Кулич кивнул головой и побежал к «Волге». Ольшак дал газ, развернулся, и почти в ту же секунду стрелка спидометра подскочила к цифре 80.
   – Что вы делаете? Куда вы меня везете? – спросил Ровак. Он ничего не понимал.
   – Это прекрасно, что вы купили ботинки на размер меньше, – сказал Ольшак и еще сильнее надавил на педаль. Не глядя на удивленного Ровака, он добавил: – Кажется, мы увидим шахматы, которые вам так нравились.

16

   На варшавском аэродроме их уже ожидал Беджиц-кий со своими людьми. Он передал Ольшаку радиограмму от Кулича. Как и предполагал инспектор, на обороте снимка была надпись. Кулич сообщал также, что Козловский рассказал санитарке в больнице, кто его спихнул на рельсы. Теперь все стало на свои места.
   – Автобус сейчас подойдет. На всякий случай там едет наш человек.
   – Он напрасно теряет время, – сказал Ольшак. Инспектор заметил серую «сирену», которая стояла перед зданием международного аэровокзала. В это время подъехал автобус аэродрома. Раздался голос диктора:
   – Пассажиры, отлетающие рейсом Варшава – Париж, приглашаются для выполнения паспортных и таможенных формальностей.
   Затем последовал текст на английском и французском.
   Беджицкий что-то сказал Ольшаку, тот кивнул, хотя на самом деле ничего не расслышал. Он смотрел, как мужчина, вышедший из автобуса, и молодая женщина, закрывшая дверцу серой «сирены», вошли в зал и смешались с толпой пассажиров.
   – Пожалуй, мне пора, – сказал Ольшак. – Твои люди на месте?
   Беджицкий кивнул:
   – Любишь ты эффекты!
   – Все должно быть сделано чисто: и текст по радио, и появление моего человека. Впрочем, сам все увидишь.
   Ольшак медленно подходил к интересовавшей его паре. Мужчина и женщина разговаривали вполголоса. Собственно, говорила только Иоланта. Ольшак увидел слезы на ее глазах. Мужчина стоял рядом с ней молча, серьезный и сосредоточенный.
   – Рад вас снова видеть, мосье Ромбе, – произнес инспектор. – О, так вы разыскали невесту своего кузена? – Он сделал вид, что только сейчас увидел Иоланту. Она побледнела, зато мужчина даже не дрогнул. – Вы кое-что забыли, – инспектор опустил руку в карман.
   – Я не понимаю, мосье инспектор.
   Ольшак раскрыл ладонь. Тряпичный клоун помялся в кармане и от этого казался еще уродливее. И в это мгновение раздался голос диктора.
   – Пан Конрад Сельчик, вас просят пройти к справочному бюро. Повторяю. Пан Конрад Сельчик, вас просят подойти к справочному бюро.
   «Лицо бесстрастного картежника», – подумал Ольшак, но в этот момент Иоланта отшатнулась к балюстраде и испуганно вскрикнула. В их сторону направлялся, смешно подпрыгивая (тесные ботинки все еще продолжали жать), старший ревизор Ровак. И, прежде чем Ольшак успел сориентироваться, мужчина бросился в сторону двери. Теперь Ольшак мог понаблюдать за работой группы Беджицкого. Молодой человек, стоявший опершись о косяк двери и сонно сосавший сигарету, в одно мгновение утратил вялость и кинулся к беглецу, носильщик, сгибавшийся под тяжестью чемоданов, бросил их под ноги Сельчика, и тот упал. Ольшак защелкнул наручники.
   – Возьмите его, – сказал он. – И не забудьте о даме. Эта пара стоит друг друга. Я выпью кофе в аэропорту и вернусь, домой, так как даже не успел предупредить жену об этом веселом путешествии.
   – Ни за что! – воскликнул Беджицкий. – Я так просто тебя не выпущу. Сейчас поедешь завтракать ко мне. Выпьешь хорошего кофе и расскажешь все по порядку…
   – …Итак, – подводил Ольшак итог своего рассказа спустя два часа, допивая неизвестно которую по счету чашку кофе, – все было проделано очень ловко, и, если бы не несколько случайностей, мы никогда бы этого не распутали. Сельчик был бы сейчас уже на Западе. Естественно, под именем Жана Ромбе, французского подданного. Быть может, где-нибудь в Италии он встретился бы с Иолантой, которая наверняка «выбрала бы свободу», хотя я не исключаю возможности, что он мог оставить ее с носом. Таких людей, как Сельчик, чувствами не проймешь. Впрочем, мы уже никогда не узнаем, как все это было бы на самом деле.
   Вероятно, чтобы не возбуждать ни чьих-либо подозрений, ни чрезмерного любопытства французской полиции, «мосье Ромбе» написал бы письмо своему патрону, конечно, на машинке, в котором отказался бы от занимаемой должности и сообщил, что едет в другое полушарие, где ему предлагаются лучшие условия. Чем бы он рисковал? Самое большее – патрон подумал бы, что его директор рекламы свихнулся, но в конце концов люди способны на большие глупости, и махнул бы рукой. А мы бы считали, что Сельчик покончил жизнь самоубийством или, в худшем случае, был убит. Обращаю твое внимание, что труп опознавала одна Иоланта, другим было достаточно увидеть белый свитер. Впрочем, кто опознает лицо человека, ударившегося головой о бетон при падении с девятого этажа? А письмо было написано, несомненно, рукой Сельчика. Та же самая рука написала автобиографию в ГТИ, заполнила там анкету, написала несколько разделов докторской ди-ссертации. Можно ли иметь какие-нибудь сомнения?
   Все началось несколько лет назад, подробности установит следствие, которое только теперь пойдет по-настоящему. Сельчик, работая в торговой инспекции и закрывая глаза на некоторые злоупотребления, мог бы иметь какие-то доходы от торговцев. Но он не хотел торговать в розницу, его не устраивали мелкие подношения, он хотел быть богатым, очень богатым. Но, предположим, он имел бы большие деньги. Что бы он с ними делал, оставаясь в Польше? Ну купил бы малолитражку, домик в предместье… Сельчику этого было мало. По моим подсчетам, еще очень приблизительным, он, шантажируя торговцев, собрал около шести миллионов злотых. Покупая на черном рынке доллары в среднем по сто злотых за штуку, он собрал около шестидесяти тысяч.
   И тут подворачивается случай. Стосковавшийся по родине кузен разыскивает Сельчика. А может, это Сельчик нашел Ромбе? И тут появляется идея инсценировать собственную смерть, влезть в шкуру француза и попробовать поискать счастья на Западе. Ты можешь спросить, зачем ему нужно было это убийство? Ведь он мог уехать под собственным именем, например, по приглашению того же кузена. Ромбе наверняка не отказал бы ему в этом. Но беглецов там годами держат в специальных лагерях, вербуют в шпионы, а такая перспектива едва ли улыбалась Сельчику. Затем деньги: беглец, располагающий огромной суммой денег, – это в глазах тамошней полиции и контрразведки скорее уголовник, нежели политический эмигрант. Кроме того, у мосье Ромбе был счет в банке. Несколько десятков тысяч франков дополнят имеющуюся сумму, и никто не удивится в Эквадоре или Перу, что французский подданный Жан Ромбе приехал, чтобы приумножить там свой капитал. Но, чтобы облачиться в шкуру Ромбе, его нужно было сначала убить. Так зародился этот план.
   Дело облегчало родственное сходство, о котором Сельчик знал по присланным фотографиям. Одна из них, подписанная с оборотной стороны, стояла на столе Иоланты Каштель, перевязанная черной ленточкой. Фотографии подклеивают тогда, когда они погнуты или поломаны, но эта была целой. Впрочем, мы к этому еще вернемся. Добавлю только, что фотография Ромбе, как сообщил в радиограмме Кулич, имеет дату трехлетней давности. Это очень важная подробность. Три года назад Ромбе еще не носил усов. О них Сельчик узнал по снимкам, присланным позже. Я говорил тебе, что меня ужасно удивило, почему покойный брился перед самоубийством. Так вот, Сельчик должен был сбрить Ромбе усы, предварительно дав ему снотворное.
   Таков был план. А теперь о его выполнении. Сельчик обменивает польские деньги на доллары – я уже говорил тебе, что всего две недели назад на черном рынке закончилась долларовая лихорадка, – и поджидает кузена. Конечно, Иоланта во все посвящена. Именно поэтому она приглашает в тот вечер подругу из провинции, чтобы та подтвердила, что Сельчик был чем-то взволнован, а затем смогла бы установить его личность, разумеется, только по свитеру, в котором видела его в первый и в последний раз.
   Итак, Сельчик приезжает на вокзал, встречает кузена, грузит багаж в машину, а по дороге объясняет, что не может, к сожалению, принять его у себя, так как в квартире только одна тахта, но что он заказал номер в гостинице. Сельчик останавливает машину, вытаскивает чемодан Ромбе, очевидно, накидывает его плащ под предлогом, что на улице прохладно, берет паспорт француза и направляется в гостиницу. Машину он, вероятно, оставил на солидном расстоянии от входа, так что имеет возможность в какой-нибудь подворотне приклеить заранее приготовленные усики. Администратору он представляется как Жан Ромбе, оставляет чемодан, предупредив, что вернется позднее, и бежит к машине. Усики, естественно, прячутся в карман.
   В лифте их видит дворничиха, которая замечает необычные ботинки и' тем самым первая подтверждает наше предположение, что в тот вечер у Сельчика кто-то был. Наверное, он всыпал снотворное уже в первую рюмку. Не забывай, что времени у него не так много, а он должен усыпить француза, поменяться с ним одеждой, отдать ключи Махулевичу, либо положить их в условленное место, подогнать машину к дому Иоланты и вернуться в гостиницу под видом Жана Ромбе. Будучи педантом, он на всякий случай устраивает алиби французу: симулирует приступ и держит возле себя врача до того времени, когда, согласно его плану, с Ромбе будет покончено. Не забудь, какую роль здесь играет фактор времени. Иоланта должна прибыть именно в гог момент, когда будет выброшено тело, поскольку только тогда никто даже на минуту не усомнится в личности покойника. Все устраивается так, что и не подкопаешься.
   – Нет, не совсем. Ведь Сельчик не предвидел, что Бабуля пожалеет часы, которые могут разбиться.
   – Он не мог этого предвидеть, и мне показалось подозрительным, что в доме такого педантичного человека, каким был Сельчик, нет ни одних часов. В конечном счете они привели меня к Бабуле.
   – А шахматы? – спросил Беджицкий.
   – Проверим его багаж, очевидно, они там. У каждого человека есть какая-нибудь вещь, с которой он не хочет расставаться… Но идем дальше. Следующим утром Сельчик, уже как мосье Ромбе, уезжает в Варшаву. Ему нужно переждать десять дней. Во-первых, у него в кармане обратный билет в Париж, во-вторых, он не должен привлекать к себе внимания. Если кузен приехал на десять дней, значит, он должен прожить здесь десять дней. Но на вокзале Сельчик неожиданно встречает Козловского, у которого, очевидно, вытягивается лицо, так как в утренней газете напечатано о самоубийстве ревизора ГТИ. В довершение всего Козловский причастен к преступлению, поскольку украл для Махулевича ключи от квартиры, соседствующей с квартирой самоубийцы. Реакция Сельчика мгновенна: он сталкивает Козловского под колеса приближающегося паровоза. Сельчик не знает, что парню повезло и он получил только легкие ушибы, не знает, что этот случай наведет нас в конце концов на верный след. Впрочем, он этого не боится.
   – Не боится? – удивился Беджицкий.
   – Совершенство его плана основано на том, что Сельчик неплохой шахматист и умеет предугадывать действия противника на несколько ходов вперед. Его противником был я, значит, он ставил себя на мое место. И тут выплывает история с клоунами.
   – Я именно об этом и хотел тебя спросить. Зачем он оставил у себя клоуна, который должен был рано или поздно навести милицию на след.
   – Он решил откупиться от меня своей бандой. У Сельчика была тройная система подстраховки. Сначала он подсунул мне самоубийство. Если я проглочу этот кусок – все в порядке, и мосье Ромбе может спокойно уехать. Помни, что он должен переждать десять дней и, следовательно, в течение этого времени чем-то занять меня. Ну а если версия самоубийства покажется мне неправдоподобной? Сельчик понимал, что все предусмотреть невозможно. И действительно. Отсутствие часов и бритье перед самоубийством не понравились мне с самого начала. Предвидя это, Сельчик подкинул мне клоуна, как второй охранительный барьер. Показания Иоланты, что в последнее время он был сам не свой, неожиданный визит Броката, объяснявшего сразу механизм действия шантажистов, – скорее всего к этому визиту его принудил телефонный звонок Иоланты, угрожавшей чем-нибудь ювелиру, – плюс показания самого Сельчика, уже как Ромбе, должны были убедить меня, что магистр экономики стал жертвой шантажа. Этому служило и организованное им в «Спутнике» свидание Иоланты и Баси Кральской с Махулевичем и Козловским, встреча, которая, естественно, не могла ускользнуть от лашего внимания. Сельчик хотел навести нас на след Махулевича, которому предварительно подбросил известный нам список «покупателей» тряпичных клоунов, чтобы мы, избави боже, не имели никаких сомнений насчет причастности Махулевича к банде. Однако, если бы нам и этого показалось мало, Сельчик приготовил более солидную приманку – самого главаря шайки. Он знал, что лучше всех на эту роль подходит Ровак. Именно поэтому во время нашей встречи в гостинице «Европейская» мосье Ромбе как бы невзначай вспомнил о коллеге Сельчика – «шахматисте»; именно поэтому Иоланта упомянула в разговоре со мной о платочке в нагрудном кармане. Наконец, с этой же целью она отвезла незадачливого ухажера на двадцатый километр Варшавского шоссе. К счастью, у Ровака были тесные ботинки. И вот тогда я вспомнил, что у человека, лежавшего на бетонных плитах двора на Солдатской улице, была довольно маленькая ступня и один ботинок соскочил с ноги при падении. Вспомнил я и Ромбе в «Европейской», встретившего нас, как ты помнишь, в одних носках. И потом большие домашние туфли в комнате Иоланты Каштель. У Сельчика была большая ступня. И еще такая мелочь: Сельчик не курил, вообще не переносил табачного дыма. Помнишь, когда Ромбе подавился дымом и вынужден был открыть окно? Этот факт я тогда не мог ни к чему прицепить. Потом, траурная ленточка на фотографии. У них все было предусмотрено. Иоланта каждую минуту могла ждать моего визита и подготовилась к тому, чтобы убедить меня, что человек на фотографии и есть Сельчик. Риск здесь был небольшой, поскольку фотографии в отделе кадров ГТИ и в дипломе Сельчика насчитывали добрый десяток лет. Но чрезмерная педантичность меня раздражает, и, оказывается, не напрасно. – Ольшак посмотрел на часы. – Ну мне пора. У тебя еще есть вопросы?
   – Да, – хитро улыбнулся Беджицкий. – Эта девушка, о которой ты говорил, Кральская, или как ее там…
   – Время – чудесный исцелитель. Хочу надеяться, что она встретит человека более интересного, чем ее муж, и у них будут дети. Лучше всего – близнецы.