектуальном, но ленивом мозгу: существование рейзеров и даунеров, четверяковых нулевиков и нулевых четверяков, разумнейших девок и интеллектуалов, продающих, как проститутки, свою порядочность и честь, — все было нормальными составляющими здешней действительности и даже — можно сказать — составляющими, необходимыми для ее функционирования, для существования этого полностью контролируемого Порядка. Ибо в мире Арголанда реальным был именно Порядок. Видимостью же была Свобода.
Выходя из отеля «Космос», Прон ощущал нечто вроде восхищения своим благородным характером. Он чувствовал себя добродеем, самаритянином, ангелом-хранителем и вообще святой фигурой в вонючем болоте всеобщей похотливости и беспощадности, которым считал сейчас Арголанд с его окраинами.
«Если б не чистые глубины озера Тибиган, ты не нашел бы во всем Арголанде ни одного квадратного метра, на котором не расцветала бы какая-нибудь погань», — припомнил он отрывок из речи какого-то проповедника, которого иногда слушал утром по воскресеньям.
Отношение Карла Прона к религии было — можно сказать — осторожным. Он был из числа тех, которых тот же проповедник назвал «верующими на всякий случай». Кроме таких, как Карл, священник еще различал искренне верующих, неверующих или атеистов, а также «антитеистов». Характерной чертой последних было — по мнению пастыря — то, что они почитают своей святой обязанностью по пятницам непременно съедать свиную котлету (даже если врач прописал им диету), дабы своим поведением противиться тому, в существование которого не верят.
При своем перестраховочном мировоззрении Карл не упускал случая совершить добрый поступок, тем более ежели это не стоило ему ни пунктов, ни особых трудов. Он не без основания считал, что всегда не вредно иметь рядом людей, которые ему чем-то обязаны. Правда, у него хватало ума не очень уж доверять человеческой благодарности, тем не менее — будучи экономистом по образованию — он нерушимо верил в статистику. Совершая мелкие услуги по возможности более широкому кругу лиц, он рассчитывал на то, что среди них найдутся — статистически рассеянные, как изюминки в тесте, — такие, которые, приняв услугу, чувствуют себя морально обязанными ответить взаимностью. Остальных он заранее списал в издержки производства, не жалея о совершенном им добре и не обижаясь на них. Определенный процент тех, к кому он отнесся доброжелательно, время от времени оправдывал себя, и этих он зачислял в близкие знакомые.
Метод не был изобретением Карла. Изучая историю торговли, он почитывал старые учебники по психологии клиента времен, когда еще существовали магазины с живыми продавцами. Железное правило, гласившее, что каждый входящий в магазин — даже если он просто хотел укрыться от дождя — есть потенциальный покупатель и с ним следует обращаться так же, как с совершающим крупные покупки, сейчас приносило плоды в бизнесе Карла. Вот почему он недурно существовал, принимаясь за разные занятия.
Правда, последние семь лет рейзерства подорвали его некогда значительные финансовые резервы, но это проистекало из объективных обстоятельств и специфики профессии: рейзинг требовал театральных декораций — дорогих отелей, первоклассных ресторанов, элегантной внешности. Когда у тебя — как у Карла Прона — низкий истинный разряд, расходы поглощают львиную долю не очень-то высоких гонораров. Но эта профессия дает в обществе позицию, какой не может дать никакая другая: рейзера не спрашивают, почему у него только четвертый разряд. Считается, что фактически его разряд гораздо выше, но из профессиональных соображений он это скрывает. Для честолюбивого трояка весьма ценное свойство.
Карл не верил в ад. По его мнению, существо, столь добродетельное, как Творец, не может оказаться скрупулезным, мелочным бухгалтером, регистрирующим каждую человеческую оплошность, уподобляясь в этом Сискому, регистрирующему каждый пункт, истраченный гражданином. По правилам существования, которые Карл для себя разработал, важен только конечный баланс плохих и добрых дел, которые — ежели они пребывают в равновесии — создают вовсе недурное «общее впечатление» в глазах Творца.
Уже давно (так, по крайней мере, ему казалось сейчас) он чувствовал в себе необычайную склонность к добрым свершениям. Беда в том, что до сих пор у него не было никогда для этого нужных средств. Все пункты — и получаемые законно и зарабатываемые на стороне — уплывали сразу, просачивались сквозь пальцы, прежде чем он успевал встретить нужного дружка. В результате он, Карл, частенько сам требовал поддержки в виде нескольких пунктов в долг.
Но сегодня утром все как-то изменилось, обернулось по-иному. Совершенно бескорыстное (если не считать полученной при этом информации) угощение для девушки, «организация» Филипу — практически даром — лучшего в городе рейзера и наконец бутерброды для голодного Снеера — вся сегодняшняя деятельность Карла складывалась в единую весьма похвальную полосу добрых дел.
Он старался забыть, что не мог бы — даже если б хотел — ни переписать себе остаток гонорара от Филипа, ни получить со Снеера за бутерброды, ибо того не позволял его новый Ключ. В свете данного факта филантропия Карла оказывалась в определенной степени вынужденной, однако же… разве не делал он всего этого исключительно по доброте сердечной?
Он решил еще раз утвердиться в чувстве собственной доброты, которое вполне однозначно смягчало, да что там — затушевывало в его совести факт участия в мошенничестве, какого еще не ведали уголовные хроники Арголанда. Оказия подвернулась сразу же за углом Седьмой улицы: двое малышей — темнокожий мальчуган и маленькая светловолосая девочка — с вожделением поглядывали на автомат с конфетами и жевательной резинкой.
Карл сунул в автомат Ключ и сыпанул пригоршню цветных пакетиков под ноги ошалевшим от восторга ребятишкам.
Преступная махинация с Ключом, направленная против анонимной серой массы, таинственно именуемой «толпой», не имела в виду конкретную личность. Эта разница в объекте позволяла Карлу вывести положительное сальдо своих действий.
Снеер уже чувствовал, что эту скотину не переиграть. А время поджимало. Он оценил на глаз длину цепочки. В ней было метра полтора.
«Что бы я ни сделал, они не смогут обвинить меня. Прона тоже, потому что его здесь не было», — подумал он.
Он спустился лифтом вниз и боковыми улицами двинулся к Станции Тестов, где должен был встретиться с сегодняшним клиентом. Немногочисленные в эту пору дня прохожие, странно улыбаясь, оглядывались на него. Арестомат трусил у ноги. Какой-то ребенок объяснил матери:
— Мама, видишь, сумасшедший ведет робота на поводке!
Снеер уже знал, как поступить. Он медленно спустился по лестнице на перрон подземки. Там было пусто. Информационная таблица показывала, что ближайший поезд будет через три минуты. Снеер со своим электронным «грузом» встал на краю низкой платформы…
Через три минуты только метр цепочки свисал у него с запястья. Он надел курточку как следует, ради безопасности пробежал несколько улочек и только потом пошел на станцию обслуживания машин и попросил кусачки. Теперь лишь выполненный со вкусом браслет украшал его правое запястье. Цепочка была не слишком солидная. Конструкторы рассчитывали на электрошоки. Рейзеры же специализировались на том, чтобы перехитрять конструкторов.
С Филином они встретились у Станции Тестов.
Парень был бледный и растерянный. Снеер дал ему последние указания, и Филип прошел в Станцию.
Не дожидаясь его, чтобы получить остаток гонорара (недействующий Ключ не позволял переписать пункты), Снеер направился к площади Астронавтов. Тамошней Станции он не знал, никогда в ней не работал, а перезапись своего Ключа обычно проводил в центре города.
Перед зданием крутилось — как обычно в таких местах — множество удивительнейших типов. Осведомители и комбинаторы, примерно в равном отношении, прекрасно сосуществующие и не перебегающие друг другу дороги. Пока ничего не происходило. Мелкие колорчейнджеры[5], чекеры, кимейкеры.
Мимо него проходил детина.
— Двенадцать красных за один желтый! — бросил он хрипло.
— За такую цену сам бы купил, — буркнул Снеер, не поворачивая головы. Он знал, что последнее время желтые шли по пятнадцать красных.
— За сто зеленых сделаю «четыре на три» с гарантией. Новый метод! — заверял какой-то чекеришко, не отрывая глаз от столба с объявлениями. Сам он выглядел не больше чем на пятерку.
— Ключик уважаемому? Четверочка, троечка? Отличная работа, подгоним под любой пальчик. Дешевле некуда, — нагло рекламировал свой товар какой-то кимейкер. — А может, отмычечку для винных автоматов?
— Снеер? — полувопросительно шепнул парень в бирюзовой ветровке.
— Да, — Снеер поднял глаза и замедлил шаги.
— От Прона? Хочешь удержать свою четверку, да?
Тот же покровительственный тон и чувство превосходства, которые Снеер так часто демонстрировал при встречах с клиентами.
— Сделаем, — продолжал бирюзовый. — Будь спок!
Снеер поморщился.
«Надо же, до чего докатился: быть клиентом такой вонючки», — подумал он, но тут же вымученно улыбнулся:
— Сколько?
— Пятьсот желтых. Или три куска зеленых.
— Ты что, рехнулся? — буркнул Снеер, но тут же добавил: — Дружок.
— Таков тариф. А что — не подходит?
— Какой у тебя разряд?
— Честная четверка. Ни на полразряда выше.
— У меня нуль, ясно? А за «три на два» я беру сто пятьдесят.
— Но я-то делаю «ноль на четыре». Тоже нелегко. Если кому-то нужна формальная четверка, без меня не обойтись. Твоему нулю тут нуль цена, хе-хе! А я даже под гипнозом не буду лучше чем на четверку!
— Но, черт побери, — не выдержал Снеер, — ведь одно дело рейзинг, и совсем другое этакий…
— Теперь это называется «даунинг»[6]. Новая специальность. С тех пор как начали проверять подозреваемых в рейзерстве, даунеры в цене. Ежели тебя разок накроют, то хана. Погонят на работу за парочку желтых, и уж тут тебе будет ни до рейзерства, ни до сладкой жизни.
Даунер замолчал, видя, что какой-то шпик заинтересовался их затянувшимся разговором. Они отошли в сторону.
— Так как? — спросил даунер. — Решайся. Время — пункты.
— Как ты это сделаешь? На подставку? Или…
— Не твоя забота. У каждого свои секреты.
— Четыреста.
— Для тебя пусть так. Ты дружок Прона.
«Черт возьми, тоже мне дружок! — Снеер закусил губу. — В хорошенькое общество попал».
Он был взбешен. Столько пунктов! И он, Снеер, вынужден покорно торговаться с этаким дерьмом!
— Прона вот-вот возьмут. Если уже не взяли, — бросил он мимоходом.
— Откуда знаешь?
— Меня поймали в его кабине. По ошибке.
— Фараоны?
— Нет, какая-то маленькая электрическая скотина.
Снеер отвернул манжет и показал браслет:
— Вот все, что от нее осталось.
— Видел я уже это новое изобретение, — сказал даунер. — Не приживется. Да, еще только небольшой авансик. Две сотни, остальное потом.
— Но у меня же Ключ того… Разве Прон не сказал? Ни один автомат не перепишет, все предупреждены по силовой линии.
— Ерунда. Я знаю тут одного скупщика, недалеко. У него в малине собственный расчетный автомат, домашней работы, на батарейках. За десятку сделает. Ну как? Идем?
Снеер молча кивнул. Даунер пошел первым.
— Здесь, — сказал он, останавливаясь перед дверью высокого жилого дома. — Подожди минутку.
Снеер оглянулся. Улица была застроена угрюмыми, бетонными блоками с однообразными фасадами. На остатках вытоптанных газонов между домами играли дети, хотя время было уже довольно позднее. Видимо, родители были заняты более важными делами, чем присмотр за чадами.
«По статистике, — подумал Снеер, — работает только восемнадцать процентов взрослого населения. Остальные — это четверяки, пятиряки и шестиряки, для которых нет соответствующих занятий. Теоретически ни у кого нет серьезных материальных проблем. Даже у многодетных. И однако все резервные неустанно чем-то заняты. Чаще всего — подозрительными услугами в пользу более высоких разрядов, за желтые, разумеется».
Спустя несколько минут бирюзовая ветровка появилась в темном проеме двери. Снеер вошел следом в коридор, стены которого были покрыты всяческими каракулями. Вдоль одной бежала большая надпись: «Не трать желтых впустую. Дрянь можешь купить за красные!» На другой стороне Снеер прочел: «Даже если у тебя высший разряд, без пунктов ты…» Последнее слово было замазано.
Скупщик жил в двойной кабине на первом этаже. Когда они вошли, он заканчивал какое-то дельце с двумя прилично одетыми юношами. Снеер заметил, что у каждого было по несколько Ключей.
— Опорожняют чужие Ключи, — шепнул даунер. — Этой машинке начхать на сигнал идентификатора папиллярных линий. Можешь перевести все пункты с чужого Ключа на свой.
— Как? — удивился Снеер. — Ведь известно, с чьего Ключа идут пункты. Достаточно, чтобы владелец заявил о краже…
— Не заявит. Он уже в морге. Эти парни — больничные мародеры. Сотрудничают с медперсоналом. Когда пациент умирает, они сгоняют пункты с его Ключа, прежде чем больница заявит о смерти. Знаешь, какая это процедура? Когда пациент умирает, Сиском блокирует его счет в Банке и ждет распоряжений Отдела Наследований. После установления прав пункты умершего переходят на счет наследников. Пока нет сообщения, счет действует, но субъект уже мертв. Если в это время перевести пункты на чей-нибудь счет, то он уже не опротестует перевода, и действует юридическое правило, что он совершил перевод теплой рукой. Ты же знаешь, что датчики папиллярных линий проверяют температуру кожи и пульс в большом пальце.
Снеер прекрасно знал об этом, так как и сам неоднократно применял метод «на подмену», состоящий в использовании тоненьких, почти невидимых перчаток с искусственными папиллярными линиями, соответствующими линиям клиента. Они позволяли подделаться под другого человека во время проверки идентичности в тестовом автомате. Тогда бывает важно, чтобы температура внешней поверхности перчатки была в пределах средней температуры кожи ладони. Поэтому перед тем как войти в Станцию Тестов, следовало держать в руке нагреватель с термостатом, который снимали перед идентификацией.
Однако же способ этот требовал предварительного изготовления перчаток с согласия и при участии клиента, который должен был отправиться к специалисту, именуемому «перчаточником», чтобы снять мерку. Это стоило много желтых, обычно около пятидесяти, и сказывалось на гонораре рейзера, поэтому Снеер прибегал к такому методу лишь в крайнем случае.
Мародеры как раз кончили свои махинации с Ключами покойников, временно пребывающих между небом и землей. За Снеером уже ожидали трое следующих клиентов.
— Две сотни и десятка для тебя, — сказал даунер, втыкая Ключ в примитивно выглядевший аппарат.
Снеер вложил свой Ключ в другое отверстие. Машинка действовала безотказно. Переписка прошла прекрасно, в чем Снеер тут же убедился, взглянув на счетчик своего Ключа.
— Толковый парень, — сказал даунер, когда они вышли. — Видимо, нулевик, и уж никак не меньше единичника. Но официально — на пенсии. Ребята из больницы что-то подкрутили в медицинском компьютере, и тот объявил его непригодным к работе. За эту услугу он время от времени организует им перезаписи с покойничков.
— А с живых? Не случается?
— Почему ж. Только мародеры этим не занимаются, и вообще персонал больницы в такие дела не лезет. Это работа вампиров. Они пробираются в больничные палаты, симулируя тяжелое состояние с помощью соответствующих наборов химических средств и лекарств. Выкрадывают Ключи у пациентов и передают сообщникам, которые их опорожняют, а потом незаметно возвращают владельцам. Но это большой риск и малая выгода. В городских больницах лежат в основном пятиряки и шестиряки. Сколько из такого высосешь? Ну, несколько зеленых…
Снеер слушал объяснения со все возрастающим отвращением. Если до сих пор он занимался своим делом с некоторым старательно скрываемым от самого себя неприятным чувством, то теперь начинал убеждаться, что рейзерство по сравнению с махинациями, осуществляемыми в нижнем слое преступного мира Арголанда, — прямо-таки благородная игра.
Даунер забрал Ключ Снеера и скрылся в дверях Станции Тестов. Снеер присел на скамейке неподалеку от входа и наблюдал за кружащими поблизости людьми, забавляясь угадыванием их профессий.
Филеров распознать было проще всего. Они двигались довольно нервозно, внимательно посматривая по сторонам и избегая неосвещенных фонарями мест. Торговцы пунктами двигались медленно, как бы равнодушно приближались к прохожим и голосами чревовещателей бросали несколько коротких фраз, вроде: «Может, желтые на зеленые?» или «Могу кое-что уступить». Чекеры, или, как презрительно называли низкоквалифицированных представителей этой профессии, «рейзяки», искушали потенциальных клиентов цветастыми обещаниями сделать им пятый разряд вместо шестого.
Даунера не было уже добрых сорок минут, когда вдруг — словно их сдули — из сквера при Станции Тестов исчезли все лениво прогуливавшиеся комбинаторы, оставив растерявшихся тайных шпиков, мгновенно ставших явными. Вскоре Снеер обнаружил причину паники: из боковой улицы, направляясь к Станции, выехал небольшой серый фургон с сеткой в окнах и остановился перед входом. Двое гражданских и один полицейский в форме вошли в Станцию. Спустя буквально две минуты они вышли. Между ними мелькнула бирюзовая ветровка даунера.
— Чтоб ты провалился! — выругался Снеер, с бешенством плюнув на тротуар. — Ну и денек выдался!
Он машинально потянулся к карману, где обычно носил Ключ.
«Надо немедленно заявить о пропаже! — подумал он, поднимаясь со скамейки. — Надеюсь, этот болван знает, что говорить в таких случаях!» Он двинулся к телефонной будке, чтобы позвонить в полицейский участок. Это было единственное, что он мог теперь сделать… даром.
Звонок не предвещал ничего хорошего. Банн недовольно поднял трубку:
— Наблюдение. Слушаю.
— Это я слушаю! — говорил сам шеф.
— Видите ли, шеф…
— Вы наконец взяли кого-нибудь?
— Взяли… то есть… он, понимаете… исчез… — заикаясь и нервно крутя шнур телефонного аппарата свободной рукой, сказал Банн.
— Что значит «исчез»?
— Пока не знаю. В шестнадцать еще был, и с этого времени ни следа.
— Ко мне, рысью!
Банн тяжело вздохнул и положил трубку. Кивнул технику, который прислушивался к разговору:
— Давай записи. Все со вчерашнего дня.
Техник сгреб со стола четыре кипы широкой бумажной ленты, уложив их гармошкой в картонную коробку, Банн взял ее под мышку и побрел к шефу.
— Я совершенно не понимаю… — начал он с порога.
— Хорошо, хорошо. Покажи его!
— Кого?
— Ну, того, который исчез.
Банн вынул соответствующую ленту из коробки и развернул перед шефом на столе.
— Здесь, в десять ноль шесть, он брал четыре бутерброда с ветчиной и два кофе в баре отеля «Космос». Потом перевел восемь желтых на чей-то Ключ. Какая-то бабешка. Студентка. Впервые имел с ней дело. Мы проверили, на ее счету не было других переводов в этого Ключа.
— Неважно. Дальше! — торопил шеф, передвигая ленту с записью.
— В десять пятьдесят покупал сигареты в автомате на углу аллеи Тибиган и Сороковой улицы, — бормотал Банн, — потом… да, зашел в бар… два пива… другой бар… опять два пива… Но он был один, пиво брал с перерывами в несколько минут… Сидел довольно долго, потому что следующая запись уже из турникета метро на станции рядом с баром… Потом… Несколько мелких покупок, все время в центре, опять пиво, но уже с кем-то, потому что брал по две кружки сразу… Не знаем, кто это был. Во всяком случае не из тех, за которыми мы следим… Они в то время находились совершенно в другом месте. Ну и наконец перевод… Не подтвержденный на его счету, потому что он не воспользовался Ключом ни разу после того, как… этот парень переписал ему сотню…
— Вероятно, задаток?
— Пожалуй. Потому что потом, около семи вечера, Ключ того парня был переделан на двойку.
— Где?
— На седьмой Станции. Но, повторяю, первый перевод не был подтвержден. Наш объект не пользовался Ключом с шестнадцати часов.
— Невероятно! Сейчас девять вечера! А что в отеле?
— Не вернулся. За комнату заплачено вперед, но там никого нет. Или его прикончили, или он потерял Ключ, или же…
— Блокада! — шеф обрадовался собственной прозорливости. — Ты проверял, не заблокирован ли его Ключ?
— В записи нет такой информации.
— Я не о блокаде счета, а о блокаде Ключа! В таком случае блокирующий сигнал идет во все автоматы по силовой линии. Надо бы об этом знать! Банк тут совершенно ни при чем. Блокаду Ключей осуществляет служба Контроля Разрядов, а блокаду счетов — Банковская служба. Два разных отдела. Проверь немедленно!
Банн вернулся через несколько минут.
— Ну, видишь! — возликовал шеф. — Обо всем приходится думать! У баранов из Контроля Разрядов было к нему что-то! Они устроили ему блокаду Ключа и испоганили нам дело. Теперь ищи ветра в поле.
— Может, он обратится в Контроль, чтобы разблокировали?
— Тогда чего ж ты ждешь? Уведоми все Станции Тестов!
Банн опять выбежал и вернулся через четверть часа.
— Ну, все! Теперь он наш! — радостно завопил он, так что шеф подпрыгнул в кресле. — Он обратился за проверкой. Я велел продержать его как можно дольше, хотя контроль он уже прошел. Они обещали тянуть с выдачей Ключа до прибытия полицейского патруля. Они просто иногда проверяют, нет ли у кого заниженного разряда. На него наткнулись совершенно случайно.
— Нам наука на будущее, — заметил шеф. — Надо предвидеть и такие случаи. Как его зовут?
— Эд Черрисон. Известный также как Снеер. Четверяк, неопределенные занятия, большие доходы от частных лиц. Теперь ясно, что это рейзер высокого разряда. Получал большие переводы от нескольких человек, у которых сейчас нулевой разряд и высокие посты.
— Это уже не наш отдел! — напомнил шеф. — Просто мне нужен хороший нулевик. Чтобы у него был настоящий нуль, а не какое-то многогранное колечко!
— Такого легче всего найти среди рейзеров. Дьявольски хитромудрые ребята. Наверняка будет то, что надо, шеф.
На столе забренчал телефон. Шеф поднял трубку. Банн видел, как его лицо постепенно наливается кровью, что у шефа было признаком бешенства. Спустя минуту трубка со звоном упала на вилку, а кулак шефа опустился на крышку стола.
— Идиоты! — прорычал он. — Его установили. Никакой это не нулевик и вообще не этот… Снеер. У него только Ключ Снеера. Он делал тому четвертый разряд. Обычный четверяк, даунер.
— Даунер? — удивился Банн.
— Что? Не знаешь, что это такое? Что же ты вообще знаешь? Переведу в городскую полицию, ей-богу!
Банн плелся в свой кабинет, полон черных мыслей.
«Опять все сначала, — подумал он с горечью. — И кто напортачил? Друзья из другого отдела. Но ничего. Шеф почему-то торопится добыть нулевика, наверно, получил приказ сверху. Достанем другого, и снова будет тишь и гладь…»
Метод ловли «на живца» был разработан детально и обычно действовал безотказно. Не мог не действовать, ибо опирался на статистику. Желая обнаружить и сцапать хорошего рейзера с утаенным нулевым разрядом, достаточно было выявить несколько сотен молодых, честолюбивых людей с запросами по меньшей мере на двойку. Потом выделить несколько сотен мелких комбинаторов, действующих в том же районе. Затем передать соответствующие инструкции в Сиском и банковский контроль автоматов с пивом во всех барах района, имеющих игровые автоматы; если в том же самом баре с коротким промежутком времени заказал пиво один из юных честолюбцев и один из комбинаторов и если к тому же честолюбец стал играть на автомате — Сиском давал ему выиграть. Комбинатор не упускал случая заработать, а юный рассудительный молодой человек не пропивает несколько сотен желтых, а старается использовать их с выгодой для своего будущего. В девяноста случаях из ста встреч с организованным выигрышем юноша находит подход к хорошему рейзеру через случайного мошенника. Достаточно следить за движениями счастливчика, и — рано или поздно — его желтые пункты перекочуют на счет того, кто нужен Отделу.
Общество автоматизированной эпохи само становится единым огромным автоматом, действующим почти безошибочно. Бросаешь триста желтых — выскакивает рейзер с нулевым разрядом. Не нужны тщательный розыск, ведение картотек, слежка за каждым в отдельности. Каждый шаг гражданина обозначается цветными пунктами, остающимися на его пути: в магазине, автомате бара, кино, турникете метро… Достаточно посмотреть банковскую запись расходов искомого гражданина: ежели тратит, значит — живет. Ежели живет — должен тратить, оставляя пунктовые следы, словно раненый зверь, пока из него не вытечет вся кровь. Важно одно: у него всегда должно быть хоть немного, пусть даже красных, иначе его теряешь из вида.
Именно здесь скрывался ответ на сомнения Снеера, посеянные Маттом в его высокоинтеллектуальном, но ленивом мозгу: существование рейзеров и даунеров, четверяковых нулевиков и нулевых четверяков, разумнейших девок и интеллектуалов, продающих, как проститутки, свою порядочность и честь, — все было нормальными составляющими здешней действительности и даже — можно сказать — составляющими, необходимыми для ее функционирования, для существования этого полностью контролируемого Порядка. Ибо в мире Арголанда реальным был именно Порядок. Видимостью же была Свобода.
Выходя из отеля «Космос», Прон ощущал нечто вроде восхищения своим благородным характером. Он чувствовал себя добродеем, самаритянином, ангелом-хранителем и вообще святой фигурой в вонючем болоте всеобщей похотливости и беспощадности, которым считал сейчас Арголанд с его окраинами.
«Если б не чистые глубины озера Тибиган, ты не нашел бы во всем Арголанде ни одного квадратного метра, на котором не расцветала бы какая-нибудь погань», — припомнил он отрывок из речи какого-то проповедника, которого иногда слушал утром по воскресеньям.
Отношение Карла Прона к религии было — можно сказать — осторожным. Он был из числа тех, которых тот же проповедник назвал «верующими на всякий случай». Кроме таких, как Карл, священник еще различал искренне верующих, неверующих или атеистов, а также «антитеистов». Характерной чертой последних было — по мнению пастыря — то, что они почитают своей святой обязанностью по пятницам непременно съедать свиную котлету (даже если врач прописал им диету), дабы своим поведением противиться тому, в существование которого не верят.
При своем перестраховочном мировоззрении Карл не упускал случая совершить добрый поступок, тем более ежели это не стоило ему ни пунктов, ни особых трудов. Он не без основания считал, что всегда не вредно иметь рядом людей, которые ему чем-то обязаны. Правда, у него хватало ума не очень уж доверять человеческой благодарности, тем не менее — будучи экономистом по образованию — он нерушимо верил в статистику. Совершая мелкие услуги по возможности более широкому кругу лиц, он рассчитывал на то, что среди них найдутся — статистически рассеянные, как изюминки в тесте, — такие, которые, приняв услугу, чувствуют себя морально обязанными ответить взаимностью. Остальных он заранее списал в издержки производства, не жалея о совершенном им добре и не обижаясь на них. Определенный процент тех, к кому он отнесся доброжелательно, время от времени оправдывал себя, и этих он зачислял в близкие знакомые.
Метод не был изобретением Карла. Изучая историю торговли, он почитывал старые учебники по психологии клиента времен, когда еще существовали магазины с живыми продавцами. Железное правило, гласившее, что каждый входящий в магазин — даже если он просто хотел укрыться от дождя — есть потенциальный покупатель и с ним следует обращаться так же, как с совершающим крупные покупки, сейчас приносило плоды в бизнесе Карла. Вот почему он недурно существовал, принимаясь за разные занятия.
Правда, последние семь лет рейзерства подорвали его некогда значительные финансовые резервы, но это проистекало из объективных обстоятельств и специфики профессии: рейзинг требовал театральных декораций — дорогих отелей, первоклассных ресторанов, элегантной внешности. Когда у тебя — как у Карла Прона — низкий истинный разряд, расходы поглощают львиную долю не очень-то высоких гонораров. Но эта профессия дает в обществе позицию, какой не может дать никакая другая: рейзера не спрашивают, почему у него только четвертый разряд. Считается, что фактически его разряд гораздо выше, но из профессиональных соображений он это скрывает. Для честолюбивого трояка весьма ценное свойство.
Карл не верил в ад. По его мнению, существо, столь добродетельное, как Творец, не может оказаться скрупулезным, мелочным бухгалтером, регистрирующим каждую человеческую оплошность, уподобляясь в этом Сискому, регистрирующему каждый пункт, истраченный гражданином. По правилам существования, которые Карл для себя разработал, важен только конечный баланс плохих и добрых дел, которые — ежели они пребывают в равновесии — создают вовсе недурное «общее впечатление» в глазах Творца.
Уже давно (так, по крайней мере, ему казалось сейчас) он чувствовал в себе необычайную склонность к добрым свершениям. Беда в том, что до сих пор у него не было никогда для этого нужных средств. Все пункты — и получаемые законно и зарабатываемые на стороне — уплывали сразу, просачивались сквозь пальцы, прежде чем он успевал встретить нужного дружка. В результате он, Карл, частенько сам требовал поддержки в виде нескольких пунктов в долг.
Но сегодня утром все как-то изменилось, обернулось по-иному. Совершенно бескорыстное (если не считать полученной при этом информации) угощение для девушки, «организация» Филипу — практически даром — лучшего в городе рейзера и наконец бутерброды для голодного Снеера — вся сегодняшняя деятельность Карла складывалась в единую весьма похвальную полосу добрых дел.
Он старался забыть, что не мог бы — даже если б хотел — ни переписать себе остаток гонорара от Филипа, ни получить со Снеера за бутерброды, ибо того не позволял его новый Ключ. В свете данного факта филантропия Карла оказывалась в определенной степени вынужденной, однако же… разве не делал он всего этого исключительно по доброте сердечной?
Он решил еще раз утвердиться в чувстве собственной доброты, которое вполне однозначно смягчало, да что там — затушевывало в его совести факт участия в мошенничестве, какого еще не ведали уголовные хроники Арголанда. Оказия подвернулась сразу же за углом Седьмой улицы: двое малышей — темнокожий мальчуган и маленькая светловолосая девочка — с вожделением поглядывали на автомат с конфетами и жевательной резинкой.
Карл сунул в автомат Ключ и сыпанул пригоршню цветных пакетиков под ноги ошалевшим от восторга ребятишкам.
Преступная махинация с Ключом, направленная против анонимной серой массы, таинственно именуемой «толпой», не имела в виду конкретную личность. Эта разница в объекте позволяла Карлу вывести положительное сальдо своих действий.