Страница:
Ольшак и сам толком не знал, что он подозревает.
– Через неделю допрошу Козловского лично, – сказал, снисходительно улыбаясь, прокурор, подписывая ордер.
Это значило: если за неделю инспектор ничего не обнаружит, парня придется выпустить. И тогда он, Ольшак, обязан будет включить в дело показания Янека о свитере, купленном за триста злотых, а майор Керч наверняка поручит следствие кому-нибудь другому, ибо Ольшак станет заинтересованным лицом.
Инспектор поднялся, но прокурор предложил еще одну чашечку кофе. Конечно, Ольшак должен был отказаться: с его сердцем нельзя пить столько кофе, но он согласился. Кофе у прокурора был превосходным, очевидно, его секретарше пани Дороте был известен какой-то особый рецепт, или она просто не жалела кофе. Вдыхая аромат, инспектор наслаждался напитком и слушал рассуждения Стефаняка.
– Я не отрицаю, – говорил прокурор, – что в деле Сельчика есть что-то странное. Это каждому заметно, не только тебе. Не сердись, старик, ты же знаешь, что я ценю тебя, хотя ты часто носишься с сумасбродными идеями. Из твоего рассказа следует, что ты подозреваешь убийство. Ну какое же это убийство? Не вызывает ни малейшего сомнения, что Сельчик покончил счеты с жизнью сам. Попробуй заставить человека написать такую записку! На моем веку еще не случалось, чтобы жертва заботилась об алиби убийцы. Шантаж, принуждение, это звучит более правдоподобно, поэтому стоит заняться человеком, которого видела дворничиха и отпечатки пальцев которого были обнаружены в квартире. Т ы говоришь о Кральской. Но какая здесь связь? Во всяком случае, держи меня в курсе и никого пока не арестовывай. Больше я тебе ничего подписывать не буду. И загляни на коньячок. Расскажешь о беседе с Кральской.
Ольшак хотел прямо из прокуратуры ехать в приемный пункт мастерской по ремонту электроприборов, где работала Барбара Кральская, но зашел в парикмахерскую, и это спутало его планы. Усаживаясь в кресло, он взглянул на себя в зеркало и поморщился. Припухшее лицо, заплывшие глаза, под ними сеть густых морщин. Ольшак решил разориться на массаж, хотя никогда этого не делал, и ужасно сконфузился, когда в зеркале увидел входящего Кулича. Правда, у того были свои заботы. Усевшись в соседнее кресло, поручик доверительно сообщил, что близнецы всю ночь орали почти без перерыва, жена сбилась с ног, а брать домработницу слишком накладно, не говоря уже о том, что неизвестно, где ее найти.
Ольшак был уверен, что поручик злорадно улыбается при виде электрической машинки для массажа, хотя в это время мастер покрывал лицо Кулича густой мыльной пеной, а в таких случаях люди, как правило, редко улыбаются.
Из парикмахерской они вышли вместе, и Кулич сразу же доложил о том, что удалось выяснить о Кральском.
На совещание в Варшаву поехали трое, и среди них Кральский. Все они возвратились поездом, прибывающим в 21.07 третьего сентября. Таким образом, Кральский вопреки показаниям своей жены приехал за несколько часов до самоубийства Сельчика и, конечно же, мог вернуться домой в первом часу ночи, как это утверждала соседка.
– Мог, – улыбнулся Кулич, – но не вернулся.
Он разговаривал с Кральским на работе. Этот крупный неуклюжий мужчина примерно сорока лет был очень удивлен его визитом, сказав, что никогда не имел дела с милицией, но сразу же выразил готовность сообщить все, что ему было известно. Кулич объяснил, что речь идет о Сельчике, и поинтересовался, что Кральский может сказать о бывшем соседе. Кральский, не задумываясь, ответил, что он ничего не знает, и сослался на свою жену, которой могло быть известно о Сельчике чуточку больше: ведь именно она их когда-то познакомила. Кажется, Сельчик был женихом какой-то ее приятельницы. Несколько раз они сталкивались в лифте или на лестнице. Нет, он не производил на него приятного впечатления. Судя по всему, Сельчик был человек угрюмый, без чувства юмора, а юмор он, Кральский, ценит превыше всего. Кулич выслушал, не прерывая, этот длинный, но в конечном счете пустой монолог, а потом задал главный вопрос: что пан Кральский делал в тот вечер? Кральский замер и ответил не сразу.
– Вы, очевидно, разговаривали с моей женой, – наконец решился он, – и она сказала, что меня не было дома.
Кулич, ничего не подтверждая и не отрицая, выжидал.
– Я был на совещании в Варшаве, – продолжал Кральский медленно и осторожно, как бы проверяя реакцию Кулича, но лицо поручика оставалось непроницаемым.
Кральский как будто оттаял, открыл пачку сигарет и предложил Куличу чашечку кофе.
– Пан поручик, – начал он, – я полагаю, то, где я был в тот вечер, не представляет для вас никакого интереса, но мне нет смысла запираться. Я вернулся из Варшавы в 21.07, однако домой не поехал. Моя жена сказала правду… – на мгновение он замолчал. – Надеюсь, вы меня понимаете. Ее я предупредил, что вернусь только на следующий день. Мои коллеги умеют быть деликатными… Кстати, если вас это интересует, – добавил он, – на вокзале я встретил Сельчика.
На этот раз удивился Кулич.
– На вокзале? – переспросил он. – В 21.07? А вы не ошибаетесь?
– Не ошибаюсь, – заявил муж Барбары. – Я как раз выходил из вагона-ресторана, ведь мы возвращались втроем, и вы сами понимаете… я увидел его на перроне. Я даже поклонился ему, хотя он был и моложе, но Сельчик меня не заметил, так как в это время появился тот, кого он ожидал.
– Кто это был?
– Откуда мне знать? Какой-то мужчина. На перроне не очень-то светло, да, впрочем, меня не слишком интересовало, кого ждал Сельчик.
– Может, вы обратили внимание на какую-нибудь особенность?
– Ну я не знаю. Мужчина в пальто и шляпе. – Кральский задумался. – Одного роста с Сельчиком. Впрочем, ведь вы не зналн Сельчика? Больше я ничего не заметил. Сельчик подошел к нему, когда я уже уходил.
– Здоровались они приветливо?
– Я не смотрел. Вы, пан поручик, слишком многого от меня требуете.
Итак, от Иоланты Сельчик поехал на вокзал, после чего, очевидно, дождавшись незнакомца, привез его к себе домой, где их и увидела дворничиха. Кто же это был? Почему Иоланта Каштель ничего об этом не го-Еорила? – подумал Олыпак, но на время отогнал от себя эти мысли, ибо Кулич еще не окончил своего рассказа.
– Однако в ту ночь вы все-таки вернулись домой? – сказал Кулич, обращаясь к Кральскому. Тот посмотрел на поручика с искренним удивлением. В глазах его появились жесткие огоньки.
– Ну, если это сказала моя жена, – ответил он, – то ей придется объясняться со мной за эту ложь.
– То есть надо понимать, вас не было дома? – Кулич являл собой спокойствие и предупредительность.
– Конечно. Той ночью я был в другом месте.
– Вы можете это доказать?
– А разве нужны доказательства? Меня в чем-то подозревают? Мне необходимо алиби?
– Нет, избави боже.
Кулич объяснил, что речь идет только о следствии, в котором необходимо перебрать все возможные варианты, чтобы остался единственный, искомый.
– Но это же было самоубийство?
– Самоубийства бывают разные, – ответил Кулич. – Представьте себе, что некто видел пана Краль-ского, возвращавшегося домой за несколько минут до самоубийства Сельчика. А вы это отрицаете. Кажется ли это подозрительным? Но вас никто ни в чем не подозревает, речь идет исключительно о выяснении некоторых обстоятельств.
Кральский сдался гораздо быстрее, чем этого ожидал Кулич. Он стал вдруг сердечным, сослался на мужскую солидарность и повсеместно известную деликатность работников милиции.
Его монолог даже несколько затянулся. Что греха таить, повествовал Кральский, его семейная жизнь с Барбарой не удалась. Он, Кральский, не видит в этом своей вины, ибо всегда любил дом, мечтал о покое, тишине, детях, жене, готовящей обед и терпеливо ожидающей возвращения мужа. В конце концов мужчине, занятому на трудной работе, это необходимо. Однако Барбара была не такой, она хотела сама работать, скучала без кино, любила рестораны и совершенно не заботилась о доме. Именно это отсутствие заботы об их общем хозяйстве, подчеркивал Кральский, склонило его, домоседа и приличного человека, искать другую женщину.
Кулич слушал, скучая. У Кральского были большие жилистые руки, пальцами он сдавливал чашку с кофе так сильно, что Куличу хотелось сказать: осторожней, сейчас она треснет.
Итак, Кральский нашел другую, прелестную девушку, но Барбаре об этом еще не говорил. Каждый мужчина имеет собственные цепи, которые удерживают его, даже если ясно, что семью сохранить невозможно. С большой неохотой Кральский дал адрес.
– Все это страшно неприятно для меня, – то и дело повторял он. – Если можно вас попросить…
Взяв у Кулича адрес, Ольшак сразу же поехал по нему.
Огромная квартира, перегруженная шкафами. Разноцветные подушки, стилизованный комод, на нем фотографии в рамках. На одной – Кральский, на второй – пожилой мужчина, застывший в торжественной позе. Оказалось, что Кристина Боярская, вдова мужчины с фотографии, владелица процветающего овощного магазина. Конечно, в юности она мечтала совсем о другом, но вот умер муж, сбережений после него осталось немного, а она должна воспитывать дочь. Маленькая иссушенная женщина сидела на краю дивана и беспокойно смотрела на инспектора. Дочка скоро вернется, объясняла она, но, может, пан капитан скажет, что ему нужно, она всегда жила в согласии с милицией, – это может подтвердить их квартальный. Его жена, очень милая женщина, покупает у нее овощи.
Ольшак спросил о Кральском. Женщина оживилась, но беспокойство ее возросло.
– Это жених дочери, – объяснила она. – Они знакомы уже почти год, но знаете, как это бывает, у него хлопоты с разводом, ну и свадьба откладывается. Интересно, почему милиция им интересуется? Кральский солидный и порядочный человек, он намного старше Анны, но это даже лучше, если мужчина старше: будет больше любить свою молодую жену.
Ольшак объяснил, что милиция ничего не имеет против Кральского: речь идет об обычной формальности, которая не бросит тени на жениха ее дочери. Ольшак терпеть не мог таких разговоров. Очевидно, он все-таки поспешил, и алиби Кральского нужно было установить как-то иначе. Но все же спросил, помнит ли она вечер третьего сентября. Старушка замолчала и прищурилась, припоминая.
– Третьего сентября, – повторила она. – В семь часов я была в кино, после обеда торговала дочь, а потом я вернулась домой. По дороге зашла в «Деликатесы». Анна просила купить какого-нибудь вина. Стась, то есть Кральский, был уже дома. А почему вы об этом спрашиваете?
– Так, пустяки, – ответил Ольшак. – Формальность. А когда пан Кральский ушел?
Пани Боярская молчала довольно долго, потом вытерла глаза платочком и спросила, на самом ли деле это так важно. Ей бы не хотелось об этом говорить, но если пан инспектор настаивает… Она женщина старого воспитания, вы понимаете, но эта молодежь… В общем, пан Кральский ушел только на следующий день… Кажется, после обеда, так как ему не нужно было идти на работу.
7
– Через неделю допрошу Козловского лично, – сказал, снисходительно улыбаясь, прокурор, подписывая ордер.
Это значило: если за неделю инспектор ничего не обнаружит, парня придется выпустить. И тогда он, Ольшак, обязан будет включить в дело показания Янека о свитере, купленном за триста злотых, а майор Керч наверняка поручит следствие кому-нибудь другому, ибо Ольшак станет заинтересованным лицом.
Инспектор поднялся, но прокурор предложил еще одну чашечку кофе. Конечно, Ольшак должен был отказаться: с его сердцем нельзя пить столько кофе, но он согласился. Кофе у прокурора был превосходным, очевидно, его секретарше пани Дороте был известен какой-то особый рецепт, или она просто не жалела кофе. Вдыхая аромат, инспектор наслаждался напитком и слушал рассуждения Стефаняка.
– Я не отрицаю, – говорил прокурор, – что в деле Сельчика есть что-то странное. Это каждому заметно, не только тебе. Не сердись, старик, ты же знаешь, что я ценю тебя, хотя ты часто носишься с сумасбродными идеями. Из твоего рассказа следует, что ты подозреваешь убийство. Ну какое же это убийство? Не вызывает ни малейшего сомнения, что Сельчик покончил счеты с жизнью сам. Попробуй заставить человека написать такую записку! На моем веку еще не случалось, чтобы жертва заботилась об алиби убийцы. Шантаж, принуждение, это звучит более правдоподобно, поэтому стоит заняться человеком, которого видела дворничиха и отпечатки пальцев которого были обнаружены в квартире. Т ы говоришь о Кральской. Но какая здесь связь? Во всяком случае, держи меня в курсе и никого пока не арестовывай. Больше я тебе ничего подписывать не буду. И загляни на коньячок. Расскажешь о беседе с Кральской.
Ольшак хотел прямо из прокуратуры ехать в приемный пункт мастерской по ремонту электроприборов, где работала Барбара Кральская, но зашел в парикмахерскую, и это спутало его планы. Усаживаясь в кресло, он взглянул на себя в зеркало и поморщился. Припухшее лицо, заплывшие глаза, под ними сеть густых морщин. Ольшак решил разориться на массаж, хотя никогда этого не делал, и ужасно сконфузился, когда в зеркале увидел входящего Кулича. Правда, у того были свои заботы. Усевшись в соседнее кресло, поручик доверительно сообщил, что близнецы всю ночь орали почти без перерыва, жена сбилась с ног, а брать домработницу слишком накладно, не говоря уже о том, что неизвестно, где ее найти.
Ольшак был уверен, что поручик злорадно улыбается при виде электрической машинки для массажа, хотя в это время мастер покрывал лицо Кулича густой мыльной пеной, а в таких случаях люди, как правило, редко улыбаются.
Из парикмахерской они вышли вместе, и Кулич сразу же доложил о том, что удалось выяснить о Кральском.
На совещание в Варшаву поехали трое, и среди них Кральский. Все они возвратились поездом, прибывающим в 21.07 третьего сентября. Таким образом, Кральский вопреки показаниям своей жены приехал за несколько часов до самоубийства Сельчика и, конечно же, мог вернуться домой в первом часу ночи, как это утверждала соседка.
– Мог, – улыбнулся Кулич, – но не вернулся.
Он разговаривал с Кральским на работе. Этот крупный неуклюжий мужчина примерно сорока лет был очень удивлен его визитом, сказав, что никогда не имел дела с милицией, но сразу же выразил готовность сообщить все, что ему было известно. Кулич объяснил, что речь идет о Сельчике, и поинтересовался, что Кральский может сказать о бывшем соседе. Кральский, не задумываясь, ответил, что он ничего не знает, и сослался на свою жену, которой могло быть известно о Сельчике чуточку больше: ведь именно она их когда-то познакомила. Кажется, Сельчик был женихом какой-то ее приятельницы. Несколько раз они сталкивались в лифте или на лестнице. Нет, он не производил на него приятного впечатления. Судя по всему, Сельчик был человек угрюмый, без чувства юмора, а юмор он, Кральский, ценит превыше всего. Кулич выслушал, не прерывая, этот длинный, но в конечном счете пустой монолог, а потом задал главный вопрос: что пан Кральский делал в тот вечер? Кральский замер и ответил не сразу.
– Вы, очевидно, разговаривали с моей женой, – наконец решился он, – и она сказала, что меня не было дома.
Кулич, ничего не подтверждая и не отрицая, выжидал.
– Я был на совещании в Варшаве, – продолжал Кральский медленно и осторожно, как бы проверяя реакцию Кулича, но лицо поручика оставалось непроницаемым.
Кральский как будто оттаял, открыл пачку сигарет и предложил Куличу чашечку кофе.
– Пан поручик, – начал он, – я полагаю, то, где я был в тот вечер, не представляет для вас никакого интереса, но мне нет смысла запираться. Я вернулся из Варшавы в 21.07, однако домой не поехал. Моя жена сказала правду… – на мгновение он замолчал. – Надеюсь, вы меня понимаете. Ее я предупредил, что вернусь только на следующий день. Мои коллеги умеют быть деликатными… Кстати, если вас это интересует, – добавил он, – на вокзале я встретил Сельчика.
На этот раз удивился Кулич.
– На вокзале? – переспросил он. – В 21.07? А вы не ошибаетесь?
– Не ошибаюсь, – заявил муж Барбары. – Я как раз выходил из вагона-ресторана, ведь мы возвращались втроем, и вы сами понимаете… я увидел его на перроне. Я даже поклонился ему, хотя он был и моложе, но Сельчик меня не заметил, так как в это время появился тот, кого он ожидал.
– Кто это был?
– Откуда мне знать? Какой-то мужчина. На перроне не очень-то светло, да, впрочем, меня не слишком интересовало, кого ждал Сельчик.
– Может, вы обратили внимание на какую-нибудь особенность?
– Ну я не знаю. Мужчина в пальто и шляпе. – Кральский задумался. – Одного роста с Сельчиком. Впрочем, ведь вы не зналн Сельчика? Больше я ничего не заметил. Сельчик подошел к нему, когда я уже уходил.
– Здоровались они приветливо?
– Я не смотрел. Вы, пан поручик, слишком многого от меня требуете.
Итак, от Иоланты Сельчик поехал на вокзал, после чего, очевидно, дождавшись незнакомца, привез его к себе домой, где их и увидела дворничиха. Кто же это был? Почему Иоланта Каштель ничего об этом не го-Еорила? – подумал Олыпак, но на время отогнал от себя эти мысли, ибо Кулич еще не окончил своего рассказа.
– Однако в ту ночь вы все-таки вернулись домой? – сказал Кулич, обращаясь к Кральскому. Тот посмотрел на поручика с искренним удивлением. В глазах его появились жесткие огоньки.
– Ну, если это сказала моя жена, – ответил он, – то ей придется объясняться со мной за эту ложь.
– То есть надо понимать, вас не было дома? – Кулич являл собой спокойствие и предупредительность.
– Конечно. Той ночью я был в другом месте.
– Вы можете это доказать?
– А разве нужны доказательства? Меня в чем-то подозревают? Мне необходимо алиби?
– Нет, избави боже.
Кулич объяснил, что речь идет только о следствии, в котором необходимо перебрать все возможные варианты, чтобы остался единственный, искомый.
– Но это же было самоубийство?
– Самоубийства бывают разные, – ответил Кулич. – Представьте себе, что некто видел пана Краль-ского, возвращавшегося домой за несколько минут до самоубийства Сельчика. А вы это отрицаете. Кажется ли это подозрительным? Но вас никто ни в чем не подозревает, речь идет исключительно о выяснении некоторых обстоятельств.
Кральский сдался гораздо быстрее, чем этого ожидал Кулич. Он стал вдруг сердечным, сослался на мужскую солидарность и повсеместно известную деликатность работников милиции.
Его монолог даже несколько затянулся. Что греха таить, повествовал Кральский, его семейная жизнь с Барбарой не удалась. Он, Кральский, не видит в этом своей вины, ибо всегда любил дом, мечтал о покое, тишине, детях, жене, готовящей обед и терпеливо ожидающей возвращения мужа. В конце концов мужчине, занятому на трудной работе, это необходимо. Однако Барбара была не такой, она хотела сама работать, скучала без кино, любила рестораны и совершенно не заботилась о доме. Именно это отсутствие заботы об их общем хозяйстве, подчеркивал Кральский, склонило его, домоседа и приличного человека, искать другую женщину.
Кулич слушал, скучая. У Кральского были большие жилистые руки, пальцами он сдавливал чашку с кофе так сильно, что Куличу хотелось сказать: осторожней, сейчас она треснет.
Итак, Кральский нашел другую, прелестную девушку, но Барбаре об этом еще не говорил. Каждый мужчина имеет собственные цепи, которые удерживают его, даже если ясно, что семью сохранить невозможно. С большой неохотой Кральский дал адрес.
– Все это страшно неприятно для меня, – то и дело повторял он. – Если можно вас попросить…
Взяв у Кулича адрес, Ольшак сразу же поехал по нему.
Огромная квартира, перегруженная шкафами. Разноцветные подушки, стилизованный комод, на нем фотографии в рамках. На одной – Кральский, на второй – пожилой мужчина, застывший в торжественной позе. Оказалось, что Кристина Боярская, вдова мужчины с фотографии, владелица процветающего овощного магазина. Конечно, в юности она мечтала совсем о другом, но вот умер муж, сбережений после него осталось немного, а она должна воспитывать дочь. Маленькая иссушенная женщина сидела на краю дивана и беспокойно смотрела на инспектора. Дочка скоро вернется, объясняла она, но, может, пан капитан скажет, что ему нужно, она всегда жила в согласии с милицией, – это может подтвердить их квартальный. Его жена, очень милая женщина, покупает у нее овощи.
Ольшак спросил о Кральском. Женщина оживилась, но беспокойство ее возросло.
– Это жених дочери, – объяснила она. – Они знакомы уже почти год, но знаете, как это бывает, у него хлопоты с разводом, ну и свадьба откладывается. Интересно, почему милиция им интересуется? Кральский солидный и порядочный человек, он намного старше Анны, но это даже лучше, если мужчина старше: будет больше любить свою молодую жену.
Ольшак объяснил, что милиция ничего не имеет против Кральского: речь идет об обычной формальности, которая не бросит тени на жениха ее дочери. Ольшак терпеть не мог таких разговоров. Очевидно, он все-таки поспешил, и алиби Кральского нужно было установить как-то иначе. Но все же спросил, помнит ли она вечер третьего сентября. Старушка замолчала и прищурилась, припоминая.
– Третьего сентября, – повторила она. – В семь часов я была в кино, после обеда торговала дочь, а потом я вернулась домой. По дороге зашла в «Деликатесы». Анна просила купить какого-нибудь вина. Стась, то есть Кральский, был уже дома. А почему вы об этом спрашиваете?
– Так, пустяки, – ответил Ольшак. – Формальность. А когда пан Кральский ушел?
Пани Боярская молчала довольно долго, потом вытерла глаза платочком и спросила, на самом ли деле это так важно. Ей бы не хотелось об этом говорить, но если пан инспектор настаивает… Она женщина старого воспитания, вы понимаете, но эта молодежь… В общем, пан Кральский ушел только на следующий день… Кажется, после обеда, так как ему не нужно было идти на работу.
7
Сообщение поручика Кулича и беседа с Боярской подтвердили, что Барбара Кральская не лгала, сказав, что муж ее не возвращался ночью. Однако соседка продолжала настаивать, что кто-то вошел к Кральским за несколько минут до смерти Сельчика. «Но кто? Скажет ли об этом сама Барбара? – размышлял Ольшак по дороге в приемный пункт, где работала Кральская. – Может, лучше вызвать ее в управление?» Однако Ольшак принадлежал, как говорил майор Керч, к «ходячим инспекторам», он любил ездить по городу, разговаривать с людьми в их квартирах или на работе, объясняя это тем, что в милиции беседы бывают менее непринужденными.
На углу Партизанской улицы в витрине какой-то лавочки висело зеркало. Ольшак остановился и внимательно оглядел себя. После парикмахерской и при тусклом освещении он выглядел немного лучше, чем утром. Втянув живот, Ольшак попробовал посильнее затянуть ремень и подумал, что слишком мало заботится о себе. Прогулки ему не помогают, очевидно, лучше заняться спортом. Впрочем, какой там спорт с его-то сердцем и ревматизмом… Инспектор усмехнулся и прибавил шагу. Что же скажет Барбара Кральская? На этот раз Ольшак решил не задавать вопросов в лоб, а действовать постепенно и проявить максимум терпения. Интересно, почему эта женщина обманывает его? А может, врут Кральский и уважаемая пани Боярская? В этом деле почти все показания были сомнительными: Козловского, Спавача, Ровака… Инспектор засунул руку в карман и нащупал тряпичного клоуна. Нужно было спросить о нем Иоланту. И еще о человеке, которого ожидал на вокзале Сельчик.
В приемном пункте какой-то молодой человек в кожаной куртке объяснял, что пылесос после ремонта ревет так, что соседи протестуют. А ведь он просил… Кральская улыбнулась, и молодой человек замолчал. Барбара включила пылесос. Шум был такой, что на улице останавливались прохожие.
– Это фабричный дефект, – сказала Кральская. – Мы ничем помочь не можем.
Молодой человек схватил пылесос и выбежал на улицу.
– Сейчас я освобожусь, – Кральская повернулась к Ольшаку. – Только попрошу меня заменить.
Они присели за маленький столик у окна. Сменщица Кральской занялась элегантно одетой дамой, которая принесла электробритву.
– Импортные не чиним. Это можно только частным путем.
– Ну так закройте свою лавочку, – посоветовала дама.
Барбара, подкрасив губы, лукаво улыбнулась Ольшаку, и он испугался, что она может посчитать дело Сельчика только предлогом для знакомства с ней. Или она прикрывается этой улыбкой? Ведь правды-то она не сказала.
Сменщица с интересом рассматривала их из-за прилавка, и теперь Ольшак пожалел, что не договорился о встрече в кафе. На его счастье, сменщицу отвлек какой-то вспыльчивый человек, красноречиво объяснявший, почему он собирается обратиться прямо в воеводский народный совет с просьбой прикрыть этот горе-ремонтный пункт. Его кофемолку ремонтировали уже трижды, но она вновь не работает…
– Почему я снова должна давать показания? – спросила Кральская внешне беззаботным тоном.
– Речь идет не о показаниях. Просто мне хотелось получить ответ на несколько вопросов и предложить, чтобы мы вместе установили некоторые факты. Все, конечно, останется между нами…
Барбара заверила, что ничто не доставит ей такого удовольствия, как возможность помочь пану инспектору.
– Я бы хотел кое-что спросить о вашем муже. – сказал Ольшак. – Что связывало его с Сельчиком?
Кральская искренне удивилась. – Но они почти не были знакомы. – Вы уверены в этом?
– Совершенно. В чем вы его подозреваете? – Она рассмеялась: – Стась и Сельчик? Надеюсь, это несерьезно, пан инспектор?
– Когда ваш муж вернулся из Варшавы? – Инспектор старался перейти на официальный тон.
– Четвертого, после обеда, я ведь говорила. Я пришла домой в половине восьмого, он уже спал. Он так устал…
– Бедняга, – посочувствовал Ольшак. – Может быть, я буду нескромен, если спрошу…
– Будете, – ответила она резко. – Надеюсь, наши супружеские отношения не являются предметом следствия.
– Конечно, – Ольшак утвердительно кивнул головой. – Поэтому вы мне скажете только то, что посчитаете нужным. Но рассудите сами: живущий рядом с вами человек покончил с собой при таинственных обстоятельствах…
– И поэтому моя личная жизнь становится предметом изучения?
– Я действительно не намерен этого делать. Но представьте себе: за несколько минут до смерти Сельчика пан Кральский возвращается домой, а его жена утверждает, что он вернулся на следующий день. Будь вы на моем месте, что бы вы подумали?
– Ерунда! Той ночью моего мужа в самом деле не было дома.
– Если вы не в состоянии отремонтировать настольную лампу, то за что вам платят? – кричала у прилавка пышная дама в очках.
– Вы видите, какая у меня работа, – кивнула в ее сторону Кральская, закуривая. – Иногда просто больная возвращаешься домой.
У нее были длинные тонкие пальцы с красивыми, покрытыми лаком ногтями.
Ольшак молча вытащил из кармана сигареты.
– Мне известно, – сказал он наконец, – что тон ночью в вашу квартиру кто-то входил.
Ольшак ожидал растерянности или резкой отповеди, но Барбара стряхнула пепел и спокойно спросила:
– Ну и что?
– Это был не муж?
– Ну конечно, не муж. Ведь Стась вернулся только на следующий день.
– Этот мужчина вошел в вашу квартиру незадолго до смерти Сельчика.
– Неправда! – Вот теперь она смотрела на Ольша-ка с нескрываемым удивлением. – В то время ко мне никто не мог войти. Выходить мог, но значительно раньше.
– Пани Барбара, – заметил Ольшак, – у меня есть свидетели, которым нет смысла врать.
– Свидетели врут, – заметила она и, помолчав, добавила: – Странно…
– Может быть, вы все же соизволите со мной объясниться?
– Представьте себе, соизволю. – Кральская рассмеялась. – Вы очень симпатичны мне, пан инспектор. Сейчас вы услышите о невинном, – смутилась она, – приключении молодой женщины. Что вы на это скажете?
– Буду нем как могила.
Она наклонилась к нему и стала говорить почти шепотом:
– У моего мужа кто-то есть, я знаю. Мне уже давно необходимо было взять реванш, – она запнулась. – Впрочем, не в этом дело. Ко мне в тот вечер заходил один парень. Этого достаточно?
– Нет, – сказал Ольшак.
– Что еще?
– В котором часу он пришел и когда вышел?
– Пришли мы вместе около одиннадцати. До этого посидели в «Спутнике». Вы там когда-нибудь бывали? Наверное, нет. Там собирается молодежь. Немного пьют, немного танцуют. В тот вечер я выпила больше, чем нужно… Он танцевал только со мной и очень мило за мной ухаживал. Честное слово. Потом он посадил меня в такси, и мы поехали на Солдатскую. В кармане у него было еще полбутылки вермута. Впрочем, зачем я рассказываю вам о таких мелочах, достаточно, что дома мы выпили по рюмочке, а потом…
Инспектор не задавал вопросов, и Барбара рассмеялась.
– Потом, пан инспектор, все было как в повести для детей. Меня разморило, я заснула и последнее, что я помню, это звук захлопнувшейся двери. Это было самое большее в половине двенадцатого.
– Значит, он возвращался?
– Вы шутите, как он мог вернуться, если у него не было ключей? – Кральская задумалась. – Я отчетливо слышала стук двери. Вы же знаете, иногда сквозь сон хорошо слышно. Проснулась я только от вашего звонка. Больше я ничего не знаю.
Говорила ли она правду? А если да, то кого видела Софья Галак? Предположим, Кральский дал кому-нибудь ключи. Но откуда он мог знать, что его жены нет дома или что она спит так крепко? Крепко спит… Выпила рюмку вермута и сразу же заснула. Может, она была просто очень пьяной?
– Он был у вас в первый раз?
– Кто?
– Этот парень.
– Ну конечно. Разве похоже, что я систематически изменяю мужу?
И вот он, самый главный вопрос:
– А вы не скажете мне, как его зовут? Женщина рассмеялась.
– Может, это странно, но я на самом деле не знаю. Честное слово. Он назвался Тадеком, а о фамилии я его не спрашивала.
– Что-то не очень верится. Когда вы с ним познакомились? – спросил инспектор.
– За два дня до этого, пан инспектор. Мне позвонила Иоланта…
– Иоланта Каштель, невеста Сельчика?
– Ну да, и сказала, что ей скучно, что Конрад снова занимается своей диссертацией и что мне, наверное, тоже невесело, так как Стася, как обычно, нет дома, и предложила сходить в «Спутник».
– И что дальше?
– Ничего. Мы заказали два кофе и сидели себе смирненько, сплетничали о знакомых из нашего управления. За соседний столик сели двое мужчин: один пожилой и очень элегантный, а другой тот самый Тадек… Сначала они выпили по рюмочке, потом еще, а потом подсели к нам…
– Иоланта их знала?
– По-моему, нет. Пожилой был при деньгах, так как он заказывал и платил. Он принялся ухаживать за Иолантой, а Тадек за мной; Не скрою, он мне понравился.
– А Иоланте ее поклонник?
– Я, кажется, говорила вам, что Иоланта была влюблена в Сельчика. Потанцует, выпьет рюмочку вина и отделывается от парней. Такой у нее метод. А Тадек договорился о встрече со мной как раз на третье сентября.
– А что было после третьего сентября? Барбара помолчала.
– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Если я вам уже столько сказала, то могу и больше.
– Пожилые люди созданы для того, чтобы выслушивать исповеди.
– «Пожилые люди», – передразнила его Кральская. – Мой муж ненамного моложе вас. Ну так вот, с того вечера я Тадека уже не видела. Я дважды заходила в «Спутник», но его не заставала.
– А другого?
– Другой сидел с какой-то большой компанией, и у меня не было желания подходить. В конце концов он даже не поклонился.
Они помолчали. Седой человек ставил на прилавок электрический чайник, а напарница Кральской выписывала квитанцию.
– Это очень важно? – спросила Барбара тихо.
– Что?
– Ну все… Что кто-то мог войти ко мне в первом часу…
– Мне бы хотелось поговорить с этим парнем, – сказал Ольшак.
– Этого удовольствия я вам не могу доставить, – ответила Барбара довольно резко, но сразу же опомнилась: – Извините, но мне бы тоже хотелось с ним поговорить.
– Он вам понравился?
– Немного. Высокий, хорошо сложенный блондин, светлые глаза.
– А какие-нибудь особые приметы?
– Боже, ох уж эти офицеры милиции! Интересный, пан инспектор. Интересный и очень симпатичный.
Больше ей нечего было сказать. Барбара проводила инспектора до двери.
Все могло произойти примерно так… Человек, назвавшийся Тадеком, взял ключи, когда Барбара уснула, а потом вернулся в ее квартиру, около часа ночи. Зачем? Если бы у Кральской что-то пропало, она наверняка бы сказала. Хотя это минутное замешательство, когда она вспомнила, что у ее знакомого не было ключей. И потом, когда Ольшак был в первый раз у Краль-ских четвертого сентября утром, хозяйка что-то искала в сумочке, как будто бы обеспокоенная. Может, нужно по-другому поставить вопрос. Зачем Тадек вообще выходил, если собирался вернуться в эту квартиру в час ночи? Кральская была уверена, что ее муж приедет только на следующий день, и вполне могла сказать об этом своему ухажеру. Или Тадек знал, когда появится Кральский? И наконец, главное: какую связь все это может иметь с самоубийством Сельчика. Час ночи… Тадек выходит в лоджию… Молодой, ловкий, перескакивает через барьер, и вот он уже в квартире Сельчика. А дальше? Заставляет написать эту пресловутую записку? Каким образом? Почему?
Гипотеза привела к абсурду. А может, Тадек хотел оказаться в квартире Сельчика после его смерти? Сколько у него было времени? Несколько минут до прибытия милиции. Этого могло хватить Но откуда он мог знать, что Сельчик выбросится из окна?
Так или иначе, прежде всего нужно было установить, кто этот Тадек. Это не казалось инспектору слитком трудным делом. Сразу же по возвращении в управление он вызвал сержанта Марысю Клею. Девушка вот уже несколько дней слонялась без дела, и майор Керч смотрел на это косо. «Отдай Марысю Чулику, – говорил он Ольшаку. – Ему всегда не хватает сотрудников».
– В чем дело? – спросила Марыся.
– Речь идет о ресторане под названием «Спутник». Марыся рассмеялась.
– Кажется, мы должны там иметь постоянного представителя. Все время «Спутник» кому-нибудь нужен. Недавно Чулик посылал туда Костишевского, который целую неделю тратил деньги на кофе и ухаживал за девушками, но так ничего интересного и не обнаружил.
Ольшак объяснил ей, что нужно разыскать парня по имени Тадек, причем буквально в ближайшие часы. Известно, что приятель Тадека, пожилой и элегантный человек по имени Сташек, также бывает в «Спутнике».
– Будет сделано, – ответила девушка. – У меня там есть ходы. А если парень хоть раз появится в «Спутнике», кто-нибудь да должен его помнить.
Ольшак описал ей Барбару Кральскую, а потом уже по привычке посоветовал быть осторожнее. Мало ли на что могут быть способны некоторые посетители…
– Ухаживать за девушками, – ответила Марыся, – да пускать пыль в глаза. Ничего интересного, знаю я эту публику. – Она критически разглядывала свои туфли. – Уже две недели ищу босоножки, – пожаловалась она, – и ничего не могу найти. Может, заняться обувными магазинами?
– Это не в нашем ведении, – ответил Ольшак.
Отправив Марысю и дождавшись кофе, он стал читать рапорт Келки. Келка не любил писать, охотнее рассказывал. Каждый инспектор знает, что отчеты сотрудника только скупые конспекты его обширных наблюдений.
«В 21.30 Антоний Спавач вошел в ресторан „Орбяс“, где вышеупомянутый сел за столик с двумя мужчинами, личности которых мне удалось установить, а именно: Ровак Тадеуш и Желковский Винцент, снабженец фабрики „Анилана“. Скандалов или иных нарушений общественного порядка не наблюдалось».
Рассказывал бы Келка это иначе. Примерно так:
– Сначала, пан инспектор, я увидел машину Жел-ковского перед гостиницей «Орбис», такой голубой «фиат», на котором он ездит весь год и, очевидно, скоро поменяет… и никто, пан инспектор, не спросит его, откуда он берет деньги. Знакомый портье в «Орбисе» сразу мне сказал, что пан снабженец приехал, как всегда, на два дня и, как всегда, получил шестой номер с ванной. Ну я пошел на Варминьскую и сел у окна в кафе Ратайя, как раз напротив магазина Спавача. В этом кафе одна официантка думает, что я прихожу из-за нее, и строит мне глазки. Она дала мне двойной кофе, и я спокойно дожидался голубого «фиата». По правде говоря, меня больше интересовал фабричный грузовик, который развозит товар фабрики «Анилана». Голову даю на отсечение, пан инспектор, что Желковский поставляет Спавачу налево нейлон, но этому нет ни одного доказательства. «Фиат» приехал перед обедом. Желковский не из трусливых. Он поставил машину прямо перед магазином Спавача и вошел внутрь. Я, естественно, потащился за ним и начал торговаться с блондинкой, продавщицей, о цене свитера, пока она не сказала мне, что я, мол, плохо воспитан. Желковский со Спавачем сидели в задней комнате, стены там тонкие, но я ничего не услышал, так как говорили они очень тихо. Нет, вы мне скажите, пан инспектор, о чем могут говорить снабженец большой фабрики и торговец с Варминьской? Мне пришлось выйти из магазина и ждать Желковского еще полчаса. Он вернулся в гостиницу, а я засел в холле до самого вечера, так как был уверен, что они еще раз встретятся.
На углу Партизанской улицы в витрине какой-то лавочки висело зеркало. Ольшак остановился и внимательно оглядел себя. После парикмахерской и при тусклом освещении он выглядел немного лучше, чем утром. Втянув живот, Ольшак попробовал посильнее затянуть ремень и подумал, что слишком мало заботится о себе. Прогулки ему не помогают, очевидно, лучше заняться спортом. Впрочем, какой там спорт с его-то сердцем и ревматизмом… Инспектор усмехнулся и прибавил шагу. Что же скажет Барбара Кральская? На этот раз Ольшак решил не задавать вопросов в лоб, а действовать постепенно и проявить максимум терпения. Интересно, почему эта женщина обманывает его? А может, врут Кральский и уважаемая пани Боярская? В этом деле почти все показания были сомнительными: Козловского, Спавача, Ровака… Инспектор засунул руку в карман и нащупал тряпичного клоуна. Нужно было спросить о нем Иоланту. И еще о человеке, которого ожидал на вокзале Сельчик.
В приемном пункте какой-то молодой человек в кожаной куртке объяснял, что пылесос после ремонта ревет так, что соседи протестуют. А ведь он просил… Кральская улыбнулась, и молодой человек замолчал. Барбара включила пылесос. Шум был такой, что на улице останавливались прохожие.
– Это фабричный дефект, – сказала Кральская. – Мы ничем помочь не можем.
Молодой человек схватил пылесос и выбежал на улицу.
– Сейчас я освобожусь, – Кральская повернулась к Ольшаку. – Только попрошу меня заменить.
Они присели за маленький столик у окна. Сменщица Кральской занялась элегантно одетой дамой, которая принесла электробритву.
– Импортные не чиним. Это можно только частным путем.
– Ну так закройте свою лавочку, – посоветовала дама.
Барбара, подкрасив губы, лукаво улыбнулась Ольшаку, и он испугался, что она может посчитать дело Сельчика только предлогом для знакомства с ней. Или она прикрывается этой улыбкой? Ведь правды-то она не сказала.
Сменщица с интересом рассматривала их из-за прилавка, и теперь Ольшак пожалел, что не договорился о встрече в кафе. На его счастье, сменщицу отвлек какой-то вспыльчивый человек, красноречиво объяснявший, почему он собирается обратиться прямо в воеводский народный совет с просьбой прикрыть этот горе-ремонтный пункт. Его кофемолку ремонтировали уже трижды, но она вновь не работает…
– Почему я снова должна давать показания? – спросила Кральская внешне беззаботным тоном.
– Речь идет не о показаниях. Просто мне хотелось получить ответ на несколько вопросов и предложить, чтобы мы вместе установили некоторые факты. Все, конечно, останется между нами…
Барбара заверила, что ничто не доставит ей такого удовольствия, как возможность помочь пану инспектору.
– Я бы хотел кое-что спросить о вашем муже. – сказал Ольшак. – Что связывало его с Сельчиком?
Кральская искренне удивилась. – Но они почти не были знакомы. – Вы уверены в этом?
– Совершенно. В чем вы его подозреваете? – Она рассмеялась: – Стась и Сельчик? Надеюсь, это несерьезно, пан инспектор?
– Когда ваш муж вернулся из Варшавы? – Инспектор старался перейти на официальный тон.
– Четвертого, после обеда, я ведь говорила. Я пришла домой в половине восьмого, он уже спал. Он так устал…
– Бедняга, – посочувствовал Ольшак. – Может быть, я буду нескромен, если спрошу…
– Будете, – ответила она резко. – Надеюсь, наши супружеские отношения не являются предметом следствия.
– Конечно, – Ольшак утвердительно кивнул головой. – Поэтому вы мне скажете только то, что посчитаете нужным. Но рассудите сами: живущий рядом с вами человек покончил с собой при таинственных обстоятельствах…
– И поэтому моя личная жизнь становится предметом изучения?
– Я действительно не намерен этого делать. Но представьте себе: за несколько минут до смерти Сельчика пан Кральский возвращается домой, а его жена утверждает, что он вернулся на следующий день. Будь вы на моем месте, что бы вы подумали?
– Ерунда! Той ночью моего мужа в самом деле не было дома.
– Если вы не в состоянии отремонтировать настольную лампу, то за что вам платят? – кричала у прилавка пышная дама в очках.
– Вы видите, какая у меня работа, – кивнула в ее сторону Кральская, закуривая. – Иногда просто больная возвращаешься домой.
У нее были длинные тонкие пальцы с красивыми, покрытыми лаком ногтями.
Ольшак молча вытащил из кармана сигареты.
– Мне известно, – сказал он наконец, – что тон ночью в вашу квартиру кто-то входил.
Ольшак ожидал растерянности или резкой отповеди, но Барбара стряхнула пепел и спокойно спросила:
– Ну и что?
– Это был не муж?
– Ну конечно, не муж. Ведь Стась вернулся только на следующий день.
– Этот мужчина вошел в вашу квартиру незадолго до смерти Сельчика.
– Неправда! – Вот теперь она смотрела на Ольша-ка с нескрываемым удивлением. – В то время ко мне никто не мог войти. Выходить мог, но значительно раньше.
– Пани Барбара, – заметил Ольшак, – у меня есть свидетели, которым нет смысла врать.
– Свидетели врут, – заметила она и, помолчав, добавила: – Странно…
– Может быть, вы все же соизволите со мной объясниться?
– Представьте себе, соизволю. – Кральская рассмеялась. – Вы очень симпатичны мне, пан инспектор. Сейчас вы услышите о невинном, – смутилась она, – приключении молодой женщины. Что вы на это скажете?
– Буду нем как могила.
Она наклонилась к нему и стала говорить почти шепотом:
– У моего мужа кто-то есть, я знаю. Мне уже давно необходимо было взять реванш, – она запнулась. – Впрочем, не в этом дело. Ко мне в тот вечер заходил один парень. Этого достаточно?
– Нет, – сказал Ольшак.
– Что еще?
– В котором часу он пришел и когда вышел?
– Пришли мы вместе около одиннадцати. До этого посидели в «Спутнике». Вы там когда-нибудь бывали? Наверное, нет. Там собирается молодежь. Немного пьют, немного танцуют. В тот вечер я выпила больше, чем нужно… Он танцевал только со мной и очень мило за мной ухаживал. Честное слово. Потом он посадил меня в такси, и мы поехали на Солдатскую. В кармане у него было еще полбутылки вермута. Впрочем, зачем я рассказываю вам о таких мелочах, достаточно, что дома мы выпили по рюмочке, а потом…
Инспектор не задавал вопросов, и Барбара рассмеялась.
– Потом, пан инспектор, все было как в повести для детей. Меня разморило, я заснула и последнее, что я помню, это звук захлопнувшейся двери. Это было самое большее в половине двенадцатого.
– Значит, он возвращался?
– Вы шутите, как он мог вернуться, если у него не было ключей? – Кральская задумалась. – Я отчетливо слышала стук двери. Вы же знаете, иногда сквозь сон хорошо слышно. Проснулась я только от вашего звонка. Больше я ничего не знаю.
Говорила ли она правду? А если да, то кого видела Софья Галак? Предположим, Кральский дал кому-нибудь ключи. Но откуда он мог знать, что его жены нет дома или что она спит так крепко? Крепко спит… Выпила рюмку вермута и сразу же заснула. Может, она была просто очень пьяной?
– Он был у вас в первый раз?
– Кто?
– Этот парень.
– Ну конечно. Разве похоже, что я систематически изменяю мужу?
И вот он, самый главный вопрос:
– А вы не скажете мне, как его зовут? Женщина рассмеялась.
– Может, это странно, но я на самом деле не знаю. Честное слово. Он назвался Тадеком, а о фамилии я его не спрашивала.
– Что-то не очень верится. Когда вы с ним познакомились? – спросил инспектор.
– За два дня до этого, пан инспектор. Мне позвонила Иоланта…
– Иоланта Каштель, невеста Сельчика?
– Ну да, и сказала, что ей скучно, что Конрад снова занимается своей диссертацией и что мне, наверное, тоже невесело, так как Стася, как обычно, нет дома, и предложила сходить в «Спутник».
– И что дальше?
– Ничего. Мы заказали два кофе и сидели себе смирненько, сплетничали о знакомых из нашего управления. За соседний столик сели двое мужчин: один пожилой и очень элегантный, а другой тот самый Тадек… Сначала они выпили по рюмочке, потом еще, а потом подсели к нам…
– Иоланта их знала?
– По-моему, нет. Пожилой был при деньгах, так как он заказывал и платил. Он принялся ухаживать за Иолантой, а Тадек за мной; Не скрою, он мне понравился.
– А Иоланте ее поклонник?
– Я, кажется, говорила вам, что Иоланта была влюблена в Сельчика. Потанцует, выпьет рюмочку вина и отделывается от парней. Такой у нее метод. А Тадек договорился о встрече со мной как раз на третье сентября.
– А что было после третьего сентября? Барбара помолчала.
– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Если я вам уже столько сказала, то могу и больше.
– Пожилые люди созданы для того, чтобы выслушивать исповеди.
– «Пожилые люди», – передразнила его Кральская. – Мой муж ненамного моложе вас. Ну так вот, с того вечера я Тадека уже не видела. Я дважды заходила в «Спутник», но его не заставала.
– А другого?
– Другой сидел с какой-то большой компанией, и у меня не было желания подходить. В конце концов он даже не поклонился.
Они помолчали. Седой человек ставил на прилавок электрический чайник, а напарница Кральской выписывала квитанцию.
– Это очень важно? – спросила Барбара тихо.
– Что?
– Ну все… Что кто-то мог войти ко мне в первом часу…
– Мне бы хотелось поговорить с этим парнем, – сказал Ольшак.
– Этого удовольствия я вам не могу доставить, – ответила Барбара довольно резко, но сразу же опомнилась: – Извините, но мне бы тоже хотелось с ним поговорить.
– Он вам понравился?
– Немного. Высокий, хорошо сложенный блондин, светлые глаза.
– А какие-нибудь особые приметы?
– Боже, ох уж эти офицеры милиции! Интересный, пан инспектор. Интересный и очень симпатичный.
Больше ей нечего было сказать. Барбара проводила инспектора до двери.
Все могло произойти примерно так… Человек, назвавшийся Тадеком, взял ключи, когда Барбара уснула, а потом вернулся в ее квартиру, около часа ночи. Зачем? Если бы у Кральской что-то пропало, она наверняка бы сказала. Хотя это минутное замешательство, когда она вспомнила, что у ее знакомого не было ключей. И потом, когда Ольшак был в первый раз у Краль-ских четвертого сентября утром, хозяйка что-то искала в сумочке, как будто бы обеспокоенная. Может, нужно по-другому поставить вопрос. Зачем Тадек вообще выходил, если собирался вернуться в эту квартиру в час ночи? Кральская была уверена, что ее муж приедет только на следующий день, и вполне могла сказать об этом своему ухажеру. Или Тадек знал, когда появится Кральский? И наконец, главное: какую связь все это может иметь с самоубийством Сельчика. Час ночи… Тадек выходит в лоджию… Молодой, ловкий, перескакивает через барьер, и вот он уже в квартире Сельчика. А дальше? Заставляет написать эту пресловутую записку? Каким образом? Почему?
Гипотеза привела к абсурду. А может, Тадек хотел оказаться в квартире Сельчика после его смерти? Сколько у него было времени? Несколько минут до прибытия милиции. Этого могло хватить Но откуда он мог знать, что Сельчик выбросится из окна?
Так или иначе, прежде всего нужно было установить, кто этот Тадек. Это не казалось инспектору слитком трудным делом. Сразу же по возвращении в управление он вызвал сержанта Марысю Клею. Девушка вот уже несколько дней слонялась без дела, и майор Керч смотрел на это косо. «Отдай Марысю Чулику, – говорил он Ольшаку. – Ему всегда не хватает сотрудников».
– В чем дело? – спросила Марыся.
– Речь идет о ресторане под названием «Спутник». Марыся рассмеялась.
– Кажется, мы должны там иметь постоянного представителя. Все время «Спутник» кому-нибудь нужен. Недавно Чулик посылал туда Костишевского, который целую неделю тратил деньги на кофе и ухаживал за девушками, но так ничего интересного и не обнаружил.
Ольшак объяснил ей, что нужно разыскать парня по имени Тадек, причем буквально в ближайшие часы. Известно, что приятель Тадека, пожилой и элегантный человек по имени Сташек, также бывает в «Спутнике».
– Будет сделано, – ответила девушка. – У меня там есть ходы. А если парень хоть раз появится в «Спутнике», кто-нибудь да должен его помнить.
Ольшак описал ей Барбару Кральскую, а потом уже по привычке посоветовал быть осторожнее. Мало ли на что могут быть способны некоторые посетители…
– Ухаживать за девушками, – ответила Марыся, – да пускать пыль в глаза. Ничего интересного, знаю я эту публику. – Она критически разглядывала свои туфли. – Уже две недели ищу босоножки, – пожаловалась она, – и ничего не могу найти. Может, заняться обувными магазинами?
– Это не в нашем ведении, – ответил Ольшак.
Отправив Марысю и дождавшись кофе, он стал читать рапорт Келки. Келка не любил писать, охотнее рассказывал. Каждый инспектор знает, что отчеты сотрудника только скупые конспекты его обширных наблюдений.
«В 21.30 Антоний Спавач вошел в ресторан „Орбяс“, где вышеупомянутый сел за столик с двумя мужчинами, личности которых мне удалось установить, а именно: Ровак Тадеуш и Желковский Винцент, снабженец фабрики „Анилана“. Скандалов или иных нарушений общественного порядка не наблюдалось».
Рассказывал бы Келка это иначе. Примерно так:
– Сначала, пан инспектор, я увидел машину Жел-ковского перед гостиницей «Орбис», такой голубой «фиат», на котором он ездит весь год и, очевидно, скоро поменяет… и никто, пан инспектор, не спросит его, откуда он берет деньги. Знакомый портье в «Орбисе» сразу мне сказал, что пан снабженец приехал, как всегда, на два дня и, как всегда, получил шестой номер с ванной. Ну я пошел на Варминьскую и сел у окна в кафе Ратайя, как раз напротив магазина Спавача. В этом кафе одна официантка думает, что я прихожу из-за нее, и строит мне глазки. Она дала мне двойной кофе, и я спокойно дожидался голубого «фиата». По правде говоря, меня больше интересовал фабричный грузовик, который развозит товар фабрики «Анилана». Голову даю на отсечение, пан инспектор, что Желковский поставляет Спавачу налево нейлон, но этому нет ни одного доказательства. «Фиат» приехал перед обедом. Желковский не из трусливых. Он поставил машину прямо перед магазином Спавача и вошел внутрь. Я, естественно, потащился за ним и начал торговаться с блондинкой, продавщицей, о цене свитера, пока она не сказала мне, что я, мол, плохо воспитан. Желковский со Спавачем сидели в задней комнате, стены там тонкие, но я ничего не услышал, так как говорили они очень тихо. Нет, вы мне скажите, пан инспектор, о чем могут говорить снабженец большой фабрики и торговец с Варминьской? Мне пришлось выйти из магазина и ждать Желковского еще полчаса. Он вернулся в гостиницу, а я засел в холле до самого вечера, так как был уверен, что они еще раз встретятся.